Текст книги "Да, господин министр"

Автор книги: Джонатан Линн

Соавторы: Энтони Джей
сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 37 страниц)

И это еще не все. Судя по статистическим данным, практически все дети в графстве умеют читать и писать вопреки стараниям учителей дать им «прогрессивное образование».

– И наконец, – добавил в заключение Картрайт, – там меньше работников социальной сферы, чем в любом графстве Великобритании.

Я удивился.

– Вы считаете, это хорошо?

– О да, очень хорошо. Верный признак эффективности. Закон Паркинсона, понимаете? Количество социальных проблем возрастает в соответствии с увеличением числа занятых их решением.

Он не успел договорить, так как в кабинет ворвался – иначе не скажешь – сэр Хамфри. Полагаю, его неожиданное появление здесь было отнюдь не случайным.

Между нами состоялся довольно-таки забавный диалог.

– О, господин министр! Как интересно!

– Привет, Хамфри.

– Приветствую вас, господин министр.

– Какое совпадение!

– О да, конечно. Просто сюрприз!

– Да.

– Да.

Сам не знаю, почему я почувствовал себя виноватым и начал оправдываться:

– Я просто… э-э… проходил мимо…

– Проходили мимо?

– Да, проходил мимо.

– Проходили мимо, понятно. – Он на секунду задумался. – А куда?

Вопрос Хамфри застиг меня врасплох. Я понятия не имел, что еще находится на этом этаже.

– Э-э… никуда. Собственно… просто шел… мимо, – сказал я, будто «мимо» означало какое-то конкретное место. – Мимо двери… кабинета Ричарда Картрайта… Дика… и подумал: а вдруг он там сидит…

Я понимал, что мои объяснения звучат ужасно неубедительно, но мне ничего не оставалось делать.

– А что вы подумали потом? – безжалостно продолжал сэр Хамфри.

– Ну… я подумал: зачем просто проходить мимо двери, можно же ее и открыть.

– Очень логично, господин министр. Для того двери и существуют.

– Вот именно. – Я собрался с духом и решил сказать ему все, как есть. – К тому же мне захотелось кое-что выяснить.

– Прекрасно. Что?

Я возмутился: с какой стати он требует у меня отчета, заставляет чувствовать себя виноватым, выясняет, что сказали мне работники МАДа?! Короче говоря, ведет себя так, будто они – его подчиненные, а не мои. (Так оно и было. – Ред.)

Но, с другой стороны, как не ответить на прямой вопрос?

– Так, несколько пустяковых деталей, – наконец ответил я, сделав неопределенный жест.

Он помолчал, видимо, ожидая продолжения. Затем переспросил:

– Несколько пустяковых деталей?

– Да.

– Пустяковых?

– Ну, не настолько… У нас вчера было совещание, так ведь?

Мой постоянный заместитель, по всей видимости, устал от словесного поединка.

– Господин министр, могу я переговорить с вами?

– Конечно, Хамфри. Как только мы с Ричардом…

Он перебил меня:

– Нет, сейчас, господин министр, сейчас.

Кажется, настала моя очередь заставить его чуть-чуть смутиться. «Не захочет же он говорить со мной о серьезных вещах в присутствии своего подчиненного», – подумал я и сказал:

– Тогда валяйте.

– Наверху, господин министр, в вашем кабинете.

– Зачем? По-моему, Ричард не будет возражать…

– Наверху, господин министр. Уверен, доктор Картрайт не будет возражать.

Картрайт, видимо, принял все за чистую монету. Во всяком случае, он любезно улыбнулся и заверил нас, что, конечно же, нисколько не возражает.

Сэр Хамфри открыл дверь, и я, словно провинившийся школьник, вышел из кабинета.

Интересно, как он узнал, что я у Картрайта. Бернард сказать ему не мог, значит, кто-то случайно увидел меня в коридоре и поспешил ему доложить. Я должен обрести свободу, но для этого необходимо выиграть психологическую войну с Хамфри. А пока ему всякий раз каким-то образом удается вызвать у меня чувство вины и неуверенности.

Найти бы хоть трещинку в броне Хамфри – тогда ему несдобровать!

Оказывается, наш маленький спарринг в присутствии Картрайта был только прелюдией к настоящему бою. И он разгорелся через несколько минут в моем кабинете, после того как мы, храня ледяное молчание, поднялись на лифте и миновали бесконечный лабиринт коридоров.

Едва за нами закрылась дверь, Хамфри заявил мне, что я не должен просто так шататься по министерству, и выразил искреннюю надежду, что «подобное больше не повторится».

Я не поверил своим ушам и, естественно, потребовал у него объяснений.

– Господин министр, как я могу давать вам правильные советы, не зная, кто кому что говорит? Я должен быть полностью в курсе происходящего. У вас не может быть сугубо частных бесед с сотрудниками министерства. А если вам передадут ложную информацию?

– Если она окажется ложной, вы внесете соответствующие коррективы.

– Но она может быть и не ложной…

– В таком случае… – торжествующе начал я.

Он перебил меня:

– То есть не совсем ложной. Вводящей в заблуждение. Допускающей превратное толкование.

Я решил спросить его в лоб:

– Все дело в том, что вы пытаетесь скрыть от меня информацию, не так ли, Хамфри?

Он возмутился:

– Конечно, нет, господин министр! Как вам могло такое прийти в голову? Мы должны вести документальный учет всего, что здесь происходит. Ни вы, ни мы не вечны. Через несколько лет для кого-то может оказаться жизненно важным знать, что именно вам сказали сегодня. Предположим, Картрайта завтра уберут отсюда – как нам тогда проверить достоверность вашей информации?

Явно надуманный аргумент.

– Завтра Картрайта не уберут, – заявил я.

– Не будем загадывать, – последовал многозначительный ответ.

Наш спор прервал заглянувший в кабинет Бернард. Алекс Эндрюс из «Мейл» интересуется, смогу ли я завтра его принять. Я, само собой разумеется, согласился и попросил Бернарда зайти, чтобы застенографировать нашу беседу с Хамфри. Мой постоянный заместитель высказал свою точку зрения на частные встречи министра. Теперь пусть выслушает мою.

Прежде всего я повторил то, что узнал от доктора Картрайта. По его мнению – а это мнение разделяют все, кто хоть как-нибудь разбирается в проблемах местного самоуправления, – совет графства Дербишир – самый эффективный в стране.

– Уверен, вы хотели сказать «самый неэффективный», господин министр.

– Эффективный, Хамфри, очень эффективный. И самый экономичный. Просто их не особенно интересуют синие формы Уайтхолла.

– Господин министр, речь идет не просто о синих формах, а о формах государственной отчетности.

Кажется, они все-таки должны присылать эти чертовы синие формы. По словам Хамфри, того требует закон. Даже если всем прекрасно известно, кому он нужен, этот закон.

Но ведь в каких-то случаях можно и закрыть глаза, можно сделать исключение, не настаивать слепо на применении закона. Поэтому я спросил Хамфри, что случится, если совет Дербишира не пришлет синих форм. Работает-то он хорошо, это очевидно.

Хамфри, как часто с ним бывает, совершенно не понял (или не захотел понять) мою мысль.

– Если они не будут присылать нам требуемую отчетность и прочую документацию на утверждение, то для чего же тогда здесь мы?

Отличный вопрос!

– Вот именно, для чего?

– Чтобы сопоставлять поступающие сведения, проверять исполнение, давать разрешения на субсидии, отказывать в них…

– А если бы мы всего этого не делали? – перебил я.

Он уставился на меня, будто я с луны свалился.

– Простите, господин министр, я вас не понимаю.

– Если бы мы всего этого не делали… – повторил я. – Если бы нас вообще не было, что бы тогда произошло?

– Простите, господин министр, мне кажется, вы меня плохо поняли.

Вся беда Хамфри в том, что его заботят только средства, но не цель.

(Многие государственные служащие того периода, когда речь заходила о целях и средствах, легкомысленно заявляли, что единственно возможная цель администрации – это полное отсутствие цели. Конечно, если администрацию рассматривать в вакууме, так оно и есть. Цели у администрации не может быть по определению, потому она и вечна. Ныне, и присно, и во веки веков. Аминь! – Ред.)

– Хватит, устал я от бесконечных споров и не намерен применять дисциплинарные меры против самого эффективного совета во всей стране. Я же буду выглядеть последним идиотом, если соглашусь.

– Это ваша обязанность, – заявил сэр Хамфри.

Думаю, мой постоянный заместитель имел в виду обязанность принимать меры, а не выглядеть идиотом, но не уверен… Он добавил, что у меня нет выбора, никакие исключения тут недопустимы и к тому же на дисциплинарных мерах настаивают казначейство и кабинет.

(Под кабинетом сэр Хамфри, естественно, подразумевал не премьер-министра, а секретаря кабинета. Сказать об этом открыто он, конечно, не мог: необходимо было всячески поддерживать миф, что Британией правят министры. И это они дают указания государственным служащим, а не наоборот. – Ред.)

Видя, что его доводы меня не убеждают, сэр Хамфри сказал:

– Господин министр, мне кажется, вы чего-то недопонимаете. В данном случае, решать не вам и не мне. Этого требует закон.

На том мы и расстались. Я чувствовал себя, словно пес, которого силой тащат на прогулку, он скулит, упирается лапами, а его волокут на поводке…

Должен же быть какой-нибудь выход! Чем больше я думаю обо всем этом, тем меньше мне хочется применять меры против совета Дербишира… Если, конечно, выбора действительно нет.

И еще, чем больше я думаю об этом, тем больше мне кажется, что все-таки Бернард сообщил Хамфри о моем намерении побеседовать с Картрайтом.

18 ноября

Вчера у меня не нашлось времени потолковать с Бернардом наедине. Сегодня же утром во время разбора корреспонденции я напрямик спросил его, откуда Хамфри узнал о моем визите к Картрайту.

– Пути господни неисповедимы, – серьезно ответил он.

– Послушайте, Бернард, давайте-ка сразу внесем ясность: сэр Хамфри – не господь бог. Договорились?

Бернард кивнул.

– Господин министр, а кто ему скажет об этом – вы или я?

Очень остроумно! Пришлось повторить свой вопрос: откуда Хамфри узнал, где меня искать?

К счастью, как выяснилось позднее, я забыл выключить диктофон, поэтому сейчас имею возможность документально запечатлеть ответ Бернарда в своем дневнике.

– Между нами, господин министр, все, что вы мне говорите, остается строго между нами. В равной мере – и я уверен, вы оцените это, хотя под словом «оцените» я, собственно, имею в виду не столько «оцените», сколько «поймете», – все, что мне говорит сэр Хамфри, тоже остается строго между нами. И конечно же, все, что я говорю вам и соответственно сэру Хамфри, тоже остается строго между нами…

– Ну и?…

– Ну и, строго между нами, господин министр, я уверен, вы понимаете, что для меня хранить все, о чем я говорю с вами и соответственно с сэром Хамфри, означает, что все мои разговоры с ним должны быть доверительными, как, безусловно, доверительны наши разговоры с вами, и… с вашего позволения, я хотел бы встретить Алекса Эндрюса, который, полагаю, уже пришел на беседу.

Таков бы его ответ. Слово в слово. И что я мог из него понять? Ровным счетом ничего.

Я был лично заинтересован в беседе с Алексом Эндрюсом из «Мейл». Сам попросил Бернарда устроить встречу как можно скорее, надеясь на очерк или что-нибудь в этом роде. Мои ожидания, увы, не оправдались. Правда, жалеть о встрече не приходится: я оказал ему добрую услугу. Мне это ничего не стоило, а он, возможно, когда-нибудь отплатит тем же.

Алексу нужна была моя помощь, чтобы разобраться в одном интересном деле, на которое он наткнулся совершенно случайно.

– Господин министр, вы в курсе намерения вашего правительства даром, в буквальном смысле за так, отдать некоему частному предпринимателю участок с расположенными на нем зданиями, портовыми сооружениями, взлетной полосой и так далее… общей стоимостью сорок миллионов фунтов?

Я подумал, он меня разыгрывает.

– Сорок миллионов?

– Клянусь честью!

Не знаю почему, но я вдруг испугался.

– А почему вы спрашиваете меня? Я что, имел к этому отношение?

(На первый взгляд сомнения и страх Хэкера, конечно, могут показаться странными. Если он имел к этому отношение, то должен помнить. Однако в реальной жизни от имени министра делается столько вещей, что о многих из них он либо имеет очень смутное представление, либо вообще не имеет такового. – Ред.)

Алекс понимающе улыбнулся и попросил меня не волноваться. Слава богу!

Затем он поведал мне прелюбопытную историю. Началась она давно. Около тридцати лет назад министерство обороны арендовало один из шотландских островов. Там были построены казармы, порт, штабной комплекс, аэродром и даже стадион. Теперь срок аренды истек, и все эти постройки перешли в собственность первоначального землевладельца. А он собирается развернуть там туристический центр… и загребать деньги лопатой.

Я слушал с открытым ртом.

– Но это невозможно! Закон гласит…

Эндрюс перебил меня:

– Вы имеете в виду английские законы, а контракт заключался в соответствии с законами шотландскими. Какой-то идиот даже не понял этого существенного различия.

Я облегченно вздохнул. Слава богу, «Мейл» не сможет обвинить меня в причастности к ляпу, допущенному в пятидесятых годах. Хотя, будь у них какая-нибудь зацепка, уверен, они с восторгом ухватились бы за нее. Но почему Эндрюсу понадобился я? Сюжет и кое-какие детали у него уже имеются – правда, почти тридцатилетней давности, хотя для Флит-стрит сойдет и это.

Алекс объяснил мне, что статья уже готова и будет помещена в завтрашнем номере, но редакция не намерена останавливаться на этом.

– Мы хотим докопаться до сути, поэтому нам нужно порыться в соответствующих документах, чтобы точно выяснить, как такое стало возможным.

– Зачем?

– Как зачем? – удивился он. – Чтобы извлечь урок на будущее. А если повезет, то найдем и конкретного виновника.

– Какой смысл? – спросил я. – В любом случае, этим занимался чей-нибудь помощник… мелкая сошка.

Алекс кивнул.

– Скорее всего. Но прошло тридцать лет. Вдруг он стал важной птицей, может, даже постоянным заместителем – руководит каким-нибудь министерством и распоряжается миллиардами общественных денег.

На мой взгляд, крайне маловероятное предположение. Эти газетчики обожают из мухи делать слона.

Да, маловероятное, согласился он, но все-таки настаивал на необходимости «порыться в документах».

«С этими газетчиками надо держать ухо востро, да и раздавать направо-налево секретные досье тоже не дело», – подумал я и на всякий случай посоветовал Алексу обратиться в государственный архив. Поскольку речь идет об аренде тридцатилетней давности, ему наверняка выдадут все, что нужно.

Алекс усмехнулся.

– Естественно. Такого ответа следовало ожидать. Я уже заказал их в архиве, но мне нужна гарантия, что я получу требуемые материалы. Все до единого.

Ненавижу, когда от меня требуют гарантий. По-моему, это не совсем порядочно. Да и кто их может дать? Поэтому я сказал, готовя почву для достойного отступления:

– Но документы, связанные с министерством обороны, как правило…

Эндрюс не дал мне договорить.

– Только, ради бога, не прикрывайтесь секретностью. Военными тайнами здесь и не пахнет. Послушайте, вы ведь давали предвыборное обещание не скрывать от избирателей никаких фактов? Считайте дело об аренде пробным шаром. Например, можете вы гарантировать, что из досье не будет изъят ни один документ?

Не видя оснований для отказа в такой гарантии, я согласился и, забыв об осторожности, добавил:

– Никаких проблем.

– Обещаете?

– Конечно, – сказал я и в подтверждение своих слов обещающе улыбнулся.

– На самом деле, не как в предвыборном манифесте?

До чего же все-таки подозрительны эти журналисты, сил нет!

– Ваша беда, Алекс, в том, что вас не устраивает, даже когда вам говорят «да».

– Потому что иначе, – продолжал он, будто не слыша моих слов, – мы напишем о министрах, которые плюют на собственные предвыборные обещания.

Теперь мне не отвертеться. Придется сдержать слово. Хорошо еще, что это полностью совпадает с моими намерениями.

(На следующий день «Мейл» опубликовала статью, о которой Алекс Эндрюс упоминал в беседе с Хэкером…

«40 МИЛЛИОНОВ ФУНТОВ ИЗ КАРМАНА НАЛОГОПЛАТЕЛЬЩИКОВ. АДМИНИСТРАТИВНАЯ ОШИБКА – ВСЕ, ЧТО НАДО ДЛЯ ПРОЦВЕТАНИЯ ЧАСТНЫХ ЗЕМЛЕВЛАДЕЛЬЦЕВ

Алекс Эндрюс

Элементарная ошибка, допущенная тридцать лет назад мелким государственным служащим, обойдется британским налогоплательщикам по меньшей мере в сорок миллионов фунтов…»

В тот же вечер сэр Хамфри Эплби сделал в своем дневнике соответствующую запись. – Ред.)

«Кошмарное потрясение!

Статья в сегодняшней «Мейл» о военно-морской базе на острове Глен-Лох.

Прочитал ее в утреннем поезде по дороге на работу. Меня сразу охватило чувство, которое враги называют «паническим синдромом»: мгновенно вспотели ладони, сдавило грудь… перехватило дыхание. Я встал и несколько раз прошелся взад-вперед по проходу. Кажется, это слегка насторожило моих постоянных попутчиков. Впрочем, может, мне только так показалось: дает себя знать синдром.

К счастью, у меня с собой был валиум – без него я вряд ли смог бы продержаться весь день. Перед сном приму еще.

Стараюсь сам себя убедить: никому и в голову не придет связывать этот досадный инцидент со мной… слишком древняя история, и ее детали вряд ли кого могут заинтересовать…

Вполне логичные и убедительные доводы, но почему-то меня они не убеждают.

Почему, ну почему эта история всплыла сейчас, через столько лет, когда я уже был уверен, что ее предали забвению?

И абсолютно не с кем поделиться…

О боже!»

(Продолжение дневника Хэкера. – Ред.)

21 ноября

Прочитал в сегодняшней «Мейл» статью Алекса Эндрюса. Довольно занятно.

22 ноября

Самый счастливый день в моей жизни. Господь услышал мои молитвы!

Утром, закончив очередное производственное совещание, я спросил Хамфри, читал ли он статью в «Мейл».

– Какую, господин министр? – нахмурился он.

Странно. Не может быть, чтобы никто не обратил его внимания на такую статью.

– Про жуткий ляп, который государственная служба допустила тридцать лет назад с арендой на шотландский остров, – напомнил я.

Сейчас, когда я проигрываю в памяти нашу беседу, мне кажется, будто при словах «жуткий ляп» сэр Хамфри даже вздрогнул. Так или иначе, он вспомнил.

– Да-да, кажется, я ее просмотрел.

– Должен заметить, все это довольно забавно: сорок миллионов коту под хвост. Кто-то здорово опростоволосился, вы не находите?

Он молча кивнул и изобразил подобие улыбки.

– Надеюсь, в вашем ведомстве такое произойти не могло? – полушутя спросил я.

– Нет, – твердо ответил он. – Конечно, нет… никогда.

– Интересно бы узнать, кого за это благодарить?

– Этого нам, господин министр, никогда не узнать.

Как так? Ведь все, абсолютно все фиксируется на бумаге. Он сам не устает мне об этом напоминать.

Где-нибудь, конечно, зафиксировано, согласился мой постоянный заместитель, но на поиск могут уйти столетия. Да и дело, по его мнению, яйца выеденного не стоит. Кому это интересно?

– Вот тут вы ошибаетесь, Хамфри. Как только истечет срок секретности документации – а это вот-вот случится, – «Мейл» собирается всерьез заняться скандальной историей с островом Глен-Лох и опубликовать серию статей. Я обещал им свободный доступ ко всем досье.

Сэр Хамфри отшатнулся, будто увидел перед собой гремучую змею.

– Господин министр!

Его реакция меня насторожила. Что это – гнев? Трудно сказать.

– Вы не согласны? – обеспокоенно спросил я. Все-таки это был гнев.

– Согласен? Согласен? Нет, господин министр, не согласен!

Почему нет? Это невозможно и немыслимо, заявил он. Такое объяснение меня не устраивало, что я и довел до его сведения.

– Глен-Лох – совершенно секретный объект, господин министр.

– Десяток казарм и стадион?

– Но там размещались секретные военно-морские сооружения, противолодочные системы, радарные установки…

Я резонно заметил, что эти детали ему не могут быть известны. Он тут же согласился, но добавил – по-моему, не очень уверенно, – что все островные базы ВМС оборудованы приблизительно одинаково.

Слабый, несерьезный аргумент.

– Все военное оборудование будет демонтировано, – сказал я.

– Но в документации имеются точные данные…

– Которые безнадежно устарели.

– Так или иначе, – с видимым облегчением произнес Хамфри, – нам придется согласовать все это… получить разрешение…

Еще несколько месяцев назад такого возражения было вполне достаточно, чтобы мой постоянный заместитель загнал меня в угол. Но сейчас я стал чуть старше и мудрее.

– От кого, Хамфри?

Он бросил на меня растерянный взгляд и залепетал что-то маловразумительное:

– МИ-5, МИ-6… иностранных держав… союзников… военного руководства… ЦРУ, НАТО, СЕАТО, Москвы!

– Хамфри, – осторожно спросил я, – с вами… все в порядке?

– Нет, не Москвы. Конечно же, я не имел в виду Москву, – спохватился он.

У меня сложилось впечатление, что он произносит первые попавшиеся слова. «Москва» вырвалась у него просто по ассоциации.

Видя, что его доводы меня не убедили, сэр Хамфри в отчаянии добавил:

– Там может быть информация, которая нанесет ущерб ныне здравствующим людям.

Его, в отличие от меня, это не на шутку беспокоило.

– Тот, кто готовил этот контракт, должен получить по заслугам. Особенно если он здравствует и поныне!

– Да-да, конечно, виновных никто покрывать не станет. Но ответственные министры…

Я не дослушал его. Какое мне дело до министра, на котором лежала ответственность за сделку, совершенную тридцать лет назад? Но другие-то, те, кто помоложе, занимают посты и сейчас! А это может быть забавным.

Интересно, есть ли объяснение упорному нежеланию сэра Хамфри открыть доступ к досье Глен-Лоха. Я прямо спросил, чем он так обеспокоен.

Хамфри откинулся на спинку стула и подчеркнуто-небрежно закинул ногу на ногу.

– Я ничуть не обеспокоен, господин министр. Нисколько. То есть лично я. Но меня не может не беспокоить сам принцип… прецедент… политика, наконец!

Политика? Не много ли он на себя берет?

– Вы забываетесь, Хамфри. Политика – мое дело! – напомнил я и, прежде чем он успел что-либо возразить, добавил: – К тому же раз я обещал, значит, это должно быть выполнено.

Хамфри сосредоточенно уставился в пол, видимо, решая, отвечать или нет. Затем тяжело поднялся и, ни на кого не глядя, вышел из кабинета.

Он выглядел усталым, лицо посерело и сделалось каким-то безжизненным.

Присутствовавший при разговоре Бернард, как всегда, терпеливо ждал продолжения.

Бросив невольный взгляд на дверь, которую плотно прикрыл за собой мой постоянный заместитель, я спросил:

– Что это с ним? (От Бернарда не последовало никакого ответа.) Я что-нибудь не так сказал? (Снова молчание.) Тогда в чем дело?

Мой личный секретарь глубокомысленно изучал что-то на потолке. Такой взгляд бывает у телки, жующей сено.

– Бернард, я что, сам себе это говорю?

Он повернулся в мою сторону.

– Нет, господин министр, я вас слушаю.

– Тогда почему не отвечаете?

– Простите, господин министр, мне казалось, вы задаете чисто риторические вопросы. По-моему, у сэра Хамфри нет особых причин для беспокойства.

Беспокойства, беспокойства… Стоп! У меня вдруг с глаз спала пелена.

Как же я сразу не догадался? Слепец! Ведь ответ лежит на поверхности – только руку протянуть. Хотя… признаться, трудно поверить…

– Нет особых причин, – задумчиво повторил я, – если только… Скажите, Бернард, вы думаете то же, что и я?

Он недоуменно уставился на меня.

– Не думаю, господин министр, – осторожно произнес он, а затем в приступе непонятной откровенности добавил: – Я вообще ни о чем не думаю.

– А я думаю. И знаете, что? Здесь что-то нечисто.

– Да? Может, пригласить уборщицу?

Мне не хотелось вот так сразу выкладывать свои подозрения, надо действовать наверняка. Поэтому я для начала спросил, сколько времени сэр Хамфри служит в министерстве административных дел.

– По-моему, с момента основания, господин министр.

– Значит?…

– С шестьдесят четвертого. Оно образовалось одновременно с министерством эконо… – Пораженный внезапной догадкой, он умолк на полуслове. Затем, придя в себя, задумчиво протянул: – Кажется, теперь я думаю то же, что и вы.

– Итак?

– Вы думаете, где он находился до шестьдесят четвертого?

Похоже, мой личный секретарь тоже не хотел ошибиться. Я кивнул.

– Это должно быть в «Кто есть кто», – пробормотал Бернард и бросился к книжному шкафу из красного дерева рядом с мраморным камином. – Скорее всего, его «отловили» в каком-нибудь министерстве, когда создавали МАД. («Отловом» в МАДе называлась «охота за мозгами» в других ведомствах. – Ред.)

Бернард достал справочник, лихорадочно зашелестел страницами.

– Вот… О боже! – внезапно осипшим голосом произнес он.

Я молча ждал.

– С тысяча девятьсот пятидесятого по пятьдесят шестой сэр Хамфри являлся помощником министра по делам Шотландии. Мало того, он был прикомандирован туда министерством обороны и занимался региональными контрактами.

Итак, жертва определилась. Мелким чиновником, который пустил коту под хвост сорок миллионов государственных денег, оказался не кто иной, как сэр Хамфри Эплби, ныне здравствующий постоянный заместитель министра административных дел, кавалер орденов Бани и Королевы Виктории, магистр искусств (Оксфорд).

– Это ужасно! – трагическим тоном произнес Бернард, но глаза его заблестели.

– Кошмар! – подтвердил я, тоже с трудом сдерживая улыбку. – А срок секретности истекает буквально через несколько недель.

Я вдруг почувствовал себя непомерно счастливым. Настолько, что попросил Бернарда немедленно вернуть сэра Хамфри. Бернард снял трубку и набрал номер.

– Алло, Грэм? Это Бернард. Господин министр просил узнать, не сможет ли сэр Хамфри встретиться с ним. В любое время в течение ближайших двух дней…

– Немедленно, – уточнил я.

– Собственно, господин министр имел в виду в любое время сегодня…

– Немедленно, – повторил я.

– Точнее, в любое время в течение ближайших шестидесяти секунд.

Бернард выслушал ответ, поблагодарил Грэма, положил трубку.

– Он уже идет.

Мы молча посмотрели друг на друга, изо всех сил стараясь не рассмеяться. У Бернарда от напряжения подрагивали губы.

– Это очень серьезно, Бернард.

– Да, господин министр, – простонал он.

Не в силах сдерживаться, я закрыл лицо носовым платком.

– Здесь нет ничего смешного, Бернард.

– Да, господин министр, ничего смешного, – донесся до меня его прерывистый, всхлипывающий голос.

Наконец мы кое-как пришли в себя.

– Теперь весь вопрос в том, как нам действовать.

– Господин министр, по-моему…

– Вопрос был чисто риторическим, Бернард.

Тут дверь открылась, и в кабинет заглянуло утомленное, сморщенное лицо с тревожно бегающими глазками.

Это был сэр Хамфри Эплби. Но не тот Хамфри Эплби, которого я знал. Не колосс, не бог, величественно обходящий свои владения, а жалкий, загнанный хорек, испуганно озирающийся по сторонам.

– Вы хотели переговорить со мной, господин министр? – спросил он, все еще наполовину скрытый дверью.

Я радостно приветствовал его, взмахом руки пригласил войти и – не без сожаления – отпустил Бернарда. Тот не заставил себя ждать: пулей выскочил из кабинета, издавая странные хрюкающие звуки.

Усадив Хамфри напротив себя, я сказал ему, что мне не дает покоя скандальная история с шотландским островом.

Он пренебрежительно скривился, но меня это не остановило.

– Послушайте, а вам не приходило в голову, что этот чиновник может все еще состоять на государственной службе?

– В высшей степени маловероятно, – категорически заявил Хамфри, полагаю, в надежде отбить у меня охоту докапываться до истины.

Напрасные хлопоты! Мне доставило искреннее удовольствие развеять его иллюзии.

– Почему? Тогда ему было, видимо, лет двадцать пять – двадцать шесть, значит, сейчас – где-то за пятьдесят. Может, он даже стал постоянным заместителем.

– Я… мне… вряд ли, – растерянно пробормотал он.

– Дай-то бог! – Я с сомнением покачал головой. – Во всяком случае, я искренне надеюсь, что человек, допустивший столь чудовищный ляп, никогда не смог бы стать постоянным заместителем.

Хамфри согласно кивнул, но у него было такое выражение, будто ему вырвали зуб без анестезии.

– Ведь это было очень давно, – запричитал он. – Теперь и концов не найти…

Я пошел на добивание. О, долгожданный час отмщения! Вот уж не думал, что он наступит так скоро после моего унижения у Картрайта.

– Почему не найти? «В государственной службе все, абсолютно все скрупулезно фиксируется на бумаге и тщательно хранится веками…» – разве это не ваши собственные слова? Надеюсь, вы не собираетесь отказываться от них? Тем более, что речь идет о государственных документах, еще не утративших юридической силы.

Хамфри вдруг вскочил и умоляющим тоном – такого с ним никогда еще не бывало – произнес:

– Господин министр, ну зачем делать из мухи слона… из-за ничтожной оплошности, совершенной тридцать лет назад, губить, возможно, блестящую карьеру? Да и сумма не так уж велика…

Потрясающе!

– Сорок миллионов?

– Ну и что? – с жаром воскликнул он. – Это же сущие пустяки по сравнению с «блустриками», «трайдентами», «конкордами», муниципальными небоскребами, «Бритиш стил», «Бритиш лейланд», «Бритиш рейлуэйз», государственной программой ядерной энергетики или Сассексским университетом!

(В определенном смысле аргумент, конечно, неопровержимый. – Ред.)

– Все так, – спокойно ответил я. – Но, с другой стороны, это по меньшей мере в сто раз больше того, что упомянутый чиновник мог бы заработать за всю жизнь… – Тут меня снова осенило, и я добавил: – Хамфри, прошу вас лично заняться этим делом и найти виновного, договорились?

Шах и мат!

Очевидно, поняв это, он снова сел, тяжело вздохнул и, глядя себе под ноги, пробормотал:

– Господин министр, я хотел бы сообщить вам… э-э… полагаю, вам необходимо это знать…

Я незаметно сунул руку в ящик стола и включил свой портативный диктофон. Исповедь сэра Хамфри должна быть полностью запечатлена для потомков. Почему бы и нет? Все, абсолютно все должно скрупулезно фиксироваться и тщательно храниться. Порядок есть порядок.

Вот что он мне сказал, слово в слово:

– Личность упомянутого государственного служащего, гипотетическая ответственность которого за предполагаемую промашку стала в последнее время предметом всякого рода домыслов и кривотолков, отнюдь не скрыта столь непроницаемым покровом таинственности, как вам могло показаться в свете некоторых, с позволения сказать, откровений. Короче говоря, упомянутым чиновником, хотя, возможно, вас это очень удивит, является человек, которого ваш покорный слуга обычно идентифицирует при помощи личного местоимения…

– Простите?

Последовала мучительная пауза.

– Это был я, – мрачно произнес он.

– Хамфри! Не может быть! – воскликнул я, изображая глубокое потрясение.

У моего постоянного заместителя был такой вид, будто он вот-вот зарыдает. Затем его прорвало.

– На меня давили! Подгоняли! Мы работали без выходных! Надо было успеть до обсуждения в парламенте! – Он затравленно посмотрел на меня, как бы в поисках поддержки. – К тому же я тогда совершенно не разбирался в юридических тонкостях… иначе мне бы никогда не поручили такую работу… (Утверждение сэра Хамфри соответствовало действительности. То были времена всеобщего преклонения перед гуманитарными знаниями, когда считалось вполне разумным и логичным поставить, скажем, лингвиста во главе юридической службы, а историка назначить руководителем статистического отдела. – Ред.) Да, так уж вышло, ничего не поделаешь. Но ведь тридцать лет назад, господин министр, тридцать лет! Никто из нас не застрахован от ошибок.