Текст книги "Покрашенный дом"

Автор книги: Джон Гришем (Гришэм)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 27 страниц)

Глава 2

Поскольку хлопок уже созрел и был готов к сбору, дедушка утратил всякое терпение. И хотя он вел грузовик все с той же скоростью, он просто места себе не находил, потому что другие хлопковые поля вдоль дороги были уже убраны, а наше еще нет. Мексиканцы опаздывали уже на два дня. Мы опять поехали в город, опять припарковали грузовик возле лавки Попа и Перл, и я пошел вместе с дедушкой в «Ти шопп», где он стал ругаться с человеком, который отвечал за наемных рабочих.

– Да успокойся ты, Илай, – сказал этот человек. – Они вот-вот прибудут.

Но дедушка никак не успокаивался. Мы пошли к единственному в Блэк-Оуке хлопкоочистительному джину – он располагался на окраине и идти туда было далеко, но Паппи не желал попусту жечь бензин. Нынче утром, с шести до одиннадцати, он уже успел собрать двести фунтов волокна, но, несмотря на это, шел так быстро, что мне приходилось бежать, чтобы поспеть за ним.

Посыпанная гравием площадка возле джина была вся забита прицепами: одни были уже пустые, другие ждали своей очереди, чтобы сдать урожай на очистку. Я опять помахал близнецам Монтгомери – они как раз отъезжали в своем пустом прицепе, направляясь домой за следующей порцией хлопка.

Вокруг все дрожало от грохота работающих тяжелых хлопкоочистительных машин джина. Грохотали они на редкость громко и угрожающе. Всякий раз в период сбора урожая по крайней мере один рабочий получал какое-нибудь жуткое увечье, попав в хлопкоочистительную машину. Я очень боялся этих машин, и, когда Паппи велел мне обождать поодаль, я был только счастлив. Он прошел мимо группы наемных рабочих, ожидавших разгрузки своих прицепов, даже не кивнув им. Голова у него явно была занята совсем другими мыслями.

Я нашел себе вполне безопасное местечко возле погрузочной платформы, с которой уже очищенные и увязанные кипы хлопка грузились на прицепы для отправки в обе Каролины, Северную и Южную. На другом краю джина только что собранный хлопок засасывался прямо с прицепов в здоровенную трубу дюймов двенадцати диаметром; потом он исчезал в здании джина, где его обрабатывали машинами. А потом появлялся с другого конца, уже в виде аккуратных квадратных кип, завернутых в джутовую мешковину и плотно перетянутых стальной упаковочной лентой шириной в дюйм. Хорошо отрегулированные машины джина всегда выдавали отличные кипы, которые можно укладывать как кирпичи.

Кипа хлопка стоит сто семьдесят пять долларов плюс-минус несколько долларов, в зависимости от состояния рынка. При хорошем урожае один акр поля дает одну кипу хлопка. Мы арендовали восемьдесят акров земли. Довольно простая задачка по арифметике для большинства мальчишек из фермерских семей.

Честно говоря, арифметика вообще штука настолько легкая, что можно только удивляться, почему люди хотят стать фермерами. Мама всегда следила за тем, чтобы я хорошо разбирался в цифрах. Мы с ней тайно сговорились, что я никогда и ни при каких условиях не останусь на ферме. А закончу все двенадцать классов и стану игроком команды «Кардиналз».

Паппи и отец в марте взяли у владельца джина взаймы двенадцать тысяч долларов. Это был заем в счет будущего урожая; деньги пошли на семена, удобрения, наем рабочих и другие нужды. Пока что нам везло – погода все время была почти отличная, так что урожай обещал быть хорошим. Если она сохранится и на время сбора и поля дадут по кипе хлопка с акра, тогда доходы фермы Чандлеров покроют все расходы. Именно к этому мы и стремились.

Однако, подобно большинству других фермеров, Паппи и отец имели задолженность еще с прошлого года. Этот их долг владельцу джина составлял две тысячи долларов, он остался с 1951 года, когда урожай был средненький. И еще они задолжали дилеру фирмы «Джон Дир» из Джонсборо – за запчасти, фирме «Ланс бразерс» – за топливо, местному кооперативу – за семена и продукты, а Попу и Перл – за бакалейные товары.

Конечно, никто и предположить не мог, что я в курсе дел насчет их займов и долгов. Однако летом родители часто сидели допоздна на крыльце, дожидаясь ночной прохлады, чтобы спать, не особенно потея, и при этом всегда разговаривали. Моя кровать стояла возле окна рядом со входом в дом, так что я слышал гораздо больше, чем нужно, – они-то думали, что я уже сплю.

Я сильно подозревал – хотя и не был уверен в этом до конца, – что Паппи нужно занять еще денег, чтобы заплатить мексиканцам и людям с гор. Я понятия не имел, остались у него еще деньги или нет. Он был очень хмур, когда мы шли к джину, и продолжал хмуриться, когда мы уходили оттуда.

* * *

Люди с гор всегда мигрировали из своих мест в Озаркских горах в наши края на сбор урожая хлопка. У многих из них была своя земля и свои дома, а кроме того, у многих машины были лучше, чем у тех фермеров, что нанимали их на работу. Они очень хорошо работали и на всем экономили, но выглядели такими же бедными, как и мы.

Но к 1950 году эта их миграция сократилась. Послевоенный бум докатился наконец и до Арканзаса, по крайней мере до некоторых районов этого штата, так что молодое поколение людей с гор уже не так сильно нуждалось в лишних деньгах, как их родители. И они просто сидели у себя дома. Сбор хлопка – не такое уж большое удовольствие, чтобы отправляться на него по доброй воле. И фермеры столкнулись с недостатком рабочей силы, который все рос и рос; и тогда кто-то придумал нанимать мексиканцев.

Первый грузовик с мексиканскими рабочими прибыл в Блэк-Оук в 1951 году. Мы наняли шестерых, в том числе Хуана, с которым мы подружились и который впервые угостил меня тортильей, мексиканской маисовой лепешкой. Хуан и еще сорок мексиканцев три дня тащились сюда, набившись в длиннющий прицеп, в жуткой тесноте, не имея ни достаточно еды, ни защиты от палящего солнца, ни крыши от дождя. Все они были жутко измотаны и даже пошатывались, когда наконец выгрузились на Мэйн-стрит. Паппи тогда сказал, что от их прицепа разило похуже, чем от трейлера для перевозки скота. Те, кто увидел их первыми, сообщили об этом остальным, так что вскоре наши дамы и из баптистской, и из методистской церквей уже в полный голос возмущались тем, каким скотским образом перевозят этих мексиканцев.

Мама тоже говорила об этом, по крайней мере отцу. Я не раз слышал, как они это обсуждали, когда урожай уже был убран, а мексиканцы уехали. Она просила отца поговорить с другими фермерами, чтобы они все вместе добились от того человека, который отвечал за наем рабсилы (а тот, в свою очередь, добился от своих напарников, которые набирали этих мексиканцев и направляли их к нам), чтобы к ним относились получше. Она считана, что это наш долг как фермеров – защищать наемных рабочих; отец отчасти разделял это ее убеждение, хотя и не проявил особого энтузиазма по поводу своей роли заводилы в этом деле. Паппи было все равно. Мексиканцам, правда, тоже: они просто хотели получить работу.

Мексиканцы наконец приехали, вскоре после четырех. Ходили слухи, что они приедут на автобусе, и я очень надеялся, что так и будет. Мне вовсе не хотелось потом слушать, как родители всю зиму обсуждают этот вопрос. И конечно, мне не нравилось, что с мексиканцами так скверно обращались.

Но они опять приехали в прицепе, старом, раздолбанном, с досками вместо бортов и без тента, чтобы прикрыть сидевших в нем. Действительно, со скотиной и то лучше обращаются…

Они осторожно выпрыгивали из прицепа на землю и выходили на улицу, по трое, по четверо, как бы волна за волной. Прошли чуть вперед и остановились напротив правления нашего кооператива, сбившись в небольшие группы, словно в некотором недоумении. Они потягивались и разминались и вообще смотрелись так, как будто попали на другую планету. Я насчитал шестьдесят два человека. К моему огромному разочарованию, Хуана среди них не было.

Все они были невысокие, на несколько дюймов ниже Паппи, очень тощие, у них были черные волосы и темная кожа. У каждого была небольшая сумка с одеждой и продуктами.

Перл Уотсон вышла из своей лавки на улицу и встала на тротуаре, уперев руки в боки и разглядывая прибывших. Для нее это были возможные покупатели, и ей совсем не нравилось, что с ними так скверно обращаются. Было ясно, что в воскресенье перед службой в церкви наши дамы опять устроят по этому поводу скандал. И еще было понятно, что мама будет расспрашивать меня о них, когда мы вернемся домой с новыми рабочими.

Человек, отвечавший за наемных рабочих, и водитель грузовика, привезшего мексиканцев, вдруг разразились потоками брани. Кто-то из техасских вербовщиков действительно обещал, что мексиканцев теперь будут доставлять на автобусах. А это была уже вторая партия, и она снова прибыла в грязном грузовом прицепе. Паппи никогда не увиливал от драки и теперь, я уверен, был готов вмешаться в завязавшуюся склоку и как следует наподдавать водителю грузовика. Но он злился и на ответственного за рабсилу и, как мне кажется, не видел смысла в том, чтобы вздуть их обоих. Мы уселись на задний борт нашего грузовичка и стали ждать, пока осядет поднятая пыль.

Когда брань и крики утихли, началась возня с бумагами. Мексиканцы сбились на тротуаре в одну кучу напротив кооператива. Иногда они бросали взгляды в нашу сторону и в сторону других фермеров, собиравшихся на Мэйн-стрит. Все уже знали – прибыла новая партия рабочих.

Паппи забрал первых десятерых. Главным у них был Мигель. По виду он был старше всех в группе, и, как я заметил еще при первом наблюдении, у него одного была матерчатая сумка. Остальные тащили свои пожитки в бумажных мешках.

Мигель сносно говорил по-английски, но не так хорошо, как Хуан. Мы с ним немного потрепались, пока Паппи заканчивал оформление всех нужных бумаг. Мигель познакомил меня с остальными. Там были и Рико, и Роберто, и Хосе, и Луис, и Пабло, и еще несколько, имен которых я не разобрал. По опыту прошлого года я знал, что потребуется с неделю, чтобы научиться их различать.

Хотя они явно были очень утомлены, каждый старался улыбаться – исключая одного, который сделал мне рожу, когда я на него посмотрел. У него была шляпа вроде техасской. Мигель ткнул в него пальцем и сказал: «Он считает себя ковбоем. Мы так его и зовем». Ковбой был очень молод и очень высок для мексиканца. Глаза у него были узкие и злые. Тонкие усики еще больше подчеркивали свирепое выражение его лица. Он меня так напугал, что я уже было подумал, а не сказать ли об этом Паппи. Уж очень мне не хотелось, чтобы такой человек несколько предстоящих недель жил у нас на ферме. Но вместо этого я лишь отступил назад.

Наша группа мексиканцев последовала за Паппи по направлению к лавке Попа и Перл. Я пошел за ними, держась подальше от Ковбоя. Войдя в лавку, я занял свою обычную позицию возле кассы, где уже сидела Перл, ожидая, с кем бы пошептаться.

– С ними обращаются как со скотиной, – сказала она.

– И лай говорит, что они все равно просто счастливы, что сюда попали, – также шепотом ответил я.

Дедушка ждал возле выхода, скрестив руки на груди и наблюдая, как мексиканцы набирают то немногое, что могли купить. Мигель трещал как сорока, давая им нужные указания.

Перл вовсе не собиралась нападать на Илая Чандлера, но метнула в его сторону неприятный взгляд. Он, правда, этого не заметил – он был раздражен и обеспокоен, потому что урожай до сих пор не убран.

– Это просто ужасно! – сказала Перл. Видно было, что Перл ждет не дождется, когда мы наконец уберемся, чтобы тут же броситься к своим подругам по церкви и снова обсудить эту проблему. Перл принадлежала к методистской церкви.

По мере того как мексиканцы, держа в руках свои покупки, подходили к кассе, Мигель сообщал Перл имя каждого, а та, в свою очередь, открывала им кредитные счета. Потом пробивала на кассовом аппарате общую сумму покупок, заносила ее в книгу против имени каждого рабочего и показывала запись Мигелю и покупателю. Текущий кредит, просто и удобно, совершенно по-американски.

Они закупили муку и еще шортенинг, жир, что добавляют в тесто для рассыпчатости, – все, что нужно для приготовления лепешек, а также много бобов – и консервированных, в жестянках, и сушеных, в пакетах, и еще рис. Ничего лишнего – ни сахару, ни конфет, ни овощей. Ели они совсем немного, потому что продукты стоят денег. А они стремились экономить каждый цент, чтобы привезти домой побольше.

Конечно, эти бедолаги никакого понятия не имели, куда их повезут. Невдомек им было и то, что моя мама – завзятая огородница и гораздо больше времени уделяет уходу за своими овощами на грядках, чем хлопку. Так что им здорово повезло, потому что мама считала, что ни одна живая душа из всех, проживающих поблизости от нашей фермы, не должна оставаться голодной.

Ковбой был последним в очереди к кассе, и когда Перл улыбнулась ему, мне показалось, что он сейчас в нее плюнет. Мигель стоял рядом. Он провел три последних дня в грузовом прицепе вместе с этим малым, так что, наверное, уже все о нем знал.

Я попрощался с Перл – уже во второй раз за нынешний день, что было довольно странно, поскольку обычно я виделся с ней раз в неделю.

Паппи повел мексиканцев к нашему грузовику. Они забрались в кузов и тесно уселись там, плечо к плечу, подобрав ноги и переплетя руки. Они все молчали и тупо смотрели вперед, не представляя, где закончится их путешествие.

Старый грузовик осел под такой нагрузкой, но в конце концов как-то набрал свои тридцать семь миль в час, и Паппи даже чуть улыбнулся. День уже клонился к вечеру, было жарко и сухо – отличная погода для сбора хлопка. Итак, теперь у нас были семейство Спруил и мексиканцы – достаточно рабочих рук, чтобы собрать наш урожай. Я полез в карман и вытащил оттуда вторую половинку сладкого рулета.

Костер и палатку мы заметили задолго до того, как добрались до дому. К нашей ферме ведет проселочная дорога, большую часть года очень пыльная, так что Паппи едва тащился, чтобы мексиканцы не задохнулись от пыли.

– Это еще что? – спросил я.

– Вроде палатка какая-то, – ответил Паппи.

Она была разбита невдалеке от дороги, в дальнем углу нашего переднего двора, под дубом, которому стукнуло лет сто, возле того места, где при игре в бейсбол у нас размещалась пластина «дома». Мы еще больше замедлили ход, когда доехали до нашего почтового ящика. Спруилы захватили половину нашего переднего двора. Их палатка была из грязно-белого брезента, с остроконечной крышей; она была натянута с помощью разнокалиберных, грубо обструганных шестов и металлических колышков. С двух сторон она была открыта, так что можно было разглядеть коробки и одеяла, валявшиеся внутри, прямо на земле. И еще я увидел Тэлли: она спала в углу.

Их грузовик стоял рядом, а над кузовом уже был натянут брезент. Он был привязан к кольям, вбитым в землю, упаковочными веревками, так что грузовик не мог сдвинуться с места, надо было сначала отвязывать веревки. Их старый прицеп был уже наполовину разгружен, а вынутые из него ящики и джутовые мешки валялись на траве, словно разбросанные сильным ветром.

Миссис Спруил развела костер – это и был источник дыма. По каким-то причинам она выбрала это почти голое место в самом конце двора. Это было то самое место, где Паппи и отец почти каждый день после обеда усаживались на корточки, изображая кэтчеров, и ловили брошенный мной бейсбольный мяч – мои «прямые» и «навесные». Мне захотелось заплакать. Никогда я им этого не прощу, этим Спруилам!

– Ты ведь вроде бы сказал им, чтобы устраивались возле силосной ямы, – сказал я дедушке.

– Точно, – ответил Паппи. Он совсем сбросил скорость и свернул к дому. Силосная яма располагалась на заднем дворе, рядом с амбаром, на приличном расстоянии от дома. Раньше люди с гор всегда ставили свои палатки именно там, и никогда перед домом.

Паппи поставил грузовик под другим дубом, которому, по словам бабушки, было только семьдесят лет. Он был самый невысокий из трех дубов, что закрывали тенью наш дом и двор. Грузовик подкатился к дому и встал в те же самые высохшие колеи, куда Паппи ставил свою машину уже несколько десятков лет. Мама и бабушка ждали нас на ступеньках кухонного крыльца.

Рут, моя бабушка, была не в восторге от того, что люди с гор оккупировали наш передний двор. Паппи и мне это стало ясно еще до того, как мы вылезли из кабины грузовика. Она стояла, уперев руки в бедра.

Маме не терпелось взглянуть на мексиканцев и расспросить меня о том, в каких условиях их сюда привезли. Она понаблюдала, как они вылезают из кузова, потом подошла ко мне и сжала мне плечо.

– Десять человек, – сказала она.

– Да, мэм.

Бабка встала перед грузовиком, на пути Паппи, и спросила, спокойно и сурово:

– Почему эти люди расположились на переднем дворе?

– Я велел им размещаться около силосной ямы, – ответил Паппи, вовсе не собираясь отступать, даже перед собственной женой. – Не знаю, чего это они выбрали именно это место.

– Разве нельзя сказать им, чтобы перебрались?

– Нельзя. Если они сложат свое барахло, то уедут. Сама знаешь, какие они, эти люди с гор.

Бабкины вопросы на этом иссякли. Да и не стали бы они затевать спор прямо передо мной и в присутствии десятка мексиканцев. Она пошла в дом, неодобрительно покачивая головой. Паппи же, если честно, было совершенно наплевать, где устроили свой лагерь его наемные рабочие. На вид это были здоровенные парни, и они хотели работать, а остальное для него никакого значения не имело.

Подозреваю, что Бабке тоже было почти все равно. Сбор урожая настолько важный момент в нашей жизни, что мы наняли бы даже банду закованных в кандалы преступников, если они способны собирать по три сотни фунтов хлопка за день.

Мексиканцы последовали за Паппи к амбару, до которого от заднего крыльца было ровно 352 фута. Прошли мимо курятника, мимо колодца с насосом, мимо бельевых веревок, мимо сарая для инструмента, мимо сахарного клена, который в октябре становится весь красный. Как-то в январе я – с отцовской помощью – измерил точное расстояние от заднего крыльца до амбара. Для меня это было словно целая миля. На стадионе «Спортсменз-парк» в Сент-Луисе, где часто играла команда «Кардиналз», расстояние от пластины «дома» до ограды левой части аутфилда было 350 футов, и всякий раз, когда Стэн Мьюзиэл делал «хоум ран» – отбивал мяч за забор и, обежав вместе с товарищами по команде все базы, достигал «дома», – я на следующий день непременно сидел на крыльце и продолжал восхищаться этой огромной дистанцией. В середине июля, когда в матче против «Брейвз» он отбил мяч на 400 футов, Паппи сказал: «Люк, да он его как за наш амбар отбил!»

И еще два дня после этого я сидел на крыльце и мечтал о том, как я сам буду отбивать мяч за амбар.

Когда мексиканцы скрылись за сараем, мама сказала:

– Они выглядят очень усталыми.

– Они приехали в прицепе, все шестьдесят два человека, – заметил я, почему-то желая посодействовать будущему очередному скандалу.

– Этого я и опасалась.

– Прицеп у них старый. Старый и грязный. Перл уже бесится по этому поводу.

– Больше так не будет, – заявила она, и я понял, что отцу предстоит выслушать немало неприятных вещей. – Давай беги, помоги деду.

Я и так уже большую часть времени за последние две недели провел в амбаре вместе с мамой, подметая и убирая чердак, чтобы там разместились мексиканцы. Фермеры по большей части селили наемных рабочих в заброшенных домах арендаторов или в амбарах. А еще ходили слухи, что Нед Шеклфорд, чья ферма находилась от нас в трех милях к югу, поселил своих рабочих в курятнике.

Но на ферме Чандлеров такого быть не могло. Поскольку другой крыши над головой у нас для них не было, мексиканцы были вынуждены жить на чердаке нашего амбара, но там было чисто, никакой грязи или мусора. И там здорово пахло. Мама весь год собирала для них старые одеяла и матрасы, чтобы им было на чем спать.

Я проскочил в амбар, но остался внизу, рядом с закутком для Изабель, нашей молочной коровы. Паппи рассказывал, что в Первую мировую войну ему спасла жизнь молодая француженка по имени Изабель, и в память о ней он назвал нашу корову джерсийской породы именно этим именем. Бабушка в эту историю не верила.

Я слышал, как мексиканцы возятся, устраиваясь наверху, на чердаке. Паппи что-то говорил Мигелю, который был явно доволен тем, как там чисто и уютно. Паппи принимал комплименты так, словно это он, и он один, все там отскреб и отмыл.

На деле же и он, и Бабка очень скептически относились к усилиям мамы обеспечить наемным рабочим удобное место для спанья. Мама выросла на маленькой ферме, совсем рядом с Блэк-Оуком, так что была почти что городской. И росла она вместе с детьми из достаточно богатых семей, которые не участвовали в сборе хлопка. В школу она никогда не ходила пешком – ее всегда отвозил ее отец. И еще она успела три раза побывать в Мемфисе, прежде чем выйти замуж за моего отца. И все детство прожила в крашеном доме.