Текст книги "Влюбленный призрак"

Автор книги: Джонатан Кэрролл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Это была величайшая ночь в жизни Бренды Шеллбергер. Она провела ее с Говардом Смоляковым, единственным мужчиной, которого по-настоящему любила. Когда, протанцевав до трех часов, они вернулись в его квартиру, Говард попросил ее раздеться и станцевать только для него так же, как она танцевала в клубе. Она чувствовала себя настолько оживленной и желанной, что ее не пришлось просить дважды. Сбросив с себя одежды, она ждала, нервно поигрывая пальцами на бедрах, пока Говард ставил пластинку Донны Саммер. [24]24
  Донна Саммер(р. 1948) – сценический псевдоним американской певицы Ладонны Гейнз, одной из ведущих исполнительниц диско-музыки.


[Закрыть]Следующие пятнадцать минут она безостановочно танцевала, ни разу не посмотрев на него, чтобы увидеть, как он это воспринимает. Ей было все равно. Она не нуждалась в зрителях, потому что танцевала для себя самой – в экстазе, в самом центре своего жизненного счастья. Она не нуждалась в одобрении Говарда, в его оценке, хотя оттого, что он присутствовал здесь и разделял с ней эти великолепные минуты, было даже лучше.

Об этой исключительной ночи она думала всю свою остальную скучную жизнь.

Это стало единственным полученным ею залогом того, что чудесные вещи могут происходить и происходят даже с такими людьми, как она.

В конце концов Говард оказался слабым флегматичным растяпой, не способным на серьезные отношения, и в надлежащее время исчез из ее жизни. Но той ночью она танцевала для Говарда, которого еще очень сильно любила. Той ночью они были в начале своей любви, и в тот миг она была уверена, что нашла своего мужчину, и удивлялась, как хорошо они подходят друг другу. Той ночью все было совершенным и исполненным торжества. Согласованность раскрепощенных чувств была ни с чем не сравнимой. Вот почему она снова и снова думала о тех нескольких ночных часах на протяжении всей жизни. Через приоткрытую дверь Бен Гулд стал свидетелем того, как старая Бренда колдовала, воскрешая ту ночь, после которой ее счастье стало понемногу закатываться, пока не закатилось неизвестно куда.

То же самое происходило со всеми жильцами. Вне зависимости от возраста, каждый из них тем или иным способом воскрешал счастливый миг своей жизни. Они не хотели, чтобы этот миг кончился.

Именно это испугало и животных несколько минут назад. И от этого так страшно завыл Лоцман, как только понял, что происходит. Во всем была виновата Даньелл Войлес, и Бену предстояло в этом очень скоро убедиться.

* * *

Конечно, она была тихоней, и в этом не было ничего необычного. Скромная девушка, в одиночестве сидевшая в конце одного из столов и читавшая толстую книгу в мягкой обложке. Та, которой приснился несчастный случай за много лет до того, как он произошел на самом деле. Даньелл вернулась к ней и снова спросила, нет ли у нее каких-нибудь вопросов о своей будущей жизни. Читательница заложила книгу пальцем и, не задумываясь, ответила, что нет, у нее нет вопросов. Даньелл была впечатлена, потому что у всех остальных было по крайней мере по несколько насущных вопросов, касающихся их жизни. Но не у этой девицы. С одного взгляда на ее лицо было очевидно, что она не хочет говорить о будущем, не хочет ни о чем спрашивать, не хочет знать о нем больше, чем уже знает. Единственной причиной, по которой сейчас она оставила чтение, была ее воспитанность, а не любопытство.

– Ты ничего не хочешь узнать? У тебя нет никаких вопросов?

– Нет.

– А почему?

– Потому что я сейчас так счастлива. Я не хочу, чтобы что-то менялось. Знаю, что изменится, но не хочу об этом слышать.

Из книги выпала фотография. У девушки перехватило дыхание, и она подхватила фотографию в воздухе, прежде чем та коснулась влажной земли. Проверила, все ли с ней в порядке, а затем нежно прижала к груди, словно желая вернуть ей немного своего тепла.

Заинтригованная, Даньелл спросила, нельзя ли ей посмотреть на фото. Девушка протянула карточку. Женщина мгновенно узнала лицо на фотографии. Они улыбнулись друг другу.

Даньелл еще раз взглянула на карточку. Возвращая ее, она произнесла волшебное имя: «Декстер». Девушка кивнула и спрятала фотографию обратно в книгу.

Декстер Льюис был первой настоящей любовью в жизни Даньелл. Иногда, уже взрослой, она признавалась себе, что те отношения были лучше всех, что когда-либо у нее случались. Дани и Декс. Декс и Дани. Любовь до гроба. Последний год в школе: была ли она когда-нибудь более счастливой или более довольной?

– Я не хочу задавать вопросы, потому что не хочу знать о своем будущем. Я хочу, чтобы все оставалось точно таким же, как сейчас. – Девушка подняла книгу. – У меня есть книги, меня любит Декстер. Все идеально. Я не хочу, чтобы что-то менялось. Но ты скажешь, что все изменится, правда? Скажешь, что Декстер меня бросит или что что-то ужасное случится со мной, с ним или с моими родными. Не хочу этого слышать! Не хочу слышать о том, что произойдет завтра. Почему? А как завтра может быть лучше, чем сегодня? Видишь этих женщин? Я никому из них не задала ни одного вопроса. Ни одного. Ничто из того, что тебе или им известно о моем будущем, не может сделать меня счастливее, чем я уже есть. Ты только все испортишь, что бы ты ни сказала.

Девушка была на сто процентов права. Декстер в конце концов бросит ее, и ничего в ее будущем никогда не будет таким же совершенным, как сегодняшний день.

– Он уже водил тебя в «Лотосовый сад»?

Глаза у девушки загорелись:

– О да! Мы ездили туда две недели назад. Там такая вкусная еда! Мы ужинали за столиком в прекрасном саду со всеми этими раскрашенными бумажными фонариками. Это было похоже на сон.

Фонарики. Даньелл забыла о бумажных фонариках, свисавших с деревьев и раскачивавшихся под вечерним ветерком. Она уселась на скамью рядом с девушкой.

– Не расскажешь ли мне об этом?

– Зачем? Ты ведь сама знаешь. Ты все видела, ты была там.

– Да, но это было так давно. Я забыла подробности, забыла о фонариках. Мне хотелось бы услышать об этом снова. Расскажешь мне?

Девушка была только рада рассказать о лучшем вечере в своей жизни.

– Я стояла возле своего шкафчика в школе. Подошел Декстер и сказал, что в ближайшие выходные у нас будет юбилей, ведь мы встречаемся уже три месяца. Как мы его отпразднуем?

Поскольку воспоминание было для нее совсем свежим, девушка помнила все: цветные бумажные фонарики в саду, официанта и свои шутки о китайских музыкантах. Она помнила, как Декстер объяснил ей, что слово «крокодил» происходит от древнегреческих слов «кроко» и «дрило», что значит…

– «Тварь с грубой кожей», – сказала взрослая Даньелл.

Ее собеседница кивнула и продолжила.

Чем больше рассказывала девушка, тем больше вспоминала взрослая женщина. И чем больше она вспоминала о том блистательном вечере, тем меньшее значение имело для нее настоящее. Взрослая Даньелл полностью погрузилась в подробности памяти, излагаемые девушкой. Это было похоже на вхождение в бассейн с мелкой стороны. Когда вода поднялась выше ее головы, она охотно погрузилась в пучины своей прошлой жизни.

Заново переживая все это, женщина оказалась способна насладиться тем романтическим вечером так же, как девочка, если не сильнее. Взрослая Даньелл слишком хорошо знала вкус разочарования, невезения, заурядности, которые позже заполнили ее дни. Она понимала, что то свидание было необычайно светлым мгновением в ее довольно пресной и скучной жизни. С другой стороны, девушке это представлялось началом далекого счастливого пути и всех тех восхитительных событий, которые обязательно явятся в будущем. Обед с Декстером был лишь первой пробой пера, счастливым, легким шагом к насыщенным радостью годам взрослой жизни.

Когда Даньелл училась в школе, то на занятиях по английскому они читали пьесу «Наш городок». [25]25
  «Наш городок»(1938) – популярная пьеса американского писателя Торнтона Уайлдера (1897–1975).


[Закрыть]Она так и не смогла забыть последнюю сцену, когда умершей героине Эмили разрешают вернуться в какое угодно утро своей юности, чтобы увидеть свою семью за завтраком, и как она оказывается потрясена красотой этого простого земного события. В конце концов Эмили кричит своим родным, чтобы они оценили этот момент по достоинству, но они ее не слышат, потому что живые никогда не слышат мертвых.

Даньелл не умерла, но вечер с Декстером Льюисом в «Лотосовом саду» почти стерся из ее памяти. Однако, как и Эмили в известной пьесе, ей была предоставлена возможность снова посетить этот сад. В отличие от героини пьесы взрослая Даньелл смогла полностью участвовать в происходящем, а не просто смотреть на это извне. Чем больше она слушала девушку, тем больше ее рассказ становился непосредственно переживаемым мгновением. Постепенно она начала ощущать вкус теплых слоеных булочек и чувствовать аромат туалетной воды Декстера. Чем больше вещей описывалось, тем реальнее становилось для нее пребывание там. И когда это произошло, та жизнь, которой она жила совсем недавно, поблекла.

Наше «сейчас» по большому счету обычно скучно и не поддается запоминанию: сядь за парту, сходи на кухню, сходи в туалет, погуляй, поспи, не теряй времени, потому что оно так неинтересно, что никто не захочет его подобрать. Мы почти не помним, как прошел день. Что мы делали после обеда два дня назад? Когда мы в последний раз громко смеялись? Или ели что-то такое, что заставило нас закрыть глаза и замычать от удовольствия? Естественно, мы запоминаем яркие мгновения, потому что они редки.

Кто откажется, если ему предоставят возможность снова испытать тот миг, когда все было столь совершенным, что мы не хотели, чтобы он кончался? А что, если бы это повторное переживание каким-то образом могло длиться вечно? Обед с Декстером, длящийся неопределенно продолжительное время. Предпочли бы мы оставаться в прошлом раю так долго, как только возможно, или выбрали бы возвращение в свою повседневную скуку, где, как правило, единственными событиями, которых мы ждем, являются выходные, любимый телесериал, надоевший секс с неумелым партнером или время ложиться спать? Повторные переживания подобны сновидениям, в которых мы встречаем тех, кого ждали всю свою жизнь. Они совершенны. Все в них совершенно, и, к нашему удивлению, сновидения становятся все лучше по мере того, как длятся. Но потом мы просыпаемся. И думаем: нет, нет, нет, еще несколько минут, пожалуйста! Позвольте мне закончить с ними прогулку по берегу на закате. Мы изо всех сил стараемся вернуться в сон и снова поймать мгновение, образ и, может быть, самое главное, то чувство, что жизнь стремительно вознесла нас к небу, а не отбросила в сторону.

Почти каждому пару раз в жизни приходилось приближаться к поистине вещим снам, снам, в которых вам возвещается утраченная истина. Возможно, эта истина открылась вам на первом свидании, или это произошло однажды, волшебным вечером в Стамбуле, или во время танца, или когда вы гуляли у озера под дождем. Это переживание вы ни за что на свете не обменяли бы на другое. Как соблазнительно, если бы можно было каким-то образом вернуть себе эти мгновения и жить в них вечно!

– О чем ты думаешь, Дани? Ты выглядишь такой далекой.

Впервые с тех пор, как Даньелл погрузилась в глубины памяти, она наяву услышала голос Декстерa Льюиса, а не вообразила его. Она больше не была взрослой женщиной, слушавшей девушку. Она и девушка стали буквально единым целым, заново переживая вечер в «Лотосовом саду».

Она глубоко вздохнула и посмотрела на сидевшего напротив восемнадцатилетнего Декстера Льюиса. У него была незагорелая кожа. Это она забыла. Но помнила, что он любил черные рубашки. Она помнила ту черную рубашку, в которой он был сегодня. Он не застегнул пуговицы на груди, но был чересчур худеньким, чтобы так откровенно выставлять напоказ шею и грудь. Она почувствовала прилив любви к нему за то, что ради нее он пытался выглядеть взрослее, чем на самом деле.

Она ответила:

– Я просто подумала, как случайно мы встретились. Это просто пронеслось у меня в голове. Не знаю, откуда является эта мысль?

Декстер выглядел смущенным.

– Как «случайно»?

Девочка спросила о том же самом внутри ее головы: «Случайно?»

Расстроенная тем, что сболтнула это по неосторожности, женщина выпрямилась. Она постаралась как можно лучше сгладить впечатление от своего ответа.

– Но ведь мы с тобой познакомились случайно. Это же был случай. Это ведь было таким совпадением, знаешь? Какие были шансы на то, что это произойдет так, как произошло?

Декстер по-прежнему выглядел сбитым с толку.

– Дани, мы познакомились на уроке по американской истории. Мы же сидели за одной партой. По-твоему, это случай?

* * *

Пока Даньелл подбирала слова, соответствующие разговору между подростками, в том мире, где она теперь обитала, Бен Гулд медленно шел по коридору к ее квартире. После первоначального шока, который он испытал, увидев танцующую старуху, он вышел и тихонько прикрыл за собой дверь. Он понятия не имел, зачем она это делала, но предположил, что, какими бы ее резоны ни были, старая карга вряд ли захочет, чтобы посторонние видели, как она танцует в чем мать родила. Но он ошибался. Ей было все равно, потому что к этому времени она уже целиком погрузилась в свое прошлое. Она обитала в мире, настолько удаленном от ее непосредственного окружения, что потеряла с настоящим всякую связь.

Если бы Бен мог видеть сквозь двери каждой квартиры в доме и понять, что в них происходило, он был бы поражен. Потому что все жители дома 182 по Андерхилл-авеню, которые были в это время не на работе, пребывали в разнообразных моментах давно прошедшего времени. Как у Даньелл в «Лотосовом саду» и старухи, нагишом танцующей перед своим парнем, от прочих жильцов остались лишь тела. Их сознание находилось в глубинных слоях памяти.

Как только Даньелл решила полностью перенестись в тот вечер в ресторане «Лотосовый сад», напор прошлого, которое она высвободила, стал настолько непреодолимым, что оно вышло из ее квартиры в коридор, а затем проникло во все остальные помещения здания и затопило собою весь дом. Жильцы, уставшие от тусклой пустоты текущего момента, мгновенно поддались этой магии.

Один мужчина, сидевший в застиранных шортах-бермудах и рубашке, смотрел в чашку с кофе. Он снова стал думать о том, как служил в морском корпусе в лагере Лежене, – в частности, об одном летнем дне. Ему тогда было двадцать семь, и он только что женился. В тот день было жарко. Он любил свою жену и чувствовал, что она тоже его любит, чувствовал всякий раз, когда они были вместе. Как он мог так долго жить без нее? Ему нравилась его работа, и он хорошо ее выполнял. Его служба была важной и почетной. Если бы дела не пошли из рук вон плохо, он оставался бы в корпусе вплоть до отставки, а потом поступил бы в полицию в каком-нибудь маленьком городке.

Он помнил, какой запах стоял в воздухе тем летом: спелый и сочный запах августа в Северной Каролине. Он помнил платье без рукавов, которое было на его жене, когда он тем утром выходил из дома. Он помнил цвет пузырька с лаком для ногтей, стоявшего на сосновом кухонном столе. Все окна были открыты, и в них задувал ветер, поднимая шторы.

Его автомобиль с откидывающимся верхом был почти новым. Вскоре, когда у него будет отпуск, они поедут к океану. Подъедут ночью прямо к воде и будут сидеть в машине, глядя на падающие звезды. Стоя на парковке военной базы, он сунул руки в карманы брюк. Глядя в васильково-синее небо, он несколько мгновений грезил наяву о первой поездке к океану со своей молодой женой. Именно тогда, в одно из этих мгновений, он достиг вершины своих жизненных устремлений.

Тридцатью годами позже, глядя в полупустую чашку с холодным кофе, он переместился прямо в это воспоминание и, как только понял, что это возможно, не захотел возвращаться.

Прыгая на батуте со своей давно умершей сестрой-двойняшкой, сидя в деревянном доме во время вьюги, делясь со своей невестой сэндвичем с болонской копченой колбасой, аккуратно разбирая часы, изготовленные бельгийским часовщиком в Брюгге… По всему зданию все жители один за другим меняли свое скучное настоящее на лучшее время своей жизни и оставались там.

– На помощь!

Бен услышал это, когда готов был взяться за дверную ручку Даньелл. Посмотрев налево, в нескольких футах дальше по коридору он увидел Лоцмана, то появляющегося, то исчезающего из виду.

Как слабый сигнал по радио, пес был виден несколько секунд и потом на несколько секунд пропадал.

– Помогите!

– Как? Что мне сделать?

Лоцман попытался что-то сказать, но исчез. Когда он ненадолго показался снова, то, прежде чем исчезнуть, успел сказать только одно:

– Создай верца.

– Что? Что сделать? – спросил Бен неизвестно у кого, потому что вокруг него уже никого не было. Он смотрел на то место, где был Лоцман, надеясь, что пес появится опять, но тот не показывался.

Создай верца.

Это такие собакообразные существа с огромными глазами и без ушей. Багровые слова и завитки на белых телах. Создать верца?

Как?

* * *

Две женщины стояли перед многоквартирным домом в тревожном ожидании, не решаясь что-либо предпринять. Лин понимала, что без своих сил она ничем не могла здесь помочь. Она не знала, злит ли ее это или возбуждает. В каком-то смысле все для нее было внове, потому что сейчас у нее были только человеческие возможности.

Входная дверь неожиданно хлопнула, распахнувшись, и к ним выбежал Бен. По тому, как он двигался, обе женщины подумали, что он побежит дальше по улице, как кошки, но этого не случилось. Подбежав к ним, он схватил Лин за руку и с силой потянул ее вслед за собой.

– Быстрей. Быстрей.

– Что такое? Что ты делаешь?

– Ты должна пойти со мной, Лин. Прямо сейчас. – Чуть помедлив, он сказал Фатер: – Тебе надо оставаться здесь. Я не знаю, что там случится, так что, пожалуйста, подожди, пока мы за тобой не придем.

– Ну тебя к черту, Бен. Я иду с вами. Пойдем.

Она не стала дожидаться его ответа.

Бен прожил с ней достаточно долго, чтобы распознать сейчас и ее тон, и жест, ясно выражавший: и не вздумай со мной спорить. Когда они были детьми, Фатер Ландис часто колотила и своего брата, и сестру. Она была не той женщиной, кому можно бросать вызов, если она злится или уверена в своей правоте.

Увидев их перепалку, женщина, некогда бывшая привидением, еще сильнее влюбилась в Фатер. Ну и твердость! Даже Лин не решалась входить в здание теперь, без своих сил и какого-либо представления о том, что там происходит, но только не Фатер. Молодец, девочка!

Они втроем поднялись на этаж Даньелл. По пути Бен описал им обнаженную танцующую старуху и исчезающего пса. Это звучало смешно, безумно, но было правдой. Никто из женщин ничего не сказал. Они хотели все увидеть своими глазами.

На протяжении семи ступенек лестницы Фатер думала о пончиках. О больших, пышных, свежеиспеченных золотистых глазированных пончиках только что из коробки. О том, как чудесно позавтракать ими, вместе с чашкой обжигающего кофе.

Почему она подумала о пончиках именно сейчас? Потому что впереди нее шел Бен. Она смотрела на его спину, пока они поднимались по лестнице, и безо всяких причин это напомнило ей об одном случае, когда они жили вместе. Однажды воскресным утром посреди зимы он вошел в спальню, еще не сняв своего тяжелого серого пальто. В руках у него был поднос с двумя дымящимися чашками кофе и коробка персикового цвета, полная горячих свежих пончиков, которые он вышел купить, пока она спала. Накануне вечером, прежде чем они занялись любовью, она много говорила о том, как любит на завтрак пончики, и вот они были здесь. Резкий аромат кофе и запах только что испеченных пончиков донесся до нее через комнату, пока он приближался. Никто из них не произнес ни слова, пока он ставил поднос на кровать. Она была так очарована и тронута его заботой, что лишилась дара речи. Она послала ему воздушный поцелуй и потянулась за пончиком. Он остановил ее, вытащил первый из коробки и протянул Лоцману, который оставил свою корзинку в углу и подошел к ним. Пес никогда раньше не видел пончик и был любопытен, но осторожен, что вполне соответствовало его натуре. Чтобы показать псу, что они безопасны, Бен откусил от пончика маленький кусочек и протянул пончик Лоцману.

– Фатер?

Она слышала его голос, но он звучал издалека. Она не узнала голоса Бена.

Все трое остановились на лестнице, потому что Фатер застыла на ступеньке. Лин посмотрела на Бена и пожала плечами.

Он снова позвал ее по имени:

– Фатер?

Они думали, что она, может быть, теперь испугалась и остановилась, чтобы собраться с мыслями, прежде чем идти дальше. Но, несмотря на то что Бен дважды окликнул ее, Фатер стояла на месте и не шевелилась.

И с чего бы шевелиться? Она пребывала в чудесном мгновении: они вместе ели пончики холодным воскресным утром. Пончики были вкусными, чувства – свежими, они в полной безопасности сидели в его теплой постели, а Лоцман не мог не восхищать своим серьезным отношением к незнакомой еде.

Глядя на нее и пытаясь понять, в чем дело, Бен увидел в ее руке что-то странное. Всмотревшись, он прищурился: то, что он видел, было ни с чем не сообразно. Фатер держала в руке золотистый пончик. Он нагнул шею, убедиться, что видит именно то, что видит. Где она его взяла? Он что, был при ней все это время? Пончик?

– Бен, она тает!

Он видел, что происходит с рукой Фатер, но не отдавал себе в этом отчета, пока не заговорила Лин. Рука Фатер становилась прозрачной. Ее рука, пончик, который она в ней держала, и все ее тело таяли. Она их покидала. Ностальгия Даньелл Войлес теперь добралась и до нее. Фатер хотелось вернуться в то старое доброе зимнее утро и навсегда остаться там. Не здесь.

– Что с ней происходит, Лин?

– Не знаю.

Во всем доме таяли его обитатели: они возвращались в свое счастливое прошлое, в те дни, когда все имело смысл и было куда лучше, чем теперь.

Создай верца. Лоцман сказал это, прежде чем растаял сам. Бен не знал, как это сделать. Но он помнил, как Лин узнала их, едва увидев у дома Джины Кайт. Лин знала, что такое верц. Знает ли она, как его создать?

Он посмотрел на нее и в это переполненное мыслями и чувствами мгновение впервые различил нечто, чего раньше не замечал. Спустившись по лестнице к Лин, он положил руки ей на плечи. Когда она попыталась заговорить, он ее остановил.

– Нет, не произноси ни слова.

Мгновением позже его руки, лежавшие на ее коже, начали считывать с нее информацию, все то, что она знала. Подобно пчеле, извлекающей нектар из цветка, Бен сначала забрал то, что Лин помнила, будучи привидением, или те немногие следы, что оставались у нее от тех знаний. Она их не чувствовала, потому что они лежали в ее подсознании и в самых отдаленных уголках сознания. Но Бен все их нашел. Он забрал все, что ему требовалось, зная, что оставляет ей не много. Но он забрал это, потому что знал: то, что он делает, – необычайно важно.

Сначала он забрал у нее знания привидения, а потом – определенные элементы ее вновь приобретенных человеческих знаний. Все, чем она была, и все, что оставалось от того, чем она была раньше, перешло в руки Бена, и он взял себе то, что ему требовалось. Это заняло всего несколько секунд. Закончив, он застыл, положив теплую ладонь себе на живот.

Лин шаталась. Она могла вот-вот упасть, и он подхватил ее и помог сесть. Она посмотрела на него пустыми глазами.

Бен поднялся на ступеньку, где все еще виднелась Фатер, и укусил ее.

Он взял ее за руку с пончиком и укусил выше запястья, достаточно сильно, чтобы пошла кровь. Что более важно, он укусил Фатер достаточно сильно, чтобы заставить ее завизжать от боли – боли, которая вернула ее в настоящее. Она отдернула руку, при этом ударив его по рту. Большая часть ее разума по-прежнему была сильно сцеплена с прошлым. Этот укус был подобен яростной встряске, пробуждающей от глубочайшего сна.

Он наблюдал за ней, пока абсолютно не убедился, что Фатер вернулась, что она полностью в настоящем. Тогда он поспешил к квартире Даньелл, не уверенный, что успеет ее спасти.

Лин в оцепенении сидела на лестнице, Фатер стояла несколькими ступеньками выше. Обе женщины походили на боксеров, медленно и шатко поднимающихся с ринга после того, как их отправили в глубокий нокаут.

Бен стоял перед дверью Даньелл и пытался повернуть ручку, но замок был заперт. Он постучал, но ответа не было. Он стал колотить в дверь изо всех сил. Тишина. Отступив назад, он поднес обе руки к лицу. Мгновением позже отнял их.

– Хорошо.

Он снова шагнул к двери. Затем обеими руками толкнул ее вперед. Дверь распахнулась. Он вошел в какой-то сад. Под деревьями были расставлены столики. С веток свисали цветные бумажные фонарики. Там и сям сидели посетители, официанты в накрахмаленных белых рубашках и черных брюках разносили подносы, уставленные едой.

– Желаете столик? – спросил подошедший к нему метрдотель.

– По правде сказать, я здесь кое-кого ищу. Вы не возражаете, если я попробую найти своего друга?

– Да, конечно, – сказал управляющий и отошел. В «Лотосовом саду» был оживленный вечер, и ему надо было многое успеть сделать.

Бен увидел ее после совсем непродолжительных поисков. Она была одной из тех, чьи лица мало меняются с возрастом. А Даньелл было сейчас всего сколько, двадцать девять? Даньелл восемнадцати лет не очень сильно от нее отличалась. Он подошел к их столику. Оба подростка посмотрели на него. Она улыбнулась, но парень улыбаться не спешил. Даньелл поняла, кто он такой, в ту же секунду, как увидела.

– Здравствуй, Бен.

– Привет, Даньелл.

– Декстер, это мой друг Бен Гулд.

– Рад познакомиться.

Они пожали друг другу руки. Пожатие Декстера было в десять раз сильнее, чем требовалось. Он был намерен продемонстрировать кому угодно, что он парень хоть куда.

– Как ты меня нашел? – спросила она спокойным и тихим голосом. Казалось, она ничуть не удивилась, увидев его в своем мире.

– Догадался, где ты. – Больше Бен ничего не добавил.

Она знала, что в этом разговоре они могут забежать на несколько глав вперед.

– Я собираюсь остаться здесь, Бен. Я так решила.

– Ты не можешь.

– Могу. Ты знаешь, что могу. Это часть сделки, верно? Люди вроде нас могут отправиться, куда им угодно, и там остаться.

– Даньелл, ты не можешь. Ставки для всех слишком высоки. Ты должна вернуться.

Она поджала губы и отвернулась. Он был прав, но она уже приняла решение.

– Я не хочу, Бен. Не хочу больше той своей жизни. Я живу одна в жалкой квартирке и работаю на паршивой работе. Каждое утро я просыпаюсь с надеждой, что это суббота. Знаешь почему? Не потому, что на выходные у меня намечено что-то особенное, но лишь потому, что тогда я могу больше поспать. Это многое говорит о моей жизни. Я так больше не хочу. Эта жизнь, – она взмахнула раскрытой ладонью, обводя все вокруг, – эта жизнь – моя синица в руке. Понимаешь, о чем я? Когда я оглядываюсь, то думаю, что Декстер, вероятно, был настоящей любовью всей моей жизни. Так что теперь, когда я это понимаю, я могу ценить его гораздо больше, чем тогда, прежде.

Тощему парню по ту сторону стола понравились ее слова о том, что он был любовью всей ее жизни, и он откинулся на своем стуле с видом счастливого человека. Он понятия не имел о том, что происходило между Даньелл и этим парнем постарше, но двух ее последних предложений было достаточно, чтобы наполнить его гордостью и на время умиротворить.

Боясь, как бы его планы не потерпели крах, Бен повысил голос.

– Но ты получаешь это задом наперед. А тебе положено брать все то, что ты испытываешь в жизни, и использовать это, чтобы попытаться день ото дня становиться лучше.

Даньелл покачала головой.

– Нет. Я достаточно долго жила день ото дня, чтобы понять: один день от другого, в сущности, не отличается. А очень многие из них еще хуже, чем предыдущие. Я сейчас честна перед собой, Бен. Я знаю, что удовольствуюсь своим, не ахти каким счастьем. Я хочу, чтобы меня любили. Вот и все. В этом все дело. Но я не была любима или счастлива вчера. Не была и сегодня, и у меня очень мало шансов, что буду завтра. Так что я просто смотрю на вещи без иллюзий и выбираю свою синицу в руке. Я вернусь туда, где, как я знаю, была счастлива и по-настоящему любима, и просто там останусь. Я принимаю это. К тому же, вернувшись, я буду знать, что у меня никогда в жизни не будет вечера лучше, чем этот, а это значит, что я смогу ценить его в десять раз больше, чем раньше.

Она была абсолютно права, но это ничего не значило. Сейчас ему требовалось что-то такое, что могло бы убедить Даньелл вернуться в настоящее, а не оставаться в прошлом. Ему надо было вернуть Лоцмана, в каком бы ином мгновении он сейчас ни пребывал. Ему необходимо было понять, что ему следует делать со всеми своими новыми знаниями и догадками, являвшимися к нему с невозможной скоростью. Как узнать, что делать, если у тебя совершенно нет времени?

Его отец как-то раз сказал, что жизнь – глубоко несправедливая штука. При рождении тебе дарят очень сложную настольную игру, но без инструкций ты не знаешь, как в нее играть. Ты должен самостоятельно, уже во время игры, додуматься, какие в ней правила. Ты должен играть, и только один раз, и если проиграл – все, конец. Никаких ахов – дескать, я новичок, можно, я попробую исправить этот ход? Нет, нельзя. Никаких вторых попыток. Догадаться о правилах во время игры? Как может кто-нибудь не проиграть?

И все же…

– Даньелл, ты помнишь то время, когда умирала? Помнишь само мгновение смерти?

– Нет. Я помню только то, как очнулась после операции.

– Я тоже. Последнее, что я помню, – это как ударился головой о мостовую и как мне тогда было больно. И больше ничего, пока не пришел в сознание, но уже в больнице.

– О чем это он толкует, Даньелл? Когда ты умирала?

Теперь Декстер Льюис хотел знать, что здесь происходит и когда этот парень собирается свалить отсюда и оставить их в покое?

Положив ладонь поверх его руки, она сказала:

– Бен – друг моего отца, по церковным делам. Как-то раз он приходил к нам домой, и мы долго разговаривали об очень глубоких вещах. Ну, знаешь, о жизни, о смерти и всем таком прочем. Мы долго тогда об этом говорили, а сейчас вроде как завершаем разговор. Потерпи минутку, Декс.

Бен подождал, пока она закончит успокаивать парня, а затем продолжил:

– Может быть, не полагается помнить все, потому что это несущественно. Наутро мы не помним ночных сновидений, потому что они теперь не имеют значения…

Даньелл перебила его:

– Бен, как ты попал сюда? Как ты узнал, где меня искать?

– Я… я вошел через твою дверь. Открыл дверь в твою квартиру и оказался здесь.

Она смотрела на него, обдумывая его слова. Потом помотала головой:

– Это невозможно.

– Что ты имеешь в виду? Почему так говоришь?

– Ты не мог так просто меня здесь найти. Меня с Декстером Льюисом в «Лотосовом саду»? Никоим образом. Откуда ты мог знать об этом вечере? Никто не знает, насколько важно для меня это воспоминание, кроме меня самой. Никто.

– Даньелл, я говорю тебе, как это было: я открыл дверь в твою квартиру, вошел и оказался здесь.