Текст книги "Тузы за границей"

Автор книги: Джордж Р.Р. Мартин

Соавторы: Эдвард Брайант,Виктор Милан,Джон Джексон Миллер,Мелинда М. Снодграсс,Стивен Ли,Лианна С. Харпер,Льюис Шайнер,Уолтон Саймонс (Симонс),Майкл Кассат,Гейл Герстнер-Миллер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Из дневника Ксавье Десмонда

1 декабря, Нью-Йорк

Наше путешествие начинается с дурного предзнаменования. Вот уже час нас держат на взлетной полосе международного аэропорта имени Томлина и все не дают разрешения на взлет. Неполадки, как нам сообщили, не здесь, а там, в Гаване. Поэтому мы ждем.

Нам предоставили «Боинг 747», который пресса уже окрестила «упакованным бортом». Весь центральный салон переоборудовали под наши нужды, и теперь вместо рядов кресел там находится небольшая медицинская лаборатория, зал для корреспондентов газет и журналов и мини-студия для их коллег с телевидения и радио. Самих журналистов разместили в хвосте. Они уже отлично освоились. Я побывал там полчаса назад и обнаружил партию в покер в полном разгаре. Салон бизнес-класса битком набит консультантами, ассистентами, секретарями, пресс-агентами и сотрудниками отдела безопасности. Первый класс предположительно зарезервирован исключительно для делегатов.

Поскольку делегатов всего двадцать один человек, мы болтаемся по салону, как цветы в проруби. Даже здесь мы упорствуем в своем разделении: джокеры держатся вместе с джокерами, натуралы с натуралами, тузы с тузами.

Хартманн – единственный из всех делегатов, который, похоже, чувствует себя как рыба в воде во всех трех группах. На пресс-конференции он тепло поздоровался со мной, а затем в недолгой беседе поделился своими надеждами на эту поездку. Да, этого сенатора трудно не любить. В пору его пребывания на посту мэра Джокертаун обеспечивал ему подавляющее большинство голосов в каждую избирательную кампанию, и неудивительно: ни один из политиков не работал так долго и упорно в области защиты прав джокеров. Хартманн дает мне надежду; он – живое доказательство того, что взаимное доверие и уважение между джокерами и натуралами действительно возможны. Он порядочный и честный человек, а в наши дни, когда фанатики вроде Лео Барнетта вновь раздувают ненависть и предрассудки былых дней, джокерам отчаянно нужны друзья среди власть имущих.

Доктор Тахион и сенатор Хартманн совместно возглавляют делегацию. Тахион прибыл разодетый в пух и прах, как корреспондент из черно-белых классических фильмов: в макинтоше с пряжками, пуговицами и эполетами и фетровой шляпе с крошечными полями, залихватски заломленной на одно ухо. Однако шляпу украшает красное перо длиной в целый фут, и я даже представить не могу, в каком магазине можно приобрести макинтош из жатого бархата кобальтового цвета. Какая жалость, что все те фильмы про иностранных корреспондентов были черно-белыми!

Тахиону хотелось бы думать, что он разделяет непредвзятое отношение Хартманна к джокерам, но это не совсем так. Да, он трудится не покладая рук в своей клинике, и никто не упрекнет его в недостатке сострадания, и сострадания искреннего – многие джокеры совершенно искренне называют его святым, героем, – но все же, когда знаком с доктором такое долгое время, правда, хочешь не хочешь, вылезет наружу. Где-то в глубине души он воспринимает свою самоотверженную работу в Джокертауне как искупление. Он изо всех сил старается скрывать это, но даже спустя столько лет в его глазах видно отвращение. Мы с доктором Тахионом, так сказать, друзья, давно знаем друг друга, и я твердо уверен, что он питает ко мне искреннюю привязанность, – но никогда, ни единой секунды, я не чувствовал, что он считает меня равным себе. Для доктора Тахиона я навсегда останусь джокером. А вот сенатор общается со мной как с человеком, причем я в его глазах – важная персона, он разговаривает со мной так, как мог бы разговаривать с любым другим политическим лидером, от которого зависят голоса его избирателей.

Интересно, чья это трагедия: Тахиона или моя?

Тахиону ничего не известно о моем недуге. Наверное, этот симптом свидетельствует о том, что наша дружба так же больна, как и мое тело. Все может быть… Он уже давно не мой личный врач. Мой врач – джокер, как и мой бухгалтер, мой адвокат, мой брокер, даже мой банкир: с тех пор как «Чейз» избавились от меня, мир изменился, и я как мэр Джокертауна обязан личным примером поддерживать борьбу с дискриминацией, коль скоро я ее и затеял.

Нам только что дали разрешение на взлет. Лихорадочное рассаживание по своим местам закончено, все застегивают ремни. Похоже, мне никуда не деться от Джокертауна, где бы я ни был: рядом со мной сидит Говард Мюллер – кресло специально подгоняли под его девятифутовый рост и немыслимо длинные руки. Он куда лучше известен под прозвищем Тролль и возглавляет отдел безопасности в клинике Тахиона, но я отмечаю, что он не уселся рядом с Тахионом среди тузов. Остальные трое делегатов джокеров: отец Кальмар, Кристалис и поэт Дориан Уайльд – сидят здесь же, в центральной секции салона первого класса. Что это: совпадение, предрассудок или стыд? Что собрало нас здесь, в креслах у окон? Боюсь, жизнь в шкуре джокера сделала нас всех чуточку ненормальными. Политики, наши и ооновские, сбились в кучку справа от нас, тузы – спереди (тузы явные, разумеется) и слева от нас. Но я вынужден прерваться: стюардесса попросила меня поднять откидной столик.

Мы в воздухе. Нью-Йорк и международный аэропорт имени Роберта Томлина остались далеко позади; впереди нас ждет Куба. Судя по тому, что я слышал, пребывание там будет легким и приятным. Гавана – почти такая же Америка, как Лас-Вегас или Майами-Бич, хотя значительно более развращенная. У меня вполне могут оказаться там друзья: очень многие джокеры-артисты, заработав стартовый капитал на подмостках «Дома смеха» или «Хаос-клуба», отправляются в гаванские казино. Однако мне следует держаться подальше от игровых столов: невезение джокеров уже вошло в пословицы.

Как только на табло гаснет призыв «Пристегните ремни», тузы поднимаются в салон первого класса. Я слышу, как сверху доносится их смех: Соколицы, хорошенькой малышки Мистраль, которая похожа на примерную ученицу, если только не облачена в свой летный костюм, громогласного Хирама Уорчестера, Асты Лензер, примы Американского театра балета, которая взяла себе прозвище Фантазия. Теплая компания, в которой ничто и никогда не может пойти не так. Сливки общества, и Тахион тоже вращается в их гуще. Интересно, его привлекают тузы или женщины? Даже моя дорогая Анжела, которая после этих двадцати с лишним лет все еще искренне любит его, признает, что, как только дело касается женщин, Тахион начинает думать исключительно членом.

Но даже среди тузов встречаются белые вороны. Джонс, темнокожий силач из Гарлема (ему, как и Троллю, Хираму Уорчестеру и Соколице, пришлось поставить специальное кресло – обычное не выдержало бы его веса), потягивает пиво и читает «Спорте илластрейтед». Радха О’Рейли тоже уединилась и смотрит в окошко. Вид у нее совсем притихший. Билли Рэй и Джоанна Джефферсон, пара тузов из министерства юстиции, которые возглавляют нашу группу безопасности, не являются делегатами и потому сидят позади всех, во втором салоне.

Есть еще и Джек Браун. Напряжение так и висит вокруг него в воздухе. Большинство делегатов с ним безупречно вежливы, но искреннего дружелюбия не проявляет никто, а некоторые и вовсе открыто избегают его, как, например, Хирам Уорчестер. Для доктора Тахиона Брауна как будто и не существует. Интересно, кому в голову пришла мысль взять его в эту поездку? Определенно не Тахиону, да и для Хартманна подобный шаг был бы слишком рискованным в политическом отношении. Возможно, так попытались умилостивить консерваторов из СКИВПТа? Или есть еще какие-то интересы, которых я не учел?

Время от времени Браун бросает взгляды на лесенку, как будто ему сейчас больше всего хочется присоединиться к веселью наверху, но с места не сходит. Трудно поверить, что этот светловолосый мальчишка с гладким лицом в куртке «сафари» и впрямь печально известный Туз-Иуда из пятидесятых. Он ведь мой ровесник, но выглядит едва ли на двадцать лет… из тех мальчиков, которые вполне могли бы несколько лет назад сопровождать юную красотку Мистраль на выпускной бал.

Один из репортеров, некто Даунс из журнала «Тузы», уже появлялся здесь – пытался уговорить Брауна дать интервью. Он проявил настойчивость, но Браун твердо стоял на своем, и журналист в конце концов был вынужден сдаться. Тогда он раздал нам по экземпляру последнего номера «Тузов» и неторопливо поднялся наверх – вне всякого сомнения, в поисках новой жертвы. Вообще-то я редко читаю «Тузов», но взял экземплярчик и предложил Даунсу подумать над выпуском парного издания, которое называлось бы «Джокеры». Похоже, моя идея не вызвала у него большого восторга.

Гвоздь номера – впечатляющая фотография панциря Черепахи на оранжево алом фоне заката с подписью: «Черепаха: жив или мертв?» на обложке. Черепаху никто не видел с последнего Дня дикой карты, когда его облили напалмом и он рухнул в Гудзон. Искореженные и обгорелые обломки его панциря обнаружили на дне, но тело так и не было найдено. Несколько сотен человек клялись, будто на заре следующего дня видели, как Черепаха летел в своем старом панцире над Джокертауном, но с тех пор он больше нигде не показывался, и кое-кто приписал эти свидетельства истерии и стремлению выдать желаемое за действительное.

Я не знаю, что думать о Черепахе, но мне было бы горько узнать, что он мертв. Многие джокеры верят, будто он один из нас, будто его панцирь скрывает какое-то жуткое уродство. Так это или нет, но он долгие-долгие годы был жителям Джокертауна добрым другом.

Однако у этой поездки есть еще один аспект, о котором никто не говорит, хотя статья Даунса напомнила мне о нем. В смехе, доносящемся сверху, слышатся нервозные нотки, а в том, что эта поездка, о которой говорили так много лет, организовалась за какие-нибудь два месяца, нет никакой случайности. Нас хотят на какое-то время убрать из города, и не только джокеров, но и тузов. В особенности тузов, можно даже сказать и так.

Прошлый День дикой карты стал настоящей катастрофой для города – и для каждой жертвы дикой карты, где бы она ни жила. Волна насилия потрясла всю нацию и выплеснулась в виде заголовков газет по всей стране. Так и не раскрытое убийство Плакальщика, расчленение ребенка-туза в гуще огромной толпы у Могилы Джетбоя, нападение на «Козырные тузы», уничтожение Черепахи (или, во всяком случае, его панциря), массовая резня в Клойстерс, где дюжину человек потом пришлось собирать буквально по кусочкам, предрассветный воздушный бой, озаривший весь Ист-Сайд… Многие дни и даже недели спустя власти так и не могли назвать точное число погибших.

Одного старика обнаружили буквально замурованным в сплошную кирпичную стену, а когда его стали вырезать оттуда, то выяснилось, что невозможно определить границу между его плотью и стеной. Вскрытие обнаружило, что внутренние органы несчастного смешались с камнями.

Фотограф из «Пост» сделал снимок этого старика в стене. У него был такой кроткий и невинный вид! Полиция впоследствии объявила, что этот старик и сам был тузом, и не простым, а очень известным преступником, что на его совести лежат убийства Малыша Динозавра и Плакальщика и попытка убийства Черепахи, нападение на «Козырные тузы», воздушный бой над Ист-ривер, чудовищные кровавые обряды, которые совершались в Клойстерс, и еще множество менее значительных преступлений. Многие тузы выступили в поддержку этого заявления, но общественность это не слишком убедило. Опросы показали, что большинство людей верит в теорию заговора, выдвинутую «Нэшнл информер», – что все эти убийства были совершены независимо друг от друга различными могущественными тузами, известными и неизвестными, которые с полнейшим пренебрежением к закону и общественной безопасности использовали свои сверхчеловеческие способности, чтобы осуществить вендетту, а потом, сговорившись друг с другом и полицией, свалили все свои зверства на одного старого калеку, который весьма кстати погиб, притом явно от рук какого-то туза.

Уже объявлено о выходе нескольких книг, каждая из которых претендует на объяснение того, что в действительностипроизошло, – беспринципность издателей не знает границ. Кох, который всегда держит нос по ветру, отдал приказ возобновить несколько уже закрытых было дел и еще приказал отделу служебных расследований обратить пристальное внимание на роль полиции во всем этом деле.

Джокеров жалеют и презирают. Тузы обладают огромной силой, и впервые за многие годы значительная часть общества перестала доверять им. Неудивительно, что демагоги вроде Лео Барнетта в последнее время обрели такую власть над общественным мнением.

Поэтому я убежден, что наше турне было организовано не без задней мысли: обелить нашу репутацию, развеять страхи, вернуть утраченное доверие и заставить всех забыть о Дне дикой карты.

Признаюсь, я испытываю смешанные чувства к тузам, кое-кто из которых определенно злоупотребляет своими способностями. Однако, будучи джокером, я отчаянно надеюсь, что наши усилия увенчаются успехом. И отчаянно боюсь последствий в том случае, если этого не произойдет.

Джон Д. Миллер
Вьючные животные

От зависти, ненависти и злобы и от всякого осуждения избави нас, Господи благий.

Литания,

«Книга общественного богослужения»

Его недоразвитые половые органы не функционировали, но его слуги считали его мужчиной, видимо потому, что тщедушное, слабое тело производило впечатление скорее мужского, чем женского. Кем он считал себя сам, оставалось загадкой, так как он никогда не распространялся на этот счет.

Имя у него отсутствовало, и слуги прозвали его Ти Малис [3]3
  Ти Малис – герой фольклора негров Гаити, а также Мартиники, Гваделупы и Малых Антильских островов.


[Закрыть]; впрочем, его не особенно волновало, как именно к нему обращаются, главное, чтобы было уважительно.

Он любил темноту – его подслеповатые глазки были чрезвычайно чувствительны к свету. Он никогда не ел, потому что у него не было ни зубов, чтобы жевать, ни языка, чтобы чувствовать вкус. Он никогда не пил спиртного из-за особенностей пищеварительной системы. О сексе не могло быть и речи.

Тем не менее он наслаждался самыми изысканными деликатесами, коллекционными винами, дорогими ликерами и всевозможными плотскими радостями. У него были слуги.

И он находился в постоянном поиске новых.

I

Кристалис жила в трущобах Джокертауна, где находился принадлежавший ей бар, поэтому к грязи и нищете ей было не привыкать. Однако Джокертаун был трущобой в самой процветающей стране мира, а Болосса, бедняцкий район, раскинувшейся на морском побережье гаитянской столицы Порт-о Пренса, – в одной из беднейших.

Снаружи больница походила на декорацию для низкопробного фильма ужасов о сумасшедшем доме XVIII века. Стена, ограждавшая ее, обветшала и обвалилась, бетонная дорожка, ведущая к ней, представляла собой одну большую колдобину, само же здание было черным от многолетних наслоений птичьего помета и грязи. Внутри дело обстояло еще хуже. Стены покрывали абстрактные узоры из облупившейся краски и плесени. Голые деревянные полы угрожающе скрипели, а четырехсотпятидесятифутовый туз по прозвищу Гарлемский Молот умудрился наступить на половицу, которая под его тяжестью провалилась. Он неминуемо ухнул бы сквозь пол, если бы не бдительный Хирам Уорчестер, который мгновенно избавил богатыря от девяти десятых его веса. Смрад, стоявший в коридорах, не поддавался никакому описанию, но в основном состоял из разнообразных запахов смерти.

Но хуже всего были пациенты, особенно маленькие. Они безропотно лежали на голых грязных матрасах, от которых разило потом, мочой и плесенью. Кристалис не могла смотреть на их распухшие от недоедания тела, терзаемые недугами, давным-давно искорененными в Америке. Они смотрели на толпу набившихся к ним посетителей бессмысленно и безучастно, и глаза их не выражали ничего, кроме безмятежной безысходности.

«Лучше уж быть джокером», – подумала она, хотя и не могла без отвращения смотреть на то, что вирус дикой карты сделал с ее некогда прекрасным телом.

Кристалис не в силах была дольше видеть эти нескончаемые страдания. После посещения первой же палаты она сбежала из больницы и вернулась к ожидавшему их кортежу автомобилей. Водитель джипа, на котором она путешествовала, с любопытством взглянул на нее, но ничего не сказал. Пока они дожидались остальных, он мурлыкал себе под нос какую-то веселую мелодию, время от времени принимаясь фальшиво напевать по-креольски.

Тропическое солнце яростно палило. Кристалис, с ног до головы закутанная в просторный плащ с капюшоном, чтобы защитить чувствительную кожу от жгучих солнечных лучей, наблюдала за стайкой ребятишек, игравших на другой стороне улицы напротив обветшалой больницы. Пот колючими ручейками струился у нее по спине, и она почти завидовала этим полуголым малышам, которые, казалось, совсем не страдают от жары. Похоже, они пытались что-то выудить из водосточной канавы, тянувшейся вдоль улицы. Кристалис не сразу поняла, чем они заняты, но, когда это до нее дошло, всю зависть как рукой сняло. Они черпали из канавы воду и разливали ее по мятым и ржавым кастрюлям и жестянкам. Время от времени они прерывались, чтобы сделать глоток-другой.

Не оказалась ли вся эта затея Тахиона с путешествием большой ошибкой? Когда такисианин пригласил Кристалис, она воодушевилась. Кого не обрадует возможность прокатиться вокруг света за казенный счет и потереться в обществе важных и влиятельных людей? Не говоря уж о той информации, которую она сможет собрать за это время. Да, тогда идея показалась ей просто замечательной…

– Ну, моя дорогая, если бы я не видел всего этого собственными глазами, то сказал бы, что ты не из тех, кто станет терпеть подобные вещи.

Кристалис невесело улыбалась, наблюдая за тем, как Дориан Уайльд грузно взгромоздился на заднее сиденье джипа рядом с ней. Сейчас она была совсем не расположена выслушивать знаменитые остроты поэта.

– Я определенно не ожидала такого обращения, сказала она, намеренно подчеркивая свой британский акцент.

Ее возмущение было вызвано тем, что доктор Тахион, сенатор Хартманн, Хирам Уорчестер и прочие известные политики и тузы устремились к ждущим их лимузинам, в то время как Кристалис, Уайльд и остальные явные джокеры, которых взяли в турне, вынуждены были довольствоваться помятыми грязными джипами, собравшимися в арьергарде колонны.

– А зря, – отозвался Уайльд.

Он был крупным мужчиной с тонкими чертами лица, которые, впрочем, уже слегка утратили свою привлекательность и обрюзгли. Его мокрый, хоть выжимай, костюм отчаянно нуждался в чистке, а количества вылитого им на себя одеколона вполне хватило, чтобы Кристалис от души порадовалась, что они едут в открытой машине. Во время разговора он томно обмахивался левой рукой, а правую не вынимал из кармана пиджака.

– Ведь джокеры – это негры мира. – Поджав губы, он бросил взгляд на шофера, который, как и девяносто пять процентов всего населения Гаити, был чернокожим. На этом острове подобное утверждение звучит забавно.

Джип с ревом сорвался с места и следом за всей колонной покатил от больницы прочь. Кристалис ухватилась за спинку водительского сиденья, воздух холодил ее лицо, скрытое в складках капюшона, но тело женщины взмокло от пота. Весь тот час, что кортеж петлял по узеньким извилистым улочкам Порт-о Пренса, она рисовала в своем воображении запотевший бокал с каким-нибудь охлажденным напитком, который она будет неторопливо потягивать, и освежающую ванну, которую она примет. Когда они наконец добрались до отеля «Ройял Гаитиан», женщина выскочила из джипа едва ли не раньше, чем он остановился, мечтая о гостеприимной прохладе гостиничного вестибюля, и мгновенно очутилась в море молящих лиц и невнятных возгласов на гаитянском креольском. Кристалис не понимала их языка, но отчаяние в глазах, грязные лохмотья и истощенные тела говорили гораздо красноречивей слов.

Нищие напирали, и Кристалис оказалась прижата к боку джипа, поэтому острый приступ жалости, которую вызвал у нее их несчастный вид, заглушил страх перед этими жалобными просительными голосами и десятками тощих рук, протянутых к ней. Однако не успела она что-либо сказать или сделать, как водитель сунул руку под приборную панель, вытащил тонкую длинную палку, похожую на искривленную ручку от швабры, встал и принялся дубасить попрошаек, что-то быстро и резко крича по-креольски.

Кристалис услышала (и увидела), как первый же удар переломал тощую, похожую на прутик руку мальчишки-подростка. Второй разбил голову старику, а третий пришелся мимо цели: предполагаемая жертва успела увернуться.

Шофер снова занес палку для удара. Кристалис, всегда осторожная и сдержанная, вдруг разъярилась и, повернувшись к нему, закричала:

– Хватит! Прекратите!

От резкого движения капюшон слетел у нее с головы, и попрошайки увидели ее лицо. Вернее, те его части, которые были видимыми.

Кожа и плоть были прозрачными, как шедевр стеклодува, без единого пузырька и изъяна. За исключением мышц, примыкавших к костям черепа и челюстей, видны были только ее губы. Они казались темно-красными подушечками на поблескивающей глади черепа. Глаза, плавающие в глубине костяных глазниц, напоминали своим цветом небо в просветах между облаками.

Водитель уставился на нее, раскрыв рот. Попрошайки, которые уже перестали клянчить и испуганно вопили, разом умолкли, будто незримый спрут одновременно зажал всем рты своими щупальцами. Это безмолвие тянулось несколько секунд, потом один из нищих благоговейно-приглушенным голосом произнес:

– Мадам Бригитта.

Его слова разнеслись по толпе, точно заклинание, и даже те, кто сгрудился вокруг других автомобилей, едва не свернули шеи, чтобы поглазеть на нее. Она прижалась к двери джипа: всеобщее внимание, смесь страха, благоговения и удивления, испугало ее. Эта сцена продолжалась еще мгновение, потом шофер, грубо выкрикнув что-то, взмахнул палкой. Толпа мгновенно бросилась врассыпную – однако кое-какие попрошайки все же не удержались, чтобы напоследок не бросить на прозрачную женщину взгляд, исполненный благоговейного ужаса.

Кристалис обернулась к водителю. Это был высокий тощий негр в мешковатом дешевеньком костюме из синей саржи и рубахе с широким воротом. Он ответил ей угрюмым взглядом поверх солнцезащитных очков, а затем надвинул их так, чтобы не было видно выражения глаз.

– Вы говорите по-английски? – спросила она у него.

– Oui [4]4
  Да (фр.).


[Закрыть]. Немного.

Кристалис различила в его голосе пронзительную нотку страха. Интересно, чем это вызвано?

– Зачем вы их побили?

Он пожал плечами.

– Деревенские олухи собираться в Порт-о Пренс клянчить деньги у добрых людей, как вы. Я сказать им убираться.

– Говори громко и держи в руках большую дубину [5]5
  Перефразированное изречение Теодора Рузвельта, президента США с 1901 по 1909 г.: «Говори тихо, но держи в руках большую дубину».


[Закрыть], – сардонически заметил Уайльд.

Кристалис презрительно покосилась на него.

– Благодарю за помощь.

Он зевнул.

– Я придерживаюсь правила никогда не ввязываться в уличные стычки. Это так вульгарно.

Кристалис фыркнула и снова повернулась к водителю.

– Кто такая мадам Бригитта?

Он пожал плечами в неподражаемой галльской манере, тем самым невольно проиллюстрировав культурную связь Гаити со страной, от которой она была политически независима вот уже без малого двести лет.

– Лоа, жена барона Самеди [6]6
  Барон Самеди (Барон Суббота) – в вудуизме вождь мертвых.


[Закрыть].

– Барона Самеди?

– Очень, очень могущественный лоа. Он – владыка и страж кладбища. Хранитель перекрестков.

– Что еще за «лоа»?

Нахмурившись, шофер снова пожал плечами.

– Лоа – это дух, часть бога, очень могущественная.

– И что, я похожа на эту мадам Бригитту?

Ответа не последовало, и женщина, несмотря на тропический зной, ощутила, как по спине у нее побежали мурашки. Она почувствовала себя раздетой, хотя на ней был просторный плащ. Нет, не физически. Вообще говоря, Кристалис привыкла расхаживать на публике полуголой – то был ее своеобразный вызов миру, так она заставляла всех увидеть то же самое, что видела всякий раз, глядясь в зеркало. Но сейчас ею овладело чувство душевной наготы, как будто все, кто глазел на нее, пытались угадать, кто она такая, раскрыть ее тщательно оберегаемые секреты. Ей отчаянно хотелось спрятаться от их жадных глаз, но она не могла позволить себе даже ускорить шаг.

В вестибюле было сумрачно и прохладно. Кристалис ухватилась за высокую спинку стула, у которого был такой вид, словно его сделали лет сто назад, а последний раз вытирали на нем пыль полвека спустя. Она сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться, и медленно выдохнула.

– Что случилось?

Она оглянулась через плечо и увидела Соколицу – та обеспокоенно смотрела на нее. Крылатая красавица ехала в лимузине в голове кортежа, но вряд ли от ее внимания ускользнула сцена, разыгравшаяся вокруг джипа Кристалис. Роскошные шелковистые крылья лишь добавляли ее смуглой и гибкой чувственной красоте легкий налет экзотики.

«А ведь ее, наверное, многие не любят», – отчего-то подумала Кристалис. Дикая карта принесла этой женщине популярность, скандальную славу и даже собственную передачу на телевидении. Но ее лицо выражало искреннее участие, непритворную обеспокоенность, а Кристалис сейчас так нуждалась в сочувствии… Но она не могла объяснить Соколице все то, что сама понимала лишь отчасти и смутно, поэтому лишь пожала плечами.

– Пустяки. – Она оглядела фойе, быстро заполнявшееся участниками турне. – Мне не помешало бы немного тишины и покоя. И еще выпить.

– И мне тоже, – раздался мужской голос, прежде чем Соколица успела ответить. – Давайте отыщем бар, и я просвещу вас относительно кое-каких фактов из гаитянской жизни.

Обе женщины обернулись, чтобы взглянуть на говорившего мужчину. Он был высокий – футов примерно шесть – и мускулистый, в льняном, безукоризненно чистом и отутюженном костюме. Вот только лицо… Его черты как будто не вполне подходили друг к другу. Подбородок был слишком длинным, нос – слишком широким. Глаза у него смотрели в разные стороны и казались чересчур яркими. Кристалис знала его только понаслышке. Он был тузом из министерства юстиции и входил в группу безопасности, которую в Вашингтоне приставили к делегации Тахиона. Его звали Билли Рэй. С легкой руки какого-то чересчур образованного остроумца из Минюста к нему приклеилось прозвище Карнифекс [7]7
  Карнифекс – в Древнем Риме палач, который приводил в исполнение казни над рабами и иностранцами.


[Закрыть]. Кстати, оно ему нравилось.

– О каких именно? – спросила Кристалис.

Рэй обвел вестибюль взглядом, и уголок его губ дернулся.

– Давайте отыщем бар и обо всем поговорим. Без лишних ушей.

Кристалис взглянула на Соколицу, и крылатая красавица прочла в ее глазах мольбу.

– Не возражаете, если я присоединюсь к вам? – спросила она.

– Ну что вы, нет, конечно.

Рэй откровенно восхищенным взглядом окинул гибкую загорелую фигуру Соколицы в полосатом черно-белом открытом платье. Женщины обменялись удивленными взглядами.

В гостиничном баре, как обычно в это время дня, народу было немного. Они уселись за столик, окруженный другими такими же свободными столиками, и заказали напитки облаченному в красную униформу официанту, который никак не мог решить, на кого же ему таращиться – на Соколицу или на Кристалис.

Он не заставил их ждать, наконец-то Кристалис сделала хороший глоток амаретто.

– Во всех путеводителях пишут: Гаити – тропический рай, – заметила она тоном, который свидетельствовал о том, что, по ее мнению, все до единого составители путеводителей – лжецы.

– Я покажу тебе рай, детка, – отозвался Рэй.

Кристалис нравилось, когда мужчины обращали на нее внимание. Порой она заводила романы исключительно из тщеславия, ясно сознавая это. Даже Бреннан («Йомен, черт побери, Йомен! Постоянно приходится напоминать себе, что его настоящее имя – тайна, в том числе и для меня») стал ее любовником только потому, что она сама ему навязалась. Наверное, ее привлекало чувство превосходства над мужчинами, власть над ними. Однако, вынуждая мужчин заниматься с ней любовью – Кристалис со своей привычкой к бесконечному самокопанию понимала это, – она просто еще одним способом мстила миру за то отвращение, которое он питал к ней. Но Бреннан (тьфу ты, Йомен) никогда не испытывал к ней отвращения. Он никогда не заставлял ее выключать свет, прежде чем поцеловать ее, и всегда занимался с ней любовью с открытыми глазами – смотрел, как бьется ее сердце, как трепещут легкие, как пресекается за сжатыми зубами дыхание…

Уловив движение под столиком – Рэй проявил свое внимание, – она оторвалась от воспоминаний о прошлом, о том, чего уже не вернуть, и одарила Карнифекса ленивой улыбкой – в переливчатом черепе блеснули белые зубы. В Рэе было что-то такое, отчего становилось не по себе. Он слишком громко разговаривал, слишком много улыбался, и какая-нибудь часть его тела – руки, ноги или губы – постоянно находилась в движении. А еще он прославился своей склонностью к насилию. Нет, не то чтобы Кристалис имела что-то против насилия – до тех пор, пока оно не было направлено непосредственно на нее. Бог ты мой, даже она потеряла счет тем, кого Йомен отправил на тот свет с тех пор, как появился в городе! Но, как ни парадоксально, Бреннан не был склонен к насилию. Рэй же, если верить слухам, имел обыкновение впадать в необузданную ярость. По сравнению с Бреннаном он казался самовлюбленным занудой. Господи, она что, теперь всех мужчин будет сравнивать со своим лучником? Кристалис ощутила подступившую досаду и сожаление.

– Сомневаюсь, малыш, что у тебя хватит сил перенести меня в самую паршивую дыру в самом захудалом квартале Джокертауна, не говоря уж о рае.

Соколица подавила невольную улыбку и отвела глаза. Билли убрал ногу и уперся в Кристалис недобрым тяжелым взглядом. С языка у него уже готова была сорваться какая-то колкость, если бы не доктор Тахион, который плюхнулся на свободный стул рядом с Соколицей. Рэй бросил на Кристалис такой взгляд, что она немедленно поняла: этой реплики он ей не простит никогда.

– Дорогая…

Тахион склонился над рукой Соколицы, поцеловал ее и только потом приветственно кивнул всем остальным. Ни для кого не было секретом, что очаровательная летунья совсем вскружила такисианину голову. Он оказался настолько самоуверен, что упорствовал в своих домогательствах, и настолько тупоголов, что не оставил ее в покое даже после того, как Соколица неоднократно, вежливо, но твердо, давала ему от ворот поворот.

– Как прошла встреча с доктором Тессье? – поинтересовалась Соколица, изящным движением высвободив свои пальцы из руки Тахиона, когда стало понятно, что по собственной воле он их отпускать не намерен.

Такисианин нахмурился – не то от недовольства упорной холодностью красавицы, не то при воспоминании о посещении местного госпиталя.

– Чудовищно, – пробормотал он, – просто чудовищно. – Перехватив взгляд официанта, он жестом подозвал его к себе. – Принесите мне чего-нибудь холодненького, и чтобы побольше рому. – Он обвел взглядом столик. Вы что-нибудь будете?

Кристалис постучала алым ноготком – он походил на лепесток розы, парящий над костью, – по пустому бокалу.