Текст книги "Альбигойский крестовый поход (ЛП)"

Автор книги: Джонатан Сампшен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

Не все приветствовали избрание Симона. Были и такие, как мрачно намекнул Арно-Амори Папе, кто был "с нами телом, но не духом". Другие точно подсчитали, что они прослужили уже более сорока дней, и что дома приближается жатва. Граф Неверский, в частности, считал Симона ставленником герцога Бургундского, с которым он жестоко рассорился в ходе кампании. Теперь, когда Каркассон пал, граф объявил о своем намерении вернуться на север со всеми своими людьми и немедленно уехал. Его сопровождало более половины армии.

Герцог Бургундский согласился остаться до тех пор, пока новый виконт не будет должным образом утвержден в своих владениях. Это было скорее трудоемко, чем политически сложно, поскольку крестоносцы были радушно приняты католиками, а катары бежали. Фанжо был занят без труда. Кастр, центр важной сети дорог, прислал делегацию, и подчинился Симону, который отправился на север, чтобы лично овладеть городом и понаблюдать за первым публичным сожжением еретиков. Затем последовал триумфальный тур по северной части графства Фуа. Мирпуа был оставлен своим гарнизоном и немедленно сдался. Аббат Памье и жители Савердёна были рады сбросить суровое правление графа Фуа и приветствовали Симона как освободителя. Наконец, сам граф Фуа, не имея возможности выставить армию и не желая быть лишенным владений, как Раймунд-Роже, предстал перед Симоном, осаждавшим замок Прексан, расположенный к югу от Каркассона. Граф принял обременительные условия, обязывающие его полностью подчиниться желаниям папских легатов и оставить своего младшего сына у Симона в качестве заложника. Прексан, который был зависим от Фуа, получил приказ сдаться осаждающим. Основная часть армии не последовала за Симоном в эти походы, а осталась в лагере герцога Бургундского в Альзоне, недалеко от Каркассона; но ее присутствие ощущалось во всем регионе, и урок Безье не был забыт. Однако герцог не мог оставаться в Лангедоке бесконечно долго и в конце сентября он отправился домой, взяв с собой всю оставшуюся армию, кроме горстки тех, кто первыми собрался в Лионе тремя месяцами ранее.

10 ноября Раймунд-Роже Транкавель умер от дизентерии в тюрьме недалеко от Каркассона. Его смерть, несомненно, была удобна для крестоносцев, и не один голос прозвучал, чтобы обвинить Симона в его убийстве; но дизентерия была слишком распространена в антисанитарных условиях средневекового замка, чтобы подобные обвинения имели хоть какой-то вес. Сам Симон первым отдал дань уважения покойному. Он положил тело в соборе в торжественной обстановке и позволил траурной процессии селян пройти мимо него. Вдове Раймунда-Роже было обещано пособие в размере 3.000 солей. Это была первая гримаса иронии Альбигойского крестового похода: армия, собранная для борьбы с отлученным от Церкви, обвиненным в убийстве папского легата, вместо этого уничтожила молодого человека двадцати четырех лет, который не был осужден или даже обвинен в каком-либо преступлении. Политическая некомпетентность Раймунда-Роже была лишь отчасти причиной его плачевной судьбы. Он стал жертвой затруднительного положения своего дяди, из которого Раймунд смог выбраться, сумев направить крестовый поход против Безье и Каркассона. Но истинным виновником гибели Раймунда-Роже был Арно-Амори, который отказался, вопреки принципам канонического права, принять подчинение виконта в Монпелье. Но кодексы канонического права были составлены на основе предположения, что правители могут и хотят подавлять ересь. Эта политическая истина так и не была понята Иннокентием III, но Арно-Амори прекрасно ее осознавал. Иннокентий был легистом, Арно-Амори – завоевателем. Для того чтобы каноническое право соблюдалось в Лангедоке, необходимо было заменить существующих правителей и перестроить институты власти.

VII. 1209–1211: Разрыв с Раймундом VI

Станут ли двое идти вместе, не договорившись между собой?

Станет ли лев рычать в лесу, если у него нет добычи?

Амос 3: 3–4

Через месяц после своего избрания Симон де Монфор написал Папе. Он сообщил Иннокентию о победе крестоносной армии и о своем единодушном избрании виконтом Безье и Каркассона, что, как он считал, произошло благодаря вмешательству Бога и Церкви. В знак признания этого факта он предложил ежегодно выплачивать в Рим налог в размере трех денье с домохозяйства (очага). Симон надеялся, что взамен  Папа утвердит его и его наследников во владении виконтством, которое, на взгляд людей, воспитанных на условностях феодальной политики, было приобретено незаконным путем.

Письмо Симона не было песней триумфа, и он ясно дал понять, что ожидает от Рима не только моральной поддержки. Он контролировал два значительных города, один из которых представлял собой груду обугленных руин, а другой был полон добычи, но совершенно лишен жителей. Кроме того, около двухсот деревень и городков были заняты армией на марше из Безье или сдались Симону после падения Каркассона. Но удержание им этих мест зависело больше от блефа, чем от реальной силы. Армия, завоевавшая их, ушла, оставив ему для защиты не более тридцати рыцарей, авантюристов, безземельных охотников за удачей и младших сыновей, друзей из окрестностей Монфор-л'Амори. Кроме рыцарей, которых даже современники затруднялись сосчитать, были еще пешие солдаты, но их явно было немного. Все войска Симона не могли насчитывать более 500 человек, и даже они требовали за свои услуги вдвое больше, чем обычно. С такими силами он должен был обеспечивать гарнизонами по крайней мере дюжину важных замков и держать в поле достаточно сильную армию, чтобы противостоять врагам Христа, "которые свободно бродят среди скал и гор этой земли". Раймунд-Роже был мертв, но его войскам позволили покинуть Каркассон живыми, и большая их часть вновь собралась в трех неприступных замках на скалах Терм, Минерв и Кабаре. Их присутствие ощущалось повсюду.

Иннокентий в ответ горячо поздравил нового виконта и подтвердил его избрание. Было обещано подкрепление, как только оно будет найдено. В течение ноября папская канцелярия рассылала просьбы и приказы государям Европы и поручила французским епископам вербовать крестоносцев в своих епархиях с обещаниями индульгенций и привилегий, столь же щедрых, как и для крестоносцев в Святой земле. Императору Оттону Иннокентий с преувеличением хвастался 500 городами, отвоеванными у еретиков. Сподвижников Симона в Каркассоне похвалили за веру и призвали к терпению, пообещав, что в следующем году с севера придет подкрепление и деньги, чтобы погасить задолженность по жалованью. Он мог бы сделать и больше, объяснил Иннокентий Симону, но насущные нужды Святой земли нельзя было игнорировать; латиняне изо всех сил пытались сохранить свою шаткую власть в Константинополе, а Папа уже получал жалобы на то, что индульгенции для альбигойского крестового похода мешают пополнению христианских армий на Востоке.

Однако Папа сделал достаточно для того, чтобы армия Симона постоянно пополнялась свежими крестоносцами с севера. Каждую зиму в течение следующих десяти лет цистерцианцы проповедовали крестовый поход на севере Франции, в Нидерландах и Германии и каждую весну на юг просачивалась непрерывная струйка новобранцев. Небольшие группы крестоносцев приходили и уходили в течение всего лета, служили недолго и уезжали, чтобы их сменили другие. С наступлением зимы вся армия исчезла, оставив Симона с небольшой группой преданных последователей, чтобы сохранить свои завоевания энергией, безжалостностью и блефом, до прибытия в марте следующего отряда рыцарей. Возможно, как заметил сам Иннокентий, медленное продвижение крестового похода было частью чудесного Божьего замысла, чтобы позволить все большему числу северных рыцарей спасти свои души, приняв крест. Но с военной точки зрения все было далеко не так благополучно. Лишь немногие из новобранцев с энтузиазмом относились к этому предприятию. Получив индульгенцию, они стремились как можно скорее вернуться домой. Так что легаты были вынуждены постановить, что никто не может получить индульгенцию, не прослужив по крайней мере сорок дней; но даже сорок дней – это слишком короткий срок, чтобы освоить особые методы борьбы с врагом, который был повсюду вокруг них, и отступал только для того, чтобы появиться снова, когда армия двигалась дальше. Симон никогда не знал более чем на несколько недель вперед, насколько сильной будет его армия. Он никогда не начинал предприятие с уверенностью, что сможет его закончить.

Преследование ереси уже началось в том духе, в котором оно должно было продолжаться. Для тех, кто был назван легатами защитниками ереси и не подчинился в течение сорока дней, были установлены значительные штрафы. В замках, взятых штурмом, их немедленно вешали. Самих еретиков сжигали десятками на огромных кострах из дерева и соломы – наказание, предписанное традицией, которую крестоносцы принесли с собой с севера. Крестоносцы ничего не знали о судебных гарантиях, которые инквизиция должна была привнести в преследование ереси. В Кастре они не могли решить, следует ли сжигать раскаявшихся еретиков вместе с нераскаявшимися, – вопрос, по которому инквизиторы следующего поколения напишут, что "милосердие в таких обстоятельствах предпочтительнее суровости правосудия"; и более приемлемо, добавили они, для слабой и трусливой публики. Но Церковь в 1209 году еще не имела полицейской системы, чтобы преследовать тех, чье раскаяние было неискренним, и Симон приказал умертвить и тех и других. Эти казни были важной частью его цели в Лангедоке. Но несомненно и то, что они ожесточили сопротивление дворянства и сделали врагами Симона многих умеренных католиков.

Арно-Амори не был человеком, уважающим свободы горожан или мелкие привилегии самовластных городских правителей. В сентябре 1209 года он объявил нескольких горожан Тулузы еретиками и потребовал выдать их и конфисковать имущество. Консулы города с возмущением отрицали, что в городе есть еретики; те, кого назвал Арно-Амори, по их утверждению, исповедовали самые ревностные ортодоксальные взгляды. Они отвергли его требование и обратились к Иннокентию III, а Арно-Амори наложил на город интердикт. Положение же Раймунда VI было более трудноразрешимой проблемой. Пока он не был отстранен от управления своими владениями, мало что можно было сделать с мощными еретическими общинами среди его вассалов. Но Раймунд подчинился церкви. Однако Арно-Амори не доверял и не верил ему. Он считал его покорность лицемерием, простым приемом, чтобы избежать наказания, которого он заслуживал. Но пристрастия Иннокентия к юридическим тонкостям не позволяли легатам вторгаться в Тулузское графство, пока граф не даст им на то достаточных оснований, и Раймунд пошел на крайние меры, чтобы этого избежать. Он привел своего сына, которого предложил в качестве заложника, в лагерь крестоносцев в Альзоне и обещал его в мужья дочери Симона де Монфора. Он разрушил несколько замков на границах между своими землями и землями Симона, чтобы они не вызвали споров. Он неоднократно заявлял о своей ортодоксальности и готовности подчиниться любому требованию легатов.

Арно-Амори не забыл обещаний, данных Раймундом в Сен-Жиле, обещаний, которые будет трудно выполнить. Преследование ереси, отмена пошлин, немедленный роспуск наемников, увольнение еврейских администраторов с его службы – ничего из этого не могло быть выполнено быстро, не приведя к распаду его правительства. Тем не менее, жалобы на медлительность Раймунда раздавались уже через несколько дней после взятия Каркассона. В сентябре 1209 года три легата, Мило, Федисий и Арно-Амори, председательствовали на Соборе в Авиньоне, на котором они отлучили Раймунда от церкви и наложили интердикт на все его владения. Раймунд напрасно протестовал, что с момента его обещаний в Сен-Жиле прошло всего три месяца, в течение двух из которых он активно помогал крестовому походу. Собор лишь согласился отложить исполнение приговора на шесть недель. У графа было время до 1 ноября, чтобы удовлетворить легатов по всем вопросам, поднятым в Сен-Жиле, или же Церковь объявит его графство конфискованным. Раймунд немедленно обратился к Папе. Он объявил о своем намерении отправиться в Рим, чтобы лично подать апелляцию, и сделал приготовления, которые несли на себе все признаки серьезного намерения. Легаты были заметно встревожены. Они превысили свои полномочия, и им была известна привязанность Иннокентия к юридическим формальностям. Поэтому они решили опередить обращение Раймунда, отправив в Рим своего посла. "Если случится, – писали легаты Папе, – что граф Тулузы, этот враг мира и справедливости, предстанет перед Вашим Святейшеством, позаботьтесь о том, чтобы Вас не обманул его лживый язык". Они перечислили жалобы на Раймунда, который обманом уклонился от своего обещания в Сен-Жиле. Жители Авиньона, Нима и Сен-Жиля были готовы отказаться от верности ему в соответствии с клятвой, данной в июне. Замки графа находятся в руках легатов и он бессилен противостоять им. "Он так хорошо связан силой Божьей и усилиями Вашего Святейшества, что борьба будет выше его сил". Агенты, доставившие эти письма в Рим, получили точные инструкции. Были предусмотрены все возможные аргументы в пользу графа, а также правильный ответ, который они должны были получить от Папы.

За агентами Арно-Амори на некотором расстоянии следовали два посла самого Раймунда, отправленные для подготовки почвы и ознакомления Иннокентия с его обращением. Граф решил сначала отправиться в Париж, чтобы изложить свое дело Филиппу Августу и найти союзников среди северных баронов. Он прибыл в Рим только после Рождества, а когда в конце концов добрался до папской курии, то был смущен, обнаружив, что его опередили не только агенты Арно-Амори, но и епископ Ажена, который приехал пожаловаться на жестокое обращение, со стороны графа. Как Иннокентий принял Раймунда, точно неизвестно. По одним сведениям, Папа произнес горькую речь перед изумленным графом, которого обвинил в том, что он убийца, покровитель еретиков и гонитель креста. Однако другой современник утверждает, что Раймунда тепло приняли, осыпали подарками и предложили посмотреть на одну из самых ценных реликвий Ватикана – салфетку Святой Вероники. Конфликт свидетельств остается неразрешимым, что является примером для тех, кто ищет определенности в истории. Несомненно то, что результатом стало унизительное поражение легатов во Франции. Иннокентий был раздражен их беспринципным поведением. И в тоже время он был впечатлен тем, что граф явно выполнил некоторые из своих обещаний и выразил готовность выполнить остальные. Вправе ли в этом случае Церковь обогащаться за его счет, конфискуя его замки и вторгаясь в его владения?

В январе 1210 года Папа отменил отлучение Раймунда. Он назначил Федисия солегатом вместо умершего в декабре Мило и поручил ему созвать через три месяца новый Собор, на котором любой желающий мог выступить с обвинением графа в ереси или соучастии в убийстве Пьера де Кастельно. Но если таких доказательств не будет, графа должны были примирить с Церковью и оставить в покое. Даже если бы нашелся достойный доверия обвинитель, Федисий ни в коем случае не должен был выносить приговор сам, а обязан был отправить досье в Рим, чтобы дождаться решения самого Иннокентия. Дальше было еще хуже. Легатам было приказано лично отправиться в Тулузу, где они должны были снять интердикт и прийти к соглашению с горожанами. Если горожане откажутся выполнить разумные требования, они могут быть вновь отлучены от Церкви. Но в любом случае один легат не должен был принимать против них никаких мер. Иннокентий не доверял Арно-Амори действовать в одиночку. После этих унизительных предписаний Папа обратился с личным письмом к Арно-Амори. После бесконечных лестных слов и поздравлений Иннокентий признал, что затупил оружие Арно-Амори. Он поручил Федисию деликатное дело графа Тулузского, но это не следовало воспринимать как публичный упрек. Федисий был вполне способен самостоятельно справиться с графом и может получать инструкции и от Арно-Амори. Раймунд, отметил Папа, может принять от него условия, которые которые раньше выдвинул Арно-Амори.

Слова Иннокентия мало чем могли подсластить горькую пилюлю, которую пришлось проглотить Арно-Амори. И они прозвучали в особенно неудачное время, поскольку осенью 1209 года Симон де Монфор потерпел серьезные поражения. С севера ожидалось подкрепление, но было далеко не ясно, сможет ли он пережить зиму. Главным виновником его бед был Педро II Арагонский. Педро, будучи номинальным сюзереном виконтов Безье и Каркассона, был крайне недоволен тем, что без его согласия у него появился новый вассал. В ноябре 1209 года он провел две недели с Симоном в Монпелье, но того не удалось убедить принести оммаж королю. Этот отказ вызвал серьезные сомнения в законности правления Симона, поскольку даже каноническое право позволяло сюзерену иметь определенную свободу действий в этих вопросах. Более того, Педро намекнул дворянам во владениях Симона, что они получат его поддержку в сопротивлении своему нежеланному сюзерену. Им не нужно было повторять это дважды. Вскоре после этого на одной из троп близ Каркассона были обнаружены тела двух цистерцианских монахов, состоявших на службе у легата Мило. Один из них был пронзен кинжалом тридцать шесть раз.

Лидером сопротивления был Пьер-Роже, сеньор де Кабаре. В 1209 году он был уже стариком, но возраст не уменьшил ни его душевной независимости, ни даже грозной физической силы. У него была репутация экстравагантного человека способного на широкий жест, ведь его двор был одним из тех, которые трубадур Раймунд де Мираваль призывал своего коллегу посетить в поисках покровителя. Пьер-Роже сыграл видную роль в обороне Каркассона. После его падения многие из гарнизона перебрались вместе с ним в Кабаре, где их число вскоре пополнили мелкие сеньоры региона, беженцы из брошенных или сданных замков. Из всех отдаленных крепостей Каркассе Кабаре был ближе всего к неприступности. Правильнее говоря, это была не одна крепость, а целая линия из четырех независимых укреплений, занимавших хребет длиной около трехсот ярдов над деревней Ластур. С трех сторон их окружали отвесные скалы. До 1847 года к крепости не было подъездной дороги, достаточно широкой для проезда кареты. В начале сентября армия крестоносцев проникла в долину реки Орбьель и попыталась взять это место штурмом. Но крестоносцы были без труда отбиты, а приближение зимы не позволило им организовать длительную осаду. Когда последние крестоносцы отступили на север, защитники Кабаре начали совершать вылазки вглубь территории контролируемой Симоном. В начале ноября около пятидесяти северян, которыми командовал родственник Симона Бушар де Марли, попали в засаду возле Кабаре и бежали, понеся значительные потери. Сам Бушар был схвачен и в течение шестнадцати месяцев содержался в камере в цепях.

Симон не мог позволить себе такие потери. Но зима была на стороне его врагов. Влажный и лютый ноябрь сменил великолепное лето 1209 года. Река Од вздулась от паводковых вод Пиренеев, а ниже Каркассона не было ни одного пригодного для использования моста. Поскольку река разделила тонкую полосу его владений на две части, Симон не мог быстро доставить подкрепления к своим маленьким, широко разбросанным гарнизонам. Он покидал Монпелье, когда до него дошла весть о пленении Бушара де Марти. Сразу же после этого он узнал, что два его рыцаря с горсткой солдат осаждены в замке к югу от Од, но прежде чем он преодолел длинный объездной путь через Каркассон, замок был взят, а его защитники перебиты. Весть о более серьезном восстании в Минервуа заставила его вернуться к мосту в Каркассоне и вернуться на восток по римской дороге. Причиной стала одна из тех неясных ссор, которые неоднократно мешали Симону найти союзников среди южной знати. Один из его соратников убил дядю Жиро де Пепье, рыцаря-южанина, служившего крестоносцам. Симон приговорил убийцу к погребению заживо. Этот варварский способ казни был хорошо известен на Юге, был в ходу в Беарне и Бигорре, и его применение к северянину и дворянину должно было удовлетворить Жиро[13]13
  C. Du Cange, Glossarium latinitatis, 1883–7, s.v. 'sepeliri'.


[Закрыть]. Тем не менее, в конце ноября тот с несколькими друзьями ворвался в замок Пюиссергие, расположенный к западу от Безье, перебил гарнизон и заперся в крепости. Симону понадобилось больше недели, чтобы добраться до замка, а затем местные солдаты, которые были с ним, отказались штурмовать стены. Без осадного обоза он был бессилен. На следующую ночь Жиро поджег замок и бежал, сбросив в ров тела пятидесяти солдат гарнизона. Двух рыцарей, которые командовали в замке, Жиро увел в оплот катаров Минерв. Там их зверски изуродовали и голыми выгнали за ворота, чтобы они в таком непристойном виде вернулись к своему господину.

Граф Фуа разорвал свой договор с крестоносцами и захватил Прексан. Попытка ночного штурма Фанжо была отбита лишь с трудом. Казалось, что княжество Симона распадается. Кастр и Ломбер отказались от верности и посадили в тюрьму свои гарнизоны из северян. Монреаль был сдан своему бывшему сеньору священником, которого Симон назначил командовать замком. В Каркассон прибыл вновь назначенный епископ, который застал солдат Симона за спешными приготовлениями к бегству. Прежде чем снег в узких долинах начал таять, очищая проходы осадным обозам Симона, крестоносцы потеряли более сорока замков и цеплялись за восемь изолированных крепостей, разделенных большими участками враждебно настроенной страны.

Помощь начала прибывать в марте. Отряд рыцарей во главе с женой Симона Алисой де Монморанси добрался до Лангедока примерно 3 марта. Симон отправился встречать их в Пезенас. Теплая весна и постоянный приток свежих войск позволили ему перейти в наступление. Теперь реку Од можно было перейти вброд в нескольких местах, и Симон продемонстрировал свою удивительную способность быть везде и сразу. Восстание в Монлоре было жестоко подавлено, прежде чем горожанам удалось одолеть гарнизон. Большинство жителей в суматохе бежали, а тех, кого удалось поймать, повесили. Симон понял ценность этих ужасных репрессий. В Бране, который он захватил в конце месяца, всему гарнизону выкололи глаза, кроме одного, которого пощадили, чтобы он повел колонну несчастных в Кабаре. Священник, предавший Монреаль в декабре, был обнаружен среди защитников Брана. Епископ Каркассона лишил его священнического сана и приказал протащить по улицам на волокуше, прежде чем повесить на виселице на стенах. В апреле быстрый марш через Минервуа принес новые сдачи городков испуганными горожанами. Там, где отдельные гарнизоны еще держались, земля была опустошена, а виноградники выкорчеваны, как только они начали распускаться. Аларик, последний вражеский оплот в долине Од, был взят штурмом в конце апреля 1210 года.

Серия поражений и наступление Симона вызвало ожесточенную борьбу в Тулузе, где сторонники и враги крестового похода сражались за контроль над городом. Тулуза находилась почти в пятидесяти милях от границы княжества Симона. Но ее население и богатство, а также расположение на пересечении нескольких крупных дорог делали ее союз слишком ценным призом, чтобы им можно было пренебречь. Тулуза была важной церковной столицей, одним из святых городов Франции. Благодаря своему расположению на пути паломников в Сантьяго, она стала городом церквей и приютов, а также трактиров, которых в 1205 году было столь много, что пришлось регулировать их деятельность с помощью специального ордонанса. Базилика Сен-Сернин, законченная примерно за пятьдесят лет до этого, была построена для проведения больших процессий священнослужителей и паломников, которые чествовали святых в дни их праздников. Другие шедевры архитектуры, которые приводили паломников в Тулузу, теперь уже не существуют. Церковь Дорада с ее знаменитыми мозаиками, изображающими Христа с Авраамом и Богородицей, была снесена в 1761 году, чтобы освободить место для строительства набережных Тулузы. Украшенные скульптурами монастыри Сен-Сернин и Сен-Этьенн (Святого Стефана) уступили место дорогам, построенным инженерами XIX века. Тулуза расширилась больше, чем любой другой южный город, за исключением Монпелье. К северу от лавки пергаментщиков, что сейчас находится на улице Парганьер, в XI веке вокруг огромных монастырских построек Сен-Сернин возник новый пригород, известный как Бург. Пригороды средневековых городов часто перетягивали к себе деловую жизнь их центров, превращая их в тихие кварталы, населенные церковниками и чиновниками. Но в Тулузе этого не произошло. Сите (Центр) сохранил свой еврейский квартал, оживленные доходные дома, улицы с небольшими ремесленными мастерскими и соляные лавки за графским дворцом на юге. Бург стал жилым кварталом богачей. Древние патрицианские семьи, такие как Мюраны, построили здесь громадные особняки и башни, напоминающие жилые башни аристократов итальянских городов. В Тулузе было гораздо меньше еретиков, чем представляли себе легаты. Но те, кто были, проживали в Бурге, в фешенебельных домах рядом с Сен-Сернин и, ближе к Гаронне, в мастерских отбеливателей, сапожников и кожевников, которые переселились сюда из Сите, и обосновались вокруг церкви Сен-Пьер-де-Куэзен. Новые богачи Тулузы, такие как, ярый католик, Бернард Шапденьер главенствовали в политике города. Старые богатеи перебрались в Бург, а вместе с ними и традиция защиты ереси, порожденная ожесточенным антиклерикализмом и мировоззрением, которое городское дворянство разделяло со старой аристократией из сельской глубинки.

Главным союзником Симона в городе был епископ Фолькет Марсельский. Это был политик с выдающимися способностями и необычной карьерой. Его отец был генуэзским купцом в Марселе и оставил сыну значительное состояние. Фолькет стал странствующим трубадуром, популярным среди южного дворянства и достаточно талантливым, чтобы занять место в Paradiso (Раю) Данте, в садах Венеры среди тех, кто был влюблен на земле. Он был человеком крайностей. В 1195 году Фолькет бросил свою жену и двух сыновей, чтобы поступить в цистерцианское аббатство Тороне, основанное святым Робертом Молемским в 1098 году, как орден строгого соблюдения устава Святого Бенедикта. Фолькет оставался там в течение десяти лет, пока смещение друга Раймунда VI Раймунда де Рабастана с епископства Тулузы не дало папским легатам возможность назначить человека, более близкого их собственному сердцу. Фолькет был выдвинут на вакантное место, и, будучи епископом крупнейшей епархии Юга, вполне оправдал доверие легатов.

Тулуза открывала многообещающие перспективы для проницательного политика. Война усилила напряженность в растущем городе, а его еретическое население пополнилось беженцами из Каркассона и притоков долины реки Од. Но среди врагов Симона в Тулузе было много тех, кто вовсе не был еретиком. Среди них были те, кто был связан с Раймундом VI, и те, кто видел в бесцеремонном поведении Арно-Амори угрозу привилегиям с трудом завоеванным горожанами. Но Фолькет, в отличие от Арно-Амори, знал, как можно разделить своих врагов. Чтобы создать партию Симона де Монфора в Тулузе, он поднял единственный вопрос, сглаживающий классовые и партийные разногласия: ростовщичество. Жертвами христианских ростовщиков становились люди, в социальном плане не имевшие ничего общего между собой: мелкие ремесленники, аллодиальные землевладельцы из глубинки, дворянские семьи, переживавшие не лучшие времена. Церковь самым решительным образом возражала против ростовщичества. Она неоднократно и тщетно просила Раймунда VI ликвидировать его. Теперь Фолькет увидел политические перспективы в том, чтобы действовать самому. Он организовал католиков города в народное общество, которое назвало себя Белым братством. Они носили рясы и кресты и имели право на получение индульгенций как крестоносцы. Члены Белого братства устраивали процессии, выслеживали еретиков и громили лавки ростовщиков. Возможно, именно последнее занятие, а также их дикая ортодоксальность была неприемлема для жителей Бурга. Ведь жившие там патрицианские семьи имели тесные деловые связи с ростовщиками и предлагали им убежища в своих укрепленных башнях. В ответ на экстремистские действия последователей Фолькета Бург организовал собственное общество, получившее название Черное братство, и теперь две вооруженные толпы под собственными знаменами, иногда даже конные, часто сталкивались на узких улочках Тулузы.

В конце марта, в разгар этой ожесточенной внутригородской гражданской войны, Арно-Амори, в соответствии с инструкциями Папы Иннокентия, приехал в Тулузу для переговоров с консулами. Он прибыл без других легатов, что было явным нарушением этих инструкций, на что консулы не преминули указать. Однако консулы, желая избавиться от обвинений ереси, не захотели настаивать на формальностях. В конце концов мир был заключен на условиях, по которым горожане сохраняли свои привилегии. Легату же была обещана помощь в преследовании еретиков и субсидия в 1.000 ливров "на дело святой Церкви". Но если это соглашение удовлетворило Сите, то по мнению жителей Бурга оно означало капитуляцию. Консулы не смогли собрать обещанную сумму денег и были вынуждены вернуться к легату с меньшим предложением в 500 ливров. Арно-Амори с характерным для него отсутствием политической тонкости расценил это как акт открытого неповиновения. Консулы снова были отлучены от Церкви, а на город был наложен интердикт. Епископ, понимая, что посягательство Арно-Амори на городские вольности может сплотить город против него, вмешался в дела легата и убедил его снять отлучение на более мягких условиях. Вместо того чтобы выплачивать оставшиеся 500 ливров, консулы выдали нескольких знатных граждан в качестве заложников за свое хорошее поведение. Взамен легат "разрешил" им остаться в подданстве графа Тулузского. Это был неудовлетворительный компромисс для обеих сторон, и он не устранил глубоких разногласий внутри города.

Фолькету, несомненно, помогли недавние победы Симона, ведь в Тулузе и других местах было много людей, единственным желанием которых было оказаться на стороне победителей. В войне, которая была в равной степени и психологической, видимость покорности была для нового виконта не менее ценной, чем несколько отвоеванных замков. Но многое зависело и от позиции Педро II Арагонского, который был в состоянии лишить правление Симона законности, которого тот так жаждал. Но в этот момент Педро колебался. Король знал, что если он не поддержит своих вассалов к северу от Пиренеев, то его влияние там быстро испарится. Однако он не мог заставить себя открыто бросить вызов Церкви, да и было не ясно, выдержат ли его финансы напряжение долгой войны в Лангедоке. В апреле Педро пересек Пиренеи, чтобы принять участие в конференции в Памье, на которой присутствовали все главные действующие лица разворачивающейся драмы, включая графа Тулузского, который к тому времени с триумфом вернулся из Италии. Переговоры были безрезультатными, и как только конференция разошлась, Симон направился в Фуа с небольшим отрядом, чтобы прощупать оборону замка и выкорчевать виноградники на окрестных склонах. Педро был менее решителен. В конце мая он отправился в Монреаль, чтобы встретиться с лидерами сопротивления. Король недолго сомневался в том, чтобы принять их в качестве своих вассалов, что, несомненно, привело его в ряды врагов крестоносцев. Но это ни к чему не привело, и, уговорив Симона заключить перемирие с графом Фуа до Пасхи 1211 года, он вернулся в Арагон с пустыми руками[14]14
  Хронология этих событий запутана, см. J. Miret y Sans, 'Itinerario del rey Pedro', Bol. de la R. Acad. de buenas letras de Barcelona, 1905–6, PP. 509–13; и Chanson, vol. i, p. 110n2.


[Закрыть].