Текст книги "Летучие мыши появляются ночью. Та, которой не стало. Табакерка императора"

Автор книги: Джон Диксон Карр

Соавторы: Пьер Буало-Нарсежак,Павел Вежинов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– В этом мы не совсем уверены.

– Но есть свидетели.

– Они ушли раньше.

– Жена была все время дома.

– Но жена ваша спала, вы могли встать так, что она и не услышала бы этого.

– Мог?.. Каждый бы мог!.. Почему вы именно меня забрали? Я последний человек в селе, который стал бы посягать на бай Киро.

Димов пристально посмотрел на механика.

– В том–то и дело, что вас видели! – твердо сказал он. – Есть свидетель. Видел вас во дворе бай Киро. Как раз тогда, когда раздались выстрелы.

Янко молчал, лицо его ничего не выражало.

– Глупости! – наконец сказал он. – Я весь вечер был дома. Не выходил даже за порог.

– Есть у вас светлая фуфайка?

– Светлая фуфайка? Никогда в жизни не носил такую.

– Вы уверены?

– Совершенно уверен. Как может человек не знать свою одежду?

– Какой номер обуви носите?

– Сорок третий.

– А вы знали Евтима Дыбева?

– Как же. У меня еще и сейчас его велосипед. Мне не хочется пока возвращать его жене. Это все равно что сыпать соль на рану. Подожду еще недельку, тогда верну.

– Он заплатил за ремонт?

– Нет, зачем платить вперед. Дал мне только три лева, чтобы я купил подшипник.

– Что вы делали в Пернике в тот день, когда был убит Дыбев?

– Разве сейчас вспомнишь, – он надолго задумался, – я часто езжу в Перник на мотоцикле – проветриться. Все–таки город – можно что–нибудь купить. Ах да, в тот день я купил магнитофон, потом ходил в кино…

– А когда вернулись?

– Около десяти, на мотоцикле. Тот несчастный лежал в это время в канаве, но откуда мне было знать.

– Нет ли у вас дома какого–нибудь оружия?

– Абсолютно никакого. Не нужно мне этого добра. Я человек миролюбивый, даже из–за карт не люблю скандалить.

– Этот шрам на лбу у вас откуда?

– С фронта – ранили меня в Венгрии, при Надятаде. У меня два ордена за храбрость.

Димов склонил голову над блокнотом и не поднимал ее до тех пор, пока в комнату не ввели высокого хмурого человека, наспех одетого. Димов приказал отвести Нестерова в другую комнату, потом пригласил Спаса сесть.

– Извини, бай Спас, что подняли тебя в неурочное время, – начал Димов, – но так надо.

Любезный тон сразу смягчил великана. Его лицо просветлело.

– Ну, раз надо! – махнул он рукой и сел.

– Бай Спас, не можешь ли ты припомнить, в котором часу этой ночью ты вернулся домой?

– Не знаю, не посмотрел на часы. Наверно, около одиннадцати.

– Тогда, конечно, ты слышал стрельбу?

– Слышал, слышал, как не слышать… Но не обратил внимания.

– Почему?

– Я подумал, что наши парни стреляют, дружинники. Они иногда ночью пробуют оружие.

– Сейчас очень важно, чтобы ты все как следует вспомнил. Как скоро после возвращения ты услышал выстрелы?

– Очень скоро…

– Что значит очень скоро? Пять, десять минут?

– Нет, скорее две–три минуты.

– Хорошо было слышно?

– Не очень… Стреляли довольно далеко.

– Не так уж далеко. Этой ночью убили Кирила Кушева в его доме.

Непонятно почему, но великан совсем не удивился. Даже не взволновался.

– Пожалуй, не ошиблись! – мрачно сказал он. – Отменная была гадина. Будто борец на ярмарке – с головы до пят вымазанный маслом. Никак его не схватишь, всегда ускользнет. Наверно, обманул кого–нибудь, тот ему и отплатил. Спекулянт высшего класса.

– Ну ладно, бай Спас, можешь идти.

Великан встал и словно бы заполнил всю комнату.

– А моего соседа почему забрали? – спросил он.

– Для проверки, немного погодя выпустим.

– Неплохой парень! – не очень уверенно пробормотал великан. – Только вот много разных людей к нему ходит. Правда, работа у него такая.

И не торопясь вышел. Димов оставил Наско сторожить Нестерова, а сам вместе с Пырваном отправился в дом Кушева. Обыск был окончен. Паргов задумчиво курил сигарету.

– Ничего особенного, – доложил он. – Нашел две пули. Одна деформировалась, но та, что ударила в стену, сохранилась целиком. Пожалуй, от парабеллума, но утверждать не могу. Когда рассветет, тщательно осмотрим двор, сейчас темно, не видно. В доме ничего. В сундуке нашли сберегательную книжку. Чистых двадцать тысяч левов. Это немало. Я считаю – если бы он был простым торговым посредником, вряд ли ему удалось бы скопить такую сумму.

– Как сказать. Если торговал крадеными материалами – даже мало, – сказал Димов.

– Во всяком случае, ревизию в кооперации надо произвести.

– У тебя есть какое–либо предположение? – с любопытством спросил Паргов.

– Пока нет… Но, как я тебе уже сказал, не исключено, что были злоупотребления.

И, может быть, из опасения, как бы они не были раскрыты, кто–то убил его.

– М–да! – протянул Паргов.

– Сейчас для меня основная проблема – выяснить: в этих обоих случаях один и тот же убийца или нет. Светлая фуфайка…

– Я говорил тебе о фуфайках. Их носят здесь довольно часто.

– Не так уж часто! – несколько нетерпеливо возразил Димов. – С тех пор как убили Дыбева, все время разглядываю, в чем люди одеты. До сих пор увидел всего две–три фуфайки. Не так много… На основании только простого совпадения серьезную гипотезу нельзя ни опровергнуть, ни подтвердить.

– А что с Янко?

Димов коротко рассказал о допросе.

– Да, достаточно серьезное алиби, – кивнул Паргов. – Жене его – и говорить нечего – не поверил бы. Но бай Спас честный человек, врать не будет.

– А представь себе, что Несторов видел бай Спаса где–нибудь в селе, когда тот возвращался. Потом совершил убийство и вернулся домой. Что ему стоит наврать, будто слышал шум мотоцикла, лежа в постели?

– Знаешь, а это идея! – встрепенулся Паргов.

– Но я не верю, – покачал головой Димов. – Не допускаю, чтобы он мог вступить в такой преступный сговор с женой. Но не это важно. Когда я ему сказал, что Кушев убит, он вздрогнул и искренне – в этом я убежден – удивился.

– Это дело кажется еще запутаннее первого, – пробормотал Паргов.

– А у тебя какое предположение?

– Да никакого… – неохотно протянул тот.

– Говори, говори…

– Это не предположение, а просто самое очевидное, что могло прийти в голову.

Представим, что Кушев был случайным свидетелем убийства. Или каким–то образом узнал, кто убийца. Заставил его признаться, а тот, чтобы спастись, убил Кушева.

Но это, конечно, глупости. Я не думаю, что дело обстоит так просто.

– А знаешь, какое противоречие в твоем рассуждении?

– Да, знаю. Если так – убийца достиг своей цели, и было бы естественно, если бы он моментально скрылся, а не мешкал во дворе.

– Именно! – кивнул Димов.

– Может, убийца хотел ограбить Кушева?

– Слишком большой риск…

– Может, у него была отмычка, чтобы открыть дверь, или второй ключ. Но он услышал шум, поднятый нашим парнем, испугался и убежал.

– Нашли ключ у задней двери?

– Да, висит прямо за дверью.

– Вообще все это пустые домыслы! – кисло заметил Димов. – А нам необходимы факты. Притом проверенные… Пойдем сейчас к Несторову. Мы еще не допрашивали его жену, а говорим, что у него алиби.

Но беседа с женой ничего не дала. Супруга механика была молодая, темноглазая, красивая женщина, хорошо сложенная, на вид очень спокойная. Вероятно, спокойствие ее исходило от уверенности, что муж не может быть замешан ни в каком опасном деле или преступлении. Ее ответы точно подтвердили все, что рассказал Несторов. Кроме того, женщина категорически утверждала, что, когда они погасили свет, было без пяти одиннадцать – она посмотрела на часы.

– Посмотрели и заснули? – спросил Димов.

– Я всегда еще минут пять–шесть не сплю.

– Вы слышали, когда вернулся на «Яве» бай Спас?

– Нет.

Димов заметил, что Паргов все время слушал ее с необыкновенным напряжением, не отрывая взгляда от ее лица. Когда наконец допрос был окончен и они вышли во двор, он тихо сказал:

– Она произвела на меня плохое впечатление. Отвечала так, словно повторяла заученный урок. Эта женщина знает что–то еще, я уверен в этом.

– Уверенность без доказательств ничего не значит, – вздохнул Димов. – Давай начнем обыск.

Но и при самом тщательном обыске не обнаружили ничего подозрительного.

Светлой фуфайки нигде не нашли, хотя в глубине души Димов надеялся ее обнаружить. Когда вышли на улицу, была глубокая ночь. Давно уже перестали петь сельские петухи, над крышами простиралось прозрачное, розоватое небо, такое чистое, словно оно раскинулось над самым праведным уголком земли. Они снова вернулись в дом Кушева, им осталось осмотреть двор. Осмотр длился более часа.

Нигде не нашли ни оторванной пуговицы, ни окурка, ничего, кроме куриного помета и гнилых плодов. И только в конце сделали неожиданное, почти сенсационное открытие. От задней двери дома к маленьким воротам, что вели в тупик, шла узкая дорожка, устланная битой плиткой. Неподалеку от ворот, на расстоянии одного шага вправо от дорожки, стояла водопроводная колонка – труба с грубым краном, на который надевали шланг для поливки. Кран плохо закрывался, и в трубе булькала, вернее, из трубы капала вода, а земля возле нее была влажной, размягченной. И именно на этой мягкой земле они обнаружили ясный отпечаток ботинка, настолько четкий, словно его сделали по специальному заказу. Это был отпечаток обыкновенного ботинка с обыкновенной кожаной подметкой, сорок второго размера.

Было видно, что отпечаток совсем свежий, оставленный этой ночью.

– Опять тот же номер! – сказал Паргов. – А если прибавить фуфайку… Может быть, между этими двумя преступлениями есть связь?

– Связь – не то слово, – согласился Димов. – Хорошо было бы, если б удалось обнаружить на ботинках Нестерова хоть немного грязи.

– Ты веришь, что это возможно? – спросил с надеждой Паргов.

– Нет… Я очень внимательно осмотрел его одежду и обувь. Могу тебе сказать – они совершенно чистые. Конечно, он мог потом вычистить их. Во время обыска вы не нашли никаких других ботинок?

– Нашли, новые, выходные. И одни для езды на мотоцикле.

– Не может быть, чтобы он купил новые ботинки специально для ночного похода. Но что зря говорить, надо проверить…

Тут же проверили, но ботинки Нестерова оказались совершенно сухими, без каких–либо следов грязи. Не было ни малейшего основания думать, что их недавно чистили. Димов вернулся в комнату председателя и велел отпустить механика.

Теперь им осталось одно – допросить заведующего ремонтной мастерской Славчо Кынева. Вместе с Парговым они пошли пешком. Димову сразу же бросилось в глаза, как походили друг на друга два дома – Нестерова и Кынева, – несомненно, они были построены по одному и тому же проекту. Одинаковыми были даже звонки на дверях.

Димов нажал кнопку звонка, и за дверью раздался тот же звон. Спустя немного те же шаги босых ног послышались в прихожей, только на этот раз шаги были более легкими. Дверь открылась, на пороге показалась молодая девушка.

Димов едва не отступил на шаг, столь неожиданной была эта встреча. А девушка была совсем обыкновенная, может быть, немного слишком красивая для какого–то Гулеша. На ней были надеты красная блузка и короткая черная юбочка, черные грубые чулки, явно домашней вязки, были небрежно натянуты до колен, так что между ними и юбкой виднелась довольно широкая полоса неожиданно белой и нежной кожи. На мгновение Димов даже забыл имя человека, которого они искали, и лихорадочно пытался вспомнить. Девушка озадаченно смотрела на него своими немного узкими глазами цвета спелой шелковицы.

– Дома Славчо Кынев? – спросил наконец все еще неуверенным голосом Димов.

– Его нет, он ушел на работу, – ответила девушка. Она не подала виду, что заметила смущение, неожиданно вызванное ею. Лицо ее было прекрасным, с широкими скулами, а разрез глаз был миндалевидным от природы, без какого–либо вмешательства косметики.

– Очень рано! – прошепелявил Димов.

– Он всегда рано уходит, – сказала девушка, и Димов заметил, что она принялась разглядывать его с большим интересом.

– Вы кто ему?

– Сестра, – ответила девушка. – А вы не из милиции?

– Да вроде бы…

– Может быть, вам будет интересно, – сказала она. – Бай Киро последнее время ходил с одной из наших преподавательниц… Зовут ее Надежда Замфирская.

– Действительно интересно! – заметил Димов с чрезмерным энтузиазмом. – Но откуда вы знаете?

– Я сама видела их два раза вместе… По вечерам.

– Пожалуй, не очень серьезное доказательство.

– Да, но она улыбалась! – живо возразила девушка. – В техникуме мы никогда не видели ее улыбающейся… Никогда…

– Да, вот это уже другое дело! – согласился Димов. – А о каком техникуме идет речь?

– Керамики в Пернике.

– А эта ваша преподавательница, наверно, не так уж молода?

– Нет, конечно… Ей уже за тридцать.

– Как вы жестоко судите о возрасте, – улыбнулся Димов. – Благодарю за сведения, может быть, они окажутся важными… До свидания, – он поднял указательный палец к воображаемому козырьку.

«Глупо все вышло!» – удрученно думал Димов, спускаясь по бетонной лестнице. Но последний взгляд девушки был благосклонным, несмотря на ее понятия о возрасте.

Во дворе ждал Паргов. Димов заметил, как в его глазах блеснула чуть заметная ирония. Или, может, ему так только показалось?..

Они сели в машину, где был Пырван. Сонный шофер так резко включил газ, что всех отшвырнуло назад.

– Пырван, что ты скажешь об этой девушке? – спросил немного погодя Димов.

– Богиня! – охотно ответил юноша. – Статуя!..

– Как ее зовут?

– Янка… Янка – красивое имя… Товарищ Димов, а вам везет, она напоследок ласково на вас посмотрела. Небось заинтересовалась. На вашем месте я бы прыгал словно котенок.

– В том–то и дело, что котята прыгают очень смешно, – пробормотал Димов.

– Давно уж твое время, парень, наступило! – внезапно развеселившись, подхватил Паргов.

Ремонтная мастерская находилась в километре от села. На Димова сразу произвел впечатление образцовый порядок во дворе. Все машины стояли под навесом, возле них суетились мастера в опрятных спецовках. Контора размещалась в маленькой постройке возле ворот, почти у забора. К заведующему мастерской вошли только Димов и Паргов. Узнать его было нетрудно – настолько брат и сестра походили друг на друга. Кынев был высоким красивым мужчиной, с темными глазами и широкими скулами, как у сестры. Он любезно предложил вошедшим стулья, но Димов предпочел устроиться за свободным письменным столом, стоящим точно напротив письменного стола заведующего, и спокойно достал блокнот – в этом был смысл всего маневра.

Даже не было необходимости говорить Кыневу, кто пришел и зачем – он, как и все село, уже знал об убийстве.

– Да, конечно, мы очень хорошо знакомы с Нестеровым, – начал Кынев. – Двадцать лет нас, как говорится, водой не разольешь.

– Несторов утверждает, что вчерашний вечер вы провели вместе, – сказал Димов.

– Да, играли в карты…

– С какого часа и до какого?

– С семи, думаю… до половины одиннадцатого.

– Почему кончили играть?

– Поссорились.

– Это я и хочу знать. По чьей вине поссорились?

Заведующий ремонтной мастерской посмотрел на Димова с удивлением.

– Я думаю, по его, – сказал он. – Вы играете в белот?

– Конечно, – кивнул Димов.

– Мы не открываем карты. Ладно. Но я ошибся и открыл валета. В таком случае – если кто–то возражает – кладем открытую карту в колоду. Ладно. Но он хотел непременно получить валета… Потому и поссорились.

– А Янко считает, что именно вы прекратили игру. Он в конце концов согласился положить четвертого валета в колоду.

Кынев задумался, лоб его слегка наморщился.

– Могло быть и так. Мы много выпили, может, и я придрался. А разве это так уж важно? – спросил он.

– Для меня важно, – холодно сказал Димов.

Кынев быстро взглянул на него.

– Вот оно что, теперь понимаю, – произнес он слегка изменившимся голосом. – Вы хотите знать, не расстроил ли я игру нарочно? Должен вам сказать, что нет. Ссора вспыхнула, как это часто бывает, совсем неожиданно. Кроме того, он меня обидел. Сказал, будто я знал, что это валет, и нарочно его открыл. О валете я действительно знал, но и речи быть не могло, чтобы я сделал это нарочно. И вообще нельзя обвинять, если не уверен.

– Он был пьян?

– Да нет, пьян он не был. Пьет он здорово, и литр ему только так, для разогрева.

– А дальше что?

– Ничего. Игра расстроилась. Да тут еще жена ему помогла, пришла нас ругать.

Янко послал ее подальше, но настроение у нас пропало.

– Вы домой ушли?

– Конечно, домой, – усмехнулся Кынев. – Здесь нет баров, где можно добрать ночью. Сначала нам было по пути, и мы шли с Манаско, потом он пошел к себе, а я к себе.

– Кто–нибудь видел, как вы шли?

Молодой человек нахмурился.

– Вы что, требуете алиби и от меня? – спросил он сухо.

– Здесь только я имею право задавать вопросы! – бросил Димов. – Думаю, что вопросы я задаю вам достаточно вежливо.

– Да, но на каком основании?

– Другие уже спали, а вы в это время находились на улице.

– Я думаю, что именно в этом и состоит мое алиби, – сказал Кынев. – Если кто задумал убийство, первая его забота – пройти незамеченным.

– Не стоит спорить. Вы будете отвечать на вопрос?

– Никто не видел, как я шел, – недовольно ответил Кынев. – Коли человек задержится, он, по крайней мере, стремится не беспокоить других. Я разделся в темноте и лег. Жена сердится, когда я ее бужу ночью…

– Вы слышали выстрелы?

– Нет, не слышал… Наш дом далеко от дома Кынева.

– Достаточно об этом, – кивнул Димов. – Помните ли вы день, когда убили Евтима Дыбева?

– Да, помню. Я в тот день был в Пернике.

– Ехали в рабочем поезде?

– Да, верно…

– А почему не сошли на своей станции?

Что–то похожее на досаду промелькнуло на лице заведующего.

– Я ездил в Перник, чтобы купить реостат, – сказал он. – Наш сломался, а мы без него как без рук. Поехал на базу, но и там они кончились. Мне сказали, что в Орешецкой мастерской несколько дней назад купили два. Я поехал к ним и упросил, чтобы отдали один, пока не привезут из Софии. Мы товарищи, как же не помочь.

– В какое время вы прибыли в Орешец?

– Было темно, расписания не помню. Сразу пошел к товарищу, который ночует в мастерской. Он не только дал мне прибор, но и отвез на мотоцикле в Гулеш…

– Достаточно. У вас есть светлая фуфайка?

На этот вопрос Кынев ответил не сразу.

– Нет. У меня две синих. Видите ли, белые свитера не для моей работы.

Димов что–то записал в блокноте и снова поднял голову.

– Какой номер ботинок носите?

– Сорок второй.

– Не могли бы показать?

Не вставая с места, Кынев вытянул ноги под столом. Ботинки были немного запачканы, но подошвы оказались резиновыми, рифлеными.

– У меня нет больше вопросов, – повернулся Димов к своему помощнику. – А у тебя?

– И так надоели человеку, – начал Паргов неохотно, – но надо довести дело до конца. Послушай, Славчо, какими были отношения между Янко и бай Киро? Они дружили?

– Ни о какой дружбе и речи быть не может – что у них общего? Бай Киро ни в закусочную не заходил, ни в кафе. «Здрасьте». – «Здрасьте!» – вот и все.

– А видел ты когда–нибудь на Янко светлую фуфайку?

– Не помню! – неуверенно произнес Кынев. – Разве мужчину могут интересовать такие вещи? Я даже не помню, есть ли у него белая рубашка, а не то что фуфайка…

– Да, конечно… Ну, все… – повернулся Паргов к своему шефу.

Димов встал. Паргов вслед за ним.

– Думаю, что вы напрасно обиделись, – сказал Димов. – Мы только выполняем свой долг.

Спустя немного «газик» помчал их к селу. Все молчали.

– Ну? – наконец спросил Димов.

– Ничего! – пробормотал Паргов. – Выходит, переборщили со Славчо, он честный парень. И активист к тому же, нельзя же так, без разбора.

– Да, но у него нет алиби. А это кое–что значит.

Вернувшись в село, решили оставить там на дежурство Пырвана. Дали ему задание, а в помощники назначили Наско и несколько наиболее опытных членов отряда. Потом сели в «газик» и ни с чем потащились в город. Паргов, казалось, переживал это более болезненно, чем другие, и хмуро молчал. Что они доложат теперь вышестоящим инстанциям?

«Убиты двое, но неизвестно, кто совершил это грязное дело. Нет ни дороги, ни тропинки, даже не знаем, куда путь держим! Как слепые бредем. На что же мы годимся, если не можем разобраться?»

Так думал Паргов, но его начальник был далек от этих мыслей. Надежда не покидала его. Ему хотелось побыть одному, все обдумать.

А день начинался самый обычный – спокойный и тихий. По дорогам брели унылые ослы, низко над рыжим жнивьем пролетали сороки. Под пожелтевшей сливой, неподалеку от шоссе, надвинув на глаза соломенную шляпу, спал какой–то мужчина в резиновых царвулях. Он может спать до второго пришествия, в этих мирных местах не может произойти убийство. Но почему все–таки оно произошло здесь, в этом самом тихом, самом спокойном, самом пустынном уголке? Этого никто не мог понять.

9

В участке их ожидала новость – ночью поймали Георгия Шутева. Оперативный работник подробно рассказал им о том, как все произошло. После полуночи Шутев пытался пробраться домой, и его задержали на заднем дворике. Только слово «задержали» не совсем точное – боролись с ним, как с бешеным зверем. И были вынуждены привезти Шутева в участок связанным его же веревкой для сушки белья.

Так и лежит он до сих пор в арестантской.

– Ну, ты доволен? – с кривой усмешкой спросил Димов у Паргова. – Участок начинает заполняться арестованными.

– Пойдем поглядим на него, – мрачно предложил тот.

Спустились в арестантскую, открыли тяжелую дверь. Шутев сидел на полу; он едва взглянул на вошедших.

– Почему ты вчера вечером убежал? – спросил Димов.

Шутев молчал, глядя им в ноги.

– Послушай, я знаю почему! – сердито сказал Димов. – Хочу только услышать это от тебя.

– Зачем, если знаешь? – огрызнулся Шутев.

– Другие тоже должны знать.

Шутев долго молчал, лицо его все больше темнело.

– Срам одолел! – пробормотал он наконец.

– Из–за чего?

– Из–за картошки. Я накопал не нашей, а чужой – Илийчо Кынчева.

– А за каким чертом? Десять соток картошки мало, что ли? Лопнешь – и то все не съешь!..

Шутев молчал.

– Так ведь?.. Тебе дали участок, а ты крадешь у другого. Как это объяснить?

– Да его поросенок… – начал Шутев и замолчал.

– Говори, говори!

– Мы с Илийчо соседи. Уже несколько раз его поросенок забирается в мой огород и топчет его…

– И ты решил ему отплатить. Да к тому же обмануть нас! А сейчас посиди связанным, пока не образумишься!

Димов повернулся к нему спиной, тяжелая дверь закрылась за ним. Они еще не вышли из подвала, как кто–то застучал по одной из дощатых стен.

– Кто там? – спросил Димов у старшины.

– Георгий Кротев…

Димов подошел к двери.

– Чего тебе, Кротев? – громко спросил он.

– Я хочу говорить с тобой.

– А я нет! – бросил Димов и пошел вверх по лестнице. Вместе с Парговым он прошел в свой кабинет и некоторое время молча стоял посередине комнаты.

– Пусть Шутев напишет все! – наконец сказал он. – И отпустите его.

Паргов чуть ли не с испугом посмотрел на Димова.

– Как же мы его выпустим, товарищ Димов, а может, он виноват?

– Нет никаких улик…

– А то, что он убежал?

– Ведь он объяснил, как было дело.

– Как же ему верить, если он однажды обманул? Откуда мне знать, что он делал этой ночью. Может, он уложил Кушева…

– Неплохо придумано! Можешь спросить у него, где он был ночью, конечно, но потом отпусти… Под мою ответственность.

– Слушаюсь! – впервые по–военному отчеканил Паргов. – А Кротева?

– Подождем немного, пока за ум возьмется! У него сейчас алкогольный кризис.

Сегодня вечером расскажет даже то, о чем мы его и не спрашивали…

Хотя Димов и не чувствовал усталости, он все–таки решил поспать часа два, восстановить силы и вернуть остроту восприятия. Он давно заметил, что воображение устает значительно быстрее мысли. Над логической задачей он мог раздумывать часами, но если необходимо было призвать на помощь воображение – отупение наступало через несколько минут. Работа воображения давалась ему трудно, и, однако, именно образное, а не логическое мышление помогало ему до сих пор справляться с самыми трудными задачами. На эту тему он выступил в свое время на курсах, при обсуждении одного из рефератов. И так как он был одним из лучших слушателей, то никто не решился ему возразить. Только докладчик стал защищать свой реферат.

– По мнению Димова, выходит, что образное мышление не логическое мышление, – сказал он, глядя неподвижными выпуклыми глазами. – Я хочу спросить у товарища Димова, правильно ли я его понял.

– Не совсем правильно, – улыбнулся с места Димов.

– Искренне сказано – но тогда я тебя не понимаю.

– Значит, ты меня невнимательно слушал. Я сказал, что образному мышлению не должна мешать логика рассуждений. Что это значит? Очень просто: я считаю так – не надо примешивать образы к моим логическим рассуждениям. Образы: должны жить свободно, своей собственной, присущей им жизнью. Я должен лишь внимательно наблюдать за ними, а потом проанализировать и обобщить результаты в соответствии с возможностями логического мышления. Это ясно?

Димов произнес все это, повернувшись спиной к залу, стоя Шлицом к докладчику. И чувствовал, что его не очень–то поняли.

Докладчик заморгал.

– Ты хочешь сказать, что криминалист прежде всего должен быть хорошим психологом? Я не возражаю, это общеизвестно.

– Хороший психолог, к сожалению, еще не все, – сказал Димов. – Хороший психолог составляет правильное представление об объекте. Но после этого он должен суметь вывести его на сцену своего воображения. Вот о чем речь.

Подобные мысли занимали его, пока он мерил шагами добела отмытый пол своей комнаты. Было половина второго, он чувствовал себя бодрым и отдохнувшим. Раздражал его только тяжелый запах цветов, растущих под окнами. Они могут быть красивыми – их дело, – но запах мешал ему думать. Все же на сцене его воображения начали мелькать какие–то образы, бесплотные и безмолвные.

Спускаясь вниз, чтобы побриться, он узнал, что его ожидает. На этот раз то был жареный перец, фаршированный таинственной смесью, рецепт которой был известен только хозяйке. Преодолев застенчивость, он с аппетитом проглотил четыре штуки.

– Положить еще?

– Ну разве что еще один! – ответил он, стыдясь своего обжорства.

Хозяйка положила ему еще три, из которых он оставил один – так, из ложной скромности. Потом он снова поднялся в свою комнату, закрыл окна и просидел час над документами, найденными в карманах убитого. В них не было ничего интересного: преимущественно служебные счета, расписки, удостоверения. Не было даже обычной записной книжки с телефонами. Все–таки на некоторых счетах и расписках Димов обнаружил несколько софийских телефонных номеров. Только один номер, написанный большими цифрами на последней странице паспорта, был четырехзначный – провинциальный. Все телефонные номера написаны шариковой ручкой, и только этот химическим карандашом. Наверное, Кушев боялся его потерять, рассуждал Димов, раз записал на собственном паспорте.

К трем часам Димов вернулся в участок и сразу же приказал проверить, кому принадлежали телефонные номера, найденные в документах. Потом сам позвонил в Перник по номеру, записанному на паспорте убитого. Спустя немного в трубке прозвучал уверенный мужской голос.

– Слушаю.

– Это техникум керамики? – спросил Димов.

– Да, что вам угодно?

– Говорят из милиции, могу ли я приехать к вам?

С ответом не спешили.

– У нас сейчас ремонт, но, пожалуйста, приезжайте. Только не позднее половины пятого.

Димов уже собрался идти, как появился отдохнувший Паргов.

– Я еду в Перник, – сообщил Димов. – Позвони в Гулеш. Пусть Пырван организует наблюдение за Нестеровым и Кыневым. О Нестерове ты знаешь, но сейчас я обращаю твое внимание и на Кынева. Ни в коем случае он не должен заметить, что за ним наблюдают.

– Не очень–то легко это сделать, – сказал Паргов. – Это ведь не город, все как на ладони.

– Как–нибудь постарайтесь.

Надо было спешить, чтобы вовремя приехать в Перник. С трудом Димов нашел шофера в закусочной за стаканом бузы.

– Поднимайся! И разрешаю тебе на этот раз не соблюдать правил движения.

– Ты разрешаешь, а жена не разрешает, – улыбнулся шофер. Однако он привез Димова к техникуму вовремя. Здание оказалось новым, но по виду старым и довольно некрасивым. Ремонт был не бог весть какой – проводили паровое отопление.

Конечно, не мешало бы сделать это при строительстве здания или хотя бы во время летних каникул. В дирекции находилось только двое – мужчина и женщина. Мужчина оказался директором техникума, было ясно, что именно с ним шел разговор по телефону.

– В чем дело? – спросил он с едва скрываемой тревогой.

– Мне надо поговорить с товарищем Замфирской.

– Вот она, – с облегчением произнес директор. Димов подошел к столу, стоящему в углу комнаты, где сидела высокая, очень худая женщина лет тридцати пяти.

Несмотря на сросшиеся мужские брови и чрезмерный пушок над верхней губой, ее узкое лицо не лишено было привлекательности. И она действительно была бы симпатичной, если бы не держалась столь чопорно. Когда наконец она повернулась к Димову, он отметил, что взгляд у нее глубокий, прямой, волевой. Димов готов был ожидать чего угодно от встречи с бывшей подругой Кирила Кушева, но такой он ее себе не представлял.

– Я из милиции, – представился он.

Взгляд ее стал явно недружелюбным. Очевидно, его организацию в техникуме недолюбливали. Это раздосадовало Димова.

– У меня для вас неприятная новость! – сказал он сухо. – Сегодня ночью убили вашего приятеля Кирила Кушева.

Тут же пришлось прибегнуть к валерьянке, но и она мало помогла. Боясь, как бы женщина не упала в обморок, Димов без особых угрызений совести несколько раз хлопнул Замфирскую по щекам. Наконец, когда директор выплеснул ей в лицо целый стакан воды, она кое–как пришла в себя. Открыла глаза, и ее мутный взгляд вскоре стал вполне разумным.

– Пойдемте, – сказала Замфирская.

Димов подумал, что плохо ее расслышал.

– Куда пойдем?

– Домой! Я живу поблизости!

– Да, конечно. Но вам надо вытереться.

Замфирская с удивлением прикоснулась к мокрому лицу.

– Кто это себе позволил? – резко спросила она.

Директор виновато молчал. И Димов на мгновение почувствовал себя провинившимся учеником перед сердитой учительницей.

– Давайте не будем вдаваться в подробности! – миролюбиво сказал он. – Это сделано для вашего же блага.

Она нервно вытерлась носовым платком, почти мужским по размеру. И, выходя из комнаты, не взяла с собой ничего, даже обыкновенной дамской сумочки. Как видно, она, подобно мужчинам, носила самые необходимые предметы в карманах. Идя за ней, Димов с удивлением отметил необычайную, почти девичью, стройность ее фигуры.

Они молча вышли на улицу и так же молча продолжали путь. Судя по всему, несмотря на чисто женский обморок, она была женщиной необычного типа. Любая другая, по крайней мере, раз двадцать пять спросила бы уже, где и как все случилось. Она же ни о чем не спрашивала, шла молча, твердым шагом, ее лицо было словно заморожено.

Она жила неподалеку. Квартира ее маленькая, но очень чистая. Спартанскую обстановку чуть–чуть смягчало присутствие красивой керамики. «Если это дело ее рук, – подумал Димов, – она явно не без таланта».