Текст книги "Скандальная графиня"
Автор книги: Джо Беверли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
Этот Дрессер сущий оригинал, в этом нет никаких сомнений. Когда я впервые увидела его на террасе, он перегнулся через балюстраду так, что, казалось, вот-вот свалится вниз и разобьется. Но на самом деле он просто пытался рассмотреть цветочки.
Я не думала, что дальние плавания способствуют пробуждению интереса к садоводству. Полагаю, мне морские приключения не пришлись бы по вкусу – ведь я обожаю цветы! А когда вспоминаю буйное цветение нашего лондонского садика, а еще «Сан-Суси», то…
Но довольно жалоб. Все это в прошлом, а вскоре у меня будет другой сад.
Я ожидала увидеть кряжистого морского волка с дубленой кожей, но Дрессер, хотя и загорелый и явно обнаруживает военную выправку, в остальном человек на удивление… отесанный. И еще вполне молод. Ему, на взгляд, нет даже тридцати. И сложение у него весьма мужественное. Впрочем, ему еще многому предстоит научиться. Только представь: он подхватил меня на руки и усадил на парапет балюстрады! И проделал это, не спрашивая моего разрешения! Лишь затем, чтобы я рассмотрела цветочки в саду. Сознаюсь, меня это взволновало, к тому же он необычайно силен…»
Джорджия вновь помешкала, рассеянно водя по губам пером.
«Если не брать в расчет шрама, бесцеремонности и отсутствия изящных манер, в этом человеке положительно что-то есть. Он такой твердый, такой цельный, так уверен в себе и силен…
Какая досада – этот его ужасный шрам!»
Устыдившись своей реакции, она пообещала себе, что будет умнее, если им суждено вновь повстречаться. Для начала нужно спокойно описать его наружность:
«У бедняги на правой щеке ужасный шрам от ожога – кожа на нем блестит и морщится, шрам этот тянется по щеке до самой брови от уголка губ – кажется даже, что он все время усмехается. Конечно, я попыталась беседовать с ним как ни в чем не бывало… И все-таки ужасно жаль, что он так изуродован! Прежде он наверняка был настоящим красавцем. Густейшие черные волосы, ярко-синие глаза… нет, положительно, жизнь бывает несправедлива!
Меня уполномочили приглядывать за ним во время обеда, однако он великолепно справился и без моей помощи. Более того, даже помогал мне самим своим присутствием. Помог мне стать на якорь – вот вполне подходящее сравнение, – даром что он морской офицер! Если бы не он, мне куда труднее было бы выносить колкости дам и взгляды Уэйвени, полные вожделения. А ведь Уэйвени теперь женат и ему следовало бы блюсти приличия!
Когда матушка пригласила дам в гостиную, я сочла за благо не оставаться в обществе этих фурий, извинилась и удалилась к себе.
И здесь я намерена оставаться до самого конца моего траура, чего бы ни требовал батюшка. А потом вернусь в Лондон – в полном блеске, окруженная добрыми друзьями. И тогда, увидев меня, все вскоре поймут, сколь глупы были их подозрения на мой счет.
Кстати, вот тебе последняя светская сплетня: среди гостей был и герцог Графтон, причем с женой и любовницей одновременно! Поговаривают, герцогиня теперь требует развода… Жуткий скандал, бедная женщина… поведение ее супруга омерзительно и низко!
Кстати, о герцогах. Бофор вовсю пытался флиртовать со мной. Он ждет не дождется моего возвращения в Лондон, хотя и выражает беспокойство по поводу моей безопасности там. И полагаю, намекает он вовсе не на бунты ткачей и прочие народные волнения. Кстати, когда мы встретимся, напомни, чтобы я рассказала тебе историю Улисса. Это забавный момент».
Листок заканчивался, и Джорджия с трудом втиснула еще несколько строчек бисерным почерком:
«Похоже, Фэнси Фри пока ничто не угрожает. По крайней мере покуда Дрессер не приведет в порядок свою конюшню, лошадка останется дома. А за это время батюшка, возможно, придумает, что предложить победителю взамен. Но мое участие в этом деле благополучно окончено.
Жду скорейшего ответа, дорогая моя подружка!
Твоя Джорджия»
Джорджия сложила листок втрое, затем вновь втрое, потом достала палочку черного сургуча и свою золотую печать. Это была не фамильная печать графини Мейберри – просто литера Д в окружении цветочков, – но это был подарок Дикона. Интересно, когда она вновь выйдет замуж, удобно ли будет продолжать ею пользоваться?
Она взглянула на портрет покойного:
– Ты ведь не против, правда, любовь моя?
И вдруг, словно покойный и в самом деле ответил ей, Джорджия взглянула на черный сургуч и наморщила нос. Довольно! И пусть до конца ее траура еще несколько недель, но сегодняшний день казался ей началом новой жизни. Джорджия открыла ящичек секретера и достала палочку красного сургуча, подержала ее в пламени свечи, капнула на сгиб письма, а потом решительно прижала к алой капельке золотую печать.
Эта печать всегда будет напоминать ей о Диконе, а за мужчину, который воспротивится этому, она ни за что не выйдет!
Она отдала письмо Джейн, а после, подбодренная странным ощущением начала новой жизни, взяла другой листок и принялась набрасывать план триумфального возвращения в столицу через двадцать четыре дня.
В Лондон.
В свет.
В жизнь.
– Как? Я не поеду в Лондон? – Джорджия уставилась на отца во все глаза.
Он сидел в мягком кресле в их гостиной, но казалось, что восседает на троне. Матушка сидела подле супруга и выглядела столь же царственно.
Джорджия на диванчике ощутила себя полным ничтожеством…
Родители приехали из Лондона в Эрне специально для этого разговора, что весьма насторожило Джорджию. А она-то собиралась завтра уехать в столицу к родителям – ведь именно завтра истекал срок ее траура!
– Там чересчур опасно, – сказал отец. – Ты ведь читаешь газеты, дочка. Ткачи с фабрики спиталфилдского шелка перебили все окна в усадьбе герцога Бедфорда, протестуя против засилья французских шелков. А народ восстал против сурового налогообложения и сметает на своем пути всех и вся!
– Но я не ношу французских шелков, отец, и избегаю всяческой политики.
– И все-таки ты не поедешь, дочка.
Это было столь же непререкаемо, как воля Божья. И хотя Джорджия всей душой противилась этому решению, протестовать было бессмысленно – это было бы равносильно народному бунту, который непременно подавят. Тщательно взвешивая каждое свое слово, она произнесла:
– Я не могу оставаться здесь, отец. Подумают, будто я скрываюсь…
– Что никого особо не удивит – учитывая твое поведение.
– Но куда я могу уехать отсюда? Многие мои друзья все еще в городе – Херринги, чета Олбрайт, да и Перри…
– Увы, нет, – вмешалась матушка. – Он переехал в Йоркшир.
– В Йоркшир? Перри? Да он скорее поехал бы в дебри Африки!
– И тем не менее это так. Его вынудили к этому обязательства дружбы. Ты, возможно, читала в новостях, что граф Меллсардж две недели назад скоропостижно скончался. Сыновей у него нет, так что наследником его является один из друзей Перри, который совершенно не готов к новой роли.
– Какая досада! – Джорджия вложила в эти слова очень многое. Она так рассчитывала на Перри. – Меллсарджи казались такой приятной парой… А кто наследник?
– Брат покойного, недавно уволился из армии.
Военный. Совсем как Дрессер… Джорджия порой вспоминала о нем, думая, как он управляется с поместьем, – ведь он смыслит в этом не многим больше, чем в нравах бомонда.
Однако ее положение, похоже, не менее затруднительно.
– Перри вскоре вернется на юг, матушка, и я с радостью выслушаю его рассказы о приключениях, выпавших на его долю в глуши, но чтобы вернуться в город, мне вовсе не надобно, чтобы он непременно там был.
– Нет, Джорджия. – Отец был неумолим. – Обеспечить твою безопасность – мой святой долг.
– Тогда куда же мне уехать?
Она не останется здесь – нет, ни за что на свете, – и это внезапное препятствие, ломающее взлелеянные ею планы, было поистине невыносимо! Год, проведенный в Эрне, показался вечностью, но до этого самого часа она не ощущала себя узницей.
– Однако Джорджии во что бы то ни стало надобно уехать из Эрне, милорд.
Джорджия во все глаза уставилась на мать, не веря своим ушам. Ведь если она останется здесь, люди невесть что могут вообразить. Подумают, что она страшится возвращения в общество. Или что она и в самом деле в чем-то виновна. Возможно, ей следует навестить Уинифред…
– Ехать в Хаммерсмит? – воскликнула Джорджия, и неизвестно, чего больше было в ее ужасе: отвращения перед поездкой в захолустье или антипатии к ее вечно недовольной старшей сестрице, которая постоянно осуждала ее поведение.
– Можно подумать, что Хаммерсмит – какой-нибудь Крайний Север, а ведь он всего в десяти милях от твоего обожаемого «Сан-Суси»! Сейчас июнь, детка. И все, кто может себе это позволить, уезжают прочь из Лондона на свежий воздух, включая твоих друзей.
С этим Джорджия спорить не могла. Даже Перри в преддверии летней жары уезжал навестить деревенских приятелей, а это лето обещало быть необычайно жарким. Прошлым летом, когда состоялась злополучная дуэль, они с Диконом как раз планировали переезд в «Сан-Суси».
Она представляла себе свое триумфальное возвращение, появление во всем блеске в гуще бомонда – снова дворец, Мейфэр, парки, театры… Однако сейчас не лучшее время для придворных развлечений: король уже перебрался в Ричмонд на лето.
Хаммерсмит – прибежище схоластов и ярых католиков. Ее унылая сестрица будто нарочно вышла за человека, чье поместье находилось на окраине графства Хаммерсмит.
Уинифред, а ныне леди Треттфорд, была на два года старше Джорджии и вечно возмущалась тем, как выглядит сестра. Когда замаячила перспектива союза их семьи с графом Мейберри, Уинни настаивала, что именно она, по праву старшей сестры, должна стать графиней, однако Дикон и слышать о ней не желал – он хотел в жены Джорджию, притом незамедлительно. Родители попытались было отложить венчание, покуда не выдадут замуж Уинифред, но Дикон знать ничего не хотел.
Разумеется, Уинни пришлось выйти за виконта, и она тотчас оказалась в крупном проигрыше перед графиней-сестрицей. Однако она компенсировала это, всячески подчеркивая свое моральное превосходство над Джорджией, – отваживалась даже писать сестре нуднейшие письма, в которых осуждала ее непозволительное поведение. Впрочем, сестры уже многие годы недолюбливали друг друга.
Уинни будет не в большем восторге от визита сестры, чем сама Джорджия, это ясно как божий день. Однако похоже, что Треттфорд – единственное место, куда она сейчас может поехать. По крайней мере это не так уж далеко от города, как по воде, так и по суше, так что придется сделать хорошую мину.
– Я с удовольствием наведаюсь в Треттфорд, матушка, и счастлива буду увидеть младенца Уинни.
– Я тоже очень хочу поглядеть на малютку Шарлотту, – кивнула мать. – Поэтому буду сопровождать тебя, а отец вернется к своим обязанностям в городе.
Что за чудное путешествие ей предстоит…
– Хаммерсмит – это вовсе не глухая деревня, Джорджия. Уинифред будет развлекать тебя. Думаю, она затеет бал…
– Мама, но она всего полтора месяца назад разрешилась от бремени!
– Роды были легкими; она уверяет, что уже вполне оправилась. И с радостью исполнит свой долг.
– Что вполне естественно, – согласился граф. – Уинни – добродетельная дочь. Прекрасная идея, леди Эрнескрофт. Бал даст возможность некоторым людям встретиться вдали от городской суеты, где не важно, союзники они или противники… Вроде бы до города не так уж далеко, но нет лишних глаз и ушей.
Так вот оно что. Джорджию такая перспектива ничуть не обескуражила. Все в ее мире имело двойное дно, а любой поступок – тайную цель, но в ее власти было извлечь из этого выгоду для себя. Из Хаммерсмита она доберется до Лондона, любым способом…
– Мне понадобятся новые платья, – вздохнула она. – Мне нужно навестить портниху.
– Твой гардероб ломится от одежды, – возразила мать.
– Все старое и немодное.
– Но этим нарядам от силы год, и многие ты надевала лишь по разу. Помни, у тебя более нет богатого мужа, и некому потакать твоей глупой расточительности.
– У меня есть двадцать тысяч фунтов. – Джорджия старалась говорить как можно мягче. – И мне понадобятся деньги на мелкие расходы, отец.
– Что? Ну тогда ты растратишь весь свой капитал, мы и глазом моргнуть не успеем! Двух сотен с четвертью для тебя вполне хватит.
Джорджия с трудом удержалась от возражений, лихорадочно подсчитывая в уме:
– Если ты оплатишь мои счета, отец, то…
– И не подумаю! – Его щеки от гнева налились краснотой. – Тебе придется подтянуть поясок потуже, дочка!
Джорджия обычно тратила на одно-единственное платье двести фунтов, но спорить сейчас было бессмысленно.
– Будь по-твоему, отец…
Граф явно был изумлен, но испытал облегчение. А чего он ожидал? Бунта? Но его дети были благовоспитанны и никогда не перечили его воле.
И вновь она испытала смутное беспокойство – в этом мутном потоке ей почудились некие тайные подводные течения.
– Мы едем завтра же, – объявила мать, – так что иди и начинай собираться.
За нее все решили. Словно она какая-нибудь школьница.
Однако Джорджия почтительно склонила голову:
– Да, матушка!
Она поднялась с дивана, присела в реверансе и направилась к себе, как и следует благовоспитанной дочери.
– Это все проклятая политика! – пожаловалась она Джейн, плотно прикрыв за собой двери. – Я просто пешка в их игре – но по крайней мере они не подобрали для меня мужа! А ведь именно этого я и опасалась.
– Их выбор может быть хорош во всех отношениях – ведь лорда Мейберри избрали именно они.
– Это он выбрал меня. Хотя ты права, их выбор может быть недурен. Они не больше моего желают, чтобы я пошла за человека, менее знатного и богатого, чем я. Однако решение я все же предпочту принять самостоятельно. Боже, Треттфорд! – с отвращением воскликнула она. – Вот в какую дыру приходится ехать…
– Это вовсе не так уж плохо, миледи, – милое уютное поместье.
– И совсем недалеко от города! – Джорджия рассмеялась и обняла горничную. – А Уинни обещала развлечь меня. Бал! Наконец-то я буду на балу!
Джейн, в свою очередь, нежно обняла госпожу:
– Вы в добром расположении духа, миледи, и меня это несказанно радует. А у нас будет время заказать новые наряды?
– Похоже, я не могу себе этого позволить. Покуда вновь не окажусь замужем, у меня будет всего-навсего две сотни с четвертью на все расходы.
Джейн всплеснула руками в ужасе, однако быстро овладела собой:
– Что ж, тогда придумаем, как оживить старые платья!
Джорджия при мысли об этом сморщила нос, однако ответила:
– Нет. Не станем мы ничего оживлять. Все мои лучшие платья – единственные в своем роде, и в свете их наверняка хорошо запомнили. Любые попытки их перекроить или чем-то приукрасить будут выглядеть дешево и жалко. Оставим все как есть. Это будет знаком возвращения леди Мей – прежней, неизменной, несломленной.
– Ах, миледи, у вас не только храброе сердце, но и редкостный ум! Вы не по годам мудры.
– От души надеюсь на это, Джейн. Я знаю, что грязные слухи все еще не стихли, – так что еще мне остается, кроме как храбро появиться в обществе, дабы их опровергнуть? Я не намерена схоронить себя заживо в глуши и уж вовсе не собираюсь спасаться бегством за границу. Предпочту остаться собой. А совесть моя совершенно чиста.
Глава 7
Джорджия стоически перенесла четырехдневное путешествие в Хаммерсмит – отчасти благодаря тому, что они с матерью почти не разговаривали. Поразительно было, что матушка не читала дочери нотаций и не давала наставлений, как ей вести себя, дабы восстановить в глазах общества свою загубленную репутацию. И это было прекрасно!
Еще поразительнее было то, что мать даже не пыталась заговорить с Джорджией насчет выбора будущего супруга. Она поневоле забеспокоилась, не задумали ли родители что-то от нее втайне: а вдруг в Треттфорде они представят ее кому-то, кого избрали сами? Впрочем, это не имеет значения. Им не удастся ее ни к чему принудить! Будучи вдовой, она вправе выйти за того, кого выберет сама, – даже в свои неполные двадцать один!
Несмотря на всю приятность путешествия, Джорджия вздохнула с облегчением, когда они прибыли в поместье Треттфорд, располагавшееся неподалеку от деревушки Хаммерсмит, что на реке Темзе. Имение выглядело очень современно и стильно, окрестные пейзажи были прелестны, и Джорджия искренне предвкушала удовольствие от пребывания здесь.
Она почти физически ощущала близость столицы – особенно глядя на реку, по которой плыли многочисленные лодки. Если нанять лодку, то через какой-нибудь час можно оказаться в самом центре мира – именно это она намеревалась проделать рано или поздно, а уж способ-то найдется!
Уинни вышла приветствовать прибывших – она выглядела одновременно и несколько неряшливой, и на удивление похорошевшей. Ее домашнее платье было слегка расставлено, чтобы вместить налившиеся груди, и вся она округлилась, но это необычайно ей шло – прежде она была чересчур тощей и плоской. И появилось в ней еще что-то – она словно светилась изнутри.
Сестрица наконец-то выглядела довольной жизнью – причиной тому скорее всего ребенок.
– Мама, Джорджия, как же я рада вас видеть! Надеюсь, путешествие не утомило вас?
– Почти нет, дитя мое, – матушка не без труда выбралась из кареты, – а вправду сказать, состояние дорог оставляет желать лучшего. Ох! Мне немедленно нужны комната, чай и отдых, дочка…
– Конечно-конечно, – тотчас засуетилась Уинни и, взяв мать под руку, повела в дом.
Сияние, исходившее от нее, тотчас потускнело. Джорджия последовала за ними, одолеваемая невеселыми мыслями. Похоже, теперь между ней и сестрой куда больше общего, нежели в детстве. Обе вышли замуж, а родители все еще пытались ими повелевать.
Уинни проводила их наверх и показала матери просторную, богато меблированную комнату. Усадьба была невелика и не могла вместить много гостей накануне бала. Джорджия поняла вдруг, что Уинни уступила матери свою собственную опочивальню, а это означало, что, пока они будут гостить тут, Уинни придется делить постель с супругом. Интересно, что это для нее – удовольствие или испытание?
Дикон засыпал в ее постели лишь после совокупления, да и то не всякий раз. Ощущать рядом с собой его теплое тело было даже приятно, но он обычно раскидывался на кровати так, что ей не хватало места, а еще вечно вертелся во сне. Словом, Джорджию не прельщала перспектива спать с ним вместе постоянно.
Позаботившись о том, чтобы матери предоставили все необходимое, Уинни увела Джорджию в соседнюю комнату.
– Комнатка невелика, – извиняющимся тоном сказала Уинни, – но, помимо собственной, у нас здесь всего четыре приличные спальни, а в преддверии праздника, сама понимаешь…
На мгновение обе они отразились в зеркале, однако Уинни тотчас отступила в сторону. И Джорджия знала причину. Они слишком похожи… и все же слишком разные.
Волосы Уинни, гладко убранные, были тускло-каштановыми, а подбородок вял и невыразителен. В подростковом возрасте она мучилась прыщами, и хотя напасть эта миновала, на коже остались едва заметные неровности. Шрамики были почти невидимы, но Джорджия понимала: лицо сестры все же не выдерживает сравнения с ее собственным, нежным и безупречным.
Впрочем, Джорджия не видела в этом своей заслуги – так уж распорядилась природа. Уинни же, вероятно, была иного мнения, полагая, что природа обошлась с ней несправедливо.
– Комнатка мне очень нравится, – заверила она сестру, втайне желая ее хоть как-то утешить. – И вид из окошка прелестный, вдалеке даже река видна…
– Ну, строить дом ближе к берегу было бы опрометчиво – атмосфера там не слишком здоровая. Всем известно, что река не очень-то чистая.
– Даже здесь, вверх по течению от города?
– Увы. Однако именно поэтому Хаммерсмит куда здоровее Челси.
Увы, сестра по-прежнему всячески стремится ее уязвить: ведь «Сан-Суси», обожаемый Джорджией, находится как раз в Челси!
Джорджия безмятежно улыбнулась, снимая шляпку:
– Как мило с твоей стороны, что ты нашла время и силы развлекать меня – а ведь ты совсем недавно стала мамой.
– Этого потребовал отец. – Уинни расправила коричневый полог над постелью, разглаживая невидимую глазу складочку. – Однако бал послужит и на благо Треттфорда. Супруг всячески пытается выступить в роли миротворца между непримиримыми противниками, распри которых сотрясают королевство…
– Ты хочешь сказать, что на балу будет король собственной персоной?
– Его величество? Разумеется, нет! – Тут до Уинни дошло, что имела в виду сестра. – Джорджи!
– Ведь именно в нем корень зла, и тебе это известно! Он не желает примириться с теми, кто отказывается предоставить королеве права регента! Более того, я слышала, будто он слегка…
И Джорджия покрутила пальцем у виска.
Уинни побледнела и ухватилась за столбик кровати:
– Такие слова нельзя произносить даже шепотом, даже здесь…
Джорджия рванулась к сестре:
– Это была дурацкая шутка! Прости-прости, Уинни! Обещаю: такое более не повторится. Возможно, за время прозябания в деревне я сама немного спятила… – И, не давая сестре и слова вставить, поспешно прибавила: – Когда можно будет полюбоваться твоей малышкой?
Прием сработал.
– Сразу же, как только умоешься с дороги. А вот и теплая вода! Я вскоре вернусь и провожу тебя в детскую.
Уинни вышла из комнаты, а служанка Треттфордов уже наливала горячую воду в фарфоровый тазик. Когда служанка вышла, Джорджия старательно вымыла руки и лицо, удрученно думая, что визит этот будет очень долгим.
Тут подоспела Джейн с двумя объемистыми баулами, в которые были сложены предметы первой необходимости госпожи. Прочие ее пожитки должны были прибыть позднее – их отправили грузовой повозкой.
Матушка протестовала:
– Ну куда ты все это денешь?
– А какой смысл оставлять все в Эрне? – отвечала Джорджия, подразумевая кое-что иное.
Она не вернется более в Эрне – разве что будет наезжать туда в гости. Она торопилась отряхнуть самый прах его со своих ног! Там не должно было остаться ничего принадлежащего ей: ни платьев, ни нижних юбок, ни книжек, ни туалетных столиков и стульчиков…
– Джейн, когда будет время, найди место для моих пожитков, пожалуйста! Я совсем позабыла, что поместье такое маленькое… Наверное, придется мне придумать, где их хранить, до тех пор покуда я вновь не выйду замуж.
– Да, миледи. – Джейн закрыла двери за спиной лакея, притащившего еще два сундука. – Хотите сменить платье?
– Пока нет. Сегодня я оделась легко – ведь день выдался жаркий.
И разумеется, тотчас же передумала.
Она отметила четыре дня назад окончание траура тем, что, собрав все свои серо-лавандовые одежды, отослала их в дом викария для раздачи неимущим. Черные отправились туда же еще полгода назад. Она с радостью надела бы в путешествие что-нибудь розовое или желтое, однако здравый смысл возобладал, и Джорджия выбрала более спокойные цвета. Сейчас же время здравомыслия истекло.
– Найди какое-нибудь яркое платье, Джейн! И легкое… И еще посмотри, чтобы оно не было слишком измятым.
Джейн раскрыла сундук:
– Ну если тут такая жарища, можно вообразить, что творится в Лондоне!
– Не болтай ерунды, прошу!
– Сточные трубы наверняка прогнили насквозь, вскоре начнутся всякие болезни… – продолжала Джейн, бережно разворачивая платье из тончайшего муслина. – Так что благодарите Бога, что вы тут, а не в городе, и что весь цвет общества пожалует сюда!
– Ну, пусть так, на худой конец… Напомни мне, Джейн, чтобы я просмотрела список приглашенных, – нужно убедиться, что будут все нужные мне люди.
– Будет исполнено, миледи. Ну как вам это платье? В желтую полосочку?
– То, что надобно! – Джорджия принялась расстегивать голубое, в котором приехала.
Быстро облачившись в желтое платье с белой нижней юбкой, она взглянула в зеркало. Да, так много лучше. И все же чересчур простенько. Джейн отыскала шляпку, украшенную лентами в цвет полосок на платье, – картина слегка оживилась.
– Подай-ка шкатулку с драгоценностями. Я надену коралловые бусы.
Кораллы изумительно шли к цвету ее волос – отражение в зеркале радовало Джорджию все больше. Она надела еще коралловые серьги и перстень.
– Ну вот, – сказала она, вставая, – в таком виде я вполне готова возрадоваться счастью сестрицы.
– Ох, не стоило бы язвить, миледи! Ребенок – это всего-навсего ребенок.
– Расскажи это Анне Болейн.
– Кому, миледи?
– Второй супруге Генриха Восьмого.
– А-а-а, вот вы о ком. Но при чем тут…
– Она разрешилась здоровым младенцем, но это была девочка. Если бы Елизавета родилась мальчиком, Анна никогда не окончила бы свои дни на плахе.
– Но разве она не была осуждена справедливо, миледи?
– Возможно, да, но, возможно, и нет. Будь она матерью королевского сына и наследника, потребовались бы куда более весомые доказательства ее вины.
«А если бы у меня был сын, то жизнь моя не была бы теперь так печальна…» – вздохнув, подумала она.
Пусть Уинни не удалось родить сына, однако ее дитя появилось на свет спустя десять месяцев после венчания, так что сынок не заставит себя долго ждать. И никто не станет придирчиво следить, не округляется ли ее талия, и никто не будет настаивать, чтобы она обратилась к доктору, а ей, Джорджии, приходилось все это терпеть!
И ей пришлось повиноваться матери и обратиться к врачу, который заверил ее, что она вполне здоровая молодая женщина. Однако уверения его ничему не помогли… Тогда она сама предложила Дикону сходить к доктору, но муж лишь поднял ее на смех: «Да все со мной в полном порядке, любовь моя, ты и сама убеждаешься в этом всякий раз, как я навещаю тебя в спальне. Выбрось глупости из головы. Мы еще так молоды, детки появятся в свое время».
Но это время так и не настало. И вот она здесь…
Тут возвратилась сестра, и Джорджия отправилась восхищаться доказательством безусловной победы Уинни над ней. Правда, она почти ничего не рассмотрела. Крошечное существо почивало в золоченой, изукрашенной бантами колыбельке, а кружевной чепчик скрывал маленькое личико почти до самого подбородка. Джорджия подумала, что дитя наверняка страдает от жары, но ей пришлось исправно агукать и проделывать прочие приличествующие случаю глупости, тщательно скрывая зависть.
Разбередив таким образом свои раны, она возвратилась к себе в комнату. А что, если в ее бездетности виновата она сама? Что, если она бесплодна? Что, если доктор просто-напросто ошибся?
Что, если в новом замужестве она так и не сможет родить?
Дикон никогда не упрекал ее, но мужчины всегда хотят иметь наследника, особенно обладатели титулов и состояний. Джорджии вовсе не улыбалось остаться вторично бездетной вдовой, которую в любой момент могут лишить состояния.
Будучи замужем, она одно время полагала, что Дикон недостаточно часто навещает ее в постели, но на поверку дело оказалось вовсе не в этом. Одна из прислужниц на кухне, Мария, вдруг стала округляться в талии, однако божилась, что лишь однажды уступила своему жениху, который приехал навестить ее из Кента. И вправду, грешить регулярно у нее просто не было возможности: ее Майкл, наемный рабочий на ферме, насилу вырвался к невесте, и то один-единственный раз.
– Я так по нему скучала, ваша милость, – рыдала девушка. – Так уж скучала!
Выяснилось, что Мария приехала в Лондон в надежде на хорошие заработки: она рассчитывала накопить денег и купить домик, где бы они с молодым мужем могли выращивать овощи для пропитания и завести свинку… Случившееся было крахом всех ее надежд.
Домоправительница наотрез отказалась оставить Марию в доме, опасаясь, как бы та не развратила прочих слуг. Спорить с суровой госпожой Хаунслоу не приходилось – она пригрозила в случае чего уволиться, но была слишком ценна для хозяев. Джорджия кинулась к Бэбз Херринг за советом, и та рассказала ей про «Приют Данаи», где находили пищу и кров заблудшие и соблазненные служанки.
Джорджия отвезла туда Марию, готовая заплатить сколько потребуется за ее содержание, и с изумлением встретилась там с самой маркизой Родгард.
Леди Родгард, как выяснилось, была основательницей приюта и всячески привлекала великосветских леди выступать в роли патронесс. В качестве платы за содержание Марии леди Родгард потребовала, чтобы леди Мейберри стала одной из патронесс. Джорджия с радостью согласилась – слишком уж растрогала ее история злосчастной Марии. Большинство падших женщин в приюте были соблазнены или даже изнасилованы членами семей, куда они нанялись на работу, или гостями дома.
К каждой несчастной здесь относились бережно и заботливо, а если появлялась возможность выдать кого-то замуж, то бедняжек даже обеспечивали приданым. В этом и должно было заключаться участие Джорджии. Она обеспечила Марию приданым и вносила ежемесячные взносы в фонд. Суммы для нее были пустячными. Десять гиней позволяли Марии с женихом получить все, чего они желали, а некоторым требовалось и того меньше.
Джорджии приятно было помочь бедняжке, однако кое-что опечалило ее до глубины души. Тогда Джорджия вернулась домой из «Приюта Данаи» мрачнее тучи. Она получила очередное доказательство того, что от случайных совокуплений и даже от жестокого насилия рождаются дети. Тогда почему она, добродетельная и любимая жена, ни разу не понесла?..
Вошла Джейн со стопкой накрахмаленных и отглаженных сорочек.
– Ну как младенчик, миледи?
– Совсем крошка, – улыбнулась Джорджия. – Но если я хочу такую же, то мне надобно сначала избрать себе супруга…
Другого пути не было. Женщина без мужа – ничто.
Джорджия, сев у окошка, принялась изучать списки приглашенных. Первыми перечислялись неженатые герцоги.
– И все-таки Бофор подходит более прочих… Он лишь немногим старше меня, и, похоже, с ним мне легко будет поладить. Он по характеру уступчив…
– Да полно вам, миледи! Хотите уступчивого супруга – выберите какого-нибудь выжившего из ума богатенького старикашку.
– Морщинистого и беззубого? – Джорджию передернуло. – Нет уж, уволь! Так… Герцог Бриджуотер. Но, похоже, он не намерен жениться. Поговаривают, будто одна из сестер Ханнинг разбила его сердце, но, подозреваю, он просто повенчан с каналами, которые увлеченно строит…
– И от этого брака имеет множество достойных потомков!
– Ты умница, Джейн! Когда-нибудь непременно повторю в свете эту твою шутку. Итак, далее… Боултон холост, но ему за сорок и он делается все более странным. Теперь маркизы… увы, Ашард покинул сей мир, а прочие все женаты. Что ж, придется мне удовольствоваться очередным графом.
– Вы бы искали достойного человека, которого сможете полюбить, миледи.
– Я смогу полюбить лишь нужного человека, Джейн. Но влюбиться в мужчину титулом ниже графа? Нет уж, уволь.
Молчание Джейн было весьма красноречиво. Джорджия взглянула на горничную:
– Разве твой статус среди прислуги не отражение моего? Сейчас ты горничная графини Мейберри. Хочешь стать служанкой виконтессы Нищенки-Скромняшки или леди Замарашки, если я выйду за какого-нибудь барона? – Она вдруг вспомнила о лорде Дрессере, но тотчас отогнала эту мысль. – И ты легко смиришься с тем, что служанки, прежде заискивавшие перед тобой, станут смотреть на тебя сверху вниз? – Она видела, что Джейн уже колеблется, и продолжала: – А теперь представь: я становлюсь герцогиней и верчу этими великосветскими курами как хочу…
