Текст книги "Тузы за границей"

Автор книги: Джордж Р.Р. Мартин

Соавторы: Эдвард Брайант,Виктор Милан,Джон Джексон Миллер,Мелинда М. Снодграсс,Стивен Ли,Лианна С. Харпер,Льюис Шайнер,Уолтон Саймонс (Симонс),Майкл Кассат,Гейл Герстнер-Миллер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Учителя звали Эстебан Акабаль, он был пламенный коммунист и борец за свободу. Шбаланке без единого комментария выслушал длинную лекцию о пороках нынешнего правительства и о грядущей революции. Единственное, что его интересовало, – откуда Акабаль берет силы идти дальше. Когда он наконец замедлил шаг, тяжело дыша после очередного отрезка трудного подъема, Шбаланке спросил его, почему он сотрудничает с ладино.

– Необходимо объединиться ради общего блага. Разобщенность между киче и ладино создает и поощряет режим угнетателей. Она искусственна, и как только ее не станет, ничто больше не сможет встать на пути у естественного желания рабочего человека объединиться со своим товарищем-рабочим.

На ровном отрезке пути оба остановились передохнуть.

– Ладино будут использовать нас, и ничто не изменит ни их чувств, ни моих. – Шбаланке покачал головой. – У меня нет желания вступить в твою армию рабочих. Как мне выбраться на дорогу до города?

– Тебе нельзя идти по большой дороге. Солдаты пристрелят тебя, едва увидят. – Акабаль взглянул на ссадины и синяки, которые его спутник заработал во время подъема. – Похоже, твой талант весьма избирателен.

– Думаю, никакой это не талант. – Юноша вытер с джинсов засохшую кровь. – Я видел сон про богов. Там они дали мне имя и силу. После этого сна я смог сделать… то, что сделал в Хепоне.

– Это нортеамерикано дали тебе эти силы. Ты – тот, кого они называют тузом. – Акабаль пристально оглядел его. – Так далеко к югу от Соединенных Штатов их, насколько мне известно, очень немного. На самом деле это болезнь. Один рыжеволосый инопланетянин из космоса занес ее на Землю. Или так они утверждают, поскольку биологическое оружие объявлено вне закона. Большинство из тех, кто заразился ею, погибли. Другие изменились.

– Я видел их среди нищих в городе. Иногда это было ужасное зрелище. – Шбаланке пожал плечами. – Но я не такой.

– Нортеамерикано поклоняются этим тузам. – Учитель покачал головой. – Типичная эксплуатация народных масс фашистскими средствами массовой информации. – Неожиданно он схватил его за руку. – Знаешь, ты можешь оказаться очень полезным для нашей борьбы! Элемент мифологии, связь с прошлым нашего народа. Это может быть полезно, очень полезно.

– Не думаю. Я иду в город. – Юноша вдруг вспомнил о сокровищах, которые оставил в джипе. – После того, как вернусь в Хепон.

– Ты нужен народу. Ты можешь стать великим вождем.

– Я уже это слышал.

Предложение было заманчивым, но ему хотелось стать кем-то большим, нежели вождь народной армии. Теперь, когда у него есть эта сила, он может сделать что-то настоящее, заработать деньги. Но сначала нужно добраться до Гватемалы.

– Позволь мне помочь тебе.

На лице Акабаля застыло напряженное желание, как на лицах студенток, когда им хотелось переспать, как сказала одна из них, с неплохой копией жреца майя. В сочетании с кровью, запекшейся на его лице, оно делало учителя похожим на дьявола во плоти. Шбаланке попятился.

– Нет, спасибо. Я намерен утром вернуться в Хепон, забрать свой джип и уехать. – Он повернулся и зашагал по тропе обратно. Потом, не останавливаясь, бросил через плечо: – Спасибо тебе за помощь.

– Уже темнеет. Ночью ты ни за что не найдешь дороги назад! Мы забрались довольно далеко, они даже с подкреплением не решатся преследовать нас. Сегодня переночуем здесь, а завтра утром двинемся обратно в деревню. Нам ничего не грозит. У лейтенанта уйдет по меньшей мере день на то, чтобы объясниться по поводу потери грузовика и получить подкрепление.

Юноша остановился и обернулся.

– Не будешь больше твердить об армиях?

– Нет, даю слово. – Акабаль улыбнулся.

– У тебя есть что-нибудь съестное? Я очень проголодался.

Шбаланке даже не помнил, чтобы когда-нибудь в жизни ему так хотелось есть, даже в худшие дни его детства.

– Нет. А вот если бы мы были в Нью-Йорке, ты мог бы пойти в ресторан, который называется «Козырные тузы». Он только для таких, как ты…

Пока его спутник расписывал жизнь, которую тузы ведут в Соединенных Штатах, юноша набрал веток, чтобы не замерзнуть на сырой земле, и улегся на них. Заснул он задолго до того, как учитель закончил свою речь.

Утром они спозаранку двинулись в обратный путь. Акабаль набрал немного орехов и кое-каких съедобных растений, но Шбаланке все еще терзали голод и боль. И все же это не помешало им добраться до деревни за куда меньшее время, чем им понадобилось накануне, чтобы взобраться по склону.

Хун-Ахпу обнаружил, что ватные подушечки – вещь неудобная, поэтому свернул их и привязал на спину. День и ночь он шел без сна, и наконец на рассвете впереди замаячила деревушка, которая, судя по всему, была лишь немногим больше его собственной. Хун-Ахпу остановился и обвязался подушечками – как это тогда сделал Хосе.

«Теперь я похож на воина и игрока в мяч», – подумал он и гордо вскинул голову.

На тропинке, которая бежала меж крытых соломой домишек, появился старик. Он приветствовал Хун-Ахпу на языке, который походил на речь его народа, но все же не совсем совпадал с ней. Оказалось, что перед ним т’о’охил – «хранитель деревни». Добрую минуту он в задумчивости смотрел на юношу, прежде чем пригласил его в свой дом, самый большой дом из всех, в которые когда-либо входил Хун-Ахпу.

Пока большинство жителей деревни терпеливо ждали на улице, когда хранитель расскажет им о утреннем госте, двое мужчин, старый и молодой, пили кофе. Поначалу разговаривать было трудно, но вскоре Хун-Ахпу начал понимать произношение старика и смог поведать ему о себе и своей миссии. Когда юноша закончил, т’о’охил откинулся на подушках и позвал к себе трех своих сыновей, они замерли у него за спиной, прислушиваясь к словам отца:

– Я верю, что ты Хун-Ахпу, вернувшийся к нам. Грядет конец света, и боги послали к нам вестника. – Т’о’охил сделал знак одному из своих сыновей, карлику, выйти вперед. – Чан К’ин пойдет с тобой. Как видишь, боги отметили его, и он говорит с ними от нашего имени. Если ты хак, истинный, он поймет это. Если же нет, он тоже поймет.

Карлик, остановившись рядом с ним, оглянулся на отца и кивнул.

– Бол тоже пойдет с вами. – При этих словах самый младший сын сердито посмотрел на отца. – Он терпеть не может наше прошлое и не будет верить вам. Однако он чтит меня и станет защищать брата в ваших странствиях. Бол, возьми ружье и собери все, что тебе понадобится. Чан К’ин, я буду говорить с тобой. Останься. – Старик поднялся. – Я расскажу деревне о твоем видении и о вашем путешествии. Возможно, найдутся те, кто пожелает сопровождать вас.

Хун-Ахпу вышел вместе с ним из дома и стоял молча, пока т’о’охил рассказывал жителям деревни, что их гость идет вслед за видением и к нему следует относиться с почтением. После этого большая часть народу разошлась, но несколько человек остались, и Хун-Ахпу рассказал им о своем поиске. Юноша старался не задерживаться на них взглядом: его несколько пугало и раздражало то, что на них были штаны и рубахи, как у ладино, а не длинные туники лакандонов.

Когда Чан К’ин и Бол, облачившиеся в традиционную деревенскую одежду и нагруженные припасами, пришли за ним, его слушали всего трое мужчин. Увидев сыновей хранителя, троица зашагала прочь, переговариваясь между собой.

Чан К’ин был спокоен. На его лице не отражалось никаких чувств, ни намека на то, что ему не хочется пускаться в путь. Его брата, однако, приказ отца явно злил. Хун-Ахпу задался вопросом, не пустит ли Бол ему при первой же возможности пулю в затылок, чтобы вернуться к прежней жизни. Однако даже это обстоятельство ничего не меняло. У него не было выбора, он должен был продолжать путь, который избрали для него боги. Хотя он, конечно, испытывал дурные предчувствия из-за того, что боги поручили ему находиться в обществе столь кричаще разодетых людей. Яркая вышивка более подходит ладино, настоящие мужчины должны одеваться скромнее, как принято у его народа. Без сомнений, на пути к брату ему предстояло увидеть много такого, чего он не видел прежде. А еще – оставалось надеяться, что уж его-то брат знает толк в одежде.

На спуск с гор ушло куда меньше времени, чем на подъем. После перехода продолжительностью в несколько часов, начатого на заре, Шбаланке и Акабаль снова очутились в Хепоне. На этот раз в городке оказалось полно народу. При взгляде на остатки грузовика на площади молодой человек ощутил прилив гордости. Но слишком поздно он задумался о цене, которую город заплатил за его побег, – когда поймал на себе сердитые взгляды кое-кого из мужчин, когда заметил заплаканные, полные ненависти лица многих женщин. В окружении такого количества народу, под конвоем Акабаля, который крепко держал его за локоть, у него почти не было надежды добраться до джипа и бежать.

Их появление в баре, который сегодня превратился в место сбора горожан, было встречено отнюдь не молчанием: одни требовали его смерти, в то время как другие провозглашали его героем. Шбаланке боялся раскрыть рот. Он стоял в сторонке, прислонившись к стойке, а Акабаль забрался на нее. Учителю пришлось обменяться несколькими взаимными окриками и оскорблениями на языке киче и испанском, чтобы завладеть вниманием всех собравшихся.

Юноша был так поглощен наблюдением за людьми, стремясь уловить признаки готовящегося насилия, что до него не сразу начал доходить смысл эмоционального выступления Акабаля. Речь шла о Шбаланке и его миссии, которую оратор сопоставил с христианским Вторым пришествием и концом света, который предсказали древние жрецы.

«Шбаланке, утренняя звезда, явился как предтеча новой эры, в которую индейцы вернут себе свои исконные земли и станут властвовать над ними, как властвовали столетия назад. Погибель грядет лишь для ладино и нортеамерикано, не для майя, которые унаследуют Землю. Киче не должны больше слушать чужаков, социалистов, коммунистов и демократов. Они должны вернуться к истокам или пропадут навеки. А Шбаланке – это знак свыше. Боги наделили его особой силой…»

Совершенно сбитый с толку, молодой человек вспомнил, как Акабаль объяснял ему, что его способности – результат болезни.

«… Но даже сын божий не может в одиночку победить захватчиков. Он был послан сюда, чтобы собрать последователей, воинов, которые будут сражаться на его стороне, пока не отвоюют все, что ладино и столетия украли у них».

Закончив, Акабаль затащил Шбаланке на стойку и спрыгнул вниз, оставив невысокого юношу в грязной футболке и голубых джинсах в одиночестве над переполненным залом. Учитель повернулся к нему лицом, вскинул кулак и принялся скандировать его имя. Сначала медленно, затем со всевозрастающим пылом, люди в зале подхватили призыв; во вскинутых кулаках многих были зажаты винтовки.

Оказавшись один на один с собственным именем, от которого сотрясался зал, Шбаланке нервно глотнул, разом забыв про голод. Пока что он еще был не готов стать вождем, и это вовсе не так рисовалось ему в воображении. На нем не было щегольской формы, а эти скандирующие люди вовсе не походили на ту вымуштрованную и превосходно управляемую армию, которая должна была привести его к власти и усадить в президентское кресло. Все глаза были устремлены на него, и в них горело выражение, которого ему еще никогда не доводилось видеть. Это было преклонение и доверие. Чувствуя дрожь во всем теле, он медленно поднял кулак и отсалютовал им и богам. А сам вознес безмолвную молитву, чтобы не провалить с треском всю эту затею.

Грязный маленький человечек, он понимал, что теперь стал единственной их надеждой. И, случайное ли порождение болезни нортеамерикано или дитя богов, он поклялся всем божествам, которых признавал, майя и европейским, Иисусу, Марии и Ицамне, что сделает для этих людей все, что может.

Но его брату Хун-Ахпу, наверное, приходится не так тяжко.

Они покинули деревню, и, пока Хун-Ахпу снимал свои ватные доспехи, к ним присоединился еще один попутчик – из тех мужчин, которые слушали его у дома хранителя деревни. Теперь они молча шли по Петенскому [36]36
  Петен – область на севере Гватемалы, заросшая непроходимыми лесами.


[Закрыть] лесу, каждый наедине со своими мыслями. Передвижение было медленным из-за Чана К’ина, впрочем, карлик явно привык обходиться без помощи окружающих. В деревушке, где жил Хун-Ахпу, карликов не было, но все знали, что эти маленькие человечки приносят удачу и выражают волю богов. Хосе частенько говорил, что лучше бы Хун-Ахпу родился карликом, раз уж боги отметили его своей печатью.

В полдень они сделали привал. Хун-Ахпу смотрел на солнце, своего тезку, висящее в центре неба, когда услышал чьи-то шаги. Чан К’ин подковылял к нему, его лицо было по-прежнему непроницаемым. Они несколько минут просидели рядом в молчании, потом карлик произнес:

– Завтра, на рассвете, жертвоприношение. Боги желают убедиться, что ты достоин их выбора.

Его огромные черные глаза пристально смотрели на юношу, тот кивнул в знак согласия. Карлик поднялся и зашагал обратно, туда, где сидел его брат. У Бола все еще было такое лицо, как будто он желал Хун-Ахпу смерти.

После полудня они снова пустились в долгий и жаркий путь. Когда они добрались до Яльпины, уже почти стемнело. Первым в деревню отправился Чан К’ин, и спустя некоторое время явился посланный им мальчишка. Старейшины разрешили войти всем остальным.

Ребятишки хихикали и насмехались над ватными доспехами Хун-Ахпу, пока матери не зашикали на них. Обращаясь к собравшимся жителям деревни, юноша заговорил о своем предназначении, которое вело его на поиски брата, с кем на пару ему было предначертано возродить их индейскую культуру. Люди согласно кивали головами – у них тоже были предзнаменования, пятнадцать лет назад здесь родился ребенок в переливчатом оперении лесной птицы.

Девочку по имени Мария вытолкнули из толпы вперед. Она оказалась красавицей, а перья, покрывавшие ее голову вместо волос, лишь усиливали это впечатление. Он взял ее за руку, и девочка встала рядом с ним. Мария сказала, что давно ждет его и Хун-Ахпу именно тот человек.

В тот вечер в доме родителей девочки, где остановились Хун-Ахпу и Чан К’ин, перебывали многие жители деревни – приходили поговорить с ними о будущем. Мария ни на шаг не отходила от Хун-Ахпу, пока они не легли спать у очага.

Перед рассветом карлик разбудил Хун-Ахпу, и они двинулись в лес, оставив Марию дома собираться в путь. Юноша захватил с собой только свой мачете, а Чан К’ин – узкий европейский нож. Взяв у карлика нож, Хун-Ахпу преклонил колени, вытянул руки ладонями вверх. Правая, с уже поджившим шрамом трехдневной давности, дрожала в предвкушении. Не морщась и не колеблясь, он вогнал нож в ладонь правой руки и оставил его там; голова его запрокинулась, тело забилось в экстазе.

Недвижимо, если не считать на миг расширившихся огромных глаз, Чан К’ин смотрел, как юноша ловит ртом воздух, как кровь сочится из его руки. Он оторвался от созерцания лишь затем, чтобы положить на землю под льющуюся кровь домотканую тряпицу. Затем вытянул шею, вглядываясь в широко раскрытые невидящие глаза Хун-Ахпу, словно стараясь увидеть в них его разум.

Через несколько минут юноша ничком упал на землю; Чан К’ин подхватил пропитанную кровью тряпицу и при помощи кремня и кресала развел небольшой костерок. Когда Хун-Ахпу пришел в себя, он подполз к огню и бросил подношение в огонь.

Дым поднимался в небо навстречу встающему солнцу.

– Что ты видел? – Чан К’ин заговорил первым, застывшие черты лица не позволяли прочесть его мысли.

– Боги довольны мной, но мы должны идти быстрее и собрать больше людей. По-моему… я видел Шбаланке во главе армии народа. – Хун-Ахпу кивнул и стиснул ладони. – Такова их воля. Но нам предстоит еще долгий путь и много работы, прежде чем мы добьемся успеха. – Он взглянул на Чана К’ина.

Карлик сидел, широко раскинув коротенькие ножки и подперев подбородок рукой.

– Сейчас мы вернемся в Яльпину и поедим. – Он с трудом поднялся на ноги. – Я видел тут несколько грузовиков. Мы возьмем один – так нам проще будет передвигаться по дорогам.

Их разговор прервала Мария, которая, запыхавшись, вбежала на поляну.

– Кацик [37]37
  Кацик – вождь в индейских племенах.


[Закрыть] хочет говорить с вами! Из соседней деревни явился гонец. Армия прочесывает всю округу в поисках повстанцев. Вы должны немедленно уходить.

Она тряхнула перьями, и они блеснули в первых лучах солнца. Хун-Ахпу кивнул ей.

– Встретимся в деревне. Приготовься идти с нами. Ты будешь знаком для других.

Юноша закрыл глаза, сосредоточиваясь. Деревья за поляной начали превращаться в дома Яльпины. Казалось, деревушка растет навстречу ему. Последнее, что он увидел, было удивленное лицо Чана К’ина и Мария, упавшая на колени.

К тому времени, когда Чан К’ин с Марией вернулись в Яльпину, он уже поджидал их. После завтрака Хун-Ахпу и его товарищи пустились в путь на старом грузовом «фордике», который покатил их на юг по дороге, ведущей в столицу. Кроме Марии к ним присоединилось еще с полдюжины мужчин из Яльпины. Остальные, кто решил поддержать их дело, разошлись по другим индейским деревушкам, в Петен и на север, в Мексику, где ждали десятки тысяч индейцев, изгнанных из родных домов подлыми ладино.

Армия Шбаланке разрасталась по мере того, как он приближался к Гватемале. В точности как история о его деяниях в Хепоне. Когда он хотел пресечь небылицы, Акабаль объяснил ему, как важно, чтобы народ поверил в эти фантастические россказни. Пришлось согласиться с доводами учителя. Однако роль вождя народа не совсем соответствовала его ожиданиям.

Джип вместе с тайничком никто не тронул, и теперь машина возглавляла разномастную колонну старых дребезжащих колымаг. Они уже собрали несколько сотен последователей, каждый из которых был вооружен и рвался в бой. В Хепоне его снабдили местными штанами и рубахой, но в каждом городке и деревушке, мимо которых они проезжали, был свой наряд и свои узоры. Их жители считали своим долгом вместе с мужьями и сыновьями подарить ему одежду, а он чувствовал себя обязанным надевать ее.

Теперь ряды его армии пополнились женщинами. Большинство решили не расставаться со своими мужьями, но были и такие, которые пришли ради борьбы. Шбаланке это не нравилось, но Акабаль оказывал им радушный прием.

Много времени они тратили на то, чтобы раздобыть провизию, их также не оставляли тревожные мысли о том, что случится, когда правительственные войска ударят по ним. И Шбаланке, и Акабаль сходились во мнениях, что они продвинулись слишком далеко и слишком легко.

По дороге на Закуальпу их ожидало неприятное известие – согласно донесениям разведчиков, впереди повстанцев караулили два танка и пять бронетранспортеров, две сотни тяжеловооруженных солдат были готовы остановить продвижение противника при помощи легкой артиллерии и реактивных снарядов.

Шбаланке и Акабаль созвали партизанских командиров, которым уже доводилось участвовать в боевых действиях. Их старые винтовки и дробовики не могли сравниться с армейскими «М 16» и реактивными снарядами. Ничего другого не оставалось, как только использовать опыт партизанской войны. Было принято решение разбить войско на команды и отправить их на холмы, окружавшие Закуальпу. В соседний с Закуальпой городок послали людей привести еще бойцов, но им требовалось время, чтобы кружными путями добраться до города и вернуться обратно. Шбаланке отвели роль вдохновителя. Если он выдержит это испытание, значит, является истинным вождем. Если проиграет, значит, он привел людей на гибель.

Юноша вернулся к своему джипу и вытащил из ящика под водительским сиденьем шип ската. Акабаль предложил отправиться в джунгли вместе с ним, но Шбаланке велел ему остаться. На самом деле он до смерти боялся, что сила не вернется к нему. Ему нужно было время принести еще одну жертву… да что угодно, лишь бы удалось сфокусироваться на силе, которую он ощутил тогда и не чувствовал с тех самых пор.

Шбаланке отыскал крохотную полянку, окруженную кольцом деревьев, и уселся на землю. Он попытался восстановить то ощущение, которое было у него перед предыдущим видением. А вдруг дело в выпивке? Он положил на землю одну из белых хлопчатобумажных рубах, которые ему надарили по пути. Затейливый узор, украшавший ее, был сделан при помощи одной-единственной ярко-красной нити. Где же ему на этот раз взять кровь? Он перебрал в уме список священных частей тела, затем обтер изогнутый шип полой рубахи и выпятил нижнюю губу. Вознося молитвы всем богам, каких только мог вспомнить, он воткнул шип в губу, чуть приподнял его, чувствуя, как колючки рвут плоть, и надавил еще. Потом склонился над рубахой так, чтобы кровь текла по черному шипу на белую рубаху, оставляя на ней новые узоры. Когда на рубаху упали последние капли, он нажал на шип и вытащил его из губы. Рот наполнился тошнотворным медным привкусом крови, к горлу подкатила тошнота. Зажмурившись и сжав кулаки, юноша овладел собой, а потом спустя некоторое время при помощи все той же зажигалки поджег рубаху.

На этот раз он не видел никаких снов о Шибальбе. И вообще никаких снов. Но от дыма и потери крови опять рухнул в обморок. А когда очнулся, луна стояла высоко и больше половины ночи осталось позади. На этот раз его не мучило похмелье, боль не разрывала мышцы, привыкая к новым, бродившим в нем силам.

Он поднялся, прошел по поляне к самому большому дереву и ударил кулаком по стволу, оно взорвалось и опало на землю дождем из щепок и ветвей. Шбаланке поднял лицо к звездам и возблагодарил богов.

Юноша отправился обратно в лагерь, как вдруг на утоптанную тропку вышел незнакомец. На мгновение Шбаланке испугался, но мужчина, оказавшийся часовым, поклонился ему, а затем, держа винтовку наготове, проводил его к джипу.

Остаток ночи шум приготовлений не давал спать всем, кроме самых закаленных ветеранов. Акабаль расхаживал рядом с джипом, прислушиваясь к реву двигателей подтягивавшихся на позиции танков; в горах шуму вторило эхо. Шбаланке некоторое время молча смотрел на него, затем попытался ободрить:

– Я справлюсь с ними. Я чувствую это. Все, что нужно, – просто попасть в них камнями.

– Ты не сможешь защитить всех. Неизвестно даже, сможешь ли ты защитить себя самого. У них снаряды, много снарядов. У них танки. Как ты собираешься справляться с танками?

– Мне говорили, что их слабое место – гусеницы. – Шбаланке пристально посмотрел на учителя. – Акабаль, с нами боги. С вами я.

– С каких это пор ты стал богом?

– Думаю, я всегда это знал. Просто понадобилось время, чтобы другие поняли мое могущество. – Юноша мечтательно возвел глаза к небу. – Утренняя звезда. Это ведь я.

– Матерь божья! Да ты сошел с ума!

Их прервал гонец, приблизившийся со стороны городка, и усилившийся шум внизу.

Партизанские командиры опять собрались на совещание, где Акабаль еще раз озвучил роль Шбаланке в осуществлении плана.

– До моста за тобой поедут пустые грузовики и примут вражеский огонь на себя. Но несколько секунд спустя придется оказать им более активное сопротивление. Дело за тобой. Огонь, который откроешь ты, защитит наших снайперов в горах.

Камни уложили на прочные салазки, которые привязали к джипу. Светало, водители завели двигатели. Акабаль подошел к джипу.

– Постарайся не дать себя убить. Ты нужен нам.

Он протянул руку на прощание.

– Не волнуйся. Все будет отлично. – Шбаланке коснулся плеча учителя. – Уходи в горы.

Юноша поехал вперед, тем самым давая сигнал двигаться колонне, выстроившейся на узкой дороге. Завернув за поворот, он увидел впереди мост и по обеим его сторонам – танки. Их пушки ответили огнем на появление противника; Шбаланке выскочил из джипа и откатился в сторону; его потяжелевшее тело оставило выбоины в дорожном покрытии. Обломки взорвавшегося джипа не причинили ему никакого вреда, и все же он, добираясь до салазок со своими снарядами, инстинктивно пригибал голову к земле. Схватив первый камень, юноша подбросил его в воздух и ударил по нему ладонью; камень со свистом полетел вверх и врезался в склон над войсками. На солдат посыпалась земля, но больше ничего не произошло. Надо лучше прицеливаться! Следующий камень порвал гусеницу танка слева. Еще один заклинил орудийную башню так, что она перестала поворачиваться. Повстанцы открыли огонь, Шбаланке осыпал ряды наступающих градом камней и видел, как падали сраженные им люди. Повсюду кровь, ее было столько, сколько он никогда не видел за всю свою жизнь. И он… продолжал швырять камни так быстро, как только мог.

Пули отскакивали от его тела, Шбаланке отбросил осторожность и встал перед нападавшими в полный рост. Его снаряды-камни наносили определенный ущерб, но все же больше жертв артиллерийского огня насчитывалось в рядах индейцев, оккупировавших горные склоны над солдатами.

Несмотря на всю свою силу, второй танк остановить не удалось. Он бросал камни не под тем углом – ни один из них не смог долететь до танка.

В шум боя вклинился новый звук. Вертолет стремительно пронесся над самым полем сражения. Теперь у вражеской армии появится преимущество в воздухе, из-за которого могут погибнуть его люди. Шбаланке потянулся за камнем и обнаружил, что остались только самые маленькие обломки. Он принялся обшаривать землю в лихорадочной попытке найти что-то такое, что можно бросить; отчаявшись, оторвал кусок искореженного металла от остова джипа и запустил им в вертолет. Попадание оказалось точным, и огненный шар, еще миг назад бывший воздушной машиной, рухнул в ущелье, языки пламени взвились выше моста.

Двигатель уцелевшего танка взвыл, набирая обороты, и эта громадина дала задний ход. Солдаты освободили танку дорогу и тоже начали отступление. Теперь Шбаланке мог без помех прицелиться по бронетранспортерам. Оторвав от джипа еще две железяки, он подбил два из них. И тут он увидел сцену, которая положила конец всем его фантазиям о том, как он станет великим воином. С горы на удалявшийся танк спрыгнул мальчишка. Он распахнул люк и, прежде чем его сразила пуля, успел бросить внутрь гранату. За миг до того, как танк взлетел в воздух, мертвое тело распласталось на отверстии люка, словно флаг поверх гроба. Потом все исчезло в пламени.

С отступлением солдат бой на мосту утих сам собой, и из леса к мосту потянулись индейцы. Тишину нарушали лишь стоны раненых да пение птиц, которые вернулись в свои гнезда вместе с затишьем.

Навстречу Шбаланке выскочил Акабаль, не скрывавший своей радости.

– Мы победили! Получилось! Ты был великолепен.

Учитель сгреб его в охапку и затряс, но затем отпустил, заметив грустное выражение лица.

– Слишком много крови.

Гибель мальчишки мешала радоваться победе.

– Но это кровь ладино. Вот что важно.

– Не вся.

Услышав этот разговор, один из их сподвижников подошел к ним.

– Но достаточно. – Он пристально взглянул на Шбаланке. – Ты ничего подобного раньше не видел, да? Не показывайся людям в таком виде. Ты герой. Это твоя обязанность.

– Древние боги славно попируют сегодня. – Юноша окинул взглядом пролет моста, земля за которым была усеяна мертвыми телами. – Быть может, ничего иного они и не желают.

Журналисты отыскали их раньше армии. Хун-Ахпу, Чан К’ин и Бол стояли у своей палатки, наблюдая за двумя вертолетами, которые показались над горами на юге. Один приземлился на площадке, где прошлой ночью отплясывали и произносили речи. Второй – неподалеку от лошадей. Хун-Ахпу как-то раз видел самолет ладино, но такие странные машины – никогда. Опять эти ладино попрали законы природы в попытке сравняться с богами!

Вокруг вертолетов начала собираться толпа. Лагерь состоял из нескольких палаток и горстки старых, едва не разваливавшихся на ходу грузовиков, но сейчас в нем жили сотни людей, многие из них были отмечены богами и не могли присоединиться к товарищам без посторонней помощи. Видеть столько боли было грустно, и все-таки Хун-Ахпу чувствовал себя сильным и твердо решил пройти путь, предопределенный богами.

Подошла Мария и положила ладонь ему на руку, крохотные перышки, покрывавшие ее, легонько касались его кожи.

– Что им нужно от нас? – с тревогой спросила она.

Ей уже доводилось сталкиваться с тем, как воспринимают ладино отмеченных богами.

– Они хотят согнать нас в один из своих цирков, устроить себе потеху, – сердито ответил Чан К’ин.

– Мы узнаем, что им нужно, Мария. Не бойся их. У них нет ни сил, ни истинных душ. – Хун-Ахпу погладил девушку по плечу. – Останься здесь и успокой людей.

Хун-Ахпу и Чан К’ин направились к тому вертолету, что приземлился в центре лагеря. Бол следовал за ними, столь же молчаливый, как и всегда, с винтовкой в руке, и смотрел на людей с камерами, которые высыпали из странной машины и стояли, разглядывая притихшую толпу индейцев перед ними. Лопасти вертолета остановились, и тишину не нарушал почти никакой шум.

Трое мужчин медленно пробрались сквозь толпу. Они старались не двигаться быстрее, чем их сторонники могли освободить им дорогу. Руки, лапы, крылья, щупальца тянулись к Хун-Ахпу на его пути. Он пытался коснуться каждого, но не мог остановиться, чтобы поговорить с ними, потому что знал – иначе он никогда не доберется до вертолета.

На каждом борту и на брюхе воздушной машины крупными буквами было выведено от руки: «ПРЕССА»; в глазах репортеров читались страх и отвращение. Когда один из отмеченных богами двинулся вперед, они дружно попятились. Откуда им знать, что избранники богов – более истинные люди, чем они сами. Такая слепота к истине была типична для ладино.

– Я Хун-Ахпу. Кто вы такие и зачем здесь?

Он задал вопрос на языке майя, потом повторил его по-испански. Камеры защелкали сразу же, едва его можно стало отличить от толпы.

– Господи Иисусе, да он и впрямь считает себя одним из этих героев близнецов.

Замечание на скверном испанском сделал один из мужчин перед ним.

– Я Хун-Ахпу, – повторил он.

– Том Петерсон, Эн-би-си, центральноамериканское бюро. Мы слышали, что вы здесь затеваете джокерский крестовый поход. Что ж, джокеры и индейцы. По всей видимости, это правда. – Высокий светловолосый мужчина взглянул через плечо Хун-Ахпу на толпу. По-испански он говорил со странным акцентом, медленно и протяжно. – Я так понимаю, вы тут за главного. Мы хотели бы поговорить о ваших планах. Может, где-нибудь здесь есть местечко потише?

– Мы будем говорить с вами здесь.

Чан К’ин снизу верх посмотрел на мужчину, одетого в белый хлопчатобумажный европейский костюм. Петерсон словно и не заметил карлика, стоявшего рядом с Хун-Ахпу. Их глаза встретились, и первым отвел взгляд Петерсон.

– Ладно. Здесь тоже сойдет. Джо, проверь, чтобы со звуком все было нормально.

Между Петерсоном и Хун-Ахпу вклинился еще один человек и ткнул в Петерсона микрофоном, ожидая следующих его слов. Но внимание Хун-Ахпу уже было занято другим. Репортеры из второго вертолета сообразили, чтo происходит на площадке в центре, и принялись проталкиваться сквозь толпу, чтобы добраться до Хун-Ахпу. Тогда он обратился к мужчинам и женщинам, которые держали свое оборудование подальше от его людей с таким видом, как будто переходят вброд реку.