355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Джонатон Китс » Патология лжи » Текст книги (страница 10)
Патология лжи
  • Текст добавлен: 8 сентября 2016, 21:20

Текст книги "Патология лжи"


Автор книги: Джонатон Китс



сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

7

Дождь стучит по мостовой, и брызги попадают мне на чулки, пока я вышагиваю перед входом в Музей современного искусства Сан-Франциско. Время 12.45, я жду уже пятнадцать минут.

– Забавно встретиться тут с тобой.

Сперва возникает усмешка, уголки рта, собранные в складки. Потом я вижу всего Перри, закутанного с головы до пят в ярко-желтый макинтош.

– Ты опоздал.

Перри втискивает свое мокрое тело вслед за мной в створку вращающейся двери и бормочет извинения в мое ухо, пока я прокладываю нам путь. Он следует за мной, свой путь он потерял.

– Я думал, что оторвался от них.

– Не будь идиотом. – Из портика я машу агенту ФБР, с которым сталкивалась в свое время на допросах. Перри этого не видит, у него запотели очки.

– Вон там, – говорю я ему.

– Вытрешь? – Перри протягивает мне очки. – Я весь прорезиненный. Он показывает на свой макинтош и пожимает плечами.

Кажется, никто не объяснил Перри, насколько скучный из него получился подозреваемый. Никто не объяснил ему, что подозреваемые не должны носить желтые дождевики – по крайней мере, когда озабочены тем, что их легко опознают и выследят. Правда освобождает.

– Что ты хочешь для начала посмотреть?

– Давай пройдемся по постоянной экспозиции.

Перри покупает билеты. Мы проходим мимо справочной и поднимаемся по главной лестнице. В МСИСФ все каменное, холодное и гладкое, современное, как электрическая кофеварка Круппа. Мои туфли легко скользят по черному мраморному полу. Перри поддерживает меня.

– Это серьезно, так ведь?

– Тебе лучше знать.

– И не имеет значения то, что я невиновен.

– Невиновность – вопрос субъективный. – Я улыбаюсь. – Разве тебе не нравится Роберт Мазеруэлл?

Мы стоим посреди одного из бесчисленных белых залов, загроможденных, как товарные вагоны с окнами в историю искусства. Перри пялится на дубовые полы, потом поднимает глаза на камеру видеонаблюдения, с его дождевика стекают капли воды. На экспонаты он не смотрит и обрывает меня, когда я заговариваю о живописи.

– Это моя жизнь, черт побери, Глория. Это важно.

– Искусство не менее важно.

– Я не мог этого сделать.

– Но ты врач.

Когда мы трахались, я прокусила губу, и он чуть не упал в обморок, увидев сукровицу у меня на губах. А когда я попыталась его поцеловать, у него сразу же пропала эрекция, словно он не мог согласиться с тем, что в человеке течет кровь.

– Подойди ближе. Я хочу тебе кое-что показать.

Я вытаскиваю из уха сережку-гвоздик и прокалываю ею кончик пальца.

– Нет.

Я массирую кисть, чтобы потекла кровь.

Он не смотрит.

Потом бросает взгляд, бледнеет, его кожа становится влажной, он закрывает глаза, он не может этого видеть, отворачивается. Я вытираю палец «клинексом».

– Это неважно. Я невиновен, ты должна мне помочь, этого требует справедливость.

– Справедливость?

Теперь перед нами несколько творений Ротко. Перри говорит – и все, что он говорит, становится известно ФБР, но ему на это наплевать. Ван Гог подбадривал себя воображаемыми галлюциногенными свойствами скипидара, а Ротко умер от передозировки героина. Цвета столь же нелояльные к спектру, бьющие по глазам – они проникают в тело, как валиум, вытесняя настроения экстравагантностью своих линий. Ложь побеждает реальность. Ложь становится реальностью. Я – агностик, но не потому что наука бросила вызов вере в бога, а потому что ложь уничтожила сам смысл его существования.

– Я не импотент, и ты это прекрасно знаешь. И не убийца. Моя жизнь разрушена, Глория. Жена меня бросила. Она верит, что я соответствую психологическому портрету. К тому же ФБР прознало о моем маленьком… бизнесе на стороне. Они считают, что я занимаюсь ввозом риталина, а моя статья была скрытой рекламой.

Я все еще около Ротко, а Перри направился в зал Поллока. Он почти кричит.

– И все говорят, что я – этот гребаный Почтальон-Потрошитель. Меня могут засадить… на всю жизнь. Представляешь, что такое тюрьма для таких, как я. Можешь вообразить?

– Довольно неприятное место, если верить агенту Броди. Нецивилизованное. Конечно, тебе там придется хуже, чем другим.

– Хуже?

– Ни один закоренелый преступник не примет тебя всерьез как убийцу. У них нет причин уважать тебя.

– Так почему же ФБР не оставит меня в покое?

Мы уже дошли до Уорхола – до его электрических стульев.

– Ведь ты же не совсем равнодушная, мы были близки, я должен что-то для тебя значить.

– Не будь таким, на хрен, сентиментальным. Мы перепихнулись, и ты написал статью. Ты получил, что хотел, и я тоже. Чего еще ты ждешь?

Перри кладет руку мне на плечо.

– Я невиновен. Почему бы тебе не сказать об этом людям? Есть ли у меня сейчас то, что тебе нужно?

– Да. Но с тобой сложно торговаться. Перри бродит от Уорхола к Лихтенштейну и обратно.

– Я слышал, девять из десяти подписчиков предпочли бы, чтобы я редактировал «Портфолио» вместо тебя.

– Нам не нужно это быдло. Вот этого Пи-Джей никогда не понимал.

– И поэтому ты доходчиво объяснила ему это с помощью скальпеля и шприца?

– Это ты у нас доктор.

– Я не импотент, Глория. Ты поможешь мне, умоляю?

– Ты поможешь мне, Перри. – Я целую его в губы, – Делай, что тебе говорят, и ты поможешь нам обоим.

8

Джорджия Маккензи, разумеется, шлюха. У тебя нет выбора, если ты независимый журналист и пытаешься выжить. Верность одному журналу смертельнее векурониум-бромида.

Джорджия пишет для «Алгонкина», а еще для «Вэнити Фэйр», «Атлантик Мансли», «Нью-Йорк Таймc Мэгэзин» и любого другого издания, готового выписать солидный чек. Потому-то ее всегда приглашают на вечеринки «Портфолио». Вот поэтому я пригласила ее на ланч в такое место, как «Эльба».

– Твой новый агент нашел тебе подходящего издателя? – спрашиваю я.

– Я уволила его сегодня утром. Он принял предложение паршивого маленького издательства, но я достойна большего, Глория. Я занимаюсь этим двадцать лет, и мне нужен настоящий издатель.

«Эльба» – американское бистро с оранжевыми стенами, украшенными декоративными светильниками. Как и все американские бистро с оранжевыми стенами и декоративными светильниками, оно переполнено яппи в темных костюмах, сидящими на строгих диетах. Джорджия, одетая так же, как была на вечеринке, или в нечто похожее, заметно выделяется, но ей на это наплевать. К нам подходит маленькая раздраженная официантка, Джорджия заказывает бокал «мерло» и цыпленка-гриль под майонезом. Я прошу «шардоннэ», потому что пила его, поджидая Джорджию. Чтобы выдержать Джорджию и наш совместный обед, нужно пить. Я заказываю суп-пюре.

– Забудь о детской порнографии, Джорджия. У меня для тебя есть настоящая история. Перри Нэш – невиновен, ФБР подозревает это, а у меня есть веские доказательства.

– А зачем тогда нужна я?

– Доверие. Перри – только начало. Ты – лучший репортер, которого можно купить за деньги. И тебе тоже не помешает популярность.

– Писать об этом для… «Портфолио»? – Она поднимает брови и отпивает из бокала. – Отдает инцестом.

– Все стоящее отдает инцестом. У меня как у редактора есть возможности в журнале, и Перри будет сотрудничать.

Официантка – косметика да кости – швыряет сэндвич Глории на мой край стола. Я протестую, она, сделав круглые глаза, перебрасывает тарелку через стол. Плюхает мой суп прямо туда, где был сэндвич. Спрашивает, нужен ли мне свежий молотый перец – голос ее полон сарказма. Я говорю, что нужен, она старательно сыплет перец мимо тарелки на мой костюм.

– Но я не понимаю, какой в этом смысл, Глория. Что с того, что Перри невиновен? Все кругом невиновны.

Я пытаюсь объяснить, прошу ее вспомнить, что представляет собой издательская индустрия. Масс-медиа, все эти теле– и радиошоу подхватят тему. Если это разрешат, они будут выглядеть героями, если нет – останутся в дураках. Это дело – проверка, проверка законодательной системы в Америке в конце двадцатого века.

– Суть в том, что из меня куда лучший подозреваемый. У меня больше правдоподобных мотивов и возможностей. Все так считают. – Я достаю из портфеля альбом для вырезок – кожаный переплет, страницы из черного картона, и открываю его посередине. Самые свежие статьи обо мне.

Джорджия улыбается:

– Я должна чувствовать ревность?

– Я просто пытаюсь быть честной. – Зачерпнув ложкой суп, пробую его, пока она просматривает эксклюзивный материал «Кроникл»: «ВРАЧ ПИ-ДЖЕЯ СООБЩИЛ, ЧТО ПРИ ПОСЛЕДНЕМ ОСМОТРЕ С КЛЮЧИЦЕЙ ВСЕ БЫЛО В ПОРЯДКЕ».

– Между прочим, я чувствую, что ты можешь получить Пулитцера, а у лауреатов Пулитцера побольше возможностей для публикации.

– А ты сможешь распродать огромный тираж.

Она переворачивает страницу. Колонка «Шум и ярость» из «Алгонкина» с пародией на мое досье в ФБР. Антиамериканская деятельность, в том числе – распитие «Фюме Блан» с пиццей. Никогда не запивала пиццу «Фюме Блан». Предпочитаю «Гевюрцтрамминер».

На следующей странице – пожалуйста, заметка из «Экзаминера» под заголовком «ПОСЛЕДНИЙ РАЗ ПИ-ДЖЕЙ БЫЛ У ВРАЧА ТРИ ГОДА НАЗАД». Да, у Пи-Джея была серьезная причина не любить медицину.

– Статья, которую я задумала, – не новостной материал. Это разоблачение. Я предлагаю тебе совершить уникальное проникновение в американскую законодательную систему. Плюс десять тысяч по завершении дела.

– Я не могу с этим работать. – Она доела свой сэндвич и теперь принялась за хлеб с маслом. – Придется ехать в Вашингтон.

– Хоть на Луну, я оплачу расходы. Сколько скажешь. Пришлешь мне открытку. – Я улыбаюсь ей, потому что мы обе знаем – игра началась. Со спокойной жизнь покончено.

– Придется поработать над интервью. Мне нужна компенсация за потраченное время.

– Я не «Алгонкин».

– Всем известно, что это твоя мечта. – Она касается моего запястья, ее рука холодная и влажная.

– Это устроит нас обеих: за каждый проданный экземпляр журнала ты получаешь никель. Такого гонорара даже Арт Рейнгольд никогда никому не предлагал.

– Ты понимаешь, что мне придется писать о тебе.

– Пиши то, что считаешь нужным. Я не буду тебе препятствовать.

– Ты что-то скрываешь, ты слишком разумна, чтобы быть мученицей.

– Если я что-то скрываю, журналист твоего калибра обязательно это выявит.

Я достаю из сумочки связку ключей от офиса, нанизанных на серебряное кольцо от «Тиффани». Бросаю их Джорджии на пустую тарелку из-под хлеба:

– Полный доступ. Этого нет даже у ФБР.

– Скажи, в чем подвох? – произносит она, но ключи уже перекочевали в ее карман. – Ты же хочешь выпутаться из этого убийства, так ведь?

– Если я этого хочу, неужели ты искренне думаешь, что меня что-то остановит?

– Ты не ценишь мой талант?

– Напротив. Я плачу за него. Пять центов за экземпляр. Такие деньги делают новости по своему усмотрению.

– Ты должна знать, Глория, что журналы не выигрывают Пулитцеровскую премию, – только газеты.

– Не воспринимай все так буквально. Это уникальная ситуация. Преступления вознаграждаются. Тебе просто нужно быть на месте, чтобы все собрать.

V. Препарирование локтя

Сделайте вертикальный надрез кожных покровов вдоль средней линии, от наружного окончания передней подмышечной складки до точки, находящейся на 2 дюйма ниже локтевого сустава, и соедините его с поперечным разрезом, произведенным изнутри кнаружи предплечья.

«Анатомия Грея»


1

Я просыпаюсь в девять от настойчивого трезвона будильника, размышляю, не нажать ли на кнопку, но потом понимаю, как сильно я хочу писать. Я мчусь в туалет, капли горячей мочи стекают по моим бедрам, но когда я усаживаюсь на унитаз, у меня ничего не получается. Пытаюсь пригладить всклокоченные волосы, тру опухшие глаза. Наконец все в порядке, клапан открыт, и моча выливается.

Через пять минут я умываюсь, включаю душ и чищу зубы, дожидаясь, пока вода потеплеет. Моя физиономия отражается в зеркалах, и это – весьма удручающее зрелище. Я всегда спала исключительно крепко, но теперь не могу даже вспомнить, как это бывает. Жизнь переполняет мой мозг бессмысленными заговорами и контрзаговорами, и сон обнаруживается лишь в дальнем конце лабиринта. Кратчайший путь до него я забыла, и нет возможности смошенничать. Я лезу под душ, пытаясь сбежать от созерцания собственного полумертвого тела, потому что это единственный способ выйти из ступора.

Намыливаюсь, и, пока вода стекает по спине, я выбираю статьи, которые можно выбросить из нового номера. Мои редакторы, как обычно, перестарались, к тому же они упорно пытаются протащить в журнал спортивную тематику. Кому это нужно – фильм с использованием компьютерных технологий, пародирующий чемпионат по бейсболу, вымышленные команды играют друг с другом; обзор популярных спортивных баров. Это легко зарезать. Куда проблематичнее с «Секс-сплетнями» – рассказ бездомной нелегальной иммигрантки о ее сексе в раздевалке с футболистами высшей лиги.

Я одеваюсь и звоню в офис по радиотелефону, сейчас почти десять, и даже Спивви уже на месте, но я стараюсь всегда приходить последней.

Адам собирается на утреннюю съемку. Пока я пытаюсь натянуть колготки, он жалуется, что Дон Ричард никогда не работает в команде и Брюс ничем не помогает. Я замечаю на колготках стрелку. Хватаю другую пару и чуть не падаю, поскользнувшись на первой, пытаясь дотянуться до подходящего бюстгальтера, потом швыряю на незаправленную постель пару юбок.

– Ты не можешь проводить фотосессии за спиной Дона.

– Но мои фотографы лучше, а он занимается профанацией.

– А ты нет?

– Я – художник.

– Ну тогда ты легко переживешь отказ, к тому же у тебя нет ни манекенщиц, ни моделей одежды; у тебя нет своей концепции, если уж на то пошло.

– У меня есть друзья, я сам могу быть моделью, ты ведь знаешь, у меня потрясающе красивые руки.

– Ответ «нет».

– Давай обсудим, когда ты придешь.

– К этому времени ты уже уйдешь.

– Я могу подождать.

– У меня встреча, возможно, меня не будет до двух.

– У тебя вечно какие-то встречи. Куда ты собираешься? Я мог бы встретиться с тобой.

– Ничего не выйдет.

– Куда ты идешь?

– На деловую встречу.

– И что это за дела?

– Дела, которые помогут спасти умирающий журнал, и в том числе – сохранить рабочее место амбициозного арт-директора.

Адам продолжает говорить, я кладу телефон в ящик с нижним бельем, чтобы надеть блузку, потом снова беру трубку. Адам спрашивает про фото на обложку, говорит, что хотел бы поместить туда Лидию Бек, но месяцем раньше, из-за проблем с погодой. Он предлагает снять ее голой, верхом на самоваре, с мобильным телефоном и ключами от машины в руках.

– Забудь об этом. Только двадцать четыре процента женщин интересуются такими вещами.

– А что ты предлагаешь?

– Я предлагаю – ты снимаешь то, что я тебе скажу и когда я скажу.

– Раньше так не было.

– У нас упали продажи. Этот месяц будет другим, ты теперь собственную работу не узнаешь.

– Мои обложки всегда узнаваемы, у меня свой почерк.

– В таком случае гораздо лучше заняться подделкой.

– С кем ты встречаешься сегодня утром?

– С писателем. Писатели тебя не интересуют, насколько я помню, слова для тебя – просто серые закорючки на странице.

– Но мои идеи для обложки могут помочь.

– Ты великолепный арт-директор с изящными руками, я уверена, ты справишься.

– Почему все так таинственно? Я не могу работать в таких условиях, я уволюсь.

– Ты не можешь увольняться чаще одного раза в неделю, Адам, а ты уже увольнялся в понедельник, не стоит увлекаться.

– Тогда почему мне ничего не говорят, почему все говорят, что знают не больше моего?

– Полагаю, это вопрос доверия. Я не в курсе сплетен. – Я зеваю. – Во лжи нет ничего хорошего.

Макияж не терпит спешки – это главная составляющая утренней подготовки: от того, каким он выйдет, зависит, каким будет весь день. Макияж скрывает множество грехов. Иногда я не узнаю себя в зеркале без тонального крема, помады и туши.

Я выбираю простые бриллиантовые сережки-гвоздики, подарок какого-то давно забытого бойфренда, и жемчужные бусы. Брызгаюсь своим дезодорантом «Грюн Кёрв» в надежде, что он пригодится сегодня утром, а может, даже и вечером, наношу на шею и запястья «Шанель». Десять минут одиннадцатого. Жакет, пальто и туфли. Портфель и бумажник.

В холле висит большое кривое зеркало, я смотрюсь в него, проходя мимо. Я хорошо выгляжу.

Не хуже, чем Лидия Бек.

2

Когда я вхожу в «Бездонную чашку», Джорджия Маккензи уже там. Как всегда, она выглядит, словно собралась на сафари; эффект усиливается от того, что местная публика – поголовно в черном и смотрит под ноги, когда разговаривает. Они отшатываются от меня, когда я пробираюсь через переполненную кофейню. Джорджия заняла столик у окна, несочетающиеся стулья, громоздкие доисторические сооружения. У моего отломана ручка, а в ее сиденье нет ни одной пружины.

– Славное местечко, – говорю я, усаживаясь.

– Одно из моих любимых, я всегда беру здесь интервью. Ну если только клиент не сидит в тюрьме.

Она предлагает мне чай из своего чайника, я позволяю наполнить мою чашку.

– Ну что, приступим? – Она достает из сумки свои заметки, потом диктофон. – Мы договорились, что все записывается. Кроме того, мы уже установили, что Перри Нэш невиновен из-за своего патологического отвращения к виду крови, что проверено опытным путем на прошлой неделе… Еще раз спасибо за устроенную встречу, он абсолютно искренне готов сотрудничать; еще бы – учитывая его положение… Вас исключили из числа подозреваемых, хотя мы обе считаем, что это ошибка и вы должны остаться под подозрением. Как оговорено контрактом, мне заплатят, даже если вы попадете в тюрьму.

– Возможно, нам удастся продолжить работу и в тюрьме, – улыбаюсь я. Главным образом потому, что это позволяет мне демонстрировать помаду и здоровые белые зубы. Таких, как я, не увидишь в тюрьмах, на снимках анфас и профиль. Всем известно, что вина облачена в лохмотья, а невинность сверкает нежной белой кожей. Согласно какой-то теории, преступные наклонности произрастают из ненависти к себе или становятся причиной ее, как утверждают другие. Значит, преступный мозг должен соответствовать преступному телу. Физиономистика не так уж ошибается. Убийцы должны обладать грубой наружностью, внешностью определенного типа. Но все зависит от тебя, вызовет ли твой вид подозрение; ты сам выбираешь, как выглядеть, внешность теперь еще не все, ведь ее можно изменить, скрыться под макияжем. Ученые заблуждаются, потому что копают слишком глубоко.

– Я не дам тебе выкрутиться, Глория.

– От тебя это и не требуется.

– Я вовсе не уверена в твоей невиновности.

– Я тоже. – Я смотрю на нее прямо. – Просто говори правду. – Прямо в глаза. – Правда освобождает.

«Портфолио»: Давайте начнем с вашего детства. Когда вы были маленькой, ваш отец преподавал анатомию в университете Сан-Франциско. Вы бывали на его занятиях?

Глория: Отец считал важным, чтобы я изучила основы науки, он хотел, чтобы я стала хирургом, и считал, что школьного образования не вполне достаточно. Он занимался моим дополнительным образованием.

«Портфолио»: И в том числе вы изучали анатомию на практике?

Глория: Мы работали вместе по вечерам. Анатомия – очень серьезная дисциплина, это чрезвычайно сложная работа.

«Портфолио»: Считаете ли вы себя… сильной женщиной?

Глория: Мне двадцать семь лет, я главный редактор солидного журнала.

«Портфолио»: Вы хорошо помните то, чему учил вас отец?

Глория: Я не забываю того, что важно для меня. Анатомия человека – полезная вещь, лучше понимаешь людей, если знаешь, как они устроены.

«Портфолио»: И как их можно разобрать?

Глория: Мертвое тело дает ощущение близости, невозможное между живыми: физическое взаимодействие с мускулами, костями, органами – та же разница, что и между уроками по сексуальному воспитанию и реально трахающимся парнем. Разумеется, между живым телом и трупом громадная разница.

«Портфолио»: Например?

Глория: Мускулы. Никакая практика на трупах не подготовит тебя к работе со свежей влажной плотью.

«Портфолио»: Значит, вам случалось практиковать и на живом теле?

Глория: Это просто общие знания, особенности плоти – один из основных уроков анатомии.

«Портфолио»: А как насчет токсикологии?

Глория: Вопрос жизни и смерти.

«Портфолио»: Вы хорошо в ней разбираетесь?

Глория: Не вполне понимаю вопрос. Все, что вы хотите узнать о токсикологии, вы можете почерпнуть из медицинской библиотеки. Рекомендую «Учебник по отравлениям» Драйбаха и Робертсона – прекрасное пособие, особенно что касается препаратов, блокирующих нервно-мускульную деятельность.

«Портфолио»: Чем сейчас занимается ваш отец?

Глория: У него частная практика в Сан-Франциско, он сотрудничает с больницей Св. Иосифа, считается лучшим в своей области.

«Портфолио»: А вы сотрудничаете с ним?

Глория: Мы встречаемся неофициально.

«Портфолио»: Я спрашиваю, имеете ли вы через него доступ? Доступ к медицинскому оборудованию и лекарствам?

Глория: Он работает в больнице, там есть все необходимое.

«Портфолио»: Но разве препараты не держатся под замком, разве не существует контроля?

Глория: Чтобы попасть на склад, нужен код замка. На этаже, где работает мой отец, комбинация 2-6-3. Это легко запомнить, потому что на телефонной клавиатуре это буквенное соответствие слову БОГ.

«Портфолио»: Вам случалось пользоваться этим кодом?

Глория: Иногда я прихожу, когда отец занят, а у меня от флюоресцентных ламп начинает болеть голова, и тогда мне помогает аспирин.

«Портфолио»: А ваш отец в курсе?

Глория: Он дал мне код, его там все знают, медсестры видят, как я вхожу туда.

«Портфолио»: Давайте поговорим о «Портфолио». Ваша карьера в нем была успешной?

Глория: Мне повезло, я быстро продвинулась. Смерть Пи-Джея привела к кризису, а я смогла найти выход из положения.

«Портфолио»: Но у других редакторов были преимущества, они старше, вы не были первой в очереди на это место.

Глория: Трудовой стаж не только дает опыт, но и приближает к отставке.

«Портфолио»: Какие отношения были у вас с Пи-Джеем?

Глория: Он многому меня научил, он научил меня расставлять приоритеты.

«Портфолио»: Вы ладили?

Глория: Мы были близки.

«Портфолио»: Ближе, чем с другими?

Глория: Пи-Джей сближался с теми, кто мог быть ему полезен.

«Портфолио»: Каким образом сближался?

Глория: По-разному, в моем случае – сексуально. Но нас связывало нечто большее, чем просто близость, у нас были общие цели.

«Портфолио»: Какие цели?

Глория: Преуспеть.

«Портфолио»: Любой ценой?

Глория: Неудачи обходятся дороже всего, это самое ужасное расточительство.

«Портфолио»: Успех дороже человеческой жизни?

Глория: Вот поэтому мы и вооружаемся.

«Портфолио»: На личном уровне, видимо.

Глория: Я не рассматриваю «Портфолио» на личном уровне. В конечном счете, журнал принадлежит читателям, а я ответственна перед ними. Так говорил Пи-Джей, к несчастью, сам он не применял это на практике.

«Портфолио»: И подчас вас это удручало?

Глория: Я много трудилась для «Портфолио».

«Портфолио»: Пи-Джей признавал это?

Глория: Я всегда была более ценным сотрудником, чем кто-либо еще, он это понимал, даже в конце.

«Портфолио»: Когда наступил конец?

Глория: В последнюю ночь.

«Портфолио»: Вы тогда рано ушли вместе с Рейком и Доном Ричардом играть в дартс.

Глория: Но потом я вернулась, у меня осталась незаконченная работа.

«Портфолио»: В офисе еще кто-то был?

Глория: В кабинете Пи-Джея горел свет.

«Портфолио»: Но утром свет был выключен.

Глория: Думаю, ему это уже было без разницы.

«Портфолио»: Был ли Пи-Джей жив, когда вы вернулись в офис?

Глория: У меня нет причин думать иначе.

«Портфолио»: Вы рассчитывали застать там Пи-Джея?

Глория: Он никогда не уходил раньше полуночи. Он был крайне пунктуален и добросовестен. Мне единственной он доверял, поэтому я была свободна в своих действия.

«Портфолио»: Считались ли вы его бесспорной наследницей?

Глория: Я была его преемницей. Разве это не очевидно?

«Портфолио»: Вы были преданы Пи-Джею?

Глория: Из-за него я осталась в «Портфолио» после окончания стажировки. Все было бы иначе, получи он место в «Алгонкине». Мне кажется, в этом случае он был бы жив до сих пор.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю