Текст книги "Принцесса и Гоблин (др.перевод)"

Автор книги: Джордж МакДональд

Неудача поисков старой женщины не столько расстроила принцессу, сколько заставила крепко задуматься. Временами Айрин даже готова была согласиться с няней, будто всё это ей пригрезилось, но такая мысль не застаивалась у неё надолго. Принцесса гадала, удастся ли ей ещё когда-нибудь повидать прабабушку, и чувствовала себя очень несчастной от того, что не может отыскать её тот час же, как ей сильно этого захочется. А раз ей не удаётся доказать правоту своих слов, то и рассказывать она больше ничего никому не станет.

6. Маленький рудокоп

На следующий день над горой всё ещё висела широченная туча, и дождь лил как вода из переполненной губки. Принцессе ещё сильнее хотелось выйти из дому, и она едва не расплакалась, увидев, что погода по-прежнему ненастна. Но туман начал уже терять свой грязно-серый оттенок, в нём различались просветы; проходили часы – и эти просветы делались всё ярче, пока не засияли так, что было больно на них смотреть. А ещё позже, ближе к вечеру, солнце прорвалось на небо во всём своём великолепии, так что Айрин воскликнула, захлопав в ладоши:

– Гляди, гляди, Лути! Солнышко умылось. Посмотри, как оно ярко сияет! Дай же мне шляпку и веди на прогулку. Нянечка! Любимая нянечка! Как я счастлива!

Няня рада была угодить принцессе. Она и сама поспешила надеть шляпу и плащ, после чего повела свою питомицу из дому вверх по склону горы. Ведь дорога была такой каменистой и крутой, что вода на ней совершенно не застаивалась, поэтому всякий раз как только прекращался дождь, эта дорога почти сразу же оказывалась пригодной для прогулок. Облака рваными клочьями уносились прочь словно огромные, давно не стриженные бараны, чью шерсть солнце отбелило до боли в глазах. А в просветах между ними небо, только что омытое дождём, сияло наичистейшей голубизной. Деревья по краям дороги были увешаны каплями, искрящимися в солнечном свете как бриллианты. А вот кто не стал от дождя светлее и чище, так это ручьи, что стекали вниз по склону. Наоборот, они сменили свою кристальную чистоту на коричневый цвет грязи, но зато потерю в чистоте восполнили громкостью журчания – если не сказать, шума – ведь любой ручей, когда он разбух, уже не столь музыкален, как прежде. Но Айрин не переставала восторгаться бурными коричневыми потоками, извивавшимися вокруг неё, да и Лути разделяла её восторг – она ведь тоже истомилась в доме за три дня. Наконец она заметила, что солнце опустилось довольно низко, и сказала принцессе, что пришло время возвращаться. Она снова повторила это, потом снова, но всякий раз принцесса упрашивала её пройти ещё чуть-чуть вперёд – и ещё чуточку. Ведь спускаться вниз им будет гораздо легче, говорила принцесса, поэтому стоит им повернуть назад, как они сразу же будут дома. Так они шли всё вперёд да вперёд – то ради того, чтобы поближе взглянуть на нешуточный водопад, плавной дугой изливающийся над невредимой порослью папоротника, то ради того, чтобы подобрать с утёса блестящий камушек, а то для того, чтобы подсмотреть за какой-нибудь птичкой. Внезапно из-за спины надвинулась тень горной кручи и покрыла перед ними дорогу. Увидев её, няня вскрикнула, задрожала и, схватив принцессу за руку, развернулась и припустила вниз к дому.

– Почему мы так спешим, нянечка? – спросила бегущая рядом с ней Айрин.

– Нам сию минуту нужно быть дома.

– Но мы всё равно ещё много минут не будем дома.

К сожалению, это было правдой. Няня чуть не плакала. Они находились слишком далеко от дома. Им строжайше было приказано возвращаться в дом в следующую же секунду после захода солнца – а они оказались чуть ли не в миле выше по склону! Если его величеству, Айриному папе, об этом донесут, он непременно прогонит Лути, и разлука с принцессой разобьёт ей сердце. Неудивительно, что няня так торопилась. Но Айрин ни капельки не была испугана – она не знала, почему должна бояться. Девочка не переставая болтала, хотя болтать на бегу – занятие не из лёгких.

– Лути! Лути! Почему ты так быстро бежишь? Зубы у меня так и клацкают, и невозможно разговаривать.

– Так не разговаривай, – отвечала Лути.

Но принцесса не умолкала. То и дело она дёргала няню: погляди да погляди, – но Лути было не того, чтобы глядеть по сторонам, она бежала без оглядки.

– Погляди, Лути, ты разве не видишь этого забавного человечка, который выглядывает из-за скалы?

Лути только прибавила шагу. Скала, что привлекла внимание принцессы, стояла у самой дороги, и когда путники приблизились, то вместо человечка принцесса разглядела всего лишь каменную глыбу.

– Погляди, Лути! А там что за странное существо под тем засохшим деревом? Взгляни на него, Лути! Мне кажется, оно корчит нам рожи.

Лути приглушённо вскрикнула и побежала ещё быстрее – так быстро, что маленькие ножки Айрин уже не могли поспевать за ней, и принцесса с громким шлепком растянулась на земле. Уж очень круто свернула тропа, а они слишком быстро бежали! В общем, неудивительно, что Айрин принялась плакать. Няня готова была выйти из себя, но всё, что она могла позволить себе – это припустить вновь, как только поставила принцессу на ноги.

– Это кто ещё надо мной смеётся? – сказала принцесса, пытаясь сдержать слёзы. Коленки её саднили, дыхание прерывалось.

– Никто, дитя моё, – сердито ответила няня.

Но в этот момент где-то совсем рядом раздался взрыв злобного хихиканья, и хриплый невнятный голос, казалось, продребезжал:

– Неправда! Неправда!

– Ой! – взвизгнула няня и побежала так быстро, как только могла.

– Нянечка! Лути! Я больше не могу бежать. Давай немного пройдём шагом.

– Как же нам быть? – пролепетала няня в ответ. – Лучше я тебя понесу.

И она подхватила девочку, однако сразу почувствовала, что у неё не хватит силёнок  нести девочку бегом. Няня вновь поставила принцессу наземь, в отчаянии огляделась, громко всхлипнула и произнесла:

– Мы где-то неправильно свернули, и теперь я не знаю, где мы находимся. Мы заблудились, заблудились!

Ужас почти лишил её рассудка. Было слишком ясно, что они сбились с пути. Они оказались в какой-то узкой долине без всяких признаков человеческого жилья.

Айрин и не догадывалась, какая причина вызывает у няни столь сильный страх, ведь слугам строжайше запрещено было упоминать при девочке о гоблинах; однако, видя нянин испуг, принцесса тоже немного встревожилась. Но не успела она растревожиться по-настоящему, как услышала беззаботное посвистывание и опять успокоилась. Впереди появился мальчик, чей путь лежал из той долины прямо навстречу им. Он-то и посвистывал, а перед тем, как подошёл совсем близко, его свист сменился песней. И вот что запел мальчик:

 
«Дум! Бум! Дили-дон!
Молоточков перезвон!
Мы работаем в горах,
Нам во тьме неведом страх!
Тара-рара! Дуру-ду!
Добываем мы руду!
Раз, два, три! Вот так да!
Блещет золотом руда!
Где четыре, там и пять —
Нам легко её достать!
Шесть и семь, а следом восемь —
Мы у гоблинов не спросим!
Девять, десять, эге-гей —
Посильнее киркой бей!
Я весёлый рудокоп,
И меня боится коб!
Гоблин, гоблин, не ворчи,
Не шуми и не стучи!»
 

– Ты лучше сам не шуми, – довольно неприветливо произнесла няня, ибо одно лишь упоминание гоблинов в этот час и в этом месте бросало её в дрожь. К тому же мальчишка так дерзко о них отзывается! А вдруг они обидятся? Но услышал её мальчик или нет, а пения своего он не прекратил:

 
«Десять плюс ещё один —
Уж полно с рудой корзин.
До двенадцати дошли —
На поверхность их снесли.
До тринадцати бегом —
Много гоблинов кругом».
 

– Да тише ты! – пронзительно зашипела на него няня. Но мальчик, который был теперь совсем близко, продолжал:

 
«Жух-жах, ах, как жаль —
Первый гоблин убежал!
Гули-гули, вот герой —
Следом прочие гурьбой!
Гоблин, гоблин, га-га-га!
Необутая нога!
Тресь-лом, тресь-лом —
Через кручи в бурелом!»
 

– Так им! – сказал мальчик, поравнявшись с путниками. – Так им! Будут знать. Они терпеть не могут, когда поёшь, а этой песни прямо-таки не выносят. Сами-то они не умеют петь – голоса у них, что у ворон; вот им и не по вкусу, когда другие поют.

На мальчике был костюм рудокопа – с чудным колпачком на голове. Это был очень пригожий мальчик с глазами, тёмными как копи, в которых он трудился, и искрящимися, словно кристаллы горного хрусталя. Ему было лет двенадцать. Лицо его было бы красивым, вот только румянца ему не доставало, ведь он очень редко бывал на свежем воздухе и солнечном свету, а даже те растения, которые растут в темноте, выглядят бледными. Однако мальчик казался счастливым, весёлым и беззаботным – возможно, он воображал, будто одолел целую свору гоблинов; и когда он остановился, поравнявшись с принцессой и её няней, в его манерах не было ничего грубого или обидного.

– Я их заметил, когда поднимался сюда, – объявил он, – и я очень этому рад. Я знал, что они кого-то преследуют, но не мог догадаться, кого именно. Но пока я с вами, они вас не тронут.

– А ты кто такой? – спросила няня, задетая той фамильярностью, с которой мальчик заговорил с ними.

– Я сын Питера.

– Какого Питера?

– Питера-рудокопа.

– Не знаю такого.

– Всё равно я его сын.

– А с чего ты взял, будто гоблины тебя боятся?

– Потому что я не боюсь их.

– А какая разница?

– Если вы не боитесь гоблинов, то гоблины боятся вас. А я их не боюсь. В этом всё дело. Здесь, наверху, этого вполне достаточно. Под землёй всё по-другому. Под землёй даже такой песенкой их не проймёшь. Если кто-нибудь запоёт, они стоят и эдак жутко ухмыляются, и если тот забоится и пропустит хоть слово или скажет другое вместо того, которое нужно, они – ого-го! Уж они ему не спустят!

– А что они ему сделают? – спросила Айрин с дрожью в голосе.

– Не надо пугать принцессу, – вмешалась няня.

– Принцессу! – повторил маленький рудокоп и снял с головы свой чудной колпачок. – Прошу меня извинить, но вам ведь нельзя оставаться здесь так поздно. Каждый знает, что это против правил.

– Вот именно! – произнесла няня, вновь начиная плакать. – И я из-за этого непременно пострадаю.

– Ещё чего! – сказал мальчик. – Сами тогда будете виноваты. Принцесса – вот кто из-за этого пострадает. Надеюсь, они не слышали, что вы назвали её принцессой. А если слышали, то уж запомнят её – они ужас какие памятливые.

– Лути! Лути! – воскликнула принцесса. – Забери меня домой.

– Ты это, пожалуйста, перестань, – враждебно сказала няня мальчику. – Лучше скажи, что нам делать? Мы заблудились.

– Не следовало вам так поздно гулять. И с дороги вы бы не сбились, если бы не струсили, – ответил мальчик. – Пойдёмте. Я сейчас выведу вас на правильную дорогу. Могу я взять ваше маленькое высочество на руки?

– Возмутительно! – пробормотала няня, но не сказала этого слишком громко из боязни, что, рассердясь, мальчик в отместку расскажет о случившемся кому-нибудь в доме, а уж тогда вся история непременно достигнет королевских ушей.

– Нет, благодарю вас, – ответила Айрин. – Я прекрасно могу идти, только я не могу бежать так быстро, как няня. Лучше дайте мне вашу руку, а Лути пусть даст мне свою.

И она тут же устроилась между ними, держа каждого за руку.

– Теперь побежали, – сказала няня.

– Ни в коем случае, – ответил маленький рудокоп. – Хуже этого и придумать нельзя. Не побеги вы тогда, вы бы не сбились с дороги. А если вы побежите теперь, они сразу же бросятся за вами.

– Мне не хочется бежать, – сказала Айрин.

– Ты совсем не думаешь обо мне, – сказала няня.

– Думаю, Лути. Мальчик говорит, что они не тронут нас, если только мы не побежим.

– Это так, но если дома у нас узнают, что мы так поздно гуляли, меня прогонят, а это разобьёт мне сердце.

– Прогонят тебя, Лути! Кто прогонит тебя?

– Его величество, твой папа.

– Но я скажу ему, что это я во всём виновата. Ты ведь это подтвердишь, Лути.

– Станет он слушать!

– Тогда я заплачу и упаду перед ним на колени, и буду просить его не прогонять мою дорогую любимую Лути.

Няне успокоительно было слышать такие слова, и она больше ничего не сказала. Они шли, шагая как можно скорее, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не побежать.

– Мне хочется поговорить с тобой, – сказала Айрин маленькому рудокопу, – но получается так неудобно! Ведь я не знаю, как тебя зовут.

– Меня зовут Керди, маленькая принцесса.

– Какое забавное имя! Керди! А дальше?

– Керди Питерсон. А вас как зовут?

– Айрин.

– А дальше?

– Я не знаю, как дальше. Лути, как меня зовут дальше?

– У принцесс бывает только одно имя. Другие им не нужны.

– Тогда, Керди, ты можешь звать меня просто Айрин и никак дальше.

– Ну вот, дожили! – с негодованием промолвила няня. – Ни за что!

– А как же тогда он будет меня звать, Лути?

– Ваше королевское Высочество.

– Моё королевское Высочество! А что это такое? Нет, нет, Лути. Не хочу, чтобы меня так звали. Это имя мне не очень нравится – оно слишком длинное. Керди, зови меня Айрин.

– Хорошо, Айрин, – сказал Керди, украдкой поглядывая на няню. Ему доставляло удовольствие поддразнивать её. – Очень любезно с вашей стороны, что вы разрешили мне хоть как-то вас звать. У вас очень красивое имя.

Он ожидал, что няня снова встрянет, но, взглянув на неё, увидел, что та чем-то напугана. Няня уставилась на нечто, находящееся в нескольких ярдах впереди – как раз посреди тропинки, где та сужалась меж двух скал, так что пройти можно было только по одному.

– Но гораздо любезнее с вашей стороны взяться довести нас до дому, даже если нам и не по пути, – беспечно говорила Айрин.

– Пока что нам по пути, – возразил Керди. – А вот по ту сторону этих скал дорога поворачивает к дому моего отца.

– Надеюсь, вы не бросите нас, пока мы не будем в безопасности, – едва не возопила няня.

– Конечно, не брошу, – ответил Керди.

– О дорогой, добрый, любезный Керди! Я подарю вам поцелуй, когда мы придём домой, – сказала принцесса.

Няня хорошенько дёрнула её за руку – за ту самую, которую держала в своей руке. Но в этот момент нечто посреди тропы, выглядевшее словно здоровенный ком земли, сброшенный дождевым потоком, внезапно зашевелилось. Одну за другой выбросило оно четыре длинные конечности – вроде двух ручек и двух ножек, только было слишком темно, чтобы сказать с уверенностью, что это было на самом деле. Няня задрожала с головы до пят. Айрин покрепче ухватилась за руку Керди, а Керди вновь запел:

 
«Раз, два, три —
Бей, руби!
Четыре, пять —
Наступать!
Шесть, семь —
Нет проблем!
Девять, десять —
Нос не вешать!
Там не пушка,
Там лягушка —
Мелкота
Без хвоста!
Прочь с дороги,
Длинноногий —
Кыш, брысь,
Провались!
Свист! Гром!
Бой! Разгром!»
 

Произнеся последнее слово, Керди выпустил руку принцессы и бросился к загородившему проход существу, словно желая растоптать его. Существо дико подпрыгнуло и, подобно гигантскому пауку, вскарабкалось прямо на верхушку ближайшей скалы. Керди со смехом вернулся и вновь взял Айрин за руку. Она крепко-крепко ухватилась за него, но не издала ни звука, покуда они не оказались по ту сторону скал. Ещё несколько ярдов, и принцесса начала узнавать места, посреди которых они очутились, – и только тут посмела заговорить.

– Знаешь что, Керди? Мне не очень нравится твоя песенка: по-моему, она довольно грубая, – произнесла Айрин.

– Может и так, – отозвался Керди. – Я не задумывался над этим – сочинял и всё. Я её пою, потому что им она тоже не нравится.

– Кому не нравится?

– Кобам – мы их так называем.

– Ни слова больше! – вмешалась няня.

– Почему? – спросил Керди.

– Прошу, не надо. Пожалуйста, не надо.

– Ну, раз уж вы так вежливо меня просите, я, конечно же, не буду, хоть и не представляю, почему. Глядите! Вон там огни вашего большого дома – внизу под нами. Вы доберётесь туда за пять минут.

Керди оказался прав: без дальнейших приключений они дошли до дома, где никто так и не хватился няни с девочкой. Незамеченные никем из слуг, прокрались все трое к той двери, что вела на собственную половину принцессы. Няня кинулась было внутрь, даже не пожелав Керди спокойной ночи, но принцесса вырвала у неё свою руку и вернулась, чтобы обнять Керди за шею. Всё же няня была начеку; она попыталась оттащить девочку прочь.

– Лути! Лути! Я же обещала Керди поцелуй, – воскликнула Айрин.

– Принцесса не должна раздавать поцелуи. Это совершенно неприлично, – ответила Лути.

– Но я обещала, – настаивала принцесса.

– Это не тот случай – мальчик всего лишь рудокоп.

– Но это хороший мальчик, смелый мальчик, и он так нам помог. Лути! Лути! Я же обещала.

– Ты не должна была обещать.

– Лути, я обещала ему поцелуй.

– Ваше королевское Высочество, – сказала няня, внезапно напустив на себя чрезвычайно почтительный вид, – вы должны немедленно войти в дом.

– Нянечка, принцесса не должна нарушать своё слово, – сказала Айрин, отодвинулась подальше от двери и стала как вкопанная.

Лути не знала точно, что король сочтёт худшим – то, что принцесса не явилась домой сразу после захода солнца, или то, что она целует мальчика-рудокопа. Няня не догадывалась, что король, будучи таким же благородным, как и все прочие короли, посмотрел бы на вещи с совершенно иной точки зрения. Прогневался бы он, или нет, что принцесса целует мальчишку-рудокопа, – неизвестно, но вот уж чего бы он точно не одобрил, так это что принцесса нарушила своё слово хотя бы из-за всех гоблинов на свете. Но, повторяю, няня не была настолько благородной дамой, чтобы это сообразить, поэтому попала в затруднительное положение, ибо продолжай она настаивать, кто-нибудь услыхал бы принцессин плач и выбежал посмотреть, а тогда всё бы открылось. Но тут сам Керди пришёл няне на помощь.

– Не расстраивайтесь, принцесса Айрин, – сказал он. – Вы ведь не нарушите слова, если не станете целовать меня сегодня. Я приду в другой раз. Обещаю вам.

– О, Керди, благодарю тебя! – сказала принцесса и перестала плакать.

– Спокойной ночи, Айрин, спокойной ночи, Лути, – сказал Керди, развернулся и в минуту скрылся из виду.

– Хотела бы я на это посмотреть, – пробормотала няня, заводя принцессу в детскую.

– А ты и посмотришь, – сказала Айрин. – Будь уверена, Керди сдержит слово. Он обязательно придёт.

– Хотела бы я на это посмотреть! – повторила няня и больше ничего не сказала. Она не желала на ночь глядя вступать с принцессой в перепалку, разъясняя ей, что именно она имела в виду. И так здорово обрадованная, что пробралась в дом никем не замеченной да к тому же удержала принцессу от целования маленького рудокопа, она решила впредь быть повнимательнее. Её беспечность и так уже удвоила свалившуюся на неё заботу. Сначала единственным её страхом были гоблины, теперь же ей нужно будет оберегать принцессу ещё и от Керди.

7. Копи

Керди шел домой посвистывая. Он решил никому не рассказывать о встрече с принцессой из боязни доставить неприятности её няне, ибо хотя он и подсмеивался в душе над её нелепыми понятиями, но вовсе не желал ей вреда. Гоблинов по дороге он больше не встретил и вскоре уже крепко спал в своей постели.

Но посреди ночи он внезапно пробудился. Ему почудилось, что снаружи доносится какой-то странный шум. Мальчик сел и прислушался, затем встал с постели и, тихонько приоткрыв дверь, вышел из дому. Когда он украдкой заглянул за угол, то увидел под своим собственным окошком нескольких приземистых существ. Знакомые фигуры, ничего не скажешь, подумал Керди. Но едва начал он своё: «Раз, два, три!» – как они засуетились, бросились врассыпную и пропали в темноте. Мальчик рассмеялся и воротился в дом, вновь залез в постель и тут же крепко уснул.

Когда на следующее утро он проснулся и вспомнил ночное приключение, то пришёл к выводу, что поскольку раньше такого ещё не случалось, значит на этот раз гоблины здорово раздражены тем, что он взял принцессу под свою защиту и помешал им пугать и преследовать её. Но когда он одевался, то уже не думал об этом, так как враждебность гоблинов нисколько его не беспокоила.

А сразу же после завтрака они с отцом отправились в копи.

Они вошли в недра горы сквозь естественную расщелину под огромной скалой, в том месте, откуда вырывался на свет ручеёк. Несколько ярдов они шли прямо, затем ход поворачивал и круто уходил вниз, в самое сердце горы. Минуя многочисленные углы, загибы и разветвления, а по временам перебираясь по дощатым настилам через бездонные провалы, они шли в глубь горы, пока не добрались до того места, где оставили работу в прошлый раз. Здесь рудокопы добывали много видов ценной руды, ведь те горы изобиловали лучшими металлами. С помощью кремня, кресала и трутницы мальчик с отцом зажгли свои лампы, прикрепили их на голове и вскоре вовсю заработали кирками, лопатами и молотками. Отец и сын работали рядышком, но не в одной и той же штольне – штольнями называют коридорчики, прорубленные в толще породы, – потому что когда рудная жила не слишком широка, каждый рудокоп вынужден скалывать руду в своей штольне в одиночестве, словно в норе – такой узкой, чтобы только хватало места для работы, иногда даже в совершенно скрюченной позе. Когда же они, бывало, на минуту приостанавливали работу, то слышали со всех сторон, то ближе, то дальше, звуки работы своих товарищей, прорубающихся во всех направлениях внутри огромной горы: одни бурили в скальной толще отверстия, чтобы заложить порох и взорвать её, другие лопатами насыпали отбитую породу в корзины, которые выносились затем к выходу из копи, третьи стучали своими кирками. А иногда, если рудокоп находился в совершенно безлюдном месте, он мог услышать только лёгкое постукивание, не громче стучания дятла по дереву, ибо звук доносился с далёкого расстояния сквозь скальную твердь.

Работать было нелегко, ведь под землёй очень жарко, однако люди приноровились, и некоторые рудокопы, когда хотели заработать немного больше денег на свои личные нужды, оставались в руднике и после ухода своих товарищей, чтобы проработать всю ночь. Впрочем, отличить там ночь ото дня можно было только почувствовав усталость или желание спать, ведь ни один солнечный луч не проникал в эти сумрачные области. Те, кто оставался в копи на ночь после ухода своих товарищей, всё же рассказывали следующим утром, что всякий раз, как они останавливались, чтобы перевести дух, то слышали со всех сторон какое-то постукивание, словно в горе работало даже ещё больше народу, чем днём; и некоторые с тех пор вообще больше не оставались в горе на ночь – все прекрасно понимали, что те звуки производила деятельность гоблинов. Гоблины работали только по ночам, потому что день рудокопов был ночью гоблинов. Большинство рудокопов не на шутку боялись гоблинов, и среди них ходили жуткие рассказы о том обхождении, которое встречали те, кого гоблинам удавалось застать за ночной работой врасплох. Однако самые смелые из рудокопов, а к таковым принадлежали Питер Питерсон и Керди, который во всём подражал своему отцу, снова и снова могли оставаться в руднике на ночь, и хотя пару раз они сталкивались с несколькими блуждающими гоблинами, но всякий раз не преминули обратить их вспять. Как я уже говорил, главным средством от гоблинов были песенки, потому что гоблины ненавидели любое пение, а некоторые из песенок так просто не переносили. Я подозреваю, что сами гоблины не умели слагать стихи и петь песенки, оттого-то так сильно их не любили. Как бы то ни было, больше всего боялись гоблинов именно те, кто сам не мог сложить простенького стишка, ибо хотя и существовали кое-какие древние песенки, которые тоже могли подействовать, но было отлично известно, что только свежая песенка, сочинённая по всем правилам, была особенно ненавистна гоблинам и поэтому неминуемо обращала их в бегство.

Возможно, мои читатели захотят знать, с чего это гоблины работали ночи напролёт? Они же не люди, чтобы добывать руду на продажу. Но всё станет понятным, когда я сообщу о том, что случайно стало известно Керди этой же ночью.

Потому как Керди решился, если только отец позволит ему, остаться в копи на ночь после ухода всех рудокопов. На это Керди имел две причины: во-первых, он хотел заработать немного побольше, чтобы купить тёплую красную юбку для своей матери, которая как-то пожаловалась, что в эту осень горный воздух что-то раньше обычного стал морозным; и во-вторых, Керди надеялся, что ему удастся выяснить, какую такую пакость замышляли гоблины в прошлую ночь под его окошком.

Когда он рассказал о своём желании отцу, тот не возражал, ибо не сомневался в храбрости и находчивости своего сына.

– Жаль, что и я не смогу остаться с тобой, – сказал Питер, – но я хочу этим вечером отдать визит священнику, и, кроме того, у меня весь день сильно болела голова.

– Мне очень жаль, отец, – сказал Керди.

– А, не переживай. Ты ведь не будешь забывать об осторожности, не правда ли?

– Да, отец, я буду настороже, обещаю тебе.

Керди был единственным, кто решил остаться в руднике. Около шести часов вечера остальные рудокопы стали собираться наверх, и каждый пожелал ему спокойной ночи, напомнив при этом, чтобы он посматривал по сторонам – ведь все они очень любили мальчика.

– И не забывай своих песенок, – сказал один.

– О нет, не забуду, – ответил Керди.

– Что за беда, если и забудет, – сказал другой. – Когда понадобится, так он тут же насочиняет новых.

– Да, но на это уйдёт время, – возразил третий, – и пока они будут вариться у него в котелке, гоблины как раз на него насядут.

– Уж я постараюсь, – ответил на это Керди. – Им меня не испугать.

– Нам это отлично известно. – С этими словами рудокопы его покинули.

8. Гоблины

Некоторое время Керди проворно работал, собирая лопатой в кучу всю руду, которую он сколол за день, чтобы утром вынести её наверх. Керди слышал беспрестанное постукивание гоблинов, но не обращал на него никакого внимания, так как оно доносилось из толщи каменных стен горы. К полуночи Керди сильно проголодался, поэтому опустил свою кирку, достал ломоть хлеба, который с самого утра положил для сохранности в одну старую выемку в скале, уселся на груду руды и съел свой ужин. Затем он откинулся на спину, чтобы минут пять отдохнуть, перед тем как начать снова, и прислонился затылком к стене. Но не пролежал Керди в этом положении и минуты, как услышал нечто такое, что заставило его навострить уши. Это прозвучало словно голос внутри скальной толщи. Спустя мгновение голос послышался вновь. Голос гоблина – в этом не было никакого сомнения! И теперь мальчик смог различить слова.

– Не лучше ли нам убраться отсюда сейчас же? – произнёс этот голос.

Ему отозвался ещё кто-то – голосом более грубым и низким:

– Спешка ни к чему. Этой ночью негодный маленький крот сюда не пробьётся, даже если будет работать ещё упорнее. Он и понятия не имеет, где тут самое тонкое место.

– Но ты всё ещё думаешь, что жила действительно доходит до самого нашего жилища? – сказал первый голос.

– Да, но только порядком дальше того места, до которого он сейчас добрался. Нанеси этот негодник удар немного в сторонке – как раз вот здесь, – сказал басистый гоблин, стукнув по тому самому камню, к которому Керди прислонил голову, – он бы пробился прямёхонько сюда, но сейчас-то он в парочке ярдов поодаль, и если всё так же будет следовать жиле, неделя пройдёт, прежде чем она выведет его к нам. Вон где кончается жила – долгонько ещё. Но нам и впрямь следует переселиться уже сегодня. Ты, Хельфер, бери тот большой сундук. Это ведь твоя работа, сам понимаешь.

– Да, папаша, – сказал уже третий голос. – Только вы помогите мне взвалить его на спину. Ужасно тяжёлый.

– Да уж, не торба, набитая дымом. Да только и ты, Хельфер, крепок, что гора.

– Так-то оно так, папаша. Я и сам знаю, что на многое гожусь. Но я не могу нести такую тяжесть, если ноги мои не согласны.

– Это твоё слабое место, не правда ли, сынок?

– Не твоё ли тоже, папаша?

– Что ж, честно признать, это слабое место всех гоблинов. Почему наши ноги так размягчились, я, доложу вам, не имею ни малейшего представления.

– Особенно принимая во внимание, что голова у тебя такая крепкая, отец.

– Да уж, сынок. Гордость гоблина – это его голова. Только подумайте – эти ребята с поверхности вынуждены надевать шлем и прочие побрякушки всякий раз, как идут сражаться. Ха-ха!

– Но вот почему мы не носим обуви как они, а, отец? Я бы не прочь обуться – особенно когда на шее у меня такой тяжеленный сундук.

– Понимаешь, мода у нас не та. Король же не носит обуви.

– Так королева носит.

– Носит, но только как знак отличия. Видишь ли, первая королева – я хотел сказать, первая жена короля, – вообще-то носила обувь, но это оттого, что она была из верхних; поэтому, когда она умерла, следующая королева решила: «А чем я хуже?» – и тоже стала носить обувь. Это всё от гордости. Остальным-то женщинам она ни за что не позволит обуться.

– Я бы и так не обулась, нет, ни за что! – произнёс самый первый голос, который, по всей вероятности, принадлежал матери семейства. – Удивляюсь, почему ни первая королева жить не могла без обуви, ни вторая?

– Говорят тебе, что первая королева была из верхних, – прозвучал ответ. – Насколько я знаю, это единственная глупость, в которой повинен его величество. Ну, стоило ли ему жениться на этой чужестранке – ведь её сородичи наши исконные враги.

– Он, я думаю, влюбился в неё.

– Фуй-фуй! Он совершенно счастлив нынче с женщиной из своего собственного народа.

– Она ведь очень быстро умерла? Может, они её задразнили до смерти?

– Как бы не так! Король боготворил следы её ног.

– Тогда отчего же она умерла? Воздух наш был не по ней?

– Она умерла после рождения молодого принца.

– Ну и глупо поступила! Мы так никогда не делаем! Это, наверно, оттого, что обувалась.

– Чего не знаю, того не знаю.

– А почему они там наверху всегда обуваются?

– А, вот это разумный вопрос, и я на него отвечу. Но чтобы ты поняла, я должен раскрыть один секрет. Я как-то подсмотрел, как выглядят ноги королевы.

– Босые?

– Да, босые.

– Ух, ты! Неужто? И как это случилось?

– Неважно, как случилось. Она-то не знала, что я видел её ноги. И что ты думаешь? На них были цыпочки!

– Цыпочки! А что это?

– Хороший вопрос! Я бы и сам не знал, если бы не увидел королевиных ног. Только представьте себе! Самые кончики её ступней были расщеплены на пять или шесть тонких отростков!

– Какой ужас! И как только король мог полюбить такую!

– Ты забываешь, что она носила обувь. Потому-то и обувалась. Из-за этого все мужчины и женщины там наверху тоже обуваются. Они не выносят вида своих голых ног.

– Ага, теперь понятно. И если тебе, Хельфер, снова захочется обуться, я тебе по ногам так и врежу – будь уверен.

– Ой, нет, не надо, мамочка!

– Ну, так забудь про обувь.

– Но с таким большущим ящиком на шее...

Последовал дикий крик, который, как догадался Керди, был ответом старшего сыночка на удар мамаши по его ногам.

– Ну и ну, я никогда ещё не узнавал так много зараз, – послышался четвёртый голос.

– Да уж, твои познания далеки от вселенских размеров, – ответил отец. – Тебе исполнилось лишь пятьдесят в прошлом месяце. Ты, значит, возьмёшь на себя кровать с матрацем. Вот закончим наш ужин, и сразу же снимемся с места. Ха-ха-ха!