Текст книги "Прекрасный зверь (ЛП)"
Автор книги: Джорджия Ле Карр
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)
8.
Сноу
– И почему ты решила нанести мне неожиданный визит? – спрашивает он, зачерпнув и отбрасывая желто-зеленую пенку из варящегося лобстера.
– Прости, теперь я понимаю, что мне следовало сначала позвонить. В Англии все не так, здесь не принято суваться в чью-нибудь дверь без приглашения.
Он берет лимон из вазы с фруктами, стоящей на кухонном столе, моет и режет на дольки.
– Ты уже пришла, но, как правило, люди торгуют вещами, которые тебе не нужны, и подозрительные подруги, пытаются подловить своих друзей в компрометирующей ситуации, – сухо отвечает он.
– Ты можешь еще кое-что добавить в свой список – женщину, которые только что получила хорошие новости.
Он отрывает глаза от лобстера, подняв вопросительно бровь.
– У тебя имеются хорошие новости?
Я радостно усиленно киваю.
– Тогда расскажи.
– Ладно, слушай, – говорю я со счастливой улыбкой. – Моя самая большая мечта, столько, сколько я себя помню, заключается в том, что я хотела стать дошкольным учителем. Я хотела отдать то, что моя няня давала мне – привить детям тягу к знаниям. Но моя мама не хотела, чтобы я стала воспитателем. По ее мнению, за эту работу плохо платили, она считала эту работу неблагодарной, а также была уверена, чтобы я ни делала, я не смогла бы изменить ни на йоту маленьких детей. Думаю, это именно та причина, почему я сбежала в Англию. Я поняла, если я хочу, чтобы моя мечта осуществилась, мне следует покинуть Индию... и, поскольку у меня был британский паспорт, я приехала сюда.
– Но здесь в Англии, все педагогические колледжи выставляют требования – иметь опыт работы, по-другому они не принимают. Итак... я написала, что у меня уже имеется опыт некоей волонтерской работы в местных школах, и сегодня утром пришло письмо – меня приняли.
– Похоже я сейчас смотрю на самого счастливого воспитателя, которого мне доводилось видеть? – спрашивает он, прищурившись.
Да, точно, я теперь учитель дошкольного образования.
– Я всегда хотела учить маленьких детей.
– Мне кажется, ты будешь блестящим воспитателем детей дошкольного возраста.
– Ты правда так думаешь?
– Конечно. Ты же не можешь не быть, раз такая любознательная? Ты видишь образование, как передачу какого-то вида магии, – говорит он, поставив чугунную сковороду гриль на плиту.
Мы ведем дальше свой разговор, пока он сбрызгивает две половинки оливковым маслом и добавляет соль и перец. Я смотрю на его красивые руки, как они сыпят щепотку паприки, паря над лобстером. Роскошная, экзотическая красная пыль оседает, как пурпур на серой коже лобстера. И вдруг ниоткуда у меня появляется мысль: «Как было бы здорово почувствовать его большие, сильные руки на своем теле».
Ножницами он отрезает веточку петрушки из горшка, стоящего на подоконнике, мелко ее рубит и бросает в глиняную миску. Он надавливает на нож ребром кулака, чтобы разрубить зубчики чеснока и четыре гвоздики. Потом передвигается к синей керамической миски, положив две толстые палочки сливочного масла и щепотку чили.
Он наливает немного оливкового масла на горячую сковороду и кладет половинку лобстера. Раздается шипение. Очень быстро он переворачивает их и брызгает коньяком. Два длинных синих языка пламени вырываются с досадой из-под сковородки.
– Вау! Впечатляет, – говорю я.
– Ты предполагаешь, что это впечатляет? Подожди, пока не увидишь, что я еще могу приготовить, – поддразнивает он.
У меня начинает краснеть лицо, похоже я похожа сейчас на лобстера.
Раздается писк, рис готов, он снимает лобстера с огня.
И поворачивается ко мне.
– Хочешь?
У меня во рту текут слюнки, так вкусно пахнет, но я решительно отрицательно качаю головой. Я видела сначала живого лобстера. Лицемерка я или нет, не могу. Я бы съела, если бы не видела его смерть.
– Последний раз, предлагаю.
– Спасибо, нет, – твердо отвечаю я.
Он открывает рисоварку и кладет ложку риса на огромную, белую, квадратную тарелку. Он берет половинку лобстера и кладет его на рис, осторожно поливая ложкой готовую смесь из растопленного сливочного масла, на еду.
Он поднимает на меня глаза.
– Итак, ты собираешься наблюдать, как я буду есть?
– Да. Если ты не возражаешь.
– Хмм... хочешь шоколадное печенье с кусочками шоколада? Оно очень вкусное.
Я не решаюсь.
– Умммм.
– Ее величество Леди Маргарита Лоо Хум испекла собственноручно.
Я улыбаюсь.
– Она правда сама сделала?
– Она удивительный пекарь, – убедительно говорит он.
– В таком случае – да.
Он открывает жестяную коробку и ставит передо мной. Печенье сделано в форме животных.
Я беру кошку.
– Спасибо, – откусываю. – Это на самом деле очень вкусно, – удивленно отвечаю я.
– Возьмешь с собой эту коробку, – говорит он и направляется к обеденному столу, накрытого для одного.
Он поднимает бровь.
– Как насчет бокала Пино Блан?
Я отрицательно качаю головой, увлекшись его готовкой. Только истинный гурман будет прилагать столько усилий, чтобы сделать себе такую трапезу, но ему кажется даже невдомек, насколько необычно его поведение.
Он выуживает бутылку вина из ведерка со льдом и наливает себе бокал пшеничного цвета жидкости. Затем садится и берет нож с вилкой. Я смотрю, как он отрезал кусок лобстера и, испытываю акт чистого удовольствия, подносит ко рту, и у меня текут слюнки, как у собаки Павлова. Мое печенье, кажется при такой трапезе детской индульгенцией, наблюдая как он смакует каждый кусочек. Словно он уникальное произведение искусства, и он имеет привилегию попробовать его.
Я наблюдаю за ним, как он ест, и во мне поднимается радость от этого зрелища. Мы разговариваем и смеемся, с ним легко и весело. На тарелки остается только два или три кусочка, когда из глубины квартиры раздается пронзительный крик.
– Хорошее время закончилось, дети проснулись, – добродушно говорит Шейн, вставая.
– Мне подождать тебя здесь? – спрашиваю я.
– Нет, ты явно не захочешь этого пропустить, – со смехом отвечает он.
Я иду за ним, остановившись в дверях комнаты, окрашенной в яркие цвета с двумя детскими кроватками и множеством игрушек.
– Это не случайно! – яростно кричит на мальчика красивая, голубоглазая маленькая девочка, уперев руки в бедра, который сидит со скрещенными руками.
– Что здесь происходит? – спокойной спрашивает Шейн.
– Он, – она чуть ли не дымится, бросая свирепый взгляд в сторону своего кузена, потом поворачивается к Шейну, – пока я спала, он ударил меня по голове своим паровозиком.
Шейн входит в комнату.
– Позволь я посмотрю твою голову, – говорит он.
Она осторожно дотрагивается до своей макушки и жалобно скулит:
– Я делала все, чтобы он был счастлив, а он просто хочет меня убить, – она прерывисто вздыхает, и убирает ладонь с макушки, умоляюще спрашивая:
– Почему? Почему?
Шейн опускается перед ней на корточки.
– Конечно, он не хочет тебя убить, дорогая. Он же твой двоюродный брат.
– Да, он ударил меня паровозиком. Да, ударил, – настаивает она, с яростью ударив по бокам ладонями. Она указывает пальцем на Томми. – Он хочет, чтобы я умерла.
Шейн осторожно ощупывает ее макушку.
– Для чего Томми тебя убивать?
Она задумывается на минуту.
– Чтобы забрать все мои игрушки, – торжествующе отвечает она.
Шейн качает головой.
– Он мальчик. Ему не нужны куклы и набор посуды.
Похоже, она тут же теряет интерес к мотивам убийства Томми.
– У меня на голове шишка, да? – с тревогой спрашивает она.
– Возможно, но очень и очень маленькая, – соглашается Шейн.
– Я больше не буду с ним спать. Не заставляй меня этого делать, дядя Шейн, – умоляет она.
Я вынуждена посмотреть в сторону, чтобы скрыть свою улыбку. Шейн же сохраняет совершенно невозмутимое выражение лица.
– Зачем ты ударил ее паровозиком, когда она спала, Томми? – спрашивает Шейн маленького мальчика, который до сих пор молчит.
Он поднимает плечи почти что до ушей.
– Это случайно получилось. Я хотел ее поцеловать, но паровозик выпал у меня из рук, и... и ... ударил ее по голове.
Шейн тут же поворачивается к Лилиан.
– Видишь? Все вышло случайно. Он просто хотел тебя поцеловать.
– Я ему не верю. Он, – она хмурится, пытаясь вспомнить нужное слово, – малолетний преступник.
Губы Шейна дергаются.
– Знаешь, что? Я ему верю. Ты очень и очень привлекательная девочка, – и он дважды целует ее в щеку, громко чмокая. – Ты никогда не смотрела на свою новорожденную сестренку и не хотела ее поцеловать?
Она косится на Томми.
– Хотела, Лаура миленькая, – признает она.
– Ты прощаешь его? – спрашивает Шейн.
Она смотрит на Шейна.
– Я подумаю об этом.
– Ладно. Подумай об этом, пока у нас будет ланч, – он смотрит на племянника. – Томми, что нужно сказать, когда ты случайно кого-то ударил?
– Извини, – тут же гундит он.
– Хороший мальчик. Почему бы нам не отправить на кухню и не поесть?
Томми, рад, что его не наказали, поэтому нетерпеливо кивает.
– Кто это? – спрашивает Лилиана, заметив меня.
– Это Сноу, поздоровайся с ней.
– Привет, Сноу, – говорит она, вытирая слезы и тут же забыв о своем гневе.
– Привет, а как тебя зовут? – спрашиваю с улыбкой, я очень хочу, чтобы она произнесла мне свое новое имя.
– Маргарита Лоо Хум, – отвечает она, словно произносит клятву.
– Красивое имя. А что оно означает? – так же торжественно спрашивая я ее.
– Оно ничего не означает, оно мне просто нравится, потому что напоминает морского конька или русалку, точно не знаю кого.
Я улыбаюсь от правдивой наивности. Много времени прошло с тех пор, когда я была среди детей. Это напоминает купание моей души в прозрачной, чистой родниковой воде, от этого утренние новости становятся еще ценнее.
Я поворачиваюсь к Томми.
– Привет, Томми.
– Привет, – смущаясь отвечает Томми.
– Он плакса. Он все время плачет, – с презрением говорит Лилиана.
– Извини, – перебивает ее Шейн, – но ты тоже все время плакала, когда была в его возрасте.
– Я только плакала, когда не хотела пить молоко, а он плачет все время.
Оба, я и Шейн взрываемся смехом.
– Ты подруга дяди Шейна? – вдруг спрашивает Лилиана.
Я смотрю на Шейна, но он невинно глядит на меня.
Я прочищаю горло.
– Я друг дядя Шейна, – по-взрослому говорю я.
– Разве ты не хочешь быть девушкой дяди Шейна? – спрашивает она с любопытством.
Я вижу, как Шейн злорадно ухмыляется.
– Ответь ребенку.
– Ну, – говорю я.
– Я знаю. Ты можешь выйти за него замуж, если захочешь, а потом вы сможете целоваться, как мама с папой.
Шейн лопается со смеху, и даже я улыбаюсь.
Следующий час – лучший час за много лет. Шейн и я подогрели толстые домашние рыбные палочки с лущеным горохом и картофельным пюре, которые отправила мама Лилианы. Дети лопаются от смеха, и мое первое впечатление от Томми, как беспомощно малыша, быстро проходит. Он, оказывается, непослушным чертенком.
После ланча Шейн включает запись Whip/Nae Nae, Лилиана знает все движения и начинает танцевать. От грохота музыки и бесконечных танцев, кошка крадется в сторону кухни.
– Еще раз, – канючит Лилиана, когда трек заканчивается.
Бог знает как, но на третий раз, главной командирши удалось заставить присоединиться Шейна и меня. Я так долго была далека от этого, что не знаю ни одного движения, но Шейн, также как и Лилиана знает их все. У него очень хорошо получается, даже слишком хорошо.
Мы все останавливается, когда звонит телефон.
– Я могу ответить, дядя Шейн? – спрашивает Лилиана.
– Давай. Это, наверное, твой папа.
Она бросается к телефону, снимает трубку и говорит:
– Алло, Маргарита Лоо Хум слушает.
– Папаааааа, – визжит она, потом слушает некоторое время и спрашивает: – Во сколько ты придешь? Хорошо…. Привет, мамочка. Да, я была очень, при очень хорошей, хотя Томми был совсем не хорошим. Он ударил меня по голове и очень сильно. Свои паровозиком... Да, я была очень мужественной, правда у меня очень большая шишка на голове, но она уже проходит.
Я смотрю на Шейна округлившимися глазами от такого вранья.
– Не переживай, все знают, что она ходячая проблема, – бормочет он подмигивая.
Должно быть ее мать спросила про обед, потому что Лилиана говорит:
– Да. Рыбные палочки, картофельное пюре и горох, – она поворачивает глаза в мою сторону. – Нет, но подруга дяди Шейна тоже здесь. Да. Да. Не знаю. – Она глубоко вздыхает. – Мамочка, ты купила мне что-нибудь? Ура! Хорошо, скоро увидимся. Я люблю тебя, мамочка. Пока, – она кладет трубку и бежит к нам.
– Мама и папа уже едут.
– Я думаю, мне пора, – говорю я.
– Ты не должна уходить, – сразу же отвечает Шейн.
– Нет, мне нужно идти. Уже поздно.
– Уверена?
– Да, – с улыбкой отвечаю я.
– Я вызову тебе такси.
– Спасибо, Шейн.
Меньше чем через пять минут, такси звонит, ожидая нас снизу.
– Я на самом деле наслаждалась каждой минутой с вами, – говорю я.
– Давай. Мы все спустимся с тобой вниз.
Мы все набиваемся в лифт и спускаемся. Шейн закрывает дверцу такси, и я замечаю серебряный Бентли, подруливающий к подъезду. Я смотрю назад, высокий мужчина чем-то похожий на Шейна выходит из машины вместе с красивой женщиной, в ней явно чувствуются восточные корни. Женщина держит на руках ребенка, и Лилиана подпрыгивает вверх-вниз от волнения. Как только Шейн отпускает ее руку, она бежит к отцу и бросается в его объятия. Он подхватывает ее и поднимает высоко в воздух, кружа вокруг, она визжит от восторга.
Такси выезжает на другую улицу, и я уже не вижу их.
9.
Сноу
Было уже почти семь часов вечера, и свет, заполняющий мою квартиру из окон, наполовину серовато-синий, наполовину штормовой фиолетовый и есть огненно-оранжевый, как глаза у ястреба. Я хожу как неприкаянная среди этих стен, как только вернулась из дома Шейна. Слышится в тишине только мое дыхание, да звук журчащей воды по трубам.
Меня не покидает ощущение чего-то – страха и волнения.
Горячий, влажный ветер врывается в окно, и я останавливаюсь, оглядываясь по сторонам, словно вижу все впервые. Кругом тихо и спокойно. Но нет никаких любимых картин, семейных фотографий или полюбившихся и собранных маленьких безделушек. Стены цвета магнолии, мебель простая, коричневая, и все чисто, как в клиники, как в отделение реанимации в больнице.
Странно, учитывая, что это место было моим спасением, моим утешением и моим убежищем. Моим укрытием от внешнего мира. Мира, который поджидал меня, готовый причинить мне боль. Я прислушиваюсь к тишине, она ощущается тяжелой и давящей.
Я возвращаюсь мыслями к маленькой Лилиане, создающей бесконечные проблемы.
– Маргарита Лоо Хум, – шепчу я, и произнеся ее выдуманное имя вслух, в этой гнетущей тишине, я хихикаю.
Я пытаюсь представить ее в доме с ее родителями. Понятно, что они ее обожают. Образ, который возникает у меня, теплый, яркий, наполненный смехом, переплетенный с запахом Лилианы и печенья, которое печет ее мать.
Я думаю о Шейне. Конечно, он сейчас не дома, скорее всего в «Эдеме». Я пытаюсь представить, как он ходит, разговаривает, смеется, и мне грустно, что я не являюсь частью его жизни. Я скучаю по его озорному смеху, его красивому лицу, его хищной улыбке и теплым, сверкающим глазам.
Но я тут же останавливаю себя. Я не могу стать частью его жизни. Неважно, насколько хорошо нам было сегодня днем, он насквозь плейбой. Я вижу это за милю. Нельзя доверять тому, кто настолько прекрасно выглядит, особенно если это мужчина. Для него это очередной флирт, потом он исчезнет, отправившись искать лужок позеленее.
Мои мысли неизбежно возвращаются к маме. Она совершенно бы не одобрила Шейна, если бы когда-нибудь его встретила. Конечно, она никогда его не увидит, но все же…. Она всегда хотела, чтобы ее дети женились или вышли замуж за деньги.
– Что вы можете сделать с прекрасной внешностью? – говорила она. – Вы не можете ее съесть. Она не будет платить по счетам. Она принесет только бесконечные проблемы. Вы будете искать номера телефонов у него в карманах, просматривать его оплату счетов и будете переживать каждый раз, когда он задерживается домой.
Итак, моя сестра Кэтрин вышла замуж за деньги.
Когда ей было двадцать три, она встретила Кишора, невзрачного парня с вьющейся шевелюрой. Ему было тридцать, и он из «хорошей», влиятельной индийской семьи. Они влюбились друг в друга за тарелкой марсала тосай, она подписала шесть страниц жесткого брачного контракта, и они сыграли самую большую свадьбу в Калькутте. Политические деятели и знаменитости Болливуда присутствовали на этом блестящем событии.
Теперь она родила ему троих детей, он изменяет ей все время, иногда даже не скрываясь, но она остается с ним. Она не хочет уезжать из особняка, лишаться слуг, бассейна и всевозможных приглашений на лучшие вечеринки, а также выезжать заграницу для шоппинга.
С другой стороны, моя мама совершенно в недвусмысленных выражениях сообщила, что мой брат жениться только по любви. Это единственный раз, когда мы пришли к соглашению в таком важном вопросе.
Мой брат и я пока свободны. С того времени, как мы были детьми, он не воспринимал меня всерьез. Я никогда не понимала, почему он так сильно меня ненавидел. У него было все. Он был любимцем моих родителей и получал абсолютно все, чего хотел.
Даже когда папа потерял все свои деньги и все, что ценное было в доме, который, к счастью, он перевел на имя моей матери, а также деньги, которые он припрятал, меня тут же вытащили из международной Калькуттской школы. По поводу меня решение было однозначное, поскольку не хватало денег, чтобы продолжить платить за учебу Джоша и потом отправить его в Америку, чтобы он смог закончить свое образование.
Наш большой дом был продан. Часть вырученных средств пошла на финансирование образования Джоша, а часть на покупку небольшого дома. Когда Джош улетел, я осталась в доме с родителями, кухаркой, садовником и горничной, которая приходила на день. Все мои школьные подруги тут же пропали, были либо слишком заняты, либо покинули страну, чтобы закончить свое образование за границей. Папа заперся в комнате и смотрел постоянно телевизор. Моя мама сразу же стала очень несчастной женщиной, поскольку рядом не было брата, и мы лишись «гламурного» образа жизни.
Очень часто сотрудники офисов и рабочие с заводов приходили к воротам нашего дома, умоляя выплатить им заработную плату. Однажды я спросила маму, почему мы не заплатим им хоть что-то.
– Элизабет, – натянуто ответила она. – Если бы у тебя была возможность, ты бы отправила нас всех вместе попрошайничать вместе с ними на улицу, не так ли?
Прошло время, и сотрудники папы, не получающие денег, становились все более и более отчаянными. Они начали трясти ворота и выкрикивать оскорбления. Моя мама стояла у окна за занавеской и наблюдала за ними, когда садовник с киркой стал ругаться на них, прогоняя.
В страхе от их агрессии, моя мама вдруг решила, что она не хочет, чтобы я закончила образование, даже в местной школе. Я была очень расстроена, но я не хотела вступать с ней в конфронтацию, поскольку дома итак было не все ладно. Поэтому я сидела на качелях и читала. Я читала тонны книг. Я читала классиков, переведенные произведения. Я читала индийских поэтов. Но моя жизнь мне казалась бессмысленной. Я чувствовала себя узницей. В ловушке и без будущего. А я хотела жить.
Не знаю, что заставило меня решиться в один прекрасный день убежать. Возможно, оттого, что моя мать не позволяла мне осуществить свою мечту – стать дошкольным учителем, воспитателем. Я открыла сейф (я знала папину комбинацию цифр, еще когда мне исполнилось пятнадцать) и взяла, конечно, украла деньги. Мой паспорт был готов, поскольку я училась в международной школе. Я взяла такси до аэропорта и села на самолет.
Мне было девятнадцать, когда я прилетела в Лондон. Была осень и воздух был холодным, но я помню, что была так взволнована, во мне бушевали эмоции, что я даже не чувствовала холода. В одной футболке я отправилась на вокзал Виктория. Оттуда было легко добраться. Я спустилась в метро, купила билет и села в вагон, затем вышла через две остановки на Оксфорд-Сёркес.
Оксфорд-Сёркес – центр Лондона, от которого я испытала шок. Кругом была суета и энергия била ключом. Я не могла в это поверить. Мир казался большим, красивым, светлым местом, и я была так счастлива. Я направилась в хостел ассоциации молодёжных турбаз, который нашла в Интернете, кровать там стоила £18.00. У меня было достаточно денег в рупиях, но я надеялась в скором времени найти работу.
Хостел ассоциации молодежных турбаз был интересным местом, декор был блестящий, ярким, как драгоценности. Он больше походил на детский сад, чем на бюджетную турбазу. И мне он понравился. В комнате было две кровати, накрытые ярко-зеленого цвета наволочкой и такой же пододеяльник. Одна уже была занята, поэтому я положила свою сумку на вторую, я так волновалась, если честно.
Я отправилась в Интернет-кафе, где был бесплатный Wi-Fi, в нем были фиолетовые кресла-мешки, выглядевшие смешно, но на самом деле были очень удобными. Я села за компьютер и отправила письмо папе, сообщив, что я в Лондоне, извиняясь, что взяла без спроса деньги из сейфа, но пообещала их вернуть, как только найду работу. Я написала, что люблю его и маму, и вышла из сети.
Когда я вернулась в свою комнату там уже была моя соседка.
– G'day, – воскликнула она. Я не слышала раньше, чтобы так говорили «Доброе утро», но позже узнала, что это сокращенный вариант. (g'day – здравствуй (от good day; типично австралийское приветствие.)
Вдруг я почувствовала давнишний холодок, бегущий по спине и гнетущее ощущение. Я глубоко вздыхаю и закрываю глаза. Ее лицо настолько отчетливо стоит у меня пред глазами, словно все это случилось вчера. Пока жива я никогда не смогу ее забыть. Но я в порядке, сейчас со мной все хорошо. Я выжила.
Я иду на кухню и включаю чайник, больше я ничего не хочу вспоминать. Не сегодня. Я не хочу принимать эти таблетки. Я хочу, чтобы завтра состоялось наше путешествие, мне хочется увидеть светлячков. Я хочу убежать отсюда. От Ленни и тошнотворного молчаливого соглашения, по которому я должна платить за его доброту, проявленную ко мне, своим телом столько, сколько он захочет, скорее всего всегда. Я кладу пакетик чая в кружку.
Звонит телефон, я тупо смотрю на него, пропуская на два звонка больше, чем обычно, потом снимаю трубку.
– Привет, милая, – говорит Ленни.
– Привет, Ленни.
– Как ты?
– Хорошо.
– Отлично. Послушай, у меня дела в Амстердаме завтра, поэтому я подхвачу тебя, и мы поужинаем где-нибудь сегодня вечером.
– Эээ. Не сегодня, Ленни. Я на самом деле так устала.
Воцаряется гнетущая, ледяная тишина.
– Да? И чем же ты занималась весь день? – его голос все такой же спокойный, но чувствуются стальные нотки.
– Ничем. Я убирала квартиру, обедала в кафе, потом прошлась по магазинам. Ты же знаешь, как магазины всегда изматывают меня.
– Ты купила что-нибудь красивое?
– Да.
– Что? – его голос звучит лениво, словно рептилия загорает на теплом камне, и вдруг я вздрагиваю – он подловил меня. Когда его секретарша проверит счета бутиков по его кредитной карты, она не обнаружит никаких покупок за сегодня. Он поймет, что я обманула его, раньше я не врала ему.
– Красное платье, – говорю я и быстро добавляю, – я воспользовалась деньгами, которые ты мне вчера оставил.
– Хорошо. Одень его, когда я заберу тебя в понедельник вечером. Я вернусь, и мы сходим куда-нибудь поужинать.
Я с такой силой сжимаю телефонную трубку, при этом радостно говорю:
– Было бы отлично.
– Ладно. Позвоню, когда вернусь.
– Счастливого пути.
Кладу трубку. Я играю с огнем, все могло открыться слишком быстро. Я чуть не попалась. Ленни непредсказуем, о его жестокости ходят легенды. Безжалостный, яростный хищник. Если он почувствует даже запах другого мужчины на своей территории, я столкнусь с его жестокостью, неконтролируемой яростью, которую как-то видела.
Пьяный мужчина случайно прикоснулся к моей спине в клубе. Видно он сделал это случайно, но я подпрыгнула от неожиданности, потому что он меня напугал. Ленни, увидев мою реакцию, спокойно кивнул одному из своих прихвостень. Большой зверь подмял бедного парня и стал вышибать из него дерьмо прямо посреди клуба.
Я была так потрясена, что застыла с открытым ртом, а когда наконец пришла в чувство, повернулась к Ленни и закричала: «Останови его! Останови его!»
Лэнни щелкнул пальцами, и его прихвостень прекратил избиение.
Я взглянула на мужчину, истекающего кровью и постанывающего, потом посмотрела на Ленни, его выражение лица совершенно не изменилось. На него это не произвело никакого впечатления, и я испугалась. Тогда впервые я стала бояться Ленни, потому что поняла, что все это было сделано для меня, он показывал мне, как может наказать человека.
Я не люблю Ленни и никогда не полюблю. Я позволила ему использовать свое тело, поскольку что еще я могла сделать для него. Я была такой надломленной, а он заботился обо мне. У меня никого нет здесь, в Англии. Когда он положил руку мне на бедро, я не могла заставить себя остановить его. И потом прежде чем я что-либо поняла, он был на мне, и мы занимались сексом.
Но это должно прекратиться.
Даже если моя мечта стать воспитателем не так быстро осуществляется, мне следует вернуть контроль над своей жизнью и найти работу, чтобы себя обеспечивать, чтобы я не могла настолько зависеть от него. Возможно, потом я смогла бы снять квартиру подешевле. Это лучше, чем позволять ему использовать мое тело. Я не слишком сильная, но я чувствую, что готова. Я чувствую, что в ближайшее время мне пора начать действовать. Но я боюсь, все мое тело боится, заставляя сжимать даже зубы. Глубоко внутри себя я боюсь Ленни.
Я иду на кухню, намазываю черный хлеб сливочным маслом и кладу сверху помидор с сыром. Разрезая маленькие помидоры Черри, я вспоминаю Шейна, с какой страстью и упоением он готовил еду, и как он получал огромное удовольствие от каждого кусочка, и я ловлю себя на мысли, что живу, не чувствуя вкуса жизни. Все мое существование – это все равно что еда без соли.
Я иду к обеденному столу с сэндвичем и чашкой чая. Беру кусочек помидора, кладу его в рот, и свежая мякоть, наполненная соком, заставляет работать мои вкусовые рецепторы. Я смакую, как крупинки соли тают на моем языке. Далее я откусываю хлеб с сыром. Сыр на вкус нежный, мягкий, я чувствую, как он медленно перемешивается с богатым вкусом намазанного масла. Мне нравится, я смакую свою еду также, как делал Шейн. Сидя с закрытыми глазами, я ловлю себя на мысли, что сейчас мой сэндвич больше не обычный, простой бутерброд, а богатство множества ароматов, вкусов и текстур.
Шейн уже заставил меня чуть-чуть измениться, хотя это незначительные изменения, но все же. Да, у меня внутри, заперто в ловушке, много боли и травм, но когда я с ним, вся моя боль прячется от него, словно боится Шейна. Видно, и правда боится, потому что он прогонит ее навсегда.
Потом я слушаю музыку и пораньше ложусь спать, я очень волнуюсь по поводу моей поездке с Шейном, поэтому не могу заснуть.
Наконец, засыпаю и просыпаюсь от звука открывающейся входной двери. Я замораживаюсь от страха, потом слышу знакомые шаги Ленни. Он заходит в спальню, молча подходит к кровати. Он склоняется надо мной и смотрит. Я продолжаю ровно и спокойно дышать и молюсь, чтобы он не разбудил меня.
К моему облегчению, через несколько минут он тихо выходит из квартиры.
Я слышу, как закрывается дверь, соскальзываю с кровати и подхожу к окну. Он идет к своей машине. Водитель открывает заднюю дверь, Ленни залезает внутрь. Расстроенная я возвращаюсь в постель. Он давно так делает, приходит по ночам, смотрит и уходит, иногда будит меня. Это вошло у него в привычку с тех пор, когда он нашел меня, и я чуть было не сошла с ума от горя и ужаса. Интересно, почему он пришел сегодня?
Может на каком-то своем уровне он почувствовал, что другой мужчина забрел на его территорию?
