Текст книги "КГБ сегодня. Невидимые щупальца"

Автор книги: Джон Бэррон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 30 страниц)

Так же педантично Людек исследовал и свое временное жилище в Галле, отмечая про себя каждый укромный уголок и всякую щелку, которые можно использовать для хранения шифровального блокнота и кусочка пленки с расписанием радиопередач. Все эти навыки пригодятся ему, когда он будет жить во враждебной коммунизму стране. Выходя на улицу, он каждый раз играл сам с собой в ставшую уже привычной игру: брал под наблюдение какого-нибудь прохожего, «уходил из-под наблюдения» сам, – хотя, конечно, в Галле никто за ним не следил.

Чтобы проверить способности Инги, КГБ поручил ей несколько практических заданий в Западной Германии. Среди них было, например, такое: вложить в тайник на окраине Бонна карандаш, якобы содержащий внутри рулончик микропленки. Задания она выполнила без всяких осложнений, и в конце августа Алекс объявил Людеку: «Инга прошла проверку. Ты, выбрав ее, кажется, не ошибся, и я уверен, что ваш брак будет одобрен. Но сначала на нее хотят поглядеть в Москве».

Там она подверглась той же идеологической и психологической проверке, какую проходил годом раньше Людек. По ее возвращении обоих забрали в Карлсхорст, где им пришлось вызубрить легенду, превращавшую каждого из них как бы в другого человека.

– Отныне ты будешь Рудольфом Германом, – сказал Алекс. – Ты теперь не Людек, а Руди. Руди! Затверди про себя: Герман, Герман, Герман!

Из советских архивных хранилищ КГБ извлек дух подлинного Рудольфа Германа, солдата вспомогательного батальона германской армии, который пропал без вести на территории СССР в 1943 году. За истекшие годы КГБ провел необходимый розыск и убедился, что у Рудольфа Германа не осталось близких родственников. Это обстоятельство и дало основание «воскресить» его через много лет.

После ряда репетиций и уточнений Людек предстал перед следователями из КГБ и доложил им, ни в чем не сбиваясь:

– Меня зовут Рудольф Герман, для своих знакомых я просто Руди. Я родился в Судетской области 22 апреля 1925 года. Мои родители – немцы. Мой отец был стекольщиком. Так как он болел туберкулезом в открытой форме, я перешел жить к бабушке. Она отдала меня в чешскую школу, где приходилось все время говорить по-чешски. Потом меня из-за этого не приняли в гимназию: я недостаточно чисто говорил по-немецки. Мне пришлось посещать специальную школу для исправления произношения. Но тут началась война, и я начал работать как подручный слесаря на заводе, который ремонтировал военную технику. Когда мне исполнилось семнадцать лет, я добровольно записался в строительную организацию Тодта и был направлен в Прагу, где работал шофером – возил разные грузы, обычно между Прагой, Бреслау и Веной.

13 февраля 1945 года – этот день запомнился мне на всю жизнь – один инженер организации Тодта поручил мне доставить в Берлин какую-то проектную документацию. Я выехал из Дрездена как раз перед страшной американской бомбежкой, но мой грузовик был накрыт прямым попаданием бомбы на автостраде примерно в 75-ти километрах к югу от Берлина. Меня ранило в ногу (у Людека были шрамы на левой ноге, оставшиеся с детства, когда он пытался перелезть через забор с колючей проволокой), и получилось так, что я оказался в госпитале германских военно-воздушных сил.

Когда пришли русские, раненые из госпиталя частично были эвакуированы, частично распущены, а я вышел на шоссе и голосовал, чтобы добраться на попутной машине к себе домой, в Богемию. Меня довезли до Дрездена, а там опять поместили в госпиталь, так как я потерял много крови.

Мои мама и бабушка умерли во время войны. Когда война кончилась, я пытался найти своих родственников, остававшихся в живых, – дядю и тетю, но из этого ничего не вышло, Поэтому я остался в Дрездене. Я получил там место на консервной фабрике.

Но я всегда любил читать, и поэтому, узнав, что государственному книжному магазину в Магдебурге требуются продавцы, поехал туда и предложил свои услуги. Там я работал продавцом с конца ноября или начала декабря 1951 года до конца 1957-го. Ушел оттуда потому, что хотел жить вместе со своей девушкой, а она как раз тогда получила очень хорошую работу – устроилась секретаршей во Франкфурте-на-Одере.

На этом легенда временно обрывалась. КГБ считал, что теперь Рудольфу Герману следует попытаться самому подыскать себе работу во Франкфурте или его окрестностях, и таким образом его вымышленная биография получит естественное продолжение.

Легенда, разработанная в «центре» специалистами по нелегальной работе, в техническом отношении была безупречной и выдержала бы любую проверку. Если где-либо все еще сохранились метрические записи, делавшиеся в 20-е годы на территории Судетской области, они подтвердят дату и место рождения Рудольфа Германа. Личные дела рабочих организации Тодта, по всей вероятности, пропали или были уничтожены в дни краха гитлеровской Германии либо за годы последовавшей за этим оккупации. Но если они, паче чаяния, уцелели, там тоже найдется свидетельство, что юный Рудольф Герман добровольно вступил в ряды организации Тодта в 1942 году. Среди личных дел рабочих и служащих консервной фабрики в Дрездене и государственного книжного магазина в Магдебурге хранились и документы, отражавшие тамошнюю трудовую деятельность Германа – об этом позаботился КГБ, ибо настоящий Герман, как известно посвященным, не вернулся с войны. Вдобавок если кто-либо захочет навести там справки об этом работнике, КГБ сразу будет извещен, что также немаловажно. Книжный магазин был выбран для Руди не случайно – ведь, согласно легенде, ему не удалось получить сколько-нибудь приличного образования, а вместе с тем он производит впечатление вполне интеллигентного человека, – надо понимать, что он нахватался знаний, да и книжных оборотов речи, потому что с детства любил читать, а вдобавок проработал несколько лет в книжном магазине.

К тому же главная сила легенды была в ее заурядности. Из биографии Руди вырисовывалась фигура мелкого служащего с плебейским прошлым, едва ли способная вызвать интерес у посторонних, – а тем более возбудить какое-либо подозрение. Такая легенда делала его совершенно безликим, неразличимым среди миллионов беженцев и перемещенных лиц, столь характерных для послевоенной Европы.

Естественно, Руди пришлось побывать на консервной фабрике и в магдебургском книжном магазине и познакомиться с обоими городами, проведя в каждом по нескольку дней. Он даже купил там гравюры, изображающие исторические достопримечательности каждого города, и собирался захватить их с собой на Запад как осязаемое свидетельство своей привязанности к этим местам. КГБ раздобыл где-то старый немецкий грузовик, нашел опытного механика, и тот познакомил Рудольфа с особенностями конструкции этой развалины. Целыми днями Рудольф изучал фотографии бывших сослуживцев и запоминал основные детали их биографий.

Как-то в ноябре, придя на еженедельное деловое свидание с Алексом, Руди увидел, что Алекс стоит на тротуаре перед домом, вместо того чтобы ждать, как обычно, внутри.

– Печальная новость, – промолвил Алекс, обняв Руди за плечи. – Сегодня утром скончался твой отец. У нас тут есть машина с водителем-чехом, он подбросит тебя домой в Здоунки. Вот твои старые документы и чешские деньги. Свой советский паспорт верни мне, я его пока подержу у себя.

Приехав с похорон отца, Руди узнал, что Инга сделалась Ингалоре Мерке. Настоящая фрейлейн Мерке родилась в Штеттине 10 февраля 1931 года, и погибла вместе со всей семьей в 1944 году во время воздушного налета на этот город. Ее подлинное свидетельство о рождении по сей день хранилось в магистрате Западного Берлина.

КГБ пристроил Ингу на секретарскую должность в государственном проектном бюро. Алекс продолжал настаивать, чтобы Руди сам подыскал себе работу там же, во Франкфурте-на-Одере, или где-нибудь поблизости, по возможности на одном из мелких частных предприятий. Таких оставалось в Восточной Германии уже совсем немного, но с точки зрения успешного завершения легенды, разработанной для Руди, было важно, что их персонал не подбирается государственными отделами кадров, а нанимается самими владельцами.

В январе Руди начал обходить одну за другой лавки и мастерские в Фюрстенвальде, неподалеку от Франкфурта, но оттого ли, что погода была отвратительной и он съежился от холода и выглядел недостаточно презентабельно, то ли из-за своего не вполне чистого немецкого выговора, везде он получал отказ. Пришлось приезжать сюда день за днем. На четвертый день он зашел в небольшой магазинчик авто деталей, принадлежавший семидесятилетнему седому немцу с суровой внешностью. Весь персонал магазина составляли престарелая жена хозяина, дочь – старая дева и нерасторопный делопроизводитель. Старик страдал глухотой и то и дело повышал голос до крика.

– Что? Что? – закричал он на Руди. – Почему вам нужна работа именно здесь?

– Потому что я не желаю работать с этими проклятыми коммунистами! – заорал Руди в ответ.

– Ну ладно, я вас возьму!

Сам КГБ не мог бы подобрать более благоприятного варианта. Руди попал к закоренелому, непримиримому нацисту, вернее, даже в нацистское гнездо. С точки зрения этих людей, вина Гитлера состояла только в том, что он не смог выиграть войну. Сын старика после войны пытался взорвать какой-то советский штаб и теперь сидел в тюрьме. Его отец, хозяин магазина, разумеется, не был таким безумцем, чтобы пытаться совершать подобные диверсии. Он просто был матерым нацистом, сверхнацистом, точно так же, как Руди, живя в Чехословакии, слыл там сверхкоммунистом.

При Гитлере старик занимал должность старшего налогового инспектора. Он все еще сохранял свою профессиональную хватку. Теперь он обучал Руди бухгалтерии, учил вообще, как вести дела и как обходить налоговые правила. Заодно Руди впитывал нацистскую мифологию, невольно запоминал слова и мелодии нацистских песен. Заучил он и буквально все доводы, какие только можно было выдвинуть против этого варварского, безбожного коммунизма. Эти доводы неоспоримо доказывали, что коммунизм – проклятие человечества.

16 января 1957 года, в девять утра, Руди сошел со своего велосипеда у здания франкфуртского магистрата, где они с Ингой собирались зарегистрировать свой брак. Служащая магистрата отказалась приступить к церемонии, поскольку жених позволил себе явиться без букета цветов. Руди объяснил, что все цветочные магазины еще закрыты, а ему и его невесте через час с небольшим надо уже возвращаться на службу. Служащая со вздохом водрузила на свой стол горшок с каким-то тусклым растением, и обряд был совершен. Брачную ночь молодые провели в неотапливаемой чердачной комнатке, которую Инга снимала в доме какой-то вдовы. Открыв бутылку вина, купленную ради торжественного случая, Руди обнаружил, что вино замерзло.

КГБ задержал отправку Руди в Западную Германию, пока у молодой четы не появится ребенок. В октябре Инга родила сына, который получил имя Петер. 26 ноября Руди сел на поезд в Западном Берлине, чтобы добраться до Штуттгарта и попытаться найти работу где-нибудь в окрестностях этого большого промышленного города.

Закрывшись в тесной комнатке недорогой гостиницы, Руди вырвал листок из специального блокнота, положил его на лист обычной бумаги и написал несколько невидимых строчек, сообщая начальству о благополучном прибытии на место. Сняв этот листок, он на той же странице набросал бессодержательное обычное письмо и отослал его на условленный адрес в Западном Берлине. Прошло несколько дней. Открыв полую ручку щетки для волос, Руди извлек оттуда шифровальную табличку и программу восточногерманских радиопередач. В семь вечера, настроив обычный приемник, оказавшийся в гостинице, на волну, указанную в программе, он различил в передаче несколько групп коротких и более длинных сигналов, записал их и, расшифровав с помощью таблички, прочел: «Поздравляем с благополучным прибытием. Продолжайте обследовать свое окружение и докладывайте. Жена и ребенок чувствуют себя хорошо».

Как-то раз, обследуя Фрайбург – живописный старинный городок, Руди заметил, что к нему приближается элегантно одетый старик. Незнакомец представился: Отто Зеефельдер. Не может ли Руди рекомендовать ему какой-нибудь приличный ресторан поблизости? С детства Руди внушали, что к чужим людям, особенно пожилым, надо относиться внимательно и с уважением. Он сказал, что знает здесь только одно место, где можно перекусить, – студенческий кафетерий. Оба отправились туда и остались вполне довольны тем, как их накормили. Зеефельдер начал расспрашивать о гостинице. Руди с похвалой отозвался о пансионе, где он остановился: там очень чисто, очень тихо… И Зеефельдер тоже снял там комнату.

На следующий день, гуляя с Руди по городу, новый знакомый рассказал ему о себе. В 30-е годы у него было текстильное предприятие в Аргентине, сделавшее его состоятельным человеком. Когда Гитлер обратился к немцам во всем мире с призывом вернуться на родину, продав свое имущество за рубежом, Зеефельдер приехал в Баварию и открыл ткацкую фабрику в Ихенгаузене. Он и сейчас богат, но, к его великому сожалению, у них с женой нет детей.

Прошел еще день. Около шести утра Зеефельдер постучался в комнату Руди: «Господин Герман, я уезжаю! Нельзя ли попросить вас встать и проводить меня до вокзала? Мне надо сказать вам кое-что важное…»

Зеефельдер выразил желание, чтобы Руди поступил работать к нему на фабрику. Возможно, он даже предоставит ему должность управляющего. Руди с семьей сможем поселиться на верхнем этаже большой виллы Зеефельдера. Как же так, заметил Руди, он ведь совсем ничего не понимает в тканях и в текстильном производстве. «Молодой человек, – возразил Зеефельдер, – зато вы хорошо соображаете и умеете ладить с людьми. Этого достаточно».

Перед самым Рождеством Руди выскользнул в Восточную Германию, и КГБ распорядился, чтобы он немедленно принял предложение Зеефельдера. С видом учителя, гордого своим учеником, Алекс сообщил ему, что постановлением Совета министров СССР Руди присвоено звание старшего лейтенанта. «Вы – мой самый многообещающий ученик. Самый способный. Жду от вас новых блестящих успехов!»

Зеефельдер и его жена приняли Руди и Ингу радушно, как близких людей, и привязались к Петеру как к родному внуку. Зеефельдер настоял, чтобы Руди позволил купить для него дорогой темный костюм, какой подобает носить управляющему фирмой. Сбросив свою куртку из заменителя кожи, поношенный свитер и заношенную беженскую рубашку и облачившись в новый костюм, Руди внезапно преобразился в важную персону, смахивающую то ли на банкира, то ли на дипломата.

Зеефельдер уже представлял его клиентам и другим деловым людям как своего «будущего управляющего». В своем обширном винном погребе, заставленном бочками и рядами бутылок, он учил Руди разбираться в винах, утверждая, что это не только полезно, но является общественной необходимостью в той среде, где предстоит вращаться его управляющему. Повсюду сопровождая Зеефельдера, Руди жадно постигал нравы, манеры и обычаи финансово-промышленной элиты. Он быстро приобретал лоск, респектабельность, свойственные этой публике, и умение себя вести в высших слоях западного общества, – хотя КГБ предполагал, что на усвоение этих навыков его питомцу понадобятся годы и годы.

Однажды вечером, задержавшись с ним вдвоем в конструкторском бюро, Зеефельдер объявил, что намерен завещать Руди свое предприятие. Тому, конечно, и в голову не пришло, что, быть может, именно сейчас имеет смысл порвать с КГБ, принять на себя управление фабрикой и начать жить обеспеченной, независимой жизнью. Напротив, Руди был всерьез обеспокоен. Став управляющим, он полностью привяжет себя к Ихенгаузену и уж наверняка не сможет разъезжать, выполняя поручения КГБ. Когда же потребуется – а это может случиться в любой момент, – чтобы он вообще переехал, его отъезд нанесет старику тяжкий удар.

Прошло несколько дней, и Руди угрюмо признался Зеефельдеру: нет, он не годится на роль управляющего. Будущее фабрики зависит от того, удастся ли Зеефельдеру нанять человека с опытом; а он, Руди, едва ли скоро приобретет такой опыт. Фабрикант, скрывая разочарование, сказал, что он это понимает и постарается подыскать для Руди какую-нибудь другую работу.

По совету Зеефельдера, Руди вложил 5 тысяч марок, полученных от курьера КГБ, в покупку небольшого снабженческого бюро, обслуживавшего главным образом школы. Приобретя – тоже на средства КГБ – подержанный «Фольксваген», он начал объезжать потенциальных клиентов; дело понемногу пошло, он приобретал сразу опыт коммерсанта и администратора.

В июле 1958 года на имя г-на Германа пришло официальное письмо из Управления по охране конституции. Руди и Инга знали, что так называется служба безопасности ФРГ, и почувствовали себя так, точно их вдруг обдало ледяным душем. В письме сообщалось, что на следующей неделе, в 10 часов утра, представитель Управления явится для беседы с г-ном Германом «по вопросу, носящему служебный характер». Нельзя было исключить, что за этим последует арест.

Служащий Управления по охране конституции, г-н Гофман, оказался импозантным мужчиной высокого роста. По спокойным, полным достоинства манерам его можно было принять за какого-нибудь заслуженного профессора. Извинившись, что отрывает Руди от деловых занятий, он заверил, что его визит не должен давать повода для какого-либо беспокойства. Закон требует, чтобы все беженцы с Востока были опрошены для выяснения всех деталей их биографии, и он пришел просто для того, чтобы выполнить это требование закона. Руди и Инга бойко повторили ему каждый свою легенду.

– Могу ли я узнать, г-н Герман, что заставило вас решиться на бегство в Федеративную республику?

Руди встал, прошелся по комнате и спокойно начал перечислять все язвы коммунистического режима. Рабочие и крестьяне подвергаются зверской эксплуатации. Партийные бюрократы жиреют, паразитируя на теле собственного народа. Коммунисты – это настоящие империалисты, убийцы, готовые убивать всех и каждого по прихоти своих безумных диктаторов. Нацисты, и те были лучше, – они, по крайней мере, убивали строго отобранных, а не случайных людей.

– Я разделяю ваши чувства, господин Герман. Но я, как видите, намного старше вас и поэтому знаю чуть больше о нацизме. Немецкий народ, как и советский, сам по себе не плох. Оба народа – и каждый их представитель в отдельности – тяжко пострадали из-за гнусных политических режимов, установившихся в Германии и в России. Но мы здесь, в Федеративной республике, создаем здоровое демократическое государство, и хорошо было бы, если б вы тоже смогли внести посильный вклад в строительство и укрепление такого государства. А пока мне остается поблагодарить вас за то, что вы так любезно ответили на все мои вопросы.

Благополучный исход этой встречи с представителями властей Руди и Инга отметили, распив бутылку шампанского.

Однако они радовались преждевременно: спустя несколько дней господин Гофман без всякого предупреждения снова наведался к ним, чтобы сделать Руди «почетное предложение, свидетельствующее о величайшем доверии». А именно: политические убеждения и персональные данные Руди произвели на господина Гофмана и его начальников такое сильное впечатление, что они пожелали после специальной подготовки направить его в Чехословакию в качестве агента западногерманской разведки. Конечно, это трудная работа, более того, опасная, и она означает, что ему придется надолго расстаться с женой и сыном. Но это – благородное дело, ибо таким образом Руди будет способствовать искоренению того самого зла, которым он так возмущался от имени всего человечества.

– Я понимаю, мое предложение требует, чтобы вы над ним как следует поразмыслили. Мы даем вам время подумать. Только, пожалуйста, ни с кем не делитесь тем, что я вам сказал… даже с собственной женой. Ее спокойствие и благополучие будет зависеть от вашего молчания.

– Боже мой! – горестно воскликнула. Инга. – Что же нам теперь делать?

Интуиция подсказывала Руди, что ему не следует консультироваться с КГБ, как поступить: могло случиться, что невидимый и анонимный чиновник в «центре» просто не поверит, что ему, Руди, вдруг ни с того ни с сего удалось завоевать доверие западногерманских секретных служб. Но как же ему отклонить такое серьезное предложение, апеллирующее к его патриотическому долгу? Отклонить его – значит выказать себя пустым фразером и трусом, а может быть, и навлечь на себя подозрение, которое даст основания властям оказывать на него дальнейшее давление или даже начать тщательное расследование деталей его биографии.

Неделю спустя, все еще не зная, на что решиться, и мучительно раздумывая, как ему поступить, Руди шел в Ульме по улице, где находился пользующийся скандальной известностью публичный дом, посещаемый в основном американскими военнослужащими из числа сержантского состава. И здесь его ждало неожиданное избавление от тревог последних дней. Из публичного дома вывалился на нетвердых ногах не кто иной, как господин Гофман. Справа и слева за него цеплялись две грубо накрашенные, нелепо разодетые и пьяно хихикающие проститутки.

Руди бросился к нему для рукопожатия. «Господин Гофман! – радостно окликал он смутившегося чиновника. – Вы меня узнаете? Я – Герман из Ихенгаузена! Какая неожиданная встреча! И надо же, что именно здесь… Мы с женой ждали вас, ждали… А вы вот, оказывается, где!..» Смятение, выразившееся на лице Гофмана, было гарантией тому, что Руди никогда больше не увидит его у себя дома и ничего о нем не услышит. Вероятно, его коллеги теперь тоже оставят Руди в покое. Что называется – пронесло.

Пока все шло более или менее нормально, Руди обменивался сообщениями с центром едва ли чаще, чем раз в месяц. Иногда «центр» требовал от него анализа политических событий, например, в таком роде: «Дайте оценку шансов прогрессивных кандидатов на предстоящих выборах. Дайте оценку отношения беженцев из Восточной Европы, осевших в ФРГ, к идеям социализма». Руди отвечал предельно честно: В обозримом будущем я не вижу ни в одной из германских земель никаких шансов у действительно прогрессивных кандидатов или у таких, которые пользуются репутацией прогрессивных. Беженцы всецело на стороне империалистической идеологии и еще долгое время будут подогревать всякого рода реваншистские настроения в ФРГ». «Центр» каждый раз бесстрастно отвечал: «Ваше сообщение учтено…» Как-то, заглянув в фотомагазин, Руди купил себе камеру японской марки. В те времена многие немцы все еще смотрели на японскую продукцию свысока, считая, что японцы копируют западноевропейские технические достижения, это и дает им возможность продавать изделия по дешевой цене. Но Руди знал толк в фотоаппаратуре и сразу понял, что камера первоклассная, несмотря на относительно низкую цену, него возникла мысль открыть представительство какой-либо японской оптической фирмы, чтобы самому продавать импортную аппаратуру и оптику. Заручившись согласием одной из японских фирм, он ликвидировал свою контору и открыл магазин фотопринадлежностей в Хейльбронне, к северу от Штуттгарта. Спустя некоторое время этот магазин смело можно было отнести к числу процветающих.

«Центр» одобрял его действия. Руди вполне закрепил свои позиции в ФРГ как образцовый германский гражданин и бизнесмен с безупречной репутацией. Его реальная биография, начавшаяся в Западной Германии, по мере того, как шло время, все больше отодвигала в тень ту выдуманную, с которой он начал работать на КГБ. Это тоже повышало его неуязвимость. 31 декабря 1960 года «центр» поздравил его с присвоением звания капитана.

В конце февраля следующего года Руди получил сообщение с пометкой «срочное». Его текст гласил: «В самое ближайшее время, при первой возможности, посетите Канаду и Соединенные Штаты в качестве туриста. Установите, сможете ли жить и эффективно работать в этих странах».

В апреле на борту туристского теплохода «Севен Сиз» Руди отправился из западногерманского порта Бремерхафен в Монреаль. Проведя несколько дней в Монреале, он посетил затем Оттаву, Торонто, Виндзор и Детройт, задержался на пару дней в штате Мичиган, оттуда проследовал поездом в Нью-Йорк и спустя неделю вылетел домой.

Америка произвела на него благоприятное впечатление. Вернувшись в первых числах июня в Хейльбронн, он закончил свой отчет о поездке такими словами: «Я готов перебраться в любую из этих стран (т. е. США или Канаду) и уверен, что вполне смогу там работать».

«Центр» быстро откликнулся: «Немедленно обратитесь в канадское консульство с просьбой о въездной визе. Начните интенсивное изучение английского. Готовьтесь ликвидировать свой магазин. Желательно прибытие Герды (кодовое имя Инги) в августе на совещание в «центр». Указания касательно ее поездки последуют дополнительно».

Инга отправилась в Восточный Берлин – это было как раз в те дни, когда сооружалась, но еще не была закончена пресловутая Берлинская стена. Там она поручила маленького Петера заботам своих родителей (те полагали, что их дочь замужем за советским дипломатом, работающим в какой-то из стран Азии) и в сопровождении офицера КГБ вылетела в Москву.

В сентябре она вернулась, доставив новые шифровальные блокноты, несколько усложненное расписание сеансов радиосвязи, портативную приставку к приемнику, которая должна была облегчить прием в Канаде коротковолновых советских станций, пять тысяч американских долларов и комплект инструкций. По получении виз супругам Герман предлагалось отбыть в Канаду, поселиться там в Торонто, открыть собственное небольшое дело, желательно тоже магазин фотопринадлежностей, и сделаться надежными, лояльными канадцами, точно так же, как они сделались надежными, лояльными гражданами здесь, в Западной Германии.

Кроме всех этих важных, но прозаических вещей, Инга привезла с собой из Москвы нечто иное: она выглядела небывало воодушевленной. До Москвы она без всякого энтузиазма относилась к идее переселения в Канаду, так далеко от родителей, остающихся в Восточной Германии. Теперь, напротив, она как одержимая торопила Руди, то и дело напоминая ему о партийном долге, о том, насколько важно поскорее пустить корни в новой для них стране.

– Знаешь ли, не учи меня! – взорвался в конце концов Руди. – Когда дело касается моих обязанностей и моего долга, я не нуждаюсь в твоих поучениях, да и в назиданиях Москвы тоже, если они исходят даже от самого Хрущева: Ты подчинена по работе мне, а не им, запомни это!

– Но они почему-то так рассчитывают на нас… – настаивала она.

– Чего же они от нас хотят, в конце концов?

– Не знаю. Они говорят, что скажут нам потом, когда мы укрепим там свое положение…

16 февраля 1962 года супруги вылетели в Канаду. Монреаль встретил их жутким холодом. За две недели они присмотрели приличный домик в одном из пригородов Торонто и купили его, уплатив в качестве первого взноса семь с половиной тысяч долларов.

Консультант по продаже недвижимости заявил Руди, что в Торонто слишком много фотомагазинов, так что едва ли имеет смысл открывать еще один, и посоветовал приобрести магазинчик по продаже деликатесов, который как раз продается. Он, правда, требует ремонта, но расположен в удачном месте и, при умелом ведении дела, будет приносить порядочный доход. Руди подумал – и приобрел этот магазинчик – «Гаролдс Деликатессен» на Йондж стрит, – заметив про себя, что он расположен совсем неподалеку от здания КРК – Канадской радиовещательной корпорации.

Переступив в первый раз порог магазина, Инга не могла удержаться от слез: помещение оказалось настолько запущенным и захламленным, что ее немецкая душа не выдержала этой картины разорения и упадка. Засучив рукава, супруги принялись наводить порядок, чистили, мыли, скребли, ведрами выносили мусор, израсходовали уйму дезинфицирующих средств, инсектицидов, краски, эмали, оклеили стены обоями, установили новое оборудование, новую стойку и расставили в крохотном помещении миниатюрные столики.

Когда кругом распространился слух об отличном картофельном салате, который Инга готовит по немецким рецептам, о вкусном хлебе, выпекаемом ею тут же при магазинчике, и об особенно вежливом обслуживании, «Гаролдс Деликатессен» начал привлекать все больше и больше клиентов. Среди них были, конечно, операторы телевидения, техники и прочие служащие Канадской радиовещательной корпорации. Некоторые из них оказались иммигрантами из Германии. Порой они задерживались в магазине после закрытия, чтобы пропустить стаканчик вина и послушать нацистские песни военного времени, записи которых Руди привез с собой. Эти песни и явно правые убеждения хозяина привели к тому, что кое-кто стал называть его «Руди-нацист». Впрочем, это не вредило популярности заведения. К тому же Руди завоевал симпатии операторов телевидения КРК, охотно одалживая им свою великолепную кинокамеру «Аррифлекс», купленную в Германии. Она так нравилась телевизионщикам, что КРК начала официально брать ее напрокат, выплачивая за нее Руди по 25 долларов в день.

Ежемесячно Руди отправлял письма с обычным и невидимым текстом на условленный адрес в Берлине. Больше никакими тайными делами он пока не занимался, если не считать приема и расшифровки передач «центра», предназначенных специально для него. Нередко эти сообщения, расшифровка которых занимала по двенадцать часов и более, оказывались попросту поздравлениями с первомайским праздником, с Днем освобождения Чехословакии, годовщиной образования ГДР, а то и поздравлением ко дню рождения самого Руди, или Инги, или даже Петера. Кончилось тем, что Руди попросил «центр» прекратить все сообщения, кроме чисто оперативных и кроме срочных случаев, касающихся, допустим, родителей, оставленных в Восточной Европе.

Время от времени оценивая свое положение, как полагается осмотрительному человеку, Руди пришел к выводу, что его компрометирует наличие в доме слишком мощного и громоздкого приемника, снабженного к тому же приставкой советского изготовления. Он поделился своими сомнениями с «центром». Тот отреагировал несколько необычно: Руди было приказано поехать в глухую местность в 80-ти милях к северу от Оттавы и там извлечь из земли запрятанный в лесу портативный приемник. Все ориентиры и приметы, позволяющие его найти, были расписаны настолько скрупулезно, что Руди без труда обнаружил указанную ему березу, начал копать, отступив от ее ствола точно полтора метра к западу, и, углубившись на метр с небольшим, вытащил коробку в оболочке из литой резины. Неважно, кто и когда закопал здесь эту вещь, но, судя по упаковке, она при необходимости могла лежать в земле долгие годы.