Текст книги "Альбигойский крестовый поход (ЛП)"

Автор книги: Джонатан Сампшен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

^{IV. Минерв в 1210 году.}

Поскольку граф Фуа на следующие десять месяцев примирился со своими врагами, Раймунд VI стремился любой ценой избежать новой ссоры с Церковью, а Тулуза была нейтрализована ее епископом, Симон де Монфор получил свободу действий в отношении гарнизонов замков, которые все еще ему сопротивлялись. Примерно 3 июня он осадил Минерв, базу, с которой его враги совершали неоднократные набеги на Нарбоне в течение зимы. Минерв был замечательной природной крепостью. Это была большая укрепленная деревня в шести милях к северу от реки Од, расположенная у слияния двух крутых речных ущелий и защищенная с трех сторон отвесными скалами глубиной до трехсот футов. С четвертой стороны к нему подходил узкий перешеек, защищенный мощной цитаделью и крутыми расщелинами в скалах. Армия Симона была сильнейшей из всех, что он собрал за последний год. Помимо разношерстного отряда французских и немецких добровольцев, здесь был значительный гасконский контингент, набранный архиепископом Оша, и отряд из города Нарбон. Последний обложил деревню со стороны суши, но сразу стало ясно, что взять ее штурмом невозможно. Единственным недостатком всех крепостей, построенных на скале, была нехватка воды. Естественная расщелина в скале обеспечивала Минерву единственный колодец, но он находился на самом краю обрыва, на высоте 250 футов над рекой Бриан и всего в шестидесяти ярдах от осаждающих на противоположном берегу. Колодец был защищен толстой стеной, и к нему вел крытый проход из деревни. Без дождей, наполнявших резервуары, гарнизон мог продержаться не долго. Напротив этого места Симон установил осадные машины и разместил свой штаб. Самыми мощными из этих машин были требюше – огромные устройства, установленные на деревянные рамы и обтянутые сырыми шкурами, чтобы защитить их обслугу от стрел защитников крепости. Военная наука севера совсем недавно усовершенствовала эти устройства, заменив системой рычагов и противовесов пружины из витой веревки, которые приводили в движение осадные машины старого образца. Эксперименты, проведенные с реконструкциями требюше построенными по приказу Наполеона III, показали, что они могли метать каменное ядро весом в двадцать пять фунтов на расстояние почти на 200 ярдов, для разрушения гребней стен и башен. Эти громоздкие машины обычно собирались на месте специалистами-плотниками, и их эксплуатация требовала значительного мастерства. Самая большая машина Симона, монстр по имени Мальвуазен, обслуживалась инженерами, которые получали 21 ливр в день. Это были люди, чьи навыки высмеивались с позиции уже исчезающих рыцарских идеалов, льстивым сплетником при баронских дворах Гийо де Провеном, который говорил: разве у Александра Великого были саперы, или король Артур использовал осадных инженеров?[15]15
  La Bible Guiot analysed by C–V. Langlois, La vie en France, vol. ii (d'après les moralistes,), 1926–8, p. 62.


[Закрыть] Насмешки Гийо остались без ответа. Симон де Монфор без колебаний нанимал и тех, и других, и их жалованье было вполне заслуженным. С противоположной стороны ущелья реки Бриан самые большие требюше смогли разрушить верхние этажи цитадели. В трехстах ярдах от нее меньшие машины обстреливали крытый проход к колодцу, а на другой стороне деревни гасконцы установили свои собственные требюше, которыми вели непрерывный обстрел в течение дня и ночи.

Как только инженеры определили оптимальную траекторию полета ядер, гарнизон мало что мог сделать для своей защиты. Толстые стены могли уменьшить ущерб, но даже замок Шато-Гайяр, великая крепость Ричарда Львиное Сердце на Сене, которая была специально построена с учетом применения осадных машин, шестью годами ранее уступила саперам и требюше. В ночь на 18 июля, после шести недель обстрела, гарнизон предпринял смелую вылазку, чтобы разрушить Мальвуазен. Для этого нужно было обойти дозорных, выставленных на краю деревни, и проделать длинный обходной путь на север, чтобы добраться до другой стороны ущелья. Смельчакам все же удалось добраться до гигантского требюше, который был оставлен без охраны, и поджечь его с помощью свиного сала и тюков соломы и льна, которые они принесли с собой в корзинах. Но когда пламя начало разгораться, один инженер, который вышел из шатра, чтобы облегчиться, поднял тревогу. Этого человека быстро заставили замолчать проткнув копьем, но крестоносцы, разбуженные шумом, сумели отбить налетчиков и погасить огонь.

Положение гарнизона теперь казалось безнадежным, так как колодец и крытый проход к нему были разрушены. Сама цитадель была настолько сильно повреждена, что было сомнительно, что защитники смогут отразить штурм. 22 июля Гийом де Минерв явился в лагерь Симона, чтобы предложить условия капитуляции. В лагере крестоносцев переговоры вызвали ожесточенные споры. Согласно тогдашним правилам ведения войны, основанным на христианских принципах и военной целесообразности, осаждающие должны были сохранить жизнь гарнизону, который решил сдаться. Но эти правила трудно было совместить с миссией крестоносцев по уничтожению ереси, поскольку среди защитников Минерва было много катаров и еще большее число им сочувствующих. Пока крестоносцы пытались разрешить свои разногласия по этому вопросу, в лагерь прибыл Арно-Амори со своим коллегой Федисием. Симон объявил, что последнее слово остается за аббатом, который, как руководитель крестового похода, должен вынести авторитетное решение. Это заявление, как пишет Пьер Сернейский, вызвали у аббата Сито глубокие сомнения. "Он страстно желал смерти врагов Божьих, но, будучи монахом и священником, не осмеливался сам принять решение". Вместо этого он предложил каждой стороне изложить свои условия в письменном виде, надеясь, что они окажутся несовместимыми и деревня будет взята штурмом. Гийом де Минерв изложил свои условия, которые были зачитаны Симону де Монфору и признаны неприемлемыми. Но вместо того, чтобы вернуться и продолжить обороняться, Гийом объявил, что примет любые условия, которые крестоносцы решат выдвинуть. Решение снова было передано на усмотрение Арно-Амори. Поразмышляв, легат, с явной неохотой, приказал пощадить жизни жителей, в том числе и тех катаров, которые были готовы отказаться от своих заблуждений. Эта новость была встречена с негодованием, когда о ней узнали другие крестоносцы. Роберт де Мовуазен, один из главных офицеров Симона, воскликнул, что он пришел убивать еретиков, а не смотреть, как они свободно сбегут, притворившись обращенными. Арно-Амори успокоил его, сказав, что по его мнению, очень немногие обратятся в истинную веру.

Оказалось, что Арно-Амори рассудил вполне здраво. В тот же день духовенство повело крестоносную армию к Минерву мимо полуразрушенной цитадели, распевая Те Deum и неся большое распятие, которое должно было быть помещено на башне церкви. Лидеры еретической общины не пытались скрывать свои убеждения. Арно-Амори и Симон переходили от одного дома совершенных к другому в безуспешных попытках убедить их раскаяться. "Зачем проповедовать нам? – отвечали легату мужчины-совершенные. – Нам нет дела до вашей веры, мы отрицаем Римскую Церковь". Женщины-совершенные были настроены еще более пренебрежительно. Троих из них уговорила вернуться в лоно Церкви Матильда де Гарланд, мать крестоносца Бушара де Марли, который в то время томился в камере в Кабаре. Остальных, около 140 человек, отвели на поляну за пределами деревни и сожгли на огромном костре. Лишь немногие из них оказали сопротивление. Было видно, как многие с радостью бросались в пламя, принимая мученичество и конец власти плоти с тем же энтузиазмом, что и герои ранней христианской Церкви. Но никто из простых еретиков не захотел разделить судьбу совершенных, и все благодарностью приняли милость Церкви.

Аутодафе совершенных Минерва положило достойный конец долгой осаде, которая озлобила обе стороны и ожесточила религиозные противоречия. Из других горных городов все больше катаров бежало в относительно безопасную Тулузу, а для армии крестоносцев кампания приобрела еще большую жестокость священной войны. Все чаще стали появляться сообщения о чудесном вмешательстве Бога. Стервятники больше не летали над армией, земля давала свои плоды, когда крестоносцы были голодны, а высохшие реки превращались в потоки, когда они испытывали жажду. Господь направлял ядра их осадных машин и отражал арбалетные болты их врагов. На беленых стенах тулузских церквей появлялись серебряные кресты.

Подчинение большей части владений Транкавелей вновь вывело Тулузское графство на передний план, поскольку Арно-Амори никак не мог смириться со своим поражением шестимесячной давности. Раймунд VI был озабочен тем, чтобы его примирение с Церковью было официально признано. Он считал, что буллы Иннокентия III дают ему на это право, и знал, что без этого его графство всегда будет под угрозой. В мае он принял Арно-Амори в Тулузе и передал ему свой укрепленный дворец у южных ворот, замок Нарбоне, что даже его католические союзники сочли ненужным унижением. Тем не менее, Арно-Амори отказал ему в формальном примирении, которого граф добивался, сославшись на то, что его коллега, Федисий, находился в Риме. Когда, в середине июня Федисий вернулся в Лангедок, казалось, ничто не мешало признанию ортодоксальности Раймунда. Но Федисий был "человеком умным и дальновидным, он посвятил этому вопросу все свое сердце и разум в надежде найти какое-нибудь юридически приемлемое оправдание для отклонения просьб графа". На тайном совещании легатов было решено, что примирение с Раймундом означало бы связать себе руки и позволить ему воспользоваться своим собственным двуличием. Просматривая буллу, Федисий обратил внимание на фразу Иннокентия в которой говорилось, что до примирения графа с Церковью от него "ожидается повиновение инструкциям легатов". Граф получил много указаний, рассуждал он и не все из них были выполнены. Например, в его владениях все еще оставались еретики, а на дорогах взимали плату за проезд. Можно ли удовлетворить графскую просьбу, пока эти вопросы остаются нерешенными? Было ясно, что следует избегать излишней спешки, так как Иннокентий, несомненно, сочтет ее неправосудной. Поэтому они созвали Собор в Сен-Жиле и пригласили самого Раймунда предстать перед ним.

Собор начал работу в начале июля 1210 года, и Раймунд явился со своими юридическими советниками, ожидая примирения. Затем последовал циничный фарс. Аббат Сито поднялся и объявил, что не возражает против примирения графа с Церковью. Но Федисий зачитал отрывок из папской буллы, требующий от Раймунда принять указания легатов. Он заявил, что никакие доказательства не могут быть заслушаны по вопросам ереси графа или его соучастия в убийстве Пьера де Кастельно, пока не будут выполнены эти требования. Раймунду был зачитан их перечень, в том числе немедленный роспуск иностранных войск, которые составляли гарнизоны немногих оставшихся у него крепостей. Раймунд энергично протестовал, заявив, что выполнение требований легатов будут стоить ему потерей графства. В конце концов он разразился слезами, слезами вины и гнева, как ханжески предположил Федисий. Но это были не позорные слезы, за три столетия до того, как культ мужественности эпохи Возрождения сделал проявление чувств презренным.

Настойчивость Церкви в требовании распустить наемников Раймунда была продиктована чем-то большим, чем желание оставить его замки без гарнизонов. В провинции, где банды феодалов-разбойников были слабы, а феодальные армии редки, это, несомненно, имело бы эффект. Но рассуждения Церкви были больше похожи на рассуждения тех англичан XVIII века, которые не доверяли постоянной армии, потому что она "склонна к тирании". Церковь освятила феодальные узы и тем самым невольно ослабила их. Обязанность вассала сражаться за своего господина была сдержана другими обязательствами более духовного характера, правилами, которые предписывали надлежащее обращение с мирным населением, уважение к церковной собственности и соблюдение перемирия в святые дни. Именно эти правила имел в виду биограф Святого Бернарда, когда описывал его отца как человека "древнего и законного рыцарства, ведущего войну по святому закону"[16]16
  Wm. of St.-Thierry, Vita S. Bernardi I. I, Migne Patr. Lat. vol. clxxxv, col. 227. Наиболее полно церковные взгляды изложены в Евангелии от Иоанна, Salisbury, Poli-craticus VI, ed. C. C. J. Webb, 1909, pp. 8–58; cf. Stephen of Fougères, Livre des Manières, ed. J. Kremer, 1887, perhaps based on it.


[Закрыть]. Правила XII века были близки к Женевской конвенции, и если они довольно часто нарушались, то их никогда нельзя было полностью игнорировать, как это однажды обнаружил Филипп Август, когда некоторые из его вассалов отказались вторгнуться во владения Ричарда Львиное Сердце, когда тот находился за морем возглавляя Третий крестовый поход. Церковь мудро отказалась точно определить, что она подразумевает под понятием "справедливая война". Но она подозревала, что государь, который обходится без услуг вассалов, нанимая вместо них наемников, знает, что его война несправедлива. На деле эти подозрения часто оправдывались. Наемники были людьми низкого происхождения, которые делали то, за что им платили и сражались как в справедливых, так и в несправедливых войнах. Их жадность и жестокость были печально известны. Тем не менее, Генрих II Английский использовал армию, полностью состоящую из наемников, и тем самым убедительно продемонстрировал, что древние правила больше не имеют смысла. Однако военная необходимость не влияла на взгляды Церкви, которая продолжала считать феодальную армию гарантией добродетели на войне. Даже суровый реалист Жуанвиль, писавший почти век спустя о крестовом походе Людовика IX, считал, что отряд Ги де Мовуазена отличился в битве при Мансуре потому, что состоял исключительно из его родственников и вассалов.

После унижения в Сен-Жиле граф вернулся в Тулузу по долине реки Од, проезжая мимо очевидных признаков усиления хватки Симона в провинции. Две крупные крепости, Вентажу и Монреаль, сдались при известии о падении Минерва. Базовый лагерь Симона в Пеннотье, к северо-западу от Каркассона, был заполнен свежими крестоносцами из Иль-де-Франс, и поступали сообщения о большом контингенте бретонцев, направлявшихся на юг. В замке, в комнатах, украшенных шелковыми коврами, новый виконт создал собственный двор, поддерживаемый его женой и родственниками, а также баронами его нового княжества.

В конце июля было решено атаковать Терм, единственную оставшуюся вражескую крепость к югу от реки Од. Для этого нужно было оставить в покое Кабаре, чтобы разобраться с ним в последнюю очередь, – решение, которое, возможно, имело смысл с точки зрения логистики, но о котором крестоносцы почти успели пожалеть. Симон немедленно отправился к Терму, отдав приказ своему громоздкому осадному обозу следовать за ним. Осадные машины в разобранном виде были уложены гарнизоном Каркассона на телеги и оставлены за стенами на берегу реки Од. Небольшой отряд должен был сопровождать их до Терма. Это быстро стало известно Пьеру-Роже де Кабаре от шпионов, которых он поставил наблюдать за передвижениями крестоносцев. В середине ночи осадный обоз был атакован рыцарским отрядом, которым командовал лично Пьер-Роже. Его приближение было замечено со стен, и гарнизон отогнал врагов. Но незадолго до рассвета они вернулись и уже начали рубить машины топорами и поджигать их привезенными тюками соломы, когда была поднята тревога. С рассветом на галечном берегу реки, вокруг телег, произошло небольшое сражение, в котором крестоносцы под началом командира гарнизона Гийома де Контра, постепенно одержали верх, нанеся налетчикам большие потери. Сам Пьер-Роже оказался прижат к реке, пока его люди спасались бегством, и спас свою жизнь только тем, что прикинулся крестоносцем и проскакал через ряды солдат гарнизона с криком: "Монфор! Монфор!".

Симон, не подозревая, насколько близко был к катастрофе, подошел к Терму с основной частью своего войска в середине августа 1210 года. Замок Терм не имел большого стратегического значения, но он был одним из самых больших и сильных в Лангедоке, и Симон не мог позволить себе оставить своим врагам базу для набегов на его владения. Замок располагался над узкой речной долиной в северной части Корбьера, региона с небольшим количеством дорог, острыми, густо заросшими лесом вершинами и долинами, которые оставались занесенными снегом до самого апреля. Терм, возвышавшийся над одноименной деревней, стоял, на отвесной скале, от которой на север к долине реки Орбьель тянулись два узких участка земли. Один из этих участков был защищен от нападения вертикальными скалами, другой – небольшой отдельно стоящей башней, известной как Терминет. На юге находилось укрепленное предместье и тонкая полоса скалистой земли, которая была единственным путем доступа к крепости. Владелец замка, Раймунд де Терм, был пожилым, закаленным в боях человеком, схожим характером с Пьером-Роже де Кабаре, и в свое время сражался и с графами Тулузы, и с Транкавелями. Он не собирался заключать мир с Симоном де Монфором и несмотря на быстрое приближение Симона, успел доставить в замок припасы и усилить гарнизон наемниками, нанятыми в Арагоне, Каталонии и Руссильоне.

Прибыв на место, Симон обнаружил, что недооценил трудности, связанные с захватом Терма. Его осадный обоз был задержан набегом Пьера-Роже и неровными дорогами Корбьера. Большая протяженность стен не позволила Симону окружить замок, и некоторое время его защитники могли свободно приезжать и уезжать на виду у лагеря крестоносцев. Подкрепления потихоньку просачивались в замок, а по истечении сорока дней быстро уходили. Рейды гарнизона из замка Кабаре проносились по дорогам к северу от Терма, нападая на небольшие группы крестоносцев и отправляя их в лагерь Симона с выколотыми глазами, отрезанными губами и носами. Гарнизон Терма выкрикивал со стен оскорбления и развлекался тем, что захватывал знамена крестоносцев и уносил их за ворота. Положение Симона начало улучшаться в конце августа. Прибыл обещанный контингент бретонцев с осадными машинами, а вскоре после этого – большая армия из Иль-де-Франс во главе с епископами Шартра и Бове и графами Дрё и Понтье. После этого крестоносцы впервые смогли полностью перекрыть доступ к замку. У юго-западной стены были установлены требюше Симона, а архидиакон Парижа, который сопровождал армию с севера, организовал из многочисленных слуг и некомбатантов в лагере некое религиозное братство, чтобы обеспечить осадные машины деревом и камнями. После предпринятого непрерывного обстрела внешние укрепления замка стали быстро поддаваться. Предместье, было разрушено и покинуто гарнизоном, а защитники башни Терминет, напуганные точностью стрельбы из требюше и отрезанные от замка солдатами епископа Шартрского, бежали ночью, оставив укрепление крестоносцам.

Несмотря на первые успехи, крестоносцы не смогли произвести никакого эффекта на сам замок. Требюше находились от стен лишь на расстоянии выстрела из арбалета, и их обслуге было трудно ими  управлять. Некоторые повреждения были нанесены стенам с восточной стороны, но гарнизон восстанавливал их так же быстро, как осаждающие их разрушали. Каждый раз, когда штурмовая группа пыталась проникнуть в пролом, она обнаруживала, что путь ей преграждает импровизированная баррикада из дерева и камня, и была вынуждена отступить. Кроме того, у защитников были свои камнеметные машины, которые они начали использовать с большим успехом. Их мангонели обстреливали лагерь крестоносцев каменными ядрами с результатами, которые, несомненно, были скорее психологическими, чем практическими. Более опасными, потому что били точнее, были баллисты – большие арбалеты, установленные на деревянных рамах, которые взводились с помощью лебедок и стреляли длинными болтами. Бароны, потребовавшие от английского короля Иоанна I на лугу Раннимед распустить своих иностранных баллистариев, очевидно, были высокого мнения об этом оружии, которое последующие войны во многом оправдали. При профессиональном обращении, из баллист можно было прицеливаться с большой точностью и использовать их для уничтожения отдельных осаждающих на значительном расстоянии, как это почувствовали на себе некоторые крестоносцы под стенами Константинополя в 1204 году. Однажды болт из баллисты залетел в палатку Симона де Монфора, когда тот слушал мессу, и убил солдата, стоявшего сразу за ним. В другом случае каменное ядро, выпущенное со стен замка, раздавило сапера, с которым Симон разговаривал. Соратники Симона не преминули приписать его везение божественному вмешательству, но для самого виконта это было источником беспокойства и уныния. Невозможно было предугадать пределы воли гарнизона к сопротивлению. Каждый прошедший день приближал отъезд северных крестоносцев, а перспектива поражения и вторая зимовка в Лангедоке, в психологическом плане, была ужасной. В некоторые дни Симон отказывался принимать пищу и вместо этого с тревогой осматривал свои позиции, подбадривал своих людей и умолял северных крестоносцев, которые уже засобирались домой, остаться.

Периодически гарнизон Терма осуществлял тщательно спланированные вылазки, чтобы уничтожить отряды крестоносцев, проникших в заброшенный пригород, или атаковать уязвимые участки позиций осаждающих. Единственное требюше, нанесшее серьезный ущерб крепости, было атаковано и подожжено во время одной из вылазок в которой участвовало девяносто всадников. Машина, установленная на утесе напротив стен, была отделена от лагеря крестоносцев глубокой расщелиной в скале. Охрана из более чем трехсот человек, которую Симон выделил для ее защиты, разбежалась при приближении нападавших, и от разрушения требюше спасло лишь мужество одного рыцаря, Гийома де л'Экюрея. Он сдерживал налетчиков в течение нескольких минут, пока армия устраивала диверсию на оставшемся незащищенным участке стены. Налетчики отступили, и пожар был потушен.

Внутри замка, хотя Симон об этом не знал, дела обстояли далеко не лучшим образом. Защитники были хорошо обеспечены продовольствием, но воды стало не хватать. Испанские наемники Раймунда де Терма знали, что от армии крестоносцев им не дождаться отступления, и стремились к мирному урегулированию. Ближе к середине октября Раймунд предложил Симону условия, которые полностью отражали сохраняющуюся обороноспособность замка. По его словам, он был готов сдать его на время зимы, но Симон должен был оставить ему во владение окрестные земли, а сам замок восстановить к следующей Пасхе. Эти условия предлагали Симону скудное вознаграждение за изнурительную и дорогостоящую осаду, которая длилась уже два месяца. Но он принял их, и не без оснований. Епископ Бове и графы Дрё и Понтье заявили ему, что они уже заслужили свои индульгенции, и, несмотря на отчаянные мольбы Симона и его жены, намеревались уехать на следующее утро. Из большого северного войска, прибывшего в сентябре, только епископ Шартрский и его люди согласились остаться еще на несколько дней.

Было решено, что Раймунд де Терм откроет ворота крестоносцам на следующий день. В ту же ночь, после продолжительной осенней засухи, небеса разверзлись. Проснувшись, защитники обнаружили, что их резервуары наполнились водой из-за сильного ливня, а лагерь осаждающих уже покинут основной массой северного войска. Когда маршал Симона пересек грязь ничейной землю, чтобы принять капитуляцию замка, его встретил прямой отказ. Симон отправил маршала обратно, чтобы тот вразумил гарнизон и предложил ему любые условия сдачи замка на зиму. С ним отправился Бернард де Рокфор, бывший епископ Каркассона, который был другом Раймунда де Терма, а его мать и брат, оба катары, были среди гарнизона. Два офицера гарнизона, считавшие, что их честь была поругана отказом от договора предыдущего дня, согласились покинуть замок и сдались добровольно. Но остальные остались непоколебимы, и осада продолжалась. Была уже середина октября. Епископ Шартрский уехал на рассвете следующего утра, забрав с собой оставшуюся армию. Листва стала темно-коричневой. Дождь превратился в снег, и ледяные ветры продували лагерь крестоносцев. Вскоре горные дороги были перекрыты, а громоздкие осадные машины застряли среди отдаленных вершин Корбьера. Но Симон отказывался рассматривать возможность снятия осады.

В ноябре, к бурному восторгу Симона, из немецкой провинции Лотарингия прибыл большой отряд крестоносцев. Теперь виконт был достаточно силен, чтобы вновь окружить замок. Инженеры обслуживавшие требюше,  которые раньше не могли рассчитать дальность и высоту полета своих снарядов, внезапно пристрелялись и нанесли страшные разрушения гребням стен замка. 22 ноября Симон приказал своим людям вырыть траншею до самых стен в надежде найти слабое место, которое могли бы заминировать его саперы. Несмотря на возобновившуюся активность осаждающих, замок, вероятно, мог бы продержаться еще долгое время. Но дизентерия, бич переполненных, плохо снабжаемых водой средневековых замков, стала находить жертвы среди гарнизона. При виде саперов, приближающихся к стенам, началась паника, тем более что гарнизон не мог рассчитывать на какие-либо условия капитуляции, так как ранее обманул осаждающих. В ночь на 22 ноября защитники попытались незамеченными ускользнуть из замка. Но произошла заминка из-за того, что Раймунд де Терм приказал своим людям подождать, пока он вернется за чем-то, что забыл. Пока они ждали, их передвижения были замечены часовым осаждающих, который поднял тревогу. Крестоносцы, пробудились ото сна и бросились в погоню убив нескольких беглецов, но большинство, более легкие на ногу, скрылись в густом лесу. Самого Раймунда спрятавшегося в подлеске захватил пехотинец-доброволец из Шартра. Его доставили в Каркассон, где он провел остаток жизни в камере под башней цитадели.

Неожиданная победа Симона придала новую остроту политической войне, которую легаты продолжали вести против Раймунда VI. Раймунд жил под угрозой отлучения с момента его конфликта с легатом Федисием на июльском Соборе в Сен-Жиле. У легатов уже четыре месяца был законный повод для того, чтобы возбудить против него дело. Все, что им было нужно, – это политическая возможность. Когда Симон де Монфор с триумфом шел на север через Од в долину реки Тарн, принимая капитуляции и захватывая покинутые замки, Раймунд пригласил его на встречу. Встреча состоялась на Рождество, и была бурной. Симон заметил, что в свите графа было несколько человек, которые, по его мнению, предали его интересы врагу и бурно протестовал. Граф уклонился от ответа, и они расстались в плохих отношениях.

Симон мог позволить себе поссориться с графом. После падения Терма Педро II Арагонский едва ли мог отказаться принять его в качестве своего вассала, не потеряв при этом права сюзеренитета. Стало ясно, что если король не хочет разрушить сложный комплекс арагонских интересов на Юге,  Симона придется втянуть в него, как это было ранее сделано с Транкавелями. Примерно 22 января 1211 года, когда король направлялся в Монпелье, он был встречен в Нарбоне всеми соперничающими фракциями: Арно-Амори и епископ Юзесский, графы Тулузы и Фуа, а также сам Симон де Монфор. Арно-Амори умолял короля принять оммаж от Симона, и после причитающейся демонстрации нежелания Педро сделал это, и даже пошел дальше. Он согласился на обручение своего четырехлетнего наследника Хайме с дочерью Симона Амицией и оставил сына на попечение Симона в качестве залога своей искренности. Теперь, когда он великодушно уступил желаниям легатов, Педро был в состоянии добиться уступок по другим направлениям. Он хотел, чтобы Раймунд VI примирился с Церковью на разумных условиях. Арно-Амори согласился смягчить свои условия настолько, что позволил Раймунду получить часть имущества, конфискованного у еретиков, при условии, что он будет сотрудничать в их преследовании. На территории, находящейся под его непосредственным контролем, графу разрешалось забирать все имущество осужденных еретиков; в других местах он получал треть или четверть. Позже легаты указывали на это предложение как на доказательство великодушного отношения, которое они всегда оказывали Раймунду VI. По их словам, они не просили ничего другого, кроме того, чтобы он изгнал еретиков из своих владений. На самом деле были и другие условия, но они не были объявлены в Нарбоне. Их придержали, чтобы объявить на Соборе епископов, созванном в Монпелье в конце месяца.

Неделю спустя Раймунд должным образом прибыл в Монпелье. В присутствии арагонского короля и толпы знати, Арно-Амори вручил ему письменный список требований легатов, которые были исключительно суровыми. Раймунд должен был распустить своих наемников в течение двадцати четырех часов; он должен был удовлетворить претензии многочисленных церковных землевладельцев; он должен был отказаться от защиты евреев и всех, кого Церковь называла еретиками. Затем последовал ряд предписаний, касающихся питания. На стол графа должно было подаваться не более двух мясных блюд, а сам он должен был носить только хорошую прочную одежду не яркого цвета. Все его замки и крепости должны были быть разрушены. А городское дворянство, это странное сословие, неизвестное на севере, благодаря присутствию которого города Лангедока было так трудно захватить, фактически должно было быть упразднено, так как все дворяне княжества Раймунда теперь должны были жить в деревнях. Должны были исчезнуть ростовщики и сборщики пошлин. Армия крестового похода должна была получить право на питание и кров от графа и его вассалов. Наконец, Раймунд должен был записаться в ряды тамплиеров или госпитальеров и отправиться в Святую землю до дальнейших распоряжений.

Граф с изумлением слушал, как его секретарь медленно зачитывал этот необычный документ. Он подозвал к себе короля Арагона и умолял его выслушать "странные повеления, которые дали мне легаты". Возможно, наиболее экстремальные из этих условий были выдуманы пропагандистами последовавшей за тем войны. Но мало сомнений в том, что легаты намеренно выставили неприемлемо завышенные условия. Они не хотели видеть Раймунда примиренным с Церковью. Они осознавали свою власть и хотели распространить ее на все его владения. Выслушав условия во второй раз, Раймунд без единого слова покинул зал, сжимая документ в руке. Он дал знать легатам, что ответ они получат на следующий день. Но на следующее утро он покинул Монпелье, даже не попрощавшись с ними. Говорили, что он увидел канюка, летевшего слева, и принял это за дурное предзнаменование.