Текст книги "Хан Хубилай: От Ксанаду до сверхдержавы"

Автор книги: Джон Мэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 27 страниц)

Глава 8
КЛЮЧ К ЗАВОЕВАНИЮ

Есть вещи, которые не подлежат обсуждению. Для Хубилая одной из них было завоевание Сунской империи. Попытавшись вторгнуться туда, он потерпел неудачу, но Хубилая, как и его деда, неудачи не обескураживали. Он готов был испробовать все, что угодно, лишь бы оно сработало. Поэтому, пока его армии разбирались с Ариг-бугой на севере, на юге он прибег к мягким речам и щедрости, надеясь добиться обаянием того, чего не смог получить силой. Но когда он в 1260 году отправил в Ханчжоу посольство с предложением о договоре, посол даже не пересек сунских кордонов. Его задержали, и он оставался под домашним арестом на долгие 16 лет, пока его не освободили вторгшиеся армии Хубилая.

Почему же сунцы так поступили? Ученые склонны объяснять данный арест чистым недомыслием, поскольку он давал Хубилаю casus belli.[47]47
  Casus belli (лат.) – повод к войне.


[Закрыть] Но данное дело скорее позволяет нам заглянуть в темный мир разведки и контрразведки.[48]48
  Данный абзац основан на книге Дженнифер В. Джей «Смена династий: лоялизм в Китае XIII века» [Jennifer W. Jay, A Change in Dynasties: Loyalism in 13th-Century China]. (Прим. авт.)


[Закрыть] Посол Хао Цзин был протеже северокитайского полководца, который после завоевания в 1234 году империи Цзинь перешел на сторону монголов. Как китаец и ренегат, он был бы неплохим тайным агентом. Заведовавший тем пограничным регионом сунский военачальник задействовал своих шпионов и каким-то образом узнал о содержании докладной записки Хао Цзина Хубилаю, в которой тот вносил предложения на тему того, какой должна быть политика Хубилая. «Есть два способа завоевывать страны: путем применения силы и путем стратегии», – писал он. Силой не получилось, следовательно, надо прибегнуть к стратегии, а это потребует немалого терпения. «Нам следует таким образом выиграть время, добиться доверия сунцев и потребовать, чтобы они уступили нам часть территории и представляли нам ежегодную дань деньгами. Когда же придет время завоевания, нам следует сперва…» Далее он вкратце излагает план нападения, который, по существу, и примет в конечном итоге Хубилай. Поэтому условия, которые он собирался предложить сунскому правительству, были всего лишь выжидательной тактикой, ибо Хубилай отнюдь не собирался хранить долгий мир. Его цель заключалась в завоевании, как повелели Чингис и Небо. Миссия Хао Цзина была насквозь фальшивой, потому его и арестовали. А арестовав, уже не могли освободить, так как он сообщил бы Хубилаю, что сунцам теперь известно о долгосрочной стратегии хана.

Хубилай стиснул зубы – у него практически не было выбора, учитывая, что почти все его войска отвлек на себя Ариг-буга – и продолжал делать умиротворяющие жесты. Без всяких просьб со стороны сунцев он освободил сто семьдесят двух купцов, арестованных за тайную торговлю через монгольско-сунскую границу, и одаривал землей, одеждой и волами сунских перебежчиков, которых набралось немало. Но это не было настоящим миром, так как обе стороны уже знали, к чему идет дело. Как только у Хубилая появится возможность, он снова повернет на юг.

Предыдущая кампания показала, что монголы еще не готовы справиться с поставленной задачей. Сунская империя состояла сплошь из рек и городов, являясь тем, чем не были ни Монголия, ни большая часть северного Китая. Главными призами были города, поскольку именно там жили богачи, и именно оттуда осуществлялась власть – в этих землях не было никаких замков и помещичьих усадеб для грабежа, как у европейской знати. Поэтому города были крепкими орешками, хорошо снабженными взрывчаткой, во многих случаях расположенными на реках ради лучшей торговли и собственного содержания. Монгольские всадники могли быстро передвигаться по открытой местности, но, как показали штурмы Рыбьей горы и Учана, не могли обеспечить побед над городами, стоящими на реках и горах. Монголам требовалось победить сунцев на их же условиях – с помощью лучших осадных средств и кораблей. О принципах осадной войны они знали со времен Чингиса, однако теперь им требовалось сильно увеличить количество и качество своих осадных машин. Но корабли? Единственные известные им корабли были паромами для переправы через реки. Чтобы построить боевые корабли, способные перевозить армии и вооружение по широким китайским рекам, им придется начинать с нуля.

Ключом ко всему являлась могучая Янцзы, за низовьями которой располагалась столица Ханчжоу. Янцзы же течет с запада на восток, в то время как армии Хубилая предстояло вторгаться с севера. Однако прямо посередине монгольско-сунского пограничья на юг сворачивал главный приток Янцзы, река Ханьшуй, создавая речную дорогу прямиком до Учана, низовьев Янцзы – и Ханчжоу.

Имелось лишь одно затруднение. К реке Ханьшуй существовал собственный ключ – город Сянъян[49]49
  Сянъян писался по разному в различных версиях – у Марко Поло он Сайан-фу, у Рашид ад-Дина Сайян-фу и т. д. (Прим. авт.)


[Закрыть], расположенный на месте ее слияния с двумя другими реками. В наше время Сянъян и его город-спутник на другом берегу реки, Фаньчэн, образуют мегаполис Сянфань, узел шоссейных и железных дорог, процветающий благодаря промышленности и туристам, которые направляются на запад в горы Удан-шань, знаменитые своими семьюдесятью двумя пиками, даосскими храмами и мастерами единоборств, возводящими свое похожее на тай-цзи-цюань искусство к сунским временам. Во времена же Хубилая Сянъян был городом-крепостью, окруженным рвом, крупным торговым центром с двухсоттысячным населением. С Фаньчэном его связывал понтонный мост, состоящий из лодок, причаленных между вбитыми в дно реки сваями. Летом, вздувшись от дождей, Ханьшуй делалась широкой и медленной, катя свои воды на юг между горами Цзин и Дахон, а затем петляя по усеянным озерами низинам вокруг Учана. Любой армии, направляющейся на юг по реке, пришлось бы сперва ликвидировать Сянъян.

Это было известно обеим сторонам, поскольку город и прежде бывал главной мишенью – при нападении империи Цзинь в 1206–1207 годах и во время кампании Угэдэя в 1235–1241 годах. Ни в тот, ни в другой раз он не пал, но в 1236 году сдался монголам, которые удерживали его короткое время, прежде чем вернуться на север. Поэтому Сянъян привык к тяготам осад; кроме того, частично благодаря добытой разведкой докладной записке Хао, город занимался восстановлением своих укреплений. Его окружало 6 км сплошных каменных стен, в иных местах высотой до 6–7 метров, образующих грубый квадрат свыше километра в поперечнике. Трое из шести ворот давали прямой доступ к реке, которая служила магистралью для снабжения припасами и поддержания связи, была шириной в полкилометра в половодье и чересчур глубокой для перехода вброд. Зимой же, когда воды спадали, река становилась настоящим лабиринтом из проток и песчаных кос; подпитывающийся из реки ров был шириной в 90 м. Все это означало, что атакующие не смогут ни подобраться к стенам достаточно близко, чтобы штурмовать их с помощью лестниц и осадных башен, ни подвести под них мину.

В этой главе речь пойдет в основном об ответе на эту проблему, первую из нескольких проблем, решение которых приведет к величайшему достижению Хубилая – воссозданию объединенного Китая. В обратном порядке аргументация выглядит примерно так: ключом ко всему Китаю был юг, империя Сун; ключом к югу была Янцзы с ее огромным населением, многочисленными городами и сельскохозяйственным богатством; ключом к Янцзы, если подходить с севера, была река Ханьшуй; ключом к реке Ханьшуй был Сянъян; а ключом, который открыл монголам Сянъян, был… не стану пока выдавать, в чем суть. Давайте просто скажем, что им никак не могла быть старомодная монгольская кавалерия.

Должен признать, что доказательств здесь недостаточно: источники описывают общий ход кампании, трудности и значимость осады, упоминают о механиках, решивших эту проблему, и далеко идущих последствиях. Но в моих рассуждениях есть последовательная логика, неотвратимо приводящая к выводу, который мне очень хочется считать верным: по сути дела, современный Китай обязан своим существованием одному устройству, которое покончило с осадой Сянъяна, устройству, какого Китай, да наверное, и весь мир, никогда раньше не видели.

Когда Хубилай, разделавшись с Ариг-бугой, вновь собирал силы, мысли его занимало очень немногое из вышеозначенного. Прошло четыре года, прежде чем его полководцы доложили ему, что готовы. Значит, минуло девять лет с тех пор, как Хубилай был вынужден прекратить первое наступление на империю Сун. Может показаться, что девять лет – достаточно большой срок для подготовки, но Хубилай не мог знать, что Сянъян окажется такой проблемой, и уж конечно, никак не мог заранее представить, как с ней справится.

* * *

Все началось с того, что в начале 1268 года монголы подошли к городу под командованием молодого (32 года), но знаменитого Ачжу – знаменитого из-за воинской славы, окружавшей его семью: он был сыном Урянхадая, который пятнадцать лет назад завоевал для Хубилая Юннань, и внуком успевшего стать легендарным Субудая, который составил планы западных кампаний Чингиса и Мункэ. Но едва начав наступление, Ачжу обнаружил, что ему нужна помощь. «Возглавляемые мной войска состоят целиком из монгольских воинских частей [т. е. кавалерии], – писал он хану. – Сталкиваясь с препятствиями в виде гор и рек, частоколов и крепостей, я ничего не могу сделать без китайских вооруженных сил». Хубилай выполнил его просьбу: прибыла пехота, были захвачены либо изготовлены лодки, и Ачжу получил подкрепления, которые, по его мнению, могли ему понадобиться.

Ачжу и его армия не могли найти достаточно добычи для своего пропитания, так как, готовясь к осаде, правители города стандартно проводили политику выжженной земли, очищая окружающую сельскую местность от всего, что способно помочь врагу: высоких зданий, деревьев, камней, металлов, черепицы, зелени, соломы, скота, зерна. Многое из вышеперечисленного отправлялось на городские склады. В военном учебнике «У-бэй цзи-яо» («Основные элементы боеготовности»)[50]50
  Справочник этот появился примерно в 1830 году, но перечисляемые им мероприятия древнее. (Прим. авт.)


[Закрыть] перечислено, что именно надо запасти в таких случаях: светильники, масло, топоры, древесный уголь, сера, известь, балки, гвозди, циновки, конопля, лопаты, песты, камни для прижимания ткани, сосуды для нечистот, кисти, тушь, чернильницы, письменные столы и т. д. и т. п. Штатских полагалось натаскивать в качестве ополченцев, из женщин организовать кухонные бригады, а детей обучать доставлять еду и материалы. Особая забота проявлялась об упреждении неприятностей типа шпионажа и саботажа со стороны недовольной бедноты, для чего предлагалось избегать сурового обращения с ней. «Бедняки – наши дети, способные держать оружие и изо всех сил противостоять врагу», – гласит «У-бэй цзи-яо», а затем приводит слова мудреца Су Дона: «Если город осажден, надо сперва позаботиться о внутреннем мире и только потом думать о внешнем враге». Горожане должны держаться вместе. Хозяева постоялых дворов обязаны ручаться за своих жильцов, настоятели – за монахов. Бродячие музыканты, кудесники и гадальщики изгонялись как потенциальные шпионы. Семьи группировались в десятки, в которых все ручались друг за друга. На службе оставлялись только давние работники, новые увольнялись. Вводился комендантский час. В каждом квартале имелась своя пожарная бригада с огромными водяными кувшинами, лестницами, крючьями и блоками для разборки разрушений. Специалисты готовили двойные и тройные арбалеты, способные стрелять двухметровыми стрелами примерно на 200 метров, в то время как механики проверяли свои требушеты.

Теперь самое время познакомить вас с требушетом – предметом, который ненадолго, но изрядно займет наше внимание.

Становым хребтом китайской осадной технологии был «натяжной требушет», ныне воскрешенный реконструкторами. Типичный требушет состоит из рамы около четырех метров высотой, на которой вращается 11-12-метровая балка. Балка насажена на ось несбалансированно – один ее конец длиннее другого. На длинном конце находится праща, на коротком – канаты, обычно соединенные с тавровой балкой. Самая главная в этой конструкции – праща: она удлиняет балку и умножает ее мощность, не увеличивая ее веса. Один конец пращи прибит к головной части балки, к другому присоединен простой крюк. При спуске она действует как кнут: ее увлекает вверх и вперед словно бы утяжеленный крючок на конце лески. Центробежная сила заставляет ее описывать полукруг. Когда она достигает своей высшей точки, инерция освобождает незакрепленный конец, который летит прямо, выпуская снаряд. Каждый требушет обслуживался расчетом из 5-15 человек в зависимости от его размера. В пращу заряжался камень, весящий не более пары килограммов, или же какое-то зажигательное устройство; расчет тянул на себя другой конец балки (отсюда и название «натяжной»), рычаг поднимался, праща, хлестнув, сдергивала крюк и отправляла камень в полет. Вся операция занимает не более 15 секунд; современные реконструкции показывают, что хороший расчет может выпускать 5–6 зарядов в минуту. Все это довольно примитивно, но вполне действенно на малой дистанции – при метании камней через городскую стену и на расстояние до 100 метров. В XIII веке это была одна из стандартных осадных технологий. Натяжные требушеты можно было соорудить на месте или привезти – по частям на лошадях либо целиком на кибитках. Любая армия, достойная такого названия, имела парк из десятков, а иногда и сотен этих машин.

При ведении кампаний требушеты образовывали целую ветвь осадной войны, как образует ее артиллерия в современных армиях, хотя бы потому, что при работе с требушетом нужны немалые усилия, примерно как при гребле на гоночной восьмерке. Расчетам требовалось отдыхать, требовался собственный транспорт – несколько лошадей, вол и кибитка. Каждому требушету приходилось придавать несколько расчетов, работающих посменно. Эти специализированные солдаты нуждались в собственном продовольствии, доспехах и лошадях. Поэтому каждый требушет, сколь бы ни прост он был, сопровождала изрядная свита – у крупных экземпляров до двухсот человек, из чего вытекали громадные последствия при планировании наступления, устройства лагерей, осады и отступления. Часто требушеты изготавливали на месте, и они регулярно нуждались в ремонте, поэтому представьте себе также контингенты плотников. Канаты делались из конопли либо из кожи попеременно, так как их качество варьировалось в зависимости от погоды (при сырой погоде кожа сжимается, а конопля разбухает).

Безусловно, требушеты были стандартным оружием не только нападения, но и обороны. При осаде 1206–1207 годов в Сянъяне их было сто четырнадцать. Укрывшись за городскими стенами, расчеты требушетов работали в относительной безопасности, а указания им давал корректировщик на стене. Перед осадой защитники собирали в окружающей местности огромное количество камней – как для собственного применения, так и с целью лишить противника боеприпасов.

Как при нападении, так и при обороне требушеты метали не только простые камни, ибо во всех китайских армиях служили специалисты по взрывчатым веществам и химической войне. Эта техника, основанная примерно на семи веках алхимических экспериментов, развилась в начале X века из первого применения пороха на войне – в огнемете. Очень быстро появился целый спектр оружия на пороховой основе: взрывающиеся стрелы, мины, а также бомбы, швыряемые требушетами. Одна из таких состояла из пакетика пороха в бамбуковой палке, окруженного битым фарфором – первое известное применение шрапнели. К началу XIII века, примерно ко времени первого вторжения монголов, это устройство эволюционировало в намного более смертоносную «громовую бомбу», которая детонировала внутри металлической или керамической оболочки 5-сантиметровой толщины. Взяв в 1232–1234 годах цзиньскую столицу Кайфын, монголы поэкспериментировали с этими бомбами:

«Среди оружия, которым располагали защитники, была сотрясающая небеса „гром-бомба“. Она состояла из черного пороха, положенного в железный сосуд; когда зажигался фитиль и этим снарядом выстреливали, происходил сильный взрыв и звук, похожий на гром, слышимый на расстоянии более ста ли [ок. 50 км], а растительность выжигалась и опалялась жаром больше чем на половину му [400 кв. м]».

Для самозащиты монголы выкапывали себе траншеи, прикрывались коровьими шкурами, но чжурчжени опускали бомбы на цепях: «Когда их опускали до окопов… бомбы взрывались, вследствие чего коровьи шкуры и штурмующих разносило в клочья, не оставалось и следа».

Такие бомбы изготавливались в больших количествах – «одна-две тысячи в месяц», согласно докладу сунского чиновника в 1257 году. Он жаловался, что в текущее время производство упало. «Прежде в Сянъян и Инчжоу, бывало, отправляли по десять-двадцать тысяч разом», – писал он. Но теперь боеприпасов не хватало: «Правительство предположительно хотело подготовиться к обороне укрепленных городов… и все же это все, что оно нам дает! Что за страшное безразличие!»

Также стоит ненадолго отвлечься на исследование отравляющих устройств, первые шаги в области химической и бактериологической войны. Разновидностей хватало. Самым отталкивающим, наверное, было изначально грязное оружие[51]51
  Извлечение из работы Роберта Темпля «Китайский гений» – выжимка из массивного труда Джозефа Нидэма «Наука и цивилизация в Китае» [Robert Temple, The Genius of China (London: Prion, 99), a distillation of Joseph Needham’s massive Science and Civilisation in China]. (Прим. авт.)


[Закрыть], которое я склонен называть «фекально-жучиной бомбой» в честь ее наиболее экстравагантных компонентов.

Вот ее рецепт:

– 7 кг измельченных человеческих экскрементов. Собрать 70 кг человеческих испражнений, высушить и просеять в мелкий порошок. Это будет основной объем нашего ядовитого облака, опаляющий легкие и инфицирующий открытые раны. К этому добавить:

– 400 г корней аконита, растения с капюшонообразными цветами, корни которого производят один из самых смертельных ядов. Поглощенный сквозь кожу, этот яд парализует. Если же его вдохнуть или проглотить, он вызывает тошноту, затрудненное дыхание, конвульсии и паралич сердца.

– 200 г кротонового масла. Дерево кротон произрастает в Индии и Индонезии. От масла из его семян на коже появляются волдыри, а если его проглотить, оно воспаляет желудок и приводит к мгновенной диарее.

– 400 г белого мышьяка (As₂O₃ и его производное – сульфит мышьяка). При взрыве образует что-то вроде спрея-инсектицида, который, когда его вдыхают в достаточной дозе, вызывает долгую диарею, боль в желудке, повреждение крови и почек, а затем смерть.

– 100 г жуков вида Mylabris. Это самый странный элемент в этой до крайности странной смеси. Когда я впервые увидел его, мое воображение заработало в режиме форсажа. Были ли те жуки живыми? Удавалось ли им пережить взрыв и его яды? Какой, черт возьми, может быть прок в военных действиях от облака отравленных жуков? Но специалист по насекомым из Музея естественной истории Ли Роджерс поправил меня. Жуки Mylabris издавна использовались в традиционной китайской медицине из-за производимого ими в небольших количествах химического вещества, кантаридовой кислоты, которая стимулирует различные органы, в том числе половые. Это активный компонент афродизиака, известного под названием «шпанская мушка». Быстро запросив Google, я выяснил, что в данный момент в Китае проявляется большой интерес к этому химическому веществу, поскольку есть предположения, что оно противораковое. Но попадая на кожу в более массивных дозах, оно действует как токсин и вызывает волдыри. Отсюда и распространенное название этих созданий – «волдырники». Итак, собираем 100 граммов (всего несколько десятков) Mylabris phalerata или Mylabris cichorii, давим их, высушиваем, толчем в порошок и добавляем порошок в мешок с отравой.

Ингредиенты упаковывались вместе с черным порохом, от которого тянулся фитиль. Затем все это заворачивалось в толстую бумагу, обвязывалось тесьмой и покрывалось слоем подобного канифоли свечного воска, оставляя торчащий фитиль. Весившая примерно 10–15 кг, эта ядовитая бомба помещалась в пращу требушета, поджигалась и выстреливалась. Это было специализированное оружие, ему требовался большой требушет и расчет никак не меньше дюжины человек, которым надо было швырнуть этот смертельный пакет на добрых 100 метров, чтобы не рисковать самим попасть под действие отравы.

Все усилия обеих сторон вполне могли бы закончиться равновесием сил, хотя бы потому, что у требушетов имелся огромный изъян, ставящий в особенно невыгодное положение защитников: если они метали камни, самые дешевые из боеприпасов, то попросту снабжали боеприпасами неприятеля. Одни и те же камни летали туда-сюда через стены, разбивая головы, ломая руки, прошибая крыши. Иной раз их летало столько, что снаряды сталкивались в воздухе. При обороне или нападении подумайте о камнях, которые вам понадобятся для обстрела города: два выстрела в минуту на машину, 100 машин – это 12 000 камней за час, и так час за часом, день за днем. Откуда возьмется такая масса камня? Сколько людей и лошадей потребуется на поиски, рубку и доставку камней? Потому и возник стимул создать более действенные снаряды – взрывчатые, способные разбрасывать вокруг себя отравляющие химические вещества и шрапнель. Но даже эти снаряды для истребления живой силы, применяемые только при близких артиллерийских дуэлях, редко досягали дальше ста метров.

* * *

Именно с этим оружием началась в начале 1268 года осада Сянъяна, и наступление Ачжу остановилось. Осаде предстояло стать пятилетней эпопеей, своего рода китайской Троянской войной со штурмами, попытками прорывов и актами героизма. Эта осада даже получила свой аналог драматического конца Трои, хотя и не путем хитрости, а через подавляющее превосходство в силе. К несчастью, поскольку мы пребываем в пространстве истории, а не предыстории, никакие барды не воспели героев Сянъяна, никакой местный Гомер не сложил эпической поэмы; поэтому, не имея для пересказа легенд о подвигах, первые три года осады придется описать буквально парой абзацев.

Для надлежащей блокады требовались лодки – 500 судов, построенных под надзором адмирала Лю Чэна, старшего офицера сунской армии, перебежавшего к Хубилаю. На их постройку ушло несколько месяцев. Все лето монголы ниже по течению строили на обоих берегах Ханьшуя укрепления для обстрела сунских лодок с припасами. Когда снова наступила зима, Ачжу распространил осаду на другой берег реки, включив в кольцо блокады и Фаньчэн. Попытка китайцев прорваться закончилась для них катастрофой: сотни «десантников» были захвачены в плен и обезглавлены. После этого китайцы ушли в глухую оборону и упорно держались, благо к ним поступало достаточно припасов для выживания. Весной 1269 года Хубилай отправил на усиление осаждающих еще 20 000 человек. В августе, после восемнадцати месяцев действия и бездействия, вверх по реке Ханьшуй для атаки монгольских укреплений поднялись три тысячи сунских судов, которые были отброшены и убрались назад, потеряв две тысячи человек и 50 лодок.

Теперь монголы каким-то образом соединили два укрепления на разных берегах ниже по течению – вероятно, цепью или понтонами. Возможно, это сработало не очень хорошо, так как командиры затребовали еще 70 000 бойцов и 5000 лодок. Даже делая допуск на обычную неточность военной статистики, это было весьма массированное увеличение контингента. Несомненно, монгольские командующие, подобно генералам на Западном фронте Первой мировой или во Вьетнаме, уверяли, что видят свет в конце тоннеля, еще один нажим и все закончится. Китайские же защитники города, успокоенные заверениями офицеров секретной службы, которые тайком доставляли в шарах воска приказы, деньги и письма, выказывали равную твердость: никакой капитуляции не будет!

Осажденные еще несколько раз пытались прорваться. Однажды в марте 1270 года отряд пехоты и кавалерии, сопоставимый по размерам с дивизией – «Десять Тысяч», – с сотней лодок предпринял десантную операцию с целью прорваться мимо укреплений ниже по течению; понеся тяжелые потери, китайцы отступили обратно за стены города. Но список бесполезных рывков на этом не закончился: в октябре 1270 года китайцы потеряли тысячу воинов, две тысячи – в августе 1271 года и почти целый трехтысячный отряд – в следующем месяце.

Что могло сломать этот пат? Как сказал Хубилаю один монгольский полководец, уйгур по имени Али-хайя, монголам нужно не что иное, как соответствующая артиллерия. В общем, у монголов уже имелась артиллерия многих видов – камнеметы, требушеты, стрелометные баллисты, – поскольку технологией и военными специалистами они обзавелись еще после осады Пекина, в год рождения Хубилая.

Затруднения представляли ров и каменные стены Сянъяна. Монгольско-китайская артиллерия попросту не обладала ни дальнобойностью, ни мощностью для преодоления этих оборонительных сооружений, и никто ни в Монголии, ни в Китае не имел опыта и мастерства для постройки более тяжелых и мощных осадных машин.

Но прослышав об этой проблеме, Хубилай увидел и решение. Ему требовались самые лучшие проектировщики осадных машин, которые волей случая имелись в Персии, в 6000 км от Пекина, в двух третях пути через всю империю. Он знал об этом, поскольку ему приходилось читать донесения об осаде Багдада, присланные в 1258 году его братом Хулагу. Разве у Хулагу не было катапульт, разрушающих стены? Слова Рашид ад-Дина наверняка должны были найти отражение в донесениях из архивов Хубилая: «Они установили катапульты перед башней Аджами и разрушили ее». Обыкновенные старые натяжные требушеты не способны разрушать стены. Это были машины иного порядка.

Однако даже это новое секретное оружие не могло гарантировать успеха. Сянъян оставался невзятым; победа над империей Сун качалась на весах. И все же поражение выглядело немыслимым. Как мог Хубилай лучше всего исполнить волю Неба?

Пагба-лама посоветовал ему поискать помощи в мире духов. А к духам-помощникам нужен правильный подход, с проведением соответствующих обрядов, причем совершенных в месте, достаточно впечатляющем, чтобы оно могло не только служить святилищем для того божества, с которым придется иметь дело, но и утверждать авторитет императора как духовного вождя. Для этого дела Хубилай избрал храм, прежде никем и никогда не виданный: Байта Си, Белую Пагоду, которая все еще тянется к небу над центральным Пекином, непосредственно к западу от Запретного Города (не путать с другой Белой Пагодой в парке Бэйхай).

В 2005 году я посетил это строение, смутно надеясь, что оно некоторым образом вернет к жизни Хубилая. Ему это удалось, главным образом потому, что был один вопрос, о котором я пока еще даже не думал: кому или чему собирался молиться Хубилай? Я столкнулся лицом к лицу с ответом и, не выдавая заранее слишком многого, могу сказать, что он оказался не то чтобы пугающим, но определенно неожиданным.

Участок, на котором предстояло подняться Белой Пагоде, был местом силы. Люди избегали его из-за сообщений об огненных шарах, вырывающихся из низины (наверное, это были вспышки, вызванные болотным газом). Хубилай приказал выкопать там яму, желая посмотреть, что скрывается под землей, – и по счастливой случайности кто-то нашел руины, монеты и каменную табличку с вырезанными на ней драконами. Это было именно то доброе предзнаменование, какое ему требовалось. Здесь явно некогда стоял драконий дворец, поэтому это место идеально подходило для царского храма.

Теперь полагалось определить границы храма. Это было сделано по древнему монгольскому обычаю разметки нового стойбища. Хубилай – или скорее один из его офицеров – выпустил стрелы на все четыре стороны света, каждый выстрел на 200 метров определил расстояние до стены. Таким образом, первоначальный храм был комплексом зданий на участке примерно 400 на 400 метров. Последующие династии и неумолимое время не были милосердны к окружающим зданиям и стенам, сократив участок до малой доли от первоначального размера, но сама пагода, словно огромная перевернутая трубочка мороженого, высится над окружающей ее кучкой залов и офисов выставки, оставаясь почти во всем такой же, как во времена Хубилая.

Туристы толпами валят туда посмотреть на Будд – официальные символы готовности Китая сделать всех частью одной великой семьи. Зал Тысячи Будд с его сверкающими как самоцветы миниатюрными статуэтками из всех буддийских стран притязает на право зваться одной из величайших коллекций в мире. В Зале Семи Будд их теперь только три – еще четыре исчезли во время культурной революции. В Зале Великого Просветленного каллиграфические надписи императора XVIII века Циан Луна напоминают посетителям, что «разум Будды столь же ярок, как сияющая жемчужина».

Сердцем комплекса является сама пагода. Естественно, для постройки храма и окружающего его комплекса Хубилай выбрал буддиста: 27-летнего непальского архитектора и художника по имени Арнико, который еще в отрочестве приобрел репутацию в Тибете, а потом перебрался в Китай в качестве одного из протеже Пагба-ламы. В 1265 году, когда ему был всего 21 год, он отличился перед Хубилаем, восстановив бронзовую статую, на которой были размечены точки для иглоукалывания. Он продолжил карьеру, создав много других храмов и статуй по всему Китаю, и занимался этим почти до самой смерти в 1306 году, в возрасте шестидесяти двух лет. Все гордятся пагодой Арнико, и неудивительно, учитывая, что в XIII веке это сооружение в 374 метра высотой было самым высоким зданием Пекина. Статуя архитектора, изображающая стройного юношу с тонкими чертами, стоит у подножия пагоды, помещенная туда Непальским Обществом Арнико. Открытие ее состоялось в 2003 году в присутствии крупных фигур из правительства Непала.

Я захотел взглянуть на пагоду изнутри. Вместе с моим гидом, девушкой по имени Серебро, я поднялся по лестнице рядом со статуей Арнико и обнаружил, что путь мне преградила стена из гофрированного железа. Пагода была закрыта на реставрацию. Однако в стене обнаружилась открытая дверь, и мы проникли внутрь.

К своему удивлению, я увидел там двух монахов в красных балахонах, расстилающих молитвенные коврики – одного огромного, словно борец, другого ниже среднего роста. Очевидно, ритуалы здесь все еще проводились. Монахи выглядели робкими, и я не хотел докучать им вопросами, поэтому побрел к другой стороне пагоды и, задрав голову, принялся разглядывать огромный толстый выступ белой штукатурки, словно парящий в лучах яркого осеннего солнца, удивляясь отсутствию окон и дверей. И тут до меня донеслось негромкое пение. Два монаха совершали какой-то обряд; к тому моменту, когда я поспешно вернулся к фасаду здания, они закрыли дверцу чего-то похожего на буфет и начали жечь ладан и рис. На этот раз я встретился с ними взглядом, а они улыбнулись и кивнули мне.

Поощренный этим, я попросил Серебро представить меня. Монахи оказались тибетцами. Крупного звали Ту Дань, худощавого – Ганга. Как странно, сказал я, что это место все еще функционирует. Оно всегда функционировало, ответили мне, – всегда оставалось защищенным, всегда было местом укрепления отношений между китайцами, монголами и тибетцами…