Текст книги "Сэмюэл Джонсон и врата ада"

Автор книги: Джон Коннолли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– Да.

– Потрясающе, – сказал профессор Хилберт.

Самым необычным в этом разговоре было то, что профессор Хилберт ни капли не сомневался в словах Эда и Виктора. Ничего из имеющего отношение к большому адронному коллайдеру и к тому, что тот выявлял в природе Вселенной, не могло удивить профессора Хилберта. Привести в восторг – да. Обеспокоить – иногда. Но удивить – нет. Профессор был вообще не из тех, кого легко удивить, и он подозревал, что Вселенная – куда более странное место, чем полагает большинство людей. Ему не терпелось доказать, какая же она необыкновенная на самом деле.

– Как вы думаете, что это могло быть? – спросил Эд.

– Доказательство, – ответил профессор Хилберт.

– Доказательство чего?

– Не знаю, – признался профессор Хилберт и побрел прочь, грызя ручку.

Несколько часов спустя профессор Хилберт все еще сидел за своим столом в окружении бумажек, на которых он вычерчивал графики, составлял сложные уравнения и рисовал человечков, дерущихся на мечах. Он повторно просмотрел системные записи за последние несколько часов и обнаружил кое-что любопытное. Система сама себя переписала, как и предположили Виктор с Эдом, но сделала это не безукоризненно. Понемногу профессор Хилберт восстанавливал произошедшее. И хотя пока был не в состоянии воссоздать все полностью, он обнаружил, что в тот самый момент, когда Эд с Виктором оказались свидетелями События (как это уже начали называть), в систему вторглась цепочка чужих команд, некий код. И вот этот самый код профессор Хилберт сейчас и пытался реконструировать.

Проблема заключалась в том, что посторонние команды не были написаны ни на одном из известных языков программирования. На самом деле они вообще не походили ни на какой опознаваемый язык.

Сферой особого интереса профессора Хилберта были параллельные измерения. В особенности его завораживала вероятность того, что вселенных на самом деле множество и наша – лишь одна из них. Он принадлежал к группе ученых, веривших, что наш мир может существовать среди огромного количества других, часть из которых зарождается, часть уже налицо, а часть завершает свое существование. Профессор Хилберт свято верил в множественность вселенных. Работа всей его жизни была посвящена поиску доказательств этой гипотезы, и он надеялся, что коллайдер поможет ее подтвердить. Если бы в коллайдере возникла миниатюрная черная дыра, такая, которая не грозила бы поглотить Землю – скажем, размером в одну тысячную массы электрона, – и просуществовала бы всего десять в минус двадцать третьей степени секунд, для профессора Хилберта это явилось бы неопровержимым доказательством наличия параллельных вселенных.

Теперь же, сидя за своим столом, он смотрел на загадочные команды, записанные символами, которые казались одновременно и современными, и очень древними, и размышлял: «Неужели это то самое доказательство, которое я искал? Послание из другой вселенной, другого измерения? А если да, то что оно означает?»

Возможно, некоторые из вас знают, кто такой Альберт Эйнштейн. Для тех же, кто не знает, вот его портрет:

Эйнштейн был очень знаменитым ученым, из тех, чье имя могут назвать даже люди, знать не знающие про науку. Больше всего он прославился своей общей теорией относительности, гласящей, что масса – это разновидность энергии и что e = mc² (или, иными словами, энергия – это масса, помноженная на скорость света в квадрате), но еще у него было чувство юмора. Однажды он сказал, что все мы невежи, но каждый из нас невежественен по-своему, – это очень мудрые слова, если задуматься.^[15]

Именно Эйнштейн предсказал существование черных дыр (одна из них находится в середине нашего Млечного Пути, но ее загораживают облака пыли, а то ее каждую ночь можно было бы наблюдать в виде огненного шара в созвездии Стрельца), но, как оказалось, к Эйнштейновым черным дырам прилагается одна проблема. В самом их центре наличествует сингулярность (опять это слово), точка, в которой время подходит к концу и все известные законы физики перестают действовать.

Невозможно создать закон, который будет нарушать все остальные законы. Наука просто не работает так.

Эйнштейна это не обрадовало. Он любил, чтобы все работало в соответствии с законами. На самом деле суть всей его научной деятельности заключалась в стремлении доказать, что известной Вселенной правят определенные законы, и ему не нравилось, что всякие сингулярности лезут под руку и нарушают порядок.

Потому, подобно всякому хорошему ученому, Эйнштейн вновь принялся за работу и попытался доказать, что сингулярностей не существует или что если они все же существуют, то играют по правилам. Похимичив немного с результатами, он пришел к выводу, что сингулярности могут быть мостиками между различными измерениями. Это решило проблему сингулярностей – в той мере, в какой она заботила Эйнштейна, – но никто на самом деле не верил, что этот мостик, известный как мост Эйнштейна-Розена, и вправду можно использовать для путешествия между мирами. Ведь если он и существует, он должен быть очень нестабилен. Все равно что построить мост из жевательной резинки и кусочков шоколада над очень длинным ущельем, а потом предполагать, что кому-нибудь на тяжелом грузовике захочется проехать по нему. Кроме того, этот мост может оказаться очень маленьким – десять в минус тридцать четвертой степени метров, то есть настолько маленьким, что его как бы почти и нет, – и существовать при этом лишь мгновение, так что переправляться через него на грузовике (космическом, ясное дело) будет делом трудным и, честно признаться, неминуемо приведет к смерти.

Математики также рассчитали вероятность существования в центре черных дыр так называемых множественно соединенных пространств, или «червоточин» – упрощенно говоря, туннелей между вселенными.^[16]

В 1963 году один математик из Новой Зеландии, Рой Керр, предположил, что черная дыра, начав вращаться, превратится в устойчивое кольцо нейтронов, потому что центробежная сила будет уравновешена направленной внутрь силой гравитации. Черная дыра не схлопнется и не задавит вас насмерть, но это будет путешествие в один конец, поскольку гравитация не даст вам вернуться тем путем, которым вы пришли.

И тем не менее этот спор был очередной стадией широкой дискуссии о «червоточинах», черных дырах и параллельных измерениях, где законы физики могут отличаться от наших, но превосходно работать в своей вселенной.

Теперь же профессор Хилберт размышлял, не могло ли так случиться, что кто-то из другой вселенной нашел путь наружу – через дыру или мост, пока невообразимый для нашей науки, – и попытался установить контакт? Если это и вправду так и если мост до сих пор существует, то должно быть открыто одно окно в том мире и другое окно – в нашем.

Вслед за этим вставал другой вопрос: где это окно и что именно из него выйдет?

В подвале дома № 666 по Кроули-роуд четверо стояли и внимательно смотрели на то место, где совсем недавно находился вращающийся голубой круг. Миссис Абернати вернулась после визита к дому Сэмюэла Джонсона и обнаружила, что три ее компаньона пребывают в состоянии стресса.

– Портал закрылся, – произнес мистер Рэнфилд, внешностью и голосом теперь несколько отличающийся от себя прежнего.

Слова исходили из его горла хриплыми щелчками, а кожа приобрела морщинистый, нездоровый вид, словно у гниющего яблока. Перемены в его внешности начались почти сразу же с исчезновением голубого света; подобным же образом изменились и миссис Рэнфилд, и мистер Абернати. Только миссис Абернати выглядела прежней.

– Должно быть, они остановили коллайдер, – произнесла миссис Абернати со странной интонацией, которую она постаралась скрыть от Рэнфилдов, – как и предсказывал Великий. Но теперь мы знаем, что путешествие между нашими мирами возможно. В эту самую минуту наш господин собирает войско, и когда все будет готово, портал откроется снова, он вступит в этот мир и объявит его своим.

– Но мы слабеем! – пожаловалась миссис Рэнфилд.

Ее дыхание сделалось зловонным, как будто у нее внутри что-то гнило.

– Вы слабеете, – отозвалась миссис Абернати, сделав упор на слове «вы». – Вы здесь лишь затем, чтобы служить мне. Ваша энергия будет питать меня, а когда портал откроется снова, вы восстановитесь.

Это было не совсем правдой. Миссис Абернати занимала более высокое положение в иерархии демонов, чем трое ее компаньонов: она была старше, умнее и могущественнее, чем они и помыслить могли. Портал не закрылся – во всяком случае, не до конца. Воля и сила миссис Абернати сохранили щелочку. И тем не менее она намеревалась тянуть из остальных столько энергии, сколько ей потребуется, и пользоваться порталом только при необходимости. Это ей предстоит исследовать новый мир в канун явления господина, и нужно пока что слиться с окружающим пространством, не привлекая к себе внимания. Пробыв столь долго во тьме, она теперь желала вкусить кое-чего в этом мире, прежде чем он превратится в огонь и пепел.^[17]

Глава восьмая,

в которой Сэмюэл узнает, насколько мало его маму волнует тот факт, что кто-то пытается отворить врата ада

Сэмюэл проснулся в начале девятого от звона посуды на кухне. Он быстро оделся и спустился вниз. Босвелл уже сидел у стола, ожидая, не перепадет ли ему кусочек. Он взглянул на Сэмюэла, приветственно махнул хвостом, а потом перевел напряженный взгляд на миссис Джонсон и остатки яичницы с беконом на ее тарелке.

– Ма, – начал было Сэмюэл, но его тут же прервали.

– Стефани сказала, что ты вчера пришел с опозданием.

– Да, я знаю, извини, мама, но…

– Никаких «но»! Ты же знаешь, что я терпеть не могу, когда ты где-то ходишь один вечером.

– Но…

– Ты что, меня не слышал? Я сказала, никаких «но»! А теперь садись и ешь овсянку.

Сэмюэлу очень хотелось знать, дадут ли ему хоть когда-нибудь закончить фразу. Сперва Стефани, теперь вот мама… Если так пойдет и дальше, он будет вынужден общаться исключительно на языке знаков или писать записки, словно в одиночном заключении.

– Мама, – произнес Сэмюэл своим самым серьезным и взрослым тоном. – Мне нужно сказать тебе кое-что важное.

Мать что-то невнятно буркнула в ответ, встала и опустила тарелку в раковину, к глубокому разочарованию Босвелла.

– Мать, пожалуйста!

Сэмюэл почти никогда не называл маму матерью. Это звучало как-то неправильно, но зато привлекало ее внимание – как вот сейчас. Она обернулась и сложила руки на груди.

– Что?

Сэмюэл указал на стул напротив: он видел по телевизору, что так делают взрослые, когда приглашают человека к себе в кабинет, чтобы сообщить ему, что он уволен.

– Присядь, пожалуйста.

Миссис Джонсон испустила страдальческий вздох, но выполнила просьбу.

– Это касается Абернати, – сказал Сэмюэл.

– Абернати? Это которые из шестьсот шестьдесят шестого дома?

– Да, и их друзей.

– Каких еще друзей?

– Ну, я не знаю, как этих людей зовут, но это были мужчина и женщина, оба толстые.

– И что?

– Их больше нет, – с мрачной торжественностью произнес Сэмюэл.

Он где-то вычитал эту фразу и давно мечтал ее применить.

– То есть как?

– Их забрали.

– Куда забрали?

– В ад.

– Сэмюэл! – Мать встала и вернулась к раковине. – Я даже заволновалась на минуту – думала, ты и вправду о чем-то серьезном. Откуда ты этого нахватался? Видно, придется внимательнее следить, что ты смотришь по телевизору.

– Ма, но это правда! – попытался настоять на своем Сэмюэл. – Они все были в подвале у Абернати, в балахонах, а потом появился голубой свет, и в воздухе возникла дыра, оттуда высунулась лапа с когтями и утащила миссис Абернати. А потом она появилась снова, только это была уже не она, а кто-то с ее внешностью. А потом паутина забрала ее толстых друзей, и под конец здоровенный язык слизнул мистера Абернати, а потом все четверо опять были здесь, только это на самом деле уже не они. И они, – добавил мальчик, разыгрывая козырную карту, – пытаются отворить врата ада. Я слышал, как миссис Абернати это сказала – точнее, существо, которое выглядит как миссис Абернати.

Он перевел дыхание и стал ждать ответа.

– И именно поэтому ты вчера опоздал на полчаса? – поинтересовалась мать.

– Да.

– Ты знаешь, что тебе не разрешается находиться на улице после восьми, особенно теперь, когда темнеет так рано?

– Мама, они пытаются открыть врата ада! Понимаешь? Ада! Демоны и всякое такое. Чудовища. Сам дьявол! – добавил он для пущего эффекта.

– И ты не поужинал, – сказала мать.

– Что? – Сэмюэл был сбит с толку.

Он знал, что мать склонна пропускать мимо ушей большую часть того, что он говорит, но он никогда ей не врал. Ну, почти никогда. Про некоторые вещи ей знать просто не стоит – о том, например, куда подевалась ее заначка шоколада, или что ковер в гостиной чуть сдвинулся, чтобы прикрыть обгорелые пятна, появившиеся в результате эксперимента с участием спичечных головок.

– Надо сказать не «что», а «извини», – поправила его мать. – Я сказала, что ты не съел ужин.

– Но это потому, что Стефани слишком рано загнала меня в кровать, хотя дело не в этом.

– Извини, Сэмюэл Джонсон, но дело именно в этом. Ты пришел так поздно, что не съел ужин. На ужин был шпинат. Я знаю, что ты его не любишь, но он очень полезен. И ты рассердил Стефани, а сейчас очень трудно найти хорошую няню.

Сэмюэл окончательно перестал что-либо понимать. Мать иногда вела себя очень странно. С ее точки зрения, мир был устроен следующим образом.

Что такое плохо:

1. Приходить домой с опозданием.

2. Не есть шпинат.

3. Сердить Стефани.

4. Смущать мистера Хьюма разговорами про ангелов и иголки.

5. Не носить шапку, которую ему связала бабушка, невзирая на то что шапка фиолетовая и в ней у него такой вид, будто голова распухла.

6-99. Куча всего другого.

100. Пытаться открыть врата ада.

– Ма, ты разве не услышала, что я сказал? – спросил Сэмюэл.

– Все я слышала, Сэмюэл, и с меня достаточно. Давай ешь кашу. У меня сегодня много дел. Если хочешь, можешь потом помочь мне с покупками. Или сиди дома, но чтобы никакого телевизора и никаких компьютерных игр! Почитай книгу или займись чем-нибудь полезным. Это ты из своих комиксов и игрушек, в которых постоянно убивают монстров, нахватался подобных идей! Не обижайся, милый, но ты иногда витаешь в облаках.

И тут она поступила совершенно неожиданно. Последние пять минут она только и делала, что отчитывала его и не верила ни единому слову, а тут вдруг подошла, обняла сына и поцеловала в макушку.

– Однако же ты меня насмешил, – сказала мама. Она посмотрела ему в глаза и погрустнела. – Сэмюэл, это все – ну, ангелы на иголке и остальное, – это же не из-за твоего папы? Я понимаю, что ты по нему скучаешь и нам стало немного труднее без него. Ты ведь знаешь, что я тебя люблю, да? Не нужно искать способы привлечь мое внимание. Я здесь, и ты – самый важный для меня человек. Не забывай об этом, ладно?

Сэмюэл кивнул. У него защипало глаза. Так случалось всякий раз, когда мама начинала говорить о папе. Папа ушел вот уже два месяца и три дня назад. Сэмюэлу очень хотелось, чтобы он вернулся, но вместе с тем он злился на папу. Он плохо понимал, что произошло между родителями, но теперь папа жил на севере, и после переезда Сэмюэл видел его всего два раза. Судя по подслушанному им тихому, но гневному телефонному разговору между родителями, в дело была замешана некая Элейн. Мама во время разговора назвала эту Элейн очень нехорошим словом, а потом бросила трубку и заплакала. Иногда Сэмюэл злился и на маму тоже, потому что думал: а вдруг папа ушел из-за нее, вдруг она что-то такое сделала? А иногда, когда ему было особенно тоскливо, Сэмюэл пытался припомнить, не сделал ли он сам чего-нибудь такого, из-за чего папа мог уйти, – может, он плохо себя вел или чем-то его разочаровал или подвел? Но большую часть времени он чувствовал, что винить следует отца, и ему было тошно из-за того, что отец заставлял маму плакать.

– Ну а теперь давай ешь, – сказала мама. – Еда в гриле.

Она еще раз поцеловала его в макушку и ушла наверх.

Сэмюэл позавтракал. Иногда он совершенно не понимал взрослых. Интересно, рано или поздно он научится их понимать? Или когда-нибудь, когда он сам вырастет, все это вдруг обретет для него смысл?

Мальчик доел, бросил объедки Босвеллу, потом вымыл тарелку и снова уселся за стол. Он посмотрел на Босвелла. Босвелл посмотрел на него. Их ждало важное дело – нужно было разобраться с попыткой отворить врата ада, а от мамы тут помощи не дождешься.

– Ну и что мы будем делать? – спросил Сэмюэл.

Если бы Босвелл умел пожимать плечами, он бы точно пожал.

В дом № 666 позвонили. Дверь открыла миссис Абернати. На пороге обнаружился почтальон с большим пакетом. Почтальон был не с их участка – тот сейчас уехал в отпуск в Испанию – и никогда прежде не видел миссис Абернати, но подумал, что она необыкновенно хорошо выглядит.

– Посылка для мистера Абернати, – сказал почтальон.

– Это мой… – миссис Абернати, не привыкшая разговаривать ни с кем, кроме других демонов, на мгновение задумалась, – муж, – договорила она. – Его сейчас нет дома.

– Ничего страшного. Можете сами расписаться вот здесь.

Он дал миссис Абернати ручку и бланк на дощечке с зажимом. Миссис Абернати озадаченно посмотрела на него.

– Просто распишитесь тут вот, – объяснил почтальон, указав на строчку в нижней части бланка.

– Я не вижу без очков, – нашлась миссис Абернати. – Не могли бы вы на минутку зайти в дом, пока я буду их искать?

– Да это же просто подпись, – удивился почтальон. – Вот тут вот. На этой строчке.

И он снова услужливо указал на нужную строчку.

– Я ничего не подписываю, пока не прочитаю, – отрезала миссис Абернати.

«Каких только людей не бывает», – подумал почтальон.

– Как хотите, мэм. Я подожду здесь, пока вы найдете очки.

– О, пожалуйста, зайдите в дом. Я настаиваю. Здесь так холодно, а мне может потребоваться пара минут, чтобы их отыскать.

Она прошла в дом, не выпуская из рук дощечку с бланком. Эта дощечка была очень важна для почтальона. На ней были закреплены бланки всех посылок и заказных писем, которые ему надлежало сегодня вручить, и не полагалось терять ее из виду. Он неохотно прошел следом за миссис Абернати в дом. Почтальон заметил, что в комнатах, примыкающих к прихожей, опущены жалюзи и задернуты шторы, и пахнет там как-то странно, вроде как тухлыми яйцами и серой от спичек.

– Темновато тут у вас, – сказал почтальон.

– В самом деле? – переспросила миссис Абернати. – А мне нравится.

И тут почтальон заметил, что глаза миссис Абернати вроде как светятся голубым светом.

Дверь за ним затворилась.

Но миссис Абернати стояла впереди него. Кто же мог закрыть дверь?

Почтальон обернулся, но тут вокруг его шеи обвилось щупальце и повалило его на пол. Почтальон попытался что-то сказать, но щупальце давило очень сильно. Почтальон успел заметить огромный рот и огромные зубы, а потом все поглотила тьма.

«До чего же хилые эти люди», – подумала миссис Абернати.

Ее послали сюда выявить сильные и слабые стороны людей, но она прямо сейчас могла сказать, что слабых сторон у них намного больше, чем сильных.

Но с другой стороны, на вкус они весьма неплохи.

Миссис Абернати облизнулась и прошла в гостиную. Там шторы тоже были задернуты. В креслах сидели трое. Они ничего не делали, только пахли как-то странно. Мистер Абернати и Рэнфилды приобрели неприятный фиолетовый оттенок, вроде цвета портящегося мяса, а ногти у них начали отваливаться. Потому-то и непросто отнять жизненную силу другого существа и принять его облик. Это все равно что снять шкурку с банана, плод выбросить, а шкурку сшить обратно и надеяться, что она и дальше будет выглядеть как банан. Ну да, некоторое время будет. А потом почернеет.

– Меня беспокоит тот мальчишка, – сказала миссис Абернати.

Муж посмотрел на нее. Глаза у него были мутными.

– Почему? – спросил он, словно прокаркал. У него начали распадаться голосовые связки. – Это всего лишь ребенок.

– Он начнет болтать.

– Ему никто не поверит.

– Кто-нибудь может и поверить.

– Ну и что? Мы сильнее их всех.

Миссис Абернати фыркнула с отвращением.

– Ты в зеркало давно на себя смотрел? – поинтересовалась она. – Единственное, что у тебя сильного, так это вонь.

Она качнула головой и вышла. Одни проблемы с этими низшими демонами: ни хитроумия у них, ни воображения.

Миссис Абернати принадлежала к самому высокому разряду демонов, всего лишь на ступень ниже самого Отца Зла. Она располагала знаниями о людях, потому что Великий Темный говорил с нею и она вместе с господином наблюдала за людьми издалека, словно через темное окно. Увиденное питало ненависть и зависть Отца Зла. Он ликовал, когда люди поступали дурно, и выл от ярости, когда они поступали хорошо. Он хотел превратить их мир в руины, разворотить землю и уничтожить всех живых существ, ходящих, ползающих, бегающих и летающих. А миссис Абернати должна была проложить ему путь. Великий Темный и та человеческая машина с пучками и частицами сделают остальное.

Но оставалась проблема с мальчишкой. Миссис Абернати знала, что дети опаснее взрослых. Они верят во всякую чепуху вроде хорошего и плохого, добра и зла. Они настойчивы. Они везде лезут.

Прежде всего ей нужно выяснить, что известно Сэмюэлу Джонсону. Если он окажется мерзким мальчишкой из тех, которые суют свой нос, куда не просят, с ним придется разобраться.

Глава девятая,

в которой мы узнаем чуть больше о вратах ада, но при этом мало чего полезного

Когда мать ушла за покупками, Сэмюэл еще некоторое время просидел за кухонным столом, подпирая подбородок руками и размышляя над имеющимися вариантами. Он знал, что миссис Абернати, или существо, захватившее ее тело, творит какие-то гадости, но перед ним стояла та же проблема, что и перед детьми всего мира: как убедить взрослых, что ты говоришь правду, когда они просто не желают в эту правду верить?

Мать велела ему не играть в компьютерные игры, но это не значило, что вообще нельзя пользоваться компьютером. Сэмюэл в компании Босвелла поднялся к себе в спальню, уселся за стол и принялся прочесывать Интернет. Он решил начать с того, что знал точно, и потому напечатал в поисковой строке: «Врата ада».

Первая ссылка относилась к огромной бронзовой статуе под названием «La Porte de l’Enfer», что означает «Врата ада», отлитой скульптором Огюстом Роденом и находящейся во Франции. Судя по всему, Родена попросили создать эту композицию в 1880 году, и он обещал создать ее к 1885-му. Но на самом деле он все еще трудился над ней к моменту своей смерти в 1917-м. Сэмюэл произвел мысленные подсчеты, и получилось, что Роден задержал сдачу скульптуры на тридцать два года. Стало любопытно, уж не приходится ли этот Роден родственником мистеру Армитажу, местному художнику, который должен был расписать их гостиную и столовую за выходные, а на самом деле провозился с ними шесть месяцев, да так и оставил одну стену и часть потолка без росписи. Отец Сэмюэла и мистер Армитаж сильно поспорили из-за этого, когда встретились на улице. «Это не потолок Сикстинской капеллы! – заявил тогда мистер Армитаж. – Я возьмусь за него, когда у меня появится возможность. А то вы так захотите еще, чтобы я вам рисовал ангелов, лежа на спине!»^[18]

Отец Сэмюэла высказался в том духе, что если бы мистера Армитажа пригласили расписывать потолок Сикстинской капеллы, у него бы это заняло не четыре года, а все двадцать и все равно Бог остался бы без бороды. На этом месте мистер Армитаж сказал грубое слово и ушел, а отец Сэмюэла в конце концов доделал стену и потолок сам.

Получилось неважно.

Ну да как бы то ни было, хотя врата работы Родена выглядели очень впечатляюще, они не светились голубым светом. Сэмюэл прочитал, что они создавались под впечатлением от «Божественной комедии», книжки писателя Данте, и заподозрил, что ни Данте, ни Роден на самом деле не видали врат ада, а только строили догадки.^[19]

После этого Сэмюэл нашел несколько групп, играющих хеви-метал, которые либо пели про врата ада, либо пихали на обложки своих дисков изображения демонов. Им хотелось выставить себя более опасными и жуткими, чем на самом деле, потому что на самом деле большинство этих музыкантов были просто лохматыми парнями из хороших семей, которые в подростковом возрасте слишком много сидели в одиночестве в своей комнате. Сэмюэл узнал, что римляне и греки верили, будто врата ада охраняет трехголовый пес Цербер, в чьи задачи входит никого оттуда не выпускать, но еще они верили, что мертвых через реку Стикс перевозит какой-то лодочник, а Сэмюэл не заметил в подвале дома Абернати никакой речки.

Он попытался написать по-другому, «адские врата», но и так толку не добился. В конце концов напечатал просто «ад», и его завалило ссылками. Оказалось, что некоторые религии учат, что в аду огонь и жара, а другие считают его холодным и мрачным. Сэмюэлу показалось, что никто из них ничего не знает наверняка, поскольку если кто-то и выяснял правду, он к этому моменту был уже мертв и никак не мог воспользоваться полученными сведениями. Но ему показалось интересным, что ад присутствует в большинстве мировых религий, даже если называется как-то иначе. Во многих вероисповеданиях имелись имена для существа, которое, как предполагалось, правило в аду: Сатана, Яньлован, Яма. Похоже было, что все сходились на одном: ад – довольно неприятное место, не такое, где хотелось бы оказаться.

Через час Сэмюэл прекратил поиски. Его переполняло разочарование. Ему нужны были ответы. Ему нужно было знать, что же теперь делать.

Он хотел остановить миссис Абернати прежде, чем она откроет эти самые врата.

Мать Сэмюэла пыталась высчитать, что выгоднее: взять две маленькие банки печеной фасоли или одну большую, и тут перед ней кто-то возник. Это была миссис Абернати.

– Здравствуйте, миссис Джонсон, – поздоровалась миссис Абернати. – Очень рада вас видеть!

Миссис Джонсон не знала, отчего это миссис Абернати вдруг так рада встрече с ней. Они были едва знакомы, и все их общение сводилось к вежливым кивкам при встрече.^[20]

– И мне очень приятно, – соврала миссис Джонсон.

Отчего-то в присутствии миссис Абернати ей сделалось не по себе. На самом деле теперь, когда она об этом задумалась, ей показалось, что в стоящей перед ней женщине слишком много несообразностей. На миссис Абернати было чудное черное бархатное пальто, слишком красивое для похода за покупками – если, конечно, вы не идете покупать еще более чудное черное пальто и не желаете произвести впечатление на продавцов. Ее кожа – очень бледная, куда более бледная, чем помнилось миссис Джонсон по предыдущим встречам, – приобрела голубоватый оттенок, и под нею более отчетливо проступили вены. Глаза миссис Абернати тоже стали ярко-голубыми. Казалось, будто они горят, как газовая горелка. Миссис Абернати очень сильно надушилась, но от нее все равно пахло как-то… загадочно и не сказать что приятно.

От вида и запаха миссис Абернати миссис Джонсон вдруг стало безудержно клонить в сон. Глаза миссис Абернати словно бы вцепились в нее, и в них начал разгораться огонь.

– Как ваш прелестный сын? – поинтересовалась миссис Абернати. – Его зовут Сэмюэл, верно?

– Да, – ответила миссис Джонсон, никогда прежде не слыхавшая, чтобы кто-нибудь назвал Сэмюэла прелестным. – Сэмюэл.

– Он, случайно, не говорил с вами обо мне?

Миссис Джонсон услышала сорвавшиеся с ее губ слова прежде, чем осознала, что они вообще пришли ей на ум.

– Ну да, говорил, – признала она. – Не далее как нынешним утром.

Миссис Абернати улыбнулась – но только одними губами, лицо ее не шелохнулось.

– И что же он сказал?

– Он, кажется, думает…

– Что же?

– Что вы хотите…

– Продолжайте.

– Открыть…

Миссис Абернати придвинулась вплотную к миссис Джонсон. Изо рта у миссис Абернати пахло отталкивающе, а зубы были желтыми. А еще они выглядели острыми – куда более острыми, чем полагается человеческим зубам. Между ними показался язык, и долю мгновения миссис Джонсон была абсолютно уверена, что язык этот раздвоенный, как у змеи.

– Врата…

– Какие врата? – спросила миссис Абернати. – Какие?!

Она схватила миссис Джонсон за плечо. Ногти глубоко впились в тело миссис Джонсон, и та вздрогнула.

Эта боль словно вырвала миссис Джонсон из оцепенения. Она отступила на шаг и моргнула. Когда она открыла глаза, миссис Абернати стояла на некотором удалении и на лице у нее застыло странное озабоченное выражение.

Миссис Джонсон, как ни старалась, не смогла вспомнить, о чем же они сейчас разговаривали. О чем-то, касающемся Сэмюэла, но о чем именно?

– Миссис Джонсон, как вы себя чувствуете? – спросила миссис Абернати. – У вас такой вид, будто вам нехорошо.

– Нет-нет, все нормально, – ответила миссис Джонсон, хотя на самом деле чувствовала себя вовсе не нормально.

Она до сих пор ощущала запах духов миссис Абернати и, что еще хуже, тот запах, который пытались замаскировать духами. Ей хотелось, чтобы миссис Абернати куда-нибудь исчезла. Вдруг показалось очень важным держаться от миссис Абернати как можно дальше.

– Ну что ж, всего доброго, – сказала миссис Абернати. – Приятно было побеседовать. Нам стоило бы встречаться почаще.

– Да-да, – отозвалась миссис Джонсон, имея в виду «ну нет!».

Нет, нет, нет и нет!

Когда миссис Джонсон вернулась домой, Сэмюэл сидел за кухонным столом и что-то рисовал цветными карандашами. При появлении матери он спрятал листок, но женщина успела рассмотреть голубой круг. Сэмюэл с беспокойством взглянул на нее.

– Ма, ты в порядке?

– Да, милый. А что такое?

– У тебя вид какой-то больной.

Миссис Джонсон посмотрелась в зеркало, висящее у раковины.

– Да, – согласилась она. – Пожалуй, и вправду. – Она повернулась к Сэмюэлу. – Я встретила… – Она умолкла.

Никак не удавалось вспомнить, кого же она встретила. Женщину? Да, какую-то женщину, но имя ускользало. Потом она вообще усомнилась в том, была ли это женщина, а несколько секунд спустя уже не была уверена даже в том, встречалась ли она хоть с кем-нибудь. Как будто разум ее был домом и кто-то поочередно выключал свет во всех его комнатах.

– Так с кем ты встретилась, ма? – спросил Сэмюэл.

– Я… не знаю, – ответила миссис Джонсон. – Пожалуй, пойду прилягу ненадолго.

Миссис Джонсон и вправду задумалась, уж не заболела ли она. Вот накануне могла бы поклясться, что слышала чей-то голос из встроенного шкафа под лестницей, когда открыла его, чтобы убрать туда пылесос.

Она ушла с кухни, и Сэмюэл услышал, как она поднялась наверх. Когда он несколькими минутами позже заглянул к маме в комнату, та уже спала. Губы ее шевелились. Сэмюэл решил, что ей снится плохой сон. Он подумал было, не позвонить ли кому-нибудь из маминых подруг, хоть той же тете Бетти, которая живет через дорогу, но потом решил, что пока лучше присмотрит за мамой сам. А сейчас пусть она поспит.