Текст книги "Святотатство"

Автор книги: Джон Мэддокс Робертс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

Если в разгаре дня вам требуется отыскать какого-либо видного римского гражданина, идти к нему домой – пустая трата времени. Лучше всего отправиться на Форум и слоняться там, пока не столкнешься с тем, кто тебе нужен. Именно так я нашел Милона. Он стоял возле храма Кастора и Поллукса, в окружении каких-то людей разбойничьего вида, одетых в темные туники. Лишь один Милон дал себе труд облачиться в тогу. Заметив меня, он широко улыбнулся, обнажив ровные белоснежные зубы.

Мы дружим уже несколько лет, хотя почти все знатные римские граждане убеждены, что подобная дружба не делает мне чести. Милон – главарь самой могущественной банды в Риме, и только Клодий может с ним соперничать. Друг мой еще молод, высок ростом и на редкость красив. В юности он был гребцом на галерах и до сих пор не уступит в силе профессиональному борцу или гладиатору. По обыкновению, мы обнялись, и Милон пригласил меня в свой дом, где мы могли поговорить вдали от посторонних ушей.

Маленькая крепость, которую Милон называл домом, занимала целый квартал в районе трущоб. Слугами у Милона были опытные бойцы, в большинстве своем отставные легионеры или бывшие гладиаторы. Мы уселись за стол в невероятных размеров триклинии, и один из слуг принес чаши с разбавленным водой вином. Милон не любил околичностей, поэтому я сразу задал вопрос, давно не дававший мне покоя:

– Милон, почему Клодий до сих пор не покинул Рим?

– Признаюсь, меня это обстоятельство тоже беспокоит, – откликнулся Милон. – Как и то, что Цезарь проявляет необъяснимую привязанность к нашему городу и не спешит в Испанию, откуда сможет привезти горы всякого добра.

– Гай Юлий не имеет большого политического веса, – заметил я.

– Пока нет. Тем не менее с ним нужно держаться настороже. И Клодий является его союзником.

Я вспомнил странную сцену, свидетелем которой стал нынешним утром.

– Ты полагаешь, они действуют заодно?

– Я точно знаю, что Клодий и шагу не сделает без разрешения Цезаря.

Я замер, не донеся до губ кубок с вином.

– Для меня это совершенная новость. Я вижу, в мое отсутствие правила игры существенно изменились.

– О принципиальных изменениях говорить не приходится, однако количество участников заметно сократилось. Прежде на улицах Рима орудовало несколько банд. Теперь осталось только две: моя и Клодия. Прежде великое множество военных и законников, искушенных в политике, соперничали за власть в Риме и его провинциях. Ныне большинство из них оставило политическую арену – добровольно либо вынужденно. И Лукулл, и Гортал, и прочие сейчас предпочитают оставаться в стороне от схватки.

– Гортал, как и мой отец, служит цензором, – вставил я.

– Должность почетная, но не слишком важная. Так что, Деций Цецилий, сейчас на арене всего три бойца – Помпей, Красс и Цицерон. Полагаю, в самом скором времени к ним присоединится Цезарь. Посмотрим, что он будет собой представлять, вернувшись из Испании.

– Я всецело доверяю твоей интуиции, – заметил я. – Значит, ныне Клодий стал союзником Цезаря и находится у него в подчинении. Целер сообщил мне, что ты теперь тесно связан с Цицероном.

– Нас не назовешь друзьями, но я нужен Цицерону. Государственные мужи, желающие руководить жизнью всей империи, вынуждены часто покидать Рим. Им не обойтись без помощников, способных в их отсутствие держать город в руках, а наша государственная система не предполагает подобной должности.

Я всегда восхищался осведомленностью Милона. Подобно тому, как заботливый земледелец следит за каждым побегом на виноградной лозе, мой друг не упускал из виду ни единого вновь возникшего политического ответвления. Он знал, какой побег способен принести щедрые плоды, а какой необходимо обрезать. Государственные традиции и конституционные прецеденты, определяющие политические взгляды большинства ортодоксальных римлян, не ограничивали его мышления.

– Значит, Цицерон пользуется теперь серьезным влиянием и в сенате, и среди народа? – спросил я.

– Я бы назвал его положение довольно шатким, – покачал головой Милон. – Разумеется, у него есть приверженцы. Однако, казнив участников заговора Катилины без предварительного судебного процесса, он поступил опрометчиво, и теперь у него есть уязвимое место, по которому его враги в любой момент могут нанести удар. К тому же он незнатного происхождения, и это многих заставляет относиться к нему настороженно. Благородные римляне никак не могут смириться с мыслью о том, что человек из низов способен достигнуть политических вершин. Есть и такие, кому мозолит глаза новый дом Цицерона на Палатине. Завистники пустили по городу слух, будто этот дом построен на государственные деньги.

– И как, по-твоему, будут развиваться события? – поинтересовался я.

– Волны, поднятые заговором Катилины, очень скоро улягутся. Ничто не устаревает быстрее, чем вчерашний скандал. К тому же Катилина никогда не пользовался серьезной поддержкой среди влиятельных людей в Риме. Теперь, когда вернулся Помпей, всеобщее внимание будет привлечено именно к нему. Цицерон поступил разумно, решив оказать ему поддержку.

– Цицерон? – удивленно переспросил я. – Но он всегда принадлежал к партии противников Помпея.

– Цицерон достаточно умен, чтобы смириться с неизбежным. Воины Помпея должны получить заслуженную награду. Представляешь, когда Помпей добьется наконец разрешения на триумфальные почести и въедет в город, он, Красс и Цезарь впервые соберутся в Риме одновременно.

– По-твоему, это не случайно?

Я знал, Милон не из тех, кто позволяет себе пустые замечания.

– По городу ходит любопытный слух. Вероятно, это всего лишь сплетня, тем не менее она заслуживает внимания. Так вот, поговаривают, покинуть город Цезарю не позволяют огромные долги. Некоторые из его кредиторов занимают весьма высокое положение.

– Но какой смысл удерживать его в Риме? – пожал плечами я. – Отправившись в Испанию, он сможет награбить немало добра и расплатиться с долгами.

– Да, если его не убьют. Цезарь известен своим безрассудством. Помнишь пиратов?

То была громкая история. Будучи квестором, Цезарь был захвачен в плен пиратами, которые требовали за него выкуп. При этом он вел себя до крайности надменно и требовал, чтобы размер выкупа соответствовал его высокому положению. Захвативших его пиратов он осыпал упреками и бранью, обещая, что после освобождения вернется во главе флотилии и повесит их всех на мачтах. Ярость пленника, по всей видимости, сильно забавляла пиратов, тем не менее они обращались с ним более или менее почтительно. После того как выкуп был получен, Цезаря отправили в ближайший римский порт. Он незамедлительно собрал флотилию, вернулся и распял всех пиратов на мачтах, то есть в точности выполнил свое обещание. Подобного рода истории очень по душе римлянам, и некоторое время Цезарь был настоящей знаменитостью.

– Значит, кредиторы Цезаря хотят твердых гарантий? – уточнил я. – Но что он может сделать? Он выбросил на ветер столько денег, что теперь даже тога, которую он носит, вряд ли принадлежит ему. Конечно, должность верховного понтифика, которую он занимает, весьма почетна, но она не из тех, где можно сорвать куш.

– По городу ходит еще одна сплетня, – сообщил Милон. – Поговаривают, нашелся человек, готовый поручиться за Цезаря перед кредиторами. Или предоставить огромный заем, который позволит ему расплатиться с прежними долгами.

Ситуация начала проясняться.

– И этого человека зовут Красс, – проронил я.

– Не трудно догадаться, – усмехнулся Милон. – У кого еще в Риме есть такие деньги?

– Красс не из тех, кто любит заниматься благотворительностью. Цена, которую он потребует, будет очень высокой. Но чем Гай Юлий Цезарь может быть полезен Марку Лицинию Крассу?

– Я отдал бы многое, чтобы узнать это, – заявил Милон.

3

Дом Мамерция Эмилия Капитона располагался в престижном квартале на холме Авентин, откуда открывался восхитительный вид на Большой цирк. Когда я поднимался на холм, в нос мне ударил запах ладана, долетевший из находившегося неподалеку храма Цереры. Глянув вниз, в долину, я невольно остановил взгляд на великолепном новом доме Лукулла. В прошлый раз, когда я поднимался на Авентин, дом еще стоял в лесах, но в городе уже никто не сомневался, что он станет одним из самых прекрасных и величественных зданий Рима. Построить столь грандиозный дом Лукуллу позволила щедрая военная добыча, захваченная в Понте и Азии. Он не был так богат, как Красс, но в отличие от последнего, стремившегося использовать деньги для приумножения своего состояния, Лукулл потакал своей страсти к роскоши.

Гости уже собрались в триклинии, и, войдя, я сразу возлег на трапезное ложе. Гермес снял с меня сандалии и, готовый к услугам, замер около моего ложа. Я приказал ему не раскрывать рта и внимательно наблюдать за тем, что происходит вокруг. Как ни странно, он повиновался.

Согласно обычаю Капитон пригласил на обед весьма разношерстное общество. Впрочем, количество выдающихся граждан было несколько чрезмерным, и это давало основания предположить, что в следующем году он намерен осуществить свои политические амбиции. Самое почетное место занимал Марк Пупий Пизон Фруги Калпурниан, избранный в этом году одним из консулов. Как и его коллега Мессала Нигер, он был всего лишь политическим временщиком, не имеющим особого влияния. Подобно многим напыщенным ничтожествам, он требовал, чтобы его величали всеми полученными при рождении именами, не удовлетворяясь каким-нибудь одним из них. Люди, уверенные в собственном величии, предпочитают, чтобы их называли одним-единственным именем, так как не сомневаются, что спутать их с кем-либо невозможно. Так, у нас есть Александр, Марий, Сулла, Помпей, Красс, и, не будем забывать, Цезарь. Остерегайтесь людей, которые носят одно имя.

На хозяйском ложе возлежал также понтифик Квинт Лутатий Катул. Катул по праву считался одним из величайших граждан современности, но звезда его, подобно звездам Гортала и Лукулла, начала клониться к закату, ибо ныне власть прибирали к рукам честолюбивые военачальники. Между Катулом и Пизоном возлежал сам хозяин, Капитон.

Напротив меня расположился Луций Афраний, которого, как и Капитона, можно было отнести к разряду людей, которые, несмотря на знатное происхождение, остаются в политике незначительными игроками. Несколько лет назад, впрочем, он занимал должность претора. Кем были соседи Афрания справа и слева, ныне ускользнуло из моей памяти, следовательно, они не представляли для меня интереса. Моими соседями по трапезному ложу, напротив, оказались весьма любопытные личности. Справа от меня, рядом с головным ложем, возлежал поэт Катулл, который, в отличие от великого Катула, писал свое имя с двумя «л». Последние несколько лет он шатался по домам состоятельных римлян, напрашиваясь на званые обеды, а в свободное время писал стихи. Знатоки литературы уверяли, что стихи эти вовсе не дурны. В большинстве своем сочинения Катулла были посвящены некоей загадочной и чрезвычайно жестокосердной особе по имени Лесбия. Согласно общему мнению под этим именем скрывалась Клодия, известная не только своей жестокостью, но и любовью к поэзии. Катулл жил в доме Целера, но я отнюдь не был уверен, что между ним и Клодией существовала любовная связь. Будь это так, он бы вряд ли остался в живых.

Моим соседом слева, к немалому моему удивлению, оказался не кто иной, как юный Аппий Клавдий Нерон.

– Сегодня мы встретились с тобой уже дважды, молодой Нерон, – заметил я. – Если верить во всю эту восточную астрологическую чепуху, можно предположить, что наши звезды приблизились друг к другу.

– Звезды тут совершенно ни при чем, Деций, – ответил Капитон. – Я пригласил Клодия, но он, узнав, что на обеде будешь ты, прислал вместо себя юного Аппия Клавдия.

Все собравшиеся громко расхохотались, а лицо Нерона стало таким же багровым, как лицо Суллы. В Риме считается весьма остроумным потешаться над робкими юнцами, слабоумными и увечными. В сердце моем шевельнулась жалость к молодому человеку.

– Никто не хотел оскорбить тебя, Нерон, – изрек я. – Все мы не властны сами выбирать себе родственников. Среди моих немало таких, с кем я предпочел бы не иметь ничего общего.

– Ты имеешь в виду Непоса? – вставил Афраний.

Мой двоюродный брат Метелл Непос, в отличие от прочих представителей нашего семейства, был ярым сторонником Помпея. В позапрошлом году Непос был избран трибуном, но стяжал на этом поприще лишь печальную славу. При поддержке Цезаря он пытался вернуть Помпея из Азии, дабы тот вступил в борьбу с Катилиной, и даже настаивал на заочном избрании Помпея консулом. Сенат решительно воспротивился подобному намерению, и в результате Непос лишился своей должности. Он бежал из Рима к Помпею, преследуемый целой когортой патрициев. Что касается Цезаря, который в любых обстоятельствах умел выходить сухим из воды, он помирился с сенатом и сохранил за собой должность претора.

Обведя глазами возлежавших за столом, я отметил про себя, что среди них, как это ни удивительно, нет друзей Цезаря, который славился умением находить себе друзей и сторонников повсюду. Катул ненавидел его, так как Цезарь в свое время попытался отнять у него государственные субсидии на восстановление храма Юпитера Капитолийского и передать эти деньги Помпею. Катулл-поэт наверняка подозревал, что Цезарь был одним из любовников Клодии. Среди знатных римлянок почти не осталось таких, кого Цезарь не удостоил бы своим «особым» вниманием. Афраний принадлежал к партии аристократов, следовательно, являлся политическим противником Цезаря. То же самое можно было сказать и про Пизона. Да, весьма странно оказаться на обеде, где нет ни единого сторонника Цезаря, вертелось у меня в голове. Но скорее всего, так вышло без всякого умысла со стороны хозяина.

После того как подали первую перемену, разговор обратился к вопросу, который в ту пору занимал в Риме все умы: грядущему триумфу Помпея. На следующий день этот вопрос вновь должен был обсуждаться на собрании сената.

– Это первое собрание сената, в котором ты примешь участие, верно, Деций? – спросил Капитон.

– Верно, – кивнул я.

– Какую же тему ты избрал для своей первой речи? – осведомился понтифик Катул.

Согласно обычаю новоиспеченный сенатор, прежде чем занять свое место в курии, должен был произнести речь. Некоторым удавалось произвести настоящий фурор, хотя в большинстве своем подобные речи звучали как жалкий лепет.

– Мне категорически приказано воздержаться от речей до тех пор, пока я не сумею завоевать почет и уважение в должности сенатора, – ответил я. – Боюсь только, если я буду хранить молчание, этого не произойдет никогда.

– И все же тот, кто хранит молчание, всегда останется в выигрыше, – усмехнулся Капитон. – Когда я произнес свою первую речь, консулами были Декула и Доллабелла. Помню как сейчас, я возносил хвалы реформам Суллы, который отнял суды у всадников и вернул их сенату. Казалось бы, тема самая что ни на есть безопасная, Сулла ведь был в это время диктатором. Но когда я вышел из курии, меня окружила целая шайка разгневанных всадников. Я бежал от них по улицам Рима, как заяц от своры собак, до тех пор, пока не ворвался в свой дом и не запер ворота на все запоры. Да только это мне не помогло, потому что мерзавцы подпалили мой дом. Я перелез через заднюю стену, удрал в Капую и отсиживался там до тех пор, пока буря не улеглась.

Трудно было представить, что Капитон рассказывает о себе. Впрочем, эти события происходили задолго до того, как он превратился в бочонок с салом.

– Да, в те времена жить было куда интереснее, чем сейчас, – ностальгически протянул великий Катул.

За этой фразой последовало несколько рассказов о политических убийствах, изгнаниях и опалах давно минувших дней. Вино лилось рекой и развязывало языки.

– Скажи, консул, какая участь ожидает Антония Гибриду? – вопросил Афраний.

Гибрида был проконсулом в Македонии, где претерпел несколько сокрушительных поражений.

– После того как он вернется в Рим, я буду настаивать на возбуждении судебного дела, – ответил Калпурниан.

– Как ни странно, дрессированные трибуны Помпея не заявляют во всеуслышанье, что войска Гибриды необходимо передать их патрону, – заметил Катул.

– Просто момент для этого неподходящий, – вставил я. – Помпей предпочитает принимать войска в тот момент, когда все решающие битвы выиграны и исход войны очевиден. Только тогда он потребует, чтобы командование было передано ему. Именно так он поступил в Испании, Азии и Африке. В ситуации, когда армия Рима терпит поражение за поражением, он предпочитает держаться в стороне.

– А я считаю Помпея великим человеком! – заявил Катулл-поэт.

– Поэты всегда попадают под обаяние авантюристов, изображающих из себя богов, – процедил Афраний. – При этом даже самые прославленные полководцы остаются всего лишь людьми. Что касается Помпея, я знал и куда более достойных римских мужей, чем он.

– Думаю, Муция придерживается иного мнения, – бросил Капитон.

Теперь настал черед Катулла залиться багровым румянцем. То был весьма откровенный намек на его увлечение Клодией. Все в городе знали, что Помпей развелся со своей женой Муцией из-за того, что она была любовницей Цезаря. Впрочем, это обстоятельство не помешало Помпею и Цезарю оставаться союзниками. Такие мелочи, как супружеская измена, представляются ничтожными, когда речь идет о большой политике.

– Полагаю, все вы просто завидуете славе Помпея, – не без язвительности изрек поэт.

– Заслужена слава Помпея или нет, его триумф наверняка станет зрелищем, которого Рим еще не видел, – произнес Калпурниан. – Мне довелось посетить его лагерь, и я видел там около сотни громадных слонов, на удивление смирных и послушных. Представьте, погонщики заставляют их проделывать самые удивительные трюки. Можно не сомневаться, подобная процессия вызовет в городе изумление. Что до военных трофеев, то их столько, что охраняет их целый легион.

Последняя фраза привлекла мое внимание.

– Я думал, вернувшись в Италию, Помпей распустил свое войско, – заметил я.

– Помпей ходатайствовал оставить ему войско до триумфа, – пояснил Калпурниан. – Если сенат даст разрешение, солдаты Помпея в течение нескольких дней будут праздновать триумф своего военачальника.

– Я слышал, сразу три триумфа будут праздноваться одновременно, – подал голос юный Нерон. – Разгром пиратов, победоносное завершение войны в Африке и победа в Азии.

Вошедший в зал раб прошептал что-то на ухо Капитону, и наш хозяин встал со своего ложа.

– Я должен выйти в атрий и поговорить с посетителем, – обратился он к нам. – Прошу вас, продолжайте без меня. Через несколько минут я вернусь.

Он вышел, а рабы подали нам блюда со сладким печеньем.

– Понтифик, – уважительно произнес юный Нерон, – сегодня все только и говорят о ритуале в честь Доброй Богини, который будет справляться нынешней ночью. Признаюсь откровенно, я немного сбит с толку. Прежде всего, кто такая Добрая Богиня?

«Неужели все действительно только и говорят об этом несчастном обряде?» – подумал я. Наверняка под «всеми» мальчишка имел в виду Клодия.

Все повернулись к Катулу, дабы услышать его ответ.

– Ты задал нелегкий вопрос, – вздохнул тот. – Предполагается, что мы, понтифики, должны знать все о римских религиозных обрядах, но Добрая Богиня остается загадкой даже для нас. Некоторые отождествляют ее с древней богиней Церерой, которую греки называли Деметрой. Другие считают, культ этой богини пришел к нам из Азии.

– Но мы, римляне, никогда не поддерживаем чужеземных культов, – возразил Афраний.

– Я же сказал, вопрос нелегкий, – продолжал Катул. – Коллегия понтификов всегда относилась к этому ритуалу с предубеждением. Но так как мужчинам запрещено о нем расспрашивать, а женщины обязаны хранить молчание, мы не знаем даже, пришел ли он из других стран или зародился здесь в древние времена.

В разгаре этой ученой беседы Гермес наклонился, чтобы наполнить мой кубок. При этом он успел прошептать мне на ухо:

– Не ешь печенье.

Я имел немалый опыт по части конспирации, поэтому, получив предостережение, даже бровью не повел.

– А где в этом году состоится ритуал? – спросил один из гостей, возлежавших рядом с Афранием.

– В доме Цезаря, – ответил я. – Нынешним утром он сам сообщил мне об этом.

Тут мне на ум пришло одно соображение:

– Мне всегда казалось, этот ритуал должна совершать супруга консула или супруга верховного претора. Разве это не так?

– Тут все очень запутанно, – пожал плечами Калпурниан. – Дело в том, что я вдовец, а мой коллега Мессала Нигер только что развелся со своей супругой. В прошлом году Цезарь был претором, а ныне, будучи верховным понтификом, добровольно предложил для совершения ритуала свою резиденцию. Все это связано с изрядными неудобствами, ведь из дома необходимо удалить всех, кто мужского пола, включая рабов и животных.

– Приходится убирать даже картины, статуи и мозаики, изображающие особей мужского пола, – добавил Катул-понтифик.

– Кстати, а на ком сейчас женат Цезарь? – поинтересовался я. – Если мне не изменяет память, Корнелия умерла несколько лет назад.

– Сейчас его супруга – Помпея, – ответил Афраний. – По слухам, он с ней не очень счастлив.

– Скорее она не очень счастлива с ним, – усмехнулся Катулл-поэт.

– Помпея? – переспросил я. – Насколько я понимаю, она приходится Помпею дочерью?

Из дальних комнат до нас долетели голоса, возбужденно о чем-то спорившие. В больших домах подобное случается нередко.

Калпурниан покачал головой:

– Нет, она приходится дочерью Квинту Помпею Руфу, чей отец был консулом при Сулле в тот самый год, когда Сулла привел свою армию в Рим и отправил в ссылку всю семью Мариев. Ее мать – дайте припомнить – да, ее мать тоже звали Корнелия, и она была дочерью Суллы.

Приходится только удивляться, что, несмотря на бесконечную череду заключаемых по политическим соображениям браков и разводов и архаичный, унаследованный от наших незамысловатых предков обычай давать имена, мы, римляне, до сих пор ухитряемся следить за родословными не только собственной семьи, но и всех прочих знатных семейств. Старые занудные педанты вроде Калпурниана считают осведомленность в подобных вещах предметом своей особой гордости. Кстати, и они нередко ошибаются, но всегда говорят с таким уверенным видом, словно являются непревзойденными знатоками по части генеалогии.

Пронзительный крик, долетевший из передней части дома, привлек всеобщее внимание. Мы оставили свои ложа и повскакивали на ноги. Ясно было, что это не обычная домашняя перепалка. Все бросились на крик, а я, чуть отстав, схватил Гермеса за плечо.

– Что там не так с печеньем? – шепотом спросил я.

– Оно отравлено, – так же шепотом ответил Гермес.

– Глупости. У Мамерция Капитона нет никаких причин меня убивать.

– Он тут ни при чем, – ответил Гермес. – Убить тебя хотел тот маленький патрицианский паршивец, что лежал рядом с тобой. Он стал расспрашивать старого понтифика про всю эту канитель, связанную с Доброй Богиней, а когда ты повернулся к старику, быстренько побрызгал ядом на печенье, лежавшее перед тобой.

Гермес наклонился, схватил печенье с тарелки Нерона и отправил его себе в рот.

– Гермес!

– Свою-то жратву он не брызгал ядом. А я проголодался, стоя здесь и любуясь, как ты и твои друзья набиваете животы.

Я взял салфетку, осторожно, стараясь не прикасаться к печенью голыми руками, завернул его в салфетку и спрятал сверток под тунику.

– Идем, – повернулся я к Гермесу. – Посмотрим, что там произошло.

Все мои сотрапезники, вместе с перепуганными рабами, уже собрались в атрии. На полу, выложенном разноцветными плитками, лежало грузное тело. То был Мамерций Эмилий Капитон, мертвый, как Гектор. Аппий Клавдий Нерон замер над трупом, лицо его было белым словно мел, а глаза едва не выскакивали из орбит. Все прочие, видевшие убитого патриция далеко не первый раз в жизни, казались куда более спокойными. Мысленно я умилился чувствительности юного Нерона, особенно трогательной, если учесть, что несколько минут назад он пытался убить меня.

– Что случилось? – спросил я, хотя в этом не было никакой необходимости.

– Как ты, наверное, уже догадался, наш хозяин не сможет составить нам компанию за послеобеденной чашей вина, – процедил Катул. – Разговор с посетителем, оторвавшим его от обеда, оказался последним в его жизни.

– У него были враги? – спросил один из гостей, тот, что возлежал за столом Афрания.

– По крайней мере один был точно, – пожал плечами Катул. – Что за праздный вопрос! Какой влиятельный римлянин испытывает недостаток во врагах?

– Как все это скучно, – вздохнул Катулл-поэт. – В поэмах и драмах убийства всегда изображаются такими ужасными, что кровь стынет в жилах. А здесь все произошло так безвкусно.

Калпурниан повернулся к дворецкому Капитона:

– Позови моих рабов.

– Сейчас позову, консул.

Дворецкий поспешно вышел. Я огляделся по сторонам в поисках того раба, который вызвал Капитона из-за стола. В просторном атрии собралось множество народа, однако я нашел его взглядом и сделал ему знак подойти.

– Что за посетитель пожелал увидеть твоего господина? – спросил я.

– Я знаю лишь, что на нем был темный плащ. Голову он прикрывал полой плаща, так что я не разглядел его лица. Говорил он приглушенным голосом.

– Все это не показалось тебе странным?

– Не мое дело судить о тех, кто приходит к хозяину. Он сказал, что хозяин его ждет.

– В последнее время к господину часто приходили подобные посетители?

– Не знаю. Я и этого-то увидел случайно, потому что нынешним вечером работал в атрии. Привратник знает о посетителях больше моего.

В атрий вошла свита консула. Согласно обычаю все гости должны были отсылать своих рабов, за исключением личного слуги, в дальние помещения дома. Калпурниана сопровождало не менее дюжины рабов, и все они старательно делали вид, что в ожидании своего господина не брали в рот ни капли вина. Калпурниан подозвал к себе мальчика, на котором был костюм посыльного – особая шляпа, туника и пояс, к которому тонкими цепями были прикреплены стиль и табличка для письма. Мальчик держал табличку перед консулом, пока тот писал что-то на ее вощеной поверхности.

– Отнеси это в дом городского претора Вокония Назона, – распорядился Калпурниан, закончив писать. – Сейчас он вряд ли дома. Но ты непременно дождись его и убедись, что он прочел мое послание. Ждать ответа не нужно. Я поговорю с ним завтра в курии.

Посыльный убежал прочь, а консул обратился к нам:

– Полагаю, городской претор назначит особого уполномоченного для проведения расследования.

Я вновь обратился к стоявшему рядом рабу Капитона:

– Ты или кто другой присутствовал при разговоре хозяина с этим человеком?

– Хозяин приказал мне выйти вон. Приказал, чтобы никто не входил в атрий, так как ему нужно поговорить с этим человеком наедине.

В этот момент в атрий ворвался посыльный.

– Привратник мертв, – выдохнул он и тут же умчался выполнять поручение.

– Значит, свидетелей практически не осталось, – пробормотал я.

– Госпожа сейчас в Писенуме, в загородном доме, – сообщил дворецкий. – Я пошлю гонца, чтобы известить ее о случившемся, и начну приготовления к похоронам.

Со всех концов дома уже доносились рыдания и горестные стоны. В подобных случаях рабы выражают свое горе с явной чрезмерностью.

– Есть у него сыновья? – осведомился Катул.

– Нет. Только две дочери, обе замужем. К ним я тоже пошлю гонцов.

– Нам больше здесь нечего делать, – изрек Калпурниан. – Желаю вам всем спокойного вечера.

Мои недавние сотрапезники послали за своими рабами. Подобное поведение может показаться легкомысленным, но вспомните, что в те времена в Риме не было еще должностных лиц, в обязанности которых входило бы расследование преступлений. Порой для расследования убийства назначался особый уполномоченный, порой какой-нибудь честолюбивый молодой политик брал на себя труд вникнуть в обстоятельства преступления и предъявить обвинение убийце. Но, как правило, убийцы занимали высокое общественное положение, и, преследуя их, легко было навлечь на себя серьезные неприятности.

Я наблюдал, как Нерон собирает своих рабов. Он привел с собой четверых. Клавдии были одной из самых богатых семей в Риме. Я был значительно старше Нерона годами и выше его по положению, однако я мог позволить себе одного-единственного сопровождающего, Гермеса, да и тот был жалким сопляком. Подозвав к себе упомянутого юнца, я шепнул:

– Следуй за этим маленьким негодяем и узнай, куда он сейчас пойдет. Завтра сообщишь мне.

– Это все? – спросил он, приняв возмущенный вид.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я только что спас тебе жизнь. Неужели подобный поступок не заслуживает награды?

– Это ты утверждаешь, что спас меня. А я пока склоняюсь к мысли, что ты оговорил ни в чем не повинного молодого человека. Иди за ним и не трать время зря. Если выяснится, что ты действительно меня спас, у тебя не будет причин укорять меня в неблагодарности.

По правде говоря, у меня не было ни малейших сомнений в том, что Гермес сказал правду. Нерон был связан с Клодием, а значит, виновен. Но мне не хотелось, чтобы Гермес слишком много о себе воображал. Если такому наглому рабу слишком много позволить, он моментально сядет тебе на голову.

Лужа крови, в которой лежал труп, быстро расползалась, но только с одной стороны. Подойдя с той стороны, где крови было меньше, я нагнулся, чтобы лучше рассмотреть рану. Убийца перерезал Капитону горло, но, насколько я мог разглядеть, рана была на удивление мала и напоминала укол кинжалом. Приглядевшись лучше, я заметил меж бровей убитого темную отметину, словно он получил удар дубиной. Большинство опытных убийц ограничивается одним смертельным ударом, а этот, как видно, был не слишком уверен в своем мастерстве. Когда я отошел от трупа, подошвы моих сандалий, касаясь каменных плит пола, издавали отвратительный хлюпающий звук. Все-таки мне не удалось уберечь подошвы от крови.

– Да, кто никогда не будет коллегой Целера, так это он, – пробормотал я себе под нос.

– О чем ты? – спросил Афраний.

Все прочие уже разошлись, а он задержался, так как распекал своего факельщика, который так напился, что не мог зажечь факел.

– О политике, о чем же еще. Мой родственник Метелл Целер намерен в следующем году стать консулом. А я должен был выяснить, согласен ли Капитон заключить с ним союз, – ответил я, так как не видел больше причин держать все эти обстоятельства в тайне.

Афраний вскинул бровь:

– Союз? Что ж, Капитон вышел из игры. Знаешь, я полагаю, что в триклинии все еще стоит чаша, наполненная вином. Почему бы нам не пройти туда и побеседовать спокойно, пока мой мальчишка не протрезвеет?