Текст книги "Бей в точку"

Автор книги: Джош Бейзел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

– Я люблю тебя, – говорю. – Остальное не имеет значения.

Она сжала мое лицо в ладонях и заглянула мне в глаза, желая понять, насколько можно верить моим словам. И тут же набросилась на меня с поцелуями. Я услышал звук расстегиваемой молнии, а затем она взяла мою руку и положила на свое причинное место, оттянув в сторону трусики.

Там был настоящий пожар и при этом мокро. Она сдвинула ноги, и мои пальцы скользнули внутрь.

Кстати, Скинфлик одобрил мой выбор. Магдалина органически не умела врать. И хотя ее поступки не расходились со словами, чего нельзя было сказать о нем, нынешнем, он умел оценить столь редкое качество в других людях. Однажды, когда мы с ним оказались наедине, он сказал:

– Она идеально тебе подходит. Так же, как Дениз идеально подходила мне.

Иногда мы втроем покуривали травку. После заверений, что она ничего не чувствует, Магдалина, вдруг поплыв, лезла ко мне с поцелуями и требовала, чтобы мы сию минуту отправились в спальню. В этих случаях Скинфлик говорил:

– Валяйте. А я тут пока посмотрю что-нибудь по кабелю.

Но все это будет позже, когда мы с ним снова заживем под одной крышей.

А дальше произошло следующее.

Как-то под вечер, в октябре, я вернулся после пробежки домой и застал Скинфлика сидящим в гостиной. В руке он держал увесистый револьвер 38-го калибра. Вообще мы бегали с Магдалиной на пару, но в тот день она то ли репетировала с квартетом, то ли была на вечерних занятиях. Она изучала бухгалтерский учет.

Когда я возник на пороге, Скинфлик не направил пушку на меня, но и не опустил.

– Что происходит? – поинтересовался я.

– Это ты его убил? – спросил он.

Вид у него был неважнецкий. Бледный, осунувшийся, щеки провисли.

– Кого? – спрашиваю. А про себя подумал: «Блин. Кто-то пришил Дэвида Локано».

– Курта.

– Курта Лимми?

– Можно подумать, ты знаешь другого Курта.

– Может быть. Ты вспомни, когда ты меня последний раз видел.

– Ты его убил?

– Нет. Я от тебя услышал, что он мертв. Как это случилось?

– Кто-то выстрелил ему в лицо на пороге его собственной квартиры, – сказал Скинфлик. Лимми жил в Трибеке. – Вроде как он сам впустил этого человека.

– Что говорит полиция?

– Что это не ограбление.

– Может, это твой дядя Роджер, – предположил я, имея в виду мужа Ширл.

– Это такая шутка?

– Неудачная. Извини. – А в голове промелькнуло: «Вдруг я в самом деле убил Курта Лимми и забыл про это...» – Что говорит твой отец?

– Что ты с ним на эту тему не разговаривал, поэтому если это твоих рук дело, то он тут ни при чем.

– Очень мило. – Я придвинул себе стул. – Я сяду. Не стреляй, ладно?

Револьвер, отброшенный Скинфликом, тяжело упал на кофейный столик.

– Пошел ты. Никто не собирался в тебя стрелять, – сказал он. – Просто я боюсь, что теперь они придут за мной.

– Кто?

– Не знаю. В том-то все и дело.

– Ммм. Жаль Курта.

– Это меня не остановит.

– Не остановит от чего?

Он отвернулся:

– От вступления в мафию.

– Я и не знал, что это входит в твои планы.

– Все ты знаешь.

– Допустим. Но это паршивая идея, и лучше бы тебе выкинуть ее из головы.

– Поздно раздумывать. Я уже решил.

– Ты убьешь человека, чтобы произвести впечатление на кучку подонков?

– Этого хотел Курт.

– Курт мертв.

– Да. И я покажу палец тому, кто его убил.

– Ты думаешь, что убийце Лимми есть дело до того, вступишь ли ты в мафию?

– Ни хера я не думаю! – выкрикнул Скинфлик. – Я даже не знаю, кто это сделал! – Он набычился и несколько секунд молчал. – Ты бы вообще помалкивал. Не ты ли мстил за своих предков?

– Это еще не значит, что я поступил правильно.

– А что, нет?

– Я тебе не пример.

– А в чем разница?

– Между тобой и мной?

– Ну да.

– О господи. – Меньше всего мне хотелось развивать эту тему. – Для начала мне было кому мстить. Это не было убийством ради убийства.

Скинфлик с облегчением вздохнул.

– Старик, не парься, – сказал он. – По-твоему, я собираюсь убивать невинную жертву? Я найду какого-нибудь мерзавца. Вроде тех, что мой папаша находит для тебя. Какого-нибудь психа, который сам напросился.

– Вот так?

– Вот так. Если хочешь, обговорю это с тобой.

– О'кей, – не сразу выдавил я из себя.

Больше ничего. Одно слово. По-вашему, я дал ему индульгенцию?

ГЛАВА 13

Первым делом я поднимаюсь в отделение терапии за антибиотиками, которые мои студенты аккуратно сложили в пластмассовый стаканчик, где они еле поместились.

– Сэр, вы не хотите убедиться...

– Некогда, – отрезаю я и, наугад набрав номер на сейфовом замке, достаю из шкафчика бутылку воды с пятипроцентной глюкозой.[51]51
  Почти вся вода в медицинских учреждениях с пятипроцентной добавкой глюкозы. Чтобы, получая счет за пребывание в больнице, пациенты не возмущались: «Эти шакалы дерут тридцать пять баксов за обыкновенную воду».


[Закрыть] Сорвав зубами крышку, я залпом проглатываю таблетки.

А если мои студенты ошиблись и будет передоз?

Не думаю, что это намного сократит отпущенный мне срок.

По дороге в офис для приглашенных хирургов я в панике посматриваю на часы.

Перед входом угрюмый ассистент доктора Френдли подпирает собой стену. Взглянув на меня исподлобья, он отваливает.

Между моим стуком в дверь и недовольным «Чего?» повисает такая пауза, что впору биться головой об косяк. Вместо ответа я молча прохожу внутрь.

Офис для приглашенных хирургов отделан как след быть. Дубовый стол, особенно уместный для сообщения плохих новостей, аккуратные ряды дипломов на стене, выигрышно смотрящиеся на расстоянии.

Френдли сидит за столом, а рядом с ним на краешке примостилась Стейси, представительница фармакологической компании. Заметив удивленные взгляды, которыми мы с ней обменялись, Френдли кладет руку ей на бедро. Под ее короткой юбкой все просматривается.

– В чем дело? – спрашивает Френдли.

– Я бы хотел ассистировать вам во время операции ЛоБрутто.

– С какой стати?

– Он мой пациент. Я могу быть вам полезен.

Френдли на секунду задумывается.

– Ладно. Не вы, так мой врач-резидент. Что в лоб, что по лбу. Сами сообщите ему о замене.

– Пойду его поищу.

– С вами или без вас, я начинаю в одиннадцать.

– Хорошо.

Стейси напоследок изображает что-то на своем лице, но мне сейчас не до интерпретаций, и я просто ретируюсь.

Чтобы успеть на операцию Скилланте, чувствую, мне придется вкалывать в ближайшие четыре часа за двоих. И дать моим студентам дополнительную и, может статься, не вполне законную нагрузку. И еще постоянно держать под языком таблетку моксфена. Из этических соображений своим студентам я моксфен не даю.

Мы начинаем утренний обход. Не обход, а смех собачий. Растолкав больного и посветив ему в глаза фонариком, мы скороговоркой спрашиваем, жив ли он еще, так что даже те, кто понимает по-английски, не успевают сообразить, о чем идет речь. Мы быстро меняем мешочек в капельнице и всаживаем в вену иглу. Потом так же быстро проглядываем историю болезни. Если больной лежит в отсеке для туберкулезников, мы на секунду заглядываем к нему, наплевав на ХАЗМАТ[52]52
  HAZMAT – аббревиатура от hazardous material – опасные материалы (радиоактивные, воспламеняющиеся, токсичные и т. п.). (Прим. пер.)


[Закрыть] и всякие там предписания.

Кстати, о ХАЗМАТЕ. Во время обхода мы стараемся не попадаться на глаза двум больничным командам – гигиена труда и контроль над инфекционными заболеваниями – во избежание расспросов о возможных последствиях инъекции, которую я случайно получил из шприца Эссмана. В данную минуту я почти не чувствую боли в пораженной области, а времени на болтовню у меня просто нет.

На каждом шагу мы получаем подтверждение того, что больничный персонал это удивительный разнобой: в то время как одни куда-то несутся сломя голову, другим лень посторониться и уступить им дорогу.

Нам даже удается спасти пару человеческих жизней, если такие слова вообще применимы к ситуации, когда исправляется ошибка врача, прописавшего не те лекарства. Но чаще речь идет о медсестре, давшей больному столько-то миллиграммов в расчете на фунт вместо килограмма, хотя бывают и более экзотические случаи, когда, например, пациенту, нуждающемуся в комбиванте, подсовывают комбивир.

Раз или два нас просят помочь в принятии трудного решения, от которого зависит жизнь человека. На это тоже уходят считаные секунды. Будь все ясно, решение не заставило бы себя ждать, а так как все растопырились, нам добавить уже нечего. Пусть высказываются психи в Интернете.

– А теперь по домам, – говорю я студентам по окончании обхода. Через полторы минуты мне надо быть в операционной.

– Сэр, а нельзя нам посмотреть операцию? – спрашивает один из них.

– Зачем?

Впрочем, помощь мне может понадобиться. И вот мы уже все несемся галопом в предоперационную.

Там один анестезиолог. Сестра просит меня оформить документы и привезти пациента. С документацией я расправляюсь со скоростью сейсмографа и, дав задание студентам посмотреть кой-какие сведения по брюшной хирургии, отправляюсь в палату за Скилланте.

– А ведь я тебя отымел, Медвежья Лапа, – неожиданно произносит лежащий на каталке Скилланте, пока мы ждем лифта.

– Да ну?

– Так, самую малость.

Я повторно нажимаю на кнопку.

– Правда?

– Правда. Я думал, Кривой в Аргентине.

– Не понял?

– А он в Нью-Йорке, как я только что узнал.

– Какой, к черту, Кривой?

Я подумал, что это, возможно, один из младших братьев Скинфлика – не самая серьезная угроза. Или очередное жонглирование кликухами.

– Я о Скинфлике, – пояснил Скилланте. – Совсем забыл, что вы братки.

– Та-ак...

Тут приходит лифт, а в нем полно народу.

– Подожди, – говорю я Скилланте. И командую: – Все быстро вышли. У этого больного птичий грипп.

Мы остаемся одни в кабинке, и я нажимаю на кнопку «стоп», как это ранее сделала Стейси.

– Ну, блин, выкладывай.

– Кривой. Так теперь зовут Скинфлика. Из-за лица.

– Скинфлик на том свете. Я выбросил его из окна.

– Да. Из окна ты его выбросил.

– Ну вот.

– Только он выжил.

Слова застревают у меня в горле. Разумом понимаю, что этого не может быть, но инстинкт подсказывает мне другое.

– Ерунда, – говорю. – Шестой этаж.

– Я же не сказал, что он получил от этого удовольствие.

– На фуфу меня берешь?

– Клянусь святой Терезой.

– Скинфлик жив?

– Жив.

– И он в Нью-Йорке?

– Да. Я думал, он еще в Аргентине. Он там учился драться на ножах. Чтобы свести счеты с тобой, – уточняет Скилланте тихим голосом, словно испытывая неловкость.

– Отличная новость, – наконец выдавливаю из себя.

– Извини. Я думал, ты меня переживешь, но, видно, не намного. Если моя операция пройдет неудачно, у тебя будет не больше двух часов, чтобы убраться из города.

– Спасибо на добром слове.

Я бы сейчас с удовольствием врезал Скилланте, но вместо этого я ударяю по кнопке лифта ребром ладони, и мы взмываем вверх, в отделение хирургии.

ГЛАВА 14

В начале ноября Магдалина познакомила меня с родителями. Они жили в бруклинском районе Дайкер-Хайтс. До знакомства с Магдалиной я никогда там не бывал.

Я уже был знаком с ее братом, долговязым блондинистым старшеклассником, не вылезавшим из футбольной формы и на удивление застенчивым с учетом того, что он знал полдюжины иностранных языков. Друзья звали его не по имени, Кристофер, а Рово, сокращенно от фамилии Нимеровер.

Родители оказались такими же, как он, долговязыми и блондинистыми. Все трое чем-то напоминали лаек, Магдалина была из породы борзых.[53]53
  Типичная ромала, то бишь цыганка. Ведь это ж анекдот, что Румыния, одна из самых расистских стран (когда в 1910 году там образовалась партия, основанная на ненависти к евреям, две ранее существовавшие, либеральная и консервативная, уже стояли под знаменем «антисемитизма»), – едва ли не самая этнически пестрая, так как она была перевалочным пунктом всех известных истории армий. Хотя анекдот вроде должен смешить.


[Закрыть] Ее отец работал в нью-йоркской подземке мастером смены, хотя в Румынии он был дантистом. Мать трудилась в пекарне их общих друзей.

На ужин вместо национальной еды подали спагетти – «из вежливости», то бишь желания подчеркнуть, какая пропасть лежит между мной и их дочерью. Столовая, как и остальные комнаты, смахивала на кишку; семья занимала половину вытянутого в длину трехэтажного дома. Все в этой комнате – ковры, старинные деревянные часы, мебель, пожелтевшие фотографии в рамках – поглощало свет. Нас с Магдалиной усадили напротив Рово, а в торцах стола сидели отец и мать.

– И давно тебя потянуло к румынкам? – спросил меня ее отец, не отрываясь от еды. Он был при галстуке и, как мне почему-то показалось, в пристежном воротничке.

– С тех пор как я встретил Магдалину, – отвечаю.

Я старался держаться почтительно и скромно, но из-за отсутствия опыта у меня это не очень получалось. К тому же Магдалина буквально не слезала с моих колен, желая показать родителям, что у нас с ней все серьезно.

– И как же это произошло? – спросил отец.

– На свадьбе, – говорю.

– Для меня новость, что ее квартет выступает на подобных мероприятиях.

Я не стал уточнять, что это был секстет. Не хотелось его поправлять и вообще произносить умные слова в его присутствии.

– Это был секстет, – уточнила Магдалина.

– Вот как.

Мать Магдалины вымученно улыбнулась. Рово закатил глаза. Он все ниже сползал со стула – того гляди, окажется на полу.

– Ты хоть немного говоришь по-румынски? – спросил меня отец Магдалины.

– Нет, – сказал я.

– А кто в Румынии президент, тебе известно?

– Чаушеску? – Я был более или менее уверен в своем ответе.

– Надеюсь, ты просто шутник, – заявил отец.

Я не удержался:

– Да. А Румыния – моя специализация.

– И сарказм, как видно, тоже. Вот что я тебе скажу. Наша Магдолл – это тебе не какая-нибудь американская девица, которая готова заняться с тобой сексом в машине.

Тут Рово подал голос:

– Ну, ты, пап, даешь. Фу.

– Я отдаю себе в этом отчет, – говорю.

– По-моему, у тебя нет ничего общего с моей дочерью, – продолжил отец.

– Ни у кого нет, – отвечаю. – Она одна такая.

– Это правда, – одобрительно отозвалась мать.

Отец Магдалины смерил ее ледяным взглядом.

Магдалина вышла из-за стола и, подойдя к отцу, поцеловала его в лоб.

– Папа, ты выглядишь смешным, – сказала она. – Я ухожу домой, вместе с Пьетро. Увидимся завтра или послезавтра.

Все трое остолбенели.

Я тоже. Но тут меня взяли за руку и увели из этой чертовой западни.

Примерно в это время Дэвид Локано снова пригласил меня на встречу в русских банях. Я еще не вылечил грибок после тех посиделок, но все-таки пришел.

– За то, что вы сказали Скинфлику, будто это я убил Курта Лимми, отдельное спасибо, – сказал я, садясь рядом с ним.

– Я так не говорил. Просто сказал, что к этому делу я не имею никакого отношения.

– А на самом деле?

– И на самом деле. Ходят слухи, что это сделал один придурок, которому Лимми перекрыл сделку по радиотрансляционной башне.

И зачем, спрашивается, я его спросил? Если Локано действительно убрал этого типа, а точнее, нанял кого-то с этой целью, неужто он мне скажет? Да и не все ли мне равно? То, что я отказался убивать Лимми, еще не повод его оплакивать.

– Зачем позвали? – спрашиваю.

– У меня есть для тебя дельце.

– Да?

Я заранее решил: от работы откажусь. Буду говорить «нет» до тех пор, пока до него не дойдет, что я вышел из этого бизнеса.

Магдалина заставила меня пересмотреть свои взгляды. Она, конечно, не знала, что я киллер.

Только что я имел дело с каким-то отребьем. Узнать детали она боялась, что само по себе меня не радовало.

– От такого предложения не отказываются, – сказал Локано. – Мир скажет тебе спасибо.

– Хм...

– Речь идет о редкостных мерзавцах.

– Да, но...

– И это идеальное задание, чтобы взять с собой Адама.

Я уставился на него.

– Вы шутите? – спрашиваю.

– Он хочет стать членом. А для этого надо сделать вступительный взнос.

– Я полагал, вы делаете все, чтобы оградить его от мафии.

При слове «мафия» Локано нервно огляделся:

– Не распускай язык. Даже здесь.

– Мафия, мафия, мафия, – повторил я.

– Хватит! Гос-с-поди.

– Мне это неинтересно, – говорю. – Даже в одиночку. С меня хватит.

– Ты завязываешь?

– Да.

Уф. Я думал, мне будет труднее произнести это вслух. Осталось дождаться, какой будет реакция Локано.

Несколько секунд он смотрел в пустоту, потом вздохнул:

– Для нас, Пьетро, это потеря.

– Спасибо, – говорю.

– Ты ведь не собираешься бросить нас совсем, меня и Скинфлика?

– В плане общения? Нет.

– Хорошо.

Мы посидели молча, а затем он говорит:

– Знаешь что. Я тебе просто расскажу, о чем идет речь.

– Мне правда неинтересно.

– Это я понял, но должен же я использовать свой шанс. Ты готов меня выслушать?

– Зачем?

– Мне кажется, на тебя это произведет впечатление. Я не говорю, что ты обязательно переменишь свое решение, просто мне так кажется.

– Сомневаюсь.

– Ради бога. Но позволь мне все-таки сказать. Помнишь историю с братьями Вирци? Так вот это в сто раз хуже.

У меня было предчувствие, что лучше бы мне этого не слышать, но вслух я сказал:

– О'кей. Но если я отвечу «нет», не обижайтесь.

– Ты знаешь, как вербуются проститутки? – спросил меня Локано.

– Я читал «Клевого папашу».[54]54
  Роман 1974 г. афроамериканского писателя Доналда Гойнса. (Прим. пер.)


[Закрыть]

– Фигня все это. В наши дни их завозят партиями из Украины, вроде как в модельный бизнес, а сами переправляют в Мексику, где избивают и насилуют. Там это поставлено на поток. Заодно подсаживают на наркотики, чтобы не убежали. Четырнадцатилетние девочки.

– У вас доля в этом бизнесе? – спрашиваю.

– Ни хрена. В этом все дело. Мне и моим партнерам это все не нравится, но мы ничего не можем поделать, пока это происходит в другой стране.

Думаю, он гнал пургу, но я не стал спорить, ограничившись коротким «О'кей».

– Но сейчас один тип занимается этим у нас под боком. В Нью-Джерси. Графство Мерсер тебе знакомо?

– Нет.

– Я дам тебе карту.

Дверь открылась, и в парную ворвался холодный воздух. На пороге возник мужчина с полотенцем вокруг чресл.

– Обождите минутку, – обратился к нему Локано.

– Не понял? – У мужчины был русский акцент.

– Десять минут, и мы закончим.

– Это общая парная, – возразил тот, но вышел.

– На чем я остановился? – спросил Локано.

– Не знаю, – говорю.

– Графство Мерсер. В поместье, которое они называют Фермой, живут трое – отец и двое сыновей. Они тоже доставляют девушек самолетами в Мексику и уже оттуда тайно провозят их через границу в фурах НАФТЫ.[55]55
  НАФТА – Североамериканский договор о свободной торговле. (Прим. пер.)


[Закрыть] А избивают и насилуют уже здесь. Считается, что так выживает больше девушек, но после того, что они тут с ними проделывают, это еще большой вопрос.

– Речь идет о вашей доле в сбыте живого товара, Дэвид? – спрашиваю. – Я правильно понимаю?

Он посмотрел мне в глаза.

– Нет, – говорит. – Неправильно. Я должен положить конец этой мерзости. Как только я узнал про это, я сразу принял такое решение и сообщил нужным людям, и те сказали «действуй».

Он помолчал.

– Цена вопроса – сто двадцать тысяч долларов.

– Меня это не волнует.

– Знаю. Я просто даю тебе понять, насколько это серьезно. Ты получишь всю сумму. С Адамом я расплачусь сам.

Если честно, я успел забыть про Адама.

– Вы не боитесь подвергнуть его такому риску? – спросил я.

– Нет. Я подготовил Ферму к нашей операции, – сказал Локано.

Вот что он имел в виду.

Месяца два назад владелец Фермы, Лес Карчер-старший, пригласил подрядчиков, чтобы протянуть водопроводные трубы из кухни в пристройку, которую он соорудил вместе с сыновьями. Сантехники решили, что это будущая лаборатория для самогоноварения, где можно кое-чем разжиться. Принюхиваясь к запахам, они наткнулись на сарай в дальнем конце двора и там обнаружили разложившийся труп девочки, весь облепленный мухами, так что определить ее возраст не представлялось возможным.

До смерти напуганные, они поспешили к своему грузовику и по дороге, заглянув в окна карчеровского офиса, увидели конструкцию, сильно смахивавшую на средневековую дыбу.

Рабочие поначалу хотели сообщить в полицию, но житейский опыт подсказал им, что лучше иметь дело с мафией. Так эта информация дошла до Локано. Если верить последнему, а мне очень хотелось ему поверить, только сейчас до многих дошло, чем Карчеры на самом деле занимались, при том что Ферма поставляла первоклассный живой товар без малого два года.

Не суть важно. Главное, мафиозные боссы решили Карчера убрать. То ли потому, что у кого-то открылись глаза и ситуация ему не понравилась, то ли потому, что до кого-то дошло: если вечно пьяные рабочие сумели пронюхать про подпольный бизнес такого масштаба, стоило ли так рисковать и дальше.

Как бы там ни было, Локано быстро сообразил, что для инициации Скинфлика – моими руками – эта работенка в самый раз. Он послал водопроводчиков завершить прокладку труб, при этом велел им заделать дыру в стене новой пристройки фанерой вместо сухой кладки.

По словам водопроводчиков, прежде чем покрасить фанеру, они покрыли ее вощеной бумагой, дабы избежать деформации. Что же касается самой заплаты, она была на уровне щиколоток, так что шансы ее обнаружить практически равнялись нулю. Оказавшись в пристройке, нам со Скинфликом останется только проделать лаз в фанерной перегородке и спокойно пристрелить Карчера и сыновей во сне.

Локано даже разработал план, как нам попасть в пристройку. За пять косых и повышение в статусе паренек, обеспечивавший Карчеров продуктами на неделю, согласился провезти нас в своем пикапе на территорию Фермы. Кстати, вслед за водопроводчиками он подтвердил, что на Ферме нет собак.

Как я подписался на такое дело – впервые исполняя неизвестно чью волю в абсолютно непредсказуемой ситуации, – остается для меня загадкой. Бросая взгляд назад, думаю, то было помрачение рассудка. Или моя память не удержала подробностей.

Я хотел Магдалину и хотел выйти из игры. И то, и другое требовало жертвы. Как же я себя ненавидел! Я отдавал себе отчет в том, что не заслуживал свободы, не говоря уже о Магдалине.

И тем не менее.

А может, я еще не потерял веру в Дэвида Локано – не обо мне он печется, это ясно, но уж своего сынка-то он способен уберечь от опасности. Я не верил, что человек с его опытом отправит нас двоих на бойню.

Одного по крайней мере. Знать бы заранее, чем все обернется.

Я обо всем сказал Магдалине.

Иначе я не мог. Любить меня и не знать, кого она любит... это равносильно тому, как если бы она любила другого человека, к которому я испытывал жгучую ревность. Я постоянно придумывал себе иную жизнь, иное прошлое. Кажется, я бы даже предпочел быть последним бомжем.

Но это все фантазии, а есть реальность. И я выложил все начистоту. Хотя от мысли, что она может уйти, меня всего колотило.

Она не ушла. Рыдая, она заставляла меня снова и снова рассказывать ей о моих жертвах. Какими они были злодеями и насколько вероятно было то, что они еще кого-то убьют. Она словно искала оправдания для своей любви.

Я пообещал: это мое последнее «дело», ну разве что она окажется в серьезной опасности. Я объяснил: ликвидируя Ферму, я оказываю большую услугу Локано и тем самым облегчаю себе выход из игры. Ну а мои действия оправдываются спасенными жизнями.

– А нельзя просто заявить в полицию? – спросила она.

– Нет, – убежденно ответил я, хотя внутренней уверенности у меня не было.

– Тогда чем скорее, тем лучше, – сказала Магдалина.

Она хочет поскорее с этим покончить, чтобы вырвать меня из лап дьявола, а затем найти силы отпустить мне мои грехи. Так я подумал, но ошибся.

– Чтобы не погибли новые девушки, – закончила она свою мысль.

Вот оно, самое постыдное. Не то, что из ложной солидарности с Дэвидом Локано я не позвонил в полицию. Мне даже не пришло в голову, что каждый день промедления означал продолжение ада для заложниц. Спаситель, мать твою!

Единственный положительный итог: если у тебя нет души, рядом должен быть человек, у которого с совестью все в порядке.

– Это должно произойти в четверг, – сказал я. – В этот день Карчерам доставляют продукты.

Магдалина выжидающе на меня смотрела. До ближайшего четверга оставалось всего четыре дня. Для серьезной подготовки маловато.

Пришлось нарушить неписаное правило. Сделать шаг в неизвестность. Еще один.

– Я сделаю это в ближайший четверг.