Текст книги "Королевский гамбит"

Автор книги: Джон Мэддокс Робертс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

– Хотя уже поздно, – сказал Милон, – мы все же постараемся кое-что выяснить. Для начала давайте посетим театр.

Выйдя с форума, мы оказались на широкой улице, которая привела нас к месту назначения, показавшемуся мне несколько странным, если учесть цель нашего путешествия. Однако моим проводником был Милон, и я не стал ему перечить.

Театр был весьма импозантным каменным сооружением, облицованным мрамором, и имел полукруглую, в греческом стиле, форму. В Риме в те времена еще не было постоянных театров. Их заменяли крайне легко воспламеняющиеся деревянные постройки, в которых в жаркое время иногда заседал Сенат.

Насколько я мог заметить, все гильдии, братства и объединения, связанные с морской торговлей, размещались под трехъярусной колоннадой театра. Трудно было придумать более выгодное использование общественного помещения, разместившего в своих стенах сообщества, каждое из которых платило взносы на содержание здания. Когда мы проходили под сводами театра, я невольно залюбовался вьющейся вокруг здания мозаичной дорожкой, на которой напротив каждой гильдии была выложена картинка, отражающая род ее занятий. Так, скрещенные весла символизировали деятельность гильдии гребцов, амфоры – поставщиков вина, паруса – ремесленников, их производящих, и так далее. На одной из мозаик был изображен плывущий обнаженный мужчина. Я спросил у Милона, что это значило.

– Это ныряльщик, – пояснил тот, – который спасает имущество с затонувших кораблей. Гильдии спасателей здесь придается особая важность. Из-за штормов и кораблекрушений ежегодно тонет много судов, поэтому ныряльщикам и чистильщикам каналов скучать не приходится. Они никогда не остаются без дела. Работа у них опасная, но очень нужная. Поэтому люди этой профессии пользуются большим уважением.

– Еще бы. Могу себе представить.

Хотя Остию отделяло от Рима всего четырнадцать миль, они так разительно отличались друг от друга, словно находились на противоположных берегах моря.

– Куда мы идем? – спросил я.

– Мы уже пришли, – ответил Милон, остановившись на мозаичном изображении трех богинь судьбы – Клото, Лахесис и Атропос.

– Интересно, что бы это значило? Уж, наверно, не то, что Остия получает грузы по воле судьбы.

Милон, запрокинув назад голову, затрясся от хохота. Ни разу в жизни я не слыхал, чтобы человек так заливался смехом, если не считать триумвира Марка Антония.

– Нет, здесь находится гильдия торговцев тканей, – наконец исторг из себя Милон.

Когда мы вошли, приказчик, который сидел за столом и перевязывал свернутые свитки, предвкушая грядущую трапезу, посмотрел на нас и сказал:

– Контора закрывается. Пожалуйста, приходите завтра… О, привет, Милон.

– Добрый день, Силий. Мы тебя не задержим. Это Деций Цецилий Метелл из римской Комиссии двадцати шести.

– Добрый день, господин, – поприветствовал тот меня.

В его тоне не было и тени заискивания. Ему прекрасно было известно, что на Остию мои полномочия не распространяются.

– Мы только хотели узнать, здесь ли еще обитает Гасдрубал. Где он теперь ведет свои дела?

– И всего-то? У него теперь другое место. На причале Юноны, между лавкой подержанных амфор и складом канатов.

– Знаю я это место. А занимается он все тем же?

– Ты имеешь в виду…

Силий провел краем ладони по горлу, словно хотел его перерезать. Очевидно, поняв, что означал этот жест, Милон кивнул.

– Да, он до сих пор их посредник в Остии, – добавил хозяин лавки.

– Хорошо, Силий, – сказал Мил он. – Спасибо тебе за помощь. Пошли.

И мы с Милоном покинули здание театра. Я мог бы обратиться с просьбой к квестору, чтобы он помог устроиться мне на ночлег, но мне совершенно не хотелось общаться с незнакомым человеком и к тому же давать ему кучу объяснений относительно целей моего приезда. Поэтому я предпочел спросить у Милона, не знает ли он какого-нибудь пристанища, где нам можно было бы остановиться.

– Есть тут одно такое место, – ответил юноша.

Вскоре мы уже входили во двор большого храма, что меня уже не удивило. В конце концов, если представительства гильдий в этом городе размещались в театре, почему бы гостинице не расположиться в храме? Однако, вместо того чтобы войти внутрь великолепного культового здания с колоннами, мы спустились по ступенькам вниз и тотчас оказались в гигантском подземном склепе, где за длинными столами сидели сотни мужчин и женщин. Никогда прежде я не видел ничего подобного. Рим – город маленьких винных лавок и скромных по размерам таверн. Другое дело Остия. Внутри помещения горело пять или шесть очагов, одновременно служащих как для тепла, так и для освещения. Молоденькие прислужницы сновали между столами с подносами снеди и вина, которое было налито в большие кувшины.

Пока мы пробирались между столов в поисках свободного места, со всех сторон раздавались приветствия в адрес Милона. Обитатели заведения говорили на разных языках, среди которых я различил по меньшей мере дюжину. Представители каждой гильдии сидели за отдельным столом и были облачены в туники и головные уборы особого кроя и расцветки. За одним из них я заметил людей с такими же мускулистыми руками, как у Милона; за другим собрались мужчины с прилизанными волосами и широкими грудными клетками. Я про себя подумал, что они, должно быть, были ныряльщиками.

Наконец мы заняли маленький стол в самом углу комнаты. К тому времени мои глаза уже привыкли к скудному свету, и я смог разглядеть, что зал был высечен из цельной скалы, на которой стоял храм. К тому времени как слуги принесли нам большое плоское блюдо с пышущей паром рыбой, приправленными сыром и луком колбасками, хлебом, фруктами и кувшином вина, я успел задать Милону несколько вопросов относительно скалистой пещеры.

– Говорят, она находится здесь с самого основания города, – сообщил мне Милон. – Образовалась она естественным образом и первоначально использовалась в качестве склада. Потом ее расширили. Как-то раз жрецу во сне явился бог. – Он вздернул большой палец вверх, туда, где находился храм. – Это был Меркурий. Так вот он якобы повелел, чтобы в подполье открыли большую винную лавку.

– Говоришь, Меркурий? Что ж, разумно. Только бог барыша мог внушить своему жрецу мысль основать деловое предприятие под зданием храма. Верно, они и жилье сдают в аренду?

– За храмом у них есть недурные комнаты. Если ты не слишком разборчив в этих вопросах.

– Что ж, это весьма удобно.

Надо сказать, что для такого заведения, как эта таверна, вино оказалось совсем неплохим, а ее обитатели весьма интересными и разнообразными. Здешние моряки и барочники являли собой такую крепко сплоченную команду, какой я никогда не встречал в других местах. Несмотря на то что они были шумными и энергия била в них через край, никто из них не затеял ни единой драки. Это обстоятельство меня так удивило, что я даже не удержался, чтобы не спросить о нем у Милона. В ответ тот указал подбородком в сторону громадного бритоголового мужчины, сидевшего в углу на табурете, прислонив к стене дубинку из оливы.

– Порядок здесь поддерживают профессионалы. Помнится, мне самому тут довелось подвизаться вышибалой. Это было в межсезонье, когда для гребцов нет работы.

Последующие несколько минут мы предавались еде. После того как мы изрядно насытились, слуга отнес пустое блюдо и вместо него поставил чашу с фигами и орехами. Мы принялись их жевать, запивая вином. Милон принялся расспрашивать меня.

– Может, я сую нос не в свои дела, господин, – вдруг произнес Милон, – но мне кажется, что человеку твоего ранга не пристало посещать какого-то пиратского посредника.

– Да, – согласился я, – это не входит в мои повседневные обязанности.

– А этот человек, Клавдий, – продолжал Милон, – почему он пытался заставить тебя прекратить расследование?

– А что, собственно говоря, тебя интересует? – в свою очередь спросил его я. – Почему ты спрашиваешь?

Глаза у него расширились, как будто мои слова его незаслуженно оскорбили.

– Как почему? Да потому, что я такой же гражданин, как твой приятель Клавдий. И меня так же заботит судьба моего государства.

Он довольно долго сохранял на лице гримасу обиженной невинности, после чего вдруг прыснул со смеху, который был столь заразительным, что я невольно присоединился к нему. Несмотря на дерзость его поведения, Милон обладал такой легкой и располагающей манерой общения, что я не заметил, как стал рассказывать ему всю историю целиком. Разумеется, некоторые эпизоды мне пришлось из нее выпустить, например небезызвестную встречу с Клавдией и Хрисис. Я не видел никакой необходимости ее обнародовать, какой бы загадочной она ни казалась даже мне.

Посвятив Милона в курс дела, я, как ни странно, ощутил огромное облегчение. Ни одному из людей моего социального положения я довериться не мог. А большинство тех, кто на общественной лестнице стоял выше меня, проявлял к моему расследованию какой-то нездоровый интерес, словно в нем крылась тайна, которую мне было не дозволено знать. Поведав Милону обо всех моих несчастьях и сомнениях, я как будто очистил атмосферу от дурманящих ум фантазий. Мой молодой собеседник, ко всему прочему, оказался хорошим слушателем. Во время всего рассказа он был предельно внимателен и перебивал меня вопросами только тогда, когда хотел кое-что уточнить относительно политического положения таких публичных деятелей, как Цезарь, Клавдий, Гортал и даже Цицерон.

– Так, – произнес он, когда я завершил свое повествование. – И на этом история об украденном амулете завершилась?

Я снова поразился тому, как быстро он схватывал суть дела.

– Нет, она еще не закончилась. Потому что амулет своего рода ключ, который может отпереть эту шкатулку с тайнами.

– Тебе следует вести себя поосторожнее с такими шкатулками. Вспомни Пандору. Или товарищей Улисса с мешком ветров.

– Как же, прекрасно помню. Мне не нужно лишний раз напоминать о грозящей опасности. Однако, немного приоткрыв крышку тайника, я не намерен останавливаться, не добравшись до его дна.

Довольный удачно найденной метафорой, я отхлебнул очередной глоток вина – чудесного дара бога Меркурия, когда меня внезапно пронзила одна мысль:

– Интересно, в самом ли деле в статую Лукулла несколько дней назад попала молния? Не мог бы ты это как-нибудь выяснить?

– Да как же это могло случиться? – удивился Милон. – Такой статуи никогда в помине не было. Помнится, несколько лет назад этот город решили удостоить чести, установив в нем бронзовое изваяние Лукулла. Но никто так и не выделил на него средств. Поэтому дальше возведения мраморного пьедестала на причале Юноны дело не дошло.

– Ну конечно. Как же я об этом сразу не догадался! Из этого следует, что Клавдий сам сочиняет знамения.

– К подобным средствам всегда прибегали политики в борьбе за власть, – задумчиво произнес Милон. – Достаточно всего лишь распространить фальшивые слухи об ужасных знамениях, касающихся твоего соперника. Никто не станет разбираться, правда это или нет.

Я в некотором недоумении пожал плечами.

– Значит, это еще один род лжи, порочащей их деятельность, и без того отягощенную ею.

– Странно, – продолжал размышлять Милон, – что даже после восстания Сертория они не собираются порывать с пиратами. Морские разбойники обожают щекотать нервы и хлестать римлян по щекам. Помню, в прошлом году, когда они проходили мимо наших берегов, их паруса было видно с причалов. Причем плыли они так беззаботно, точно им нечего было опасаться. А наш доблестный флот стоял в порту, ничего не предпринимая.

– Какой позор! – возмутился я. – Я бы не удивился, если бы узнал, что кое-кто дает взятки, чтобы наш флот бездействовал, позволяя пиратам свободно орудовать в окрестностях Рима.

Зачерпнув горсть орехов, Милон отправил их в рот, после чего запил вином.

– Сомневаюсь. Дело в том, что эти пираты не слишком трепещут перед римским флотом даже в его полном составе. Поэтому не вижу никакого смысла платить за то, чтобы от него отделаться.

– Ты прав. А не собираются ли они нанять пиратов, чтобы использовать в качестве дополнительного флота? Такие случаи неоднократно имели место в прежние войны.

В глубине моего сознания – там, где обычно гнездились мои худшие подозрения, – уже начала обретать очертания новая мысль.

– Нет, – пробормотал я, – даже они до этого не опустятся.

Глаза Милона загорелись неподдельным любопытством.

– Ты, кажется, уже убедился, что существует не так уж много вещей, до которых они не дерзнут опуститься. Тогда что же тебя в их поведении удивляет? Вернее сказать, почему ты что-то в их поведении считаешь невероятным?

– Нет, я даже говорить об этом не хочу. Оставим эту тему до тех пор, пока у меня не будет доказательств.

– Как скажешь. Может, пойдем присмотрим комнату для ночлега?

– Да, пожалуй, пора идти.

Только поднявшись на ноги, я ощутил всю глубину своей усталости. Наконец-то подошел к завершению невероятно долгий и исполненный множества событий день, начавшийся с тяжкого пробуждения в наркотическом дурмане в любовном гнездышке Клавдии. В этот день произошло убийство Павла, я получил практический урок удушения у Асклепиода, потом столкнулся на улице с Клавдием и его головорезами, после этого приплыл по реке в Остию и, совершив небольшую прогулку по городу, закончил знакомство с ним в подземной таверне. Самое время было подумать об отдыхе. Выбравшись на свежий воздух, мы с Милоном отыскали жреца, который показал нам комнату, и я, даже не став ее разглядывать, просто рухнул без сил в кровать и тотчас забылся сном.

ГЛАВА 8

Пробудившись наутро, я чувствовал себя несравненно лучше. Сквозь застекленную дверь сочились первые солнечные лучи – предвестники рассвета. За нею явственно вырисовывались очертания мужчины, стоявшего, облокотившись на балюстраду. Вскочив с койки, я отыскал таз с водой и щедро из него плеснул себе в лицо. Когда я вышел на галерею, Милон обернулся ко мне и сказал:

– Ты встал как нельзя вовремя, господин. Розовоперстая Аврора как раз покидает свою постель, в которой она нежилась со своим мужем Тифоном, или как там его зовут.

– А ты ранняя пташка, как я погляжу, – ответил я.

Мы стояли на галерее четвертого этажа, которая тянулась вдоль фасада здания. Как ни странно, у меня совершенно не отразилось в памяти, как мы прошлой ночью поднимались по лестнице. С нашего места открывался великолепный обзор окрестностей. За крышей храма виднелась гавань, располагавшаяся всего в нескольких сотнях шагов от нас. Набирающий силу свет выявлял в ней множество новых очертаний, а свежий ветер доносил до нас дыхание моря. Городские рынки, словно приступая к очередному подношению богам, посылали в небо свой привычный гул. От большого храма Вулкана вздымалась струя дыма: очевидно, совершалось утреннее жертвоприношение. Пора было начинать очередной долгий день, исполняя свой долг перед Сенатом и народом Рима.

– Пошли, – обратился ко мне Милон.

Мы спустились по шатким ступенькам и направились к причалу Юноны. По дороге мы остановились только раз, чтобы побриться у уличного цирюльника. Моего спутника то и дело кто-то окликал, чтобы поприветствовать, и я в недоумении задавал себе вопрос, что заставило его оставить город, в котором он обрел столь широкую известность. Должно быть, Остия для него стала слишком мала, решил про себя я.

Нужную нам лавку мы отыскали без труда. Она располагалась, как нам и сказали, между судовым помещением и заведением торговца подержанными амфорами, от которых, кстати говоря, невообразимо несло вонью прокисшего вина. Внутри лавки Гасдрубала запах был довольно приятный, хотя и несколько странный. Я определил, что его источали ткани, выкрашенные пурпурной краской. Она была особо популярна на Востоке, а в Риме использовалась главным образом для окрашивания широкой каймы на сенаторских туниках и узкой – на туниках всадников. Наряд, целиком окрашенный в пурпурный цвет, подобный тому, какие носили этрусские правители, разрешалось надевать только в честь празднования Триумфа полководца-победителя. Не то чтобы это было непременным условием украшения одеяния в такие дни, но на Италийском полуострове было множество старых служителей культа, которые выдвигали особые требования к облачению, и Гасдрубал, по всей вероятности, строил свое дело преимущественно на том, чтобы обеспечить их потребности.

Гасдрубал стоял напротив своей лавки, поправляя некоторые из самых дорогих тканей, чтобы показать их в наиболее выгодном свете. Увидев нас, он улыбнулся, но когда в одном из нас узнал Милона, улыбка его заметно померкла. Это был долговязый, мрачный на вид мужчина с черной заостренной бородой. На голове у него был колпак – такие обычно носят представители его народа.

– Добро пожаловать, мой старый друг Тит Анний Милон. А также ты, господин…

Он вопросительно замолчал.

– Я Деций Цецилий Метелл из Комиссии двадцати шести, а также Комиссии трех римского района Субуры. – Надеясь, что длинным перечислением своих должностей впечатлил его, я продолжал: – Я расследую безвременную смерть твоего бывшего коллеги, Парамеда из Антиохии.

– О да, как же. Я слышал, что он умер. – Гасдрубал сделал несколько сложных движений руками, не иначе как призванных умиротворить духов смерти или какого-то злого восточного бога. – Мы были с ним коротко знакомы. Чисто деловые отношения. Тем не менее я искренне скорблю о его кончине.

– Дело в том, что его кончина не была ни случайна, ни добровольна. Именно этим и объясняется необходимость моего расследования.

– Я целиком к твоим услугам.

Приложив руку к груди, Гасдрубал отвесил мне низкий поклон.

– Отлично. Сенат и народ Рима будут тебе за это весьма признательны. – В выражении любезности я не уступал самым медоточивым восточным купцам. – Какого рода дела связывали вас и Парамеда с пиратами?

– Обычно это касалось переговоров о выкупе. Случалось, что пираты захватывали корабль или нападали на поместье, в котором жила какая-нибудь важная персона – богатый купец или даже, – он позволил себе тихонько хихикнуть, – простите меня, римский магистрат. Если родственники такой персоны, его гильдия или сообщество находятся в районе Рима или Остии, то один из нас должен был взять на себя переговоры о передаче выкупа. Многие мореходные гильдии в Остии, например, содержат специальную казну для выкупа их членов, захваченных пиратами. В большинстве случаев его сумма зависит от того, кто захвачен в залог: купец-хозяин, или кормчий, или еще кто. В случае с богатой или важной персоной она определяется путем договора между заинтересованными сторонами.

– Ясно. Тебе или Парамеду случалось вести переговоры между пиратами и гражданами Рима по каким-нибудь крупным или особенным сделкам?

– Особенным? – с недоумением переспросил он. – Что ты имеешь в виду?

– Ну, скажем, несколько лет назад, во время восстания Сертория в Испании, между ним и правителем Митридатом Понтийским было достигнуто определенное соглашение, при котором пираты выступали в качестве посредников. Кто-нибудь из вас принимал участие в нем?

В знак протеста он широко развел руками. Его беспрестанная жестикуляция начинала действовать мне на нервы. Хорошо, что римляне не сопровождают свою речь подобными телодвижениями.

– Эта сделка находилась далеко за пределами моих полномочий. Мы всего лишь местные посредники и к пиратскому сообществу не принадлежим. Сомневаюсь, чтобы кому-то из нас вообще могли доверить дело подобной важности.

Его слова повергли меня в разочарование.

– А Парамед? – спросил я.

– Тоже маловероятно. Он служил посредником дольше меня. И не только в этих краях, но и в других местах Средиземноморья. – На мгновение он запнулся. – Конечно, если бы римлянин захотел привлечь одну или несколько пиратских флотилий к подобному делу, он мог бы вполне использовать для установления первоначальной связи с ними кого-нибудь из нас.

Это было уже лучше.

– И что же, тебя использовали?

– Лично мне никогда не выпадал подобный жребий. А насчет Парамеда ничего сказать не могу.

– К сожалению, сам он тоже не может за себя ничего сказать. Ты, часом, не слыхал, кто вел переговоры от имени пиратов во время тайного сговора между Серторием и Митридатом?

Это был грубый ход, но я решил, что игра стоит свеч.

– Капитаны пиратов, как правило, люди своенравные. Это большая редкость, когда кому-то из них позволяется выступать в роли посредников в сделке, касающейся объединения флотилий. Для ведения переговоров они обычно нанимают людей образованных, имеющих высокое положение в обществе. Думаю, что в упомянутом вами случае эту роль выполнял молодой Тигран, сын армянского правителя.

Должно быть, весть подействовала на меня так сильно, что это отразилось у меня на лице.

– Господин, что с тобой? – осведомился Гасдрубал.

– Со мной все в порядке. Мне даже лучше, чем ты можешь себе вообразить. Гасдрубал, позволь мне тебя отблагодарить от имени Сената и народа Рима.

Он просиял в ответ:

– Не забудь обо мне, когда станешь претором и тебе понадобится пурпурная кайма на тоге.

– И последний вопрос, если позволишь. Во время восстания рабов Спартак договорился с пиратами, чтобы те переправили его войско из Мессины в какое-то место. Точно не знаю какое. В назначенный день пираты не явились. Кто-то их подкупил.

Очевидно, Гасдрубалу стало не по себе.

– Да, – неуверенно произнес он. – Хотя это на них совсем не похоже. В последний момент отступать от данного слова.

– Нравственная сторона дела меня мало интересует, – сказал я. – Мне хотелось бы знать другое. Вел ли Тигран те переговоры?

Погладив бороду, тот кивнул:

– Да.

Я встал, собираясь уходить.

– Гасдрубал, если мне придется покупать пурпур, я буду приобретать его только у тебя, – на прощание заверил его я.

Провожая нас, купец вновь разразился бурными возгласами, щедро сопровождаемыми жестикуляцией.

– К причалам, – сказал я Милону, когда мы вышли на улицу. – Я должен вернуться в Рим как можно скорее.

– Будет сделано, господин. В такой ранний час нетрудно поймать баржу, идущую вверх по реке. – Он усмехнулся, словно им все уже было устроено. – Ну, что скажешь? Не зря мы с тобой сюда прокатились?

– Не зря, – согласился я. – Кажется, кое-что начинает вырисовываться. Все оказалось даже хуже, чем я предполагал. Они оба в этом замешаны, Милон. Не только Помпей, но и Красс.

На причале Юноны мы и минуты не потратили на то, чтобы договориться о местах на барже, груженной амфорами с сицилийским вином. И это я счел большой удачей, поскольку никакие обстоятельства не заставили бы меня плыть на судне, перевозящем рыбу. Едва мы уселись на носу баржи, как та отчалила, и мы двинулись вверх по реке к ее устью, которое покинули прошлым вечером. Какое-то время Милон свысока поглядывал на гребцов, затем обратил свое внимание на меня.

– Вряд ли мне хотелось бы находиться в твоем окружении, – произнес он. – Человек, наживший себе врагов в лице сразу двух консулов, притягивает молнию, как крыша храма. Почему ты думаешь, что Красс тоже замешан в этом деле?

– Потому что именно Красс в Мессине окружил Спартака. Заключив соглашение со Спартаком, Тигран сразу бросился к Крассу – а что, если тот предложит ему больше?

– Но ведь Помпей тоже сражался против армии рабов, – заметил Милон.

Я покачал головой.

– Это было несколько позже. Когда Спартак находился в Мессине, Помпей только возвращался из Испании. Он участвовал в сражении с отрядом Крикса, когда тот прорвал заслон, которым Красс окружил полуостров. Кроме того, нетрудно догадаться, кто находился в более выгодном положении, чтобы подкупить целую пиратскую флотилию. Красс, как известно, невероятно богат. А Помпей в то время почти все свое состояние промотал, ублажая своих солдат.

– Если так, то, пожалуй, ты прав, – согласился Милон. – Однако восстание рабов случилось в прошлом году. А бунт Сертория – несколько лет назад. Какое отношение и то и другое имеет к тому, что сейчас происходит в Риме?

Я прислонился спиной к тюку мешковины, которым были обернуты большие кувшины с вином.

– Пока не знаю, – признался я. – Хотя у меня есть некоторые подозрения. Идейный вождь пиратов (назовем его Дипломат) в настоящее время находится в Риме. А сейчас, как известно, остается месяц до истечения срока полномочий тех двух консулов, с которыми он прежде имел дело. Бывший пиратский посредник в Риме Парамед несколько дней назад был убит. Это тоже непростое совпадение.

– К тому же Тигран гостит в доме твоего друга Клавдия, – добавил Милон.

Все это, вместе взятое, скорее говорило в пользу заговора, чем против него, что весьма порадовало моего спутника.

– Но какое отношение к делу имеет убийство Павла? – осведомился он.

– Это как раз мне и предстоит выяснить, – ответил я.

Я с большим неудовольствием вспомнил о паланкине, который обнаружил в кладовой у Клавдии и который видел вскоре после посещения дома Павла.

– Возможно, все дело в том, что он был богат. И не исключено, что даже не уступал в богатстве самому Крассу. Этого вполне достаточно, чтобы возбудить подозрения. Насколько я себе представляю, Парамеда убил Синистр. Того, в свою очередь, убрали, чтобы он не сболтнул чего лишнего.

– Вполне вероятно, что он пытался шантажировать своего нанимателя, – заметил Милон.

– Эта версия мне еще больше нравится. Так или иначе, но он был больше никому не нужен. Теперь мне нужно выяснить, кто выкупил его из школы Статилия и сделал свободным тогда, когда это было запрещено законом. Из всего этого следует, что разрешивший подобную сделку претор тоже был замешан в деле.

Милон хмыкнул:

– Этак ты в него втянешь чуть ли не половину Сената.

– Может, к этому все и идет, – под стать его замечанию парировал я, хотя, если рассудить, мой ответ был шутливым лишь наполовину.

– Остается только похищенный амулет.

– Для меня это самая большая загадка. Пока не найду его, не смогу понять, какое значение играла эта вещица.

На некоторое время мы погрузились в молчание, любуясь рекой. Попутного ветра, придававшего нам скорость, не было. Зато нам приятно ласкали слух ритмичные напевы гребцов, которым вторили мелодичные удары весел и всплески воды.

– Послушай, Милон, – обратился я к своему провожатому. – Как случилось, что крепкий молодой гребец из Остии прибыл в наш город с древним прекрасным именем Анний?

Откинувшись назад, он постучал пальцами по затылку.

– Мой отец, Гай Папий Цельс, имел поместье южнее этих мест. Дела наши шли неважно, и когда мне исполнилось шестнадцать, я сбежал на флот. Мама моя была родом из Рима. Она всегда с восхищением рассказывала мне об этом городе. Говорила, что он большой и богатый, что любой приезжий в нем может стать великим человеком. Поэтому когда в прошлом году я приехал в Рим, то взял себе имя отца моей матери, Тита Анния Луска. Даже живя в Остии, я имел полноправное римское гражданство. И был приписан к городскому округу. Я могу посещать плебейский совет и Собрание центурий. Но больше предпочитаю изучать политическую деятельность на уровне улицы под патронажем Макрона.

– И на уровне Сената под покровительством меня.

Он снова осветил меня лучезарной улыбкой.

– Ты прав. И чем больше я узнаю о политике в верхах, тем больше она напоминает мне уличную.

Обратное путешествие по вполне очевидным причинам заняло у нас больше времени, чем вниз по реке. Из-за недавних дождей уровень воды поднялся, а течение стало более быстрым, чем бывает обычно в это время года. В довершение всего беспрестанно дул встречный ветер. Мы могли бы дойти до Рима пешком по Остийской дороге, потратив на весь путь около четырех часов. Вместо этого мы прибыли в город, когда уже почти стемнело, но зато не стоптали себе ноги.

– Мне нужно нанести несколько визитов, – сказал я Милону, – но уже слишком поздно. Ничего. День и так выдался плодотворный.

Между тем моего спутника не слишком порадовал наш поздний приезд.

– Я рассчитывал вернуться раньше. – Его глаза подозрительно шарили по речным причалам. – А сейчас нам может не поздоровиться. Уже почти темно.

– Что ты имеешь в виду?

– Я говорю о Клавдии. У него было два дня, чтобы залечить свою раненую патрицианскую гордость. Вполне возможно, нам придется с ним встретиться, не добравшись до дома.

Это обстоятельство я совсем упустил из виду. Если он не отказался от намерения помешать мне в расследовании, то он вполне мог поставить своих людей у Остийских ворот или разместить их где-нибудь у причалов. Я был, как прежде, вооружен, а Милон, судя по всему, особенно в том не нуждался. Но нас было только двое, поэтому численно превзойти нас было несложно. Меж тем для таких политических авантюристов, как Клавдий, ничего не стоило содержать свиту из двадцати или тридцати головорезов. В случае надобности он мог с таким же успехом собрать банду из двухсот и более человек. Разумеется, тогда он лишь начинал разворачиваться на этом поприще, и все же я был уверен, что нас разыскивала по меньшей мере дюжина его людей.

– Жаль, что мы не прихватили из Остии плащи с капюшоном, – сказала. – Сейчас бы эта маскировка пришлась нам как нельзя кстати.

– Если достаточно стемнеет, они могут нас не заметить.

Лично я был в том далеко не уверен. Какая разница, насколько темны римские улицы?

– Кое-кто в городе видит в непроглядном мраке не хуже кошки. И доказательство тому – ночной взломщик в моем доме, равно как убийца Синистра и Павла. Все три преступления были совершены в кромешной тьме.

– Может, это было привидение. – Я не совсем понял, шутит Милон или говорит серьезно. – Хотя я ни разу не слышал, чтобы призраки кого-нибудь задушили или что-то украли. Не говоря уже о том, чтобы интересоваться политикой. Нет, здесь орудовал кто-то покрепче.

Сумерки сгустились почти мгновенно, как всегда происходит в конце года. Мы еще не выбрались из порта, как на небе выступили звезды, но луна еще не взошла. Неподалеку от нас ошивались какие-то бродяги. Но разве разберешь, ищут они кого-нибудь или нет? По трапу мы взобрались на пристань и стали пробираться через складские помещения на улицу, настороженно прислушиваясь к каждому шороху вокруг.

– Я провожу тебя до дома, – предложил Милон.

– Спасибо тебе, – поблагодарил его я.

В моем положении глупо было поддаваться голосу гордости, упрямо твердившему мне идти домой одному.

– Если хочешь, можешь остаться на ночлег у меня, – сказал я своему провожатому.

В ответ он лишь молча покачал головой – жест, почти не различимый во мраке, который сгущался с каждым нашим шагом:

– Им нужен ты, а не я. Меня никто не тронет.

Мы двигались на ощупь, как слепцы. Тусклый свет звезд выхватывал из мрака блеклые очертания крупных зданий и слабо поблескивал на мокрой после недавнего дождя мостовой. Когда Милон тронул меня за плечо, от неожиданности я вздрогнул. Слегка подавшись вперед, он тихо шепнул мне на ухо: