Текст книги "Смертельно опасны (сборник)"

Автор книги: Джордж Р.Р. Мартин

Соавторы: Гарднер Дозуа
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 51 страниц)

Марвин посмотрел. В большом мусорном баке торчал солидный брус. И кроме бруса, в баке ничего больше не было.

Старик открыл все замки, и они прошли внутрь. Старик щелкнул выключателями, и все залил яркий свет. Потом он вернулся к двери и снова закрыл все замки. Они прошли по узкой прихожей, выйдя на широкое – очень широкое – место.

Там была кровать и открытый туалет у дальней стены, а у противоположной стены длинный стол из планок и несколько стульев. На столе стояла электроплитка, а над столом и немного в глубине – полки с консервированной едой. Там же стоял старинный холодильник, из тех, что овальной формы. Он громко жужжал, почти ныл, как больной ребенок. Рядом со столом находилась раковина, чуть дальше – душ с занавеской, подцепленной на металлическую дугу. Занавеска когда-то была зеленой. Под афишами на стене стоял телевизор, и рядом с ним – несколько мягких стульев, из которых вовсю лез поролон.

В центре помещения располагался боксерский ринг. На ринге – толстый мат, дырки в котором были заклеены строительным скотчем. На выцветших от солнечного света афишах изображены мужчины в трико, застывшие в боксерских или рестлинговых позах. Одна из афиш гласила: «Дэнни Бакка, Икс-мен».

– Это я, – сказал старик.

Марвин повернулся и посмотрел на старика, потом снова на афишу.

– Это я еще до морщин и до больных коленей.

– Вы были профессиональным рестлером? – спросил Марвин.

– Нет, обувью торговал. Ты медленно врубаешься, парень. Хорошо, что я сегодня решил еще раз прогуляться, а то мухи имели бы тебя на обед.

– А почему вас звали Икс-мен?

– Потому что если ты выходил на ринг со мной, тебя можно было вычеркивать из списка. Ставить крестик на твоей фамилии. Черт, думаю, поэтому. Это было так давно, что я уже не совсем уверен. А тебя-то, кстати, как зовут?

– Марвин.

– Хорошо, Марвин, давай с тобой выбираться на ринг.

Старик легко нырнул под канаты. Марвин обнаружил, что канаты натянуты очень туго, и пролезать между ними оказалось сложнее, чем он думал. Уже на ринге старик сказал:

– Дела будут такие. Я собираюсь преподать тебе первый урок, а ты будешь меня слушать.

– О’кей.

– Что я хочу – и я тебе мозги не морочу, – я хочу, чтобы ты ринулся на меня со всей дури. Пытайся бить меня, завалить меня, откусить мне ухо. Что угодно.

– Я не могу травмировать вас.

– Я это знаю.

– Я не говорю, что не хочу, – сказал Марвин. – Я говорю, что не могу. Вы дважды избили типа, с которым у меня были проблемы, и его дружков, а я ничего не мог сделать, поэтому я знаю, что не смогу причинить вам боль.

– Здесь ты прав, паренек. Но я хочу, чтобы ты попытался. Это урок.

– Вы будете учить меня, как защищаться?

– Конечно.

Марвин атаковал в низкой стойке, планируя схватить старика за щиколотки. Старик присел – едва не сел на задницу – и провел быстрый апперкот.

Марвину показалось, что он летит. Потом падает. Огни в зале внезапно превратились в светящиеся пятна. Потом пятна исчезли, и остался сплошной яркий свет. Марвин перевернулся на мате и попытался встать. Глаз у него ужасно болел.

Сидя, он сказал:

– Вы меня ударили.

Старик стоял в углу ринга, облокотившись на канаты.

– А вот не слушай всякую хрень, когда кто-то говорит: «Иди достань меня». Эти глупости приведут тебя к тому, что тебе не понравится. Веди свою игру.

– Но вы же мне сказали это сделать!

– Верно, парень, я сказал. И это твой первый урок. Думай своей головой и не слушай ничьих дурацких советов. Веди, как я сказал, свою собственную игру.

– Да у меня нет своей игры, – сказал Марвин.

– Мы оба это знаем, паренек. Но мы можем это поправить.

Марвин осторожно прикоснулся к глазу:

– Так вы собираетесь меня учить?

– Да, и вот тебе второй урок. Ты должен слушаться каждого мать-его-слова, которое я произнесу.

– Но вы сказали…

– Я знаю, что я сказал, но часть второго урока вот в чем: жизнь полна противоречий самого разного рода.

Было несложно удрать на тренировку, но вот добираться туда – нелегко. Марвин все еще беспокоился о тех подонках. Он вставал рано и говорил матери, что идет потренироваться на школьный стадион.

Дом старика оказался тем, что осталось от старой туберкулезной лечебницы, поэтому он и купил его задешево, где-то в конце Юрского периода, как понял Марвин.

Старик учил его двигаться, наносить удар, делать захват, проводить бросок. Когда Марвин бросал Икс-мена, старик легко приземлялся на мат, быстро поднимался и жаловался на то, что бросок никуда не годился. Когда тренировка заканчивалась, Марвин принимал душ в большой комнате за выцветшей занавеской и шел домой кружным длинным путем, опасаясь наткнуться на подонков.

Спустя некоторое время он начал чувствовать себя спокойнее, поняв, что какого бы расписания шпана ни придерживалась, это не было раннее утро, и не похоже, чтобы это был ранний вечер.

Когда лето кончилось и занятия в школе возобновились, Марвин ходил на тренировки до и после школы, сказав матери, что занимается боксом в молодежном клубе. Мать не возражала. Голова у нее была занята работой и маляром. Он всегда сидел у них, когда Марвин вечером возвращался домой. Сидел, пялился в телевизор и не удостаивал Марвина даже кивка. Просто сидел на мягком стуле для ТВ с матерью Марвина на колене, обхватив ее за талию, а она хихикала как школьница. Тошнилово, приятнее червяка проглотить.

Так и вышло, что дом перестал быть местом, где Марвину хотелось бы быть. Ему нравилось у старика. Ему нравились тренировки. Удары левой, правой, хук, апперкот – по мешку, который повесил старик. И спарринги со стариком, который, когда уставал – что, учитывая его возраст, случалось не слишком быстро, – просто отправлял Марвина в нокдаун, облокачивался на канаты и какое-то время глубоко дышал.

Однажды, когда они уже закончили и сидели на стульях возле ринга, Марвин сказал:

– Так чем же я помогаю в ваших тренировках?

– Ты живое теплое тело, это во‑первых. И еще – у меня скоро бой.

– Бой?

– Ты что, эхо? Да. У меня скоро бой. Каждые пять лет мы деремся с Хесусом Бомбой. В канун Рождества.

Марвин молча посмотрел на него. Старик ответил взглядом, сказав:

– Думаешь, я слишком стар для этого? Сколько тебе лет?

– Семнадцать.

– Смогу я надрать тебе задницу, парень?

– Любой сможет надрать мне задницу.

– Ладно, здесь ты прав, – сказал старик.

– Почему каждые пять лет? – спросил Марвин. – И почему именно этот тип Хесус?

– Может, позже я тебе расскажу, – сказал старик.

Дома все складывалось паршиво.

Марвин ненавидел маляра, а маляр ненавидел его. Мать любила маляра и всегда принимала его сторону. Что бы Марвин ни делал, маляр старался его оговорить. Мусор Марвин выносил слишком медленно. В школе учился недостаточно хорошо, хотя сам маляр, кроме детсадовского, никакого другого образования не имел. Маляра все не устраивало, и когда Марвин пожаловался матери, она поддержала маляра.

Маляр ни в чем не походил на отца, абсолютно ни в чем, и Марвин его ненавидел. Однажды он сказал матери, что с него хватит. Или он, или маляр.

Она выбрала маляра.

– Что ж, надеюсь, этот жуликоватый сукин сын маляр сделает тебя счастливой, – сказал он.

– Где ты научился таким словам? – спросила она.

Многому он научился у старика, но вместо этого сказал:

– У маляра.

– Неправда, – сказала мать.

– Правда.

Марвин сложил свои вещи в чемодан, который принадлежал маляру, и вышел из дома. Он ждал, что мать выбежит за ним, но она даже не вышла. Только крикнула, когда он выходил на улицу:

– Ты уже вполне взрослый. У тебя все будет в порядке.

Он добрел до дома старика. Там он встал в дверном проеме с чемоданом в руках. Старик посмотрел на него, кивком указал на чемодан и спросил:

– И что ты делаешь с этим дерьмом?

– Меня вышвырнули из дома, – сказал Марвин. Не совсем правда, но он примерно так это воспринимал.

– И ты намерен остаться здесь? Ты на это нацелился?

– Пока не встану на ноги.

– На какие такие ноги? – сказал Икс-мен. – Работы у тебя нет. У тебя ни хрена нет. Ты как бродяга долбаный.

– Да, – сказал Марвин. – Ну ладно.

Он развернулся, думая, что, может, стоит пойти домой, поцеловать кого-нибудь в задницу, может, сказать маляру, что он хороший мужик и все такое. Он уже направлялся к двери, когда старик сказал:

– И куда ты, твою мать, намылился?

– Ухожу. Вы же этого и хотели, нет?

– Разве я это сказал? Сказал хоть что-то в этом роде? Я лишь сказал, что ты как бродяга. Я ничего не говорил насчет «убирайся». Иди сюда. Дай мне свой чертов чемодан.

Прежде чем Марвин успел что-нибудь сделать, Икс-мен схватил чемодан и направился вдоль по коридору к большой комнате. Марвин смотрел ему вслед: крепкий, лысеющий седой старикан с кривыми ногами, слегка прихрамывающий на ходу.

Однажды вечером они смотрели рестлинг по ТВ, и старик, высосав свои шесть банок пива, сказал:

– Дерьмо все это. Кодла долбаных накачанных акробатов. Это не рестлинг. Это даже не бокс и уж точно не драка. Киношка – типа того. Когда мы были в рестлинге, мы делали все всерьез. А эти толстозадые пидоры не отличат захват запястья от захвата собственного члена, когда решат подрочить. Посмотри на это дерьмо. Этот стоит и ждет, пока тот залезет на канаты и прыгнет на него. А это – что это за удар? Если бы это был настоящий удар, то пидор уже был бы мертв, получив такой подарок в горло. А он просто шлепнул противника по верхней части груди, и все. Членососы.

– А когда вы занимались рестлингом, где это было? – спросил Марвин.

Старик выключил телевизор.

– Не могу больше смотреть эту срань… Где я занимался рестлингом? Катался повсюду во время Великой депрессии. Десять лет провел на рельсах, ездил из города в город, смотрел, как мужики демонстрируют рестлинг на ярмарках, и начал подучиваться. Когда мне было пятнадцать, я сказал, что мне восемнадцать, и они запросто мне поверили, глядя на мою уродливую морду. Я к чему веду: ну кто же подумает, что мальчишка может быть таким уродом, понимаешь? Так что к концу Великой депрессии я выступал в рестлинге повсюду. Дай подумать, сейчас 1992‑й, так что занимаюсь я этим уже порядочно. Началась война, меня не взяли на фронт из-за грыжи. А я затягивал эту заразу полосами из простыней – и опять рестлинг. Если бы мне позволили, я бы япошек штабелями складывал. Сейчас-то время от времени приходится останавливаться, когда кишки начинают выпирать и лезут в мошонку. Я скрещиваю ноги, втягиваю их внутрь, засовываю на место, подтягиваю свои подвязки и продолжаю драться. Я бы и на войне делал то же самое, но они были слишком строги на сей счет. Сказали: это будет проблема. Так что япошек я не убивал. Ни япошек, ни немцев, ни венгров, ни марсиан. Я могу убить любого, кого против меня поставят. Конечно, с одной стороны, я рад, что так вышло. Нехорошо убивать человека. Но эти сучьи дети сами ведь напрашивались. Уж не знаю насчет венгров или марсиан, но остальные сволочи – точно.

Я учился драться жесткими ударами. Время от времени находились ребята, у которых я мог что-то перенять. Кое-какие япошкины трюки и всякое такое. Родичи у меня в Мексике. И когда мне перевалило за двадцать, я поехал туда и стал драться за деньги.

– Рестлинг? Это же показуха!

Старик посмотрел на Марвина так, что у того внутри все кишки забулькали.

– Это вот те устраивали цирк и показуху, а то были мы. Мы делали реальные вещи. Удары руками и ногами, захваты и броски. Посмотри сюда.

Старик задрал рукав своего свитера. На руке была отметина, похожая на след автомобильной шины.

– Видал? Хесус укусил меня. Я взял его в захват, а он меня укусил. Подлюка. Ясное дело, я сделал бы то же самое. В любом случае он из-за этого и проиграл. У него был такой прием – он называл его Бомба, откуда и кличка взялась. Хватал тебя медвежьей хваткой, спереди или сзади, и втыкал головой в мат. Когда с тобой проделают такое разок-другой, тебе покажется, что у тебя уши на заднице. Это было кое-что. У меня свой прием: шаг-через-ногу – захват голеней и замок на шее. Это был мой прием, моим он и остается.

– Вы его проводили на Хесусе?

– Не-а. Он провел на мне Бомбу. А после Бомбы я думал, что я в Африке трахаю гориллу. Не мог отличить свой член от свечного фитиля.

– Но вы все еще деретесь с ним?

– Не победил его ни разу. Пробовал все захваты, все приемы, все психологические увертки, которые знаю, – и ничего. Это всё женщина. Фелина Вальдес. Она меня заворожила, играла мной, сглазила, подсвистывала беззвучно, как собачке. Все, чем только можно заморочить голову, она валила на меня.

Марвин не понял ничего из сказанного, но промолчал. Он допил свой стакан чая, пока Икс-мен допивал еще одну банку пива. Он знал, что старик вернется к этой теме. С ним всегда так бывало.

– Давай-ка я расскажу тебе о Фелине. Черноглазая дива, гладкая, темная кожа. Священник увидит такую на улице, придет домой и глотку себе перережет[29]29
  Имеется в виду: от того, что дал обет безбрачия, когда по улицам ходят такие женщины.


[Закрыть]. Когда я первый раз ее увидел, эта вязанка динамита была в синем платье – настолько обтягивающем, что можно было пересчитать волосы у нее между ног.

Она была в толпе, которая пришла посмотреть рестлинг. Сидела в первом ряду, скрестив ноги, а платье ползло вверх по ноге как змея, и мне было хорошо видно. Хотя и не видел сам каньон с кустарником, но видел все, что располагалось поблизости. Я пялился на эту бабу, и тут меня едва не убил рестлер, которого звали Янки Джои. Этот парень из штата Мэн выдернул из-под меня ноги, врезал мне головой и стал проводить удушающий прием. Я едва сумел выбраться из захвата, облапил его и провел бросок, а потом мой шаг-через-ногу – захват голеней и замок на шее. Скажу тебе всерьез: ты проживаешь время, бэби. Прошлое, будущее и в конце смотришь на собственную могилу. Он спекся.

Не успел я оглянуться, куколка в синем платье уже скользит рядом со мной, держит меня за руку, и, парень, с той самой минуты я был конченым человеком. Она знала больше трюков с членом, чем фокусник с колодой карт. Я думал, она меня прикончит, но решил, что это не худший способ умереть. Ты слышишь, что я говорю?

– Да, сэр, – сказал Марвин.

– Для молодого пацана нехороший разговор, нет?

– Нет, сэр, – сказал Марвин.

– Ладно, хрен с ним. Тебе почти восемнадцать. Уже должен знать насчет киски.

– Я знаю, что это такое, – сказал Марвин.

– Нет, парень. Ты говоришь так, словно знаешь, где она, а не что она такое. Я в ней потерялся с головой. Я мог бы позволить этой дамочке вставить мои яйца в тиски и крутить до упора. Она стала приходить на все мои бои. И я довольно быстро заметил: если я выступал классно, выигрывал с большим разрывом, то и любились мы тоже классно. Если бой был средненьким, то и в постели тоже. Я врубился. Она была не так влюблена в меня, как в хорошую драку и мой финальный прием: шаг-через-ногу. Она заставила меня научить ее этому приему. Однажды я позволил ей провести его на мне, и, парень, даю слово, на последнем захвате мне внезапно стало жалко всех, на ком я его проводил. Мне пришлось напрячься, чтобы высвободиться, как на матче, потому что никакой пощады она мне не давала. Но это была не слишком дорогая цена за весь перепихон, что мне доставался, – а потом все полетело к черту.

Хесус победил меня. Сбросил на меня Бомбу. Очнулся я за пределами ярмарки, лежа на траве – и меня кусали муравьи. Фелина исчезла. Она ушла с Хесусом. Забрав мои деньги и оставив меня ни с чем, кроме искусанных муравьями яиц.

– Похоже, неглубокая дамочка.

– Как блюдце, парень. Но с тех пор как она меня околдовала, я уже не мог высвободиться. Скажу тебе так: это как стоять на рельсах ночью, и ты уже видишь приближающийся поезд, свет скользит по рельсам, а ты не можешь отойти в сторону. Все, что ты можешь делать, – это стоять там и ждать, пока он на тебя налетит. Однажды, когда мы еще были вместе, то гуляли по Мехико, где у меня намечалась пара боев, и она увидела парня с деревянной клеткой, полной голубей, штук шесть или семь у него было. Она заставила меня купить всех, как будто собиралась забрать их с собой в Штаты. И вот что она сделала – принесла их в наш номер в отеле. Нам пришлось проносить их тайком. Она поставила клетку на край стола и смотрела на птиц. Я давал им крошки хлеба, ты же понимаешь, есть-то им надо, я чистил клетку и думал: эта девочка чокнутая любительница птиц. Потом я пошел принять душ, а ее просил заказать ужин.

В душе я проторчал долго. Погадил и побрился, принял хороший горячий душ. А когда вышел – вот она, сидит за столом-каталкой, на каких привозят заказы, и ест жареного цыпленка. Ни меня дождаться, ни «буууу» сказать. Такая она и была. Все, что о ней можно сказать. Но тут я узнал кое-что еще. Я посмотрел на клетку с птицами, и все они были мертвы. Я спросил: «Что случилось с голубями?», и она в ответ: «Они мне надоели».

Я подошел посмотреть – у них у всех были свернуты шеи.

– Но зачем? – спросил Марвин.

Старик наклонился, приложился к пиву, и заговорил не сразу:

– Не знаю, парень. Прямо тогда мне надо было побросать все свое барахло в сумку и дергать к чертовой матери оттуда. Но я этого не сделал. Это как то, что я тебе рассказал про стояние на рельсах. О Боже, парень! Ты бы ее видел. Никогда ничего подобного не было, и я просто не мог ее оставить. Это как поймать самую красивую рыбу в мире, а кто-то тебе говорит: «Отпусти», а ты думаешь только о том, как ты эту штуку поджаришь и уложишь на блюдо с рисом. Только на самом деле все это не так. Трудно найти подходящие слова. А потом, как я уже говорил, она ушла с Хесусом, и каждый день мое сердце сгорало по ней. Умом я понимал, что мне повезло, что я от нее избавился, но сердце отказывалось слушать. Я даже не виню Хесуса за то, что он сделал. Как он мог не хотеть ее? Она принадлежала любому, кто мог вдавить противника в мат. Я и он, мы больше никогда ни с кем не дрались, только друг с другом. Каждые пять лет. Если я выиграю, то получу ее назад. Я знаю это. Он знает это. И Фелина знает. Он выигрывает, она остается с ним. До сих пор она с ним. Это лучшее, что ему досталось. Мне надо бы забыть про все это, парень, но я не могу.

– Она действительно настолько околдовывает?

– Она околдовывает круче любой ведьмы. Она как красное яблоко с червяком внутри. С тех пор как эта женщина связалась с Хесусом, он бросил жену, двое его детей погибли в пожаре, пока его не было, а Фелина родила двух детей, и оба умерли в течение недели. Время от времени такие вещи случаются. Он оставил ее при себе, потому что у нее власть, парень. Она может держать тебя у своего бедра, она неотвязна, как рак печени. От этой суки уйти невозможно. Она дает тебе уйти – и ты все равно жаждешь ее, как пьяница стопку.

– То, как вы рассказали о пожаре и детях Хесуса, двух младенцах, которые умерли… Это звучало как…

– Так, словно я не верю, что пожар был случайным? Что дети умерли естественным образом? Да, парень. Я думал об этой клетке с голубями. Я думал о том, как она подрезала мне волосы, и о том, что с ней всегда была маленькая коробочка, которую она держала в сумке. Я видел, как она завязывала волосы узелками и сделала пару ершиков для чистки трубки. О, черт. Мне начинает казаться, что я чокнулся.

Марвин помотал головой:

– Нет. Нет, я так не думаю.

– Ну, тогда ладно. Должно быть, она действительно напустила на меня порчу. Я где-то читал, что люди, знающие заговоры, могут взять прядь твоих волос, использовать их при заговоре и этим могут привязать тебя. Я об этом читал.

– Мало ли кто что напишет, – сказал Марвин.

– Я знаю, парень. Я знаю, как это все звучит. И днем я думаю, что такие мысли – чушь собачья, но наступает ночь или раннее утро, когда свет только-только начинает пробиваться, и я во все это верю. Думаю, я всегда верил в это. Я думаю, она меня околдовала. Ничем больше не объяснить, почему я хочу эту лживую, коварную убийцу детей и голубей, поджигательницу, сучку вернуть назад, так ведь?

– Нет, сэр, – сказал Марвин и спустя секунду добавил: – Она ведь уже довольно стара, не так ли?

– Конечно, стара. Ты думаешь, время стоит на месте? Она уже не та, что прежде. Но и я тоже. И Хесус. Но вот мы с ним, он и я, и только одному из нас достается эта женщина, и до сих пор она всегда доставалась ему. Все, что я хочу, – это вернуть ее, быстро умереть и быть похороненным по-гречески. Так я получу приз, но не буду к нему привязан.

– А что такое похороны по-гречески?

– Так хоронили героев вроде Геркулеса. Когда герой умирал, его клали на груду поленьев и прочего и сжигали тело, позволяя дыму подниматься к небесам. Куда лучше, чем быть закопанным в землю или поджареным в какой-то печи, когда твой прах потом соскребают в мешочек. Или провести свои последние дни с этой женщиной, хотя именно это я и пытаюсь сделать.

– Хесус и Фелина живут здесь, в городе? – спросил Марвин.

– Они нигде не живут. У них автотрейлер. И кое-какая пенсия. Как у меня. Мы с Хесусом не только рестлингом занимались, но и работали на разных работах. На рестлинге много не заработаешь, особенно если это подпольный рестлинг, так что нам капает небольшая денежка из социального страхования, слава Богу. Вот на трейлере они и разъезжают туда-сюда. Он тренируется и каждые пять лет приезжает в этот город. Каждый раз, когда я его вижу, у него прямо в глазах читается: ну победи же на этот раз и забери эту сучку. Но он всегда дерется как медведь, и я не могу одержать над ним верх.

– А если победите, вы уверены, что она уйдет с вами?

– Со мной или с ним, вариантов нет. Нет никого другого. Я или он. Она решила именно нас высосать досуха и превратить нашу жизнь в сплошное несчастье.

– А бросить все это вы не можете? – спросил Марвин.

Икс-мен рассмеялся. Это был мрачный смех, как будто умирающий наконец-то понял старый анекдот.

– Хотел бы, парень, и если бы мог, бросил бы.

Они пошли тренироваться, готовясь к бою.

Икс-мен говорил:

– Вот что делает Бомба Хесус. Он идет на тебя, и ты оглянуться не успеваешь, как уже оказываешься на жопе, потому что он хватает тебя вот так или вот так. И потом проделывает вот это. – И так далее.

Марвин делал, что ему говорили, – обрабатывал приемы Хесуса. И каждый раз, когда пытался провести прием, он проигрывал. Старик крутил его, бросал, брал в замок, наносил удар (слегка), и даже когда Марвину стало казаться, что он уже неплохо все понял, Икс-мен в конце концов одурачивал его и выныривал из захвата, из которого, как думалось Марвину, не выскользнул бы и смазанный маслом хорек. А Икс-мен стирал пот с лица полотенцем.

– Хесус так это делает? – спрашивал Марвин после нескольких попыток провести прием, которому он обучался.

– Да, – отвечал старик, – только он делает это лучше.

Так продолжалось месяцами, и все ближе становился день, когда Икс-мен и Бомба Хесус должны будут сойтись в бою. А Марвин так сконцентрировался на тренировке, что даже забыл о шайке подонков.

Но однажды Марвин выходил из магазина в двух кварталах от дома старика, неся пакет с молоком и ванильным печеньем, – тут-то и появился Жесткое Пузо. Он заметил Марвина и начал переходить улицу, вынимая руки из карманов и улыбаясь.

– Ну-ну, – сказал Жесткое Пузо, подойдя к Марвину. – Готов поспорить, ты обо мне уже забыл, верно? Как будто я решу не сводить счеты. Но сегодня здесь нет этого ископаемого, который бы тебя защитил.

Марвин поставил пакет на землю.

– Я не нарываюсь на неприятности.

– Что не значит, что ты их не поимеешь, – сказал Жесткое Пузо, стоя прямо напротив Марвина. Марвин действительно ничего не планировал – даже не думал об этом, – но когда Жесткое Пузо придвинулся ближе, он провел взрывной прямой левой, попав противнику прямо по носу. Жесткое Пузо рухнул, словно его огрели бейсбольной битой. Марвин поверить в это не мог, просто не мог поверить, что его удар стал настолько сильным и точным. И там, в тот момент он понял, что между ним и Жестким Пузом все кончено, потому что он больше не боится. Он поднял пакет и зашагал к дому старика, оставив Пузо в отключке.

Однажды ночью, когда в школе начались каникулы в честь Дня благодарения, Марвин проснулся. Он спал на боксерском ринге, укрывшись одеялом, и увидел свет у кровати старика. Старик сидел на краю, согнувшись и вытаскивая картонные коробки из-под кровати. Извлекая оттуда один журнал за другим, он разложил их на кровати и принялся рассматривать.

Марвин встал, выбрался из ринга и подошел к нему. Старик поднял взгляд.

– Черт, парень. Я тебя разбудил?

– Я сам проснулся. А что вы делаете?

– Смотрю эти старые журналы. Журналы подпольных боев. Их приходилось заказывать по почте. В киосках такие было не купить.

Марвин заинтересованно посмотрел на развороты журнальных страниц. Там было множество фотографий. Хорошо знакомый с афишей на стене, он сразу узнал фотографии Икс-мена.

– Вы действительно были знаменитостью, – сказал Марвин.

– На свой лад, думаю, да, – сказал Икс-мен. – Я вот смотрю на них и начинаю ненавидеть старость. Красавцем я и тогда не был, зато был силен и выглядел лучше, чем сейчас. От молодого меня осталось маловато.

– А Хесус здесь есть?

Икс-мен перелистнул страницу одного из открытых журналов и показал Марвину фотографию коренастого мужчины с черными космами. Грудь была почти такой же волосатой, а бедра – как стволы деревьев.

Икс-мен ухмыльнулся.

– Я знаю, что ты думаешь: пара таких рыл, как я и Хесус, какую любовь мы можем вызвать? Может, Фелина и не была первосортной мохнаткой, как я о том рассказывал?

Старик прошел к голове кровати и вытащил из-под низа небольшую картонную коробку. Затем поставил ее на кровать между ними, откинул крышку и стал рыться в куче пожелтевших фотографий. Потом вытащил одну. Она слегка потускнела, но выглядела достаточно четкой. Женщине на ней было двадцать с небольшим. Фото сделано крупным планом – и она действительно была нокаутирующей. Черные волосы, высокие скулы, полные губы, черные как бездонный колодец глаза, которые просто выпрыгнули с фото, приземлившись где-то в затылочной части мозга Марвина.

Там были и другие ее фото, и он показал Марвину их все. В полный рост и крупные планы, и фото ее задницы, сделанные незаметно для нее. Она действительно сказочно выглядела.

– Сейчас, конечно, она не такая, но иногда в ней просыпается прежняя Фелина. Я вот что собираюсь сделать, парень. Я соберу все эти фото в одну кучу и сожгу их, а потом пошлю словечко Хесусу, что он может забыть про матч. Фелина принадлежит ему до конца времен. Я каждые несколько лет собираюсь именно так и сделать, но не делаю. Знаешь, что мне однажды рассказал Хесус? Что она любит ловить мух. Берет стакан и накрывает муху, потом пропускает через нее иголку с ниткой. И так нанизывает их на нитку, одну за другой. Целую кучу. На конце нитки завязывает узел, первую муху кнопкой прикрепляет к стене и смотрит, как они пытаются летать. Да, шлепнуть муху – одно дело. Но это… Я просто не врубаюсь, парень. И зная это, я не должен быть с ней. Но не так оно получается… Я тебе вот что скажу: иди-ка ты спать. А я выключу свет – и тоже на боковую.

Марвин залез под свое одеяло, поправил подушку под головой.

Когда он посмотрел в сторону старика, тот все еще сидел с включенным светом и картонной коробкой на коленях. Держал в руках фотографию и смотрел на нее так, словно это было тисненое приглашение на Второе Пришествие.

Когда Марвин начал отключаться, все, о чем он мог думать, были эти мухи на нитке.

На следующий день старик не стал будить его на утреннюю разминку, и когда Марвин наконец открыл глаза, почти наступил полдень. Старика нигде не было видно. Он встал и пошел к холодильнику попить молока. На дверце висела записка.

НЕ НАЕДАЙСЯ. Я ПРИНЕСУ БЛАГОДАРЕНИЕ.

Марвин не хотел проводить День благодарения с матерью и маляром, так что он вообще о нем не думал. С тех пор как мать выбросила его из головы, он выбросил из головы все праздники. Но сейчас, когда он подумал о них, то надеялся, что маляр подавится индюшачьей костью.

Он налил себе стакан молока и, сев в кресло, принялся неспешно его потягивать.

Вскоре появился старик с пакетом продуктов. Марвин встал и направился к нему.

– Извините. Я пропустил разминку.

– Ничего ты не пропустил. Это мать-его-в душу праздник! Даже кто-то, кому так необходима тренировка, как тебе, должен иметь какой-то отдых.

Старик принялся вытаскивать продукты из пакета. Индюшатина для ланча, нарезанный сыр, батон хорошего хлеба, который не ломают, а режут ножом. И еще банка клюквенного соуса.

– Это не то, что большая индейка для запекания, но, думаю, сойдет, – сказал старик.

Они сделали сэндвичи и сели на стулья, между которыми стоял маленький стол. На нем они разместили тарелки, старик вставил кассету в свой древний видеомагнитофон, и они стали смотреть кино. Черно-белое. Марвину обычно нравились цветные, и он был уверен, что этот фильм будет ему не по вкусу. Он назывался «Ночь и город». О рестлинге. И Марвину он пришелся по вкусу. Даже понравился. Он смотрел и ел свои сэндвичи. И незаметно поглядывал на старика, который жевал, вынув протезы. В тот момент он понял, что любит его так же сильно, как если бы это был его отец.

На следующий день они тренировались вовсю. Мартин окреп настолько, что уже стал серьезным соперником для старика, но все равно победить его Марвину не удавалось.

Утром того дня, когда намечался бой с Хесусом, Марвин проснулся и отправился в магазин. У него были кое-какие деньги, которые время от времени давал ему Икс-мен за участие в тренировках, и он купил кое-какие вещи и принес их домой. Он купил также бутылку мази для растирания и, едва вернувшись, как следует втер мазь в тело старика.

Когда с этим было покончено, старик растянулся на полу, на старом матрасе, и уснул с ходу, как котенок. Пока он спал, Марвин отнес остальное в ванную и сделал кое-какие приготовления. Затем смял пакет и выбросил его в мусор.

Потом сделал то, что велел ему сделать старик. Вынес из встроенного шкафа складные стулья, все двадцать пять, и поставил их у ринга. Один из них он поместил впереди других, у самой арены.

В четыре пятнадцать он негромко позвал старика, разбудив его.

Старик поднялся, принял душ и надел красные борцовские трико и майку со своей фотографией далеких дней молодости. С надписью: ИКС – МЕН.

Это был канун Рождества.

Около семи вечера начал собираться народ. С палочками, в инвалидных колясках, с ходунками, поддерживая друг друга, а пара человек шли без посторонней помощи. Они просачивались между рядами, а Марвин помогал каждому, рассаживая по стульям. Старик прикупил немного дешевого вина и пива и даже расщедрился на несколько коробок крекеров и подозрительного вида сырных шариков. Все это он расставил на длинном раскладном столе слева от зрительских стульев. Старики, в основном мужчины, набросились на угощение, как стервятники на свежий труп. Марвину приходилось помогать тем из них, кто был уже настолько стар и слаб, что не мог одновременно держать бумажную тарелку и идти.