Текст книги "Миры Джона Уиндема. Том 1"

Автор книги: Джон Паркс Лукас Бейнон Харрис Уиндем

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 32 страниц)

– Он принял слишком большую дозу снотворного.

– Он? Вы хотите сказать, Уиллерс же не был таким, чтобы…

– Согласен, – сказал Зиллейби. – Официальный вердикт был "расстройство нервной системы" Сформулировано, конечно, с лучшими намерениями, но мало что объясняет, ибо нетрудно представить себе столь уравновешенную нервную систему, которой небольшое расстройство даже пошло бы на пользу. А правда-то заключается в том, что никто не знал, зачем доктор Уиллерс это сделал. И меньше всех бедная миссис Уиллерс. Но вердикт должен быть приемлемым. – Зиллейби помолчал, потом добавил: – Уже после того, как я понял, каков будет вердикт по делу Паули, я перестал задумываться и насчет вердикта по делу Уиллерса.

– Неужели вы действительно полагаете… – воскликнул я.

– Не уверен. Но вы же сами сказали, что Уиллерс был человеком другого склада. Теперь мы неожиданно для себя установили, что живем среди несравненно больших опасностей, чем считали прежде. Это вызвало у многих настоящий шок.

Пришлось, знаете ли, понять, что, хотя в данном случае именно Паули выехал в эту ужасную минуту из-за угла, но с тем же успехом это могла быть Анжела или кто-то другой. Стало беспощадно ясно, что она, я, каждый из нас может в любую минуту сделать нечто, наносящее ущерб или способное рассердить кого-то из Детей… Ведь несчастный юноша ни в чем не виноват.

Он сделал все возможное, чтобы избежать наезда, но это было ему не по силам. И то ли от вспышки гнева, то ли из жажды мести они убили его.

Приходит время принимать решения. Что касается лично меня, то все происходящее – самое интересное из того, с чем мне пришлось столкнуться в жизни. И я ужасно хочу увидеть, что же будет дальше. Но Анжела еще молода, а Майкл пока нуждается в ней. Его мы уже отправили. Все время ищу предлог, чтобы уговорить Анжелу тоже уехать отсюда. Не хотелось бы делать этого без крайней необходимости, но теперь я далеко не убежден, что нужный момент уже не наступил.

Несколько последних лет прожиты нами как на склона действующего вулкана. Разум говорит, что в глубине вулкана накапливаются могучие силы и что рано или поздно извержение все же произойдет. Однако проходит время, ничего глобального не случается, только редкие сотрясения почвы, и ты начинаешь уговаривать себя, что на самом деле неизбежное извержение, может быть, и не состоится. И ты снова в растерянности. Я спрашиваю себя: что есть случай с Паули – подземный гул или сигнал, предвещающий начало извержения? И ответа не нахожу.

Уже много лет назад я остро ощутил появление опасности и даже начал разрабатывать планы, которые позднее показались ненужными. Теперь мне грубо и внезапно напомнили о существовании угрозы, но пришла ли уже та активная стадия вулканического процесса, которая оправдала бы разрушение моего домашнего очага, или она еще впереди – я сказать не берусь.

Зиллейби был заметно и искренне встревожен, да и в поведении Бернарда я не видел признаков скепсиса. Я почувствовал себя неловко и произнес:

– Действительно, по-видимому; все эти мидвичские дела изрядно поблекли в моей памяти и требуется определенная адаптация. Прекрасный пример работы подсознания: оно стремится обойти неприятности, утверждая, что сложности будут уменьшаться по мере роста Детей.

– Мы все приучали себя думать так, – ответил Зиллейби. – Мы даже придумывали доказательства, что это уже происходит, но на самом деле ничего такого не случилось.

– И вы до сих пор не продвинулись в понимании того, как это делается?

Я имею в виду "давление".

– Нет. Мне кажется, это все равно что искать средство, с помощью которого одна личность подчиняет себе другие. Нам всем известны ораторы, быстро подчиняющие себе любую аудиторию. Возможно, Дети значительно усилили это качество путем внутренней кооперации и могут пользоваться им направленно. Однако это ни на йоту не проясняет механизм воздействия.

Анжела Зиллейби, почти не изменившаяся с того времени, когда я видел ее в последний раз, через несколько минут появилась на веранде из внутренних комнат. Ее мысли совершенно очевидно были заняты чем-то очень важным, ибо она сделала заметное усилие, чтобы переключить внимание на нас, и после короткого обмена обычными учтивыми фразами, снова погрузилась в свои думы. Напряженность отчасти смягчилась, когда прибыл поднос с чайными принадлежностями. Зиллейби старался изо всех сил, чтобы температура общества не упала до нуля.

– Ричард и полковник тоже были на следствии, – сказал он. – Вердикт был такой, как и ожидалось. Полагаю, ты уже слышала об этом?

Анжела кивнула:

– Да, я была на ферме у миссис Паули. Бедняжка просто не в себе. Она боготворила своего Джима. С большим трудом удалось удержать ее дома. Она рвалась на следствие, чтобы обвинить Детей. Публично обвинить их в убийстве! Мистеру Паули и мне еле удалось отговорить ее и доказать, что этим она только навлечет на себя и на свою семью новые неприятности, а толку не добьется. Я оставалась с ней все время, пока шло следствие.

– Там присутствовал другой их сын – Дэвид, – отозвался Зиллейби. – Похоже, он не раз готов был сорваться, но отец каждый раз останавливал его.

– Теперь я начинаю думать, что, может быть, было бы лучше, если кто-нибудь высказал наконец чистую правду, – продолжала Анжела. – Должна же она когда-нибудь выйти наружу – не сейчас, так очень скоро! Речь же нынче идет уже не о собаке или о быке!

– Собака и бык? Я об этом не слышал, – вмешался я.

– Собака укусила одного из них за руку, а через минуту или две попала под трактор. Бык погнался за группой Детей, а потом резко свернул в сторону, проломил две изгороди, и утонул в мельничном пруду, – объяснил Зиллейби с непривычной для него лаконичностью.

– Но в данном случае мы имеем дело с настоящим убийством, – сказала Анжела. – О, я не хочу сказать, что они хотелиего убить! Очень вероятно, они испугались и разозлились, а их обычай: если кто-то из них пострадал, ответный удар наносится быстро и не раздумывая. И тем не менее, это былоубийство! Про это знает вся деревня. А теперь она знает и то, что Детям за это ничего не будет. Нет, мы просто не можем оставить дело в таком виде! Ведь Дети не проявляют даже признаков раскаяния!

Никаких! Вот что меня пугает больше всего! Они просто убили, и все тут! А теперь, после сегодняшнего, следствия, они знают, что, во всяком случае применительно к ним, убийство не влечет наказания. Так что же будет с тем, кто когда-нибудь всерьез встанет на их пути?

Зиллейби задумчиво поднес чашку к губам.

– Ты знаешь, дорогая, хотя у нас и есть основания для беспокойства, но в наши права не входит ответственность за принятие решений. Если когда-нибудь у нас и было такое право, то власти уже давно присвоили его себе. Вот перед нами полковник, который представляет какую-то часть этой власти – бог его знает по какой причине… Да и люди из Грейнджа – не могут же они не знать того, что известно всей деревне. Все они пошлют свои докладные и рапорты, так что, несмотря на вердикт, власти получат представление об истинном положении дел. Хотя что они смогут сделать, действуя в рамках закона и под давлением здравого смысла, ей-богу, не могу себе представить. И все же мы должны ждать действий с их стороны. А главное – я со всей серьезностью прошу тебя не делать ничего такого, что могло бы вовлечь тебя в конфликт с Детьми.

– Не буду, дорогой, – кивнула Анжела. – Я испытываю перед ними панический ужас.

– Если голубка боится ястреба, это вовсе не означает, что она трусиха, – отозвался Зиллейби и перевел разговор на другую тему.

Я намеревался посетить семейство Либоди и еще одного-двух знакомых, но, когда мы собрались уходить от Зиллейби, оказалось, что, если мы не хотим попасть в Лондон за полночь, мне придется отложить эти визиты до следующего приезда. Не знаю, что испытывал Бернард, распрощавшись с супругами, – он вообще мало разговаривал с тех пор, как мы приехали в деревню, и едва ли хоть чем-то выдал свои истинные чувства – я же лично ощущал лишь облегчение от того, что возвращаюсь в мир нормальных измерений. Мидвичская система ценностей казалась мне весьма далекой от реальности. Если несколько часов назад мне было трудно адаптироваться к существованию Детей и я удивленно таращился, когда мне о них говорили, то для Зиллейби все это было давно привычным. Для них элемент невероятного просто не существовал. Они сжились с Детьми. И к тому же, за последних, к добру ли, к худу ли, они в известной степени несли ответственность.

Теперешние заботы имели для мидвичцев общественный характер, заставлявший их опасаться крушения привычного modus vivendi [20]20
  Образ жизни (лат.).


[Закрыть].

Ощущение тревоги, которое я вынес из напряженной атмосферы зала собрания, все еще не покинуло меня.

Думаю, что и Бернард не избежал того же чувства. Во всяком случае, у меня сложилось впечатление, что машину через деревню и особенно мимо того места, где произошел несчастный случай с Паули, он вел гораздо осторожнее, чем обычно. Наращивать понемногу скорость он стал лишь после того, как мы миновали поворот на Оппли, где и увидели четыре приближающиеся фигуры.

Даже с такого расстояния было видно, что это Дети. Импульсивно я воскликнул:

– Остановись, Бернард. Мне хочется рассмотреть их получше.

Он снова сбавил ход, и мы остановились прямо у поворота на Хикхэм-лейн Дети шли нам навстречу. В их одежде чувствовался легкий намек на форму – мальчики были в голубых хлопчатобумажных рубашках и в серых фланелевых брюках, девочки – в коротких плиссированных серых юбках и светло-желтых блузках. До сих пор я видел только тех двух – возле муниципалитета, да и то плохо – так, общий абрис лиц, а уж потом и вообще одни спины. Когда эти четверо подошли, я увидел, что сходство между ними было даже большим, нежели я предполагал. Их лица покрывал густой загар.

Странный отсвет кожи, очень заметный в детском возрасте, теперь скрылся под загаром, но что-то все же осталось, это сразу же бросилось в глаза.

Волосы у всех были темно-золотого цвета, носы – прямые и узкие, рты довольно маленькие. Но пожалуй, именно положение глаз больше, чем что-либо другое, вызывало ощущение "чужестранности". Это была какая-то абстрактная чужестранность, не вызывавшая в памяти определенную расу или регион Я не видел ничего, что помогло бы отличить одного мальчика от другого, и сомневаюсь, что, если бы не различия в прическах, смог бы отличить мальчиков от девочек.

Теперь я уже видел и глаза. Я совсем позабыл, какими удивительными они были у маленьких Детишек. Помнилось только, что желтые Сейчас же они выглядели будто расплавленное золото. Очень странные. Но если отвлечься от этой странности, то удивительно красивые. Точно живые драгоценные камни. Я продолжал рассматривать их, пока они не поравнялись с нами. Не обратив на нас ни малейшего внимания, во всяком случае не больше, чем на любую другую машину, они свернули на Хикхэм-лейн.

Находясь от них на столь близком расстоянии, я вдруг почувствовал какую-то ничем не объяснимую тревогу, но зато мне стало ясно, почему столько семей без всяких уговоров отпустили Детей жить в Грейндж.

Мы проводили взглядом их удаляющиеся фигуры, и Бернард потянулся к стартеру.

Внезапный выстрел прогремел где-то рядом, заставив нас вздрогнуть. Я повернул голову и увидел, как один из мальчиков падает навзничь на дорогу.

Остальные трое словно остолбенели…

Бернард открыл дверцу и стал вылезать из машины. Один из мальчиков оглянулся на нас. Его золотые глаза сверкали, взор был тверд. Мне показалось, будто через меня пропустили ток, несущий смятение и слабость… Потом мальчик отвернулся, его взгляд скользнул в сторону.

Из-за зеленой изгороди напротив долетел звук второго выстрела, более глухой, чем первый, а потом откуда-то чуть подальше раздался пронзительный вопль.

Бернард выскочил из машины, а я переместился на сиденье, чтобы последовать за ним. Одна из девочек опустилась на колени – рядом с упавшим мальчуганом, и, когда она дотронулась до него, он застонал и судорожно дернулся. Лицо мальчика, стоявшего рядом, исказилось от боли. Он тоже застонал, как будто умирал он сам. Обе девочки рыдали.

Затем откуда-то с другого конца тропинки, из-за деревьев, скрывавших Грейндж, раздался стон, как бы повторенный стоустым эхом жалующихся и рыдающих голосов.

Бернард остановился. Я чувствовал, как по спине у меня бегут мурашки и начинают шевелиться волосы на голове.

Снова раздался тот же звук – стон множества голосов, исполненных боли и поднимающихся до пронзительного рыдания. Затем топот многих ног, бегущих по тропинке.

Ни я, ни Бернард даже не шелохнулись. Меня удерживал на месте пронизывающий ужас.

Мы стояли и смотрели, как полдюжины мальчиков, пугающе похожих друг на друга, подбежали к лежащему и подняли его. Только когда они понесли его, я услышал какой-то плач, доносившийся из-за живой изгороди, окаймлявшей тропинку справа. Я поднялся по откосу и заглянул через изгородь. В нескольких ярдах от меня стояла на коленях девушка в летнем платье. Ее ладони были прижаты к лицу, а тело сотрясалось от рыданий.

Бернард вскарабкался следом за мной, и мы, кое-как протиснувшись между кустами, вышли в поле. Теперь я увидел тело мужчины, навзничь лежащего на коленях девушки. Из-под тела торчал приклад охотничьего ружья.

Когда мы подошли еще ближе, девушка, услышав наши шаги, обернулась.

Рыдания смолкли, лицо исказилось ужасом. Но когда она увидела нас, ужас постепенно исчез, а безнадежные рыдания возобновились.

Бернард наклонился к девушке и поднял ее на ноги. Я бросил взгляд на мужчину. Это было страшное зрелище. Я нагнулся и подтянул его пиджак вверх, стараясь скрыть то, что осталось от головы. Бернард уводил девушку, почти неся на руках.

На дороге послышались голоса. Когда мы подошли к изгороди, двое каких-то мужчин заглянули через нее и увидели нас.

– Это вы тут палили? – спросил один из них.

Мы смогли только отрицательно покачать головами.

– Там остался труп, – сказал Бернард.

Девушку бил озноб. Временами она стонала.

– Кто это? – спросил тот же мужчина.

Девушка истерически выкрикнула:

– Это Дэвид! Они убили его! Они убили Джима, а теперь и Дэвида! – И задохнулась в новом приступе рыданий.

Один из мужчин вскарабкался на откос.

– Ох, да никак это ты, Элси? – воскликнул он.

– Я пыталась остановить его, Джо… Я пыталась остановить его, но он ничего не хотел слышать, – говорила она, перемешивая слова с рыданиями. – Я знала, что они убьют его, а он и слышать ничего не хотел.

Дальнейших слов было не разобрать, она уткнулась в грудь Бернарду. Ее трясло как в лихорадке.

– Надо отвести ее домой, – сказал я. – Вы знаете, где она живет?

– Конечно, – ответил мужчина, решительно поднимая девушку на руки, как будто она была ребенком.

Он спустился с откоса и понес ее – плачущую и дрожащую – к нашей машине. Бернард повернулся к другому мужчине:

– Не останетесь ли вы тут посторожить, пока не явится полиция?

– Ладно… Это молодой Дэвид Паули? – спросил мужчина, тоже поднимаясь на откос.

– Она назвала его Дэвидом. По-видимому, тот самый юноша, – подтвердил Бернард.

– Он самый и есть… Проклятые ублюдки! – мужчина прорвался сквозь кусты изгороди. – Лучше вызывайте полицейских из Трайна. У них там есть машина. – Он поглядел на труп. – Проклятые подонки!.. Убийцы малолетние!

Меня высадили у Кайл-Мэнора, и я воспользовался телефоном Зиллейби, чтобы вызвать полицию. Когда я положил трубку, то увидел, что Гордон стоит рядом со стаканом в руке.

– Похоже, вам это не повредит, – сказал он.

– Еще бы! – согласился я. – Все так неожиданно… Такое кровавое месиво!

– А как это произошло? – задал он вопрос.

Я дал ему полный отчет о событиях, разумеется, со своей довольно ограниченной точки зрения. Минут через двадцать вернулся Бернард, который смог рассказать побольше.

– Братья Паули, вероятно, очень любили друг друга, – начал он.

Зиллейби кивнул в знак подтверждения. – Ну так вот. Видимо, для младшего – Дэвида – вердикт по делу брата стал последней каплей, и он решил, что, если никто не – стремится к тому, чтобы правосудие восторжествовало, он возьмет отмщение в свои руки. Эта Элси – его девушка. Она зашла за ним на ферму как раз, когда он собрался уходить. Увидев, что Дэвид несет ружье, Элси сразу поняла, куда дует ветер, и попробовала остановить его. Но он не хотел ничего слушать и, чтобы отделаться от нее, запер девушку в сарае, а сам ушел.

Элси потребовалось немало времени, чтобы выбраться, но она, решив, что он отправился в Грейндж, пошла туда прямо через поля. Подходя к тому самому полю, где потом разыгралась трагедия, она уже думала, что ошиблась.

Вероятно, Дэвид лежал, прячась. Увидела она его, когда он уже встал из укрытия и прицеливался. Прогремел выстрел. Пока она к нему бежала, он повернул ружье дулом к себе и нажал на спусковой крючок.

Зиллейби некоторое время пребывал в глубоком раздумье, потом пробудился:

– С точки зрения полиции – дело чистое. Дэвид считает, что Дети виновны в смерти его брата, убивает из мести одного из них, а затем, чтобы избежать наказания, стреляется сам. Ясное дело – человек с нарушенной психикой… Что же еще может увидеть тут "здравомыслящий"?

– Еще недавно я был настроен весьма скептически, – признался я, – но только не теперь. Как этот мальчишка смотрел на нас! Уверен, какое-то мгновение он думал, что виновен кто-то из нас двоих, пока не пришел к выводу, что это невозможно. Словами свое ощущение я передать не могу Но те секунды, пока оно длилось, мне запомнились как бесконечное ощущение леденящего ужаса. Ты тоже чувствовал что-нибудь в этом роде? – спросил я, обращаясь к Бернарду.

Он кивнул:

– Какую-то странную слабость, будто ты растекаешься в нечто желеобразное, – согласился он. – И тоскливый холод…

– Это было как-будто… – я замолчал, вдруг припомнив кое-что. – Господи! Все эти дела так задурили мне голову, что я забыл сказать полиции о раненом мальчике. Нам надо вызвать "скорую" в Грейндж.

Зиллейби отрицательно покачал головой.

– У них там есть в штате собственный врач, – сказал он нам. Почти минуту он о чем-то размышлял в установившейся тишине, потом вздохнул и опять покачал головой. – Не нравятся мне эти дела, полковник. Совсем не нравятся. Как вы думаете, я не ошибусь, сказав, что именно так начинается кровная месть?

Глава 17
Мидвич протестует

Начало ужина в Кайл-Мэноре задержали, чтобы Бернард и я могли дать показания полиции, и, к тому времени, когда мы с этим покончили, я здорово проголодался. Я был очень признателен обоим Зиллейби за их предложение устроить нас с Бернардом на ночь у себя. Стрельба заставила Бернарда отказаться от намерения вернуться в Лондон. Он решил остаться поблизости, если уж не в самом Мидвиче, то никак не дальше Трайна, так что, если не остаться с ним, у меня была альтернатива – пуститься в длинный путь по железной дороге. Кроме того, я чувствовал, что мой скепсис по отношению к Зиллейби днем почти граничил с грубостью, и я с удовольствием воспользовался бы шансом загладить свою вину.

Я попивал бренди, чувствуя себя немного не в своей тарелке. "Ты не можешь, – говорил я себе, – оспорить ни существования Детей, ни наличия у них необыкновенных качеств. И поскольку такие качества реальны, должно быть какое-то реалистичное их объяснение. Ни одна из твоих общепризнанных концепций таких объяснений не дает. Поэтому если когда-нибудь объяснения будут найдены, то какими бы неприемлемыми они тебе лично ни казались, они будут основываться на принципах и концепциях, которых ты сейчас не приемлешь. Помни это и прячь поглубже свои инстинктивные предубеждения, когда они снова вылезут на поверхность".

За ужином, однако, мне не пришлось так уж свирепо грызть себя. Оба Зиллейби, понимая, что мы прошли через испытания, которых вполне достаточно для одного дня, изо всех сил старались направлять разговор на темы, далекие от Мидвича. У Бернарда был отсутствующий вид, но я высоко оценил их такт и закончил ужин, слушая рассуждения Зиллейби о причинах синусоидального характера развития моды и формы и необходимости перерывов в политике социальной жесткости, дабы сдерживать разрушительную энергию новых поколений. Эти разговоры привели меня к концу ужина в совершенно уравновешенное состояние духа.

Однако не успели мы перебраться в гостиную, как острые проблемы Мидвича тут же вторглись к нам, возникнув в образе зашедшего к Зиллейби мистера Либоди. Преподобный Губерт выглядел очень встревоженным и показался мне более постаревшим, чем это можно было объяснить прошедшими восемью годами.

Анжела Зиллейби велела принести еще один прибор и налила ему чашку кофе. Попытки Либоди поддержать обычный застольный разговор, пока он пил кофе, были героичны, но не долги: пустую чашку он отставил с таким видом, что стало ясно – больше он уже не в состоянии сдерживаться.

– Что-то, – объяснил он нам, – что-то следует предпринять.

Зиллейби задумчиво посмотрел на викария.

– Мой дорогой викарий, – напомнил он мягко, – каждый из нас говорит это уже много лет.

– Я имею в виду немедленные и решительные действия. Мы сделали что могли, чтобы найти для Детей место в обществе и сохранить вид какого-то равновесия. Учитывая обстоятельства, думаю, нам все же удалось это не так уж плохо, и все же сделанное было всего лишь паллиативом, импровизацией, эмпирикой. Дальше так продолжаться не может. Нам необходим кодекс правил, который будет определять поведение Детей, и меры, при помощи которых они могут быть привлечены к ответственности перед законом точно так же, как привлекают к ней нас самих. Если закон оказывается не в состоянии обеспечить соблюдение правосудия, его начинают презирать, и люди понимают – ничто не может обеспечить им спокойствие и защиту, кроме мести. Именно это произошло сегодня, и, даже если мы выйдем из нынешнего кризиса без серьезных потерь, следующий кризис неизбежен и наступит очень скоро.

Властям не следует прибегать к таким правовым формам, которые завершаются вынесением вердиктов, являющихся для всех заведомо ложью. Сегодня днем был вынесен вердикт, который иначе как фарсом не назовешь. Никто в деревне не сомневается, что расследование смерти Дэвида Паули обернется таким же фарсом. Поэтому нам необходимо немедленно предпринять такие шаги, которые поставят Детей в рамки закона до того, как начнутся еще более крупные беспорядки.

– Мы ведь предвидели, как вы помните, трудности такого рода, – напомнил ему Зиллейби, – и по этому поводу послали меморандум присутствующему здесь полковнику. Должен признаться, что мы не ожидали столь мрачных событий, но указали на желательность мер и средств, кои обеспечили бы подчинение Детей обычным общественным и правовым нормам. И что же? Вы, полковник, передали меморандум в более высокие сферы, и в должном порядке мы получили ответ, признающий правомерность нашего беспокойства и заверяющий нас, что заинтересованный департамент полностью доверяет специалистам по социальной психологии, присланным обучать Детей и направлять их действия. Иными словами, власти сами не видят средств, с помощью которых можно обеспечить контроль за действиями Детей, и просто надеются, что при соответствующем обучении и тренировке критическая ситуация не возникнет.

И тут, должен сознаться, я сочувствую департаменту, так как сам не вижу, как можно заставить Детей подчиняться тем или иным правилам, если они не желают этого делать.

Мистер Либоди захрустел суставами пальцев. Выглядел он жалким и бессильным.

– Но что-то же надо делать! – вновь и вновь повторял он. – Произошли ужасные события, доведшие напряженность до точки кипения, и теперь нам угрожает взрыв, в любую минуту! Вот и сейчас почти все мужчины деревни собрались в "Косе и камне". Никто их туда специально не созывал. Они пришли в трактир по собственному почину а женщины в это время бегают из дома в дом, собираются группами, шепчутся. Мужчины-то всегда ждали только предлога, вроде сегодняшнего.

– Предлога? – вмешался я. – Я не вполне понимаю…

– Кукушата, – объяснил Зиллейби. – Неужели вы не понимаете, что мужчины с самого начала невзлюбили Детей? Личина доброжелательства, которую они носили, – это ведь только ради женщин. Если учитывать, что где-то в подсознании у мужчин накрепко застряла идея насилия, совершенного над их женами, то такая личина даже делает им честь, хотя, возможно, подобные чувства еще подкреплялись и личным опытом в духе Гарримана, что заставило их страшиться Детей, как огня.

Женщины – во всяком случае, большинство – чувствуют себя иначе.

Теперь они уже не сомневаются, что, с биологической точки зрения, Дети – вовсе не их дети, но все женщины претерпели тяготы и муки, вынашивая их, так что даже если они с отвращением относятся к факту имплантации (а с некоторыми дело обстоит именно так), то все равно между женщинами и Детьми существуют некие узы, которые не могут быть так просто разорваны и позабыты. Есть и другие женщины – возьмите, например, мисс Огл. Даже если бы у Детей были рога, хвосты и раздвоенные копыта, мисс Огл, мисс Лэмб и еще кое-кто все равно боготворили бы их. От мужчин же в наилучшем случае можно ожидать лишь снисходительного терпения.

– Все это очень сложно, – сказал мистер Либоди. – Тут ведь по живому режутся установившиеся семейные связи. Вряд ли найдется хоть один мужчина, которому сам факт существования Детей не был бы противен. Мы все время старались сглаживать острые углы, и, пожалуй, только этого нам удалось добиться. А в глубине все время что-то тлело.

– И вы думаете, что случай с этим Паули сыграет роль сквозняка, раздувающего огонь?

– Очень может быть. А если не этот случай, то какой-нибудь другой, – глухо сказал мистер Либоди. – Хоть бы что-то предпринять, пока еще не поздно.

– Ничего не поделаешь, старина, – отозвался Зиллейби. – Я говорил вам это и раньше, теперь пришло время убедиться в моей правоте; Вы творили чудеса, стараясь добиться худого мира, который лучше доброй ссоры, но ничего прочного ни вы, ни мы сделать не смогли и не сможем, ибо инициатива находится не в наших руках – она в руках Детей. Думаю, я понимаю их не хуже любого другого. Я учил их и изо всех сил старался понять их психологию еще с тех времен, когда они были ползунками, но практически почти ничего не достиг; тот же результат у преподавателей в Грейндже, хотя они всячески скрывают это из самолюбия. Мы даже не можем предвосхитить реакцию Детей, ибо не понимаем – разве что в самом общем виде, – чего они хотят и о чем думают. Между прочим, а что с тем парнишкой, в которого стреляли? Ведь его состояние может сыграть ключевую роль в дальнейшем развитии событий.

– Они не разрешили его увезти. Машину "скорой" отослали обратно. За ним ухаживает доктор Андерби. Предстоит извлечь довольно много картечин, но доктор думает, что все обойдется, – ответил викарий.

– Надеюсь, что мнение доктора подтвердится. Если же нет – боюсь, на нас обрушится кровавая вендетта, – отозвался Зиллейби.

– У меня такое впечатление, что это уже случилось, – мрачно заявил мистер Либоди.

– Пока еще нет, – стоял на своем Зиллейби. – Для вендетты требуются две стороны, – пока же агрессия исходит только от деревни.

– Уж не собираетесь ли вы отрицать тот факт, что Дети убили двух мальчиков Паули?

– Не собираюсь. Но это не агрессия. У меня ведь есть кое-какой опыт общения с Детьми. В первом случае их действия были автоматической реакцией – ударом на удар, – когда был ранен один из них. Во втором – самозащита.

Не забывайте, что у Дэвида была двустволка, то есть один патрон в запасе.

В обоих случаях реакция Детей была слишком жесткой, я согласен, но по сути своей – это было ответное, а не преднамеренное убийство. Оба раза их спровоцировали, а вовсе не они выступили в роли агрессора. Если говорить по правде, то именно Дэвид Паули пытался совершить преднамеренное убийство.

– Если кто-то собьет вас машиной и вы убьете его за это, – воскликнул викарий, – это, я полагаю, и будет предумышленным убийством, которое, как мне кажется, можно рассматривать и как провокацию. Ведь Дэвид Паули был спровоцирован. Он ждал от закона правосудия, но, когда закон обманул его надежды, он взял отмщение в свои руки. Разве это предумышленное убийство?

А не есть ли это попытка добиться справедливости?

– Единственно, что можно утверждать с полным основанием, – это то, что здесь не было правосудия, – твердо стоял на своем Зиллейби. – Тут была вендетта. Дэвид пытался убить одного из Детей, выбрав его наугад, за дело, совершенное коллективом. Что все эти инциденты показывают четко, мой дорогой викарий, так это то, что законы, разработанные одним видом существ для удобства этого вида, по своей природе исходят из возможностей, присущих данному виду и, значит, против видов с другими характеристиками они применяться не могут.

Викарий уныло покачал головой.

– Не знаю, Зиллейби… Просто не знаю… Я в полной растерянности. Не уверен даже в том, можно ли вообще кого-либо обвинять в убийстве Детей.

Зиллейби вопросительно поднял брови.

– "И решил Господь, – цитировал мистер Либоди, – сотворить человека по образу и подобию своему". Хорошо. Но кто жетогда эти Дети? Кто они такие? «Образ» не означает лишь внешнее сходство, иначе любая статуя могла-бы считаться человеком. Под этим словом подразумевается внутреннийобраз – дух, душа. Но вы доказали мне, и ваши доказательства были столь убедительны, что Дети не имеют индивидуальной души, что они обладают одной женской душой и одной мужской, причем каждая из них гораздо сильнее, чем мы можем себе представить, и каждая обитает в отдельных членах этих двух групп. Так что же они в таком случае? Они не могут быть тем, кого мы именуем человеком, так как их внутренний облик совершенно иной. С genus homo [21]21
  Род человеческий (лат.).


[Закрыть]они сходны лишь внешне, но не по своей внутренней природе. И поскольку они принадлежат к другому роду, а убийство, по определению, есть уничтожение кого-то, принадлежащего к тому же роду, что и убийца, то может ли уничтожение одного из «них» одним из «нас» считаться убийством? По-видимому, нет.

Отсюда можно пойти и дальше. Поскольку они не попадают под запрет убийства, то каково должно быть наше отношение к ним? Сейчас мы дали им привилегии подлинного homo sapiens [22]22
  Человек разумный (лат.).


[Закрыть]. Правы ли мы, поступая таким образом? Раз они относятся к совершенно другому роду, разве мы не имеем законного права, а может быть, даже и долга бороться с ними, чтобы защитить наш собственный род? В конце концов, если бы мы обнаружили, что нам угрожают опасные дикие животные, наш долг был бы очевиден. Не знаю… Я уже сказал вам, что я в полном смятении…

– Вы действительно растерялись, дорогой друг, – согласился Зиллейби.