Текст книги "Влюбленный призрак"

Автор книги: Джонатан Кэрролл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

– Тебя звали Доминик Берто, – сказало Прошлое Лоцману, минуя его.

Когда пес услышал это, у него расширились от недоверия глаза. Ему пришлось поспешить, чтобы догнать Прошлое, уплывавшее вниз по улице.

– Что? Что вы сказали?

– Я сказал, что тебя звали Доминик Берто. Она, то есть ты, жила в Мантуе в Италии, пока не упала с мотороллера своего друга, сломала позвоночник и умерла. Это было семь лет назад.

Голос Прошлого был сердечным, но грубоватым. Он говорил на чистом собачьем, без какого-либо акцента.

– Не желаешь ли посмотреть сам?

Прежде чем Лоцман мог ответить, образы внутри прошлого замедлились, открыв молодую женщину довольно заурядной внешности, сидевшую на заднем сиденье бутылочно-зеленого мотороллера «Веспа». Волосы у нее были забраны на затылке в хвост. Она была одета в белое платье без рукавов. Белизна платья оттеняла загорелые руки, которыми она нежно обхватывала грудь парня, сидевшего за рулем.

– Это ты в своей прошлой жизни.

– Я был человеческим существом? Ничего худшего в жизни не слыхивал. Просто кошмар. Вы уверены, что я был человеком?

– Да. Как я сказал, тебя звали Доминик Берто.

Ошеломленный таким откровением, Лоцман дрожащим голосом спросил:

– Но тогда почему я теперь не понимаю людей, когда они говорят? Я совершенно не понимаю человеческого языка!

– Потому что теперь ты собака. Собаки не понимают людей. Но это вот-вот изменится. После нынешней ночи ты будешь понимать человеческих существ. Ты даже сможешь говорить с ними, если захочешь.

– Что вы здесь делаете?

– Меня послали тебя разыскать, – сказало Прошлое. – Они знают, что в последнее время ты ночами убегаешь из дому, знают и о тех встречах, на которых ты присутствовал. Им это не нравится. Животным не полагается шпионить за человеческими существами. Ты здесь не для этого, и тебе об этом известно. Кроме того, эти люди были с тобой очень милы. Разве они не предоставили тебе хороший дом?

Встревоженный тем, что его проделки раскрыты, и пристыженный своим беспринципным поведением в последнее время, пес зевнул, чтобы скрыть свой стыд.

– Так, значит, у меня могут быть неприятности?

– Да, Лоцман, боюсь, что так оно и есть.

* * *

Бен Гулд проснулся от дрожи, а потом испуганно перевел дух, чего с ним почти никогда не случалось. Сердце бешено билось в груди, а во рту так пересохло, что язык, казалось, был приклеен к нёбу.

Моргая в темноте, он облизывал губы, как будто только что поел арахисового масла. Усилием воли он пытался заставить свое сердце биться в нормальном ритме, но это было трудно. Что же такое ему приснилось, вызвав такую реакцию? Бену не снились сны. Кошмары тоже являлись к нему редко. Он понятия не имел, означало ли это, что он скучен или же просто доволен жизнью.

– Это я тебя разбудил. Я.

Где-то в сознании Бена была сделана отметка относительно того, что он слышит незнакомый голос. Но он все еще не проснулся окончательно и не мог понять, что это бессмысленно, поскольку в квартире, когда он ложился спать, никого не было: только он и пес.

– Ты меня слышал? Просыпайся!

Теперь этот голос начал просачиваться в мозг Бена. Его язык, высунувшись изо рта, чтобы облизнуть губы, остановился на полпути.

– Нам надо поговорить.

Он медленно повернул голову влево. Рядом с его кроватью стоял Лоцман.

– Прямо сейчас, – сказал ему пес отчетливым тенором. – Я должен об очень многом тебе рассказать.

Лоцман прожил в этой квартире больше месяца, когда его вынудили шпионить за влюбленной парой и привидением. Будучи однажды на прогулке с Фатер Ландис, они столкнулись с немецкой овчаркой и ее владельцем. Лоцман никогда их прежде не видел. На первый взгляд большая серебристая собака представлялась лишь еще одним неугомонным, игривым недотепой. Это раздражало Лоцмана, потому что играть он не любил. После нескольких попыток заставить более старшего пса погнаться за ним овчарка подошла прямо к нему и высокомерным тоном всезнайки спросила: «Ты и впрямь такой несообразительный? Тогда, думаю, мне следует сказать открытым текстом: следуй, пожалуйста, за мной за вот тот угол, чтобы мы могли поговорить наедине». Лоцман был оскорблен и сразу же невзлюбил этого пса. Но тем не менее он пошел за угол ограды собачьей площадки, чтобы услышать, что имеет сказать ему этот умник.

Их разговор длился не более двух минут. Для человеческих глаз представлялось, что они просто исполняют знакомый ритуал, кружа друг вокруг друга и обнюхивая друг другу хвосты. Но на самом деле собаки общаются в тридцать семь раз быстрее, чем человеческие существа. Мы думаем, что когда они друг друга обнюхивают, то это не более чем «привет-как-поживаешь?». В действительности это равносильно прочтению всех страниц воскресного выпуска «Нью-Йорк таймс».

Овчарка сделала Лоцману предложение, от которого тот не мог отказаться. Старый дворовый пес очень любил и Бена, и Фатер, он был от души им признателен за то, что они взяли его к себе и обращались с ним по-человечески. Они предоставили ему возможность свободно выбирать место для сна на любой удобной мебели, что нравилась ему у них в доме. Его миска регулярно наполнялась вкусной едой. Оба они были любящими, нежными и никогда не проявляли по отношению к нему жестокости.

Так почему же Лоцман их предал? Потому что овчарка сказала:

– Дело обстоит так: если ты теперь откажешься шпионить за ними для нас, то в следующей жизни снова станешь человеком.

Охваченный ужасом, Лоцман сразу же согласился, потому что не существовало удела хуже, чем этот. Когда в тот день пес вошел в квартиру Бена, он уже был шпионом в доме любви. [15]15
  …он уже был шпионом в доме любви. – «Шпион в доме любви» (1954) – название культового романа Анаис Нин (1903–1977), американской писательницы, критика и мемуариста, друга Генри Миллера и Лоуренса Даррелла.


[Закрыть]

Теперь Бен Гулд, на котором были только трусы и футболка, проследовал за говорящим псом из спальни на кухню. Было три часа утра.

Пес сказал человеку:

– Открой-ка холодильник. Я бы сам это сделал, но тебе это проще.

Бен распахнул дверцу. Тусклая лампочка в ночной тьме оказалась достаточно яркой, чтобы заставить их обоих прищуриться. Лоцман пристально вгляделся в утробу холодильника.

– Очисти нижнюю полку. Нам надо, чтобы она была совсем пустой. Ничего на ней не оставляй.

Бен беспрекословно выполнил распоряжение пса. Когда все продукты были перемещены либо на другие полки, либо на стоявший поблизости разделочный стол, Лоцман подошел к холодильнику и сунул голову внутрь. Бен думал, что собака хочет взять что-то съестное, но дело было не в том.

– Подойди сюда. Сунь голову внутрь, как я.

– Я не могу, Лоцман, я не помещусь.

Хвост пса нетерпеливо ходил из стороны в сторону.

– Тогда засунь ее, насколько она влезет, Бен. Давай пролезай сюда рядом со мной.

Лин стояло поблизости, внимательно наблюдая и слушая. Привидение не понимало, что происходит. Как и Бен, оно понятия не имело о том, что такое затеял Лоцман. Разбудив Бена, пес не сказал привидению ни слова. Лин опешило, услышав, что Лоцман говорит по-человечески, обращаяськ человеку. Пока они шли по коридору к кухне, Лин спросило, в чем дело, но Лоцман не обратил внимания на вопрос. Они никогда не грубили друг другу, но это молчание, вне всякого сомнения, было грубым. И это, в довершение ко всему остальному, обидело Лин. В любом случае в данный момент привидение ничего не могло поделать. Оно могло только наблюдать, ждать и надеяться, что все в конце концов прояснится.

Бен опустился на колени и неловко пополз по направлению к холодильнику. Он чувствовал себя круглым дураком, но что еще он мог сделать? Холод из недр холодильника немедленно заставил его покрыться гусиной кожей. Нерешительно, осознавая нелепость происходящего, он стал проталкивать вперед свою голову, пока она не оказалась внутри.

Но Лоцмана это не удовлетворило.

– Нет, дальше, как только можешь. Давай!

Сзади это выглядело так, словно собака и человек кланяются содержимому холодильника. Лин поднялось на цыпочки, пытаясь увидеть поверх их плеч, нет ли чего-то внутри бытового прибора, что могло бы все объяснить.

– Отныне, когда бы нам ни потребовалось говорить, мы должны беседовать здесь. Они не могут нас слышать, когда мы говорим внутри холодильника. Я не вполне понимаю почему, но мне было сказано, что это имеет какое-то отношение к фреону.

Бен медленно повернул голову и уставился на собаку: о чем ты толкуешь?

Лоцман уловил этот взгляд и понял, какой ужас испытывает его хозяин.

– Я тоже этого не понимаю; я просто повторяю, что было сказано мне. Когда бы нам ни захотелось об этом поговорить, нам надо делать это в холодильнике.

– В любом холодильнике?

– Думаю, так, Бен. Холодильник есть холодильник, верно?

– Я подумал, что в нашем, может быть, есть что-то особенное, потому что…

– Нельзя ли теперь поговорить о более важных вещах? – Голос Лоцмана прозвучал резко: собаки часто расстраиваются из-за человеческой глупости.

Глаза Бена вспыхнули гневом. Ему внезапно захотелось свернуть псу шею. Как смеет он его обрывать, особенно после того, что только что произошло? А что такое произошло? Ничего, если не считать, что мир вывернулся наизнанку и перевернулся вверх дном, что вся система верований Бенджамина Гулда: его видение действительности, его взгляд на прошлое, настоящее и будущее, упования на Бога, загробную жизнь, искупление грехов, вечно проклятие и т. д. и т. п. – перестала существовать.

Сделав глубокий вздох, чтобы успокоиться, Бен сунул голову глубже в холодильник и сказал:

– Расскажи мне обо всем снова, но очень медленно.

Лоцман подавил свою нетерпеливость и на этот раз постарался более тщательно подбирать слова.

– Хорошо. Как я уже говорил, в прошлой моей жизни меня звали Доминик Берто.

Опять услышав это имя, Бен закрыл глаза и не открывал их, пока пес продолжал говорить. Если бы у него было больше пространства для маневра, он обхватил бы голову руками.

Доминик Берто была подружкой Бенджамина Гулда, когда он жил в Европе. Они познакомились на концерте Вэна Моррисона [16]16
  Вэн Моррисон(р. 1945) – выдающийся ирландский автор-исполнитель, начинал в группе Them. В 1996 г. награжден орденом Британской империи.


[Закрыть]в Дублине, а позже она отправилась вместе с ним в Мантую, когда он поехал в Италию обучаться поварскому искусству. Она была симпатичной и насмешливой. Бен не был в нее влюблен, но большую часть времени любил находиться с нею рядом. Доминик знала, что он не испытывает к ней слишком сильных чувств, однако решила оставаться с ним, пока кто-нибудь очередной (или очередная) не захватит ее воображения и она не запрыгнет в автобус, проезжающий по маршруту ее жизни.

Потом она погибла. Когда они перебрались в Италию, он купил новый мотороллер «веспа», на который долго копил деньги. Он всегда ездил быстро, потому что скорость давала ему чувство свободы. Особенно в Мантуе, где все улицы старого города извилистые и узкие, а итальянские водители в большинстве своем полагают любую мощеную поверхность пригодной для моторизованного транспорта. В шутку Доминик подарила ему темные очки, чтобы он выглядел как заправский гонщик. По иронии судьбы эти очки стали причиной ее смерти.

Направляясь в гости к приятелю, в сельский домик, находившийся между Мантуей и Болоньей, они со свистом мчались мимо луга, на котором паслись коровы. Доминик громко крикнула: «Чао!» Ее восклицание прозвучало очень весело. Бен, смеясь, закинул назад голову. Из-за этого у него с носа съехали очки. Когда они начали скользить вниз, он отнял одну руку от руля, чтобы их поймать. Из-за этого мотороллер неистово вильнул. Доминик слетела с сиденья, потому что, вместо того чтобы держаться за Бена, она обеими руками махала коровам. Ударившись об асфальт, она сломала позвоночник, словно это был карандаш. Умерла она еще до приезда «скорой».

Несколькими минутами раньше, в спальне, Лоцман, сказав «чао!», убедил Бена, что он говорит правду. Никто другой на свете, кроме Бена, не знал, что это был последний возглас Доминик Берто перед смертью.

– Теперь я должен рассказать тебе кое-что еще, – сказал Лоцман.

– Кое-что еще? Что еще ты можешь мне рассказать?

– Позади тебя стоит привидение. Твое привидение. – Лоцман кивнул на Лин.

Бен повернулся, но ничего не увидел. Привидение посмотрело на пса так, словно тот сошел с ума.

– Лин, покажись.

Потрясенное привидение помотало головой и скрестило на груди руки. У пса не было полномочий приказывать это сделать, пусть даже он в самом деле мог теперь разговаривать с людьми.

– Я не прошу, Лин. Я тебе велю: это приказ. Покажись. – Голос у Лоцмана стал недовольным и требовательным. Он говорил по-человечески, чтобы Бен был в курсе всего, что происходило.

Привидение решило: ладно, если пес хочет вот так поиграть, то я могу сыграть не хуже.

За спиной у Бена во тьме заговорил незнакомый голос:

– А кто тебя уполномочил, Лоцман? Мне, выходит, необходимо показаться, что нарушает все мыслимые правила, потому что мне приказывает так сделать какой-то пес?

Кто бы ни скрывался в этой тьме, говорил он отчетливо, а слова подбирал точные и свободные от эмоций.

Как часто мы узнаем свой собственный голос, когда слышим его воспроизведение на магнитофоне? Слишком высокий или слишком низкий, он почти всегда кажется чужим. Это сейчас случилось и с Беном Гулдом, когда он услышал, как привидение говорит его собственным голосом. Он его просто не узнал.

Лоцман смотрел на Бена, ожидая его реакции. Однако через несколько секунд стало ясно, что своего голоса тот не узнал. Тогда пес повернулся к Лин и сказал:

– Меня уполномочил Стэнли.

У того, кто скрывался во тьме, перехватило дыхание, а затем оно проговорило:

– Так это Стэнли сказал тебе, что мне надо показаться? Ты действительно встречался со Стэнли?

– Именно так, Лин. Так что, пожалуйста, выходи сейчас же.

* * *

Бен закрыл глаза и медленно отправил в рот кусочек омлета. Вчувствоваться во вкус с закрытыми глазами, не обращая внимания ни на что на свете, кроме того, что только что коснулось его языка, было единственно возможным способом воздать этому блюду должное. Потому что, вне всякого сомнения, он только что отведал еще один кусочек кулинарного шедевра. Это был величайший омлет, какой он когда-либо ел в жизни. Он была так беспрецедентно хорош, что едва ли не заставлял Бена Гулда дрожать от наслаждения, несмотря на тот факт, что до этого он пробовал множество омлетов. Может быть, так хорош он был потому, что готовило его привидение. Привидение оказалось женщиной по имени Лин: она спросила, не голоден ли он, после того как рассказала, кто она такая и почему здесь оказалась. Она полагала, что, отведав омлет, он успокоится, а потом можно будет продолжить рассказ.

Медленно пережевывая, он вновь наслаждался тонкими оттенками вкуса, каким-то образом кружащимся и танцующим в каждом уголке его рта. И откуда только у такого простого блюда мог появиться столь захватывающий вкус?

Когда эта «Лин» поставила перед ним первую порцию, его больше занимала она сама, а не еда. Но горячее дуновение запаха от этого блюда заставило его опустить глаза в тарелку. Он сделал в уме пометку вернуться к привидению, как только исследует этот замечательный аромат.

Это было полчаса назад, и омлет по-прежнему удерживал его в своем плену. Несмотря на соблазн, он не спрашивал ни об ингредиентах, ни о том, как она его готовила. Ведь никто не спрашивает у искусного фокусника, как он исполняет какой-нибудь изумительный трюк. Это было тем, что больше всего привлекало Бена в поварском искусстве: используя творческие, основанные на богатом воображении сочетания, повар-мастер способен создавать новые миры, когда бы ни брался за приготовление пищи, и превращать простой омлет в необыкновенное блюдо.

– Это называется «офо».

Бен пребывал в состоянии такого блаженства, что не понял, что она обращается к нему. Он продолжал жевать с закрытыми глазами. Будь он котом, он бы сейчас мурлыкал.

Она выждала некоторое время, а затем повторила то, что сказала раньше, но на этот раз со слегка большим напором:

– Это называется «офо».

Теперь это странное слово она произнесла дважды. Оба раза она прозвучало так глупо, что Бен открыл глаза, чтобы посмотреть, о чем таком она толкует. Сидя за столом прямо напротив, она не сводила с него взгляда.

– «Офо»? Что такое «офо»?

– Тот ингредиент, что придает этому омлету вкус. Вы интересовались.

Распрямляя спину, Бен спросил:

– Откуда вам известно, что я интересовался?

С пола донесся раздраженный голос Лоцмана:

– Потому что она – привидение. Сколько раз тебе об этом говорить?

Бен уронил вилку на тарелку – в сущности, бросил ее. Лязг отозвался эхом от стен кухни. Оскорбленный, он заявил:

– Прошу прощения! Я хотел бы еще раз повторить: все, во что я верил всю свою жизнь, сегодня рухнуло, так? Все до последней капли. И ты, Лоцман, это устроил. Так что если я пока не вполне отдаю себе отчет, что сижу с привидениями-женщинами, говорящими собаками и «офо», тебе следует быть немного более терпеливым, ладно? Договорились?

– Д офоворились, – самым нахальным тоном сказал Лоцман, после чего попытался перехватить взгляд женщины. Но та была смущена тирадой Бена и избегала смотреть ему в глаза.

– Что? Что ты сказал? – С Бена было довольно. Несмотря на божественный завтрак, он готов был взорваться от ярости. Его интонации возвещали об этом громко и ясно.

– Я сказал – хорошо, Бен, мы будем продвигаться медленнее.

Атмосфера в кухне была как перед летней грозой: насыщенной электричеством, пропитанной влагой и тяжелой. После стычки между человеком и собакой никто из них не хотел заговаривать первым.

Наконец Лин мягко сказала:

– Вы не помните «офо»?

Взгляд Бена метнулся к женщине – он хотел увидеть, спрашивает ли она всерьез. Она едва не вздрогнула от враждебности, полыхавшей в его глазах.

– Нет, я не помню «офо».

Глядя себе на руки, Лин думала: как мне сказать об этом, не испортив всего еще больше?

Бен наблюдал за ней, но не выпускал из поля зрения и Лоцмана – просто на случай, если дворняга еще что-нибудь придумает.

– А Джину Кайт вы помните?

– Да, конечно.

Бен не стал спрашивать, откуда этой незнакомке известно о Джине Кайт, его первой детской любви. Он едва ли не слышал, как пес насмешливым голосом говорит: «Она знает об этом, потому что она – привидение».

– Хорошо, тогда помните ли вы, как вы играли в поваров, на детской площадке, у качелей?

Качели Бен помнил. Он помнил парк, в котором они были, и высокие каштановые деревья, и густую тень от них. Он отчетливо помнил забавных голубых барашков на белых теннисных туфельках Джины и то, как ее мать давала им леденцы из большого черно-белого пакета. Он много чего помнил о Джине Кайт и о многочисленных ослепительных днях, что они провели вместе, но только не то, как они играли в поваров.

После того как он какое-то время безмолвствовал, Лин сказала:

– Джина всегда лепила куличики с «офо».

– О чем таком вы говорите?

Свернувшись на полу клубком, как это обычно делают собаки, когда устраиваются спать, Лоцман негромко щелкнул зубами. Сколько это будет продолжаться? К счастью, Бен был слишком озадачен, чтобы слышать ворчание пса.

– «Офо» было волшебным блюдом Джины, предназначавшимся только для вас. Всякий раз, когда вы играли, она готовила вам «офо».

– Какое отношение «офо» имеет к этому омлету? – спросил Бен, указывая на свою тарелку.

– Вам потому так понравилось это блюдо, что я добавила «офо».

– Но я не понимаю, что такое «офо»!

– Это любовь и магическое детское воображение. Джина Кайт любила вас и придумала имя для своей любви – «офо». Каждый раз, когда она делала вид, что готовит для вас что-то, она говорила, что это называется «офо». Вы тоже ее любили. Так что я отправилась в ваше прошлое, нашла ее любовь, сделала ее материальной и добавила в омлет. Вот почему вам так нравится – потому что вы снова ощущаете вкус любви Джины Кайт. Нет ничего вкуснее, чем детская любовь.

Подобно свежему дуновению ветерка, который появляется ниоткуда, несколько секунд веет прохладой, а затем исчезает, у Бена возникло мгновенное живое воспоминание о голубых барашках на любимых теннисных туфельках Джины, когда они вдвоем летали вперед и назад на качелях. Оба малыша притворялись, что кладут себе в рот какую-то еду и жуют ее. Джина протянула руку, чтобы отхватить кусок от воображаемой еды Бена. Он быстро отвернулся, словно бы защищая ее; этот жест заставил их обоих рассмеяться.

Когда воспоминание растаяло, он снова произнес: «Офо». Подняв вилку, коснулся ею остатков омлета на тарелке.

– Я не помню этого слова, но верю вам. Джина всегда и для всего придумывала какие-то смешные названия. Этого я не забыл.

Потерявшись в воспоминаниях об утраченных временах, Бен уставился в тарелку и не поднимал взгляда. Не удержавшись, он снова проговорил себе под нос: «Офо». Медленно выпустил воздух через рот, словно бы только что решив трудную задачу.

Беззвучно положив вилку на стол, он посмотрел на Лин и спросил:

– Почему вы оба здесь? Что все это значит?

* * *

– Кого вы видите? – спросила женщина у мужчины, когда они встали бок о бок у края детской площадки, глядя на множество шумно веселящихся детей.

В центре этого площадки раскачивали под ветром кронами два высоких каштана, посаженные здесь много лет назад. Ближе к одной из сторон располагался ряд качелей, одни были заняты маленькими девочкой и мальчиком.

Мужчина пристально за ними наблюдал, но выражение его лица было спокойным.

– Нам дозволяется подойти ближе?

– Нет. Дальше ходу нет. Вам нельзя вступать с ними в контакт. Это невозможно.

Он кивнул и ничего больше не сказал. Особенно его занимали туфельки девочки, покрытые голубыми барашками. Его сознание пыталось свести все воедино – то, что он видел, то, что помнил, и то, что ему рассказали.

Первым, что удивило, затем позабавило, но в конечном итоге больше всего его тронуло, было то, какой невзрачной оказалась Джина Кайт. В ее крупном лице не было ни единой привлекательной черты. Слишком приплюснутый нос, слабый подбородок и глаза, привлекающие к себе внимание примерно так же, как две канцелярские кнопки в пробковой доске. Повстречай вы эту девочку на улице, дважды вы на нее не посмотрели бы. Никто никогда не сказал бы о ней: «Ух ты! Эта девчонка станет сногсшибательной, когда вырастет». В лучшем случае, посмотрев на ее некрасивую рожицу, каждый подумал бы: «Наверное, она будет выглядеть точно так же и в сорок». И был бы прав.

Голос у нее был резким. Хотя двое взрослых стояли по крайней мере в двадцати футах от малышей, они тем не менее слышали пронзительный подвывающий голосок Джины, как только она начинала помыкать маленьким Беном Гулдом, что происходило почти постоянно. «Делай так! Не делай так! Дай мне – это мое!» Ее интонации были сплошь приказными и раздраженными.

Когда Лин указала на детей и они какое-то время за ними понаблюдали, Бен дважды спросил, действительно ли это та Джина, которую он знал. Он просто не мог поверить своим глазам. И вот это дитя было той самой маленькой девочкой, которая долгие годы так полно владела его сердцем? Положим, с тех пор, как он видел ее в последний раз, прошла едва ли не целая жизнь, и он знал, что любое воспоминание о детском увлечении всегда освещается нежными красками, которые отбрасывает назад время. Но все же – вот эта крикливая девчонка была той самой Джиной Кайт?

Как ни удивительно, но в том, что все это правда, он убедился, когда увидел мать Джины, миссис Кайт, которая сидела на парковой скамейке в нескольких футах от детей. Просто потому, что миссис Кайт выглядела почти в точности такой же, какой он ее помнил. И что же, вот так работает память? Исполнители эпизодических ролей помнятся так же четко, как если бы они были запечатлены на фотографии, но главные персонажи, самые близкие или самые важные для вашей души, часто смазываются временем. Если это правда, то как же это странно и несправедливо.

Подавленным голосом он пробормотал:

– Она была такой хорошенькой. Я помню Джину такой хорошенькой девочкой.

Произнося это, Бен повернулся к Лин, словно ему было важно, чтобы она услышала его слова.

Лин колебалась и сочувственно отвернулась, но не отозвалась. Она могла бы. Она могла бы сказать ему кое-что такое, что мгновенно подняло бы завесы с его сознания, позволив ему видеть вдаль на сотню миль. Но она этого сделала. Ничего не сказала. Бену требовалось постичь все самостоятельно, а иначе это было бы все равно что разбить скорлупу яйца, чтобы помочь цыпленку выбраться наружу. Сделать это легко, но в результате будет больше вреда, чем пользы.

– Кого вы видите, Бен?

– Вы уже спрашивали. А что мне полагается видеть?

Его голос был напряжен от расстройства. Если бы это была ладонь, она сейчас сжалась бы в кулак.

Лин не обратила внимания на его тон и спокойно проговорила:

– Просто скажите мне, кого вы видите.

– Малышей. Парк. Себя и Джину Кайт. Я что-то упускаю?

– Посмотрите еще.

– Посмотрите еще. Она велит мне посмотреть еще. Джина любила лакрицу. Как насчет этого? Я только что вспомнил.

Лин не отозвалась. Бен увиливал, чтобы выиграть время, и оба они об этом знали.

Он скрестил на груди руки.

– Ладно, так что же мне предлагается разглядеть? Есть какое-нибудь определенное направление, в котором я должен смотреть?

Лин загадочно улыбнулась – мол, кто знает? Не добавив больше ни слова, она отошла от него и уселась на скамейку.

Бен не знал, как ему вести себя с этой женщиной, но он точно не собирался ее сердить. Одному богу известно, как поступают привидения, когда они на тебя злятся. Он никак не мог смириться с тем, насколько невзрачный у нее был вид. Всю жизнь он проходил мимо женщин, подобных Лин, никогда не удостаивая их взглядом. С какой стати? Она была среднего роста – пять футов и три или четыре дюйма. У нее были средней длины волосы цвета старого коричневого бумажника, карие глаза, не дававшие никакого знака, что за ними кроется что-то особенное, и тело, имевшее несколько изгибов, но – ничего выдающегося. Единственное, что могло в ней восхитить, было то, как хорошо она готовит. И это привидение? Это его привидение? Это то, что населяет загробный мир?

Он все время украдкой посматривал на нее с той поры, как она появилась в его квартире, но все еще не мог поверить, что это привидение.

Какой-то ребенок подошел к ограде возле Бена и, обращаясь непосредственно к нему, пролепетал:

– Прекрати терять время и хорошенько оглядись вокруг.

Не добавив ни слова, ребенок повернулся и побежал обратно на площадку. Чувствуя себя так, словно его застали врасплох, Бен посмотрел на Лин, сидевшую на скамейке. Она погрозила ему пальцем, будто подчеркивая слова, только что сказанные ему ребенком. «Давай приступай – делай, что я тебе сказала. Полно мешкать».

Он подумал обо всех книгах, которые читал, обо всех фильмах, которые видел, где вечно проигрывался один и тот же сценарий: мудрый мужчина (или женщина) велит новичку пристально посмотреть на мир вокруг и попытаться увидеть сущность сквозь его поверхность. Это давно стало штампом. Вот чем была его ситуация: живым штампом. Ему хотелось подойти к Лин и сказать это слово в слово. Но, судя по недавнему опыту, она уже знала, о чем он думает. Может быть, если он скажет что-нибудь, что придется ей не по душе, она устроит Бену какую-нибудь пакость и он никогда не сможет понять значения всего этого?

Так что он, как ему и было велено, старательно обозревал парк. Он не знал названий цветов и деревьев. Этот предмет никогда его не интересовал, поэтому он не предпринимал никаких усилий, чтобы их изучить. Он знал, что большие деревья в центре детской площадки были каштанами, но только потому, что детьми они с Джиной собирали каштаны в колючих зеленых или желтых кожурках, когда те падали с деревьев. Это всегда было одним из признаков того, что лето кончалось. Каждый год, сопровождаемые родителями, неразлучные друзья приносили полные мешки каштанов в городской зоопарк, где, как считалось, ими кормили животных. Никто из детей никогда не видел, как это происходит, но они надеялись, что это правда.

Вглядываясь сейчас в эти деревья, Бен козырьком поднес руку к глазам, защищая их от солнца, пронизывающего листву. Снова посмотрев на детскую площадку, он увидел, что маленькие Бен и Джина раскачиваются бок о бок высоко и сильно, но глядят прямо перед собой и не переговариваются. Лица у обоих были упрямыми и очень серьезными. Скорее всего, они проводили состязание, чтобы увидеть, кто из них может раскачаться выше. Это он тоже помнил – как в стародавние времена они с Джиной постоянно во всем состязались. Кто выше качается, кто соберет больше каштанов, кто за один раз набьет себе в рот больше картофельных чипсов, не рассмеявшись.

В течение нескольких секунд уголком глаза Бен видел кого-то смутно знакомого. Но этот человек не обратил на себя его внимания, которое было захвачено сценой на качелях.

Да, он видел этого человека раньше, но не помнил об этом. Воспоминание затерялось в реальности того, что происходило прямо сейчас. Бен Гулд видел себя ребенком. В то же время он пытался делать то, что было приказано привидением, – увидеть что-то за пределами того, что было перед его глазами.

Лин наблюдала за Беном. Это было ошибкой с ее стороны, особенно с учетом того, что она знала, насколько должна быть бдительной всякий раз, когда они выходили вместе. В итоге на протяжении нескольких минут Лин не видела человека, размеренным шагом двигавшегося по направлению к ним.

Сегодня глаза бродяги были спокойнее, чем в тот вечер, когда он ударил ножом босса Лин. В сущности, Стюарт Пэрриш вообще выглядел сегодня иначе, несмотря на то что по-прежнему явно был обитателем улиц. Это могло послужить одной из причин того, что его появление не было сразу же отмечено в сознании Бена и Лин.

Есть бродяги и есть бродяги. Худшие из них выглядят так, словно просто ждут, чтобы Смерть, проходя мимо, заметила их. Если Смерть будет настроена милосердно, то, вместо того чтобы бросить монетку в их грязные протянутые руки, она скажет: ладно – можешь сегодня пойти со мной. И тогда они испытают облегчение. Потому что единственным тусклым признаком жизни, остающимся у них к этому времени, оказывается дрожащая неуверенная походка.

На противоположном конце этого ряда находятся бродяги, для которых эта роль еще внове, те, кто все еще слабо цепляется за обрывки надежд и истрепавшееся достоинство. Они оказались в жизненном тупике, но пока еще не сдались.

Не так давно расставшись с работой, и чувством ответственности, и заслуженным уважением, они по-прежнему одеваются и ведут себя прилично, хотя и странно. Очень многие из них имеют при себе расческу, которой пользуются, и носят шляпу. Они смотрятся в зеркало. Если от них чем-то и пахнет, то это по большей части происходит из-за бесчисленных сигарет и какого-нибудь дешевого спиртного, продающегося поблизости. Если вы окажетесь рядом с ними, запах будет сильным, но не столь уж дурным.