Текст книги "Испорченная реальность (ЛП)"

Автор книги: Джон Урбанчик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

Беда в том, что ее уже не было.

Я вообще не знал, что у меня осталось, кроме возвращающейся мигрени. Чистая одежда, шум в голове от вина, три доллара двадцать центов и ни единой зацепки.

Когда прибыл поезд, я вошел в салон. Он останавливался на станциях, пассажиры появлялись и исчезали. Их стало гораздо больше. Наверное, дело шло к пяти или к шести. Время не имело значения, когда пространство было настолько искажено.

Вот оно. Я исказил пространство. Летя со скоростью света, перемещаясь из одной точки Вселенной в другую, я заблудился и сломал перегородку между мирами. Я не помню, что родился в научно-фантастическом фильме, но сейчас точно оказался в одном из них. Я проглотил красную таблетку вместо синей. Выпил зелье. Украл чашу с двумя ручками у неправильного дракона. По глупости подцепил антиматериального клеща. Потерял семью и себя. Я гадал, говорила ли в другом мире Карен полицейским, где она в последний раз меня видела, настаивала ли, что я не мог далеко уйти. Ведь я ушел босым, куда я мог податься? Был ли похищен? Пропал ли? Они должны были что-то предпринять. Куда, куда же исчез ее бедный муж?

Я счел, что мне повезло. Когда поезд подошел к «Централ», я понял, что говорил про себя. Если кто-то и услышал мои мысли, то ничего не сказал.

Я пересек платформу. Стал ждать следующий поезд. Я не знал, куда поеду, не был уверен, что сяду. Не присоединился к толпе, спускавшейся по ступеням с платформы. Почему?

От страха. Я боялся призраков.

Начался дождь. Снова. Он лил, пока Ворона рассказывала свои мистические истории. Не задевал меня на платформе, но я видел, как капли падали на пути, на цементный край, заставляя людей отступать от желтой линии. В каждой жизни должен случиться дождь. Кто это сказал? Я не мог вспомнить. Был слишком смущен и разочарован для отчаянья, иначе бросился бы под поезд.

Этого я, конечно, не сделал. Не мог сдаться. Мне просто нужно было выбрать направление.

Куда бы я ни поехал, рисковал встретить призраков. Зачем откладывать? Когда прибыл поезд на «Гаун-Холл», я спустился по лестнице, миновал выложенные белой плиткой залы, приложил билет к турникету и оказался на станции перед парком Белмор. Чтобы попасть в сам парк, пришлось пересечь несколько полос. Наконец я оказался на месте, ночью, под дождем. Сотни голубей слетались к старику в синей парке – урвать хлебных крошек. Если бы она оказалась серой, я бы не стал к нему приближаться.

Тропинки бежали сквозь парк к Хэй-стрит, но на полпути я остановился. Сел на скамейку. Смотрел на голубей, сорок, людей, идущих под зонтиками, пару детей, перекидывающихся мячом для регби. Я хотел есть, внезапно осознал я, просто умирал от голода. Из головы еще не выветрился хмель.

Я не хотел засыпать – просто закрыть глаза.

Глава 7

– Очищение, очищение, очищение!

Скандирование было угрожающим. Даже хуже, словно третьеразрядный хор пытался спеть песню в первый раз. Голоса повсюду, пронзительные или по-змеиному бархатистые, баюкают, если не хаос, то разлад.

Иезавель поднимает голову. Чуть-чуть. Смотрит на меня, но прячет лицо, не хочет, чтобы ее видели. Но спрятаться не выходит. Она обнажена – в некоторых местах до костей. Дыхание судорожное, а глаз – они оставили ей один – широко раскрыт. В нем ужас.

Призраки без усилия движутся в толпе, несмотря на размеры квартирки, никогда не сталкиваются, шелестят мимо друг друга, за ними тянутся серые лохмотья, еще не убранные ножи безмолвно разрезают воздух.

Нога опускается мне на спину, придавливает к земле, не дает пошевелиться. Менее чем в восьми футах от меня – большая, уродливая пушка, но она могла бы быть и в Ронконкоме[13]13
  Деревня на Лонг-Айленде.


[Закрыть]. Толку никакого. Но, если бы мне удалось ее достать, что бы случилось, закончись пули и останься еще призраки?

Нет, я мог только сбежать. Через входную дверь. В окно, как призрак, я не пролезу. Я не змея, не акробат. Дверь манит меня больше, чем что-либо в квартире Иезавели. Между свободой и мной три призрака. И их глава, Капитан Страх, – надменный, ухмыляющийся, у него на лице моя слюна.

Он наклоняется, чтобы заглянуть мне в глаза. Я знаю, о чем он думает. Я сломлен. Прижат к земле, почти что мертв, не представляю угрозы. Он почти прав. Я не супергерой. Не знаю заклятия, чтобы исчезнуть отсюда. Если Капитан Страх заговорит, придется слушать. Если скомандует своим теням – страдать. Ужасная ситуация.

Когда он говорит, его скрипучий голос царапает мои уши. Комната замирает, как по волшебству. Напев про очищение смолкает.

– Я все еще вижу вызов в твоих глазах.

Я действительно не сдался. Напрягаю мускулы, хотя врагов больше, а я повержен, брошен наземь.

Я пытаюсь смотреть на Страха и игнорировать Иезавель. Она плачет. Единственный глаз бешено мечется по сторонам – я вижу это сквозь пальцы, которыми она закрывает лицо. Иезавель шевелит губами, но не может издать ни звука.

– Это почти впечатляет, – говорит Страх. Его ухмылка становится шире. Злее. Мерзкой. Он собирается натравить на меня призраков, хочет, чтобы меня заживо освежевали.

Он распрямляется. Встревоженные призраки остаются на месте.

– Тебе дали шанс.

– Я ничего не сделал, – отвечаю я, и внезапно слова срываются с губ потоком – все, что угодно, лишь бы оттянуть его неизбежную команду: – Я испорчен, знаю, у меня нет дома, я не могу вернуться, я слушал, и учился, и никому не мешал, а Иезавель... боже, она ведь вам не вредила, вы не должны были... Мы просто пытались жить, легко и беззаботно, словно ничего не случилось.

– Но кое-что случилось, – говорит он. – Нечто ужасное.

– Нечто ужасное, да, но разве это означает, что я должен сдаться?

– Да. – Ни размышлений, ни колебаний. – У тебя не осталось ничего, за что можно было бы держаться. Ты мусор, язва реальности, гниль.

– Чего вы хотите? – спрашиваю я. Пару секунд молчу и спрашиваю снова: – Чего вы хотите от меня?

– Хотим, – говорит Капитан Страх. – Это мерзкое слово, ты так не думаешь? Лучше спросить, что нам нужно. Нельзя существовать без оглядки на нужды, но важность желаний преувеличивают. Мечты бесполезны. Молитвы остаются без ответа. Нет обетов, которые можно исполнить, нет искупления, ты остаточный образ, а мы... мы приводим реальность в норму.

Призраки начинают снова, из углов доносится тихий шепот.

«Очищение», – повторяют они. Это похоже па китайскую пытку водой – слова каплями падают мне на лоб, желая свести с ума.

Слишком поздно, хочу я им сказать.

Но Капитан Страх не станет меня слушать.

Гарри Гудини смог бы сбежать. Я не волшебник. Я – это всего лишь я. Я проиграл, но не могу и не хочу этого признать. Против призраков у меня нет ни малейшего шанса.

– Слышишь? – спрашивает Страх. Слышно только призраков. – Это шепот желания. Бессмысленной жажды.

Он смеется. По крайней мере, мне кажется, что это смех – зловещий, сухой, пыльный, звук хрипит и потрескивает, клокочет в горле, но, наконец, вырывается наружу. Я вижу веселье в его серых глазах. Не таких, как у остальных призраков. У них во взглядах осталось подобие красок и жизни. Его глаза бесцветны, но не мертвы. Наконец он командует:

– Взять.

Мне в руку впивается игла – я ее вижу. Все происходит быстро, слишком быстро, призраки сливаются в серое пятно, мои конечности немеют и... вот и все. Звуки стихают, перед глазами темнеет, и я отключаюсь.

II

Я уснул на скамейке. Нуждался в отдыхе. Был всего лишь час или два, но, когда я проснулся, солнце уже село и на краю дорожки сидел мальчик и наблюдал за мной. Лет тринадцати, грязный, бедно одетый. Его щеки запали, лицо было бледным, но глаза смотрели на меня.

Я спал сидя, запрокинув голову – плечи и шея ныли, во рту пересохло, я чувствовал себя больным. Нереальным. Не собой. Подумал будет ли каждое новое пробуждение еще хуже, еще кошмарней, пока я не исчезну из мира или не умру.

– Доброе утро, Солнышко, – сказал мальчик.

– Солнышко?

– Разве плохая кличка? – спросил он. – Я ее подобрал. Тебе подходит. Ты ведь новенький, ничего не знаешь, чист, как солнечный лучик.

Я зевнул, потянулся, потер загривок.

– Не могу поверить, что ты здесь спал. На открытом месте. Беззащитный.

– А ты где спишь?

Он пожал плечами и сверкнул озорной улыбкой, на которую способен только мальчишка.

– Где придется. Неважно. Не здесь. Знаешь, тут людей убивали.

– У всех на виду?

– Дерьмо случается, – сказал мальчик.

– Наверное. – Я напряг ноги. Кажется, они меня удержат. Я не знал, чего ждать, и понятия не имел, что делать. Вернуться к Вороне? Прошли часы, но она взяла отгул, сочтя, что я интересней. Что она мне не сказала?

– Кто-то тебя обчистил, – заметил мальчик.

Я сунул руки в карманы. Деньги пропали. Все, что было. Совсем немного.

– Ты?

Он снова ухмыльнулся:

– Думаешь, я дурак?

– Нет, – сказал я. – Возможно, храбрец.

– Ага, храбрец, – сказал мальчик. – Это я. Круглосуточный Бэтмен.

– У тебя есть дом?

Его улыбка пропала, и я все понял. Нет, дома у него не было. Он казался кристально ясным на фоне окружающего марева.

Не поймите меня неправильно: слово марево не означало, что я видел плохо, но все в моем новом мире – люди, места, вещи – казалось размытым, будто я смотрел сквозь воду. Мягким, расфокусированным. А мальчик был четким. Анна тоже, но временами расплывалась. Призраков я видел отлично. Наблюдали ли они за нами? Я присмотрелся к теням.

– Конечно, они здесь, – сказал мальчик. – Стражи порядка.

– Так они себя называют?

– Так я зову их.

– Почему?

– Они не дают нам вернуться. Удерживают.

– Зачем?

Мальчик пожал плечами.

– Мы не можем. Они охраняют порядок.

– А ты не хочешь вернуться? – спросил я.

Он засмеялся:

– Ага, как же. К папочке и его урокам. Черт, ни за что. Теперь я свободен. Могу делать что хочу. Ни школы, ни спальни, ни шрамов. Передо мной весь мир. Знаешь, я не из Сиднея. Доехал автостопом.

– А это не опасно?

– А жить не опасно? – спросил он.

– Откуда ты?

– Неважно.

– Как тебя зовут?

– А у тебя есть сын?

Я кивнул. У меня был сын, где-то еще был. Я найду его. И Карен.

– Как его зовут?

– Тимми.

– Меня зовут по-всякому. Но не Тимми.

Я встал, размял ноги, помассировал загривок, но боль не ушла.

– Хочешь, чтобы я тебе помог, По-всякому?

– Меня зовут не По-всякому.

– Ты сам так сказал.

– Не строй из себя дурака.

– Мне можно.

Его улыбка вернулась.

– А я думал – мне.

Я засмеялся. Недолго, несильно, но искренне, и мне стало чуть легче. Словно мир не превратился в кошмар. Словно у меня все еще была жизнь. Если я хотел вернуться в Ньютаун, придется поторопиться.

– Ты ведь не уходишь, а? – спросил мальчик.

– Зачем мне задерживаться?

Он пожал плечами:

– Незачем. Иди. Удачи.

– А ты куда пойдешь? – спросил я.

– Есть местечко, – сказал он, снова пожав плечами. – Подземка. Я могу приходить и уходить, когда захочу.

– Там безопасно? – спросил я.

– Нигде не безопасно. Разве ты еще не понял?

Он бросился бежать – прочь от Централ. Тени поглотили его, как вода, и мне показалось, что я увидел среди них фигуру, закутанного в серое призрака, наблюдавшего за нами обоими. Но на самом деле различить что-либо было трудно. Не хотелось поворачиваться к теням спиной, но они были неподвижны, и я решил, что пора возвращаться к поездам.

Войдя на «Централ», я вспомнил, что деньги у меня украли. Я не мог никуда поехать. Прошел через станцию, поднялся, кажется, на Чалмерс-стрит и пошел пешком.

III

Прогулки всегда давали мне время для размышлений. Иногда я шел от дома к дому, чтобы добраться до Харбор-бридж, через половину Сиднея, в Дарлинг-Харбор. Я не всегда прикидывал маршрут. Мог любоваться архитектурой, а потом посмотреть на дорогу и сказать:

– Никогда раньше здесь не был.

Я останавливался в «Вёрджин Мегастор»[14]14
  Крупнейший музыкальный магазин в Сиднее.


[Закрыть] и проглядывал новые диски, иногда менял маршрут и забегал в «Галактику» за книгой, а порой (мне отлично удавалось находить поводы – иногда я делал так только потому, что был четверг) шел в торговый центр на Питт-стрит и выбирал подарок для Карен.

Дарил ей всякие мелочи. Книгу о звездах. Швейцарский крендель с сыром. Билеты в государственный театр. Милую заколочку с кенгуру. Карен выросла в Сиднее и не тратилась на туристические безделушки, но всегда говорила, что я помогаю ей взглянуть на вещи по-новому.

Мы познакомились в Орландо. Я там жил. Она ездила в Диснейленд. Далековато от Лонг-Айленда, но я жил там, где работал. Она купила ушки Микки Мауса, кучу футболок и диснеевское издание «Монополии». Прежде чем она уехала, я добавил к горе ее сокровищ плюшевого Допи[15]15
  Один из гномов Белоснежки.


[Закрыть]. Она гостила у друга, который пригласил ее в клуб, где выступала моя подруга – певица.

Была ли это любовь с первого взгляда? Она говорила, да. Для меня несомненно. Там были другие женщины, куча народу, но я ничего не помнил из той ночи – ничего, кроме зеленоглазой австралийки. Как она говорила, как пахла, как улыбалась. Мы танцевали. Я никогда раньше этого не делал. Мы протанцевали всю ночь.

Неделя еще не закончилась, а я уже хотел приехать к ней в Сидней.

До конца года я сумел получить рабочую визу и переехать в Австралию. В мой первый вечер там, когда я отходил от двадцати пяти часов в самолетах и аэропортах, Карен встретила меня с плюшевой коалой – подарком для нового жителя. Эта коала теперь сидела в комнате Тимми.

Я начал ходить на уроки танцев в Саррей-Хиллз, недалеко от моей первой квартиры, в ту же неделю, как устроился на работу.

Час спустя я уже не знал, иду ли я в правильном направлении (никогда раньше не ходил в Ньютон). Перед глазами вставали плюшевые коалы и танго. Я не узнавал окрестностей. Видел длинную, прямую дорогу со множеством линий, но никогда раньше здесь не бывал и понятия не имел, куда она ведет.

В других обстоятельствах я исследовал такие пути. Но не ночью, не в одиночестве, едва соображая, куда иду.

Наступили странные времена, и я решил довериться ногам.

Это было глупо, они болели от ходьбы, в загривок вцепилась пульсирующая боль. Мне нужно было выпить. Снова. Я никогда не был алкоголиком, но теперь их понял. В моей прошлой жизни алкоголь помогал общаться. Теперь он стал лекарством. Вино у Вороны должно было облегчить мои страдания и ослабить бдительность. Что бы я узнал, если б остался?

Я не был самым умным. Не всегда делал то, что правильно.

Куда, черт возьми, меня занесло?

Я потерялся. Не только метафорически.

Дорожные указатели не значили ничего – я не узнавал ни один. Они изменились или я просто оказался в незнакомом районе? Я не мог ответить на этот вопрос, но был уверен: что-то не так. Может, улица, которую я знал, повернула на запад, а не на восток – и я очутился здесь. Где бы то ни было. Я не видел поблизости ничего примечательного, кроме, разумеется, глаз призраков. Большинство пряталось, но я научился их замечать.

В Сиднее, неважно, насколько было поздно или облачно, никогда не темнело. Жутко представить, что стало бы, реши городские огни погаснуть. Я никогда не представлял Сидней без света. Даже теперь на улицах горели фонари и подсветка от генераторов.

Нет, город никогда не превратится в черную дыру. Поэтому призраки не останутся незамеченными.

Я не знал, чего они хотели от меня, почему не пытались мне навредить. Играли со мной, как кошки? Был ли я для них просто мышонком?

Я пошел назад. Это казалось хорошей идеей: вернуться и найти знакомое место. Но я ничего больше не узнавал. Неважно, какие мысли у меня были, успокоиться я не мог. Не теперь, когда Карен и Тимми потерялись. (Нет, потерялся я, нельзя было забывать.)

Вот бы мне карту. С направлениями. С подсказками. Призраки ничем не помогали. По крайней мере, не занимали меня слишком сильно. Лучше было думать о Карен. Вспоминать, как мы целовались перед сиднейской обсерваторией, в ночь, когда видели... что, комету? Память начинала подводить. Если я не буду осторожен, если не стану вспоминать, превращусь в тень, в одного из них.

Вот чего они ждали. Моя кожа начала сереть. Это они подразумевали под шансом?

Карен. Я помнил, как мы нашли «Гаучо»[16]16
  Ресторан в Сиднее, ныне закрыт.


[Закрыть], просто прогуливаясь. Хотели навестить друга, решили пройтись, недооценили расстояние и захотели пообедать. Это было на Бродвее? Я не помнил. Потом мы решили вернуться, но ресторан, к нашему разочарованию, закрылся. Месяц спустя мы были вне себя от радости, найдя новое местечко, совершенно случайно, в Киррибилли.

Карен. Мы гуляли по рыбному рынку на Пирмонт-стрит. Там я встретил своего первого пеликана. Я не знал, что они такие большие. Он просто стоял посреди дороги, в облаке рыбного запаха. Машины его объезжали. После этого Карен взяла меня в Энтранс[17]17
  Городок в Новом Южном Уэльсе, с трех сторон омываемый водой.


[Закрыть], чтобы показать, как их кормят.

Карен. Глаза заволокло слезами. Неужели это был калейдоскоп воспоминаний перед смертью? Я остановился. Вытер слезы и попытался снова понять, где я.

Тщетно. Черт знает где.

IV

Меня мутит. Я слаб. Связан и, если это важно, лежу на спине. Могу приподнять голову, но она так болит, что после первой попытки сдаюсь. Свет режет глаза, я прищуриваюсь, но быстро понимаю, где я – или, по крайней мере, где меня нет.

Я не под землей. Я думал, призраки утащат меня в свое логово, место куда хуже ямы Иеремии, но я на поверхности. Не в городе. Воздух сырой. Стылый. Всюду деревья. Я слышу какаду. Барабаны.

Не хочу ничего знать.

Вокруг не видно призраков. Путы у меня на запястьях, на лодыжках, на поясе и на шее – они не душат, просто ограничивают движения. Я лежу на ровной поверхности в нескольких дюймах от земли. Слышу, как бежит вода. Водопад? Кто знает.

Место удара болит, но я не могу его увидеть. Надеюсь, они меня ничем не заразили. Ха! Как будто я протяну достаточно долго, чтобы об этом волноваться.

Да, я снова уверен, что попал в ад. Ни серы, ни адского пламени, ни кругов Данте, ничего подобного. Честно говоря, здесь даже мило.

Я гадаю, где мы. В Голубых горах? Возможно. Более того, я думаю, зачем мы здесь. Они могли убить меня. Или, еще хуже, растерзать, как Иезавель. Боже, это было непостижимо. Я пытаюсь выскользнуть из кожаных ремней, удерживающих меня. Хочу сомкнуть пальцы на горле Капитана Страха, выдавить ему глаза. Будь он проклят!

Я связан и беспомощен. Перед глазами плывет, живот крутит. Виски словно сдавил железный обруч, из-за попыток освободиться боль только усилилась. От этих рывков моя голова скоро взорвется.

Я перестаю ерзать, вздыхаю, закрываю глаза и говорю:

– Ладно, я пришел в себя. Что теперь?

Я не знаю, ждать ли ответа, но что еще остается? Приподнимаю голову, наплевав на боль, смотрю на пальцы, просто чтобы убедиться – они посерели.

– Эй!

Я слышу смех – не слишком близко. Барабаны и бренчание струн. Наверное, гитара. Я не знаю, утро это или вечер, но солнечные лучи сочатся сквозь листву, рождая зловещие тени и ослепительные лужицы света. Это похоже на другой мир. Далекий, чуждый, сияющий и ирреальный. На ум приходят австралийские змеи, убийственно ядовитые твари, черные гадюки, медноголовые щитомордники, ползающие по лесам, горам и пескам. Я вижу пауков – воронкового, мышиного, красного и охотника. Ладно, пусть охотники не ядовиты, но они огромны и, как я слышал, жутко кусаются. Хватит с меня боли.

Иногда высокие деревья в лесу полагают, что пришло время сломаться и рухнуть на землю, придавив того, кто под ними. Я абсолютно беззащитен. И все эти ужасы меркнут перед ножами призраков.

Где же они?

Печально, что я даже надеюсь на призраков – как на возможность исправить ситуацию.

– Доброе утро, Солнышко, – говорит он – его хриплый, тихий голос подражает мальчику в парке Белмор.

Он позади меня, вне поля зрения, но я узнаю сдавленный шепот. Капитан Страх.

– Что теперь? – спрашиваю я.

Он молчит. Я не слышал, как он подошел. Не слышу, как уходит. Он не говорит ни слова. Наблюдает? Ему что, нечем заняться?

Я бьюсь в путах еще немного, пытаюсь найти их слабое место, как-то освободить запястье. Тщетно. Я боюсь призрака, но теперь, зная, что он рядом, могу не тревожиться из-за других вещей. Я представляю его, хотя и не вижу. Я зол, устал, мне больно, но я концентрируюсь. На моем новом, безмолвном друге.

– Если хочешь свести меня с ума, – говорю я, – ты опоздал.

Нет ответа.

– Ты просто мираж, да? Весь этот кошмар либо в моей голове, либо это какой-то заговор, чтобы в нее проникнуть? Вся моя жизнь была ложью? Я что, какой-то Джеймс Бонд?

Снова молчание, ну я другого и не ожидал. Давай, посмейся. Разве это не весело? Может, я теряю рассудок.

– Слушай, у меня уже отняли все. Жену, сына, дом, друзей, теперь и возможность двигаться. Голова болит дни напролет – я даже не знаю сколько. Ты что-то мне вколол, да? Как долго я был в отключке? Принеси умирающему хотя бы стакан воды.

–Ты, – говорит он, – не умираешь.

Уже что-то. Теперь мне получше.

– Нет, но пить хочу адски. Но ты и в воду чего-нибудь подмешаешь, да?

– Нет нужды.

– Чего ты от меня хочешь?

– Хочу, чтобы ты, Кевин Николс, отдохнул.

Я натягиваю ремни:

– Как прикажешь мне отдыхать, черт возьми?

– Закрой глаза, – говорит он, и я понимаю, что схожу с ума, ведь его голос звучит почти утешающе. Я жду, когда начнется гипноз: вы медленно погружаетесь в темноту, ваши веки тяжелеют, сейчас я буду считать до одного – с каждым мгновением вы засыпаете все крепче и крепче.

Но он молчит, и я говорю:

– Что это?

– Это начало.

А потом он уходит. Я едва это слышу: шелест ткани и листьев. Сейчас июнь, зима, но даже в Голубых горах на земле мало сухих коричневых листьев.

Слишком светло, чтобы спать, да и голова раскалывается. Мысли мечутся по кругу. Одни мускулы немеют, другие сводит судорогой. Я связан, выставлен на всеобщее обозрение, словно добыча. Если они каннибалы, я, наверное, у них в меню.

V

Когда человек сдается? Честно говоря, я не знал. Не привык проигрывать. Конечно, в моей жизни были неудачные бейсбольные матчи и девушки, не соглашавшиеся пойти на свидание. Я не всегда получал, что хотел. Но не жаловался, до этого дня, и не заходил в тупик. Я потерялся, но, даже если бы этого не случилось, понятия не имел, куда идти. У меня кончились деньги, а головная боль волнами билась в стенки черепа.

Я не знал.

Солдаты сдавались, когда надежда потеряна, а гибель неизбежна. Предпочитали плен смерти. Ведь были же законы, защищавшие военнопленных? Онкобольные смирялись с судьбой (те, у кого был неизлечимый рак), прекращали бороться и тихо уходили из жизни. Капитан Титаника, наверное, сдался. Ничего нельзя было сделать. Впереди ждала смерть. Он не опустил рук, просто принял свой жребий.

Я пока еще не смирился.

Мне хотелось, чтобы призраки перестали за мной следить и сделали что-нибудь. Хотелось, чтобы Род Серлинг[18]18
  Американский сценарист, создавший «Сумеречную зону».


[Закрыть] вышел из-за угла и сказал:

– Познакомьтесь с Кевином Николсом. Он думает, что потерял все. Но на самом деле скоро узнает, каково быть Иовом.

Не то чтобы я считал себя библейским героем или проходил испытание, но, по крайней мере, случившееся должно было иметь смысл. Мораль в конце, песню в финале. Да, знакомый приятный саундтрек не помешает. Поможет ощутить собственную значимость. Создаст иллюзию, что я иду к цели.

Я мечтал о тысяче вещей и не готов был от них отказаться. Не желал убивать себя, не жаждал смерти, ничего подобного. Просто хотел, чтобы что-то произошло.

Я бы молился, декламировал стихи, жег свечи и читал заклинания на пляже, если бы верил, что это поможет. Вместо этого я нашел церковь. С открытой дверью и струившейся изнутри органной музыкой.

Дверь была маленькой, арочной, украшенной деревянным распятием. Ее обрамляли два витражных окна, защищенные железными решетками. Здание было не выше и не больше других – просто один из многих фасадов.

Я вошел.

Церковь была длинной и темной, с двумя рядами тяжелых скамей. Никаких изысков, узоров, украшений или подушечек для коленопреклонения перед скамьями. Неф изнутри казался еще уже. В полумраке на стенах висели иконы. Их было две – одна рядом с дверью, другая над алтарем.

Перед ним на коленях стоял мужчина.

Священник, подумал я, или монах. Типа того. Его одеяние, на мой неискушенный взгляд, было церковным, но я не заметил воротничка. Я понятия не имел, к какой конфессии принадлежит эта церковь.

Я не мог выскользнуть наружу – каждый шаг эхом отдавался от паркета на полу, но мужчина у алтаря не обернулся.

Он проговорил:

– Брат, – и стал ждать моих слов.

Я не знал, что сказать, есть ли правильный ответ, и просто произнес:

– Я не хотел вам мешать.

– Конечно, нет. – Он склонил голову, перекрестился и поднялся на ноги. Он заслонял алтарь и большую часть света, и я видел только, что мужчина невысок. По правде говоря, он был низеньким и тощим, утопавшим в море одежд. Он выглядел так, словно очутился не в той стране (или не в том времени), но подходил этой маленькой церкви. У него действительно не оказалось воротничка. Он не был священником, но это не имело значения. Мужчина двинулся по проходу, словно не знал, стоит ли общаться со мной. В конце концов он решился на разговор.

– Добрый вечер, брат мой. Что привело тебя в наш дом так поздно?

– Ноги, – сказал я. Не мог ничего с собой поделать. Других ответов у меня не было.

– Ты им доверяешь, да?

– Доверял раньше.

Он кивнул:

– Я чувствую твою боль и гнев. Ты что-то потерял и ищешь ответы. Причины. Ищешь... справедливость?

– Вы тоже ясновидящий? – спросил я.

Он покачал головой:

– Нет, брат мой, просто наблюдательный. Я Иосия.

– Кевин.

– Приятно познакомиться, Кевин. Если хочешь, я оставлю тебя наедине с Господом или могу остаться и направить тебя.

– Я пришел не молиться, – ответил я. Не сразу, но мне стало ясно: он четкий, такой же, как остальные потерянные: одноглазый и призраки. Его тоже лишили мира.

– Ответы не приходят легко, – сказал Иосия. – Возможно, их нет. Возможно, у каждого – свои.

– Сомневаюсь, – заметил я.

– Бог, конечно, знает все ответы, – продолжил он. – Но пути его неисповедимы... и так далее.

– Что-то случилось. Со мной. То же, что с вами.

Он улыбнулся. Это была теплая, искренняя, широкая улыбка, клянусь, она могла успокоить любого. Мне стало легче, и я почувствовал благодарность.

– Давным-давно, – подтвердил он.

– Я потерял жену, – сказал я. – Сына.

Он кивнул, положил руку мне на плечо и спросил:

– Хочешь, я прочту для тебя из Книги Иова?

– Нет. О нем я уже думал.

– Может быть, псалм.

– Читайте, но я не услышу.

– Услышишь. Просто не хочешь слушать.

– Я не понимаю, что случилось, – сказал я. Что-то в Иосии – его голос, облик и манеры – подсказывало, что я могу ему доверять. Он мог протянуть руку помощи – как настоящий бойскаут. – Или почему.

Он улыбнулся. Покачал головой.

– Не спрашивай об этом, нам не дано знать. Лучше спроси, что теперь. Как жить дальше, если все потеряно? Что делать, в каком направлении двигаться, с чего начать?

– Вы задавали себе эти вопросы?

– Я нашел ответы в книге.

– В Библии?

– Нет, в «Автостопом по галактике». – Я не был уверен, что это сарказм. Он улыбнулся, склонил голову к плечу и сказал: – Я понял, что ответы не так важны, как вопросы.

Я попятился.

– Простите, я не должен был приходить.

– Но куда же ты пойдешь?

– Наверное, это и есть мой вопрос.

– Да, – сказал он, кивая. – Но я знаю ответ. Вернее, у меня есть идея. Если ты подождешь, я позвоню ей.

– Ей?

– Присядь. Я отлучусь на минутку.

Я не стал садиться, но он все равно исчез – за дверью в дальней стене рядом с алтарем.

Церковь была тиха, хотя любой звук отдавался от дерева. Темна, как я уже говорил, словно утроба, полная приятного, мирного, успокаивающего сумрака. Несмотря на тени, я чувствовал, что в этих стенах призраков не встречу. Словно присутствие Бога не давало им войти. Словно они и правда были призраками, а не потерявшимися незнакомцами в сером гриме.