Текст книги "Малёк. Безумие продолжается"

Автор книги: Джон ван де Рюит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

–   Вот видишь, мам, это просто отвратительно! Даже Джонни расстроен.

Вомбат заметила, что Фрэнк этой девице в отцы годится. Тогда папа вмешался и процитировал:

–   Седина в бороду... – К сожалению, он забыл продолжение поговорки и, замявшись, добавил: – Ветер в голову!

К концу поездки даже Элвин Найду, наш таксист, качал головой, возмущаясь поведением Фрэнка и его девятнадцатилетней подруги.

Маме, наконец, удалось убедить Вомбата навестить ее сестру в Брайтоне и покончить с многолетней враждой. Папа взглянул на меня и заметил: «Боюсь, как бы наша бабуля не покончила с сестрой». Расспросил маму про сестру Вомбата, но та сказала, что ей нужно сосредоточиться на том, чтобы не потерять наши паспорта, а на вопросы у нее нет времени.

12.45. Вомбат поругалась с таксистом по поводу оплаты. Мол, сорок баксов – грабеж средь бела дня, к тому же Элвин – индус и она все знает о его проделках. Элвин ткнул пальцем в счетчик и сказал, что ничего не может сделать. Тогда Вомбат обвинила его в том, что он подкрутил счетчик, и потребовала вернуть деньги плюс компенсацию за моральный ущерб. В следующую секунду из динамиков такси раздалась громкая церковная музыка (видимо, вместо того, чтобы выключить счетчик, Вомбат включила радио). В конце концов бабуля вылезла из машины и сказала:

– Удалось сбить до тридцати пяти. Безобразие какое! У нас в стране такого бы ни за что не случилось. – С этими словами она похлопала меня по плечу и проговорила: – Помни, Рой, копейка рубль бережет.

13.06. Вомбат не разрешила чернокожему таможеннику заглянуть в ее сумочку. Повернулась к маме и сказала: «У этих людей воровство у них в крови». Папа с мамой кивнули. Я отошел в сторонку на несколько метров и сделал вид, что это не мои родственники. Наконец вызвали белого таможенника, и Вомбат позволила ему обыскать сумочку.

На рейсе до Йоханнесбурга Вомбат выпила три джин-тоника. А когда самолет коснулся земли, подумала, что мы уже в Лондоне, и зааплодировала пилоту.

В аэропорту Яна Смэтса мы должны были прождать четыре часа, поэтому я взял плеер, журнал «Спорте иллю-стрейтед» и устроился на безопасном расстоянии от Мильтонов. Рядом со мной сидела женщина, которая плакала на плече у мужа. Тот все время повторял: «Подумай о будущем, Черил. Помни, о чем мы говорили – надо думать о будущем. Мы делаем это ради детей!» Видимо, его уговоры не слишком помогли, потому что Черил завыла в голос и стала искать в сумке салфетки.

Вернувшись, обнаружил Мильтонов за чтением различных рубрик газеты «Ситизен». Папа – он читал спортивную секцию – проговорил:

– Если Тони Уотсон и на этот раз не попадет к «Спрингбокам», я голову себе оторву^[39].

Вомбат, качая головой, читала сообщение о паре пенсионеров, которых убили на их же ферме, а мама ругалась матом, потому что забыла поставить таймер на видеомагнитофоне, чтобы записать последнюю серию «Твин Пикса». Я сделал плеер погромче и стал читать названия городов на табло вылета.

Лондон

Париж

Женева

Франкфурт

Нью-Йорк

Настанет день, и я увижу их все.

Глубокой ночью наш лайнер «Олимпик Эйрлайнс» приземлился в Афинах. Вомбат снова зааплодировала и поздравила нас с прибытием в Лондон. Мама сказала, что мы в Греции. Вомбат пришла в ужас и спросила, не угнали ли наш самолет. Папа украдкой собрал гигантскую кучу пустых бутылочек из-под бренди, запихнул их в блевотный пакетик и сунул его под кресло Вомбата.

В Афинах у нас была восьмичасовая пересадка, поэтому мы решили взять такси и посмотреть Акрополь. На улице было темным-темно, и Вомбат отказалась садиться в семь такси, прежде чем нашла честного водителя. (Она определяет это по глазам – если не бегают, то честный.) По-гречески мы знали лишь слово «Акрополь», но это не остановило маму с Вомбатом. Они полчаса пересказывали водителю все, что произошло с семейкой Мильтонов за последнее время. Папа спросил его, когда рассвет. Таксист что-то очень долго тараторил по-гречески. Когда он договорил, Вомбат повернулась к папе и спросила: «Что сказал этот джентльмен, Рой?» Папа пожал плечами и ответил, что ничего не понял и с таким же успехом этот парень мог бы говорить по-гречески. А потом расхохотался, ударившись лбом о приборную доску. Видимо, таксист понял шутку, потому что заржал вместе с папой.

Подъем на вершину Акрополя стал для Вомбата настоящим испытанием. Взобравшись на самый верх, папа оглянулся и сказал, что Акрополь совсем развалился. Я заметил, что этому месту несколько тысяч лет, но папу это не впечатлило. Потом я показал ему древний театр Диониса, где зародилось драматическое искусство. Папа сказал, что здесь неплохо бы устроить косметический ремонт.

Над Афинами взошло солнце, и нашим взорам открылся запыленный, грязный, но прекрасный город. Я чувствовал себя настоящим путешественником в далекой стране.

Аэропорт Хитроу просто огромен! Он похож на целый город, где вместо автомобилей – самолеты. Аэропорт Яна Смэтса по сравнению с ним просто курятник. Вомбат обрадовалась, что наконец приехала «домой», и бросилась пожимать руки всем таможенникам. Гордо продемонстрировала свой британский паспорт и дала мне фунт стерлингов, наказав не тратить все сразу.

А папу на таможне задержали и обыскали. Он винит во всем Туту – мол, из-за него у южноафриканцев во всем мире дурная слава.

15.10 (по гринвичскому времени). Вомбат снова поссорилась с таксистом, который потребовал сорок фунтов за поездку из аэропорта в отель. Обозвав его пройдохой, она закричала:

–   У нас в стране такого бы ни за что не случилось! – И, хлопнув дверью такси, повела нас в метро.

Урок на всю жизнь: не подпускать Вомбата к таксистам.

Поезд с грохотом подошел к платформе, и толпа вокруг нас хлынула в двери. Мы в отчаянии принялись затаскивать все наши чемоданы в вагон, пока двери не закрылись. Бедный папа таскал вещи туда-сюда, а Вомбат стояла в середине вагона и вопила:

–   Не закрывайте двери! Он с нами!

Мы набились в вагон, как испуганные сардины, и вцепились в наши чемоданы. Вокруг все читали газеты или слушали плееры. Меня поразило, что никто не разговаривал – это было похоже на передвижной морг! Вомбат прочла одному лондонцу лекцию по поводу личной гигиены и спросила, когда он в последний раз принимал ванну. Тот даже не поднял глаз от газеты. Бабуля мрачно взглянула на меня и проговорила: «Добро пожаловать в Лондон».

Отель «Кенсингтон Палас» не оправдал ожиданий Вомбата. Это огромный отель с крошечными номерами и самыми длинными коридорами, которые я видел. Все горничные и уборщицы – филиппинки, по-английски почти не говорят. (А большинство вообще не знает ни слова.) Сомневаюсь, что здесь когда-либо бывала принцесса Диана. Бедняжка Вомбат расплакалась и стала винить во всем падение стандартов качества и Джона Мейджора.

Суббота, 6 июля

МУЗЕЙ МАДАМ ТЮССО И ОБЕД В ПАБЕ

После сытного завтрака, состоявшего из яичницы и рыбы, Мильтоны вышли на лондонские улицы. Вомбат с мамой решили, что мы направимся в музей восковых фигур мадам Тюссо. Лондон похож на безумный круговорот людей со всего мира. Папа был потрясен, увидев красивую блондинку, которая шла по улице под руку с чернокожим парнем. Должен признаться, это действительно выглядит странно. Мы так и замерли посреди тротуара, вытаращившись на молодую парочку. Вомбат заявила, что в тэтчеровские времена такого никогда бы не позволили.

Музей мадам Тюссо совершенно потрясный. Папа велел мне сфотографировать его рядом с Роджером Муром и бит-лами, но приказал снимать так, чтобы Джон Леннон не попал в кадр (ведь он коммуняга). Вомбат, перед тем как сфотографироваться с королевой, сделала реверанс. Потом мама, папа и Вомбат стали позировать рядом с Маргарет Тэтчер. После фотографирования Вомбат сказала, что у нее нет сил и ей нужно найти стул. Я же снялся с Энтони Хоп-кинсом и Майклом Джексоном. Жаль, что восковой фигуры Джона Мильтона (того, который поэт) в музее не было.

Потом мы с папой спустились в комнату ужасов, где была воспроизведена сцена убийства из истории о Джеке-потрошителе. Чуть дальше огромная толпа японских туристов болтала на своем языке и делала снимки. Мы протолкнулись сквозь их сборище (папа при этом повторял «саки-саки», здороваясь с ними). В дальнем углу «галереи убийц» еще одна толпа японских фотографов щелкала вспышками. Подобравшись поближе, мы с папой замерли как вкопанные. Большая вывеска гласила «ДОКТОР КРИППЕН». Под вывеской стояла скамейка. А на ней сидела Вомбат. Она крепко спала, раскрыв рот и вывалив желтый язык. Японцы показывали на нее пальцем и кричали: «Киппен! Киппен!», щелкая своими навороченными камерами. Тут папа достал свой фотоаппарат и тоже сделал снимок! Подошла вторая группа туристов и начала снимать Вомбата. Я сказал папе, что теперь половина Японии будет считать Вомбата свирепым серийным убийцей. Папа пожал плечами и ответил: «Ну, кто я такой, чтобы спорить с половиной Японии?»

11.00. Проведя все утро в роли маньяка доктора Криппе-на, Вомбат взглянула на пасмурное небо и объявила, что солнце перевалило за мачту^[40], а значит, пора выпить. Мильтоны завалились в местный паб. Папа был просто в восторге от этого места и все время повторял:

– Говорите что угодно об этих британцах, но когда дело доходит до пабов... – Он огляделся и тихо присвистнул – паб явно произвел на него впечатление. Вомбат протянула ему двадцать фунтов и велела заказать напитки. Папа огляделся, чтобы проверить, не видел ли кто, как он берет деньги у своей тещи, а потом побежал к бару. Мы нашли столик и отобедали мясными пирожками и жареной картошкой с подливой. Папа выпил три пинты «Гиннесса» и окончательно потерял человеческий облик. Он стал во всем винить ирландцев, мол, пиво у них заряженное. Обед обошелся нам в шестьдесят восемь фунтов. Мама с папой лишились дара речи. А вот Вомбат не слишком удивилась большому счету, хотя, надо признать, до этого она выпила пять джин-тоников и не раз запевала грустные старые военные песни, как только в разговоре образовывалась пауза.

Воскресенье, 7 июля

ОКСФОРД-СТРИТ

Мама с папой заявили, что у них сбились биологические часы, и послали меня в пакистанскую лавку на углу, чтобы я купил хлеба, сыра и соленых огурчиков. А потом сказали, что целый день будут смотреть телевизор в кровати. Вомбат завопила: «Кто устал от Лондона – устал от жизни!» А потом повернулась ко мне и сказала: «Пойдемте, юноша, нас ждет Оксфорд-стрит».

Вомбат просто прекрасно ориентируется в Лондоне. А еще не стесняется наорать на кого, если надо. Мы сели в туристический двухпалубный автобус ярко-красного цвета и устроились на открытой крыше. Бабуля показала мне столько достопримечательностей и интересных исторических зданий, что я уж начал думать – может, она вовсе не ненормальная? Но потом она указала на здание банка «Барклайз» и заявила, что это Букингемский дворец.

Мы сошли с автобуса и зашагали по Оксфорд-стрит. Сколько там было магазинов с компакт-дисками! Похоже, кассеты скоро уйдут в прошлое. Мы зашли в модную кофейню под названием «Кружево и сироп» на бранч (это нечто среднее между завтраком и обедом). Вомбат заказала чайник чая и яичные сэндвичи. Я взял груду пышек, шоколадный коктейль и так объелся, что жить расхотелось. После бранча Вомбат вручила мне двадцать фунтов и сказала, что пошла покупать туфли. Договорились встретиться в «Кружеве и сиропе» через полчаса.

Я подумал, что двадцатки вполне хватит на пару дисков. Нашел маленький магазинчик в подвале, где можно было бесплатно послушать музыку в наушниках, и в конце концов купил диск U2 «Дерево Джошуа» и сборник лучших хитов Боба Дилана.

Я решил, что Элтон Джон, Фил Коллинз, Erasure, «Флитвуд Мэк» и Лайонел Ричи – слишком сопливая музыка. Думал было поразить всех в школе, купив диск «Металлики» или «Айрон Мэйден», но металл я терпеть не могу.

Вернувшись в «Кружево и сироп», никаких признаков Вомбата я там не обнаружил. В час дня до меня дошло, что она не придет. Я вдруг испугался. Как-никак, я в центре Лондона, где совершенно не ориентируюсь, вокруг сотни людей и все говорят на разных языках. Я походил по Оксфорд-стрит, заглядывая во все магазины в поисках бабули. Но та как в воду канула. Сворачивать на другие улицы я побоялся, потому что знал, что никогда потом не выберусь обратно на Оксфорд-стрит. Сделав несколько глубоких вдохов, сосчитал мелочь в кармане. Три фунта пятьдесят пенсов!

Попытался вернуться к тому месту, где мы с Вомбатом сошли с автобуса. Но по пути я заметил, что мне попадаются дома, которых я точно раньше не видел, поэтому я развернулся и пошел в противоположном направлении. Вокруг гудели лондонские пробки, мелькали витрины магазинов и незнакомые лица. Я словно шагал в ногу с армией муравьев. (Вот только другие муравьи знали, куда идут.) Я снова остановился оглядеться. Тут ко мне подошла светловолосая женщина примерно того же возраста, что и моя мама, и спросила: «Все в порядке, сынок?» Видимо, у меня на лице была написана паника, потому что она обняла меня за плечи и спросила: «Ты куда идешь?» Кажется, я не ответил, потому что она говорила с сильным акцентом кокни и я просто заслушался. Наконец, я сказал ей, что живу в отеле «Кенсингтон Палас». Она ответила: «О Боже». Я добавил, что родом из ЮАР. «О-о-о Господи», – ахнула она. Но окончательно ее прикончило мое сообщение о том, что собственнная бабка меня бросила. Печально покачав головой, она сказала:

– Что ж, крошка, стой здесь, пока не придет большой красный автобус, а потом садись в него и не слезай, пока не доедешь до Южного Кенсингтона. – Я повторил «Южный Кенсингтон», как идиот. – От остановки пойдешь дальше по улице и увидишь свой отель.

Поблагодарив даму за помощь, я встал в хвост очереди, состоявшей из вомбатов, которые поджидали двухпалубный автобус.

Купив билет, я залез на верхнюю палубу. Светило солнце, мимо проносился Лондон. Я открыл свой уокмен и поставил «Дерево Джошуа». Мне больше не было страшно. Теперь я чувствовал себя настоящим путешественником в окружении незнакомых людей в одном из величайших городов мира. С одной стороны простирался живописнейший зеленый парк, с другой высились дома, которым было более трехсот лет. Притаптывая левой ногой в такт басам, я кивал вслед за надрывающимися гитарами.

Мне хочется бежатъ, хочется спрятаться,

Хочется сломать стены, что держат меня взаперти.

Хочется протянуть руку и коснуться пламени

Там, где у улиц нет имен.

Когда я наконец вернулся в гостиницу живым и здоровым, то обнаружил, что предки устроили мощный кутеж. Мама с папой (которые утверждали, что страшно переволновались) лежали в кровати в окружении еды и пары пустых винных бутылок. Вомбат уже давно вернулась, купив десять пар туфель и три бабы на чайник. Все туфли белого цвета и выглядят, как позорные тенниски. Вомбат отказалась извиняться за то, что бросила меня посреди Лондона, и заявила, что приехала сюда не для того, чтобы быть чьей-то нянькой. Я ответил, что уже не маленький, громко топая, вышел из родительской спальни и хлопнул дверью, чуть не опрокинув официанта-филиппинца, который принес еще вина.

Вернулся в свой крошечный номер и стал смотреть новости Би-би-си.

Кажется, Вомбат права насчет Джона Мейджора. Есть в нем что-то подозрительное.

Понедельник, 8 июля

БУКИНГЕМСКИЙ ДВОРЕЦ И ЛОНДОНСКИЕ ПАРКИ

День для Мильтонов снова начался рано. Третье утро подряд официант-филиппинец принес мне йогурт с орехами вместо омлета с сыром и грибами, который я заказывал. Вомбат отчитала его, сказав, что он позорит Англию, и велела бедняге прийти в чувство и вести себя поприличнее. Официант улыбнулся, кивнул и унес наш апельсиновый сок. Мама с Вомбатом сделали вывод, что Англия катится в тартарары.

Сегодня весь день гуляли. Прошли весь огромный Гайд-парк, потом Сент-Джеймс-парк и Грин-парк и, наконец, оказались у Букингемского дворца. Вомбат жутко перевозбудилась и показала нам спальню королевы. Вскоре нас окружила небольшая группа туристов, которые начали слушать, как Вомбат рассказывает про дворец и про то, что делает королева в этот самый момент. К сожалению, потом она показала на окошко рядом с окном королевы и сказала, что там живет она. Туристы рассмеялись и поспешно ретировались, хотя один японец сфотографировал Вомбата и поклонился ей. Та в ответ смерила его злобным взглядом и прошипела: «Вали отсюда, мерзкий коротышка».

Потом она повернулась к нам и сказала: «А ведь совсем недавно этих японцев можно было отстреливать совершенно законным путем». Мама кивнула и стала рассуждать о том, что Лондон уже не тот, что был. Тут я заметил, что мы тоже туристы и у японцев не меньше прав здесь находиться, чем у нас. На что папа обозвал меня поганым коммунягой, а Вомбат заявила, что у нас больше прав, потому что наши предки были англичанами, а предки японцев – монголами.

Гайд-парк

В Гайд-парке есть место под названием «Уголок ораторов». Здесь любой человек может выйти на сцену с микрофоном и рассказать о том, что занимает его мысли. Перед сценой собирается толпа и приветствует или освистывает оратора в зависимости от содержания речи.

Когда мы туда пришли, какой-то панк с оранжевой шевелюрой разглагольствовал о том, что необходимо запретить охоту на лис. Из его слов мне не удалось разобрать почти ничего, потому что говорил он с ужасным акцентом. Большинство собравшихся скучали и болтали между собой.

Следующим оратором был пожилой джентльмен из Уэльса, который требовал компенсации за закрытие шахт. Он заявил, что Маргарет Тэтчер нужно судить за преступления против человечества, а Джона Мейджора обозвал нацистом. При этом трое скинхедов с татуировками в виде свастики на плечах встали и отдали нацистский салют. Толпа недовольно заревела, а нацисты заржали.

Затем на сцену поднялась занудная тетка и принялась жаловаться на налоги и ставки. Собравшиеся не обращали на нее ни малейшего внимания, а кое-кто даже велел ей заткнуться.

Тут-то папа и решил выступить. И это была, пожалуй, худшая речь в истории «Уголка ораторов».

ХУДШАЯ РЕЧЬ В ИСТОРИИ «УГОЛКА ОРАТОРОВ» (ПЕРЕЧЕНЬ ВСЕГО, ЧТО ПОШЛО НЕ ТАК)

Папа взошел на сцену и забыл включить микрофон.

Когда он наконец включил его, микрофон издал леденящий

душу скрежет.

Должно быть, неудачное начало заставило папу нервничать, потому что голос у него дрожал.

Затем он сообщил разношерстной толпе собравшихся, что он родом из ЮАР.

Невзирая на недовольные возгласы, он указал пальцем куда-то вглубь Гайд-парка и проговорил: «Посмотрите, что черномазые сотворили с остальной Африкой». Он закончил свою речь криком: «Индусы, езжайте обратно в Индию! Япошки, валите в Японию! А коммунягам вообще место в тюрьме!»

Мама, Вомбат и трое скинхедов аплодировали папе стоя. Остальные зрители осыпали его оскорблениями и едой, припасенной для пикника, поэтому он спешно ретировался и скрылся за рекламными щитами.

После позорной речи папа странно себя ведет. Теперь он подумывает о политической карьере.

Вторник, 9 июля

Заявив, что он устал после вчерашней речи, папа решил провести день за обедом в пабе. Вомбат сказала, что неприлично начинать бухать в пол-одиннадцатого утра, и осталась в отеле на бранч, а потом пошла вздремнуть. Вручив мне три фунта, папа разрешил потратить их на компакт-диск. Я заметил, что компакт-диск стоит двенадцать фунтов, тогда он велел мне купить пластинку. Я заглянул в лавку на углу и направился прямиком к журнальной стойке. Там, на верхней полке, лежал журнал, который я присмотрел еще в субботу.

«Голые и веселые»

Мое сердце заколотилось. Я боялся, что владелец лавки – пакистанец – подумает, что я извращенец, и вызовет полицию. Дрожащими руками я потянулся и схватил блестящий журнал, завернутый в целлофан. (Наверняка это сделано специально, чтобы всякие извращенцы не возбуждались и не совершали свои грязные делишки прямо в магазине.) Тут раздался невообразимый грохот, и около десяти журналов, а также пять банок с фасолью рухнули на пол. Я покраснел, а в ушах как-то странно зажужжало. Я начал подбирать упавшие журналы, но, видимо, привлек внимание хозяина лавки, потому что тот подошел ко мне и спросил, не может ли он мне чем-то помочь. Я ответил: «Спасибо, у меня все в порядке», но голос в процессе дал петуха. Я залился краской, быстро поставил на место все журналы и вышел из магазина, стараясь не встречаться ни с кем взглядом. С моими мыслями и телом происходит что-то странное. Надеюсь, я не превращусь в Гоблина.

Среда, 10 июля

УИМБЛДОН

Дорога до Уимблдона заняла почти все утро. Пришлось ехать на четырех электричках и такси. Вообще-то, чтобы доехать до Уимблдона, надо пересесть с одной электрички на другую всего один раз, а потом еще долго идти пешком, но Вомбат вынудила нас сойти со второго поезда, потому что в нашем вагоне было слишком много негров. Мы сели в третью по счету электричку, но оказалось, что она идет по кольцевой линии, и в результате мы вернулись в начальную точку нашего путешествия. Наконец мы прибыли в Уимблдон, где обнаружили самую длинную очередь за всю человеческую историю. Папа попытался протолкнуться в самое начало, но его остановила злобная тетка с желтым зонтиком. Насупившись, папа заявил, что британцы – «самая жалкая из человеческих рас».

Потом у Вомбата произошел сдвиг по фазе, и она решила, что мы стоим в очереди за продуктовым пайком во время войны.

Я несколько минут пытался убедить ее, что война кончилась почти полвека назад. Тут к нам подошел высокий мужчина в сером костюме и предложил купить билеты с рук. Бабуля спросила, не продаст ли он вдобавок банку сардин и галлон питьевой воды. Не обращая на нее внимания, мужчина в костюме запросил за три билета сто двадцать фунтов. Мама сбила цену до восьмидесяти и достала деньги из сумочки Вомбата. Папа любезно предложил нам пойти на теннис без него, а он пока погуляет по городу. В благодарность мама поцеловала его, а Вомбат вручила тридцать пять фунтов на карманные расходы. Мы условились встретиться в пять часов в ближайшем пабе, и папа в приподнятом настроении отправился гулять, напевая песенку «Мы Уомблы из Уимблдона»^[41].

К сожалению, после этого дела пошли из рук вон плохо. Оказалось, что билеты на мужской финал, которые мы купили с рук, липовые. Уимблдонский турнир вообще закончился на прошлой неделе, а мы стояли в очереди на тотализатор. К тому же заморосил дождь.

Мы поплелись искать укрытия в пабе, где обнаружили за барной стойкой папу и троих горластых южноафриканцев из Претории, в майках с эмблемой команды регби «Северный Трансвааль». Они пели оскорбительные песни про Англию и непристойно ругались на бармена на африкаанс. Когда папа увидел, что мы пришли, лицо у него вытянулось, он накрыл пивную кружку шапкой и сказал, что зашел спрятаться от дождя и подождать открытия музея. Мы с мамой и Вомбатом сели в отдельную кабинку. Вомбат попыталась заказать клубнику со сливками за пять фунтов, но официант заявил, что спецпредложение было действительно только на время теннисного турнира, и принес нам черствые булочки. Так что теннис мы так и не посмотрели, не считая повтора скучного парного женского матча по телеку. Из теннисисток я узнал лишь Аранту Санчез-Викарио. Уверен, что она лесбиянка. У нее одна ляжка шире двух моих! А еще она ревет, как мужик, каждый раз, когда бьет по мячу. После выигрыша Санчез-Викарио и ее симпатичная партнерша-блондинка обнялись, и у меня возникла нехорошая фантазия о том, что могло бы произойти между ними в раздевалке после матча.

Папа заказал выпивку всем присутствующим в пабе, вытащив деньги из сумочки Вомбата, пока та искала под столом салфетку. Пожав руки всем остальным выпивохам, он повернулся ко мне и сказал, что, если верить тем южноаф-риканцам, в Англии жить еще хуже, чем в ЮАР. Он повторил это три раза, чтобы до мамы дошло.

Четверг, 11 июля

Весь день ходили и смотрели достопримечательности: Биг-Бен, здание парламента, Трафальгарскую площадь и кучу пабов.

Пятница, 12 июля

КЕМБРИДЖ

Что за прекрасное место для учебы! Решил, что придется выиграть еще один грант и отправиться изучать английскую литературу в Кембриджский университет. (А после уроков буду я катать красивых женщин на лодке по реке Кэм и читать им любовные стихотворения, а затем приглашать в свою комнату для страстных поцелуев и объятий.)

Видел Крайстс-колледж, где, по словам Папаши, учился Джон Мильтон. Во дворе даже стояла его бронзовая статуя. Великий поэт, ничего не скажешь, но из двух Джонов Мильтонов, присутствовавших в Кембридже в тот день, он явно не был самым привлекательным!

Лодки, которые плавают по реке Кэм, называются яликами. Вомбат отказалась брать ялик напрокат, потому что боялась, что ее укачает. Вместо катания мы стали смотреть, как группа студентов на мосту Клер (это красивый мост, украшенный тремя большими бетонными шарами), видимо, планирует какую-то подставу. У них был большой футбольный мяч, и они показывали пальцами на ялик с японскими туристами. Ялик медленно плыл по реке, а туристы фотографировали все подряд своими крутыми камерами. Ребята подождали, пока японцы окажутся прямо под мостом, и сбросили мяч вниз. Японцы, видимо, подумали, что на них падает гигантский бетонный шар, и попрыгали за борт, как лемминги. Толпа взревела, и мама с папой обменялись торжествующими жестами. Затем студенты рассыпались во все стороны, смеясь и крича. Папа хлопнул меня по спине и сказал: «Чертовы япошки – не они одни знают, что такое камикадзе!»

Воскресенье, 14 июля

Нарядившись в лучшие воскресные костюмы, Мильтоны отправились в собор Святого Павла на церемонию причастия. Когда мы шли по проходу, Вомбат разрыдалась и сказала, что именно здесь в 1981 году она выходила замуж. Мама протянула ей салфетку и заметила, что Вомбат путает собственную свадьбу с венчанием принцессы Дианы и принца Чарльза. Бабуля притворилась, что не слышит ее, и сделала вид, что глубоко погружена в молитву. Все псалмы на церемонии были мне незнакомы, но я все равно не смог бы их спеть, даже если бы знал слова.

В нашей гостинице живет одна очень симпатичная брюнетка. В холле мы случайно встретились взглядами, и она улыбнулась. Попытался улыбнуться в ответ, но губы словно прилипли к деснам.

Понедельник, 15 июля

Судя по всему, брюнетка съехала: сегодня утром на завтраке за ее столиком сидели пять лысых мужиков.

11.45. Сели на экспресс в Брайтон, чтобы навестить сестру Вомбата. Все были на нервах. Вомбат – потому что ей предстояло увидеться с сестрой впервые за двадцать лет. Папа – потому что мама хочет, чтобы мы переехали в Брайтон. (Нам она этого не говорила, но папа слышал, как она рассказывает Вомбату, что хочет жить в Брайтоне и даже начала подыскивать мне подходящую школу.) Мама – потому что папа все время дергался и был похож на маньяка. Я – потому что страх заразителен, а еще мне не хочется уезжать из своей страны и своего дома, чтобы поселиться в холодной, неприютной Англии.

12.04. Вомбат с мамой начали кричать на бармена в поезде: мол, бар должен работать с двенадцати.

12.07. Вомбат стала ломиться в дверь бара зонтиком и орать: «Солнце перевалило за мачту!» Бармен продолжил чистить стаканы и открываться вовсе не собирался.

12.09. Папа выпалил: «Сейчас я покажу этим козлам» – и нажал тревожную кнопку над креслом.

12.11.     Пришел побледневший кондуктор. Под мышкой у него был огнетушитель.

12.12.     Мама обложила кондуктора за то, что бар не открывается вовремя.

12.13.       Кондуктор извинился и приказал бармену открыться.

12.17.     Бармен с мрачным видом отпер дверь.

12.18.     Мильтоны завалились в бар под изумленными взглядами всех остальных пассажиров. Вомбат при этом продолжала поносить кондуктора и бармена почем свет стоит.

12.22.      Бармен не выдержал и сказал Вомбату, что вообще-то сегодня утро понедельника и у нее явно проблемы с алкоголем.

12.23.      Вомбат треснула бармена зонтиком и обозвала мерзавцем.

12.27.      Кондуктор, на котором не было уже лица, всех успокоил и велел налить Мильтонам бесплатную выпивку.

12.28.      Папа обвинил бармена в том, что тот пытается купить его бесплатной выпивкой, а также в предвзятом отношении к южноафриканцам. Бармен предложил ему бесплатную двойную порцию. Папа согласился. Бармен, кондуктор и папа обменялись рукопожатиями.

12.29.       Папа заказал двойную порцию «Джонни Уокера» для каждого из нас.

12.30.       Бармен отказался наливать мне спиртное.

12.31.       Тогда папа изменил заказ: три тройных порции двойного «Джонни Уокера» и томатный сок для меня.

12.32.       Сказал папе, что не пью томатный сок. На что он ответил, что томатный сок в четыре раза дороже колы.

12.35. Побледневшему кондуктору и угрюмому бармену пришлось сдвинуть два столика, потому что на одном наши напитки не поместились.

12.4О. Небольшая группа зевак наблюдает за нами сквозь дверь, неодобрительно качая головами. Рыжая толстуха поворачивается к своей еще более толстой и рыжей товарке и говорит: «И в таких ситуациях всегда страдают дети». Она кивает в ответ и в негодовании трясет несколькими подбородками.

12.42. Папа встает и приказывает нам поднять бокалы. Затем кричит: «Один – ноль в пользу Южной Африки!» Садится и опрокидывает тройной виски одним залпом. Обозвав его деревенщиной, Вомбат пускается в одну из своих длинных историй о том, как опасно путешествовать по железной дороге во время войны. Воспользовавшись случаем, папа выпивает ее тройной виски.

Последние восемнадцать минут пути наблюдаю, как Мильтоны насвинячиваются за счет Британских железных дорог.

БРАЙТОНСКИЙ ОБЛОМ

Плохая новость: сестрица Вомбата Юнис (Вомбат-2) еще дурнее самого Вомбата. Сразу понятно, что они родственники: увидев нас на пороге, Вомбат-2 захлопнула дверь прямо перед нашим носом, потому что подумала, что мы – свидетели Иеговы. Затем ее муж (Невилл) снова открыл дверь и пригласил нас в дом. Он говорил с таким сильным акцентом, что я не понял ни слова. Проследовав за ним в дом, мы оказались в гостиной, где пахло кошачьей мочой. Виновником сего оказался большой рыжий котяра: он с самодовольным видом развалился на диване, вытянув лапы.

Потом у Вомбата-2 снова случился сдвиг, и она приказала нам убираться. На что Вомбат ответила, что мы никуда не пойдем, ведь на улице воздушный налет. Старушка пришла в полное замешательство. Невилл отвел ее на кухню и громким голосом объяснил, что мы не христиане, мы – Мильтоны. Вернувшись, бедняга Вомбат-2 начала плакать и извинилась за то, что сразу не поняла, кто мы такие. Вомбат подозрительно взглянула на сестру, наклонилась к маме и довольно громко прошептала: «Она всегда была со странностями – а однажды я застала ее за этими делами с другой девчонкой!» Папа подавился булкой, а Невилл поспешно скрылся на кухне, соврав, что пошел за рафинадом. Затем последовало довольно неловкое чаепитие, в ходе которого разговор иссякал примерно раз в минуту. И каждый раз, когда возникала пауза, Вомбат так громко шептала гадости, что слышно было всем. После чаепития тем для беседы не осталось вовсе. Все стали оглядываться по сторонам и думать, чего бы такого еще сказать.