Текст книги "Невиновный"

Автор книги: Джон Гришем (Гришэм)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Наблюдая, как Томми входит в здание, Майк Робертс и представить себе не мог, что тот делает свои последние шаги на воле и остаток жизни проведет за решеткой.

Деннис Смит встретил Томми с широкой улыбкой и крепко пожал ему руку, потом отвел в кабинет и оставил одного. Ожидание длилось полчаса – любимый полицейский трюк, чтобы заставить подозреваемого нервничать еще больше. В 10.30 Томми проводили в другую комнату, где его поджидал агент Расти Физерстоун со своим надежным полиграфом.

Смит исчез. Физерстоун, оплетая Томми электродами, объяснял, как действует аппарат, вернее, как он должен действовать. К тому времени, когда ему начали задавать вопросы, Томми весь покрылся испариной. Первые вопросы были легкими: о семье, образовании, работе; ответы на них были известны, и машина подтвердила их правдивость. Томми даже начал думать, что это испытание – пара пустяков.

В 11.05 Физерстоун зачитал Томми его права и начал внедряться в дело Харауэй. После двух с половиной часов мучительного допроса Томми храбро держался правды: ему ничего не известно о деле Дениз Харауэй.

Без единого перерыва экзамен длился до 13.30, когда Физерстоун, отключив все электроды, вышел из кабинета. Томми испытал облегчение и даже гордость: его мучения наконец закончились, и он выдержал испытание! Наконец-то копы оставят его в покое.

Физерстоун вернулся через пять минут, развернул диаграммы и начал их изучать. Он спросил Томми, что тот сам думает. Томми сказал, что, безусловно, выдержал экзамен, все кончено и ему давно пора на работу.

– Не спешите, – возразил Физерстоун. – Вы провалили экзамен.

Томми не поверил своим ушам, но Физерстоун сказал:

– Совершенно очевидно, что вы лгали, и, следовательно, ясно, что вы замешаны в похищении Харауэй. Желаете ли что-нибудь сказать по этому поводу?

– Сказать? Что?!

Полиграф не лжет, заявил Физерстоун, тыча пальцем в какие-то ломаные линии на бумаге. «Вам что-то известно об убийстве», – бесконечно повторял он. Будет гораздо лучше для самого Томми, если он начистоту расскажет, что случилось, – только правду. Физерстоун – «добрый полицейский» – желал помочь Томми, но если Томми не убедит его доброта, то придется передать его в руки Смита и Роджерса, «злых полицейских», которые только и ждут, чтобы наброситься на него.

– Давайте лучше мы с вами сами все обсудим, – убеждал его Физерстоун.

– Но мне нечего обсуждать, – не сдавался Томми, он снова и снова говорил, что полиграф, должно быть, ошибся или произошло что-то еще, потому что он, Томми, говорил правду, но Физерстоун ему не верил.

Томми признал, что волновался перед испытанием и нервничал во время процедуры, потому что опаздывал на работу. Он признал также, что состоявшаяся за шесть дней до того беседа со Смитом и Роджерсом сильно расстроила его – ему даже начали сниться кошмары.

– Какого рода кошмары? – пожелал узнать Физерстоун.

Томми описал свои сны: он на каком-то пикнике, потом он же сидит в пикапе с двумя другими мужчинами и девушкой где-то возле старой трансформаторной станции в пригороде Ады, где он вырос. Один из мужчин пытается поцеловать девушку, та отказывается, и Томми говорит мужчине, чтобы он оставил ее в покое. Потом говорит, что хочет домой. «Ты уже дома», – отвечает один из мужчин. Томми смотрит в окно – и вдруг действительно оказывается дома. А перед тем как проснуться, он видит себя склонившимся над умывальником и тщетно пытающимся смыть с рук какую-то черную жидкость. Ни девушка, ни мужчины ему не знакомы.

– Какой-то бессмысленный сон, – сказал Физерстоун.

– Таково большинство снов, – парировал Томми.

Физерстоун не терял самообладания, но настойчиво склонял Томми очистить свою совесть, рассказать все о преступлении и – особенно – сказать, где находится тело. И снова угрожал отдать Томми в руки «тех двух полицейских», которые ждут не дождутся в соседней комнате, как если бы длительная мука общения с ними еще не закончилась.

Томми был ошарашен, смущен и очень напуган. Поскольку он отказался сделать признание «доброму полицейскому», Физерстоун передал его Смиту и Роджерсу, которые явились уже злыми и, похоже, сдерживаться не собирались. Физерстоун тоже остался в комнате. Как только закрылась дверь, Смит устремился к Томми, вопя:

– Вы, Карл Фонтено и Оделл Титсуорт напали на эту девушку, увезли ее на трансформаторную станцию, изнасиловали и убили, разве не так?

– Нет, – отвечал Томми, стараясь мыслить четко и не впадать в панику.

– Расскажи нам все, ты, лживый сукин сын! – орал Смит. – Полиграф тебя разоблачил, мы знаем, что ты лжешь, и мы знаем, что это ты убил девушку!

Томми старался понять, при чем тут Оделл Титсуорт. Имя это он слышал, но человека никогда не видел. Оделл жил где-то в пригороде, вспомнил он, и имел дурную репутацию, но Томми не припоминал, чтобы когда-либо встречался с ним. Может, и видел раз-другой, но в тот момент не мог ничего вспомнить, потому что Смит орал, тыкал в него пальцем и, казалось, готов был ударить.

Смит повторил свою гипотезу о троих мужчинах, умыкнувших девушку, Томми твердо ответил:

– Нет. Нет, я не имею к этому никакого отношения. Я даже не знаком с Оделлом Титсуортом.

– Нет, ты знаком с ним, – возразил Смит, – прекрати лгать!

Присутствие в их гипотезе Карла Фонтено было легче понять, потому что в течение нескольких последних лет они с Томми приятельствовали и время от времени ходили куда-нибудь вместе. Но Томми был ошеломлен напористостью и напуган бесцеремонной уверенностью Смита и Роджерса. Они на все лады повторяли свои обвинения и оскорбления. Их речь становилась все грубее и вскоре включала уже все известные нецензурные выражения.

Томми потел, у него кружилась голова, но он изо всех сил пытался мыслить трезво и отвечать коротко: «Нет, я этого не делал. Нет, я не имею к этому отношения». Несколько раз ему хотелось вставить саркастическое замечание, но он побоялся. Смит и Роджерс были разъярены, вооружены, а Томми – заперт с ними и Физерстоуном в комнате, и конца допросу не видно.

После того как он три часа потел с Физерстоуном и в течение часа терпел издевательства со стороны Смита и Роджерса, Томми требовался перерыв. Ему хотелось найти тихую комнату, выкурить сигарету и прочистить мозги. Ему была необходима помощь, нужно было поговорить с кем-нибудь, кто объяснил бы, что происходит.

– Можно сделать перерыв? – спросил он.

– Через несколько минут, – ответили ему.

Томми заметил видеокамеру на ближайшем столе, но она была отключена и не фиксировала словесную битву, которая здесь происходила. Конечно, это не может быть обычной полицейской процедурой, подумал он.

Смит и Роджерс неустанно напоминали ему, что в Оклахоме смертная казнь не запрещена и здесь используют инъекции яда, чтобы уничтожать убийц. Значит, он – перед лицом смерти, верной смерти, но должен быть способ избежать ее. «Облегчи свою совесть, – советовали ему, расскажи, что произошло, покажи, где труп, – и мы используем все свое влияние, чтобы заключить сделку с судом».

– Но я этого не делал, – не поддаваясь, твердил Томми.

– Он видел сон, – сообщил коллегам Физерстоун.

Томми снова пересказал свой сон, и ему снова не поверили. Все трое полицейских согласно решили, что сон бессмыслен, на что Томми опять сказал:

– Большинство снов таковы.

Однако сон дал полицейским пищу для размышлений, и они принялись добавлять к нему детали. Двое других мужчин в машине были Оделл Титсуорт и Карл Фонтено, правильно?

– Нет, – возражал Томми. Мужчины в его сне были неизвестными. У них нет имен.

– Чушь! А девушкой была Дениз Харауэй, так?

– Нет, девушка тоже была незнакомой.

– Чушь!

Еще час копы добавляли необходимые подробности и уточнения в сон Томми, но он все их отрицал. Это был всего лишь сон, повторял он снова, снова и снова.

Только сон.

– Чушь! – твердили в ответ копы.

После двух часов беспрерывной атаки Томми в конце концов дрогнул. Все это время он испытывал гнетущий страх – Смит и Роджерс были озлоблены и, казалось, вполне могли – и были готовы – избить его, если не застрелить на месте; но более всего он боялся того, что медленно приближается к камере смертника, за которой – только казнь.

Томми стало очевидно, что его не выпустят отсюда, пока он не даст копам хоть какую-нибудь зацепку. Проведя в страшной комнате пять часов кряду, он был вконец измотан, сбит с толку и почти парализован страхом.

И он совершил ошибку, из-за которой в конце концов навсегда лишился свободы, а мог лишиться и жизни.

Томми решил подыграть им. Поскольку он совершенно невиновен и подозревает, что так же невиновны Карл Фонтено и Оделл Титсуорт, почему бы не дать копам то, чего они хотят? Не поиграть с их выдумкой? Правда все равно скоро вскроется. Завтра или послезавтра копы поймут, что придуманная ими история не выдерживает никакой проверки. Они поговорят с Карлом, и тот скажет им правду. Потом найдут Оделла Титсуорта – и тот лишь посмеется над ними.

Итак – подыграть. Отличная, мол, полицейская работа – и вот она, истина.

Если его «признание», основанное на бредовом сне, будет достаточно абсурдным, то кто же в него поверит?

– Кто первым вошел в магазин? Оделл?

– Ну да, пусть будет Оделл, – ответил Томми, – это же всего лишь сон.

Копы почувствовали, что дело сдвинулось с мертвой точки, – благодаря их умелой тактике парень наконец раскололся.

– Вашей целью было ограбление?

– Пусть будет ограбление или что угодно другое – все равно это только сон.

Большую часть дня Смит и Роджерс добавляли все новые и новые придуманные детали в его сон, а Томми лишь иронически им поддакивал.

Почему бы и нет? Ведь это не более чем сон.

Даже в процессе абсурдных «признаний» Томми полицейские сознавали, что у них серьезные проблемы. Детектив Майк Баскин ждал в Аде, сидя у телефона в полицейском управлении и сожалея, что не находится в центре событий. Около трех часов дня позвонил Гэри Роджерс и сообщил потрясающую новость – Томми Уорд заговорил! «Садись-ка ты в машину, поезжай на заброшенную трансформаторную станцию и поищи там тело». Баскин тут же помчался в указанное место, уверенный, что расследование подходит к концу.

Однако ничего не нашел и понял, что ему нужны несколько помощников, чтобы прочесать местность более тщательно. Он вернулся в участок. Там снова звонил телефон. Картина менялась. На подъезде к трансформаторной станции по правую руку есть сгоревший дом. Вот там-то и находится тело!

Баскин поехал снова, нашел дом, перевернул там каждый камень, опять ничего не нашел и вернулся в город.

Охота за химерой продолжилась и после третьего звонка Роджерса. Условия опять менялись: где-то по соседству с трансформаторной станцией и сгоревшим домом находится бетонированный бункер. Вот где преступники на самом деле бросили тело.

Прихватив еще двух офицеров и несколько прожекторных фонарей, Баскин снова отправился к трансформаторной станции. Они нашли бункер и продолжали обшаривать его даже после наступления темноты.

И снова – ничего.

Каждый раз, получая неутешительный звонок от Баскина, Смит и Роджерс корректировали сон Томми. Время тянулось бесконечно, подозреваемый постепенно лишался последних сил. Полицейские не ослабляли хватку, слаженно действуя в паре: хороший коп – плохой коп; речь то тихая, почти сочувственная, то вдруг срывающаяся на крик, пересыпаемая ругательствами и угрозами. Наиболее часто повторялась фраза: «Ты врешь, подлый сукин сын!» Ее тысячу раз бросали Томми в лицо.

– Радуйся еще, что Майка Баскина здесь нет, – говорил Смит. – Уж он-то выбил бы из твоей башки все мозги.

Томми не удивился бы, даже получив пулю в лоб.

После наступления темноты, когда стало ясно, что в тот день тело уже не найдут, Смит и Роджерс решили закругляться. Пока не включая камеру, они прорепетировали с Томми сочиненное ими для него признание, начиная с того, как трое убийц в пикапе Оделла Титсуорта подъехали к магазину, чтобы его ограбить, и кончая тем, как, поняв, что Дениз сможет их опознать, увезли ее с собой, а потом изнасиловали и убили. Местонахождение тела было слабым звеном их версии, но детективы не сомневались, что труп спрятан где-то вблизи трансформаторной станции.

Томми уже ничего не соображал и едва ворочал языком. Он пытался пересказать их историю, но факты путались у него в голове. Смит и Роджерс останавливали его, повторяли свою страшную сказку и заставляли начинать все сначала. Наконец после четвертой репетиции, произведя необходимую корректировку сценария и спеша сыграть спектакль, пока их «звезда» не угасла совсем, они решились включить камеру.

– Ну давай, – сказали они Томми, – скажи все как нужно, и смотри – никакой чуши о каких-то там снах.

– Но эта история не имеет ничего общего с действительностью, – возразил Томми.

– Не важно, – настаивали копы, – потом мы поможем тебе доказать, что это неправда. Так что никакой ерунды насчет снов!

В 6.58 Томми Уорд, глядя прямо в объектив, назвал свое имя. К тому времени его допрашивали уже восемь с половиной часов, и он совершенно выдохся физически и эмоционально.

Он курил сигарету – первую за весь день, – и на столе перед ним стояла банка с газированной водой, словно у него только что закончилась самая что ни на есть дружеская беседа с полицейскими и все шло вполне цивилизованно и даже мило.

Он рассказал «свою» историю. Они с Карлом Фонтено и Оделлом Титсуортом похитили Дениз Харауэй из магазина, вывезли на старую трансформаторную станцию, изнасиловали, убили и бросили тело где-то неподалеку от бетонированного бункера у Песчаного ручья. Орудием убийства был складной нож Титсуорта.

«Все это я видел во сне», – добавил Томми. Или хотел добавить. Или думал, что добавил.

Несколько раз вместо «Титсуорт» он произнес «Титсдейл». Детективы останавливали его и услужливо подсказывали правильное имя. Томми поправлялся и продолжал свой рассказ. Он по-прежнему думал: «Даже самому тупому копу видно, что я лгу».

Через тридцать одну минуту запись прекратили. На Томми надели наручники, отвезли его обратно в Аду и бросили в камеру. Майк Робертс все еще ждал на автомобильной стоянке возле Оклахомского отделения ФБР. К тому времени он просидел в ней девять с половиной часов.

На следующее утро Смит и Роджерс созвали пресс-конференцию и объявили, что раскрыли дело Харауэй. Томми Уорд, двадцати четырех лет, житель Ады, сознался в убийстве и назвал двух других участников преступления, которые пока не задержаны. Полицейские попросили журналистов подождать с публикацией еще дня два, пока они не заключат под стражу двух других подозреваемых. Представители газет согласились, телевидение – нет. Новость была тут же распространена по всей юго-восточной Оклахоме.

Спустя несколько часов Карл Фонтено был задержан неподалеку от Талсы и привезен обратно в Аду. Смит и Роджерс, окрыленные победой над Томми Уордом, приступили к допросу. Хотя кинокамера была наготове, допрос поначалу записывать не стали.

Карлу было двадцать лет, самостоятельно он жил с шестнадцати. Вырос в Аде в крайней нищете – его отец был алкоголиком, мать погибла под колесами автомобиля на глазах у Карла. Он был впечатлительным ребенком, имел очень мало друзей и практически никаких родственников.

Он утверждал, что невиновен и ничего не знает об исчезновении Харауэй.

Сломить Карла оказалось куда проще, чем Томми, – не прошло и двух часов, как у Смита и Роджерса было еще одно зафиксированное на пленке «признание», подозрительно буквально повторявшее рассказ Уорда.

Карл отрекся от своих показаний, как только его посадили в камеру, и позднее заявил:

«Я никогда не был в тюрьме и не имел приводов в полицию, никто прежде не бросал мне в лицо обвинения в том, что я якобы убил хорошенькую женщину, и не грозил смертной казнью, поэтому я и наплел им всякую ерунду, чтобы они оставили меня в покое, что они и сделали после того, как засняли допрос на пленку. Они сказали, что у меня есть выбор – писать от руки или говорить перед камерой. До того как они сообщили мне, что я „сделал признание“, я даже полицейского смысла слов „признание“ и „заявление“ не знал. Вот почему получилось так, что я дал им ложное заявление, – просто чтобы меня оставили в покое».

Полиция позаботилась о том, чтобы новость попала в прессу: Уорд и Фонтено полностью изобличены и признали свою вину. Тайна исчезновения Харауэй раскрыта, во всяком случае, в общих чертах. Сейчас они работают с Титсуортом и надеются предъявить обвинение всем троим в течение ближайших нескольких дней.

В сожженном доме был найден фрагмент костей, напоминавший человеческую челюсть. Об этом тоже немедленно сообщили в «Ада ивнинг ньюз».

Несмотря на точные наставления, данные Карлу, его признательное заявление было крайне неубедительным. Между его версией преступления и версией Томми существовали огромные разночтения. Подозреваемые прямо противоречили друг другу в таких подробностях, как порядок, в котором они насиловали Дениз, была ли она заколота в момент изнасилования или после, в описании количества и местоположения ножевых ран, в том, удалось ли ей вырваться и пробежать несколько шагов, прежде чем ее поймали снова, и когда именно она умерла. Самыми существенными противоречиями были противоречия в показаниях о способе убийства и местонахождении тела.

Томми Уорд утверждал, что она получила несколько ножевых ран, когда во время коллективного изнасилования лежала на спине в пикапе Оделла Титсуорта. Умерла она там же, и они выбросили тело в яму возле бетонированного бункера. Фонтено «помнил» все иначе. По его версии, они привезли девушку в заброшенный дом, где Оделл Титсуорт ее заколол, запихал в подпол, а потом облил бензином и сжег вместе с домом.

Но в чем они были совершенно едины, так это в отношении к Титсуорту. Оба утверждал и, что тот был организатором, мозговым центром, что это он заставил их сесть в свой пикап, напоил пивом, вынудил выкурить травку и – в какой-то момент – согласиться ограбить «Макэналли». Как только банда решила ограбить магазин, Оделл вошел в него, взял деньги, сгреб в охапку девушку и сказал своим приятелям, что им придется ее убить, чтобы она не смогла их опознать, после чего повел машину к трансформаторной станции. Это он руководил изнасилованием и сам первым надругался над девушкой. Он же достал нож – складной нож с выкидным шестидюймовым лезвием. Он ударил ее этим ножом, убил и то ли сжег, то ли нет, здесь версии расходились.

Хотя они и признавали свое соучастие, основную вину валили на Титсуорта, или Титсдейла, или как там его звали.

К концу дня в пятницу, 19 октября, полиция арестовала Титсуорта и допросила его. Он был четырежды судимым уголовником, ненавидел полицию и имел гораздо более богатый опыт в области тактики допросов. Его не удавалось сдвинуть с места ни на йоту. Он ничего не знает о деле Харауэй, ему наплевать на то, что наплели Уорд и Фонтено под запись или без оной. Он ни разу в жизни не видел в глаза этих двух типов.

Его допрос на пленку не записывали. Титсуорта посадили в камеру, где он вскоре вспомнил, что 26 апреля сломал руку в потасовке с полицией. Так что спустя два дня после того, как пропала Дениз Харауэй, он пребывал дома у своей подруги с толстым гипсом на руке, страдая от чудовищной боли.

В своих показаниях оба подозреваемые сообщили, что на Титсуорте была футболка с короткими рукавами и обе его руки покрывали татуировки. На самом деле левая рука у него была в то время закрыта гипсом и он даже близко не подходил к «Макэналли». Деннис Смит связался с больницей, сверился с полицейскими протоколами, и показания Оделла полностью подтвердились. Смит поговорил с врачом, тот сообщил, что у Оделла действительно был спиралевидный, очень болезненный перелом плеча повыше локтя, и заверил, что спустя всего два дня после такого перелома больной не в состоянии нести труп или участвовать в нападении. Его рука была загипсована и подвязана. Нет, его участие в преступлении исключено.

Показания продолжали разваливаться. Когда полиция тщательно осматривала сгоревший дом, появился его хозяин и спросил, что они тут делают. Ему ответили, что ищут останки девушки по фамилии Харауэй, которую, по словам одного из подозреваемых, сожгли вместе с этим домом. Хозяин возразил: этого не может быть, поскольку он сам спалил дом в июне 1983 года, то есть за десять месяцев до исчезновения девушки.

Медэксперт штата исследовал челюсть, найденную на пепелище, и сделал заключение, что она принадлежала опоссуму. Это сообщили прессе.

Однако прессе не сообщили ни о сгоревшем доме, ни о сломанной руке Оделла, ни о том факте, что Уорд и Фонтено сразу же отреклись от своих показаний.

В тюрьме Уорд и Фонтено были непреклонны относительно своей невиновности и рассказывали всем, кто соглашался слушать, что показания у них вырвали путем угроз и обещаний. Семья Уорда наскребла денег, наняла хорошего адвоката, и Томми рассказал ему во всех подробностях о трюках, которые использовали Смит и Роджерс во время допроса. Он тысячу раз повторил: речь шла всего-навсего о сне.

У Карла Фонтено семьи не было.

Труп Дениз Харауэй продолжали искать со всей добросовестностью. Вопрос, который у многих вертелся на языке, состоял в следующем: если эти двое сознались, то почему полиция не знает, где спрятано тело?

Пятая поправка к Конституции США защищает подсудимого от самооговора, а поскольку самый легкий способ раскрыть преступление – это добиться признания обвиняемого, то существует множество разнообразных законов, которые ограничивают действия полиции во время ведения допроса. Большая часть этих законов была принята до 1984 года.

За столетие до того в деле «Хопт против штата Юта» Верховный суд постановил, что признание не принимается во внимание, если оно добыто путем манипулирования страхами и надеждами обвиняемого, поскольку лишает его свободы воли и самоконтроля, необходимых для того, чтобы сделать добровольное признание.

В 1897 году, в деле «Брэм против Соединенных Штатов», суд постановил, что заявление подсудимого должно быть сделано по его доброй воле, без принуждения, а не добыто путем разного рода угроз, насилия или ложных обещаний, сколь незначительным ни было бы давление. Признание, полученное от обвиняемого путем угроз, не является действительным.

В 1987 году в деле «Блэкберн против штата Алабама» суд констатировал: «Принуждение может быть моральным так же, как и физическим». Чтобы определить, было ли признание добыто полицией путем психологического принуждения, существенно важны следующие факторы: 1) длительность допроса; 2) был ли он проведен по существу; 3) когда он имел место – днем или ночью, причем показания, добытые в ночное время, вызывают серьезное недоверие; и 4) каков психологический тип подозреваемого – уровень его умственного развития, искушенность, образование.

В деле «Миранда против штата Аризона», самом известном деле, основанном на самооговоре, Верховный суд определил процессуальные гарантии для защиты прав обвиняемого. Подозреваемый имеет конституционное право отказаться говорить, и никакое заявление, сделанное им во время допроса, не может быть использовано в суде, если полиция и обвинитель не сумеют доказать, что подозреваемый ясно сознавал, что 1) у него есть право не отвечать на вопросы; 2) все им сказанное может быть использовано в суде против него; и 3) он имеет право на адвоката, независимо от того, может он себе позволить нанять его или нет. Если во время допроса обвиняемый потребует присутствия адвоката, допрос должен быть немедленно прекращен.[5]5
  Этот свод правил получил название «Miranda rights» («Права Миранды») и зачитывается подозреваемому при задержании.


[Закрыть]

Дело Миранды рассматривалось в 1966 году, и этот свод правил сразу же стал знаменит. Правда, многие полицейские управления поначалу игнорировали его, во всяком случае, до тех пор, пока преступников не стали освобождать из-под стражи лишь потому, что в момент задержания они не были ознакомлены со своими правами. Свод «Прав Миранды» сурово критиковался «адептами законности и правопорядка», обвинявшими Верховный суд в потакании плохим парням. Но он проложил-таки себе путь в правовую культуру после того, как каждый полицейский на телеэкране, проводя задержание, начал непременно выстреливать эти слова: «Вы имеете право хранить молчание…»

Роджерс, Смит и Физерстоун отдавали себе отчет в важности соблюдения процедуры, поэтому позаботились о том, чтобы в отношении Томми она была полностью соблюдена и зафиксирована на пленке. Что не было зафиксировано на пленке, так это предыдущие пять с половиной часов беспрерывных угроз и оскорблений.

Методы, коими были добыты «признания» Томми Уорда и Карла Фонтено, являлись прямым нарушением конституции, но в то время, в октябре 1984 года, полицейские еще верили, что удастся найти тело и таким образом получить достоверные улики. До суда в любом случае оставалось несколько месяцев. У них была масса времени, чтобы выстроить солидное дело против Уорда и Фонтено, во всяком случае, так они думали.

Однако Дениз так и не нашли. Томми и Карл понятия не имели, где она могла быть, о чем и твердили беспрерывно полицейским. Месяц проходил за месяцем, но ни крохи улик не появлялось. Признания подозреваемых делались все более и более важными, ведь им предстояло стать единственным доказательством, которое штат мог предъявить в суде.