Текст книги "Хан Хубилай: От Ксанаду до сверхдержавы"

Автор книги: Джон Мэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 27 страниц)

Часть четвертая
ЗИМА

Глава 13
КАМИКАДЗЕ

В 1280 году, после завоевания юга, Хубилай смог снова обратить взор в сторону Японии. Ему было уже 65 лет, и время поджимало. Но подгонял его не только возраст. Он вел себя как одержимый, стремясь как осуществить честолюбивые устремления своего деда по завоеванию всего мира, так и наказать эту «маленькую страну», имевшую безрассудную смелость сопротивляться ему. Для императора, столь чувствительного, когда затрагивался вопрос о его собственной легитимности, он, как всегда, твердо решил как можно скорее проявить себя истинным властелином.

В описаниях этой кампании до недавнего времени преобладала японская точка зрения, так как победа осталась за японцами, а история больше принадлежит победителям, чем проигравшим. Повесть эту рассказывали часто: могучий китайский флот собирался сокрушить злосчастных, отставших от жизни японских самураев, когда на помощь японцам пришли сами небеса, наслав тайфун, отправивший флот Хубилая в небытие. Вскоре после этого японцы назвали тот шторм «божественным ветром», камикадзе (слово коми имеет также смысл «бог», «дух» и «высший»), ссылаясь на него как на доказательство, что Япония находится под защитой Неба. Это подходило правящей элите, власть которой отчасти зависела от веры в ее способность совершать правильные религиозные ритуалы. Именно с целью навеять мысль о небесной защите, японских пилотов-самоубийц времен Второй Мировой и назвали камикадзе: они были новым «божественным ветром», который должен обеспечить защиту от иностранного вторжения. Вплоть до самого поражения Японии в 1945 году мысль об этом успокаивала население.

Однако проведенные в 2001 году исследования установили, что это миф. Почти 800 лет спустя обнаружилось, что японцы были куда более способны к отпору, чем традиционно принято считать. Их спас вовсе не божественный ветер, а монгольская некомпетентность и японская боевая мощь.

Эта операция дурно пахла с самого начала. Хубилай утратил связь с реальностью и, подобно Гитлеру во время Сталинградской битвы, казалось, верил, что само решение атаковать неизбежно приведет к победе, словно оно одно разрешает все военные проблемы. Он переоценил свои силы, недооценил силы противника, требовал невозможного, игнорировал проблемы тылового обеспечения и командования, не принимал в расчет погоду, невзирая на неудачу, случившуюся шесть лет назад.

Чтобы гарантировать успех, Хубилаю требовался больший, чем прежде, флот для перевозки более крупных сухопутных сил, а для этого требовалось содействие Кореи, против воли ставшей его вассалом. Но Корея перенесла тяжелый удар разгрома 1274 года. У страны конфисковали запасы зерна, а юношей призвали служить кораблестроителями и воинами, оставив трудиться на полях только стариков и детей. В стране не было ни урожая, ни человеческих ресурсов. Хубилаю пришлось пять лет слать продовольственную помощь, чтобы не дать Корее совсем обезлюдеть, и она была не в состоянии обеспечить флот всеми нужными кораблями. Большую часть их пришлось перегнать с юга, из бывшей империи Сун, отобрав у местных жителей, не желавших с ними расставаться.

Конечно, все было бы куда проще, признай Япония его сюзеренитет. В 1279 году в Японию прибыло еще одно посольство с инструкциями проявлять крайнюю вежливость, дабы избежать судьбы своих предшественников. К несчастью, послы прибыли как раз в тот момент, когда страну начал охватывать страх. Одна местная красавица исчезла при таинственных обстоятельствах, предположительно похищенная бандой монгольских шпионов, которые устроили базу на необитаемом скалистом островке. Поговаривали, будто вожак банды влюбился в эту девушку. Японский отряд высадился на островке, чтобы спасти ее. Вожак затащил девушку на вершину утеса и угрожал убить ее, но та сама бросилась в море и выплыла на берег, тогда как все японцы были перебиты монгольскими шпионами. Только она одна и уцелела, чтобы поведать эту драматическую историю.

Рассказ этот мог быть правдой или выдумкой; но в любом случае правительство в Камакуре сочло, что присланная Хубилаем делегация из трех человек причастна к этому заговору. Делу нисколько не помогло и то, что Хубилай прислал в подарок золотого петушка с выгравированными на нем оскорбительными словами «Ходзё Токимунэ: я поставлю тебя царем Японии», подразумевающими, что тот будет рад узурпировать власть у императора. Всех троих обезглавили, а решимость японцев укрепилась. На Кюсю собрались массы пехоты и кавалерии. Барьер вокруг залива Хаката стал длиннее и выше, оборонительные укрепления выросли и в других возможных местах высадки – в Нагато на южной оконечности главного острова, в Хариме и Цуруге в 400 км к северу на том же побережье. Япония вся подобралась, готовясь к нападению, которое теперь казалось неизбежным.

Хубилай приказал подготовить флот к вторжению немногим больше чем за год. Если верить цифрам, это был самый большой флот, какой когда-либо подымал паруса, и он оставался таковым свыше 700 лет, пока его не превзошли при высадке союзников в Нормандии 6 июня 1944 года («День „Д“»). Он соединял в себе два отряда: один из Кореи с корейским адмиралом, другой из южного Китая под командованием китайца-ренегата Фань Вэнь-ху – одного из тех, кто нанес поражение монголам во время их переправы через Янцзы в 1275 году – с монгольским со-командующим Цинь-ду. Они возглавляли примерно 140 тысяч войска. Согласно «Юань Ши», корейцы предоставили 900 кораблей, еще 3500 предположительно подходили с юга. Такое давление оказалось слишком большим для района Фукень (ныне Фуцзянь), старшине ремесленников которого велели построить 200 кораблей, но он сказал, что это никак не возможно, и поставил лишь 50. По плану войска полагалось перевести на двух флотах – 40 000 на 900 кораблях из Кореи, 100 000 на 3500 судах из Гуаньчжоу в Фукени. Оба флота должны были соединиться у острова Ики в 30 км от японского побережья, а потом вместе вторгнуться в Японию.

Таков был план. Но в этих цифрах кроется нечто, открывающее, что план этот был в изрядной степени оптимистическим. Вдумайтесь в эту цифру: 4400 кораблей – это невероятно много, особенно если это боевые корабли, как обычно предполагается в описаниях. Фактически, небольшое упражнение на деление показывает, что испанская Непобедимая Армада 1588 года (в составе которой насчитывалось 130 крупных боевых кораблей, перевозивших 27 000 воинов, примерно по 200 на корабль) с этим вторжением и рядом не стояла. Скорее флот Хубилая сопоставим с силами союзников, высадившихся в 1944 году в Нормандии: примерно 156 000 солдат на примерно 5000 судов (большинство которых были десантными), то есть по 31 человеку на судно…

Тут следует остановиться и спросить себя: а верны ли цифры, касающиеся флота Хубилая? Никто не имеет ни малейшего представления, поскольку нет никакой статистики, кроме той, которая взята из официальных источников. К любым оценкам численности следует относиться с крайним скептицизмом. Но в данном случае они не выглядят невероятными. Хубилаю было доступно огромное число кораблей, собранных для наступления на империю Сун вниз по Янцзы. Еще несколько лет назад официальные источники говорили о флоте в 3000 кораблей, и это на одной только Янцзы. А с тех пор в руки монголов попала вся империя Сун и все ее оставшиеся корабли. Посмотрим на это под другим углом: в 1588 году Испания смогла набрать 27 000 солдат из населения примерно в 7 миллионов; таким образом, пропорция – один ратник на 260 штатских. Население же Китая в XIII веке составляло около 50 миллионов, так что пропорционально Китай мог набрать для флота войско в 189 000 копий – более чем достаточно, чтобы оправдать официальные цифры.

Если мы допустим, что южные войска и в самом деле насчитывали где-то порядка 140 000 копий, вытекающий отсюда вывод ясен: за исключением немногочисленных массивных боевых кораблей, главным образом из Кореи, то, с чем мы здесь имеем дело – не что иное, как флот, состоящий из небольших десантных судов. Однако от Портсмута до Нормандии всего лишь 170 км, шесть часов хода для кораблей с двигателями. Когда 2 июня разразился шторм, Эйзенхауэр мог себе позволить отсрочить высадку на день, а потом скомандовать «Вперед!» во время ежесуточного часового затишья. Хубилаю же, чтобы доставить 900 кораблей корейского флота на расстояние свыше 200 км и 3500 намного меньших судов с юга на вообще запредельные 1400 км, приходилось полагаться лишь на силу ветра да весла. Даже при приличном ветре в нужном направлении им потребовалось бы добираться до места встречи шесть дней.

Очевидно, Хубилай и его командующие собирались завершить завоевание и продвинуть войска далеко в глубь страны еще до того, как в августе начнется сезон тайфунов. Но любой опытный моряк в глубине души знает, что составлять планы в расчете на фиксированный график операций – просто безумие. Хубилай, верховный главнокомандующий, многое знал о военных действиях на широких открытых пространствах и чувствовал себя в своей стихии, скача через внутреннее море, как называли китайцы степи и пустыни Средней Азии. Но он едва ли когда-нибудь хотя бы мельком видел настоящее море, не говоря уже о том, чтобы плавать по нему и видеть, к чему может привести тайфун. Ослепленный отчаянием и изолированный властью, он шел на страшный риск, и рядом с ним не было никого, кто сказал бы ему правду.

Были и те, кто предчувствовал грядущую беду. Когда юаньские чиновники проведали о том, что японский император молил богов спасти страну в обмен на собственную жизнь, они доложили о предзнаменованиях: ожидающие переправы монголы «увидели, как на поверхности воды появился огромный змей, и вода запахла серой». Но в присутствии Хубилая все держали язык за зубами.

С самого начала все пошло не так, как должно. Корейский флот, как и планировалось, достиг Ики в конце мая и ждал… ждал… ждал… Собранный в Гуаньчжоу южный флот не смог даже выйти вовремя – заболел командующий, и его пришлось заменить. Продовольствие портилось от жары. Распространялись эпидемии. Даже когда флот наконец вышел в море, противные ветры загнали многие корабли в порты вдоль побережья.

В конце концов 10 июня командующий корейским флотом сам оккупировал Ики, а затем, прождав еще две недели, пересек небольшой пролив и высадил десант в Мунакате, непосредственно к северу от построенной японцами стены – только для того, чтобы быть отброшенным на остров посреди залива. Таким образом, у него более чем хватало возможностей провести разведку в Хакате и подтвердить наверняка полученные им из других источников донесения об оборонительной стене; в конце концов, она стояла там уже пять лет. Тогда он должен был понять, как трудно будет пробиться с берега в глубь страны, и увидеть решение: стена прикрывала берег, но не горы с обоих концов. Чингис в 1213 году переправлялся через горы, когда взял ущелье, ведущее к Пекину, а эти горы были ничто в сравнении с теми. Монголы просто пробились бы в обход стены и захватили бы ее с тыла. Единственная трудность состояла в том, что их будет отлично видно, и им окажут сильное сопротивление. Им требовалось больше войск. Но корейский флот не мог самостоятельно справиться с этой задачей.

Тем временем южный флот, теперь уже на месяц отстав от графика, направился прямиком к Японии, не заходя на Ики и к месту встречи в море, а вместо этого двигаясь к небольшому острову Такасима в заливе Имари, в 100 км к западу от Хакаты на другой стороне полуострова. Здесь он собирался перегруппироваться, пополнить припасы и начать собственно вторжение. Такасима сыграет в этой истории важную роль, поэтому позвольте мне познакомить вас с ней.

Такасима, Остров Воздушных змеев – красивый остров, теплый, плодородный, славящийся своими иглобрюхами-фугу – деликатесом, который надо очень тщательно готовить, так как отдельные его части смертельно ядовиты. Хотя большая часть неровного побережья встречает подплывающих к острову лишь крутыми склонами да каменистым дном, на нем есть небольшой порт, где морское дно, илистое и неглубокое, пригодно для удержания каменно-деревянных монгольских якорей с их гранитными поперечинами и деревянными лапами. На Такасиме обитало несколько тысяч жителей, мирных крестьян и рыбаков, совершенно не способных оказать сопротивление монгольскому вторжению. Через несколько дней их всех вырезали, вплоть до (так говорится в рассказе) последней семьи, укрытие которой выдали петухи. Уцелела лишь одна старуха, которая дожила до освобождения острова и рассказала эту повесть. Даже сегодня, заверили меня, жители Такасимы не держат петухов.

План этот был неудачным. Такасима лежит всего в километре от берега, но побережье здесь состоит из отвесных скал и подпирается поросшими лесом горами, идеально подходящими для партизанской войны. Помимо залива Хаката, мест для десантирования мало, и к каждому месту без укреплений живо прибывала японская кавалерия, окружая высадившихся воинов и вынуждая корабли уходить обратно в море. Им удалось лишь устроить несколько бесполезных лагерей на примыкающих к побережью островах. Японцы также переносили бой на воду, подгребая по ночам на юрких маленьких яликах, чтобы перерубать якорные канаты, украдкой пробираться на борт, резать глотки и поджигать корабли. Верно, на более крупных кораблях осадные аркбаллисты играли роль артиллерии, выпуская массивные стрелы, способные расщепить японский ялик. Но натяжные требушеты, которые на берегу могли оказаться действенными против сухопутных сил, были бесполезны, когда пытались поразить движущиеся мишени с движущихся палуб. Полководцы Хубилая ругались между собой на трех языках, а большая часть их солдат, китайцы и корейцы, не горела желанием сражаться за своих новых монгольских хозяев. А у японцев, на стороне которых было объединенное командование и не один год подготовки на родной территории, имелись укрепленные позиции, откуда они могли отражать нападения и производить контратаки.

С монгольской точки зрения, японцы были повсюду в огромном числе, вполне способные защитить двадцатикилометровую стену и места, не прикрытые ею, галопом несущиеся туда, где возникала угроза десанта. Один юаньский источник позже утверждал, будто их было 102 000. Но катастрофическое поражение документировали монгольские и китайские чиновники, а они имели все причины преувеличивать силы противника, дабы оправдать неудачу. Кроме того, как всем известно, численность войск всегда завышается, иногда в десятки раз. Один придворный в XII веке поручил своему слуге подсчитать армию, численность которой оценивалась в 10 000 копий, и обнаружил, что истинное число солдат равняется 1080.[71]71
  Уильям Уэйн Фаррис, «Небесные воины: эволюция японского милитаризма, 500-1300 гг.». Процитировано в книге Томаса Д. Конлана (перевод и комментарии) «Мало нуждаясь в божественном вмешательстве: свитки монгольского вторжения в Японию» [William Wayne Farris, Heavenly Warriors: The Evolution of Japan's Military, 500-1300, quoted in Thomas D. Conlan (trans. and interpretive essay), In Little Need of Diinne Intervention: Scrolls of the Mongol Invasions of Japan]. (Прим. авт.)


[Закрыть] В данном случае оценки историков основаны на служебных донесениях и других документах, которые сохранились в немалом количестве. Результаты двух таких экспертиз частично совпадают, давая минимальную численность в 2300 и 3600, а максимальную – 5700 и 6000.

Что ж, эти цифры основаны на уцелевших письменных источниках; многие другие, скорее всего, до нас не дошли, и эти цифры должны быть слишком занижены. С населения где-то около 5 миллионов японские командующие наверняка могли набрать воинов в той же пропорции, что и испанцы в 1588 году или их тогдашние враги, монголы и китайцы – а это предполагает наличие сил порядка 20 000, давая одного защитника на метр стены.

В любом случае этих сил хватало для сдерживания монголов, китайцев и корейцев, огромное численное превосходство которых сводилось на нет трудностью проведения десантной операции в такой дали от родных мест и их безнадежной распыленностью.

Почти два месяца, с 23 июня по 14 августа, обе стороны схлестывались почти без всякого результата. Стена так и не прошла испытания боем. Одного ее вида хватило, чтобы заставить корейский флот отчалить прочь, а объединенные силы так и не получили возможности подступиться к ней.

* * *

Среди тех, кто рвался в бой, был и Такэдзаки Суэнага, история которого продолжается в «Свитках монгольского вторжения». Суэнага прибывает верхом, при всех регалиях, когда воины занимают позиции за стеной (она появляется на одной из иллюстраций и во многом выглядит такой же, как ее реставрированные участки в наши дни). Все враги в море. Он отчаивается добраться до них: «Я не могу сражаться с ними без корабля!» Гота Горо, его командир, отвечает: «Если у тебя нет корабля, ничего не поделаешь».

Однако другой гокэнин из провинции Хидзэн – «Я забыл, как его зовут» – предлагает: «Давайте найдем хороший корабль среди поврежденных судов в порту и прогоним пиратов!» «Совершенно верно, – отвечает Суэнага. – Эти воины были пехотой, и их лодки должны быть мореходными. Я хочу зарубить хоть одного врага!»

Суэнага и двое его спутников ищут лодку. Им не везет. Когда они уже готовы расстаться с надеждой, им попадается японская боевая лодка. Эти суденышки не производят особого впечатления: около 8 метров длиной, с низкими бортами, способные нести не более десяти-одиннадцати человек, половина из которых гребцы. Они удобны для применения в заливе, но беспомощны в открытом море. Гота Горо узнает лодку, принадлежащую Адати Ясумори, старшему чиновнику, и отправляет Суэнагу и его друзей гонцами. Они подымаются на борт курьерского ялика и гребут к судну покрупнее. Стоя на колеблющемся носу, Суэнага кричит, что у него есть приказ подняться на борт ближайшего судна и идти в бой, а затем, не дожидаясь разрешения, запрыгивает на борт.

Капитан Котабэ возмущен: «Это судно, вызванное Адати! На борту у него могут быть только его воины! Вон с этого судна!» «Я хочу помочь моему господину в этом важном деле, – возражает Суэнага. – И раз я поднялся на это судно, то не собираюсь сходить и дожидаться другого, которое может никогда и не прибыть». Однако он не производит впечатления на капитана: «С вашей стороны крайне возмутительно не покидать судна, когда приказано сойти».

Суэнага с сожалением слезает обратно на ялик и вместе со своими спутниками гребет, направляясь в открытое море. Подходит еще одна военная лодка, принадлежащая чиновнику по имени Такамаса. Суэнага подводит свой ялик борт к борту, хотя усилия заставляют его снять шлем, который теряется в этом хаосе. На сей раз Суэнага не желает рисковать и прибегает к бесстыдной лжи: «Я выполняю тайный приказ. Пустите меня на лодку». С лодки Такамасы раздаются крики: «Нет у тебя никакого приказа! Вон отсюда! Для вас тут нет места!» Но Суэнага предельно бесстыден. Теперь он пробует другой заход. «Поскольку я воин изрядного роста, – хвалится он, – разрешите мне одному пересесть на вашу лодку».

Этот прием срабатывает. «Мы идем в бой, – раздраженно отвечают ему. – Зачем тебе поднимать такой шум для Такамасы? Залезай!»

Он залезает, хватая в качестве самодельного шлема наголенники одного из своих спутников. С ялика внизу громко жалуются, но Суэнага игнорирует крики. «Путь лука и стрелы – делать то, что достойно награды, – говорит он в комментарии. – Я отправился схватиться с врагом, не сопровождаемый ни одним воином».

Он начинает предлагать советы самому Такамасе: «Враги не сдадутся, пока мы не возьмем их на абордаж. Нам придется пустить в ход абордажные крючья. Как только мы сцепимся с ними, колите их там, где у них сочленения в доспехах».

Но экипаж Такамасы не вооружен надлежащим образом. Равно как, если подумать, и Суэнага. Он замечает одного самурая, который только что снял шлем – красивый, с заплетенными желто-белыми шнурами, украшенными маленькими цветками сакуры. «Дай мне свой шлем», – довольно резко говорит Суэнага. «Сожалею, – отвечает тот. – У меня жена и дети. Что с ними станет, если меня убьют из-за тебя?» – «Дай мне его!» – «Сожалею, нет. Этот шлем могут надевать только я или мой господин».

Суэнага смиряется, очень неблагосклонно, и готовится к бою, мастеря шлем из наголенников и выбрасывая некоторые из своих стрел для облегчения груза.

Теперь рассказ продолжают картинки. Каким-то образом Суэнага и его пятеро спутников нашли еще один плоскодонный ялик, похожий на малую шаланду, и напали на монгольский корабль, одно из малых судов всего 10 метров длиной с экипажем из семи монголов и пары китайских офицеров – едва ли судно такого рода, какое способно пересечь сто километров открытого моря. Суэнага первым попадает на борт, и вот он уже на носу. Один офицер лежит с перерезанным горлом, а наш герой занят перерезанием горла другому, схватив его за косу, пока его спутники штурмуют корму. Вскоре судно принадлежит им, так как последующая иллюстрация показывает Суэнагу с двумя головами в руках.

Вот действие, которое он желает зафиксировать. Каким-то образом он возвращается на берег с головами-трофеями и докладывает о своих действиях командиру Гота Горо, чье неодобрение самовольства Суэнаги пересиливается восхищением: «Не имея собственной лодки, ты неоднократно лгал, чтобы вступить в бой. Ты действительно самый плохой, какой только есть на свете!»

* * *

15 августа к делу подключилась природа, в распоряжении которой на этот раз было кое-что изрядно сильнее «противного ветра» 1274 года. В наше время, когда тропические циклоны – ураганы в Атлантике, тайфуны на Тихом океане – получают названия и отслеживаются со спутников, их разрушительная мощь стала обычной темой программ новостей. Но увидеть отснятый сюжет по телевизору – совсем не то, что ощутить эту силу на себе.

Невозможно сказать, был ли данный конкретный тайфун всего лишь первой степени по шкале Саффира-Симпсона («74–95 м/с – 119–153 км/ч. Повреждения ограничиваются сорванной листвой, вывесками, лодками с якорей и передвижными домиками») или супер-тайфуном пятой степени («ветер свыше 150 м/с – 249 км/ч. Полностью срывает крыши… катастрофические повреждения от огромных волн»). Для моряков на малых судах разница невелика.

Джозеф Конрад, в юности побывавший матросом в Китае, пережил один из таких штормов, и невозможно лучше передать, на что это похоже, чем описано у него в «Тайфуне». Здесь шторм настигает пароход «Нянь-Шань», которым управляют невозмутимый капитан Мак-Вир и старший помощник, юный Джакс:

Затрепетала слабая молния; казалось, она вспыхнула в глубине пещеры, в темном тайнике моря, где вместо пола громоздились пенящиеся гребни. На один зловещий, ускользающий миг она осветила рваную массу низко нависших облаков, очертания накренившегося судна, черные фигуры людей, застигнутых на мостике; они стояли с вытянутыми шеями, словно приготовлялись боднуть и в этот момент окаменели. Затем спустилась трепещущая тьма, и наконец-то пришло настоящее.

Это было нечто грозное и стремительное, как внезапно разбившийся сосуд гнева. Казалось, все взрывалось вокруг судна, потрясая его до основания, заливая волнами, словно на воздух взлетела гигантская дамба. В одну секунду люди потеряли друг друга. Такова разъединяющая сила ветра: он изолирует человека. Землетрясение, оползень, лавина настигают человека случайно – как бы бесстрастно. А яростный шторм атакует его, как личного врага, старается скрутить его члены, обрушивается на его мозг, хочет вырвать у него душу.

Джакс был оторван от своего капитана… Дождь лил на него потоками, обрушивался на него, топил… Он ловил ртом воздух, и вода, которую он глотал, была то пресной, то соленой. Большей частью он оставался с закрытыми глазами, словно боялся потерять зрение в этой сумятице стихий… Он грохнулся на спину, потом почувствовал, как волна подхватила его и понесла вверх. Первой его мыслью было – все Китайское море обрушилось на мостик. Затем, рассуждая более здраво, он вывел заключение, что очутился за бортом. И пока волна трепала его, крутила и швыряла, он мысленно повторял: «Боже мой, боже мой, боже мой, боже мой!»…

Движения судна были нелепы. Накренялось оно с какой-то устрашающей беспомощностью: ныряя, оно словно летело в пустоту, а затем всякий раз наталкивалось на стену. Стремительно ложась на бок, оно снова выпрямлялось под таким невероятным ударом, что Джакс чувствовал, как оно начинает вертеться, точно человек, оглушенный дубинкой и теряющий сознание. Ветер выл и неистовствовал во тьме, и казалось – весь мир превратился в черную пропасть. Бывали минуты, когда струя воздуха, словно всасываемая тоннелем, ударяла о судно с такой силой, что оно как будто поднималось над водой и висело в воздухе, трепеща всем корпусом. Затем снова начинало метаться, брошенное в кипящий котел…

Море под тяжелым натиском ветра вздымалось и обдавало нос и корму «Нянь-Шаня» снежными брызгами пены, растекающейся в темноте по обеим сторонам судна. И на этом ослепительном покрове, растянутом под черными облаками и испускающем синеватый блеск, капитан Мак-Вир замечал изредка несколько крохотных пятнышек, черных, как эбеновое дерево, – верхушки люков и лебедок, подножие мачты, стену рубки. Вот все, что он мог видеть на своем корабле. Средняя же часть, скрытая мостиком, на котором находились он сам и его помощник, закрытая рулевая рубка, где стоял рулевой, охваченный страхом, как бы его вместе со всей постройкой не снесло за борт, – средняя часть походила на полузатопленную скалу на берегу. Она походила на скалу, упавшую в кипящую воду, которая заливала ее, бурлила и с нее низвергалась, – на скалу во время прибоя, за которую цепляются потерпевшие крушение люди; только эта скала поднималась, погружалась, раскачивалась без отдыха и срока, словно, чудесным образом оторвавшись от берега, шествовала, переваливаясь, по поверхности моря.

Сокрушающий шторм с бессмысленной яростью разрушителя ограбил «Нянь-Шань»: трисели были сорваны с линьков, накрепко привязанный тент тоже сорван, брезент разорвался, поручни согнулись, мостик смело и снесло две шлюпки. Никто не видел и не слышал, как они исчезли, – словно растаяли под ударами и натиском волн.[72]72
  Отрывки приведены по изданию: Джозеф Конрад. Тайфун, М.: Правда, 1989. Пер. А. Кривцова. (Прим. пер.)


[Закрыть]

А теперь представьте себе, что такое обрушивается на деревянные корабли, и не только на боевые, которые построены с расчетом выдерживать шторма, а на 3000 или более пришедших с юга небольших судов, рассчитанных на 20–30 бойцов. Корейские моряки знали, что грядет. Их адмирал приказал своему флоту отойти подальше в море, чтобы их не разбило о скалы. Все, кто мог, поднялись на борт, не желая застрять на берегу. Многие еще забирались на суда или пробивались через мели, когда разразился шторм. Примерно 15 000 северного войска и 50 000 южан утонули в море, в то время как сотни других погибли от рук японцев или разбились насмерть, когда волны швырнули прямо на скалы их оставшиеся близ берега небольшие суда.

Это была катастрофа, равной которой по масштабам потерь за один день никогда не было ни до, ни после, ни на море, ни на суше, пока в 1945 году атомная бомба не уничтожила Хиросиму, одним ударом убив 75 000 человек.

Неудивительно, что японцы вскоре увидели в этом действие богов и с той поры восприняли мысль о божественной защите. И двор, и военные власти усердно молились о недопущении чужеземцев. Храмы и святилища процветали. Даже Суэнага, чей наступательный порыв был столь очевиден, приписывал свой успех «человека лука и стрелы» богам. Правда, молитвами оборона отнюдь не ограничивалась, так как стену сохранили и постоянно держали на ней войска последующие 30 лет, в результате чего некоторые ее части в весьма неплохом состоянии дотянули до наших дней. Но мысль о божественном вмешательстве укоренилась в японской культуре. Мало кто сомневался в этом выводе: Японию спас тайфун, уготованный богами.

Однако появляется все больше свидетельств, что дело обстояло не так, и в действительности спасение Японии было предоставлено самим японцам. Это проглядывает уже в истории Суэнаги. Посмотрите на его боевой дух: он храбр, горит желанием пойти на риск, но хорошо владеет собой. Хотя он воплощает собой идеального японского воина, он все же один из многих. Есть необычайное чувство общей цели, и оно действует. Он на победившей стороне. Наличествует обычный хаос войны, нет никакой общей стратегии, но некоординированных действий отдельных личностей оказывается достаточно для сдерживания врага и перенесения боевых действий на неприятельские корабли, стоящие в заливе далеко от берега. Важно отметить, что о тайфуне здесь вообще нет никаких упоминаний – в «Свитках монгольского вторжения» успех приписан японским воинам. Суэнага проявляет уважение к богам молитвами, но ни в письменном отчете, ни на картинках нет никакого намека на то, что Небо действительно вмешивается во время или после боя.

Текст и картинки совместно показывают, что, как выражается Конлан, «идея о „божественном ветре“ представляла собой скорее проекцию средневекового образа мыслей, делавшего упор на потусторонней причине, чем язвительный комментарий к неумелости японских защитников родины, как обычно полагают». И делает вывод: «Воины Японии были вполне способны сражаться с монголами до прекращения боевых действий ввиду взаимного истощения сил». Говоря словами из названия книги Конлана, Суэнага и его боевые товарищи мало нуждались в божественном вмешательстве.

Поддержка этого мнения приходит и со стороны морских археологов, когда те пытаются ответить на вопрос, что же произошло с армадой. Китайские хроники, понятное дело, не очень распространяются на эту тему. Флагман с адмиралом Фань Вэнь-ху и полководцем Чжан Си на борту был разбит о скалы Такасимы. Эта пара собрала других уцелевших, которые рыскали по домам и фермам истребленных местных жителей в поисках еды, и отремонтировали одно из потерпевших крушение судов, на котором адмирал и добрался до дому. Остальных вырезали японцы, и примерно 1500 угодили в рабство. Лишь троим позволили вернуться, чтобы поведать Хубилаю о судьбе его великой армады и всепобеждающей армии. Что же касается остального флота, то он, казалось, исчез из истории и сгинул в морской пучине.

Но не совсем. В 1930-х годах рассказ о победе над монголами стал частью японского националистического возрождения; именно в те годы начались реставрационные работы на стене вокруг залива Хаката. А после войны археолог Токийского университета Торао Модзай начал гадать, куда подевался флот Хубилая. Рыбаки нашли в заливе несколько якорных лап и больших каменных крестовин, служивших якорям грузилом и разворачивающим их в нужном направлении – но они могли попасть туда с бессчетного числа кораблей, затонувших там за века. В 1980 году он решил сосредоточиться на Такасиме, где устроил себе базу южный флот и где он, возможно, пытался обрести стоянку, будучи потрепан тайфуном. Рыбаки показали Модзаю несколько загадочных кусочков керамики, найденных ими за много лет.