Текст книги "Нарский Шакал (Нарский Шакал - 1)"

Автор книги: Джон Марко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 51 страниц) [доступный отрывок для чтения: 19 страниц]

"Но они этого не желают видеть", – с горечью думал он.

Откинувшись на спинку кресла, он наблюдал, как жидкость вливается в его вены. Она была более синей, чем всегда, – почти как индиго или чернила. Вдвое большая доза, чем для обычного лечения, – так сказал Бовейдин. Аркус содрогнулся. Даже ему, императору, с трудом удалось получить такую опасную дозу снадобья. Бьяджио не спускал с него глаз, следил, чтобы с ним ничего не случилось, и не стеснялся в выражении своих чувств. Никто толком не знал, к чему приведет столь большая концентрация, – даже Бовейдин. Но в конце концов зловещая любознательность ученого победила тревоги Бьяджио, и граф неохотно уступил. Аркус был императором, а его слово – законом, какими бы фатальными для него самого ни являлись его эдикты.

Перевернутый сосуд со снадобьем почти опустел – Аркус с усилием расслабился и выдержал все до конца. Процедуры обычно проходили хуже, когда он пребывал в плохом настроении, а сегодня ему необходимо было не заблевать тронный зал, полный гостей. Но он печалился, и потому успокоение к нему не приходило. Наступил тридцатый день зимы. За стенами башни стоял леденящий холод. В последнее время тело его бунтовало и требовало все больше снадобья для подкрепления, чтобы подчиняться воле хозяина. Императора приводила в ярость мысль, что все короли Нара могут увидеть его в подобном состоянии. Но если это снадобье подействует так, как рассчитывал Бовейдин...

Он закрыл глаза, внезапно охваченный лихорадочной надеждой. Хотя бы казаться сильным – большего он не просил. Последние двадцать лет он выдерживал подобные испытания почти ежедневно: прокалывал себе запястье иглой, чтобы напитаться дарящим жизнь зельем. Теперь он уже не мог без него обойтись. Все они не могли. Но он был намного старше остальных членов Железного Круга. Бовейдин определенно выглядел не по годам молодо, а Бьяджио, вероятно, навсегда сохранит свою красоту. Только он – тот, благодаря кому это стало возможно, чья мысль привела к созданию лабораторий, – только он вынужден жить в теле мумии. Это было почти то же тело, что имел он в то время, когда Бовейдин изобрел свое снадобье. Но только почти. Он рассеянно заскрипел зубами. Старыми зубами – они уже не справлялись с сочным мясом, которым он угощал других.

– Время, – пробормотал он, – как я тебя ненавижу!

Аркус поспешно справился с собой. Ему необходимо расслабиться. Молодой принц скоро будет здесь, так что понадобится вся сила ума. Он едва заметно улыбнулся. По крайней мере ум его по-прежнему здоров. Бовейдин уверяет, что способность ясно мыслить никогда его не оставит. Это объяснялось воздействием снадобья на мозг. Оно сохраняет жизнеспособность тканей, даже когда остальное тело медленно ползет к смерти. Здесь-то и коренилась проблема, проклятая тайна этого процесса.

В дальнем конце сумрачной комнаты леди Пеннелопа любовно перебирала струны арфы. Аркус, погруженный в кожаные объятия кресла, предавался упоительным звукам. Это ничуть не походило на пронзительные песни хора. Он их тоже любил, но это было совсем иное. Это опьяняло. Исполнение леди Пеннелопы отличалось от всего, что ему доводилось слышать, и именно она всегда умиротворяла его и помогала выдерживать процедуры. Когда она была рядом, он не нуждался в лекарях. В комнате царил холод, но казалось, для нее это не существенно. Как и он, она окунулась в музыку, ласкала струны своего серебряноголосого инструмента, словно вокруг никого не было. Горел камин, и отсветы огня плясали на ее лице.

Почти каждый вечер все повторялось, они разыгрывали ужасающий ритуал, словно два заслуженных актера. Он тонул в своем тяжелом кресле и закреплял сверкающую иглу у себя на запястье. Сосуд с тем сильнодействующим средством, которое Бовейдин выбрал для него на этот раз, начинал по капле впускать раствор ему в вены. Иногда, прежде чем его окутывал дурман, он вскрикивал от боли. В комнате притушивался свет, в графинчик с водой сыпали лед – и они оставались вдвоем, и она играла ему, стараясь делать процедуру терпимой. Она видела бы его таким, каким не видел больше никто: искореженным болью, жадно хватающим еще немного жизни, которая ему не принадлежала, жизни, на которую он больше не имел прав. Она видела бы, как его прозрачные глаза снова начинают светиться, когда снадобье в очередной раз подхватывает его с края могилы. Но леди Пеннелопа ничего этого видеть не могла – с ней произошла благословенная трагедия.

Леди Пеннелопа была слепа.

Она не могла никому рассказать о тех вещах, которые происходили в комнатах Аркуса, она выполняла роль его тихого, надежного лекарства. И он обожал ее за это. Только она могла сделать жуткий процесс восстания из мертвых терпимым. Ее музыка уносила его туда, где не существовало тошноты, вызванной снадобьями, – туда, где он снова был молодым. Только она обладала удивительным даром находить музыку под стать его настроению. Сегодня она играла одну из его любимых мелодий – темную и печальную. Названия ее он припомнить не мог. Аркус Нарский слушал прекрасную музыку и плакал.

Он понимал, что это – действие зелья, но не мог сдержаться. Воспоминания затопляли его мозг, словно ветер сдувал пыль с картинной галереи его жизни. Его детство в Черном Городе, великие и жестокие военные кампании его юности, товарищи, погибшие и потерянные, – все превращалось в алый безостановочный поток. Блики радужного света вспыхивали под веками, вереница ослепительных красок с лицами, знакомыми и пугающими. В растрескавшемся зеркале памяти он видел отца, Драконодуха, – первого короля Нара, провозгласившего себя императором. Он видел мать, которую ненавидел, с братом, которого он убил, и бесчисленных униженных кузенов, готовых истреблять целые города, лишь бы заручиться его благосклонностью. Видел захваченные в жестоких битвах трофеи: головы на копьях, распятые у городских ворот...

А еще были женщины. В свое время он знал многих – кого-то соблазнял, иных просто укладывал к себе в постель. Хорошенькие создания с хрупкими телами. Принцессы и шлюхи, подарки честолюбивых отцов и наложницы, чьих имен он даже не слышал. Столько накрашенных лиц... Они были его главной слабостью.

Он мысленно проклинал свое бессильное тело. Эти наслаждения стали ему недоступны. Хотя Бовейдин и его помощники отчаянно пытались излечить его импотенцию, у них ничего не получалось. Они растирали в порошок рога огненных ящериц и сыпали лепестки роз в молоко тигриц, надеясь снова сделать его мужчиной, но их тайная наука не могла омолодить его настолько, чтобы он сумел овладеть женщиной. Спустя какое-то время он смирился и привык просто смотреть и восхищаться, не прикасаясь к женскому телу. Он сознавал, как отвратительна его наружность, каким отталкивающим он должен представляться женщинам. Несмотря на снадобья, которые он принимал, чтобы поддерживать в себе жизнь, несмотря на блестящие успехи Бовейдина, он продолжал разлагаться. Зелье чудодейственно замедляло ход времени, но не могло окончательно его остановить. Старые кости болели от каждого ветерка, врывавшегося в его каменную башню, а ссутулившиеся плечи отказывались распрямляться. В юности у него была львиная грива, но десятилетия жизни на снадобьях выбелили волосы, умертвили их, так что теперь они свисали на лоб, словно сухая трава. Руки, способные когда-то ломать шеи, теперь грозили сломаться сами. Хрупкие пальцы стали такими слабыми, что он едва мог выжать сок из фруктов, а ноги до того иссохли, что едва выдерживали его вес.

Казалось, только глаза его не затронуты старением. Они были такими же яркими, как прежде, – горели и искрились, словно воды океана под лучами солнца. Как и у всех, кто пользовался зельем из лабораторий, взгляд Аркуса гипнотизировал. Этого побочного эффекта процедур не мог объяснить даже Бовейдин: он отмечал их всех как нестареющих, обманывающих время наркоманов.

Император тихо вздохнул. Музыка обволакивала его со всех сторон. Изящные пальцы Пеннелопы двигались по струнам быстрее: мелодия заканчивалась. Когда ее концерт завершится, она оставит его, как делает это всегда, отложит свою арфу до завтрашнего представления. В нем начала подниматься настойчивая взволнованность. Сегодня ему мучительно хотелось, чтобы арфистка осталась, чтобы музыка продолжала звучать. В этом непривычном состоянии он почувствовал нечто такое, что испытывал крайне редко: невыразимый страх. В двухстах шагах ниже толпы молодых и прекрасных аристократов пьют его вина и восхищаются его женщинами. Жирные каплуны и слабо прожаренные бифштексы поглощаются в огромных количествах, а хор чарует собравшихся безупречными искусственными голосами. С момента последней коронации прошло шесть лет, но за это время Аркус изменился – он заметно постарел. Если не считать Железного Круга, за эти годы его никто не видел, и его раздражала мысль, что он станет объектом жалости для этого множества гладкокожих юнцов.

Нет, эта мысль внушала ему ужас. Хуже того – сегодня ему предстоит грязное дело. Ему надо каким-то образом убедить принца Ричиуса, что Нар имеет огромное значение и ему стоит прислушаться к словам старого, иссохшего императора. Это будет нелегко. С Дариусом Вентраном было крайне трудно иметь дело. Если его сын унаследовал хотя бы половину его склонности к скептицизму...

Но нет – это маловероятно. Принц слишком молод, чтобы быть таким циничным. И он не станет возражать против той роли, которую отводит ему Нар, поскольку от этого будет зависеть суверенитет Арамура. Конечно, промелькнут недоверчивые взгляды – но в конце концов принц согласится.

Старое сердце Аркуса забилось чуть быстрее. Он гадал, сделал ли Бьяджио то, что ему было сказано. Он надеялся, что сделал, а значит, немного облегчил ему работу. Он ненавидел угрозы – особенно в отношении тех, кого уважал. А этот человек заслуживал уважения. Бьяджио тщательно изучил принца и привез в столицу весьма внушительные сообщения. Если верить графу, принц Ричиус воевал в Люсел-Лоре без шума, но очень добросовестно и выполнял волю империи, невзирая на тяжелейшие условия. Он был дважды ранен, удержал долину Дринг, несмотря на численное превосходство военачальника, и даже отправил отцу несколько писем, в которых умолял того прислать в долину подкрепление. Хотя Бьяджио был уверен, что принц знает об измене отца, не было никаких признаков, что он ее одобряет. Это и явилось решающим фактором. Это убедило Аркуса в том, что его план все-таки можно будет осуществить.

Когда последние капли снадобья попали в его вену, Аркус протянул руку и, не открывая глаз, извлек металлическую иглу из запястья. Это движение сопровождалось привычной вспышкой боли, но он не поморщился. Музыка продолжала звучать не стихая, приближаясь к нежному, прекрасному завершению, – а зелье в его крови совершало свою непостижимую работу. Он ощущал его словно поток кипящей воды, выжигающей глаза и раздирающей плоть. Крошечные невидимые ножи затачивались о его кости, а мозг взрывался привычной мукой возрождения. Когда боль стихла, он снова ощутил себя живым. Открыв глаза, он стал наблюдать, как леди Пеннелопа нежно извлекает из своего инструмента мелодию.

– Прекрасно, – сказал он ей.

Она не подняла глаз, но по чуть заметной улыбке он понял, что она его услышала.

Неожиданный стук в дверь рассеял атмосферу умиротворенности. Аркус выжидательно поднял голову, но арфистка продолжала играть. Дверь бесшумно отворилась, и в комнату шагнул граф Ренато Бьяджио. Он осторожно закрыл за собой дверь.

– Последняя тема, – сказал Аркус. – Подожди, пожалуйста.

Бьяджио ждал. Прошло четыре минуты, прежде чем пьеса завершилась, и все это время граф не шевелился, а дыхание его оставалось спокойным, как воды лагуны. Наконец леди Пеннелопа совлекла руки со струн, встала и склонила голову в сторону Аркуса.

– Спасибо, миледи. – Аркус уже слышал, как его голосу возвращается выразительность. Спасибо Бовейдину, он действительно чувствовал себя бодрее. – Это было чудесно.

Леди Пеннелопа опять ничего не сказала, но на ее щеках появился слабый румянец. Она отвернулась от Аркуса и медленно направилась к двери. Бьяджио поспешил открыть створку, чтобы пропустить ее, но к ней не подошел. Совершенно не обращая внимания на графа, леди Пеннелопа бесшумно исчезла. Как это ни удивительно, но ни ее туфельки, ни даже подол платья не прикоснулись ни к одному из многочисленных предметов обстановки. Бьяджио закрыл дверь. Даже при слабом свете камина Аркус видел тревогу, отражавшуюся на лице графа.

– Ну, – спросил Бьяджио, – оно подействовало? Аркус пошевелил пальцами. Ему казалось, будто они стали крепче.

– Свет. Включи его.

Бьяджио подошел к ближайшему бра и повернул крошечный вентиль, регулирующий подачу керосина к фитилю лампы. Свет разгорелся ярче, и длинная узкая тень Бьяджио поползла вверх по стене. А потом он шагнул ближе, внимательно вглядываясь в Аркуса.

– Вы действительно выглядите лучше, – кивнул он. – А как вы себя чувствуете?

– Достаточно сильным. Ты его привел?

– Здесь ужасно холодно, – промолвил Бьяджио, заламывая руки; нормальному человеку было бы тепло. Граф направился к гигантскому камину и разочарованно вздохнул. – Право, Аркус... И вы еще удивляетесь, почему все время мерзнете!

Возле очага были сложены поленья. Бьяджио взял сразу несколько и бросил их в огонь, оттуда посыпался дождь теплых искр.

– Ну вот, – удовлетворенно произнес он, – так гораздо лучше, правда?

– Несравненно лучше, – согласился Аркус.

Чувствительность к холоду являлась одним из наиболее странных последствий применения снадобий. Пациенты превращались в беззащитные цветочки посреди зимы, готовые увянуть от первого же ветра. Аркус начал растирать кисти рук.

– Ты его привел? – спросил он уже немного строже, чем раньше.

– Он ждет за дверью, но мне хотелось сначала поговорить с вами. Я должен предостеречь вас: он может оказаться не таким, как вы ожидаете.

– Ты уже предостерегал меня раз десять, – проворчал Аркус, с величайшим трудом вставая с кресла.

Бьяджио протянул ему руку, на которую император с благодарностью оперся. Сначала Аркус пошатывался, но по мере того, как разогретая кровь расходилась по всему телу, он быстро креп – и уже через несколько секунд мог стоять самостоятельно. Бьяджио торопливо принялся убирать все, что было связано с процедурой: пустой сосуд, трубку и жуткую серебряную иглу. Все это он запер в огромном дубовом шкафу.

– Выслушайте меня, пожалуйста, – взмолился он. – Я не уверен в надежности вашего плана. Принц другой, более независимый, чем я думал. Сомневаюсь, чтобы он сделал то, что нам нужно.

– Сделает, – ответил Аркус. – У него не будет выбора.

– Но у нас-то выбор есть! Вам следовало бы подумать о Гейлах. У них больше войск, чем в Арамуре, и они были всегда более преданны вам.

– И более честолюбивы, – тут же возразил Аркус. – Честолюбивые люди опасны, друг мой. Мы не можем доверить им это.

– При всем моем уважении я с вами не согласен. Гейлы никогда не осмелятся обратить оружие дролов против нас. Верьте мне, Аркус, в этом я убежден. В Талистане о вас говорят так, словно вы – их Бог. Они преклоняются перед вами, и они сильнее арамурцев хотят отомстить дролам. Уверяю вас, вы делаете ошибку, доверяясь этому человеку!

– Что? Ты говорил мне, что с ним можно будет справиться.

– Я ошибся. Он не такой, каким я увидел его в Арамуре. Он более уверен в себе. Да ведь я даже представил его Никабару, как вы предлагали.

– И?..

– Он и ухом не повел! Он даже имел наглость сказать мне, что не станет разговаривать с епископом! Я оставил его всего на минуту, а когда вернулся, он уже ссорился с Блэквудом Гейлом. Право, Аркус, вам следует изменить свое решение. Пусть дорогу в Люсел-Лор прокладывают Гейлы. Этот мальчишка Вентран не будет вам служить. Он так же упрям, как его отец!

– Это лучше, чем хитрость Гейлов, – упорствовал Аркус. – Нам нужен Арамур, Ренато. Не забывай: это единственная часть империи, которая граничит с землями трийцев.

– Тогда нам следует захватить власть в Арамуре. Отправьте туда легионы или передайте правление Гейлам. Аркус недовольно покачал головой:

– Нет. Я не хочу вести гражданскую войну, пока Лисс по-прежнему представляет для нас угрозу. Ты недооцениваешь этих арамурцев. Они преданны крови Вентранов. Они никогда не допустят, чтобы ими правил род Гейлов, они будут сопротивляться.

– Ну и что? Что они нам? Кучка коневодов!

– У нас нет времени! – угрожающе вскричал Аркус. – Посмотри на меня, Ренато. Я могу умереть раньше, чем мы раскроем тайны Люсел-Лора! – Увидев, как Бьяджио потрясен его взрывом, он смягчился и на секунду прикоснулся к плечу графа. – Дело не только в этом оружии дролов. Мне нужно узнать, какая магия у них есть. Может быть, там найдется нечто такое, чем я мог бы воспользоваться. Но у нас нет времени, чтобы изгонять из Арамура род Вентранов. Мы должны нанести удар незамедлительно, как только покончим с Лиссом.

– Вы рискуете обидеть своего союзника. Барон Гейл проделал долгий путь, чтобы встретиться с вами. Он плохо примет известие о леди Сабрине.

– Ну и пусть обижается, – хмыкнул Аркус. – На этот раз род Гейлов нам не понадобится. В любом случае принц Ричиус ни за что не согласится на новый союз с ними.

– И что вы намерены ему сказать? – с сарказмом спросил Бьяджио. Правду?

Аркус посмотрел на своего советника и голосом, полным смирения перед судьбой, сказал:

– Да. Если он такой сообразительный, как ты говоришь, то он все равно не поверил бы лжи. – Невесело рассмеявшись, он добавил: – И потом, ему достаточно только посмотреть на меня, чтобы понять правду.

Бьяджио пожал плечами:

– Как пожелаете. Если таково ваше решение, я, конечно, буду вас поддерживать. Мне его привести?

– Да, – обронил Аркус, – я готов.

Бьяджио повернулся и тихонько вышел из комнаты. Оставшись наконец один, Аркус направился к окну и отодвинул тяжелую штору, впустив неяркий зимний свет. Вдали светились печи военных лабораторий, их трубы выплевывали рваные языки пламени. На другом берегу реки Киль виден был Храм Мучеников с его высокой металлической колокольней. На улицах, находившихся далеко внизу, дети возились с грязными псами, а нищие пытались наловить на ужин крыс.

Он вздохнул. Где-то за восточной линией горизонта, так далеко, что из черной башни императора его нельзя было разглядеть, лежал манящий Люсел-Лор. Эта магия! Ах, если б только он захватил его с первой попытки!

19

Узкий коридор перед комнатой императора был пуст и слабо освещен рядом масляных ламп. Ричиус в одиночестве дожидался здесь возвращения Бьяджио. Покои оказались очень высоко – так высоко Ричиусу во дворце еще не приходилось подниматься. На этой высоте ветер яростно бился в стены. В коридоре не было окон – только бесконечный серый камень. Пол застлан тонким красным ковром, а на стенах развешаны портреты суровых лиц. На него взирали давно умершие короли и незнакомые герои, мужчины в сверкающих бронзовых шлемах, с острыми, изукрашенными мечами. Все это были выдающиеся люди Нара.

Ричиус рассеянно рассматривал портреты, а мысли его разбегались в тысячу разных направлений. Он даже обрадовался, что ему приходится ждать Бьяджио. У него появилось время подумать, сообразить, почему его вызвал к себе Аркус. Его короткое пребывание во дворце было приятным, Бьяджио относился к нему прямо-таки с материнской заботой. Его прекрасно кормили, поили и спать укладывали. И все это означало одно: императору что-то нужно.

Ричиус беспокойно потер руки. Согревающее действие вина оказалось недолгим, и теперь он только острее ощущал холод. По телу пробежала легкая дрожь. Бьяджио сказал, что императорская башня имеет высоту триста локтей и, судя по тому, как у него покалывало пальцы, это не было преувеличением. Однако он хорошо переносил холод, скорее привычный для него, чем раздражающий. Принцу очень хотелось узнать, что происходит в конце коридора. Бьяджио покинул его уже несколько минут назад, вежливо попросив оставаться на месте, и теперь Ричиус не сомневался, что граф с императором обсуждают его.

Несмотря на завывание ветра за стенами, в коридоре было удивительно тихо. Здесь не слышался шум празднества, продолжавшегося внизу. И ароматы кухни не достигали этих вознесшихся к небу покоев. Более того – здесь вообще не ощущалось запахов, если не считать чистого и прозрачного запаха зимнего воздуха. Он был один – и оставался в одиночестве почти все время отсутствия Бьяджио. Несколько секунд назад мимо него проплыла какая-то женщина. Она шла медленно, мелкими шажками. Казалось, она не заметила его, и лишь когда его приветствие заставило ее вздрогнуть от неожиданности, Ричиус понял, что она слепая. Но и тогда она не произнесла ни слова. Не приняла она и предложенной им помощи. Она проследовала своим путем и улетучилась, словно изящное привидение.

"Очередное сумасшествие Нара", – подумал Ричиус, снова вспомнив эту странную безмолвную женщину. Двигаться по таким лабиринтам без сопровождения было безумием. Она могла упасть с тысячи лестниц, поджечь свои одежды о невидимые факелы, наткнуться на стену после бесчисленных поворотов... Но как уверенно она отняла у него руку, когда он предложил ей помощь! Видимо, она знает эти помещения не хуже самого Аркуса.

Ричиус уже начал сердиться, когда Бьяджио наконец возник из-за поворота, и на лице его была все та же дежурная улыбка.

– Принц Ричиус, – окликнул он его, – вы готовы?

Ричиус сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться.

– Да.

– Бояться нечего, – сказал граф. – Я уже много лет знаком с императором, и каждый, кто встречается с ним впервые, испытывает те же чувства, что вы сейчас. Но потом, поговорив с ним, люди понимают, сколь напрасны были их страхи. Императору просто хочется получше вас узнать. Он так и не познакомился близко с вашим отцом.

При упоминании об отце у Ричиуса замерло сердце. Неужели разговор пойдет об этом?

– Надеюсь, император знает, что я не намерен плохо говорить об отце, осторожно произнес Ричиус. – Мне хотелось бы, чтобы все дурное осталось в прошлом, но...

Бьяджио остановился, и его лицо сразу же стало серьезным.

– Не верьте всему, что вы слышали об императоре, принц Ричиус. Его превратно понимают. Он никогда не потребовал бы, чтоб вы порочили отца, осуждая его.

– Вам не нужно скрывать истину, граф. Я знаю, как император относился к моему отцу. Вы сами говорили о его плохом отношении к королю Вентрану.

– Я не говорил ничего подобного! – возмутился Бьяджио. Действительно, Аркус считал, что ваш отец его предал, но слухи о его ненависти – не более чем преувеличение. Позволю себе заметить, принц Ричиус, что ваш отец был не способен мыслить так же масштабно, как император. Он был не способен охватить грандиозные планы Аркуса в отношении Нара. И это – единственная причина, по которой у них были разногласия.

– Вы знаете, что я с этим не согласен.

Улыбка Бьяджио снова померкла.

– Император надеется, что сможет вас переубедить. Пойдемте, он ждет.

Ричиус прошел с графом до конца коридора, где обнаружилась дубовая дверь с бронзовым дверным молотком в виде дракона, а ударная его часть была зажата в зубах чудовища словно удила. Бьяджио легко ударил молотком и медленно открыл дверь, не дожидаясь ответа. Из двери вырвался теплый оранжевый свет, коридор наполнился уютным запахом горящих поленьев. Бьяджио вошел первым, придержал дверь перед Ричиусом и пригласил его войти. Ричиус с некоторой робостью вступил в покои императора Аркуса.

Комната оказалась совершенно не похожей на другие помещения дворца. А еще она была неимоверно теплой – ее согревал пылающий в камине огонь. Как это ни странно, комната уступала в размерах большинству других – даже тому помещению, что предоставили Ричиусу. Стены ее были обшиты приятно поблескивающим темным деревом. В углу стояла огромная серебряная арфа, подле которой находилась пустая табуретка. Пол и стены изобиловали тем, что можно было назвать только вещами. Бессмысленными, бесконечными вещами. Совершенно не имеющие ценности статуэтки бесцельно простаивали на полках и кипах запыленных книг. Неинтересные картины висели на стенах: скучные, бесталанные пейзажи и портреты безымянных людей. Ваза с окислившимися монетами была забыта у зеркала вместе с парой выщербленных хрустальных бокалов и чашкой с потускневшими красными драгоценными камнями. Коллекция затупленного оружия размещалась у стенок шкафа, а над камином красовался самый крупный череп из когда-либо виденных Ричиусом. В комнате было всего одно окно – крошечное отверстие с мутным стеклом, за которым мерцали огни города. У окна стоял худой серый призрак.

– О Великий, – объявил Бьяджио, – это принц Вентран из Арамура.

Фигура медленно повернулась, остановив на вошедших взгляд лазурных глаз. Слабая улыбка появилась на морщинистом лице. Скромное одеяние из серого шелка, стянутое на талии золотистым поясом, свисало с плеч Аркуса. Император оказался не высоким и не низким, волосы цвета грязного снега беспорядочно падали ему на плечи и были такими же мертвыми и бесцветными, как череп над камином. Две неаккуратные пряди свисали на древнее лицо прямо между глаз, полных совершенно неестественной жизни. Руки у него были большие, пальцы – длинные и тонкие. Казалось, ему очень трудно стоять, и он немного сутулился, несмотря на все усилия держаться прямо. Ричиус сразу же понял, что находится в обществе невероятно старого человека.

Правление Аркуса Нарского продолжалось дольше, чем жизнь обычного человека. Он был Аркусом Почтенным, Аркусом Старейшим. Другого императора Ричиус не знал.

Принц, откашлявшись, шагнул вперед. Затем опустился на колено и склонил голову хорошо отрепетированным движением. Оставалось лишь надеяться, что такое приветствие соответствует требованиям императора.

– Лорд император, – выговорил он, глядя в пол.

– Встань, король Арамура!

Голос у Аркуса оказался неожиданно сильным для столь дряхлого на вид старика. В нем звучала сладость, напоминавшая интонации Бьяджио, и почти бесполая напевность. Ричиус медленно выпрямился. Император улыбался ему.

– Добро пожаловать в Нар, – продолжал Аркус. – Я очень рад наконец тебя приветствовать.

– Спасибо, Ваше Величество.

– Ты хорошо устроился? – спросил Аркус, направляясь к небольшому буфету, которого Ричиус сначала не заметил. В буфете оказалось несколько пыльных графинов с вином и бокалов. Император достал два и протянул один Ричиусу.

– Да, очень хорошо, – ответил Ричиус, принимая бокал. – Граф предоставил мне все необходимое.

– А твои спутники? Они всем довольны?

– Да, Ваше Величество. Очень довольны.

– Хорошо, – заключил Аркус. – Значит, они получат удовольствие от коронации. – Теперь он извлек из буфета особенно маленький графин и вручил его Бьяджио. Он сам держал свой бокал, пока Бьяджио наполнял его. – Я не пожалел для тебя расходов, король Ричиус. Я хочу, чтобы эта коронация стала запоминающейся. Бренди?

– Спасибо, – вежливо ответил Ричиус.

Бьяджио наполнил его бокал. Бренди имело теплый янтарный цвет, и аромат его свидетельствовал о долгой выдержке.

– Мне остаться, о Великий? – спросил Бьяджио, возвращая графин в буфет. – Или вы хотели бы побыть с принцем вдвоем?

– Оставь нас, Ренато, – велел Аркус. – Думаю, мы немного поговорим наедине.

Бьяджио почтительно улыбнулся и вышел из комнаты, закрыв за собой дверь. По телу Ричиуса пробежала дрожь. Он остался вдвоем с императором. Его отец так и не достиг подобного – да и не стремился достичь. Он сразу же вспомнил Джоджастина: как бы старый управляющий им сейчас гордился! В конце концов, он ведь делает это ради Арамура.

Аркус поднял свой бокал.

– За нас, король Ричиус! – провозгласил он. – За дружбу и за союз!

Ричиус чокнулся с императором.

– За нас, Ваше Величество! – Он поднес хрустальный бокал к губам и сделал глоток.

Пригубив бренди, они наблюдали друг за другом.

– Превосходно! – сказал Ричиус. – Я никогда не пробовал ничего лучше.

– Бренди из Госса. Там изготавливают самое лучшее бренди в империи. У меня соглашение с королем Паносом. Он время от времени присылает мне бренди. Если хотите, я скажу ему, чтобы он отправил немного вам в Арамур.

– Спасибо, Ваше Величество, – ответил Ричиус, вспомнив, как Джоджастин любит бренди. Последнее время в замке почти не стало приличного вина. – Я уверен, у меня дома его оценят по достоинству.

– Я это устрою. Но надеюсь, ты не намерен быстро уехать из Нара. Тебе надо здесь погостить. Хотя бы месяц.

– Мы планировали остаться на несколько недель. Граф сказал, что это вполне уместно. И признаюсь, мне не очень хочется сразу же пускаться в долгий обратный путь.

– Вот и хорошо, – одобрил Аркус. – Я хочу, чтобы ты и твои спутники оставались здесь столько, сколько вам захочется. Дворец и все, что в нем находится, в вашем распоряжении. У нас есть прекрасные верховые лошади. Уверен, Ренато найдет вам проводника. Холмы вокруг города просто великолепны. Когда я был моложе, я сам любил туда ездить.

– Да, я их видел. По дороге сюда мы проехали через Локвальские горы. Это было чудесно.

Аркус ухмыльнулся.

– В Наре ты найдешь много чудесного, король Ричиус. И, как я уже сказал, все в твоем распоряжении. О деньгах не беспокойся. Если на улицах тебе попадется что-то, что тебе понравится, просто назови себя торговцу. Никто не будет возражать. Я дал знать, что все в городе должны оказывать тебе гостеприимство.

– О нет, Ваше Величество, – запротестовал Ричиус, – я так не могу. У меня с собой достаточно денег. Если мне что-то понадобится, я сам смогу это купить.

– Ни в коем случае! – заявил Аркус. – Ты не должен потратить здесь ни гроша, слышишь? Для меня это будет оскорблением.

Он поставил бокал и направился к громадному кожаному креслу. Усевшись, поманил Ричиуса к себе и усадил в кресло поменьше, стоявшее рядом. Ричиус оказался так близко к огню, что ощутил его обжигающий жар. Он отпил еще глоток бренди, а затем поставил бокал на пирамиду из книг. Аркус откинулся на спинку кресла и вздохнул.

– Ты так молод, – сказал он. – Не трать время на благородные глупости. Бери то, что я могу тебе дать. Наслаждайся своей юностью и королевской властью. Потому что, поверь мне, все проходит слишком быстро.

По лицу старика промелькнула тень боли. Он виновато улыбнулся Ричиусу и сел поудобнее.

– Тебе надо понять, что значит быть одним из королей Нара, юный Ричиус. Что значит быть отмеченным судьбой.

– Но я отмечен судьбой, – возразил Ричиус. – У меня есть любимая земля и люди, которым я дорог. О чем еще может просить король?

– Например, о богатстве. Арамур совсем не так богат, как мог бы. А как насчет власти? Я не имею в виду власть управлять людьми: она у тебя уже есть. Но есть ли у тебя власть создавать что-то? Можешь ли ты сам что-то менять?