Текст книги "Легенда о Сигурде и Гудрун"

Автор книги: Джон Рональд Руэл Толкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

§ II. Сигмунд, Сигурд и Нибелунги

В ходе своего развития история бургундов переплелась с легендой (или легендами), совсем иными по своей природе и происхождению: с легендами о драконобойце и его золотом кладе, и о загадочных Нибелунгах (нем. Nibelungen,др.-исл. Niflungar), Трудно сказать, когда именно произошли эти слияние и объединение, но, по всей видимости, случилось это в Германии, а не в Скандинавии.

Здесь возникает немало вопросов, определенного ответа на которые нет; данная область исследований отмечена бурными спорами. Отца эта тема немало занимала; но в своих оксфордских лекциях он подходил к ней, в первую очередь стремясь дать представление о героической поэзии древней Англии, по большей части утраченной. Поскольку в этой книге я ставлю целью представить песни непосредственно в свете его собственных идей и мнений, мне представляется уместным добавить обзор легенды таким же образом и с тем же вопросом: что можно узнать о ней из обрывков и фрагментарных ссылок древнеанглийской поэзии?

На самом деле есть только один текст, в котором можно искать ответ на этот вопрос, – а именно: отрывок из «Беовульфа». Я привожу здесь этот фрагмент в переводе отца, выполненном, как мне думается, примерно в то же время, когда были написаны «Песнь о Вёльсунгах» и «Песнь о Гудрун».

Воины выехали из чертога Хеорот посмотреть на озеро, в которое бросился умирающий Грендель. На обратном пути их развлекал песней королевский менестрель:

В ту пору многопамятливый слуга короля, у которого в запасе было немало песен, который хранил великое множество древних преданий, сопрягая слово за словом, – этот человек начал, в свою очередь, умело пересказывать в стихах подвиг Беовульфа и, сочетая плавные созвучия, излагать готовую повесть, сплетая слова между собою.

Он поведал обо всем, что слышал касательно Сигемундовых деяний доблести, немало неслыханных историй – о великих трудах Вэльсинга и его приключениях тут и там, о деяниях вражды и мести, обо всем, что дети людей не знают полностью, кроме одного только Фителы, который был с ним. В те дни он имел обыкновение рассказывать о таких вещах ребенку своей сестры, ведь они всегда были соратниками в любом отчаянном положении – многих и многих из племени великанов порубили они мечами. Ибо Сигемунд после своего смертного дня пользовался немалой славой, ведь он, стойкий в бою, сразил змея, хранителя Клада. Воистину он, сын благородного дома, один лишь отважился на опасный подвиг под седым камнем. Фителы с ним не было; и однако ж посчастливилось ему, и меч пронзил невиданного змея и застрял в стене, этот добрый железный клинок; а дракон умер жестокой смертью. Свирепый убийца доблестью своей добился того, что смог как своим распоряжаться кладом колец; загрузил он морскую ладью и повез в лоне своего корабля яркие сокровища, отпрыск Вэльса. А змей растаял в своем собственном жаре.

Он был повсюду в мире из героев самым прославленным среди людей за свои деянья доблести, этот лучший из воинов – потому в былые времена он процветал – после того, как иссякли доблесть и мощь Херемода, сила и удаль…

Далее в этом фрагменте речь идет о датском короле Херемоде и к настоящему вопросу отношения не имеет. В лекции на эту тему отец выделил так называемые «отправные точки» – соображения, основанные исключительно на свидетельствах древнеанглийского текста и ни на чем более. Ниже я привожу их в сокращенном виде, но практически дословно.

Не приходится сомневаться, что в «Беовульфе» речь идет об истории, непосредственно связанной с легендами других земель о Вёльсунгах и Нибелунгах. Имена «Сигемунд», «Вэльсинг», «Фитела» (и его отношение nefaк eam[племянника к дяде] к Сигемунду) и дракон с его кладом, исходя из соображений филологии и легенды, должны в конечном счете отождествляться с древнеисландскими Сигмундом (Sigmundr),сыном Вёльсунга (Vöilsung),и Синфьотли (Sinfjötli),сыном его сестры. Это соответствует истине, невзирая на серьезные расхождения: так, например, дракона убивает Сигемунд (а не его сын, о существовании которого не упоминается ни словом); сокровище перевозится на корабле, а не на коне.

О бургундах в «Беовульфе» не упоминается вовсе. Равно как и о многих явно известных персонажах германской легенды. Аргумент, основанный на отсутствии информации, особенно опасен, когда имеешь дело с обрывками настолько разрозненными и фрагментарными, как в случае древнеанглийской героической традиции; и звучит нелепо применительно к «Беовульфу» – ведь это эпическая песнь, а не каталог. Однако свой смысл в нем есть. Имена бургундов англосаксам былиизвестны, они фигурируют в стихах и легендах. Не исключено, что автор «Беовульфа» об этой связи знал. Однако же на то непохоже.

Бургунды и впрямь хорошо известны. Но там, где упоминания о них встречаются в древнеанглийском, мы наблюдаем ситуацию, совершенно обратную той, что в «Беовульфе». Во всяком случае, об их связи с Сигемундом Вэльсингом ни словом не упоминается. Весьма раннее стихотворение «Видсид» демонстрирует значительный интерес к огромному корпусу легенд: несомненно, в первую очередь – к готам или к северным морским народам, но и темы южных германцев тоже не замалчиваются. В «Видсиде» упоминаются Гудхере и Гивика. А вот о Сигемунде, Вэльсинге, Фителе и драконе там нет ни слова. (Действительно, «Видсид» – это в первую очередь историческое сочинение.)

Упоминания о «Вэльсингах» в древнеанглийской литературе ограничиваются исключительно «Беовульфом». [Отец добавил слово «литература», учитывая существование топонима Уолсингем (Walsingham)в Норфолке.] Если добавить к этому отсутствие значимых имен, присущих этой легенде в ее сложившейся форме (Гудрун, Гримхильд, Брюнхильд), то мы с самого начала будем вынуждены предположить, что:

Сигемунд Вэльсинг не играет значимой роли в древнеанглийской традиции, невзирая на характеристику «wreccena mærost», данную ему в «Беовульфе» [в вышеприведенном переводе – «из героев самый прославленный»], – возможно, это просто поэтическая фигура речи, означающая «знаменитый герой»;

его история с самых ранних времен воспринималась как мифически-легендарная, а не как часть историко-легендарной традиции;

рассказчика занимали не бургунды, которые изначально, вне всякого сомнения, были историческими персонажами, а темный и неясный фон повести, который в верхненемецком из памяти практически изгладился: та ее составляющая, что в древнескандинавской традиции (пусть и существенно измененная и перекроенная) касается Одиновых Вёльсунгов до появления Сигурда. Имена здесь – Сигемунд, Фитела, Вэльсинг: они обнаруживаются даже за пределами «Беовульфа». А имена, знаменующие важную связь с бургундами и их гибелью, – в особенности, женские, – в древнеанглийские времена в древнеанглийской форме не встречаются.

Все это лишь вероятныепредположения. Однако они все равно имеют значение. Тон, стиль, детали древнеанглийских ссылок исключительно важны. В целом мы с высокой долей вероятности обретаем в древнеанглийском отсылки на раннюю стадию развития легенды, еще до путаницы или контаминации позднейших времен в других странах. Потому крайне существенно отметить, что наиболее оправданное толкование древнеанглийского материала сводится к следующему: история Сигемунда изначально принадлежит более древнему мифическому пласту; она существовала параллельно с легендой о бургундах, но до поры до времени не была с ней связана.

Основная проблема, возникшая в связи с отрывком из «Беовульфа» в контексте древнескандинавского сюжета так, как он представлен в «Саге о Вёльсунгах», несомненно, сводится к тому, что в «Беовульфе» Сигемунд прославлен как убийца дракона, добывший сокровище. Между тем в скандинавском варианте Сигмунд не имеет к дракону никакого отношения: знаменитый драконоборца – это сын Сигмунда Сигурд. Некоторые ученые считают, что дракон Сигемунда в «Беовульфе» изначально принадлежал Сигурду, но перешел к Сигемунду, когда эти двое оказались связаны между собою как отец и сын. Другие утверждают, будто нет причин полагать, что автор древнеанглийской поэмы когда-либо слышал о Сигурде, Третьи говорят, что Сигемунд и Сигурд изначально были совершенно независимыми персонажами; четвертые – что один и тот же герой «раздвоился».

Мой отец признавал, что его точка зрения – чисто гипотетическая, однако ж считал ее вполне убедительной.

«Мы не можем с уверенностью утверждать, знала ли древнеанглийская традиция о прославленном сыне Сигемунда. Но в пользу очень вероятного ответа «не знала» свидетельствуют следующие доводы.

Во-первых, великие герои (wreccena maerost),особенно если реальная история их ничем не ограничивает, обычно порождают сыновей, которые продолжают либо повторяют подвиги отца – если уже свершенных недостаточно либо если необходимо ввести новые подробности или увязать рассказ с другими легендами.

Во-вторых, в древнеанглийской традиции об этом сыне нигде не упоминается.

И в-третьих, когда такой сын появляется, его функция состоит всего-навсего в том, чтобы увязать легенду с историей бургундов, стать в ней главным действующим лицом, ввести в нее золото, – и там, где сын уже существует, ему приписывают отцовского дракона и отвоевание золотого клада. Но в древнеанглийском все это еще неотделимо от Сигемунда».

В своих конспектах лекций отец не рассматривал другие, весьма противоречивые мнения на эту тему, если не считать нескольких замечаний о том, что дракон Сигемунда в «Беовульфе» – совсем иной, нежели Сигурдов, и что на самом деле никакой связи между ними нет. «Тем не менее это дракон, – писал отец. – А в германских преданиях драконы в качестве главных действующих лиц встречаются нечасто, невзирая на впечатление, производимое историями о Вёльсунгах и “Беовульфом”. Очень маловероятно – при всех расхождениях в деталях, – что wyrm [38]38
  Змей, дракон ( др.-англ.). – Примеч. пер.


[Закрыть]Сигемунда и Фафнир совсем никак не связаны.

Эта версия существенно упрочится, если предположить, что ради увязки с преданиями о Гудхере (он же – Гундахари и Гуннар) Сигмунду приписан сын (естественно, имя его начинается с Sige-),но эта стадия, предположительно достигнутая сперва в Нижней и Верхней Германии, до англосаксонской Англии не дошла. (Древнеанглийская традиция, по всей видимости, черпала материал из архаичных источников и не отражала состояния легенды в Скандинавии и Германии около 800 года или позже.)».

Также отец считал, что мотив перековкивеликого меча Грама (Gramr),которым владели и отец и сын, возникает здесь же. Тот факт, что второй элемент в имени сына непостоянен, по всей видимости, показателен. По-древнеисландски сын зовется Сигурд (Sigurðr),что восходит к восстановленной ранней форме Сигивард (Sigiwarð),по-древнеанглийски – Сигевеард (Sigeweard),позже – Сивард (Siward);в то время как немецкое имя стоит особняком: Зигфрид (Siegfried (Sifrit))соответствует древнеанглийскому Сигефрид (Sigefrip).Элемент mund,постоянно присутствующий в имени отца, предположительно свидетельствует о том, что форма эта более древняя.

Итак, мой отец считал, что, как говорилось выше, мы имеем дело с удвоениемгероя и его чудесного меча с загадочным происхождением – вопреки мнению о том, что изначально отец и сын были разными, никак не связанными персонажами. В результате, по словам моего отца, мы приходим к концепции легендарного героя, наделенного исключительной доблестью и красотой, чье имя начинается с элемента Sige– – «победа». Очень может быть, что сверкающие глаза Сигурда («Песнь о Вёльсунгах», VIII.29, IX.26, 59) – это исконная характеристика. По всей вероятности, его наиболее славные подвиги имели отношение к дракону и сокровищу и, возможно, к загадочной полубожественной невесте.

Касательно происхождения и бытования легенды возникают следующие ключевые вопросы; как так вышло, что «герой-драконоборца» вторгся в историю Аттилы и бургундов, почему золотой клад этого героя зовется «сокровищем Нибелунгов» и почему самих бургундов стали называть Нибелунгами. В единственных (или, по крайней мере, в единственных сохранившихся) материалах лекций на эту тему мой отец изложил свои взгляды очень коротко (причем они поддаются пониманию далеко не везде) – несомненно, потому, что его в первую очередь занимал отрывок о Сигемунде из «Беовульфа». Поэтому я не стану подробно пересказывать бессчетные попытки ответить на эти непростые и дразнящие вопросы. Я всего лишь очерчу основные точки зрения. Я вынужденно избегаю ссылок на немецкую традицию, представленную в первую очередь «Песнью о нибелунгах», кроме тех моментов, когда свидетельства, содержащиеся в ней, важны даже в оговоренных пределах.

Широко распространенная, однако же отнюдь не бесспорная теория основана на толковании имени Нибелунг (Нифлунг) (Nibelung (Niflung))как этимологически родственного группе германских слов, означающих «тьма» или «туман» (в современном немецком языке сохранилось слово Nebel– «туман»). Этот факт ассоциируется с некоторыми характеристиками Нибелунгов. Снорри Стурлусон говорит о внуках короля Гьюки: «Увсех у них волосы были черные как вороново крыло, так же как и у Гуннара, Хёгни и других Нифлунгов»; а в существенно более ранней песни (IX века) они названы hrafnbláir«черные как вороново крыло». В «Песни о Вёльсунгах» (VII.10) говорится: «Врановы друга вранов темнее».

Один из основных элементов данной теории – это фигура Хёгни, как она представлена в германской традиции. В «Песни о нибелунгах» он зовется Хаген и не приходится бургундам братом: он – их родич и вассал. Свирепый и жестокий Хаген ненавидит Зигфрида и в итоге становится его убийцей; на скандинавского Хёгни он нисколько не похож. В «Саге о Тидреке», этой пространной компиляции, составленной в Норвегии, в Бергене, примерно в середине XIII века на основе современных ей преданий Северной Германии, Хёгни (именно так он назван в саге) приходится бургундам единоутробным братом: альв или инкуб возлег с его матерью, и Хёгни – плод этого союза. В «Саге о Тидреке» он видом схож с троллем: говорится, что он черен с головы до пят, черноволос и чернобород. Особенно примечателен тот факт, что имя Хаген/Хёгни не аллитерирует на «Г»: то есть изначально он вообще не принадлежал к роду бургундов.

Важное свидетельство содержится в самом начале «Песни о нибелунгах». Когда Зигфрид прибывает к бургундскому двору в Вормс, Хаген смотрит из окна на великолепного рыцаря в сопровождении блестящего отряда и, догадавшись о том, кто это такой, рассказывает королю Гунтеру историю великого подвига Сигурда. Рассказ Хагена в поэме изложен как бы походя, между делом, и довольно-таки туманно; здесь я сошлюсь только на значимые для нас элементы.

Однажды Зигфрид ехал один мимо некой горы и видит: множество людей сошлись вокруг огромного клада, вытащенного ими из пещеры. В силу не вполне понятных причин Зигфрид поссорился «с храбрыми нибелунгами», с двумя правителями по имени Нибелунг и Шильбунг, и сразил их и многих их друзей. Также он вступил в бой с карликом Альбрихом и победил его, но убивать не стал: он велел перенести клад обратно в пещеру и приставил Альбриха стражем к сокровищу Так Зигфрид стал правителем «Нибелунговой земли» и владельцем богатого клада, и на протяжении всей первой части «Песни о нибелунгах» ему оказывают поддержку воины из Нибелунговой земли, прозываемые нибелунгами. Но во второй части немецкой поэмы, которая, как считается, основана на совсем ином поэтическом источнике, имя «нибелунги», как ни странно, используется в совершенно ином значении (что при первом чтении сбивает с толку): теперь оно употребляется по отношению к бургундам, как и в скандинавской традиции.

Также Хаген знал (и сообщил о том Гунтеру), что Зигфрид убил дракона и омылся в его крови, в результате чего кожа его ороговела настолько, что стала неуязвимой для любого оружия. Но к сокровищу нибелунгов это обстоятельство никакого отношения не имеет.

В «Песни о нибелунгах» клад ассоциируется с карликом и пещерой в горах. Кто же такие карлики или гномы?

В скандинавской мифологии, в мифологических песнях «Эдды», а также и в труде Снорри Стурлусона мы обнаруживаем множество разбросанных тут и там намеков и замечаний о меньших созданиях невероятно богатого и густонаселенного языческого сверхъестественного мира. Взятые все вместе, в совокупности, эти свидетельства изрядно озадачивают и сбивают с толку; вне всякого сомнения, об этих существах некогда бытовало множество представлений и поверий, ныне практически утраченных. Однако, памятуя о том, что Снорри писал в XIII веке и что за его спиной остались многовековые незаписанные, разнообразные и меняющиеся верования, можно принять во внимание его слова: есть светлые альвы – Ljósálfarи темные альвы – Dökkálfar.Светлые альвы живут в великолепном обиталище под названием Альвхельм (Álfheimr),то есть Дом альвов, или Мир альвов. Темные альвы «живут в земле, у них иной облик и совсем иная природа. Светлые альвы обликом своим прекраснее солнца, а темные – чернее смолы».

Насколько мы можем судить, скандинавские темные альвы, черные как смола и живущие под землей, не слишком отличаются от Dvergar,то есть карликов. Более того, Снорри не раз называет карликов жителями Свартальвхейма, Страны темных альвов. Карла Андвари, изначальный владелец сокровища Фафнира, согласно Снорри, жил в стране темных альвов (см. комментарий к «Песни о Вёльсунгах», с. 204): там он хранил свое сокровище в камне, и там Локи поймал его.

Стоит вкратце перечислить отличительные характеристики карликов в древнескандинавской литературе. Они – непревзойденные мастера, создатели дивных сокровищ и волшебного оружия. Самые прославленные вещи в скандинавских мифах были созданы карлами: копье Одина Гунгнир, молот Тора Мьёлльнир и Скидбладнир, корабль бога Фрейра, который способен нести на себе всех богов и, однако ж, так искусно сделан, что его можно свернуть как простой платок к упрятать в кошель.

Карлики всегда живут под землей или в камнях (так, эхо зовется dverg-mál– «разговор карлов») и обладают великими знаниями. Если карлик задержится под открытым небом после восхода солнца, то обратится в камень. В одной из эддических песней, «Речи Альвиса», бог Тор задает множество вопросов карлику по имени Альвис (Allvíss,то есть «Всемудрый»), и тот отвечает на вопросы до восхода солнца. Песнь заканчивается восклицанием Тора: «Карлик, ты uppi dagaðr»,то есть «день застиг тебя», солнце тебя застигло.

Ход мыслей, вытекающий из вышеизложенного, вполне понятен, равно как и вывод. Темные альвы, черные как смола, и карлы, в скандинавской мифологии тесно связанные между собою, если не тождественные, – хранители сокровища в пещерах и скалах; Альбрих и Андвари; происхождение имени нибелунгов от группы слов со значением «темнота»; «сверхъестественное» рождение Хагена, его темное троллье обличие в «Саге о Тидреке». Согласно этой теории, таковы были нибелунги изначально: создания тьмы, темные альвы или карлики; а Зигфрид/Сигурд похитил у них несметное сокровище.

Эту «мифологическую» теорию в том или ином ее виде радикально оспаривают другие ученые. На основании топонимов и имен собственных в населенной бургундами области делается вывод о том, что Нибелунг– это имя могущественного бургундского семейства или клана. Если изложить дело как можно проще, на основании этого допущения утверждается, что клан Нибелунгов Бургундии (чисто человеческий!) либо действительно обладал огромным богатством, либо на очень ранней стадии ему такое богатство приписывалось. Таким образом, «клад Нибелунгов» – это фамильное сокровище бургундских королей.

В том, что мой отец придерживался «мифологической» теории в той или иной ее форме, сомневаться не приходится; однако его представления о процессе, в результате которого бургунды стали Нибелунгами, в письменном виде нигде не изложен связно и полно. Он предполагал (см. настоящее Приложение, с. 369), что связь «героя-драконоборца» с бургундским королем Гундахари начинается с «золота» как мотива, объясняющего нападение Аттилы (когда Аттила стал предводителем гуннов при уничтожении бургундского королевства в Вормсе). По мере того, как Гундахари (писал отец) отходил на задний план и терялся в прошлом, древние легенды о прирейнских волшебных кладах естественным образом были приписаны прославленному королю в Вормсе: «у этого сокровища, вероятно, уже появились стражи-демоны или карлы, но изначально оно совсем не обязательно идентично золоту Сигемунда, хотя вполне возможно, что и так».

«Очень похоже на то, – утверждал отец, – что герой, добывающий золотой клад, вторгся в историю бургундов, уже собрав вокруг себя вражеских Нифлунгов,которые лишили его жизни, невесты и сокровища. Исторические бургунды отчасти заняли их место, и, хотя полного слияния так и не произошло, они заметно “затемнились”». Отцу также казалось весьма вероятным, что «Песнь о нибелунгах» ближе к истокам «в том, что демонический и жестокий Хаген – не брат, но сподвижник, отдаленно связанный с бургундами. Очень может быть, что Хаген/Хёгни – это все, что осталось от некоего древнего мифического персонажа, изначально связанного с золотом или, по крайней мере, с мифической добургундской частью истории Сигурда».

По такого рода замечаниям в записях можно, наверное, предположить, что отец представлял себе происхождение ключевой части легенды следующим образом. Герой-драконоборца изначально отнял клад у темных, демонических нибелунгов (их отец со всей определенностью воспринимал как «исконных владельцев»). Вместе с ним в легенду о бургундах пришла история о том, как нибелунги в отместку умертвили его и забрали сокровище.

При слиянии этих двух легенд бургундские правители неизбежно стали его врагами: героя необходимо было убить, чтобы вернуть золото; и они, так сказать, отчасти унаследовали темную природу нибелунгов. «Демонический и жестокий» Хаген в итоге пришел из «нибелунговой» части этой комбинированной легенды, с его алчностью к золоту, которое он хранил до смерти, и с его неутолимой ненавистью к Зигфриду, который в результате погиб от руки Хагена. Хаген более или менее ассимилировался среди бургундов, а в скандинавской традиции (как Хёгни) слился с ними полностью; но бургунды со своей стороны стали Нибелунгами, или Нифлунгами.

Отец также предполагал, что демоническая невеста – это часть легендариума, привнесенного в историю бургундов вместе с героем-драконоборцем; и что, когда вместе с ним пришли его враги Нибелунги, они отняли у героя не только жизнь и сокровище, но и его нареченную. «Очень может быть, – писал отец, – что история о том, как у Сигурда Нифлунги отняли невесту, это часть древнего сюжета, перенесенного на бургундов. А невеста-валькирия сохранила в себе слишком много нечеловеческой свирепости, чтобы вполне вписаться в повествование».

Таким образом, клад, отнятый у Сигурда, стал (по иронии судьбы) Сокровищем Нибелунгов (каковым всегда и являлся), ибо Нибелунгами теперь были бургунды. А валькирию получил в жены Гуннар.