Текст книги "Загадочные события во Франчесе"
Автор книги: Джозефина Тэй
Жанр:
Классические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)
7
Дом Виннов находился на окраине Эйлсбери. Это был один из тех пригородов, где ряды коттеджей стоят на краю еще не испорченных цивилизацией полей. В зависимости от того, кто их строил, коттеджи бывают двоякого обличья: или они всем своим видом выражают смущение и сознание, что они тут – непрошеные гости, или смотрят на мир с наплевательски-самодовольным видом. Дома на Медоусайд Лейн принадлежали к первой категории. У Роберта стало скверно на душе при виде этих убогих домишек, смотревших на мир с выражением побитой собаки. Но пока он искал нужный ему номер, он оценил, сколько труда и любви было вложено в украшение уродливых кирпичных коробок. Строили их без малейшей любви – только из соображений корысти. Но каждый человек, въехавший в такой домик, чувствовал себя хозяином и старался, как мог, украсить свое жилище. Палисадники перед домиками пестрели необыкновенно красивыми клумбами, в каждую из которых были вложены жар души и даже поэтическое вдохновение.
Надо бы показать это Невилю, подумал Роберт, замедляя ход при виде особенно очаровательного палисадника: в этих клумбах больше поэзии, чем во всех двенадцати номерах его любимого «Наблюдателя». Здесь есть все, о чем привычно рассуждают его критики: форма, ритм, цвет, экспрессия, структура, настроение…
А может, Невиль не увидел бы здесь ничего, кроме обыкновенных палисадников, где растут обыкновенные дешевые цветы?
Весьма вероятно.
Перед домом № 39 был только травяной газон, по краям которого были выложены каменные горки. У него имелось еще одно отличие от соседей – на окнах не висело занавесок. Тюлевые гардины не скрывали внутренность дома от посторонних взглядов, по краям окон не было видно штор. Окна были открыты солнцу, воздуху и людским взорам. Роберта это убивало не менее, чем, наверно, удивляло соседей. Он не ожидал, что опекуны Бетти своеобычные люди.
Он позвонил у двери, чувствуя себя навязчивым продавцом ненужных вещей. Роберт Блэр впервые выступал в роли просителя.
Миссис Винн удивила его даже больше, чем ее окна. Роберт создал у себя в уме законченный образ женщины, удочерившей и вырастившей Бетти Кейн: седые волосы, полная уютная фигура, широкое простое лицо, может быть, даже фартук поверх цветастого халата, в которых любят ходить домохозяйки. Но миссис Винн оказалась совсем иной – еще привлекательной моложавой женщиной современного облика, маленькой и стройной, темноволосой и розовощекой. И у нее были очень умные карие глаза.
Увидев у себя на пороге незнакомца, она немного испугалась, и ее рука дернулась закрыть дверь. Но солидный вид Роберта ее успокоил. Он объяснил, кто он такой, и она выслушала его, не перебивая, – Роберт очень любил людей, которые умеют слушать, не перебивая. Его собственные клиенты: и мужчины, и женщины – вечно его перебивали.
– Вы не обязаны со мной разговаривать, – сказал он в заключение, объяснив, зачем он к ней явился. – Но, я надеюсь, вы не откажетесь ответить на мои вопросы. Я известил инспектора Гранта, что собираюсь сегодня вас повидать и что моя задача – защитить интересы моих клиентов.
– Ну, если полиция знает и не возражает…
Миссис Винн отступила, пропуская Роберта в дом.
– Раз вы адвокат этих женщин, вам, естественно, надо постараться сделать для них все возможное. А нам скрывать нечего. Но если вы хотите поговорить с Бетти, этого вам сделать не удастся. Я отослала ее к друзьям, на ферму, чтобы ее не преследовали любопытные. Лесли хотел сделать как лучше, но ему не следовало обращаться в газету.
– Лесли?
– Это мой сын. Садитесь, пожалуйста.
Они вошли в приятную, не загроможденную мебелью гостиную миссис Винн, и указала рукой на удобное кресло.
– Он так злился на полицию, что потерял способность рассуждать здраво. Ему казалось, что все с очевидностью доказано, а они почему-то не передают дело в суд. Лесли очень привязан к Бетти. Недавно он обручился, а до этого они были неразлучны.
Роберт навострил уши. Вот за этим он и пришел.
– Обручился?
– Да, сразу после нового года. Его невеста – очень милая девушка. Мы все очень рады.
– И Бетти тоже?
– Если вы думаете, что она ревнует Лесли к невесте, то вы ошибаетесь, – ответила миссис Винн, глядя на Роберта своими умными глазами. – Наверно, ей обидно, что она теперь не главное в его жизни, как было раньше, но она очень мило его поздравила и ничуть не дулась. Она вообще очень милая девочка, мистер Блэр. Поверьте мне. До того, как я вышла замуж, я была учительницей – правда, не очень хорошей – поэтому я и ушла из школы, как только вышла замуж. Но я хорошо разбираюсь в девочках, Бетти никогда не давала мне поводов для беспокойства.
– Да, я знаю. О ней все очень хорошо отзываются. А невеста вашего сына училась с ней в одной школе?
– Нет, ее семья только недавно переехала в Эйлсбери, и Лесли познакомился с ней на танцах.
– А Бетти ходит на танцы?
– Нет, на танцы, где собираются взрослые молодые люди, она не ходит. Она еще до этого не доросла.
– Так что, она не была знакома с невестой вашего сына до того, как он объявил о помолвке?
– Честно говоря, никто из нас не был с ней знаком. Его помолвка оказалась для нас сюрпризом. Но его невеста нам так понравилась, что мы не стали возражать.
– Разве ему не рано жениться?
– Ой, вообще-то это просто смешно: они оба еще дети. Ему двадцать лет, а ей восемнадцать. Но они ужасно влюблены. И я сама рано вышла замуж и была счастлива в браке. Мне только не хватало дочки, а тут появилась Бетти.
– А что она собирается делать после окончания школы?
– Она пока не решила. У нее особых талантов нет. кажется, она рано выйдет замуж.
– Потому что она привлекательна для мужчин?
– Нет, потому что… – миссис Винн запнулась. – Девушки, которых не тянет к какой-нибудь деятельности, склонны выйти замуж при первом удобном случае.
Было видно, что сначала она хотела сказать что-то другое. «Интересно, что? – подумал Роберт. – Может, это имело какое-то отношение к цвету глаз Бетти?»
– Когда Бетти не вернулась вовремя от тетки, вы решили, что она хочет прогулять день-другой. Это вас не удивило? Вы же говорите, она послушная девочка.
– Нет, не удивило. Она не любит школу и много раз говорила, что первый день в году – просто зря потраченное время. Это так и есть. Вот мы и подумали, что она решила воспользоваться случаем или, как сказал Лесли, попробовать, «не сойдет ли ей это с рук».
– Так-так. А в чем она поехала к тетке на каникулы – тоже в школьной форме?
Миссис Винн посмотрела на него с сомнением – впервые за весь разговор. Ей было непонятно, почему он это спрашивает.
– Нет, она надела выходную одежду… Вы же знаете, Бетти вернулась в одном платье и туфлях.
Роберт кивнул.
– Мне трудно себе представить, чтобы женщины могли так обойтись с беззащитным ребенком.
– Если бы вы познакомились с ними, миссис Винн, вам бы было еще труднее это представить.
– Но ведь известно, что у самых закоренелых преступников всегда безобидная внешность.
Роберт не стал это оспаривать. Он спросил, какого рода были синяки на теле Бетти. Это были свежие синяки?
– Да, совершенно свежие. Большинство еще не начало желтеть.
Это несколько удивило Роберта.
– А более старых синяков разве не было?
– Если они и были, то потерялись бы на фоне свежих.
– А на что они были похожи? На следы плеткой?
– Нет-нет. Ее били кулаками. Даже по лицу. У нее была распухшая скула и большой синяк на виске.
– Я слышал, что когда полиция попыталась ее допросить, с ней случилась истерика.
– Но тогда она еще была больна. После того как она отдохнула и рассказала нам, что с ней случилось, мы легко уговорили ее повторить свой рассказ в полиции.
– Пожалуйста, миссис Винн, скажите мне откровенно: у вас не возникало сомнений, говорит ли Бетти правду? Ни на минуту?
– Ни на минуту. С какой стати? Она – очень правдивая девочка. Да если бы она и не была правдивой, как можно выдумать такую подробную историю? Тут ведь так легко попасться на лжи. В полиции ей задали массу вопросов, и никому и в голову не пришло усомниться в том, что она говорит правду.
– Когда она вам впервые рассказала эту историю, она сразу рассказала ее со всеми подробностями?
– Нет, не сразу. Подробности всплывали постепенно, по мере того как она их вспоминала. На это ушло два дня. Например, она не сразу вспомнила, что окошко на чердаке – круглое.
– А те дни, что она провела в лихорадке, – они не ослабили ее память?
– Этого просто не могло случиться. У нее фотографическая память.
«Вот как!» – подумал Роберт и еще более навострил уши.
– Даже маленькой девочкой она могла взглянуть на страницу книги – конечно, детской книжки – и повторить все, что там написано. Она как будто видела страницу в уме. А когда играли в «Ким» – знаете, когда надо запомнить, какие предметы лежат на подносе, – Бетти мы в игру никогда не брали. Она всегда бы побеждала. Если уж она что увидит, то не забудет.
Роберту пришла в голову другая игра: где человеку, который ищет спрятанную вещь, говорят: «тепло… горячо».
– Вы говорите, она – правдивая девочка, и это подтверждают все, кто ее знает, но неужели она никогда не выдумывала историй, где с ней якобы происходили удивительные события? Все дети так делают.
– Никогда, – твердо ответила миссис Винн. Эта идея ей даже как будто показалась забавной. – Она просто не умеет выдумывать. Бетти считает, что все должно быть «по-правдашнему». Даже когда она играла в куклы, скажем, угощала их чаем, в отличие от большинства детей, никогда не удовлетворялась воображаемыми кушаньями на тарелках: нет, ей было нужно, чтобы на тарелке в самом деле что-то лежало хотя бы крошечный кусочек хлеба. Но чаще все же что-нибудь повкуснее: под этим предлогом она выклянчивала лакомство, а ей всегда хочется вкусненького.
Роберт не мог не признать, что миссис Винн говорила о своей любимой долгожданной дочери вполне объективно. Что это – следы цинизма, который вырабатывается у учителей? Так или иначе, такое отношение ребенку полезнее, чем слепая любовь. Жаль только, что ум и преданность женщины были вознаграждены ложью и обманом.
– Не буду заставлять вас долго говорить на тему, которая для вас наверняка неприятна, – сказал Роберт. – Мне бы только хотелось еще спросить, знаете ли вы что-нибудь о родителях Бетти?
– Родителях? – удивилась миссис Винн.
– Да. Вы их хорошо знали? Что это были за люди?
– Нет, мы совсем не были с ними знакомы. Мы их никогда не видели.
– Но Бетти ведь жила у вас – сколько? – девять месяцев, кажется, до того как погибли ее родители.
– Да, но ее мать написала нам вскоре после ее приезда, что не видит смысла ее навещать – ребенок только будет понапрасну расстраиваться. Пусть уж она живет у нас до тех пор, пока не появится возможность забрать ее обратно в Лондон. Она только попросила, чтобы я каждый день говорила о ней с Бетти.
У Роберта защемило сердце от жалости к незнакомой женщине, которая готова была лишить себя радости свиданий с ребенком, лишь бы не нанести ему душевную травму. Как же повезло эвакуированной девочке Бетти Кейн, сколько людей ее самозабвенно любили!
– А как она себя вела, когда только что к вам попала? Быстро привыкла или плакала и звала маму?
– Она плакала, потому что ей не нравилась наша еда, но я не помню, чтобы она хоть раз позвала маму. Она с первого дня полюбила Лесли – она ведь была совсем крошкой – и, мне кажется, он затмил в ней воспоминание о доме. А он был старше ее на четыре года и считал, что его долг – заступаться за маленькую сестренку. Он и до сих пор так считает – поэтому и вышла вся эта история с газетой.
– А как все это получилось? Я знаю, в газету пошел ваш сын. Ну а вы… вы потом тоже решили?..
– Боже упаси! – негодующе воскликнула миссис Винн. – Все так быстро получилось, мы и опомниться не успели. Когда Лесли привел репортера, нас с мужем не было дома: выслушав его рассказ, они послали к нам домой человека, чтобы узнать все из первых рук, от Бетти… И когда…
– А Бетти охотно с ним разговаривала?
– Я не знаю, охотно или нет. Меня при этом не было. Мы с мужем ничего об этом не знали до сегодняшнего утра, когда Лесли положил нам под нос «Ак-Эмму». С этаким вызовом. Мне кажется, сейчас он и сам не рад. Уверяю вас, мистер Блэр, в нормальном состоянии он не обратился бы в эту газетенку. Но он страшно негодовал на полицию…
– Знаю. Я себе представляю, как все получилось. Эта их приманка: расскажите нам о вашей беде, и мы вам поможем, – она на многих действует. – Роберт встал. – Вы были очень любезны, миссис Винн, и я вам чрезвычайно благодарен.
Видимо, он сказал это с таким искренним чувством, что миссис Винн поглядела на него с сомнением. Что я ему такого сказала, за что он мне так благодарен? – казалось, с некоторым беспокойством спрашивала она себя.
Роберт еще спросил, где в Лондоне жили родители Бетти, и она дала ему адрес.
– Только там сейчас ничего не осталось, – заметила она. – Развалины расчистили. Там собираются вести большую застройку, но пока не начали.
В дверях Роберт столкнулся с Лесли.
Это был очень красивый юноша, который к тому же, кажется, этого совершенно не сознавал – что очень понравилось в нем Роберту, хотя он вовсе не был склонен испытывать к молодому человеку добрые чувства. Роберт представлял его этаким неуклюжим верзилой, но он оказался худеньким юношей с застенчивым взглядом и копной лохматых мягких волос. Он свирепо воззрился на Роберта, когда его мать объяснила ему, кто это и по какому делу к ним приехал, но, как говорила миссис Винн, во взгляде его был вызов. Видимо, Лесли был не совсем в ладах со своей совестью.
– Я не допущу, чтобы люди, избившие мою сестру, остались безнаказанными, – прорычал он, когда Роберт мягко упрекнул его в поспешности.
– Я вполне вас понимаю, но я бы предпочел, чтобы меня били каждый вечер в течение двух недель, чем один раз напечатали мою фотографию на первой странице «Ак-Эммы». Особенно, если бы я был молодой девушкой.
– Если бы вас избивали две недели и никто по этому случаю не шевельнул бы пальцем, то вы, очень может быть, были бы рады, чтобы любая газетенка напечатала вашу фотографию – лишь бы только это помогло наказать ваших обидчиков, – парировал Лесли и прошел мимо гостя в дом.
Миссис Винн повернулась к Роберту с извиняющейся улыбкой, и Роберт, воспользовавшись ее смущением, попросил:
– Миссис Винн, если вам покажется, что в рассказе Бетти не все концы сходятся с концами, мне хочется надеяться, что вы сочтете необходимым докопаться до истины.
– Только не возлагайте на это слишком больших надежд, мистер Блэр.
– Вы хотите сказать, не станете ни до чего докапываться и допустите, чтобы две невинные женщины попали в тюрьму?
– Нет, я не это хотела сказать. Просто не рассчитывайте, что я начну сомневаться в рассказе Бетти. Я поверила ей с самого начала, и маловероятно, что я почему-либо вдруг перестану ей верить.
– Кто знает. Вам может прийти в голову, что где-то что-то шито белыми нитками. У вас аналитический ум, и в один прекрасный день его подсознательная работа может вдруг предъявить вам весьма неожиданный вывод. Какая-то несуразица, которая вызвала у вас минутное сомнение, вдруг напомнит вам о себе.
Миссис Винн проводила его до калитки, и, произнеся последнюю фразу, он повернулся, чтобы попрощаться с ней. К своему удивлению, он увидел, что при последнем замечании у нее на лице мелькнула какая-то тень.
А она-таки сомневается. Что-то в истории, рассказанной ее приемной дочерью, озадачило ее трезвый ум. Но что?
И вдруг, перед тем как сесть в машину, он задал вопрос, который впоследствии вспоминал как единственный в его жизни случай телепатической передачи мыслей:
– Когда она вернулась домой, у нее в карманах платья ничего не было?
– У нее в платье только один карман.
– И что там было?
Миссис Винн ответила не сразу.
– Там была губная помада, – наконец ровным голосом сказала она.
– Помада? Разве ей не рано красить губы?
– Дорогой мистер Блэр, девочки начинают экспериментировать перед зеркалом с косметикой лет с десяти. Это теперь у них главное развлечение в дождливую погоду. Раньше они примеряли мамины платья.
– Возможно, вы и правы. Тем более, что губная помада теперь дешева и доступна.
Миссис Винн улыбнулась, еще раз сказала: «До свидания» – и пошла в дом. А Роберт поехал, размышляя об услышанном.
Почему миссис Винн удивилась, найдя помаду в кармане приемной дочери? Не потому ли, что звери Франчеса не отняли ее у дочери? Это ее удивило?
Но как поразительно, что он подсознательно уловил ее беспокойство! Он даже не знал, что спросит про карманы, пока не услышал, как задает этот вопрос. Он сам сроду бы до этого не додумался. Ему даже не пришло бы в голову, что в платье мог быть карман.
Значит, в кармане была губная помада. И это почему-то обеспокоило миссис Винн.
Ну что ж, еще одна соломинка в кучке фактов, которые ему удалось собрать. У Бетти фотографическая память, месяц тому назад ее брат неожиданно обручился, чем натянул ей нос; ей надоела школа; она не любила выдумок, а хочет, чтобы все было «по-правдашнему».
А главное – никто в этом доме, даже умница миссис Винн, не понял, как подействовала на Бетти помолвка сводного брата. Даже представить себе нельзя, чтобы пятнадцатилетняя девочка, которая привыкла к обожанию молодого человека и которой вдруг объявили, что ее место занято другой, не встала бы на дыбы. А Бетти, видите ли, «очень мило его поздравила».
Роберт чувствовал, что достиг немалого. У него появились доказательства, что открытое полудетское лицо вовсе не отражает сущности Бетти Кейн.
8
Роберт решил заночевать в Лондоне, чтобы одним выстрелом убить нескольких зайцев.
Во-первых, он хотел получить дружеский совет. А в данных обстоятельствах самым подходящим человеком для этого был его старый школьный друг Кевин Макдермот – известный адвокат, дока в уголовных делах, и, как таковой, он знал человеческую природу в ее самых странных и разнообразных проявлениях.
Пока что было трудно предсказать, что его ждет – умереть от гипертонии в шестьдесят лет или стать к семидесяти годам спикером парламента. Роберт надеялся на второе. Он был очень привязан к Кевину.
В школе они поначалу стали приятелями главным образом потому, что оба мечтали о карьере юриста, но дружба эта оказалась столь прочной потому, что они дополняли друг друга. Ирландца уравновешенность Роберта смешила, раздражала и – в минуту усталости – успокаивала. Роберта же кельтская экспансивность Кевина привлекала как что-то экзотическое. У них были диаметрально противоположные цели в жизни: Роберт хотел по окончании университета вернуться в родной городок и жить спокойной провинциальной жизнью; Кевин же хотел произвести революцию в юриспруденции и при этом наделать как можно больше шума.
Пока что Кевину не удалось осуществить революцию – хотя он вечно опротестовывал решения судей – но зато шуму с помощью своего ядовитого языка он наделал предостаточно. Участие Макдермота в судебном процессе сразу привлекало к нему внимание прессы – а также вдвое увеличивало судебные издержки.
Кевин женился на состоятельной женщине и был счастлив в браке. У него был хорошо обставленный и согретый семейным согласием дом около Вейбриджа и трое молодцов-сыновей – таких же темноволосых, поджарых и непоседливых, как отец. В городе он также держал квартиру в переулке около собора Святого Павла, откуда, как он говорил, «мог смотреть сверху вниз на королеву Анну».[16]16
Перед собором Святого Павла в Лондоне стоит памятник королеве Англии Анне (1702–1714). – Прим. перевод.
[Закрыть] И всякий раз, когда Роберт приезжал в Лондон – хотя он не очень туда стремился, – они вместе обедали в ресторанчике, где, как обнаружил Кевин, подавали очень приличный кларет. Кроме юриспруденции, Кевин интересовался скачками, кларетом и приключенческими фильмами студии Уорнер Бразерс.
Когда Роберт позвонил Кевину из Милфорда, его секретарша сказала, что он вечером должен присутствовать на каком-то обеде, который дает ассоциация адвокатов, но что он обрадуется предлогу сбежать, когда начнутся речи. Так что Роберту лучше всего после обеда прямо идти к нему на квартиру и там его ждать.
Это Роберта вполне устраивало: после хорошего обеда Кевин придет в размягченном состоянии духа и попытается вникнуть в проблему Роберта, тогда как возвращаясь из зала суда, он бывал рассеян и не в силах отрешиться от проблем своего подзащитного.
А тем временем Роберт позвонит инспектору Гранту в Скотланд Ярд и спросит, не сможет ли тот завтра утром уделить ему несколько минут.
В старой гостинице «Фортеск» на Джермин стрит, где Роберт останавливался с тех пор, как начал самостоятельно ездить в Лондон, его приняли как родного и отвели «ту самую» комнату – полутемную уютную каморку с плюшевой кушеткой и огромной кроватью, вздымавшейся ему чуть ли не по плечо. Вскоре служанка принесла в номер поднос, на котором теснились огромный коричневый чайник, серебряный кувшинчик со сливками, дешевая стеклянная вазочка с кусковым сахаром, чашка дрезденского фарфора с узором из цветочков и маленьких замков, тарелка с красно-золотистым орнаментом, на которой было написано, что она сделана в Вустере специально «для Его Величества Вильгельма IV и его супруги», и зазубренный кухонный нож с деревянной ручкой, покрытой застарелыми пятнами. Роберт развеселился, глядя на несуразный набор столь разнородных предметов, с удовольствием напился чаю и вышел на вечерние улицы Лондона, чувствуя, что в нем зародилась надежда. Почти бессознательно в поисках правды Бетти Кейн он пришел на пустырь, где раньше стоял многоквартирный дом, – то самое место, где при взрыве фугасной бомбы погибли ее отец и мать. Сейчас от дома ничего не осталось, все было аккуратно расчищено, и, видимо, здесь должно было начаться строительство. Вокруг стояли уцелевшие дома с самодовольно-бессмысленным видом детей-дебилов, не способных понять, какого бедствия они избежали. Они его избежали – и больше их ничто не касалось.
На противоположной стороне улицы расположился ряд маленьких магазинчиков, которые, по-видимому, стояли здесь уже лет пятьдесят, если не больше. Роберт пересек улицу и зашел в табачную лавку купить сигарет: продавцы сигарет и газет знают все, что происходит в квартале.
– А вы здесь были, когда это случилось? – спросил Роберт, кивая в сторону пустыря.
– Что случилось? – спросил продавец, маленький человечек с розовыми щечками, уже успевший забыть, что когда-то здесь стоял дом и что в нем погибли люди. – А, когда бомба упала? Нет, меня здесь не было. Я стоял на своем посту на крыше.
Роберт сказал, что он имеет в виду не момент взрыва, а была ли тогда здесь его лавка.
– Да-да, лавка была: она здесь уже очень давно. Я вырос в этом районе, а лавку открыл еще мой отец.
– Тогда вы, наверно, хорошо знали всех, кто здесь жил. Вы случайно не помните смотрителя этого дома и его жену?
– Кейна? Конечно, помню. С чего бы это мне их забыть? Они то и дело ко мне забегали – утром он приходил за газетой, потом она за сигаретами, потом он опять приходил – за вечерней газетой, а она, глядишь, еще раз заскочит за сигаретами. А когда мой парень приходил из школы и подменял меня, мы с Кейном сиживали в пивной за кружкой пива. А вы что, знали их, сэр?
– Нет. Просто на днях мне один человек про них рассказал. Про то, как они оба погибли во время взрыва.
Человечек с розовыми щечками насмешливо присвистнул.
– Так этот дом как строили-то – тяп-ляп! Бомба упала не на сам дом, а вон туда. Кейны были в подвале и думали, что им ничего не грозит. Но на них рухнули все этажи. Безобразие! – Продавец подравнял пачку вечерних газет. – А бабе просто не повезло. Это был единственный день недели, когда она вечером оставалась дома – и надо же как раз в тот вечер упасть бомбе.
Почему-то эта мысль как будто доставляла ему злорадное удовольствие.
– А где же она обычно была, – спросил Роберт. – Она что, работала по вечерам?
– Работала, ха! – пренебрежительно сказал розовощекий человечек. – Станет она работать! – Потом, вдруг опомнившись, поспешно сказал: – Извините, я забыл, вы, наверно, знакомы с их друзьями…
Роберт поспешил его заверить, что испытывает чисто академический интерес к судьбе Кейнов. Кто-то вспомнил про них в разговоре, вот и все. Так если миссис Кейн не работала по вечерам, чем же она тогда занималась?
– Гуляла! Да-да, в то время люди тоже находили способы развлекаться – если им того очень хотелось, и не лень было искать соответствующее заведение. Кейн хотел, чтобы она эвакуировалась вместе с дочерью, но она ни за что! Да она там через три дня умрет со скуки. Она даже не пошла провожать малышку, когда ту эвакуировали вместе с остальными маленькими детьми. По-моему, она была рада до смерти от нее избавиться. Теперь ей ничто не мешало ходить по вечерам на танцульки.
– С кем же она танцевала?
– С офицерами, – кратко бросил человечек. – Это же куда интереснее, чем убирать дом. Я вовсе не хочу сказать, что она позволяла себе что-нибудь серьезное, – торопливо добавил он. – Она умерла, и мне не хочется возводить на нее понапраслину, когда она уже не может оправдаться. Но она была плохой матерью и плохой женой – и от этого никуда не денешься. Никто о ней сроду доброго слова не сказал.
– Она была хорошенькая? – спросил Роберт, вспомнив, как опрометчиво пожалел мать Бетти.
– Да, ничего, только какая-то хмурая. Словно у нее внутри что-то тлело и дымилось. Я не раз думал: какая она, когда разойдется? Нет, не напьется, а просто развеселится. Пьяной я ее никогда не видел. Она не искала радостей в вине.
– А что ж ее муж?
– Берт Кейн был хороший парень и заслуживал лучшей жены. Очень был порядочный парень. Ужасно любил дочку. Баловал ее страшно. Все что ей захочется – пожалуйста. Такая застенчивая, тихонькая – пай-девочка, да и только. Да, Берт заслуживал лучшего, нежели гулена-жена и дочка, любовь которой надо было покупать подарками. Такой был славный парень… – Продавец задумчиво поглядел через дорогу на пустырь. – Его откопали только через неделю.
Роберт заплатил за сигареты и вышел на улицу. Он испытывал и грусть, и облегчение. Ему было жаль Берта Кейна, который заслуживал лучшей участи; но он был рад, что мать Бетти Кейн оказалась совсем не такой, какой он ее себе представлял. Всю дорогу в Лондон он с грустью думал об умершей женщине, женщине, поступившейся своей любовью к ребенку, чтобы не причинить ему зла. Ему было невыносимо думать, что она так сильно любила именно Бетти Кейн. Теперь он освободился от этой грусти. Мать Бетти Кейн оказалась такова, какой он наградил бы Бетти Кейн, если бы был Господом Богом. А она, со своей стороны, похоже, была истинной дочерью своей матери.
«Любовь которой надо было покупать подарками». Н-да… Постой-ка, а что о ней сказала миссис Винн? «Она плакала, потому что ей не нравилась наша еда, но я не помню, чтобы она хоть раз позвала маму». И папу, который ее так любил и баловал, она тоже, видимо, не звала.
Вернувшись в гостиницу, Роберт достал из портфеля номер «Ак-Эммы» и принялся внимательно читать статью на второй странице, рассеянно поедая доставленный ему в номер обед. От драматических первых строк:
«Апрельским вечером пятнадцатилетняя девочка пришла домой в одном платье и туфлях. Она уехала из дома в радостном предвкушении каникул, и ничто не омрачало…» —
и до финального взрыва рыданий, это, было в своем роде совершенное творение, которое полностью достигало поставленной цели. Статья отвечала самым разнообразным вкусам. Для интересующихся сексом было отсутствие на героине одежды; для сентиментальных людей было описание ее полудетской прелести; для тех, кто всегда вставал на защиту обиженных, – ее беззащитность; для садистов – подробности побоев, которым она подвергалась; для ненавидящих правящий класс – описание большого белого дома, окруженного каменной стеной, и в целом для добросердечных английских читателей – вывод, что полиция бездействует, если не по причине давления сверху, то по своей обычной расхлябанности, и что, короче говоря, произошла Вопиющая Несправедливость.
Да, сочинение весьма искусно написано.
Разумеется, для «Ак-Эммы» эта история была как дар с небес. То-то они сразу послали к Виннам репортера. Но Роберт знал: если «Ак-Эмма» постарается, то, наверно, сумеет сочинить трогательную историю даже о сломанном карбюраторе.
Как же это, наверно, противно – постоянно угождать худшему в людях. Роберт полистал газету и убедился, как последовательно каждая статья играла на низких инстинктах. Даже под заголовком: «Он раздал миллион» упор делался на ухищрениях старика-миллионера обмануть налоговую инспекцию, и ни слова не говорилось о том, как благодаря своей смелости и смекалке мальчик выбился из трущоб и стал миллионером.
Роберту стало противно, и он сунул газету в портфель и отправился на квартиру Кевина Макдермота. Там его ожидала – уже в пальто и шляпе – приходящая прислуга. Ей позвонила секретарша Кевина и предупредила, что к вечеру придет друг мистера Макдермота и чтобы она впустила его в дом и безо всяких сомнений оставила его там одного. Так вот, сказала она, теперь ей можно уйти: на маленьком столике у камина стоит бутылка виски, а в баре есть еще одна, правда, лучше мистеру Макдермоту о второй бутылке не напоминать, а то он засидится допоздна, а ей и так с трудом удается добудиться его утром.
– Это не потому, что он выпьет, – с улыбкой сказал ей Роберт, – это его ирландская кровь. Ирландцы терпеть не могут рано вставать.
Прислуга остановилась на пороге – видимо, такая мысль ей никогда не приходила в голову.
– Очень может быть, – сказала она. – Мой муж тоже ирландец, и его тоже трудно утром вытащить из постели. А он вообще не пьет.
Шум уличного движения к вечеру затих, и в квартире Макдермота было тепло, уютно и тихо. Роберт налил в рюмку виски, подошел к окну и посмотрел сверху вниз на королеву Анну. Потом, глядя на собор, еще раз восхитился пропорциональностью огромного здания, которое, казалось, совсем не давило на свой фундамент: Роберту даже померещилось, что собор можно положить на ладонь и покачать в воздухе, а потом поставить на место. И впервые за весь день, начавшийся с визита к неугомонной старухе, которой вздумалось опять менять завещание, Роберт почувствовал, как его охватывает покой.
Он задремал в кресле, и его разбудил звук поворачиваемого в замке ключа. Он не успел даже вскочить на ноги, как перед ним возникла высокая фигура хозяина дома.
Проходя позади Роберта к графинчикам, выставленным на низеньком столике, Кевин больно ущипнул его за шею и сказал:
– Начинает, батенька, начинает.
– Что? – спросил Роберт.
– Шея у тебя начинает толстеть, вот что.
Роберт лениво потер больное место.
– Вообще-то ты прав, я начинаю чувствовать шеей сквозняки.