Текст книги "Патология лжи"

Автор книги: Джонатон Китс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

IV. Препарирование запястья

Чтобы обнажить мышцы, рассеките кожу таким же образом, как при вскрытии переднего брахиального отдела. Удаление фасции будет существенно облегчено, если отделять ее снизу вверх.

«Анатомия Грея»

1

Рядом с домом меня ждет красный «БМВ» моего отца с пришпиленной на окно штрафной квитанцией за превышение скорости. Папочка откинул верх машины. Наконец-то солнечная погода и я могу надеть свою красную пейслийскую юбку без колготок. Сейчас одиннадцать тридцать утра. Сегодня День святого Валентина.

– Как поживает моя «Валентина»? – спрашивает он, открывая дверцу с пассажирской стороны и помогая мне сесть.

Я округляю глаза.

– Засиделась вчера допоздна, верно? – Он закрывает дверцу и возвращается на водительское место. На нем темно-синий блейзер поверх серой водолазки; мне нравится, когда он так одевается, если мы куда-нибудь идем.

– У меня для тебя маленький подарок, принцесса. – Он протягивает мне коробку трюфелей «Годива». – Я знаю, ты их любишь.

Трюфели стали для нас такой же традицией, как и сам Валентинов день. Мы с папочкой каждый год проводим его вдвоем, бродим по антикварным лавочкам, потом вместе обедаем. Когда я училась в колледже, папочке приходилось каждый год в феврале летать в Массачусетс. Он списывал это на представительские расходы.

– Я подумал, может, проведем день в Петалуме.

Я киваю и кусаю шоколадку. Мы всегда проводим день в Петалуме, а в машине я всегда ем трюфели, скармливая те, что мне не нравятся, папочке. Он делает вид, что не замечает следов моих зубов.

Подъехав к Золотым Воротам, мы попадаем в извечную субботнюю пробку. Яркое солнце отражается в заливе, прямо как на дешевой открытке. Папочка ставит диск в проигрыватель. «Нирвана». Этот диск я подарила ему пару месяцев назад, решив, что он слушает слишком много Шопена.

– На въезде движение поменьше. – Он меняет ряд, стараясь пробиться вперед, сигналит, когда кто-то пытается его подрезать.

– Боже, папочка…

– Ненавижу терять время.

Чтобы отвлечь его, я спрашиваю о медицинском семинаре, с которого он только что вернулся.

– Я тебе рассказывал о новых лазерах? Я качаю головой, вгрызаясь в трюфель.

– Эта модель режет чисто, как кухонный нож филе-миньон, принцесса. Неплохо бы обзавестись таким, чтоб готовить стейки.

– Да, ты говорил.

– И вакуум! О, если бы ты могла только видеть, как они откачивают желе и запаковывают его в бочонки… Этот их английский юмор… Знаешь, еще не поздно. Ты можешь поступить в медицинский, если когда-нибудь захочешь избавиться от этой грязи. Я могу помочь тебе поступить в УКСФ.

– Мне нравится моя работа. Это именно то, чем я хотела заниматься всю жизнь.

– Мы могли бы практиковать вместе. Ты же знаешь, у тебя талант к скальпелю.

– У меня талант и к карандашу, папочка. Я не понимаю почему, черт возьми, они не хотят дать мне шанс. Тираж – не только моя забота.

Но мне не нужно решение проблемы – на самом деле я просто хочу, чтобы он меня выслушал. Мы слишком часто разговариваем так, словно я – не более чем образец для его творений, и представляю ценность лишь как обладательница лица, которое он тиражирует во множестве копий.

Мы останавливаемся на ланч в «Джинз Дели», где сэндвичи заворачивают в грубую промасленную бумагу. Опилки, которыми покрыт пол, набиваются мне в сандалии, пристают к ногам, раздражают. Во рту вкус всех сигарет, которые я нечаянно выкурила с Эмили вчера вечером. Ее сигарет. Если их не покупаешь сам, никогда не втянешься.

Приходится отстоять очередь. Я говорю папочке, что хочу тунца на зерновом хлебе и «Калистогу», а потом иду в туалет. Писать я не хочу – я просто стою перед зеркалом, подкрашиваю губы.

Все представляется в более жизнерадостном свете, когда я сажусь за столик в патио напротив папочки. Он уже развернул мой сэндвич и открыл бутылку минералки.

Папочка ест ростбиф на пшеничном хлебе, с кровью, как он любит. За последние годы волосы у него совсем поседели, сверкают на солнце серебром. Многие находят, что папочка похож на сенатора, а некоторые предполагают, что он должен работать в правительстве, и мне это льстит. У него узкое аристократическое лицо и глубоко посаженные глаза. А сейчас еще и майонез на подбородке.

Я смеюсь над ним, вытирая майонез салфеткой.

– Ты становишься похожим на одного из этих опасных асоциальных типов, бродящих по окрестностям с лицами, разукрашенными любимыми приправами.

– Ты считаешь, что я старею. – Он вздыхает, и я перестаю смеяться.

– Ты очень красивый, папочка. – Я провожу указательным пальцем по его носу, чтобы убедить нас обоих. – Самый красивый мужчина из всех, кого я знаю.

Потом мы бродим по антикварным магазинам, попадается в основном всякая дрянь, побрякушки и часы – хотя «Ролекс» с выпуклым стеклом, который я примеряю, недурен.

Когда папочка находит меня, я склонилась над пыльной витриной с украшениями; он целует меня в шею и велит закрыть глаза.

– Считай до трех, принцесса.

Я открываю глаза и вижу перед собой допотопные деревянные лыжи.

– Что ты собираешься с ними делать? – спрашиваю я. Мой отец собирает все, связанное с лыжами. В основном хлам, к тому же – не сочетающийся друг с другом. К счастью, все это добро хранится в шкафах.

– Разве они не прекрасны?

– Ну, наверное.

– Мы можем снова поехать покататься. Ты еще не передумала?

– Я говорила тебе, что завязала с лыжами.

– Мы могли бы повеселиться вместе.

– Папочка, это было бы здорово, спасибо, но у меня нет времени.

– Мы так редко видимся.

– Но сегодня-то мы вместе. – Я чувствую себя шестилетней девочкой. – И в любом случае ты теперь почти все время проводишь с Мэдисон.

– Пойдем, тут есть еще магазинчики, а уже пятый час.

– Ты не возьмешь эти лыжи? Хотя, я подозреваю, что Мэдисон предпочитает украшения. Она обожает носить на работу твое старое обручальное кольцо.

Оскорбление, за которое я бы ее уволила, не будь она не столь полезна.

– Это ничего не значит. – Он притворяется, что ему все равно, делает вид, что не замечает моих слез и не обнимает меня, когда я придвигаюсь поближе.

Мы с папочкой катались на лыжах всю зиму, когда я училась в школе, а он был не женат и ни с кем не встречался. Чтобы избежать пробок в Тахо, я прогуливала дневные уроки в пятницу, а он встречал меня у школы. Он заботился обо всем. Покупал мне в дорогу диетическую колу. По дороге, в машине, я делала домашнюю работу.

Мы с ним соревновались на склонах. Его учил кататься мой дедушка, еще в те времена, когда горные лыжи не вошли в моду, а подъемники были редкостью и перед спуском сперва приходилось карабкаться в гору. Он – типичный лыжник Восточного побережья, сноб, он уверял, что мне все легко дается.

Но я была моложе и в хорошей форме, даже несмотря на свое отвращение к спорту. Я не отставала от него – даже на самых сложных трассах. Когда папочка съезжал с горы, его ноги всегда были сомкнуты, он никогда не падал. Когда я спотыкалась, он злился и заставлял меня саму искать мои лыжи и палки. Так я стала хорошей лыжницей. Так я обрела уверенность в себе.

Обедали мы поздно и никогда не уходили с горы до закрытия подъемников, потому что ни папочка, ни я не желали первыми признаться в усталости.

– Ты голодна?

– Пока нет.

– Я тоже.

Мы отправлялись перекусить, только когда я начинала падать слишком часто, и папочка настаивал, чтобы мы сделали перерыв. Мы ели большие гамбургеры с луком и чили. Пили пиво.

На ужин брали ребрышки или огромные порции спагетти в мрачных, чопорных ресторанах с перекрещенными тяжелыми деревянными балками под потолком. Мы спали в одной постели, потому что я мерзла даже под одеялом и при включенном обогревателе.

За обедом я рассказываю папочке о работе и о новом подозреваемом, вина которого для всех будет очевидна. Ресторан выглядит совершенно стерильным – он принадлежит мужу одной из папиных пациенток. Около часа мы даже не заглядываем в меню. Приканчиваем первую бутылку вина.

– Ты уверена, что Перри Нэш – то, что нужно?

– Он подходит под психологический портрет.

– Я не возражаю, тебе решать.

– Я уже решила. – Я придвигаюсь ближе. – И в любом случае никто не верит в твою виновность. В ночь убийства ты был на вызове. ФБР преследует тебя из-за меня, они хотят добиться моего признания. Но, конечно, есть и другие варианты. Всегда могут найтись другие подозреваемые, но они об этом не думают.

– Так ты этого хочешь? Тебе стоит все обдумать.

– Тебя возбуждает то, что меня обвиняют в убийстве. Знаешь, иногда ты бываешь таким нелепым.

Я целую его в щеку.

– Я знаю, как ты любишь быть в центре внимания.

– Только ради блага журнала, исключительно ради подписчиков.

Но даже Мэдисон, которая, я уверена, была бы рада увидеть меня за решеткой, говорит, что главный редактор, оказавшийся в центре уголовного расследования, – не самый эффективный способ убедить публику читать «Портфолио».

– Ты будешь мною гордиться и дальше, если я перестану появляться на страницах газет?

– Разумеется, я всегда буду гордиться тобой, принцесса. Несмотря ни на что.

Он гладит мою руку под столом.

– Если тебе нужно, чтобы я прошел через суд, только скажи. Если ты хочешь сама пойти на это, я дам тебе денег на новый гардероб.

– Тебе не нравится, как я одеваюсь? – Я оглядываю себя. – Тебе не нравится, как я выгляжу?

– У Мэдисон одежда всегда так тщательно выглажена. Я хочу, чтобы у тебя было все самое лучшее. Ты же это понимаешь.

Я пытаюсь выдавить улыбку:

– Да, конечно.

Улыбка вянет.

– Я все для тебя сделаю, принцесса.

– Ты мог бы совершить убийство?

– Мне кажется, тебе следует более серьезно относиться к ФБР. Может, их агенты и недалекие, но все же не настолько, как ты думаешь.

Он умолкает, потому что иначе разговор может стать слишком серьезным, и я могу рассказать ему то, что он предпочел бы дофантазировать: словно он смотрит кино, вместо того чтобы прочесть книгу, по которой оно было поставлено, полагаясь на представления актера о характере героя и сюжет, пересказанный сценаристом за 93 минуты. А кино папочка ненавидит и потому не понимает, что иногда мне хочется говорить с ним серьезно и откровенно.

За своим плечом я обнаруживаю официанта, с нетерпением ждущего моего заказа. Я выбираю семгу на гриле, папочка заказывает седло ягненка.

– Знаешь, все это красное мясо когда-нибудь убьет тебя.

– Ты говоришь, прямо как твоя мать.

– Боже упаси.

Я сбрасываю под столом сандалии. Кладу ногу к нему на колени.

– Что думает Дебра обо мне в роли Почтальона– Потрошителя?

– Сидней говорит, это многое объясняет.

– А ты с этим согласна?

– Я сказала ему, что ты – врач. Что ты слишком уважительно относишься к человеческому телу, чтобы обращаться с ним, как с почтовыми каталогами.

Он сжимает мои лодыжки. Это возбуждает. И волнует.

– А что говорит твоя мать?

– Сидней считает, ты ее развратил. Вот почему он ей ни в чем не доверяет. Он говорит, что ты всех нас развратил. Сделал нас всех мешугге.

– Его словечко, я уверен.

– А мама просто сидит за этим гребаным обеденным столом и кивает головой. Сидней ведь совсем не привлекателен.

– Знаешь, пожилые женщины иначе на это смотрят.

– Ты всегда говорил, что она была твоей девочкой.

– Ты моя девочка, принцесса.

Папочка пытается поцеловать меня через стол, но я отшатываюсь и выпрямляюсь в кресле, аккуратно разложив на коленях салфетку.

2

– А мне плевать, что вы обычно имеете дело с нашими распространителями, – отчетливо заявляю я в телефонную трубку, чтобы удостовериться, что никакие помехи на линии или языковые барьеры не исказили мои слова. – Я, мать вашу, главный редактор. И если вы хотите, чтобы мой журнал по-прежнему продавался в вашем дерьмовом «7-11»…

Управляющий магазином, которому я звоню насчет проблем с продажами, прерывает меня, чтобы спросить, не являюсь ли я бывшей подозреваемой в убийстве.

– Да, подозреваемой, бывшей подозреваемой, если хотите знать. И вопрос в том, что я не желаю, чтобы вы ставили «Портфолио» на ту же полку, что и ваши гребаные женские журналы. Не врите мне, я видела эти полки по пути на работу. Это подрывает наш престиж. Под-ры-ва-ет наш престиж. Вашу мать, вы когда-нибудь читали «Портфолио»?… Давно?… А теперь его даже не крадут из ваших магазинов?… Ну, это ваша вина, как бы вас там, черт побери, ни звали. Я и сама не стану красть «Портфолио», если буду считать его просто еще одним «Гламур» или «Вуманз Дэй»… Вы не слушаете меня. Не бросайте трубку. Я не желаю, чтобы продажи моего журнала падали на хрен из-за какого-то клерка с четырьмя классами образования… Че-тырь-мя клас-са-ми об-ра-зо-ва-ния… Алло?

– Алло? – Кто-то появляется в дверях. Черные волосы, черный лак на ногтях, байкерские ботинки – все это украшает тщедушное бесцветное тельце. Это существо почему-то кажется мне знакомым.

– Чем могу помочь?

– Не возражаете, если я войду? – Риторический вопрос, если учесть, что она уже переступила порог и втиснулась в одно из кресел напротив моего стола. – Нам нужно поговорить.

– А вы, собственно, кто?

– Рэнди. Одна из ваших стажеров.

Я делаю круглые глаза, но говорю по-прежнему вежливо.

– Мне нужно сделать несколько важных звонков, Рэнди и хотя я ценю ваше желание помочь, но я ничего…

– Я не об этом. Понимаете, я ухожу.

Я снимаю трубку и начинаю набирать номер бакалейного магазина, куда мы заходили с Эмили и где «Портфолио» стоял рядом с «ТВ-Гайдом». Я поднимаю глаза. Она все еще здесь.

– Так уходите.

– Я не то имела в виду. Я хотела сказать, я насовсем ухожу.

Я пожимаю плечами.

– Так уходите насовсем. – Продолжаю набирать номер.

– Мне нужно быть с моей семьей. Я только что получила результаты анализов – у меня положительная реакция на ВИЧ.

– Мне ужасно жаль. Это все? – И лишь через минуту я понимаю, что в ее словах есть какой-то смысл, они значат больше, чем слова на страницах журнала. Рэнди? Кто она – бывшая помощница гробовщика из Сиэттла? Выпускница философского факультета из Амхерста?

– Мой бойфренд тоже сожалеет.

– Бойфренд?

– Сожалеет. А я нет. – Она пытается рассмеяться. – Мне больше нет нужды притворяться. Я могу… все рассказать.

Зачем она мне говорит все это? Зачем эти подробности и почему я должна все это выслушивать? Неужели я так безлика? Лишена индивидуальности, как исповедник? Вездесуща, как господь бог? Я бросаю взгляд на отчет о продажах, точно там может найтись ответ, но, разумеется, цифры ничего не отвечают. Цифры только спрашивают. Властно спрашивают. А Рэнди продолжает говорить:

– Я хочу сказать, что, если я заболею, это будет паршиво, но по крайней мере теперь есть время подготовиться, найти стержень в жизни, а мне это необходимо, я так чувствую.

– Гм.

Я изучаю колонки цифр и пытаюсь провести собственные подсчеты: Пи-Джей не спал с Рэнди. Она не во вкусе Дмитрия. Кто еще? Спал ли кто-то с Пи-Джеем, кто спал с кем-то, кто спал с ней? Шесть ступеней, разделяющие нас.

– Мой бойфренд уже болен, если хотите знать. Возможно, я получила это от него, а не от кого-то из редакции. Я ему особо не изменяла. Теперь его мучает совесть, и это почти разрушило на хрен наши отношения, но тут есть и положительные моменты. Я хочу стать ближе с ним. А он этого не может понять.

Продажи стремительно падают, редакторы становятся все более невыносимы. Может, мне угрожает смерть, а Рэнди хочет лишь обрести близость. СПИД сделал секс таким грязным. Ловкость не имеет значения, презервативы так неизящны. СПИД сделал секс серьезнее, важнее, чем когда-либо.

– Вы понимаете, что это затрагивает не только вас, – вежливо напоминаю я ей. – Есть ведь и другие.

– Не понимаю.

– Полагаю, и не поймете. – Я делаю паузу, чтобы выровнять сбившийся подплечник пиджака. Изгоняю все сочувственные порывы из своего организма, потому что это и означает быть главным редактором: руководить, не обращая внимания на эмоции. – Послушай, Рэнди. Я не знаю, с кем из редакции ты спала, но я не могу позволить себе держать редакторов, больных СПИДом и кричащих о своей нетрудоспособности.

Мой голос становится сдержанным. Сдержанным и холодным, каким и должен быть. Я руковожу, выполняю свою работу.

– Я должна управлять журналом. Я нахожусь под куда большим давлением, чем ты или кто-то из твоих маленьких больных бой-френдов.

Я открываю ящик стола, нахожу ручку («Монблан») и протягиваю ей через стол.

– Я хочу, чтобы ты составила список. Всех связанных с «Портфолио» людей, с кем ты имела сексуальные контакты, и как вы предохранялись. Это важно. Мне нужно все обдумать.

– Но я…

– Можешь начать с Дэна.

Первый месяц работы в «Портфолио» Рэнди практически жила у Дэна. Они даже приезжали на работу в одном автобусе.

Рэнди встает и бредет к двери, ручка в одной руке, бланк «Портфолио» – в другой.

– У меня нет времени на все это дерьмо, Рэнди. Мне хватает проблем с падением продаж. Ты – всего лишь гребаный стажер. Напиши мне этот список.

3

Все вокруг замечают, с кем я сижу, что говорит о том, что никто не замечает меня. В том, чтобы выступать постоянным подозреваемым в ужасном убийстве, есть свои преимущества, но ничего в жизни не может соревноваться с очарованием юной кинозвезды.

При личном общении Лидия Бек так же прекрасна, как и на экране. Она высока, сложена, как породистая лошадь, и выглядит на свой возраст, то есть – на семнадцать. В жизни волосы у нее темнее, чем на экране, и она кажется более стройной. На ней традиционный килт и темно-синий жакет для верховой езды. Между фразами она грызет ногти.

– Так как вы редактируете, карандашом или ручкой?

Лидия готовится к роли в многообещающем фильме, и я консультирую ее в обмен на эксклюзивное фото для обложки; все это, разумеется, устроил Пол Грей. Лидия не делает никаких записей и не выказывает признаков интереса к моим ответам на ее вопросы. Но она добросовестная актриса, она уже приступила к работе, так что у меня возникает ощущение, что я разговариваю с зеркалом.

Глория: Красным карандашом, но я нечасто этим занимаюсь. Редактированием, я имею в виду. Основная работа происходит на собраниях, встречах.

Лидия: Вы прямо как мой менеджер.

Глория: Скорее, как кинорежиссер. Великий редактор всегда художник.

Лидия: А вы великий редактор?

Глория: Я редактирую великий журнал.

Лидия: Конечно, никто не знает, как это происходит. Должно быть, тяжело.

Глория: Поиск новой аудитории – рискованное дело.

Лидия: Можно потерять уже имеющуюся?

Глория: Я хочу, чтобы наши статьи жили дольше, чем летние блокбастеры, а это значит, что они должны что-то собой представлять, создавать культуру, а не отражать ее.

Лидия: Вы стремитесь к бессмертию.

Глория: Я хочу, чтобы наши материалы хранились в архивах для грядущих поколений.

Лидия: Вы хотите редактировать «Алгонкин».

Наша встреча проходит в новом китайском ресторане на Юнион-стрит, где на самом деле мало китайского: он специализируется на так называемой шанхайской кухне. Называется «Опиум». Весь персонал, включая официантов и шеф-повара, – белые. Декоратор, превративший заведение в подобие вагона-ресторана из «Восточного экспресса», – тоже белый. Китайцы, даже старые беженцы из Шанхая, не стали бы так украшать ресторан. Модное китайское заведение пестрит замысловатой резьбой по дереву, официанты одеты в красные полиэфирные смокинги. «Опиум» больше походит на французское бистро, чистое и изящное. Еда здесь, к счастью, незамысловатая. Если ты не зарезервировал столик заранее и не пришел в обществе знаменитости, в хороший день придется отстоять очередь часа на два.

Лидия весь наш разговор сидит, уткнувшись в меню; полагаю, так она прячется от публики. Я принимаюсь читать свое меню, отчаянно пытаясь в нем разобраться.

– Вы не знаете, чего вы хотите? Раз вы редактор, вы должны постоянно здесь бывать.

Я приготовилась выдать какую-то экзотическую версию правды о своей жизни и отношениях с модными ресторанами, но официант, уже ожидающий наших заказов, спасает меня. Лидия заказывает рисовую лапшу с креветками, а я беру пельмени с шиитаке.[25]25
  Шиитаке (Shiitake, Lentinula edodes) – китайские грибы, считается деликатесом, обладающим лекарственными свойствами.


[Закрыть] Она заказывает холодный чай. Я – «Цзинь-тао».[26]26
  Самое популярное китайское пиво.


[Закрыть] Она спрашивает меня, что это такое, и, когда я ей объясняю, она отказывается от чая и просит то же самое. Выпадая из образа, шепчет мне, что вообще-то у нее нет особых пристрастий.

Лидия: Хреново, должно быть, стать всего лишь дублером Перри Нэша и перестать быть настоящим убийцей.

Глория: Ну, у меня есть некоторые преимущества перед Перри.

Лидия: Какие же?

Глория: Я могу избежать тюрьмы.

Лидия: Но разве вы не хотите стать такой же знаменитой, как Джеффри Дамер?[27]27
  Дамер, Джеффри (1960–1994) – знаменитый маньяк-каннибал. Был пойман после того, как одной из его жертв удалось сбежать, приговорен к нескольким пожизненным заключениям, в тюрьме был убит сумасшедшим соседом по камере.


[Закрыть]

Глория: Никто из нас не сможет стать таким.

Лидия: Вы бы смогли, Глория.

Глория: Вы считаете, что Перри Нэш невиновен?

Лидия: Да бросьте! Это ведь была ваша идея? Удачный способ вывести вас из состава.

Глория: А что не так с Перри? Что неубедительно?

Лидия: Настоящие убийцы выглядят значительными, как и настоящие знаменитости. Вы еще вернетесь, Глория. Я в вас верю.

Лидия говорит мне, что я как раз такая, какой она видит свою героиню. Это будет фильм по мотивам «Преступления и наказания», только действие перенесено в настоящее и вертится вокруг популярного журнала. Она размышляет, не постричься ли ей покороче. Расспрашивает о моем гардеробе, стремится понять мою жизнь.

– Редактирование – не обычная работа с девяти до пяти. Когда я начинала стажером в «Портфолио», у меня была репутация шлюхи. Люди знали, что я делаю, чтобы завлечь авторов с именами, и отпускали ехидные замечания. Но правда в том, что я получала этих авторов и добивалась результатов.

Официант ставит передо мной третий стакан пива. Лидия, должно быть, заказала себе еще во время разговора, но я слишком растерялась, чтобы заметить. Разве это незаконно – слегка напиться на публике?

– На секс и использование своего тела наложено табу – так обстоят дела, особенно если ты женщина, а я просто не понимаю этого. Тело ведь – всего лишь инструмент. Почему же нельзя его использовать? Я преуспеваю во всех начинаниях, потому что я готова сделать все, чтобы этого добиться.

Лидия говорит, что понимает меня, она, дескать, тоже так считает, потом ее голос замирает. Она едва притронулась к своим креветкам, разве что размяла палочками их хвосты. Она хихикает, с трудом подписывает чек, она решительно настояла на том, чтобы заплатить, потому что за нее все равно платит студия.

– Лучшее в популярности – никто не беспокоится из-за ошибок в счетах. К тому же они получили мой автограф.

Она уезжает на такси, все еще хихикая, падает на гладкое черное сиденье.

– Увидимся в «Ла-Ла-ленде».

Вдруг она становится серьезной, роется в своей сумке, пока не находит номер «Портфолио» – первый, выпущенный под моей редакцией.

– Подпишитесь на обложке, рог favor,[28]28
  Пожалуйста (исп.).


[Закрыть] – говорит она, протягивая шариковую ручку. – Вы станете звездой. Это только начало.