Текст книги "Время прощаться"

Автор книги: Джоди Линн Пиколт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

В марте 2004 года Джонс заявила, что Одри Сейлер, пропавшая студентка университета Висконсин-Мэдисон, стала жертвой серийного убийцы и полиции удастся обнаружить вещественное доказательство – нож, которым она была зарезана. Сейлер нашлась, девушка инсценировала свое похищение, чтобы привлечь внимание приятеля.

В мае 2007 года Джонс предсказала, что Мадлен Маккэн, пропавшая во время отдыха с родителями в Португалии, будет обнаружена к августу. Дело так и осталось нераскрытым.

С той поры она больше не делала публичных пророчеств. Насколько я вижу, она сама пропала.

Неудивительно, что детям она не гадает.

Ладно, она совершила колоссальную ошибку в деле Маккоя, но в ее защиту следует сказать, что отчасти она оказалась права: полиция на самом деле обнаружила мальчика в указанном месте. Только мертвым. Просто не повезло, что после череды успешных предсказаний первая ошибка произошла с широко известным политиком.

Имеются еще фотографии Серенити с известным рэппером Снуп Догом на вручении «Грэмми», в Белом доме на ужине, который устраивал Джордж Буш-младший для представителей прессы. И еще один снимок из журнала «ЮС Уиклиз»[3]3
  US Weekly’s – популярный американский еженедельник о жизни знаменитостей.


[Закрыть] в разделе «Полицейская мода», на котором Серенити в платье с двумя огромными шелковыми розочками, пришитыми на груди.

Я запускаю приложение «Ютуб» и набираю имя Серенити и фамилию сенатора. Загружается видео телевизионного шоу Серенити – прическа, напоминающая рожок мороженого, и розовый брючный костюм на пару тонов темнее волос. Напротив нее в фиолетовом кресле сидит сенатор Маккой, мужчина с такой квадратной челюстью, хоть прямой угол измеряй, и идеально посеребренными висками. Рядом, вцепившись в руку мужа, его жена.

Я не слишком разбираюсь в политике, но в школе нам рассказывали о сенаторе Маккое в качестве примера политического поражения. Его готовили на пост президента: то он играет в гольф с членами семьи Кеннеди в Хайнис-Порт, то выступает с речью на съезде демократов, где выдвигают кандидатуру на пост президента страны. Но потом с игровой площадки частной школы похитили его семилетнего сына.

На видео Серенити наклоняется к политику.

– Сенатор Маккой, – говорит она, – мне было видение.

Камера выхватывает церковный хор на заднем плане.

– Видение! – скандируют певчие.

– Видение вашего маленького сына… – Серенити делает паузу. – Живого и невредимого.

Жена сенатора бросается мужу в объятия и заходится рыданиями…

Я не знаю, намеренно ли она выбрала героем своей программы сенатора Маккоя или у нее действительно было видение ребенка. Или она просто хотела сделать себе широкую рекламу в прессе и на телевидении.

Следующий кадр – автобусная станция в Окале. Серенити в сопровождении семьи Маккой в здании станции, пребывая в состоянии транса, направляется к ряду шкафчиков возле мужского туалета. Жена сенатора Маккоя всхлипывает:

– Генри!

Серенити велит полицейскому открыть шкафчик номер 341. Внутри грязный чемодан. Его вытаскивает один из полицейских, остальные пятятся назад от вони, которую источает разложившееся тело.

Камера дергается, фокус сбивается. Через секунду оператор берет себя в руки и успевает занять Серенити, которую тошнит прямо на пол, упавшую без чувств Джинни Маккой и самого сенатора Маккоя, «золотого мальчика» Демократической партии, который кричит, чтобы оператор прекратил снимать, а когда мужчина не убирает камеру, набрасывается на него с кулаками.

Серенити Джонс не просто впала в немилость – ее стерли с лица земли. Маккои подали на Серенити в суд и в конце концов засадили ее в тюрьму. Сенатора Маккоя впоследствии дважды арестовывали по обвинению в управлении автомобилем в нетрезвом виде, он был изгнан из Сената и отправился куда-то лечить свое «истощение». Через год, наглотавшись снотворного, умерла его жена. И Серенити тут же по-тихому исчезла.

Женщина, которой так фатально ошиблась в деле Маккой, нашла десятки пропавших детей. А еще это та же самая Серенити Джонс, которая сейчас проживает в самом убогом районе города и отчаянно нуждается в деньгах. Но если она утратила способность находить пропавших… неужели она постоянно жульничала? Была ли она на самом деле экстрасенсом – или это простое везение?

Насколько я понимаю, паранормальные способности сродни умению ездить на велосипеде; насколько я понимаю, если попробовать – все получится.

Поэтому, несмотря на стопроцентную уверенность в том, что Серенити Джонс совсем не обрадуется, вновь увидев меня на своем пороге, я точно знаю: поиски моей мамы – именно то, что ей сейчас необходимо, чтобы поверить в себя.

Элис

Мы все не раз слышали фразу: «Память как у слона». Оказывается, это не просто клише, а научно доказанный факт. Однажды в Таиланде я видела индийского слона, которого научили выполнять один фокус. Всех школьников, которые приходили посмотреть на слона в заповедник, где его держали в вольере, усаживали в ряд. Потом дети снимали обувь и сваливали в кучу. Затем погонщик слона велел ему раздать обувь детям. И слон раздавал: осторожно шарил хоботом в горé обуви и бросал туфли на колени тому, кому они принадлежали. В Ботсване я видела слониху, которая трижды бросалась на вертолет, доставивший ветеринара, чтобы тот усыпил животное для проведения исследований. В заповеднике нам пришлось объявить небесную территорию над ним «бесполетной зоной», потому что пролетающие над головой санитарные вертолеты пугали слонов: те сбивались в стадо, жались друг к другу. Единственными вертолетами, которые многие из них видели, были те, из которых егеря стреляли снотворным в их семьи пятьдесят лет назад во время выбраковки скота. Ходят истории о слонах, которые, став свидетелями смерти своего сородича от рук охотников за слоновой костью, ночью нападали на деревню в поисках того, кто нажал на спусковой крючок. В экосистеме национального парка Амбосели в Кении живут два племени, которые исторически связаны со слонами: масаи, которые одеваются в красные одежды и с копьями ходят охотиться на слонов, и камба – земледельцы, которые никогда на слонов не охотились. Одно исследование свидетельствует о том, что слонов больше пугал запах одежды, которую до этого носили масаи, чем запах одежды представителей племени камба. Слоны сбивались в кучу и пытались побыстрее удалиться от источника запаха, который они идентифицировали как запах масаев, и им требовалось больше времени, чтобы успокоиться.

При этом учтите, что, как утверждалось в исследовании, слоны никогда не видели эту одежду. Они полагались исключительно на свое обоняние – распознавали запахи, которые присущи определенному племени благодаря его диете и секреции феромонов (масаи, в отличие от камба, поглощали больше животной пищи; известно, что в деревнях камба стоит крепкий запах навоза). Интересен и тот факт, что слоны безошибочно могут распознать, кто друг, а кто враг. Сравните слонов с нами, людьми, – мы до сих пор по ночам гуляем по темным переулкам, верим в финансовые пирамиды и покупаем рухлядь у продавцов подержанных машин.

И мне кажется, учитывая все приведенные выше примеры, вопрос не в том, что слоны могут помнить. Возможно, нужно поставить вопрос следующим образом: «Чего они не могут забыть?»

Серенити

Мне было восемь лет, когда я осознала, что мир населен людьми, которых никто не видит. Например, это мальчик, который ползал в школьном спортзале по полу, чтобы заглянуть мне под юбку, когда я раскачивалась на перекладине. А еще пожилая негритянка, от которой пахло лилиями. Она садилась на край моей кровати и пела колыбельные. Иногда, когда мы с мамой шли по улице, я чувствовала себя рыбой, плывущей против течения: очень сложно было лавировать между сотнями идущих навстречу людей.

Прабабушка моей мамы была чистокровной шаманкой племени ирокезов, а мамин отец во время перекуров на фабрике по производству крекеров, где работала мама, гадал ее сослуживцам на чайных листьях. Ни один из этих талантов мои родители не унаследовали, но мама часто рассказывала мне истории о моем детстве, о ребенке, который обладал Даром. Я всегда угадывала, что будет звонить тетя Дженни, и через пять секунд телефон звонил. Или как-то я настояла на том, чтобы надеть в садик резиновые сапоги, хотя стоял изумительно солнечный день, – само собой разумеется, небесные хляби разверзлись и хлынул дождь. Среди моих воображаемых друзей были не только дети, но и солдаты времен Гражданской войны, и пожилые дамы времен королевы Виктории, а однажды даже сбежавший раб по имени Спайдер, на шее у которого были ожоги от сгоревшей веревки. В школе меня считали чудаковатой и избегали – родители даже решили переехать из Нью-Йорка в Нью-Гемпшир. Они усадили меня перед собой, прежде чем отвести во второй класс, и сказали:

– Серенити, если не хочешь, чтобы тебя обижали, придется скрывать свой Дар.

И я скрывала. В школе, когда я села за парту и увидела рядом девочку, то не стала с ней заговаривать, пока к ней не обратился кто-то из учеников, – так я убедилась, что не я одна ее вижу. Когда моя учительница, мисс Декамп, взяла ручку, которая, я точно знала, вот-вот сломается и испачкает чернилами ее белую блузку, я прикусила губу и молча наблюдала за происходящим, вместо того чтобы ее предупредить. Когда из живого уголка сбежала мышка-песчанка, у меня было видение, что она бежит по столу директора, но я тут же отогнала от себя эту мысль и вскоре услышала крики и визг из его кабинета.

У меня появились друзья, как и обещали родители. Одну мою подружку звали Маурин. Она пригласила меня к себе в гости поиграть с куклами Полли, которых у нее была целая коллекция, поделилась своими тайнами (например, рассказала, что ее старший брат прячет под матрасом «Плейбой», а мама хранит деньги в коробке из-под обуви, которую прячет под неплотно прилегающей филенкой в своем платяном шкафу). Можете себе представить, что я чувствовала в тот день, когда мы с Маурин качались на качелях на детской площадке и она предложила мне попробовать, кто дальше прыгнет с качелей. У меня тут же перед глазами возникла картинка: Маурин распласталась на земле, а на заднем плане мерцают огни машины скорой помощи.

Я хотела предупредить ее, что нам не следует прыгать, – с другой стороны, я хотела сохранить свою лучшую подругу, которая ничего не знала о моем Даре. Поэтому я промолчала, а когда Маурин сосчитала до трех и взлетела в воздух, я осталась на качелях и закрыла глаза, чтобы не видеть, как она упадет, неловко подвернет под себя ногу и та сломается пополам.

Родители сказали, что если бы я не скрыла свое предвидение, то пострадала бы сама. Но лучше пусть пострадаю я, чем другие люди. После этого случая я пообещала себе, что всегда буду озвучивать свои видения, если мой Дар поможет предотвратить несчастье, – чего бы мне это не стоило.

И тогда Маурин обозвала меня ненормальной и стала общаться с другими девочками, теми, которые пользовались популярностью в классе.

Повзрослев, я поняла, что не каждый, кто со мной заговаривает, – живой человек. Я могла с кем-то болтать и видеть боковым зрением проходящего мимо духа. Я привыкла не обращать на них внимания, как большинство из нас, глядя на лица сотен людей, которых мы встречаем ежедневно, в действительности не различают черты этих лиц. Я сказала маме, что ей необходимо проверить тормоза еще до того, как на приборной панели замигали лампочки, сигнализируя о поломке. Я поздравила нашу соседку с тем, что она ожидает малыша, за неделю до того, как ей сообщил новость врач. Я озвучивала всю идущую мне информацию без купюр, не раздумывая, стоит это говорить или нет.

Однако мой Дар был не всеобъемлющ. Когда мне было двенадцать, дотла сгорела автомастерская, которой владел мой отец. Через два месяца он покончил жизнь самоубийством, оставив нам с мамой путаную предсмертную записку с извинениями и гору карточных долгов. Ничего из этого я не смогла предвидеть и даже сбилась со счета, сколько раз с тех пор задавалась вопросом: а почему? И могу вас заверить – мне больше всех хотелось получить ответ на этот вопрос. Я не умею угадывать номера в лотерею или предсказывать, в какие ценные бумаги стóит вкладывать деньги. Я ничего не знала об отце, и годы спустя не смогла предвидеть удар, который случился с мамой. Я всего лишь медиум, а не волшебник из чертовой страны Оз. Я прокручивала события в голове, кляня себя за то, что не разглядела намек. А может, кто-то по ту сторону не смог до меня достучаться? Или я слишком была увлечена французским и ничего не заметила? Но спустя годы я стала понимать, что, вероятно, существуют вещи, которых я знать не должна, и кроме того – если честно, я не хочу видеть все то, что ожидает меня в будущем. Я хочу сказать, если бы я могла все видеть, зачем тогда жить?

Мы с мамой переехали в Коннектикут, она устроилась работать горничной в гостиницу, а я, облачившись в черное и занявшись магией, пыталась выжить в старших классах. И только в институте я стала по-настоящему ценить свой Дар. Научилась гадать на картах Таро и стала гадать своим сестрам по университетскому студенческому обществу. Подписалась на журнал «Судьба». И вместо учебников читала о Нострадамусе и известном ясновидящем Эдгаре Кейси. Я носила пестрый гватемальский платок и длинные газовые юбки, а в комнате общежития жгла благовония. Познакомилась еще с одной студенткой, Шеней, которая интересовалась оккультизмом. В отличие от меня, она не могла общаться с умершими, а была эмпатом[4]4
  Эмпатия (греч. «страсть», «страдание») – осознанное сопереживание текущему эмоциональному состоянию другого человека, без потери ощущения внешнего происхождения этого переживания.


[Закрыть] – у нее тоже болел живот, когда у соседки по комнате начиналась менструация. Вдвоем мы пытались гадать по магическому кристаллу. Ставили перед собой свечи, садились перед зеркалом и долго пристально всматривались в него, пытаясь разглядеть свое прошлое. Шеней была потомком династии экстрасенсов, именно она посоветовала мне попросить своих проводников-духов представиться. Она рассказала, что и у ее тети, и у бабушки – обе медиумы – были духи-проводники в потусторонний мир. Вот так я официально познакомилась с Люсиндой, пожилой негритянкой, которая в детстве пела мне колыбельные, и Дезмоном – дерзким весельчаком. Они всегда были рядом со мной – как спящие у ног собаки, которые просыпались, навострив уши, когда я звала их. С тех пор я постоянно общалась со своими духами-проводниками в надежде на то, что они помогут мне освоиться в потустороннем мире: либо меня проведут туда, либо приведут других духов ко мне.

Дезмон с Люсиндой оказались отличными няньками, позволяя мне – фактически ребенку – погружаться в паранормальное и не расшибить себе лоб. Они следили за тем, чтобы я не встречалась с демонами – духами, которые никогда не были людьми. Уводили меня от вопросов, ответы на которые мне знать не положено. Научили меня, обозначив границы, управлять своим Даром, не позволяя ему управлять мною. Только представьте, каково это спать, когда каждые пять минут звонит телефон? Так и с духами, если не установить определенные границы. Еще они объяснили, что одно дело делиться своими предсказаниями, когда возникают видения, и совсем другое – гадать человеку, когда он не просит. Со мной подобное проделывали другие экстрасенсы, и должна вам сказать, что ощущение такое, будто кто-то роется в твоем ящике с нижним бельем, когда тебя нет дома, или ты едешь в лифте, не имея возможности выйти из кабинки, и кто-то вторгается в твое личное пространство.

На летних каникулах я гадала за пять долларов на пляже Старая лилия в штате Мэн. А после окончания университета, перебиваясь нерегулярными заработками, находила клиентов, так сказать, благодаря сарафанному радио. Мне было двадцать восемь лет, когда в местную закусочную, где я работала официанткой, заглянул кандидат в губернаторы штата Мэн, чтобы попозировать с семьей перед прессой. Пока фотокамеры щелкали над ним и его женой, над их тарелками, полными наших фирменных блинчиков с черникой, их маленькая дочь взобралась на один из высоких барных стульев.

– Скучно, да? – спросила я.

Девочка кивнула. Малышке было не больше семи.

– Хочешь горячего шоколада?

Когда ее ручка коснулась моей руки, когда она брала чашку, я почувствовала такую черноту, какой раньше не чувствовала никогда; «чернота» – единственное слово, которым я могу описать свои чувства.

Эта малышка не просила меня погадать, а мои духи-наставники громко и четко предупреждали, что у меня нет никакого права вмешиваться. Но в другом углу закусочной улыбалась и махала в камеру ее мать, понятия не имея о том, что знала я. Когда жена кандидата на пост губернатора удалилась в дамскую комнату, я последовала за ней. Она протянула руку для рукопожатия, полагая, что я очередная избирательница, которую следует очаровать.

– Знаю, мои слова покажутся вам бредом, – сказала я, – но вам необходимо обследовать дочь на лейкемию.

Улыбка застыла у нее на лице.

– Энни пожаловалась вам, что у нее что-то болит? Простите, что она вам докучала. Ценю ваше участие, но ее педиатр уверяет, что беспокоиться не о чем.

И она ушла.

«Я же предупреждал», – фыркнул Дезмон, когда через несколько минут кандидат с семьей и свитой покинул закусочную. Еще долго я неотрывно смотрела на недопитую чашку, которую оставила девочка, прежде чем выплеснуть остатки шоколада в раковину. «Понимаю, тяжело, милая, – успокаивала меня Люсинда, – знать то, что знаешь ты, и быть не в состоянии ничегошеньки изменить».

Через неделю в закусочную вернулась жена кандидата – одна, в простых джинсах вместо дорогого красного шерстяного костюма. Она тут же направилась ко мне – я в это время вытирала стол в одной из кабинок.

– Врачи обнаружили рак, – прошептала она. – Он еще даже не проник в кровь. Я заставила провести анализ костного мозга. Поскольку болезнь обнаружили на ранней стадии… – Она разрыдалась, – У нее очень хорошие шансы на излечение. – Она схватила меня за руку. – Как вы узнали?

Этим бы все и закончилось – предсказанием талантливого экстрасенса, очередной повод язвительному Дезмону укорить меня: «Я же тебя предупреждал!» – но так случилось, что жена кандидата оказалась сестрой продюсера шоу «Клео!». Америка обожает Клео – ведущую ток-шоу, выросшую в густонаселенном квартале Вашингтон-хайтс и ставшую теперь самой узнаваемой женщиной на планете. Если Клео читала книгу – ту же книгу бралась читать каждая женщина в Америке. Когда она говорила, что на Рождество собирается подарить близким пушистые халаты из бамбука, – официальный веб-сайт компании не выдерживал количества заказов. Когда она приглашала на беседу кандидата, он выигрывал выборы. И поэтому когда она пригласила к себе на программу меня, чтобы я ей погадала, – моя жизнь изменилась в одночасье.

Я сказала ей то, что мог сказать бы любой идиот: что она добьется еще большего успеха, что журнал «Форбс» в этом году назовет ее самой богатой женщиной планеты, что ее новая продюсерская компания выпустит в свет «оскароносца». Но потом что-то ударило мне в голову, и, поскольку она сама захотела погадать, я выпалила – даже несмотря на то, что следовало дважды подумать, прежде чем говорить такое:

– Вас разыскивает дочь.

Лучшая подруга Клео, которая в тот день тоже принимала участие в программе, возразила:

– У Клео нет детей.

Действительно, Клео была женщиной одинокой и никогда ни с кем в Голливуде не заводила шашни. Но вдруг на глаза ее навернулись слезы.

– На самом деле у меня есть дочь, – призналась она.

Эта история стала одной из самых громких новостей года. Клео призналась, что в шестнадцать лет ее изнасиловали на свидании, и родители отослали ее в монастырь в Пуэрто-Рико, где она родила девочку, которую потом отдали на удочерение. Она стала открыто, с помощью телевидения, разыскивать свою дочь, которой на тот момент уже исполнился тридцать один год, и по телевизору показали трогательное воссоединение семьи. Рейтинг Клео подскочил на заоблачную высоту, она получила телевизионную премию «Эмми». В знак благодарности ее продюсерская компания превратила меня из обычной официантки в заштатной закусочной в известного экстрасенса. Для меня открыли авторскую программу.

Когда дело касалось детей, во мне просыпался особый Дар. Полиция приглашала меня проехать с ними в лес, где были обнаружены тела детей, в надежде, что, возможно, мне удастся сказать что-то об убийце. Я приходила в дома, откуда похитили детей, и пыталась нащупать ниточку, за которую потом могла потянуть полиция. Я бродила по месту преступления в резиновых сапогах, чтобы не испачкаться в крови, которая была повсюду, и пыталась воссоздать картину происшедшего. Я спрашивала у Дезмона и Люсинды, не перешел ли пропавший ребенок в мир иной. В отличие от псевдоэкстрасенсов, которые звонят на «горячую линию» с предсказаниями, чтобы самим прославиться, я всегда ждала, пока полиция обратится ко мне за помощью. Иногда дела, которые я расследовала во время своей передачи, были свежими, иногда – давно закрытыми. И предсказания мои стали удивительно точными, но, с другой стороны, могу вас заверить: когда мне было семь – я тоже ничего не выдумывала. Тогда же я стала спать с револьвером под подушкой и вложила немало денег в сложную систему сигнализации, которой оборудовала свой дом. Наняла телохранителя, которого звали Феликс, – генетический гибрид громадного холодильника «Сабзеро» и питбуля. Используя свой Дар, чтобы помочь тем, кто потерял родных, я подставляла себя: преступники, которые понимали, что я могу указать на них пальцем, легко могли меня найти.

Прошу заметить, у меня были и недоброжелатели. Скептики, которые называли меня обманщицей, выманивающей у людей деньги. Что ж, действительно, есть экстрасенсы, которые выманивают у людей деньги. Я называю таких болотными ведьмами, псевдоэкстрасенсами с периферии. Так же, как существуют хорошие адвокаты и адвокаты-прощелыги, хорошие врачи и шарлатаны, есть хорошие экстрасенсы и прохиндеи. Еще более странными казались упреки тех, кто ругал меня за то, что я беру дарованный Богом талант и размениваю его на деньги. Им я приносила извинения за то, что не желаю избавляться от двух своих самых любимых привычек, а именно: есть и жить не под открытым небом. Никто же не жаловался на Серену Уильямс или Адель за то, что они превращают свой талант в деньги, так ведь? В большинстве своем я не обращала внимания на то, что пишут обо мне в прессе. Спорить с теми, кто тебя не любит, – все равно что развешивать упавшие картины на «Титанике». Зачем?

Скажу так: у меня были недоброжелатели, но были у меня и почитатели. Благодаря им я стала ценить ранее недоступные удовольствия: роскошное итальянское белье, бунгало в Малибу, французское шампанское «Moet & Chandon» и номер мобильного Дженифер Анистон в памяти своего телефона. Неожиданно я уже не просто гадала, а внимательно изучала рейтинг Нильсена[5]5
  Система измерения количества аудитории, созданная компанией «Нильсен медиа рисеч» для установления количества аудитории телевизионных программ в США.


[Закрыть]. И перестала слушать Дезмона, когда он начинал укорять меня, что я превращаюсь в телевизионную проститутку. Мне казалось, что я продолжаю помогать людям. Неужели я не заслужила взамен небольших радостей?

Когда похитили сына сенатора Маккоя – как раз в то время, как строился осенний рейтинг программ, – я поняла, что мне выпал «единственный в жизни» шанс стать величайшим экстрасенсом всех времен и народов. В конце концов, существует ли лучшее подтверждение моему Дару, нежели из уст политика, который может стать президентом? Я уже видела, как он создает Министерство паранормальных явлений, а я становлюсь его главой и покупаю уютный особнячок в Джорджтауне. Оставалось лишь убедить его – человека, который каждую секунду живет под пристальным всевидящим оком народа, – что и я смогу ему чем-то пригодиться, и избиратели его на смех не поднимут.

Он уже использовал все свои связи и организовал поиски сына по всей стране, но они не принесли никаких результатов. Я понимала, что шансы на то, что сенатор придет ко мне на шоу и позволит в эфире погадать ему, мягко сказать, ничтожны. Поэтому я задействовала оружие из собственного арсенала: позвонила жене губернатора штата Мэн, чья дочь уже поправлялась от болезни. Ее доводы подействовали на жену сенатора Маккоя, его помощники связались с моими помощниками, а остальное, как говорится, уже детали.

В детстве я не могла с уверенностью отличить дух от живого человека, я просто предполагала, что каждый из них хочет мне что-то сказать. Став известной, я превосходно научилась различать эти два мира, но была слишком увлечена собой, чтобы прислушиваться.

Увлечена собой, чтобы прислушиваться…

Не стоило быть такой самонадеянной. Не стоило надеяться, что духи-проводники будут являться ко мне по первому зову. В тот день на программе, когда я сказала Маккоям, что видела их сына живым и здоровым, я солгала.

Никакого мальчика я не видала. Передо мной маячила только очередная награда «Эмми».

Я привыкла, что Люсинда и Дезмон прикрывают мой зад, поэтому, когда Маккои сели напротив меня и включились камеры, я ждала, что духи расскажут мне что-то о похищении. Люсинда первой показала мне город Окалу, однако Дезмон велел ей попридержать язык – после этого духи замолчали. Поэтому мне пришлось импровизировать, и я сказала Маккоям то, что они – и вся Америка – хотели услышать.

Всем известно, чем это обернулось.

Впоследствии я самоустранилась. Носа не показывала ни на телевидение, ни на радио, где праздновали победу мои злопыхатели. Не хотела общаться ни со своими продюсерами, ни с Клео. Я не просто испытывала унижение – хуже всего, что я ранила родителей, которые и так были раздавлены горем. Подарила им лучик надежды и сама же его забрала.

Я винила Дезмона, и когда он вновь явился не запылился с покаянной головушкой, я велела ему забирать Люсинду и проваливать – я больше не желала с ними разговаривать.

Будьте осторожны в своих желаниях…

В конце концов скандал вокруг меня утих, уступив место очередному потрясению, и я вернулась на телевидение. Но мои духи-хранители сделали именно то, о чем я их попросила: я была предоставлена самой себе. Я продолжала предсказывать, но мои пророчества в подавляющем большинстве оказывались неправильными. Я потеряла уверенность в себе – и в результате потеряла все.

Кроме как работать официанткой в забегаловке, я ничего не умела делать – только заниматься гаданием. Вот так я и оказалась на месте тех, кого раньше презрительно высмеивала. Я стала гадалкой, которая сидит за столиком на городских ярмарках и размещает объявления на местных информационных досках в надежде привлечь редкого, доведенного до отчаяния клиента.

Прошло лет десять с тех пор, как меня посетило настоящее, словно удар током, видение, но мне удается сводить концы с концами благодаря таким людям, как миссис Лэнгхэм, которая приходит каждую неделю, чтобы пообщаться со своим умершим мужем Бертом. Она ходит сюда потому, что, как оказалось, у меня есть дар делать фальшивые предсказания, как когда-то был дар пророчить по-настоящему. Это называется «холодное чтение» – все дело сводится к языку жестов, визуальным подсказкам и старым добрым уловкам. Основной постулат таков: люди, которые приходят погадать, крайне заинтересованы в том, чтобы сеанс прошел успешно, особенно если они пытаются связаться с кем-то из умерших. Они настолько же сильно желают получить информацию, как и я ее предоставить. Именно поэтому хорошее холодное чтение может порой рассказать о клиенте куда больше, чем сообразила бы сама гадалка. Я могла озвучивать целый поток не связанных мыслей: дядя, весна, имеет отношение к воде, буква «С», возможно Сара или Салли, что-то связанное с образованием? Книги? Писать книги? Большая вероятность, что мой клиент отреагирует по крайней мере на что-то одно из перечня, отчаянно пытаясь придать слову какой-то смысл. Единственная потусторонняя сила здесь – умение обычного человека найти смысл в обрывках информации. Мы – раса, которая умеет видеть Деву Марию в срубе дерева, находить лик Бога в переливах радуги, слышать «Пол мертв», когда на заднем фоне играет песня «Битлз»[6]6
  Система измерения количества аудитории, созданная компанией «Нильсен медиа рисеч» для установления количества аудитории телевизионных программ в США.


[Закрыть]. Тот же запутанный человеческий разум, который видит смысл в том, что смысла не имеет, и верит экстрасенсу-шарлатану.

Как же мне удается играть в эту игру? Хорошие гадалки – хорошие детективы. Я обращаю внимание на то, как на мои слова реагирует клиент: на расширенные зрачки, затаенное дыхание. Я внушаю подсказки словами, которые выбираю. Например, могу сказать миссис Лэнгхэм: «Сегодня я поведаю о том, что занимает ваши праздные мысли…» – и начинаю говорить о празднике. Глядь, оказывается, именно об этом она сейчас и думает. Слово «праздный» уже закралось в ее подсознание, поэтому миссис Лэнгхэм, сама того не подозревая, начинает вспоминать время, когда она получала подарок, а значит, вспоминать день рождения или Рождество – словом «праздный» я подтолкнула ее к этим воспоминаниям. Вот так и создается впечатление, что я прочла ее мысли.

Я подмечаю тень разочарования, когда сказанное мною не имеет для клиентки никакого значения, и понимаю, что необходимо вернуться назад и следовать в другом направлении. Я обращаю внимание на то, как она одета, как говорит, строю предположения о ее воспитании. Задаю вопросы, и в половине случаев клиентка сама дает ответы, которые мне нужны.

– Мне идет буква «Б»… Имя вашего дедушки начинается с «Б»?

– Нет. Может, это «П»? Моего дедушку звали Поль…

В яблочко!

Если не удается получить информацию от клиента, у меня есть два выхода. Сообщить что-нибудь хорошее – придумать послание от умершего, которое хотел бы услышать любой здравомыслящий человек, например: «Ваш дедушка хочет, чтобы вы знали, что он обрел покой, и желает, чтобы вы тоже перестали скорбеть». Либо я могу включить «Барнума»[7]7
  Эффект Барнума (эффект субъективного подтверждения) – общее наблюдение, согласно которому люди крайне высоко оценивают точность тех описаний их личности, которые, как они предполагают, созданы индивидуально для них, но которые на самом деле достаточно обобщены. Назван в честь знаменитого американского шоумена Финеаса Барнума.


[Закрыть] и «озадачить» клиентку комментарием, который можно отнести к девяноста девяти процентам населения, но она обязательно истолкует его по-своему: «Ваш дедушка знает, что вы любите принимать взвешенные решения, но чувствует, что порой вы судите сгоряча». Потом я откидываюсь на спинку кресла и жду, когда клиент даст мне ниточку, за которую можно потянуть. Вы бы очень удивились, узнав, насколько велика у людей потребность заполнить паузы в разговоре.

Разве от этого я становлюсь мошенницей? С какой стороны посмотреть. Я предпочитаю считать себя дарвинистской: я приспосабливаюсь, чтобы выжить.

Однако сегодня посыпались одни несчастья: я потеряла хорошую клиентку, разбилась бабушкина ваза для магического кристалла, и я вышла из себя – и все это за один час! – из-за худосочной девчонки и ее ржавого велосипеда. Дженна Меткаф, несмотря на свои заверения, выглядела на свой возраст – Господи, она, похоже, еще верит в зубную фею! – но была такой же мощной, как гигантская черная дыра, вновь засасывающая меня в тот кошмар с семьей Маккоев. «Я не занимаюсь розыском пропавших», – ответила я и не покривила душой. Одно дело сделать вид, что передаешь послание от умершего мужа, и совсем другое – вселить пустую надежду в человека, которому нужна определенность. Знаете, куда могут завести подобные эксперименты? В квартирку над баром в Крэпвилле, штат Нью-Гемпшир, и каждый четверг будешь получать пособие по безработице.