Текст книги "Труды. Джордано Бруно "

Автор книги: Джордано Бруно

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 34 страниц)

Вот каковы, следовательно, миры и вот каково небо, то самое небо, которое мы видим вокруг нашего шара, который не менее других является великолепной светящейся звездой. Миры же, как они нам кажутся, различаются по блеску и свету и расположены на известных расстояниях друг от друга; и ни один из них не ближе к другому, чем луна к земле или земля к солнцу; так что противоположность не разрушает другую, но питает ее, а подобное не мешает другому, но уступает ему место. Таким образом в известных пропорциях, в известных промежутках времени этот наш наихолоднейший шар греется на солнце той или иной стороной, тем или другим своим ликом; и с известными переменами он ступает место соседней земле, которую мы называем луной, или заставляет ее уступить место ему, в то время как одно или другое из этих тел становится дальше от солнца или ближе к нему, почему Тимей и другие пифагорейцы называли луну противоземлей.

На этих мирах обитают живые существа, которые возделывают их, сами же эти миры – самые первые и наиболее божественные живые существа вселенной; и каждый из них точно так же составлен из четырех элементов, как и тот мир, в котором мы находимся, с тем только отличием, что в одних преобладает одно активное качество, в других же – другое, почему одни чувствительны к воде, другие же к огню. Кроме четырех элементов, из которых составлены миры, существует еще эфирная область, как мы говорили, безмерная, в которой все движется, живет и прозябает. Этот эфир содержит всякую вещь и проникает в нее; поскольку он содержится внутри состава, т. е. составляет часть сложного, он называется обычно воздухом, который есть этот пар вокруг вод и внутри земли, заключенный между высочайшими горами, способный образовать густые тучи и бурные южные и северные ветры. Поскольку же он чистый и не составляет части сложного, но есть то место, в котором содержатся и движутся мировые тела, он называется эфиром в собственном смысле слова, берущим свое наименование от движения71. Этот эфир, хотя он по своей сущности ничем не отличается от того, который находится внутри земли, тем не менее носит другое название, подобное тому, как тот, который окружает нас, называется воздухом, тот же, который в известном смысле составляет нашу часть, входя в состав нашего тела или находясь в легких, артериях и других углублениях и порах, называется дыханием. Тот же эфир вокруг холодного тела сгущается в пар, вокруг же очень горячей звезды утончается как бы в пламя, которое невидимо, если не соединяется с плотным телом, зажженным от сильного жара звезды. Таким образом эфир сам по себе и не своей собственной природе не имеет определенных качеств, но получает их все от соседних тел и переносит их от активных принципов в своем движении вдоль горизонта. Таким образом мы показали, каковы миры и каково небо, и я думаю, что вы освободились не только от своих настоящих сомнений, но и от бесчисленного множества других и получили принцип для многих правильных умозаключений в области физики. Я предоставляю вам решить, не находите ли вы некоторые мои положения не вполне доказанными; но все же я думаю, что если вы их беспристрастно рассмотрите, то вы найдете, что если они не являются абсолютно истинными, то все же гораздо более правдоподобны, чем противоположное мнение.

Альбертин. Продолжай дальше, Филотей, я тебя слушаю.

Филотей. Таким образом мы ответили также на шестой аргумент, который по поводу касания различных миров в одной точке спрашивает, какая вещь могла бы заключаться в этих треугольных пространствах, которая не имела бы природы ни неба, ни элементов. Ибо мы имеем одно небо, в котором миры занимают свои пространства, области и расстояния; оно простирается по всему, проникает во все и содержит все, соприкасается со всем и не оставляет ни одного пустого песта, если только то место, по которому движется все, и пространство, по которому пробегает все, тебе не угодно будет называть пустотой, как это делают многие, или же первым носителем, который подразумевается в этой пустоте, поскольку он не занимает места ни в какой части (если тебе угодно будет различать егоразумом в чисто логическом или отрицательном смысле – но не по природе и сущности – от тела и бытия). Так что нет ничего, что не находилось бы в конечном или бесконечном месте, будь оно телесное или бестелесное, согласно своему целому или частям; это бесконечное место есть не что иное, как пустота, которую, если мы желаем понимать ее как устойчивую вещь, мы называем эфирным полем, содержащим миры; если же мы желаем понимать ее как плотную вещь, называем пространством, содержащим эфирное поле и миры, в противоположность тем, которые по малейшему поводу начинают измышлять круги-деференты, божественные материи, редкие и плотные части, обладающие небесной природой, пятые сущности и другие фантастические названия, лишенные всякого содержания и смысла.

По поводу седьмого аргумента мы говорим, что бесконечная вселенная одна, которая непрерывна и составлена из эфирных областей и миров, но что миров бесконечное множество, которые постигаются и находятся в различных областях вселенной, согласно тем же основаниям, по которым наш мир постигается и находится в определенной области ее; об этом мы говорили недавно с Эльпином, доказывая и подтверждая то, что говорили Демокрит, Эпикур и многие другие, созерцавшие природу более открытыми глазами и не оставшиеся глухими к внятным голосам ее.

А потому перестань уклоняться от доводов, кои

Могут тебя новизной испугать, но скорее суждением

Острым ты взвесь их; и, если найдешь, что они справедливы,

Руку мне дай, если ж ложны они, против них ополчайся.

Так как и там, за пределами здешнего мира, пространство

Всюду лежит без конца, то исследовать свойственно духу:

Что там такое? Проникнуть туда домогается ум наш

И своевольный, свободный полет свой туда направляет.

Прежде всего, как сказал я, нигде, ни в каком направлении -

Ни наверху, ни внизу под ногами, ни вправо, ни влево -

Не существует границ никаких. Указует на это

Самое дело, и суть бесконечности то подтверждает72.

Восьмой аргумент утверждает, что природа стремится сокращаться. Но на самом деле, поскольку простирается наш опыт относительно больших и малых миров, мы совершенно не замечаем этого, ибо наш глаз, не видя пределов, побеждается безмерным пространством, представляющимся ему; он смущается количеством звезд, которое увеличивается все больше и больше, так что наши чувства остаются в нерешительности, в то время как разум принуждает нас присоединять пространство к пространству, область к области, мир к миру.

Вследствие этого невероятным должно почитаться,

Будто бы там, где простерта кругом бесконечность пространства,

Там, где в бесчисленных числах бездонная масса зачатков

В вечном броженьи находится, вечным движеньем гонима,

Образовался один только мир наш земной с небесами,

А потому непременно ты должен со мной согласиться,

Что где-нибудь во вселенной, в объятиях жадных эфира

Есть, кроме нас, и другие скопленья материи вечной73.

Девятый аргумент утверждает и не доказывает, что бесконечной активной способности не соответствует бесконечная пассивная способность, что не может быть бесконечной материи и бесконечного пространства; он утверждает, что вследствие этого не может быть никакого соотношения между творцом и деятельностью, что деятель может развить бесконечную деятельность без того, чтобы она была сообщена природе, – но все это остается недоказанным и содержит в себе открытое противоречие. Хорошо, поэтому, сказал поэт:

Далее: где существует запасов материи столько,

Где есть довольно пространства и нет недостатка в причинах,

Там возникать, нарождаться должно что-нибудь непременно.

Если количество телец первичных настолько несметно,

Что человечества жизни нехватит для их исчисленья,

И одинаки природа и силы, которые могут

Всюду в пространстве разбрасывать тельца таким же порядком,

Как и разбросаны здесь они, – согласиться ты должен,

Что существуют иные земные миры во вселенной,

Как и иной род людей и иные породы животных74.

На десятый аргумент мы возразим, что общение граждан различных миров представляется благом в столь же малой степени, как то, чтобы все люди стали одним человеком или чтобы все животные стали одним животным. Да и опыт показывает нам, что для обитателей этого мира оказалось лучше всего то, что природа разделила различные народы морями и горами; и когда благодаря человеческому искусству было установлено между ними общение, то это оказалось скорее злом, чем благом, так как благодаря этому пороки увеличились гораздо больше, чем добродетели. Об этом прекрасно пишет трагический поэт75 в своей жалобе:

Хорошо разделенные мира концы

Воедино связал фессалийский корабль

И морю удары терпеть приказал,

И к прежним страхам прибавился страх

Пред пучиной морей.

На одиннадцатый аргумент мы ответим так же, как и на пятый; ибо каждый из миров занимает свое место в эфирном поле таким образом, что ни один не касается и не сталкивается с другим; но они пробегают свои пути и расположены друг от друга на таких расстояниях, что ни один из них не разрушает другого, но они взаимно подкрепляют друг друга.

Двенадцатый аргумент утверждает, что природа размножается и увеличивается лишь путем порождения таким способом, что один индивидуум в качестве родителя порождает другого в качестве сына. Мы ответим, что это не является истиной, применимой ко всем явлениям, ибо из одной лишь массы благодаря деятельности одного лишь творца получается множество различных ваз, имеющих бесконечно разнообразные формы и рисунки. Я уже не говорю о том, что при гибели и обновлении какого-либо мира животные, как совершенные, так и несовершенные, первоначально возникают благодаря могуществу сил самой природы, без всякого акта порождения.

Тринадцатый и последний аргумент утверждает, что если этот или какой-либо иной мир носит совершенный характер, то это исключает существование Разрушь выпуклые и вогнутые поверхности, которые ограничивают изнутри и извне элементы и небеса. Сделай для нас смешными круги-деференты и неподвижные звезды. Разбей и сбрось на землю с шумом и громом посредством убедительных доводов эти, столь уважаемые слепой толпой, алмазные стены первого движимого и последней выпуклой поверхности. Уничтожь убеждение в том, что земля является единственным центром. Уничтожь позорную веру в пятую сущность. Подари нам учение, что другие звезды и миры, которые мы видим, составлены точно так же, как и эта наша звезда и мир. Доказывай нам неустанно, что существует бесконечное количество не только больших и обширных миров, но также и других, меньших. Разбей внешние двигатели вместе с краями этих небес. Открой нам дверь, через которую мы могли бы видеть все остальные звезды, подобные нашей. Покажи нам, что в эфире существуют другие миры, подобные нашему. Сделай для нас сным, что движение всех мировых тел происходит вследствие действия внутренней души, для того чтобы при свете этого созерцания мы могли верными шагами шествовать вперед по пути познания природы.

Филотей. Что ты скажешь, Эльпин, по поводу того, что доктор Буркий не захотел с нами согласиться ни раньше, ни потом?

Эльпин. Особенностью живого ума является то, что ему нужно лишь немного увидеть и услышать, для того чтобы он мог потом долго размышлять и многое понять.

Альбертин. Хотя мне до сих пор еще не удалось увидеть все тело светлой планеты, тем не менее я вижу по излучаемому им свету, который проникает через узкие отверстия закрытых окон моего ума, что оно подобно солнцу, а не светит искусственным светом софистической лампы или отраженным светом луны или другой планеты. Поэтому я готовлюсь в будущем лучше изучить его.

Филотей. Ваша дружба мне будет очень приятна.

Эльпин. Теперь же пойдем к вечерней трапезе.

Конец пяти диалогов

о бесконечности, вселенной и мирах

Джордано Бруно (1548-1600)

МАТЕРИАЛЫ ПРОЦЕССА

ЧАСТЬ I.

ДОКУМЕНТЫ ВЕНЕЦИАНСКОЙ ИНКВИЗИЦИИ

ЧАСТЬ II.

ВЫДАЧА ДЖОРДАНО БРУНО РИМСКОЙ ИНКВИЗИЦИИ

ЧАСТЬ III.

СОЖЖЕНИЕ ДЖОРДАНО БРУНО

ПИСЬМО ЦЕЗАРЯ ФУКАРА К ДОМЕНИКО БЕРТИ

об открытии протоколов венецианской инквизиции

2 января 1862 г.

С величайшим удовольствием я исполняю вашу просьбу и сообщаю сведения о процессе Джордано Бруно в святой службе инквизиции.

В 1858 г. наш благородный друг Николо Томазео просил меня оказать вам содействие в поисках документов, относящихся к итальянским философам. Сообщаю, что в архиве Совета Мудрых, или суда над еретиками, в Венеции хранятся материалы некоторых процессов XVI века, непосредственно относящихся к истории философии и религиозной реформации. Сообщаю также, что в свое время мне крайне трудно было добиться разрешения изучать их. Однако как только эта возможность представилась, я снял копии с документов. Это было сделано мною в 1848-1849 гг., когда открылся доступ к архивам.

После восстановления иноземного владычества архивы вновь стали недоступными. При этих-то обстоятельствах меня, в силу декрета от 20 декабря 1849 г., отстранили от научно-исследовательской работы как лицо, сильно скомпроментированное перед законным правительством. В связи с этим я был вынужден 20 января 1850 г. вернуть полностью все документы, взятые из архивов для исследовательской работы. В их числе были и протоколы процесса Джордано Бруно.

Позже я всецело отдался палеографическим изысканиям по истории Италии в средние века и не имел возможности заняться подготовкой к изданию вывезенных из Италии копий документов.

Оставляю на вашу долю, дорогой друг, счастье опубликовать материалы, освещающие жизнь и философские идеи Джордано Бруно на основании его собственных слов, закрепленных в этих документах.

(Берти, 1868, с. 19-20)

I. ДОКУМЕНТЫ

ВЕНЕЦИАНСКОЙ ИНКВИЗИЦИИ

Первый допрос Джордано Бруно

26 мая 1592 г.

Председатель – Алоизи Фускари.

Присутствовали – Лодовико Таберна, апостолический нунций;

Лауренцио Приули, патриарх Венеции;

Габриэле Салюцци, магистр-инквизитор.

В присутствии указанных лиц был введен человек среднего роста, с каштановой бородой, на вид лет сорока. Ему предложено принести присягу. Он поклялся, возложив руки на Евангелие. Когда его увещевали говорить правду, прежде чем подвергнется дальнейшему допросу, -

Сказал от себя: – Я буду говорить правду. Много раз мне угрожали предать суду этой святой службы. Я всегда считал это шуткой, ибо готов дать отчет о себе.

Добавил к допросу: – В прошлом году, когда я находился во Франкфурте, я получил два письма от сеньора Джованни Мочениго, венецианского дворянина. В них он передавал приглашение приехать в Венецию, желая, как он писал, чтобы я обучил его искусствам памяти и изобретения, обещая мне хороший прием и уверяя, что я буду прекрасно вознагражден. Я приехал семь или восемь месяцев тому назад. Я обучал его различным понятиям, относящимся к этим двум наукам. Сперва я поселился не в его доме, а затем переехал в его собственный дом. Убедившись, что я выполнил свои обязательства и достаточно обучил его всему, что он от меня требовал, я решил вернуться во Франкфурт, чтобы издать некоторые свои работы, и в прошлый четверг я попросил у него разрешения уехать. Узнав об этом, синьор Мочениго заподозрил, что я хочу покинуть его дом, чтобы обучать других лиц тем же самым знаниям, которые преподавал ему и другим, а вовсе не для того, чтобы ехать во Франкфурт, как сказано было мною. Он всеми силами старался удержать меня. Когда же я решительно настаивал на своем желании уехать, он сперва стал жаловаться, будто я не обучил его всему, чему обещал, а затем начал угрожать, заявляя, что если я не пожелаю остаться добровольно, он найдет способ задержать меня…

На следующий день, – это была пятница, – синьор Джованни, видя, что я настаиваю на желании уехать и уже отдал распоряжение о своих делах и приготовил вещи для отправки во Франкфурт, ночью явился ко мне, когда я уже был в постели, под предлогом, будто желает поговорить со мною. Когда он вошел, с ним оказался его слуга, по имени Бартоло, вместе с пятью или шестью, как я полагаю, гондольерами, которые проживают по соседству.

Он заставил меня подняться с постели и отвел на чердак. Там меня заперли, причем Джованни заявил, что намерен задержать меня и заставить обучить его понятиям, относящимся к запоминанию слов, а также понятиям геометрии, обучения которым он добивался с самого начала, и затем предоставить мне свободу, в противном же случае мне угрожают большие неприятности.

В ответ на это я продолжал доказывать, что, по моему убеждению, обучил его достаточно и даже больше, чем обязался, и не заслужил подобного обращения. Он оставил меня взаперти до следующего дня. Затем явился капитан с несколькими неизвестными мне людьми и велел им отвести меня вниз в подземное помещение. Там меня оставили до ночи. После этого явился другой капитан и отвел меня в тюрьму святой службы. Я убежден, что меня подвергли заключению стараниями означенного Джованни. Он питал злобу по указанным выше причинам и, повидимому, сделал на меня какой-то донос.

Был спрошен: – Какое имя дано ему при крещении, какое его прозвище, из какого сословия или чей сын, откуда родом, какой нации, какая профессия была его самого и его отца?

Ответил: – Мое имя Джордано, из рода Бруни из города Нолы, расположенного в двенадцати милях от Неаполя. В этом городе родился и воспитывался. Мои занятия – литература и все науки. Имя моего отца – Джованни, моей матери – Фраулисса Саволина. Отец по своему занятию был военным. Он уже умер, как и моя мать.

Добавил к допросу: – Мой возраст около сорока четырех лет. Я родился, как мне это известно от родных, в 48-м году. Обучался в Неаполе литературе, логике и диалектике до четырнадцати лет, а также посещал публичные чтения некоего лица, называвшего себя уроженцем Салерно, и частным образом брал уроки логики у отца августинца по имени Теофило да Вайрано, позже преподававшего метафизику в Риме.

Четырнадцати или пятнадцати лет я вступил послушником в орден доминиканцев, в монастырь св. Доминика в Неаполе. Меня принял тогдашний отец настоятель монастыря по имени магистр Амброзио Паскуа. По истечении года послушничества я был допущен к монашескому обету и, сколько помнится, со мною вместе обет принял только один послушник.

Затем, в надлежащий срок, я был рукоположен в сан священника и отслужил первую обедню в Кампаньи, городе того же королевства (Неаполитанского. – В. Р.) довольно далеко от Неаполя, и находился там в монастыре того же ордена, посвященном св. Варфоломею. Состоя в том же доминиканском ордене, где получил посвящение, я совершал обедню и другие службы до 76-го года, будучи в повиновении у начальствующих лиц этого ордена и монастырских настоятелей.

В 1576 году, следующим за годом юбилея, я находился в Риме, в монастыре делла Минерва, в повиновении у магистра Систо ди Лука, прокуратора ордена. Я прибыл, чтобы представить оправдания, так как дважды был предан судув Неаполе, первый раз за то, что выбросил изображения и образа святых и оставил у себя только распятие, и за это был обвинен в презрении к образам святых, а второй раз – за то, что сказал одному послушнику, читавшему историю семи радостей в стихах, – какую пользу может принести ему эта книга, и пусть выбросит ее, и займется лучше чтением какой-нибудь иной книги, например житий святых отцов.

В то время, когда я прибыл в Рим, это дело возобновилось в связи с другими обвинениями, содержание которых мне неизвестно. Вследствие этого я покинул духовное звание, снял монашескую одежду и уехал в Ноли в Генуэзской области. Там я провел четыре или пять месяцев, занимаясь преподаванием грамматики молодым людям.

Второй допрос Джордано Бруно

30 мая 1592 г.

Председатель – Алоизи Фускари.

Присутствовали – инквизитор и Ливио Пассеро, аудитор апостолического нунция.

Ему сказано: – Пусть расскажет и изложит, куда отправился после отъезда из Ноли, в какие области и страны, в каких городах и странах находился, чем занимался и что делал.

Ответил: – Как уже сказано мною, я находился в Ноли приблизительно четыре месяца, преподавая грамматику детям и читая о сфере некоторым дворянам.

Затем я уехал оттуда и прибыл сперва в Савону, где провел около 15 дней, а из Савоны направился в Турин. Не найдя подходящего для себя занятия, я прибыл по реке По в Венецию. Здесь я провел полтора месяца во Фреццари, наняв комнату в доме служащего в арсенале. Имени его не знаю. В это время я напечатал книжку, под названием “О знамениях времени”. Книжку я издал с целью заработать немного денег на существование. Эту работу я сперва представил на рассмотрение почтенному отцу магистру Ремиджио из Флоренции.

Покинув Венецию, я отправился в Падую, где встретил нескольких знакомых монахов-доминиканцев. Они советовали мне снова надеть монашеское одеяние. Хотя я и не собирался вернуться в орден, все же, по их мнению, лучше было бы путешествовать в монашеском одеянии, чем без него. Согласившись с этим, я отправился в Бергамо и заказал себе белую одежду из хорошего сукна. Поверх нее я носил плащ, сохранившийся со времени отъезда из Рима. В этой одежде я отправился по дороге, ведущей в Лион.

Прибыв в Шамбери, я остановился в монастыре своего ордена. Меня приняли очень холодно. Я разговорился об этом с монахом-итальянцем, находившимся там, и он мне сказал: – Имейте в виду, что в этой стране вы нигде не встретите радушного приема и, сколько бы вы не ходили по стране, – чем дальше, тем все менее радушный прием будете встречать.

Ввиду этого я направился в Женеву.

Прибыв туда, я остановился в гостинице. Немного спустя маркиз де Вико, неаполитанец, находившийся в этом городе, спросил меня, кто я такой и явился ли сюда для того. чтобы остаться, принять и исповедывать религию этого города. Я рассказал о себе и причинах, по которым вышел из монашеского ордена, и объяснил, что не намереваюсь переходить в религию этого города, так как не знаю, что это за религия. Я сказал также, что рассчитываю остаться здесь, желая жить свободно и в безопасности, и ни для какой иной цели.

Он убедил меня снять, во всяком случае, монашеское одеяние, которое я продолжал носить. Я купил сукна, заказал чулки и другие принадлежности одежды. Маркиз, вместе с другими итальянцами, подарил мне шпагу, плащ, шляпу и другие необходимые принадлежности одежды.

Они обеспечили мне работу для добывания средств к жизни. Я занимался исправлением печатных оттисков в типографии. Так я провел в этой работе около двух месяцев. Я всегда посещал проповеди и чтения, произносившиеся и читавшиеся в этом городе как итальянцами, так и французами. Среди других я часто посещал чтения и проповеди Николо Бальбани Лукканца, толковавшего послания св. Павла и объяснявшего Евангелие.

Между тем мне сказали, что нельзя долго находиться в этом городе, если я не решу принять религию этого города, без чего не смогу найти никакой поддержки с их стороны. Поэтому я решил уехать оттуда. Я отправился в Лион, где находился в течение месяца. Не найдя возможности зарабатывать на необходимое пропитание и насущные потребности, я переехал в Тулузу, где находится знаменитая высшая школа.

Здесь я познакомился с образованными людьми и меня пригласили читать о сфере многим ученикам. Наряду с этим я преподавал в течение шести месяцев и философию. Между тем в этом городе освободилась должность ординарного профессора философии, занимаемая по конкурсу. Я добился получения ученой степени магистра искусств, заявил о намерении участвовать в конкурсе, был допущен, утвержден и читал в этом городе лекции непрерывно в течение двух лет. Предметом преподавания была книга Аристотеля “О душе” и другие философские чтения.

Однако я вступал в диспуты, опубликованные мною, и предлагал на обсуждение тезисы.

После этого, из-за гражданских войн, я был вынужден уехать и направился в Париж. Здесь я объявил конкурс экстраординарных лекций, чтобы со мною могли познакомиться и узнать меня. Я прочел тридцать лекций. Предметом чтения я избрал тридцать божественных атрибутов, изложенных св. Фомой [Аквинским] в первой части [“Свода богословия”]. Затем мне предложили читать ординарные лекции, но я отказался и не захотел принять их, так как в этом городе ординарные профессора обязаны посещать обедню и другие богослужения. Я всегда избегал этого, так как знал, что отлучен от церкви за выход из ордена и снятие монашеского одеяния.

Когда я читал ординарные лекции в Тулузе, меня не принуждали посещать обедню, как это требовалось в Париже, если бы я согласился читать ординарные лекции.

Чтение экстраординарных лекций создало мне такое имя, что король Генрих III приказал однажды вызвать меня и задал вопрос, – приобрел ли я память, которой обладал и о которой говорил в лекциях, естественным путем или математическим искусством. Я дал ему объяснения. Из того, что я ему сказал и доказал, он сам убедился, что это результат науки, а не магии. После этого я напечатал книгу о памяти под названием “О тенях идей” и посвятил его величеству. В связи с этим он назначил меня экстраординарным профессором с постоянным вознаграждением.

В этом городе я провел, занимаясь, как уже сказал, преподаванием, около пяти лет.

Вследствие волнений, возникших затем, я получил разрешение уехать и отправился в Англию с письмом от короля, чтобы находиться при после его величества сеньоре Мовисьер, которого звали Мишель де Кастельно. В его доме я не имел никаких обязанностей, кроме того, что состоял при нем в качестве его дворянина. Я провел в Англии два с половиной года. В течение этого времени я не бывал у обедни, не исключая и тех случаев, когда служба происходила в доме, и не посещал обедни ни в доме, ни вне его, как и проповедей, по указанным выше причинам.

Когда посол возвратился к королевскому двору во Францию, я сопровождал его в Париж, где пробыл еще год, при тех вельможах, с которыми имел знакомства, но большую часть времени жил на собственные средства. Уехав из Парижа вследствие волнений, я направился в Германию. Сперва я остановился в Майнце, или Магонце, архиепископском городе, столице первого курфюрста империи. Здесь я провел двенадцать дней.

Не найдя ни здесь, ни в близком отсюда городе Висбадене подходящего занятия, я отправился в Виттенберг, в Саксонию, где застал две партии. К одной из них принадлежали философы кальвинисты, к другой – богословы лютеране. Ко второй примыкал доктор Альбериго, профессор права, из Анконской Марки, с которым я познакомился еще в Англии. Он оказал мне покровительство и помог получить курс лекций по “Органону” Аристотеля. В течение двух лет я читал эти лекции, как и другие курсы по философии.

Между тем преемником старого герцога стал его сын, примыкавший к кальвинистам, тогда как отец был лютеранином. Он стал покровительствовать партии, враждебной той, которая поддерживала меня. Поэтому мне пришлось уехать, и я прибыл в Прагу, где провел шесть месяцев. За время пребывания здесь я напечатал книгу о геометрии и представил ее императору. Мне было выдано в награду 300 талеров.

С этими деньгами я уехал из Праги и провел год в Юлианской академии в Брауншвейге. В это время случилось, что умер герцог (на полях: еретиком). Я произнес речь при его погребении в присутствии многих других представителей университета. Сын покойного, его наследник, выдал мне в награду 80 скуди. Уехав оттуда, я прибыл во Франкфурт, где напечатал две книги, одну: “О минимуме”, другую: “О числе, монаде и фигуре”.

Я провел во Франкфурте около шести месяцев и жил в кармелитском монастыре, где поселил меня издатель, который, по договору, обязан был обеспечить меня жилищем.

Как я уже сообщал в другом показании, я получил во Франкфурте приглашение от Джованни Мочениго. В Венецию я приехал семь-восемь месяцев назад, а затем произошло то, о чем я уже сообщал в другом показании.

Я собирался уехать отсюда и вернуться во Франкфурт, чтобы напечатать там некоторые свои книги, в частности сочинение “О семи свободных искусствах”, с намерением собрать эту и некоторые другие напечатанные книги, – я поддерживаю взгляды, изложенные в них, а от других отказываюсь, – явиться к его святейшеству и повергнуть их к его стопам. Мне известно, что он любит способных людей.

Я рассчитывал изложить свое дело и постараться получить от него отпущение грехов, надеясь, что смогу жить в духовном звании, но вне ордена.

Таково было принятое мною решение, окончательно определившееся лишь в эти дни. В то время здесь находилось много неаполитанских монахов из доминиканского ордена. С некоторыми из них я беседовал, в частности с отцом-регентом, братом Доминико Ночера, а также с братом Джованни. Откуда он родом, я не знаю, знаю только, что из Неаполитанского королевства. Был и еще один, снявший монашеское одеяние, но недавно вернувшийся в монастырь. Он-из Атрипальда. Светского имени его не знаю, но в ордене он, по его словам. носил имя Феличе. Кроме этих отцов, я беседовал и с Джованни Мочениго, который обещал оказать содействие во всех моих благих намерениях.

После допроса сказал: – Я сообщил, что намеревался явиться к его святейшеству и принести к его стопам некоторые свои одобренные труды. У меня есть и другие книги, которые я не одобряю. Я хотел сказать, что есть написанные и изданные мною книги, которых я не одобряю, ибо высказывался в них и рассуждал чрезмерно философски, нечестивым образом, а не так, как подобает доброму христианину. В частности, в отдельных своих книгах я излагал и доказывал философски вопросы, относящиеся к могуществу, мудрости и благости Бога, согласно христианской вере, но основывая свое учение на чувствах и разуме, а не не вере.

Вот все в целом. Что же касается частностей, то отсылаю к своим сочинения, так как не припоминаю определенных пунктов или отдельных учений, которые проповедывал, и буду отвечать сообразно тому, о чем спросят и что припомню.

Третий допрос Джордано Бруно

2 июня 1592 г.

Председатель – Себастиан Барбадико.

Присутствовали – апостолический нунций, патриарх Венеции, отец инквизитор.

Спрошенный: – Помнит ли все книги, которые печатал и писал, припоминает ли их содержание и заключавшееся в них учение?

Ответил: – Я составил список всех своих напечатанных книг, а также написанных, но еще не изданных работ, которые намеревался пересмотреть, чтоб издать, когда представится случай, во Франкфурте или другом городе. Вот этот список и перечень.

И затем он показал список, написанный, по его словам, его собственной рукой и подписанный им самим, начинающийся так:

“Различные наши книги, напечатанные в разных странах…” и кончающийся: “О знамениях Гермеса, Птоломея и других”. Святой трибунал приказал приложить этот список к делу.