Текст книги "Недолгое правление Пипина IV"

Автор книги: Джон Эрнст Стейнбек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

Он опять отправился к дяде.

– Прав ли я, предполагая, что вы предпочли бы не состоять со мной в родстве? – спросил он.

– Ты воспринимаешь все слишком серьезно, – ответил дядя Шарль.

– Легко говорить.

– Да, я знаю. Прости, что я так сказал. Я – твой верный подданный.

– Ну, а случись восстание?

– Что тебе важнее – правда или верность?

– Не знаю, скорее всего и то, и другое.

– Не буду скрывать от тебя. То, что я твой дядя, необычайно благотворно повлияло на мои дела. Клиенты так и идут, особенно туристы.

– Стало быть, ваша лояльность сопряжена с доходом. Утратили бы вы вашу лояльность, если бы понесли ущерб?

Дядя Шарль зашел за ширму и вынес бутылку коньяку.

С водой? – спросил он.

– Насколько коньяк хороший?

– Я предлагаю с водой… Так вот. Ты хочешь выворачивать камни и думаешь найти там что-то полезное. На добродетель можно рассчитывать вплоть до того момента, когда дойдет до дела. Я надеюсь, что мне удастся остаться с тобой до самой смерти. Но я надеюсь также, что у меня хватит здравого смысла присоединиться к оппозиции за несколько мгновений до того, как всем станет ясно, что она победит.

– Вы очень откровенны, дядюшка.

– Не расскажешь ли, что тебя на самом деле тревожит?

Пипин глотнул коньяку, разбавленного водой, и неуверенно проговорил:

– Функция короля – править. Чтобы править, надо иметь власть. Чтобы иметь власть, надо ее взять…

– Продолжай, дитя мое.

– Люди, которые навязали мне корону, не имели намерения отдать мне что бы то ни было.

– О, ты, я вижу, кое-чему уже научился. И становишься циником, если пользоваться языком тех, кто боится реальности. Ты почувствовал, что ты колесо, которое не крутится, ты растение, которое не дает цветов.

– Что-то в этом духе. Король без власти – это нонсенс. Король, обладающий властью, – это мерзость.

– Извини, – прервал его дядя Шарль, – Сыр привлек мышей.

Он вышел в лавку.

– Что вам угодно? – услышал Пипин, – Да, она очаровательна. Если бы я сказал, кто ее автор, как я подозреваю… Но нет. Я обязан сказать, что не знаю. Обратите внимание на мазок, на парящую композицию. А сюжет… костюм… Что? Что вот это такое? Так, привезено с кучей рухляди из подвалов одного замка. Я не подвергал ее экспертизе. Конечно, вы можете ее купить, но будет ли это благоразумно? Мне пришлось бы запросить с вас двести тысяч франков, потому что промывка и экспертиза обойдутся мне как раз в эту сумму. Подумайте еще! Вот, например, Руо, тут нет никаких сомнений… – Последовали тихие переговоры, затем опять громкий голос дяди Шарля. – Дайте я смахну пыль. Я вам говорю, я сам еще ее не рассматривал.

Через короткое время дядя вернулся, потирая руки.

– Мне стыдно за вас, – сказал король.

Шарль Мартель подошел к груде пыльных необрамленных полотен, лежавших в углу.

– Надо заменить, – сказал он. – Я изо всех сил стараюсь их расхолодить. Быть может, меня больше мучили бы угрызения совести, если бы я не знал совершенно точно – они воображают, что обманывают меня. – Он унес пыльное полотно в лавку.

– A-а, Клотильда, входи, – послышался его голос. – Твой отец здесь. Тут Клотильда и яичный принц! – крикнул он Пипину.

Все трое прошли за красную бархатную драпировку, заменявшую дверь, и в воздухе повисло легкое облачко пыли.

– Добрый вечер, сэр, – поздоровался Тод, – Он меня обучает ремеслу. Мы собираемся открыть галереи в Далласе и Цинциннати, и еще одну в Беверли Хиллз.

– Какой позор! – не выдержал король.

– Я пытаюсь их отговаривать, но они так просят… – начал было дядя Шарль.

– Очень ловко придумано, – перебил король, – А кто их хитроумно подстрекает к этому?

– Мне кажется, вы не совсем правы, – вмешался Тод, – Первая заповедь торговли – создать спрос, вторая – его удовлетворить. Представьте себе, какого количества предметов не появилось бы на свет, если бы людям не намекнули, что они в них нуждаются. Сколько лекарств, косметики, дезодорантов… Можете ли вы заявить во всеуслышание, сэр, что машина – вещь неэкономичная, излишняя, что она обязывает своих владельцев пользоваться ею, даже когда им это не нужно? Нет, сказать это людям, которые все равно хотят ее иметь, вы не можете. Хотя они не хуже вас все про это знают.

– Но где-то надо все-таки провести границу, – возразил Пипин. – А рассказывал вам мой прекрасный дядюшка, почему украли Мону Лизу?

– Постой, постой, дорогой племянник!

Однако Пипин продолжал:

– Обычно он начинает так: «Не стану упоминать имен, но я слыхал…» Слыхал, видите ли!

– Мне эта кража всегда казалась бессмыслицей, – заметил Тод, – Ведь Мону Лизу украли из Лувра. Так? А спустя год вернули назад. Они что же, вернули подделку?

– Нет, нет, – запротестовал король, – В Лувре подлинник.

Клотильда надула губы.

– Обязательно говорить о делах?

– Погоди, Кролик, мне интересно.

– Продолжайте, дядюшка, – произнес король, – это ваша история. И ваше…

– Не могу сказать, что я это одобрял, – перебил Шарль Мартель, – но никто из честных людей не пострадал.

– Ну так расскажите ему поскорей, и покончим с этим, – вставила Клотильда.

– Не стану упоминать имен, но я слыхал, что пока Мона Лиза… хм, отсутствовала, восемь Мон Лиз было куплено очень богатыми людьми.

– Где?

– Ну, где водятся очень богатые люди? В Бразилии, Аргентине, Техасе, Нью-Йорке, Голливуде…

– А почему вернули оригинал?

– Понимаете, коль скоро картину вернули, вора… э-э-э, перестали искать…

– Ага! – проговорил Тод, – А как насчет тех, кто купил подделки?

– Когда вы покупаете украденный шедевр, – ответил дядя Шарль с благочестивым видом, – вы совершаете преступление. И хотя сокровище приходится прятать, покупатели все-таки находятся. Если уже после того, как покупка состоялась, они обнаружат, что сокровище всего лишь, скажем, копия, они едва ли станут предавать это огласке. Говорят, некоторые богачи в таких случаях предпочитают сознательный обман. Я и сам не сомневаюсь, что не найдется ни одного человека, кто бы добровольно признался, что его оставили в дураках.

Тод засмеялся.

– Тогда как, если быть честным…

– Именно, – подтвердил дядя Шарль.

– Почему же тогда король против?

– Он очень чувствителен.

Тод перевел взгляд на короля.

Пипин медленно проговорил:

– Я думаю, что все люди остаются честными, пока дело не коснется корысти. – Я думаю, многие становятся уязвимы, как только у них появляется корыстный интерес. Я верю, что есть люди, которые остаются честными, несмотря на корыстный интерес. И мне кажется предосудительным выискивать у людей слабые места и играть на них.

– Не будет ли у вас сложностей на посту короля? – осведомился Тод.

– Уже есть, – мрачно ответила Клотильда. – Он не только хочет сам быть выше всего, выше всех человеческих слабостей, но и от семьи того же требует. Он хочет, чтобы все были хорошими, а людям вовсе не свойственно быть хорошими…

– Сейчас же замолчите, мисс, – остановил ее Пипин. – Я не желаю этого слышать. Да, люди по природе хорошие – до тех пор, пока им это удается. Каждому человеку хочется быть хорошим. Поэтому-то меня и возмущает, когда им мешают или отнимают такую возможность.

– Перед тем как они пришли, – мстительно сказал дядя Шарль, – ты рассуждал о власти. Ты утверждал, если не ошибаюсь, что король без власти – пшик. А если так, дорогой племянник, то что ты думаешь о тезисе, что власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно?

– Развращает не власть, – возразил король, – а страх. Видимо, страх потерять власть.

– Но не рождает ли власть в подданных импульс, который неизбежно пробуждает страх в обладателе власти? Может ли власть обойтись без неизбежного страха, который приводит к развращению? Может ли существовать власть без страха?

– О, Господи, – сказал Пипин, – если бы я знал!

– Если ты возьмешь власть в свои руки, – не отставал дядя Шарль, – не думаешь ли ты, что те же люди, которые сделали тебя королем, восстанут против тебя?

Король вскинул руки.

– И вы еще советуете мне расслабиться! Для вас все это – отвлеченные идеи. А для меня… Я их поглощаю с пищей, одеваюсь в них, вдыхаю и вижу во сне. Дядя Чарли, для меня это не интеллектуальные упражнения, а сплошная мука.

– Бедное дитя! Я не хотел тебя мучить. Погоди, сейчас я принесу еще одну бутылку. На сей раз разбавлять водой не будем.

Тод наблюдал за королем: с каждым глотком румянец на его щеках становился ярче, напряжение спадало. Перестали дрожать руки и губы. Тело расслабилось, и он предался объятиям бархатных кресел.

– Благодарю, – сказал он дяде Шарлю, – Коньяк изысканный.

– Еще бы. Он ждал своего часа со времен Гентского соглашения. Не желаешь ли еще? Заметь, я не предлагаю его этим невеждам.

Тод Джонсон взял руку Клотильды, лежащую у нее на коленях, и зажал в своих ладонях.

– Меня берут сомнения, – начал он смущенно. – Вы знаете, мы с вашей дочерью встречаемся. Она мне нравится. При обычных обстоятельствах я бы на всё… В смысле, поступил бы как хочу. Но… понимаете, сэр, вы мне тоже нравитесь, вот я и… ну, в общем, я хочу сперва спросить у вас…

Пипин улыбнулся.

– Благодарю вас. По-моему, жестоко, что король никому не должен нравиться и королю не позволено, чтобы ему кто-то нравился. Вас мучают сомнения оттого, что Клотильда – дочь короля, так я понимаю?

– Да, так. Сами знаете, какая в Англии поднялась заваруха из-за такой же истории. Я не хочу ей причинять неприятности… но и себе не хочу.

– Ты что же, Тодди, – разгневанно вмешалась Клотильда, – собираешься припустить тягу?

– Я не совсем понял, – заметил Пипин. – О какой тяге речь?

Тод засмеялся.

– Она проходит курс по Берлицу, изучает американский сленг. Видно, ее преподаватели сами что-то напутали. Она хочет сказать – не собираюсь ли я сматывать удочки?

– Распроститься, – добавил в виде пояснения дядя Шарль.

– Ну и как? Собираетесь? – дружелюбно спросил король.

– Сам еще не знаю. Вот я и хочу вас кое о чем спросить. Я тут немножко почитал. Французские короли всегда ведь соблюдали Салический закон, верно? А по Салическому закону женщины не наследуют трон. Верно? В таком случае для государства не очень-то важно, за кого выйдет особа королевской крови. Так или нет?

Пипин одобрительно кивнул.

– Прочли вы правильно. Все верно. Но в одном пункте вы ошибаетесь. Хотя к Салическому закону это не имеет отношения. Женщин из знатных домов всегда использовали в качестве своего рода магнита для других знатных домов, вместе с их землями, имуществом и титулами.

– Вроде катализатора для слияния корпораций, – вставил Тод.

– Салический закон вовсе не закон, – вмешался дядя Шарль. – Это просто обычай, принесенный германцами. Забудьте о нем.

– Дядюшка, если верить вашему толкованию, наши предки тоже были германцы – Эристаль, Арнульф. – Пипин обернулся к Тоду, – Мой юный друг, я не знаю, каково будет решение о престолонаследии. Клотильда – мой единственный ребенок. Я не собираюсь разводиться с женой ради наследника, а жена моя уже… Ну, вы понимаете. Вполне вероятно, что под нажимом общественности Клотильде придется стать нерестилищем королей. Обычай, в особенности бессмысленный обычай, как правило, сильнее закона. Не согласитесь ли вы повременить с… тягой, пока мы не решили этот вопрос? Кстати, о какой тяге речь – печной или механической?

– Будь я проклят, если я знаю, – ответил Тод, – Единственные люди, которых интересует значение сленговых слов, как раз те, которые сами их не употребляют. Вы хотите сказать, сэр, чтобы я тут еще немного поошивался?

– Совершенно верно. Видите ли, вторая функция привлекательных родовитых дам состояла в том, чтобы приносить деньги в семью.

– Если это вы про Петалуму, сэр, то забудьте. Насколько я знаю моего отца, он свяжет деньги и отдаст попечительскому совету.

– Неважно, – вмешался дядя Шарль, – его репутация все равно делает из вас довольно завидного искателя руки принцессы. Больше всего на свете французы не любят оставаться в дураках. А брак с богатым человеком – независимо от изъянов этого брака – во Франции никогда не считался глупым.

– Ясно. Вы мне придумываете оправдания. Спасибо. Получается, будто я вроде как уже член семьи, по крайней мере на срок. Поэтому я и решил сначала поспрашивать. Вы, конечно, король и старше меня, но вы еще не напрактиковались. Королевская власть штука отличная, но если вы будете делать неправильные ходы, все может взорваться к черту.

– Это уже случалось в прошлом, – согласился Пипин, – и даже не так давно.

– Вот об этом-то мне и хотелось поговорить с вами. Раз уж я в вашей семье хожу, так сказать, в подмастерьях.

– Вот еще! Опять политика! – возмутилась Клотильда, – Вы зануды. Тоска!

Тод коротко рассмеялся.

– Пожалуй, она права. Говорят, американцы обсуждают секс в конторе, а бизнес в постели. Пойду свожу ее проветриться. Но потом я бы хотел побеседовать с вами.

– С радостью, – отозвался Пипин. – Приедете ко мне в Версаль?

– Я уже там был. Нахлебников полным-полно. Я вот что предлагаю, сэр. Почему бы вам не зайти ко мне в отель «Георг Пятый»?

– Один из недостатков моей должности в том, что я не могу идти, куда хочу. Надо уведомить администрацию, тайную полицию, конфиденциально сообщить в газеты… Ваш номер подвергнут обыску, а на крышах домов напротив расставят шпиков. Не очень-то весело быть королем.

– Только не в «Георге Пятом», – убежденно возразил Тод, – Французов там сроду не бывало. Сейчас там проживают Ава Гарднер с X. C. X. Келли. На вас и внимания никто не обратит. Это, может, самое укромное местечко во Франции для французского короля.

– Возможно, – согласился Пипин, – Я уже подумываю, не ходить ли мне в переодетом виде?

– О, Боже, – заметил дядя Шарль, – у тебя ничего не получится. Ты начисто лишен актерских способностей.

Королева подвинула стул поближе к шезлонгу, в котором сидела сестра Гиацинта, погруженная в благочестивую задумчивость.

– Я тебе всегда говорила, что Пипин занят своими мыслями, – сказала Мари, – Он был рассеян, когда возился со своим телескопом, но сейчас стал еще хуже. Шагает взад и вперед, заложив руки за спину, и бормочет что-то себе под нос. Когда я заговариваю с ним, он не слышит. И какой-то он ужасно несчастный. Что-то его грызет. Поговорила бы ты с ним, Сюзанн. Говорят, ты всегда умела обращаться с мужчинами.

– Говорят, – согласилась сестра Гиацинта, – Но, может быть, это и преувеличено. Что мне ему сказать?

– Узнай, что его тревожит.

– Может быть, просто необходимость быть королем?

– Ерунда, – отрезала Мари. – Всякому лестно быть королем.

Мари привела мужа в келью сестры Гиацинты.

– Вот моя очень старая подруга, – сказала Мари. И тут же нашлась. – Ой! – воскликнула она. – Я кое-что забыла. Простите, я сейчас вернусь. – И она вышла.

Король мельком взглянул на монахиню.

– Садитесь, сир.

– Я не очень-то исправно соблюдал свой долг по отношению к церкви, С самого детства, – проговорил он.

– Я тоже. Двадцать лет я провела на подмостках музыкального театра.

– То-то ваше лицо показалось мне знакомым.

– В этой одежде? Я польщена, мсье. Немногие глядели на мое лицо.

Пипин решил проявить галантность.

– Сколько же красоты скрывается…

– Под этим одеянием? Благодарю вас. Я училась в школе с мадам. Возможно, вы слышали от нее имя мадемуазель Леско? Вряд ли она упоминала о моей бывшей профессии. Мари принадлежит к тем счастливым людям, для которых то, чего они не одобряют, просто не существует. Я завидую этому свойству.

– Моя жена замечательная женщина во многих отношениях, но она не отличается тонкостью. Очень часто я не знаю, что она затевает, но сразу догадываюсь, когда она что-то затевает.

Сюзанн откинула назад голову и прикрыла глаза.

– Вы недоумеваете, зачем она привела вас сюда и оставила здесь?

– Да, признаюсь, я задаю себе именно этот вопрос.

– Она чувствует, что вас что-то тревожит, вы не находите себе места.

– Меня довольно часто что-нибудь тревожит, и я почти всегда не нахожу себе места. До сих пор ее это не волновало. Она воздействовала на меня с помощью соусов и вкуснейших сладких блюд.

– Да, это распространенное домашнее средство у жен. Ну, и наверное, это излечивало вас, или вы уверяли, что излечивало?

– Надеюсь, мне удавалось ее убедить, сестра.

– Вы очень снисходительны, мсье. Не могли бы вы сказать мне причину теперешней вашей тревоги? А я бы уж как-нибудь приспособила это для Мари. Она беспокоится за вас.

– Я бы рад вам помочь, – ответил король, – но многих причин я и сам не знаю. Я не просил, чтобы меня делали королем, меня выбрали, как срывают ягоду с куста, и я оказался в положении, которому есть много прецедентов, и почти все скверные, и все, без исключения, кончались неудачей.

– А вы не можете, как ягода, отдаться на волю обстоятельств? Пусть все идет как идет.

– Не могу. В том-то и беда мужчин, что они хотят делать хорошо даже то, чего им вообще не хочется делать. Вы не поверите, сестра, но когда-то мне хотелось уметь хорошо танцевать. Такая нелепость.

– Вы боитесь, что наделаете ошибок?

– Дорогая сестра, наша дорога вымощена ошибками. Даже лучшие из королей терпели фиаско.

– Мне жаль вас.

– Не жалейте меня. Дядя сказал, что у меня есть выход – перерезать себе запястья. Но я им не воспользовался.

– Бывали короли, – напомнила сестра Гиацинта, – которые все дела отдавали в чужие руки – кабинету министров, совету, словом, команде, и жили в свое удовольствие.

– Я думаю, сестра, это происходило уже после того, как они отчаялись. На короля оказывается сильнейшее давление, его заставляют быть королем. Задача короля – править, а задача правления – повышать благосостояние королевства.

– Это ловушка, – сказала сестра Гиацинта. – Как и вообще делание добра – это ловушка. Там, где речь идет о добродетели, очень трудно сказать себе правду, мсье. Бывают два вида добродетели. Один – это страстное честолюбие, а другой – просто желание покоя, проистекающее из желания никому не причинять хлопот.

– Вы умеете думать, сестра, – сказал король, и по блеску, появившемуся в его глазах, она поняла, что завладела его вниманием.

– И у меня была похожая проблема, – продолжала она. – После того, как я двадцать лет простояла на сцене в обнаженном виде, будя, как я надеюсь, мечты у одиноких мужчин, я постриглась в монахини. Мне очень легко было приписать себе порыв к святости, но я-то знаю, что я просто очень устала.

– Вы честны.

– Не знаю. Признавшись себе, что побуждение мое отнюдь не было чистым, я вдруг нашла в себе доброту и понимание, к которым даже сама не могу придраться, хотя они просто продукт изначальной лени – после того, как я сняла бремя с моих ног, я сняла с себя заботу о моей добродетели.

– А как же ритуалы – опускаться на колени, вставать с колен, повторять магические религиозные формулы?

– Очень скоро это становится не труднее, чем дышать. Легче сделать, чем не делать.

Король встал, почесал локти, обошел вокруг стула, потом опять сел.

– Прыжок получается большой, – сказал он, – от грешницы… к святой.

Сестра Гиацинта засмеялась.

– Трудно обособить грех в себе самом, – заметила она. – В других его различить легче, но когда речь идет о себе, то находится оправдание – мы оправдываем его необходимостью или добрыми намерениями. Только не говорите этого Мари…

– Простите? О, нет, мне бы это и в голову не пришло.

– Мари – жена. Это совсем другое дело.

– Она очень добра ко мне.

Сестра Гиацинта уставилась на него с изумлением.

– Надо думать, вы говорите так из учтивости, а не по искреннему убеждению.

– Не понимаю, что вы имеете в виду.

– В женщинах нет доброты, – сказала монахиня, – Любовь – да, но это вещь субъективная. Если бы я вышла замуж, быть может, мне и удалось бы убедить себя в обратном. – Она пристально посмотрела на него. – Что в вашей жизни вы считаете лучшим событием, сир?

– Какое это имеет…

– Если вы мне сумеете это сказать, то я, возможно, сумею сказать, чего вам не хватает сейчас, о чем вы так горюете.

– Что ж, пожалуй., пожалуй, это случилось, когда я увидел в телескоп комету и понял, что я первый в мире вижу ее. Меня это исполнило… исполнило благоговейного трепета.

– Они не имели права делать вас королем, – сказала она. – Король лишь повторяет старые чужие ошибки, а если это ему известно наперед… Да, теперь я понимаю, сир, но не могу вам помочь. Вены вы себе не вскрыли, и теперь слишком поздно. Комета. Да, понимаю…

– Вы мне нравитесь, сестра, – сказал король, – Вы разрешите мне время от времени посещать вас?

– Если бы я была уверена, что ваше чувство носит чисто интеллектуальный характер…

– Но, сестра…

– То я запретила бы вам приходить, – продолжала сестра Гиацинта, и смех ее навел на мысль о дамской гардеробной за кулисами. – Вы хороший человек, сир, а хорошие мужчины притягивают женщин, как сыр мышей.

Чуть ли не больше всего на короля давило полное отсутствие уединения. За ним ходили по пятам, ему прислуживали, его охраняли, на него глазели. Он уже подумывал, не прибегнуть ли ему к переодеваниям на манер Гарун-аль-Рашида. Порой он просто запирался у себя в комнате, чтобы хоть ненадолго скрыться от глаз и голосов окружающих людей.

Приблизительно в это время он случайно сделал счастливое открытие. Королева, сочтя необходимым произвести уборку у него в кабинете, попросила его прогуляться, пока она метет и вытирает пыль. И он, как был в вельветовой куртке, уже слегка потертой на локтях, и в давно не глаженных фланелевых брюках и сандалетах, сунул в портфель какие-то бумаги и вышел в парк, думая заняться своими королевскими делами. Однако едва он успел присесть на парапет пруда с рыбками, как к нему подошел садовник.

– Мсье, здесь сидеть нельзя, – сказал он.

Король побрел дальше и устроился в тени на ступенях парадной лестницы. Немедленно жандарм тронул его за локоть.

– Экскурсии проводятся с двух до пяти, мсье. Будьте добры, ступайте ко входу и ждите там гида.

Пипин воззрился на него в удивлении. Потом собрал бумаги и пошел ко входу. Там он уплатил за экскурсию с гидом. Он покупал открытки и заглядывал вместе с толпой в комнаты за протянутые бархатные канаты.

Повсюду он видел слуг, и аристократов, и министров, но ни один из них не бросил и взгляда на человека в старой вельветовой куртке и сандалетах. Даже королева, с озабоченным видом пробегавшая мимо, не заметила его. Экскурсия проводила ее взглядом.

В восторге Пипин вышел вместе с туристами на улицу и сел в заказной автобус, идущий в Париж. У него было легко на сердце. Для проверки он прогулялся по Елисейским полям – никто не обратил на него внимания.

Он сел за столик в «Селекте», заказал перно с водой и посидел немного, разглядывая прохожих. Он прислушивался к разговорам туристов, и ощущение свободы росло в нем, как растут крылья.

Он позволил себе удовольствие вступить в безобидный спор с корреспондентом журнала «Лайф».

– Наверно, король просто еще не успел вычистить всех коммунистов, – заявил тот.

Пипин хмыкнул, попросил у него сигарету и пошел пешком по Елисейским полям, мимо гостиницы «Фуке», на улицу Георга Пятого, мимо отеля «Принц Галльский» и прямо ко входу в отель «Георг Пятый». Как только он вошел в вестибюль, его остановил служащий.

– Вам что-то надо?

– Мне надо видеть мистера Тода Джонсона.

– Вы хотите что-то передать? Тогда оставьте…

– У меня его портфель. Он просил вручить лично ему.

– Портье… – начал служащий, не отрывая глаз от сандалет.

– Позвоните, мсье, будьте добры, в номер мистера Тода Джонсона. Передайте, что мистер Кинг принес ему портфель из галереи дяди Чарли.

Тод ждал Пипина в дверях своего номера. Он дал на чай недоверчивому провожатому, после чего хлопнул короля по спине.

– Ну, чтоб меня! – произнес он.

– Здорово, верно? Меня впустили с большим трудом.

– Один мой приятель, – сказал Тод, – утверждает, что если хочешь скрыться, устройся официантом в хороший ресторан. Никто никогда не обращает внимания на официанта. Садитесь, сэр. Налить вам чего-нибудь?

– Да, как его? Мар… мар…

– Мартини?

– Совершенно верно, – обрадовался король. – Знаете, меня сегодня один иностранец чуть не арестовал за оскорбление монарха.

– А вас не будут искать, сэр?

– Наверное, будут. Но во всяком случае не будут искать здесь. Вы сами говорили, что французы сюда не заходят… Должен сказать, мой друг, этот вкуснее того, который готовит дядя.

– Он не решается класть достаточно льда, – объяснил Тод.

– Один из моих караульных выставил меня из моего парка, – довольным тоном сообщил король.

– Люди, наверно, видят то, что ожидают увидеть. Они не ожидают видеть короля без короны и с лысиной на макушке. Вы сами это придумали, сэр?

– О, нет! Чистая случайность. Понимаете, Мари хотела прибрать в моем кабинете. А садовник прогнал меня от пруда с рыбками…

– И вы не чувствуете себя оскорбленным?

– Оскорбленным? Да я просто счастлив.

– Знаете, некоторые голливудские знаменитости нацепляют темные очки, нахлобучивают поглубже шляпы. Но при этом очень расстраиваются, если их не узнают. Есть такой владелец трех наших крупнейших журналов. Он ненавидит паблисити, но почему-то все время умудряется попадать на фотографии. Или возьмите моего отца…

– Вот как раз о вашем отце я и хотел поговорить, – прервал его Пипин.

– Сегодня утром от него пришло длинное письмо. Он не одобряет того, что я ухаживаю за Кроликом – принцессой то есть.

– Вот как?

– Да. Он сноб. Понимаете, он выбился из низов, а нет больших снобов, чем те, кто выбился из низов. Про них говорят, что они уважают одного Господа Бога. Вот второе поколение может уже немного расслабиться и вести себя демократично. Письмо занятное.

Его интересует, что тут у вас происходит. Просит передать вам, что у вас есть шанс, если вы будете делать правильные ходы. Только он не думает, что вы сможете.

– Как по-вашему, он не согласился бы приехать, чтобы давать мне советы?

– Ну нет! Он сноб. Он может явиться позднее и навести критику. И получить с этого дивиденды.

Тод налил королю мартини.

– Я пришел, чтобы задать вам несколько вопросов. Правда ли, что ваш отец сперва сам выращивал кур?

– А как же. Недаром он их теперь ненавидит.

– Правда ли, что многие главы ваших крупнейших корпораций начинали снизу? Я, кажется, припоминаю…

– А как же, Кнудсен был рабочим, стоял у пудлинговой печи; Бен Фэрлес работал кочегаром, если не ошибаюсь. Да я мог бы назвать сколько угодно имен – Чарли Уилсон, например, да сколько угодно!

– Значит, они знают свое дело на всех уровнях?

– Точно, – подтвердил Тод. – Но не воображайте, будто это делает их демократами. Совсем наоборот.

– Никогда не мог понять Америки, – король вздохнул.

– Мы и сами себя не понимаем, сэр. У нас, получается, два правительства, и одно, так сказать, перекрывает другое. С одной стороны, выборное правительство. Демократы или республиканцы, большой разницы нет. А с другой – корпорации.

– И они уживаются вместе?

– Как когда. Я и сам в этом не очень разбираюсь. Понимаете, выборное правительство делает вид, что оно демократическое, а на самом деле оно автократическое. Корпорационные правительства притворяются автократическими, но всех других обвиняют в социализме. Они ненавидят социализм.

– Да, я слыхал, – кивнул Пипин.

– Но вот что забавно, сэр. Возьмите, к примеру, крупную американскую корпорацию, скажем, Дженерал Моторе, или Дюпон, или ЮС Стил. Больше всего на свете они боятся социализма, а в то же время они сами и есть настоящие социалистические государства.

Король выпрямился.

– Не понял? – сказал он.

– Смотрите сами, сэр. У них имеется медицинское обслуживание служащих и их семей, страхование от несчастных случаев, пенсионные пособия, оплаченные отпуска и даже места для проведения отпуска. И уже через год работник начинает получать гарантированную оплату. Служащие корпорации участвуют, ну, буквально во всем, даже в решении того, какой краской должны быть выкрашены стены фабрики. По существу, у них уже социализм, причем такой, что СССР с его социализмом может умыться. Из-за наших корпораций правительство США выглядит абсолютной монархией. Да если бы правительство Соединенных Штатов позволило себе хоть одну десятую того, что позволяет себе Дженерал Моторе, то Дженерал Моторе поднял бы вооруженное восстание. Во всем этом заключен парадокс, сэр.

Пипин покачал головой. Он поднялся, подошел к окну и посмотрел вниз на засаженную деревьями улицу Георга Пятого.

– А вы можете объяснить, почему они себя так ведут? – спросил он.

Тод Джонсон налил на глазок джину в высокий миксер, капнул туда вермута и стал быстро трясти миксер, встряхивая гремящие кубики льда.

– Да, поведение весьма странное, – ответил он, – но в высшей степени разумное. Выжать лимон, сэр?

– Да, пожалуйста. Но все-таки почему?

– Во всяком случае, не от доброго сердца, сэр. Просто кто-то обнаружил, что таким путем можно произвести и продать больше товаров. Раньше они боролись со своими рабочими. Это обходилось дорого. И больные работники тоже обходятся дорого. Думаете, моему отцу нравится пичкать кур витаминами, рыбьим жиром и минералами и держать их в тепле и холе? Тысячу раз нет! Но так они кладут больше яиц. Возникло это все не сразу, и процесс далеко не закончен, но разве не странно, сэр, что из недр самой автократической системы в мире вырастает единственный работающий социализм? Слышал бы меня сейчас отец! Он бы мне шею свернул. Он-то думает, что сам принимает решения.

– А на самом деле кто?

– Обстоятельства и разного рода давление. Если бы отец не поддавался давлению обстоятельств, он теперь не возглавлял бы дело, – Тод осторожно разлил мартини по стаканам, – Я сейчас закажу сандвичи, сэр. Эти штуки с ног валят, если ничего не есть.

Король пригубил мартини.

– Перемены эти дались, вероятно, не так легко?

– Какое там легко! Понадобилось лет эдак сто отчаянной борьбы, и сейчас она еще не кончилась. – Тод негромко засмеялся. – Знаете, сэр, по-моему, папаше прямо не терпится приложить руку к вашей монархии. Он мне девять страниц написал, и всё сплошные вопросы, которые поручает задать вам. Но когда мой отец задает вопрос, он сам на него и отвечает.

Король проговорил сонным голосом:

– Пожалуй, я подожду, когда принесут сандвичи, а тогда уже выслушаю вопросы. Как у вас идут дела… с Кроликом? Так вы ее зовете?

– По-всякому, сэр. Я ее люблю, но, бывает, она такую важную из себя особу строит, что руки чешутся ее отшлепать.

– Она рано повзрослела, – сказал Пипин. – К восемнадцати она прожила уже несколько жизней.

– Знаю, знаю. В четырнадцать-пятнадцать лет у нее не было нормального отрочества, вот оно теперь к ней и возвращается. От девчонки она переходит к миссис Астор,[11]11
  Жена миллионера, с которым связано название гостиницы «Астория».


[Закрыть] а потом обратно.

– Я, по существу, ученый, – слова у Пипина звучали несколько неразборчиво, – а ученый обязан уметь наблюдать. При этом, молодой человек, артистическая, творческая сторона ученого заставляет его выдвигать гипотезы. Наблюдая Клотильду и ее друзей, я сформулировал гипотезу зрелости. – Замедленная тщательная речь выдавала легкое опьянение. – Напиток очень крепкий, – заметил он.