Текст книги "Вкус любви"

Автор книги: Джойс Дингуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

Глава 5

На следующее утро, с одним из грузовиков, привезших апельсины, домой вернулся профессор, как называли в «Орандж-Хиллз» старого зава.

«Вернулся в приют», – поправила себя Джина, побежав встретить отца, – поскольку здесь у него уже не было дома.

Так куда податься старику?

– Дорогой, – сказала она, обнимая его, – как все прошло? Почему ты не приехал на такси?

– Победный занавес, Джина! Я удовлетворен. Что же до такси, то не забывай, я теперь безработный.

– На пенсии, папа.

– Все равно безработный.

– Жаль разочаровывать вас, если вы намеревались уйти на отдых, мистер Лейк, но дело – прежде всего. Я был бы вам весьма признателен, если бы вы остались здесь, пока я не встану на ноги. Я Майлз Фаерлэнд, сэр. – Новый заведующий протянул старику руку.

Видя на лице отца довольное выражение, Джина почувствовала благодарность к Майлзу, и, когда отец чуть опередил их, шепнула:

– Спасибо.

Майлз удивленно приподнял брови.

– Вы дали ему почувствовать, что он нужен, – пояснила она.

– Он действительно нужен.

– Приятно слышать.

– Вы бы хотели знать, что и вы нужны мне, Джина?

Она промолчала. Когда-то она просила только одного – знать, что нужна Тони. Теперь ей хотелось иметь свой дом – синицу в руках, а не журавля в небе… Ах, Тони, Тони, тебе не следовало так поступать!

– Так вам хотелось бы знать, Джина? – продолжал мягко настаивать Майлз.

– Должна ли я отвечать?

Он подошел к ней совсем близко, и теперь они шли, касаясь друг друга плечами. В этот момент из-за угла показался Тони и, увидев их, остановился, как вкопанный.

Джина тоже остановилась. По выражению его лица она поняла, что он, наконец, что-то заподозрил.

– Отец вернулся, – крикнула она ему.

Тони молча повернулся и ушел.

– Если бы я не знал этого молодого человека, то сказал бы, что он ревнует, – небрежно бросил Майлз.

– А вы его и не знаете, – резко возразила Джина, сердясь на то, что несмотря на явный успех, она не чувствует никакого удовлетворения. – Отец сейчас заберет свои вещи из вашей комнаты, – добавила она.

– Он не должен этого делать. Мне удобно и там, где я устроился. Пусть остается здесь, хотя бы до тех пор, пока не передаст дела, а там посмотрим… Вы же хотите, чтобы ваш отец жил рядом с вами? – Это было скорее предположение, нежели вопрос.

– Я…

– Разумеется, хотите. С самого начала я мог бы сказать, что вы послушная дочь. Поэтому, быть может… – Он загадочно улыбнулся.

Джина подождала, но он так и не закончил фразу. Она собралась уже войти в дом, когда вдруг в дверях спортзала заметила Тони. Он позвал ее. Извинившись перед Майлзом, она поспешила к нему.

– Извини, я только что свалял дурака, но когда я наткнулся на тебя с Фаерлэндом, мне пришла в голову смешная мысль.

– Смешная? – насторожилась Джина.

– Да, будто ты и новый шеф… Будто он увлечен тобой! – рассмеялся Тони.

Возмущенная Джина открыла было рот, чтобы достойно ответить, но Тони опередил ее:

– И будто моя любимая тоже увлечена… – Он ласково коснулся волос девушки.

Она закрыла глаза от удовольствия, которое испытывала всегда, когда Тони трогал ее волосы, и слушала, как он шепчет: «Проснись. Спящая Красавица, здесь не место будить тебя поцелуем». Но Джина продолжала стоять, зажмурившись. Но трепета не было. Когда она, наконец, открыла глаза, то увидела, что стоит одна. Чувствуя себя полной дурой, она прошла в дом. Отец и Майлз Фаерлэнд в комнате, принадлежавшей раньше старому, а теперь новому шефу, говорили о делах. Кто-то из них произнес имя Кена Эндерса. Как и в случае с Джонатаном, Джину больше интересовали самые трудные из «потерянных», например Кен.

– Я рад, что это решение приняли вы, Майлз, а не я, – сказал отец.

– К нему нетрудно было прийти, сэр. Я сразу понял, что нужно.

– Однако, это тяжелое решение, – сочувственно кивнул профессор.

– Да.

– Вы не измените своего мнения?

– Мнений. Я руководствовался несколькими, и все они негативные.

– Что вы подразумеваете под негативными мнениями? – поинтересовалась Джина.

Профессор взглянул на дочь, потом – на Майлза. Последний смотрел только на Джину.

– Негативное будущее, – просто ответил он.

– А что оно означает?

– Что дни Кена сочтены.

– О, нет! – Джина вспомнила, что читала о ком-то, кто узнал, что у него «негативное будущее». Вернее, там было сказано другими словами, но смысла это не меняло. – И о каком решении вы только что говорили?

– Оставить его здесь или нет.

– Вы, разумеется, оставите его?

– Нет.

Она не могла этому поверить. Майлз сам говорил во время эскапады Кена о том, что не следует менять лошадей на переправе, и она напомнила ему об этом.

– Для него это уже не переправа, – холодно возразил он.

– Так вы отошлете его, чтобы он умер?

– Джина! – воскликнул профессор.

– Все правильно, сэр, оставьте это мне. Да, если вы так ставите вопрос. Лучше где-нибудь еще, чем здесь.

Профессор вышел из комнаты, захватив свои чемоданы, поскольку знал, что теперь это место принадлежит Фаерлэнду.

– Кен поедет в другой приют, – закончил Майлз.

– Чтобы умереть.

– Вы уже говорили об этом, но я так не думаю. Я даже запрещаю упоминать об этом. Будучи вашим шефом, я вправе настаивать. И надеюсь, что вы будете относиться к тому, кто займет место Кена, не хуже, чем к нему.

– Я люблю всех детей, – прошептала Джина.

– Вы можете невзлюбить новенького. Можете негодовать, потому что он занял место Кена. Но вы не должны. Понимаете?

– Да, понимаю, – ответила Джина, все еще болезненно переживая за Кена. Потом она вспомнила тихий голос Майлза, волнующую близость их плеч, и, в то же время, ощущение какой-то искусственности. Не то, что те, другие, краткие мгновения: внезапная улыбка, случайное прикосновение руки, теплый взгляд над изуродованным мишкой… Они были понятны ей, даже если и казались невероятными, а поверить в них означало бы начать что-то, чего она никогда в жизни не знала.

– Понимаю, – повторила она и добавила: – Я постараюсь справиться.

– Человек получает только то, что просит, мисс Лейк, – загадочно произнес он.

– Я ничего не просила.

– Нет? Похоже, что юный Молори тоже ничего не просил. В таком случае, как бы ни неприятно это было, мы должны довести дело до конца. – Он коротко рассмеялся, но Джина, даже не улыбнувшись, вышла из комнаты.

Она никак не могла найти ключ к словам Майлза: «Человек получает только то, что просит»… «Мы должны довести дело до конца»… Что он имел в виду?

Джина едва замечала встревоженные взгляды Тони. Отъезд Кена заполнил все ее время до конца недели. Ей выпало упаковать его жалкие пожитки, да и какие вещи могли быть у ребенка, которого все время перевозят из приюта в приют?

Она сложила маленькие брючки, но сначала извлекла из карманов необходимые каждому мальчишке вещи: перочинный нож без лезвия, сломанную рогатку, три грязных шарика, кучку камешков, заплесневелое яблоко, заостренную палочку и высохшую лягушку. Следуя порыву, она вернула все, кроме обсосанного леденца, яблока и лягушки. Джина завернула их в бумажную салфетку и понесла к мусоросжигателю. На ступеньках стоял Майлз.

Инстинктивно она попыталась спрятать детские сокровища за спину и тем самым привлекла его внимание.

– Что там у вас? – требовательно спросил он.

– Ничего.

– Ой ли? Давайте взглянем.

– Нет.

– Это, – хотя он и улыбался, в голосе его слышался металл, – не личные вещи?

– А вы отнесетесь к ним с уважением, если личные?

– Да, как это ни странно для вас. Однако я думаю, это что-то другое. Свои личные вещи обычно не берут из мальчиковой спальни, но посмотрим…

Он развернул салфетку.

– Это было в кармане брюк Кена.

– Почему вы пытались скрыть это от меня? – тихо спросил Майлз.

– Я подумала, что вы заставите меня выкинуть все его «богатства», а он захотел бы сохранить их. – К ее глазам подступили слезы.

В следующее мгновение шеф увлек ее в бельевую комнату на первом этаже и закрыл за ними дверь.

– Джина, за кого вы меня принимаете?

– Вы отправляете Кена, – всхлипнула она.

– У меня нет выбора.

– Мы могли бы оставить его здесь. Мы с Бэб ухаживали бы за ним.

– Это было бы нечестно по отношению к другим детям.

– Они тоже не останутся без внимания.

– Вы знаете, я не это имел в виду.

– Его можно направить в больницу Орандж-Хиллз.

– Небольшой сельский лазарет с полудюжиной коек и приходящим три раза в неделю врачом.

– Какое это имеет значение? – чуть не задохнулась Джина. «Какое это могло иметь значение теперь?» – подумала она.

– Имеет. Понимаете… – Майлз поколебался, потом продолжил: – Понимаете, Джина, так же, как и вы, я не могу со всем этим смириться. Поэтому я отправляю Кена в Англию на лечение.

– Куда? – изумилась Джина.

– В Англию. Там очень хорошие врачи, и кто знает… – Он пожал плечами.

– Вы мне ничего не говорили.

– Я не хотел говорить вам, поскольку у него почти нет шансов.

– Я могу принять это, – медленно проговорила она. – Я готова принять любое объяснение, которое дает надежду.

– Но я не готов.

– И все же вы отправляете его. Он поедет один?

– Сейчас это всего лишь несколько часов на самолете.

– Но одному… Конечно же, Бенкрофт мог бы… – Джина помолчала. – Не Бенкрофт, а вы.

Он не ответил.

– Прошу прощения, – сказала она. – Я наговорила много лишнего.

– Меня это не удивляет, – Майлз Фаерлэнд смотрел на девушку, вспоминая о том, как она там, под большим деревом, цинично решила использовать его, чтобы заполучить другого мужчину.

Джина же думала только о Кене.

– Что вы ему скажете? – спросила она.

– Оставьте это мне.

– Просто не хотелось бы, чтобы он уезжал отсюда несчастным.

– Постараюсь этого избежать.

Джина пыталась найти слова, чтобы поблагодарить Майлза.

Он подтолкнул ее к двери:

– Отдел высохшей лягушки и обгрызенного яблока этажом ниже.

– А леденец? – Она и смеялась, и плакала, ощутив внезапное облегчение.

– Что ж, если его помыть, то он еще на что-нибудь сгодится.

«Все еще ребенок»… Джина знала, что именно это он думал о ней, как и в тот первый день, когда она слизывала глазурь с торта. И все же он был добр с ней, гораздо добрее, чем она могла рассчитывать.

Его доброта проявилась и при отъезде Кена. Что бы там ни сказал Майлз мальчику, Кен Эндерс покинул приют с легким сердцем. В дверях он сказал:

– До свиданья, мисс Джина, еще увидимся!

– Обязательно, Кен, – улыбнулась Джина, и новая серая машина с Майлзом за рулем отправилась в сторону Сиднея.

Отъезд Кена прервал тренировки к турниру Бенкрофта. Но на следующее утро Тони рано поднял Джину и Майлза.

Все уже начали привыкать к новому шефу, но иногда еще пробовали его «на зуб». Деревца бирючи давали семена в виде шариков, служивших отличными пулями для рогаток, из которых новый шеф позволял мальчишкам стрелять только в установленную им в овраге мишень. Так вот, «проверяя» нового зава, мальчишки не подчинились его приказу, что поставило Джину в весьма затруднительное положение.

Она несла от Роса молоко – в приюте были свои коровы, – и ее намокшие на газоне туфли поехали на раскиданных по линолеуму семенах. Она шлепнулась на пол. Бидон с молоком опрокинулся и, промочив ее до нитки, наделся ей на голову. Она, должно быть, выглядела глупее глупого, но Майлз не смеялся, когда освобождал ее от бидона, и мальчики заметили это.

– Все в мой кабинет. Потом здесь уберетесь.

– После чего, сэр?

Майлз помог Джине подняться на ноги и проводил ее в ванную комнату, коротко бросив:

– Много времени это не займет. Подождите меня здесь.

Наказание показало ребятам, что второй раз лучше не шалить.

Джина, прислушиваясь к напряженной тишине, совсем пала духом. Фаерлэнд выглядел таким решительным! Когда он вошел, она, запинаясь, проговорила:

– Я н-н-не виновата, я по-поскользнулась, и б-б-бидон вырвался из рук…

Вместо ответа он сунул ее голову под струю воды.

– Не поймешь, где вы, а где молоко, – услышала она его голос.

– Оно уже смылось?

– Только сливки. Надо бы все делать по правилам. Это не ваш шампунь?

– Я не вижу… Обязательно топить меня? Что я такого сделала? – ответила она, отплевываясь от воды.

– Да ничего вы не сделали, просто вам нужно почистить перышки. Шампунь вроде подходит под цвет ваших волос, называется «Камелия». Годится?

– Да.

Он тщательно промыл ей волосы и прополоскал их, а потом, несмотря на ее протесты, начал их вытирать.

– Это я во всем виноват, – услышала она.

– Вы? Но почему?

– Эти юные злодеи испытывали мое терпение, и я позволил им зайти слишком далеко.

– Надеюсь, – задыхаясь, произнесла Джина, получая удовольствие от массажа головы, – вы не слишком сурово с ними обошлись.

– Надеюсь, что достаточно сурово. Если нет, значит моя правая рука утратила свою силу. Ну а теперь с помощью расчески вы станете самой собой. У вас есть ленточка или резинка?

– Я не ношу ленточек или резинок.

– Но сегодня она вам не помешала бы.

– Вот как? – Она взглянула на него сквозь мокрые пряди. – Сегодня?

Он кивнул в сторону холла:

– У нас гости.

– Одна из больших шишек Бенкрофта?

– Очень большая. – Он перевязал ей волосы голубой лентой, которую нашел в шкафчике. – Ваша прическа безнадежно испорчена, но ленточка смягчит впечатление.

– А это так необходимо?

– Боюсь, что да. Впрочем, судите сами. – Он повернул ее к зеркалу.

В холле она увидела маленького мальчика.

– Это Невил, – представил его Майлз. – Он займет место Кена.

– Привет, Невил, – ее собственный голос показался ей нарочито веселым. Она взглянула сначала на Майлза, потом на ребенка, но не получила от них поддержки.

– Привет, – ответил Невил, лишь на секунду приподняв ресницы и тут же опустив их.

– Мы рады приветствовать тебя у нас, Невил. А ты рад, что приехал сюда?

– Нет, – ответил Невил совершенно бесстрастно, безо всякого возмущения тем, что его взяли и привезли в какое-то новое место. Никакого детского негодования. Никакого ощущения, что с ним поступили несправедливо.

– А у нас тут есть пони, – сказала Джина, желая завоевать его симпатию. – И ручей, в котором мы плаваем. Тебе же захочется искупаться, верно?

– Нет, – ответил Невил.

Джине стало неуютно.

– Ну, Невил, тебе не могут не нравиться пони и плаванье. – Она сама почувствовала фальшь в своих словах и предугадала ответ Невила.

– Нет, – повторил тот.

– У нас есть площадка для крикета и футбольное поле, а в воскресенье можно отправиться на одну из апельсиновых плантаций. Там апельсины больше и слаще, чем в магазинах.

Она ждала, что хоть это заинтересует мальчика, но Невил сказал:

– Я люблю яблоки.

Воцарилось довольно неприятное молчание. Джина всегда вела себя с ребенком, как ребенок, но сейчас почувствовала себя взрослой, причем взрослой, которая не понимает ребенка. Она торопливо продолжила:

– Мы устраиваем вечеринки для каждого именинника. А раз в месяц – пикник. У нас… – Она смолкла.

Паренек смотрел на нее, не моргая. Судя же по взгляду Майлза, он отнюдь не одобрял ее поведения.

– Хотите, чтобы я показала Невилу его постель? – спросила она шефа и протянула руку Невилу, но тот никак не отреагировал на ее жест.

Вместо ответа Майлз сам взял сжатую в кулачок ручонку мальчика и сказал:

– Лучше это сделаю я. Пошли, Невил?

– Да, сэр.

Она все еще стояла в холле, когда Майлз вернулся, подошел к ней, безучастно глядящей в окно, и посмотрел на нее добрым взглядом.

– Простите, Джина, – тихо извинился он. – Мне следовало предупредить вас.

Неожиданное сочувствие вызвало у нее слезы, и она попыталась незаметно стереть их.

– Я люблю детей, – пробормотала она.

– Знаю, что любите. Но не этого мальчика?

– И его люблю – у меня нет причин не любить его.

– И вас тревожит, что впервые в вашей недолгой карьере вы не полюбили ребенка. – Он сделал вид, что не заметил ее слез и тихо продолжил: – Мы не всегда можем настроить наши сердца, Джина. Не вдруг, по крайней мере… Я был неправ и сожалею об этом. Конечно, все дело в Кене.

– Я должна была справиться с этим. Обещаю, я справлюсь.

– Может быть, но не сразу. Понимаете, – Майлз пожал плечами, – вы не того пола.

Она посмотрела на него, а он кратко изложил историю малыша.

– Ему не нравится в вас образ матери. Что-то неприятное произошло в семье незадолго до ее распада.

– Он совсем «потерянный», – прошептала Джина.

– Да. К тому же, здесь нет родителей.

– Они бросили ребенка?

– Детей. У него есть сестренка. Городской приют прислал нам его взамен Кена. У нас нет места для его сестры, а жаль.

– Понятно. Но я не могу понять, почему Невил не отверг вас, как отверг меня.

– Видимо, образ отца не вызывает в нем такой неприязни. – Майлз задумался на мгновение. – Но вы тоже заинтересовали мальчика, несмотря на его поведение. Хотя и невольно, но он потянулся к вам.

– Он даже не смотрел на меня.

– Нет, один раз взглянул. Пока это все, что мы о нем знаем. Думаю, по кусочкам мы сложим общую картину. – Майлз вздохнул, и Джина поняла его. Головоломка «потерянного» ребенка была сложной штукой, и отдельные фрагменты не всегда совпадали. Но ничего, пусть малыш привыкнет немного к новой обстановке.

– Я сменю Бэб. Сегодня моя очередь отправляться на прогулку с самыми маленькими, – сказала Джина, и Майлз вышел вместе с ней через большую дверь.

Их встретил страшный гам. Малютка Джонатан стоял в центре кружка истошно вопящих «индейцев».

– Он становится такой смешной, когда мы кричим, – радостно сообщила Луиза.

– Он не любит шума, – объяснила Джина Майлзу. – Перед тем как мы получили его, у него было что-то неприятное, связанное с шумом. Он закрывает уши ладошками, бедняжка. Я остановлю их.

– Нет, – запретил Майлз.

– Тогда уведу Джонатана от этого гвалта.

– Нет.

– Но…

Так же, как поступил бы ее отец, Майлз пробрался в центр кружка и присел на корточки рядом с малышом. «Индейцы» смолкли на мгновение, потом, решив, что все в порядке, снова принялись галдеть. Майлз все еще сидел на корточках рядом с Джонатаном.

Потом он выпрямился, и Джина с удивлением заметила, что Джонатан сам стал «индейцем», хоть и немного нервным.

– Что это за индейская магия? – поинтересовалась она.

– Никакой магии, просто опробованное средство: когда не можешь победить их, присоединись к ним. Вы проделывали это сами на горке. Я просто объяснил это ребенку на детском языке. Вы баловали Джонатана, Джина, а ему нужно встать на собственные ноги, пусть еще слабенькие, но свои. Со временем они окрепнут.

– Мудро, – не могла не признать она.

– Просто я старше. Ваш отец поступил бы также.

– Я тоже хочу стать мудрой, – она думала в этот момент о Невиле и о том, как у нее ничего не вышло с ним в первый момент.

– Человек никогда не мудр до конца, – возразил Майлз. – Мудрость, которой вы восторгаетесь в других, перестает быть таковой, когда вы сами приобретаете ее. И вы обнаруживаете, что вовсе не мудры.

– Но знать, что делать… – не удержалась она.

В глазах Майлза появилось загадочное выражение.

– Мудрости я за вами пока не признаю, Джина, но знания – да.

Она озадаченно посмотрела на него, но он, не говоря ни слова, повернулся и ушел в свой кабинет.

Во время прогулки с малышами Джина повстречала Тони. Он был в гневе.

– Семпл и компания, – проворчал он. – Джим Семпл взял на себя роль Кена Эндерса.

– Что они натворили на этот раз?

– Дело не в том, что они натворили, а в том, что я не могу с ними справиться. Эти оболтусы свернули пакет из всякого мусора, довольно-таки внушительный.

Джина не удержалась и фыркнула.

– Не очень веселая шалость, когда разрываешь бечевку, а оттуда вываливаются картофельные очистки и заваливают весь твой пол, – ворчливо закончил он.

– Так ты стал жертвой! – Теперь Джина смеялась от души.

– Шеф, наверное, слышал об этом, – нахмурился физкультурник, – и настаивает на наказании.

– А ты хотел их наградить?

– Как пострадавший, решать должен я.

– Решит Майлз, как шеф.

– Майлз? – Кудрявая голова Тони дернулась. – Да что с тобой, Джина? Почему ты его так поддерживаешь? Принимаешь его сторону?

– Вовсе нет. Просто шеф – человек более опытный, чем мы, он знает, как… – Она смолкла. «Знания», – сказал он. «Мудрости я за вами не признаю, но знания – да»…

Что имел в виду Майлз Фаерлэнд? Почему он произнес такие странные слова? Почему сказал их ей?

Глава 6

Несмотря на все попытки подружиться с Невилом в последующие дни, у Джины ничего не получалось. А уж она так старалась, что даже Барбара похвалила ее.

– Ты пытаешься победить этого малыша, Джина, тебе должно повезти.

– Но ничего же не выходит.

– Ни у кого не получается. Малыш хуже моллюска. Когда касаешься улитки, она прячется в своей раковине, а наш новенький даже не высовывается оттуда. Ребятишки из его комнаты тоже ничего не могут добиться. Они сообщили мне, что он почти не разговаривает с ними.

– Я должна завоевать его.

Бэб бросила на нее быстрый взгляд. «Завоевание» Невила стало навязчивой идеей Джины, что поневоле наводило на мысль: дело вовсе не в ребенке. Может, в новом шефе? Что бы там ни было, Барбара не считала Тони подарком. А вот Майлз Фаерлэнд…

– Успеха тебе, Джина, в твоих усилиях.

И Джина не щадила себя. Всю первую неделю она жалела Кена, теперь же переключила свое внимание на Невила. И вот ее сердце раскрылось, словно бутон, как бывает у людей, любящих детей. Ей просто необходимо было завоевать уважение ребенка. Даже странно, как этот страшненький рыжеволосый парнишка затронул ее сердце. Ну почему он такой неотзывчивый? В каждом ребенке теплится любовь, так куда она делась в Невиле? Где ключ к нему? Шеф наведет о мальчике необходимые справки и снабдит ее информацией. Пока же она действовала вслепую.

К отчаянию Тони, они с Майлзом проиграли первый же отборочный матч. Их противники сделали из них – по меткому выражению Тони – котлету.

– Майлз, вы не выиграли ни одной подачи, а твои ответные удары, Джина, были жидковаты, – распекал их он. – Лучше бы я выставил Дору. Вы, Майлз, не показали и половины того умения, что продемонстрировали в игре со мной. Да с такой жуткой подачей вы и не могли добиться цели.

– Я добился своей цели, когда заработал право играть в паре с Джиной, – подпустил шпильку Майлз.

Тони покраснел, как рак, повернулся и ушел.

– Ему бы следовало остаться, – спокойно продолжил Майлз, – разве нет, мисс Лейк?

– Не понимаю, – невпопад ответила Джина, следя за уходящим Тони и гадая, подвигнет ли его такой выпад Майлза на ожидаемые действия. – Не понимаю, – повторила она, заметив в глазах Майлза откровенный смех. А как много понимал он? «Мудрости я за вами не признаю, но знания – да». Что он подразумевал под этим? На что намекал? Ведь никто, кроме нее самой и Бэб, не знали о задуманной игре. И все же, он…

Суббота была в приюте днем падалицы. Апельсиновые сады плодоносили круглый год, и спелые плоды падали даже от легкого ветерка. На большинстве плантаций падалица шла на соки.

Садоводы были рады, когда приютские дети собирали падалицу, спасая тем самым сады от плодовых мух. Для приютских день падалицы был праздником.

Была очередь Джины вести детей на плантацию, и она радовалась их бодрому настроению. Они несли с собой ведра, ибо миссис Деггинз пожелала пополнить свои запасы мармелада. Сам сбор фруктов среди прохлады тенистых деревьев обещал удовольствие. Как только они вошли в апельсиновую рощу, дети разбежались, оставив Джину с ведрами. Она велела им не обдирать деревья и не переедать. По первому пункту они подчинятся из опасения быть наказанными, а вот второй обязательно нарушат… Кто мог бы винить их за это? В конце концов, они лишь получали дополнительную порцию витаминов.

Джина и сама съела один апельсин, а потом стала собирать плоды получше для миссис Деггинз. Она слышала детские голоса, но среди обилия зеленых листьев и золотистых плодов не могла никого разглядеть.

Джина быстро наполнила ведра и присела, чтобы очистить еще один апельсин. Вдруг, среди зелено-золотого калейдоскопа она заметила синюю рубашонку мальчика, что-то делавшего у корней дерева. Но он не вырезал свои инициалы на коре, а выкопал маленькую ямку и что-то в нее положил. Невил!

Джина инстинктивно почувствовала, что не должна ему мешать. Она сидела совершенно неподвижно, даже когда Невил закончил свою работу. Почему? Потому что это могло бы стать ключом к нему.

Она заметила, как мальчишка удаляется от дерева. Удивительно, но он не заметил ее. Его мысли были заняты другим – тем, что он спрятал в ямке под апельсиновым деревцем. Синяя рубашонка слилась с синевой неба, и через мгновение он исчез из вида. Но Джина продолжала спокойно сидеть.

Как и профессор, она и помыслить не могла, чтобы заглянуть в письмо малыша или в особо ценимую им коробочку. Но бывают ведь и исключения! Например, Брайен. Они не могли найти подход к нему, и профессору пришлось заглянуть в его дневник…

Но как отличить одно дерево от сотен других? Как отметил его Невил? Опустившись на колени, Джина начала ползать у основания дерева и вдруг прямо перед собой увидела кожаные туфли, которые сразу же узнала. Она подняла голову и растерянно пробормотала:

– Добрый день…

Суровый взгляд Майлза смягчился, в глазах заплясали искорки смеха.

– Я бы сказал, что не так встречают духа, живущего в сени апельсиновых кущ… – ехидно заметил он. – Вам следовало бы проявить большее раболепие. Но, может, вы не просто пали ниц? Вы тут что-то прятали?

– Конечно, нет. Что за нелепость!

– Это ваша поза нелепа… Разрешите мне помочь вам встать. – Он протянул ей руку. – Вы всегда собираете апельсины на четвереньках?

– Я наполняла ведра для мармелада.

– Они уже полны. Почему вы сочиняете, Джина? Если вы тянулись за самым большим апельсином, так и скажите. Думаю, правило «есть только падалицу» неприменимо к взрослым, и не осуждаю вас.

– Да вовсе нет, – отнекивалась Джина, стараясь запомнить место тайника Невила. – Ну отчего вы держите меня за ребенка? Никак не можете забыть крем?

– Какая вы недогадливая, – холодно парировал он. – Вот мистер Молори, кажется, уже понял.

– Здесь что-то не так. Почему вы ведете себя так странно, как только Тони… – Она запнулась, потом продолжила: – Ну почему, Майлз, вы играете со мной в присутствии Тони?

– Вы считаете это игрой?.. Что ж, если играть, то по правилам. – Внезапно его пальцы впились в ее руки, а глаза засверкали, как алмазы. Никакой нежности или теплоты, одно колючее сверкание. – Разве вы не этого хотели?

Джина хотела было убежать, но он крепко держал ее. Она закрыла глаза, прячась от его пронизывающего взгляда, но вдруг почувствовала, что железные пальцы Майлза уже не держат ее так жестко, а его глаза, когда она осмелилась снова взглянуть в них, уже утратили свой алмазный блеск. Теперь в них светилась нежность, даже нечто большее… Ее сердце бешено забилось.

– Майлз… – выдохнула она.

– Джина… – еле слышно выговорил он.

Внезапно раздался пронзительный детский крик.

Майлз мгновенно отпустил ее и побежал на голос. Все еще немного ошеломленная, Джина бросилась вслед за ним.

Увидели они не бездыханное тело ребенка, как можно было бы ожидать, а висящую на ветке Луизу. Джина не сразу поняла, как тонка ветка и как напугана девочка: в ушах все еще стоял ее крик. Почему это должно было случиться именно сейчас? Нет, даже хорошо, что это случилось сейчас, ибо сердце ее было так переполнено, что становилось нестерпимо… Почему оно так бьется? Но все было моментально забыто при виде Луизы, отчаянно вцепившейся в ветку, отказывающейся отпустить ее и упасть в протянутые к ней руки Майлза.

– Прыгай, Луиза, – говорил Майлз мягким, почти воркующим голосом. – Отпусти ветку и падай сюда. Я тебя поймаю, дорогая. Как только скажу «три», прыгай. Раз, два…

Луиза опять завопила.

Не время было спрашивать, что девочка делала на ветке. Может, Луиза взобралась на дерево, как взрослые взбираются на горы – просто оно попалось ей на пути? Может, она вообразила себя эльфом? Или птицей? Или поднималась к своей матери? «Моя мама, – сказала она как-то Джине, – на небе». Но могла и просто взобраться на дерево из чистого озорства, выбрав при этом самое высокое и тонкое.

– Может, сбегать на ферму? Взять лестницу или что-нибудь еще? – тревожно спросила Джина.

– Поздно, – негромко ответил Майлз. – Она сейчас упадет.

– Позвать Саливанов?

– Вы нужны здесь, Джина. Не подпускайте сюда детей. Как только ее руки устанут, мне будет не до них.

– Может, мне самой взобраться на дерево?

– Нет, – резко и властно прозвучал ответ.

– Хотя бы на первую ветку. Это вселит в нее надежду.

– Вы нарушите равновесие.

– Но если вы ее не поймаете, она сильно расшибется? Здесь мягкая земля…

– Все зависит от того, как она упадет. – Ровным голосом он позвал: – Отпусти ветку, детка, я тебя поймаю.

Молчавшие до сих пор детишки зашевелились.

Джерри крикнул:

– Спускайся, Луиза, я дам тебе леденцов. Они же тебе нравятся, правда?

Джина попыталась отвлечь его и других, но Майлз покачал головой:

– Их призывы, в отличие от наших, могут дойти до ее разума – они же одного возраста. Хотя, вряд ли. Она слишком испугана.

Смотрящее на них сверху детское личико было белым от страха. Филиппа, та самая, что предположила смерть медвежонка Эдварда, весело посоветовала написать Луизе открытку с пожеланием выздоровления, объяснив это так: «Ведь она будет почти что мертвая, когда упадет».

– Помолчи, Филиппа! – в отчаянии воскликнула Джина и добавила: – Собирайте-ка апельсины – когда она спустится, ей захочется поесть.

– А если не спустится, так и останется жить там?

– Как же она сможет мыться?

– Счастливица!

– Собирайте апельсины! – Джина вложила в эти слова все свои силы, и они подействовали. Дети стали собирать плоды. Кроме одного мальчугана, но Джина не заметила его, пока не вскрикнул Майлз. Невил уже взобрался до середины дерева.

Никогда еще Джина не видела такой решимости на детской физиономии. Невил передвигал руки по гладкой ветке, направляясь к девочке. Ветка, изогнувшаяся под худеньким телом Луизы, казалось, вот-вот обломится. Джина взглянула на Майлза. Остановит ли он мальчишку? Но Майлз хранил молчание. Невил уже почти добрался до Луизы. Послышался страшный треск.

– Прыгай, девчонка, – бросил Невил.

Луиза только бессмысленно глядела на него.

– Прыгай же!

Поняв, что она не может отпустить ветку, Невил повис на одной руке, а другой стал отцеплять судорожно сжатые, пальчики. И, как лист, Луиза спланировала на руки Майлза. Он моментально передал ее Джине и успел поймать Невила. Почти одновременно с Невилом рухнула и ветка, не задевшая, к счастью, стоящих внизу. Невил высвободился из рук Майлза, подскочил к Джине и спросил:

– Девочка в порядке?

– Ты молодец, Невил, настоящий герой! – воскликнула она.

–  Девочка в порядке??

– Да-да! Какой же ты храбрец!

– Чего там… – смущенно бросил мальчуган.

Стоя на коленях рядом с плачущей Луизой, Джина сказала Майлзу:

– Он вел себя, как герой, правда?

– Вовсе нет, Джина. В том-то и дело, что нет, – задумчиво ответил Майлз. – Мальчик сделал нечто выдающееся. Но в нем нет ничего геройского.