Текст книги "Зверь, которого забыл придумать Бог (авторский сборник)"

Автор книги: Джим Гаррисон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Джим Гаррисон

Зверь, которого забыл придумать Бог

I

Опасность цивилизации, разумеется, состоит в том, что вы тратите свою жизнь на всякую ерунду. Малоуважаемый социолог Джеред Шмитц, уличенный в подтасовке фактов в своей докторской диссертации и выпертый из Гарварда во второсортный религиозный колледж в Миссури еще до зачисления на постоянную штатную должность, утверждал, что в обществе оголтелого потребления на седьмой стадии развития второстепенное всегда подменяет собой главное и главное теряется до такой степени, что почти никто из граждан не помнит толком сущность оного. Шмитц сдуру признался своей любовнице, аспирантке, что некоторые данные по Франции и Германии просто-напросто взяты с потолка, и когда он ушел от нее к бостонской балерине, аспирантка его заложила. Сей факт не имеет никакого значения для нашей истории и приводится лишь в качестве забавного анекдота об истинной природе академической жизни. Как не имеет значения и горькая мысль о цивилизации, которая бездарно тратит свое время, а равно деньги, выйдя далеко за рамки потребностей в пище, одежде и крове в душные дебри излишеств, постепенно ставших необходимостью.

Ну и что с того? Вот вопрос, который не дает нам покоя, постоянно всплывая за каждым утверждением, имеющим несиюминутное значение, как будто серьезные вещи должны доказывать свою важность в состязательном порядке и не должны требоваться от бессмысленной деятельности, насыщающей человеческую жизнь.

Но я должен продолжать, как продолжается следствие коронера в Мьюнисинге, штат Мичиган, административном центре округа Алджер на Верхнем полуострове, проводящееся в связи со смертью одного моего знакомого молодого человека, Джозефа Лакорта. Местные жители звали его просто Джо, и он утонул в тридцати милях от входа в гавань, близ отмелей Карибу в озере Верхнем. Все считают, что он искал своего жирного лабрадора по имени Марша, который имел обыкновение бесцельно плавать за утками и гусями, а в тот день в бухте останавливалась большая стая канадских гусей. Казалось бы, что за псих станет плыть весь вечер и всю ночь, разыскивая собаку? Лично я думаю, что Джо совершил самоубийство, хотя эта деталь представляется существенной практически одному мне, поскольку все его родственники, несомненно, только рады избавиться от столь беспокойного создания. Но с другой стороны, слово «самоубийство» является банальностью, неуместной в данной исключительной ситуации. Вероятно, Джо почувствовал зов таинственных существ, которых, как он полагал, он видел.

Пока не забыл – а я действительно постепенно забываю, кто я такой, ибо это больше меня не интересует, – меня зовут Норман Арнц, и мне шестьдесят семь лет. Я пенсионер, не вполне отошедший от дел, и родом из Чикаго, где занимался торговлей недвижимостью и редкими книгами. Не то чтобы это имело значение, но я единственный из всей нашей семьи (с которой не поддерживаю никаких отношений – нам нет дела друг до друга), кто взял старую фамилию Арнц после того, как ее изменили на «Арне» во время Первой мировой войны, когда боши давали всем прикурить. Моя мать была смешанных скандинавских кровей, так что я североевропейская полукровка.

Я всегда проводил лето в своей хижине с тех пор, как мой отец, в пору работы горным инженером на «Кливленд клиффс» в Маркетте, купил этот земельный участок в самом начале Великой депрессии, которая теперь распалась на миллионы малых, угнездившихся в душах наших соотечественников. Простите мне эту незатейливую шутку, но тогда любой продукт, связанный с депрессией, пользовался на рынке огромным спросом у людей, увлеченных этой бессмысленной карточной игрой. Когда какой-нибудь болван начинает фразу словами «мой брокер…», я сразу же обращаюсь в бегство.

Я сказал коронеру, что не могу приехать в Мьюнисинг по причине слабого здоровья, хотя на самом деле я стараюсь не бывать там из-за своего прискорбного романа с одной официанткой, имевшего место десять лет назад, в пору моего последнего гормонального всплеска. Это был роман для меня, но выгодная работа для Гретель (имя, разумеется, не настоящее), и наша постыдная связь стала достоянием гласности в Мьюнисинге.

На днях я предусмотрительно позвонил в Чикаго, чтобы выяснить, влияет ли причина смерти Джо – самоубийство или несчастный случай – на сумму страховки, положенной его матери. Не влияет. Она привлекательная женщина пятидесяти с лишним лет, всецело занятая проблемами своего третьего кошмарного брака, на сей раз с лесорубом из Айрон-Маунтина. Я неблизко знал ее еще в шестидесятых – она выросла здесь, – когда она сбежала с одним придурком из береговой охраны, который на короткое время стал отцом Джо.

Прежде чем начать, скажу, что смерть Джо являлась его личным делом. Я хорошо представляю, как он плыл на север по холодному неспокойному озеру и смеялся каркающим хриплым смехом, на какой только и был способен после несчастного случая, имевшего место двумя годами ранее. Последствия аварии (он разбился на мотоцикле) были названы травматическим повреждением мозга или внутричерепной травмой, поскольку проникающего ранения в голову он не получил, когда с сильного перепоя врезался в бук. Владельцу бара, безусловно, крупно повезло, что последнюю шестерку пива Джо выдул на берегу, прежде чем с ревом унестись на своем «дукати». Здесь я мог бы распространиться насчет бессмысленно сутяжнического характера современного общества – но разве кто-нибудь станет меня слушать? Разумеется, нет. Даже моя жена вскоре после нашего развода, состоявшегося лет двадцать назад, сказала, что очень хотела бы выйти замуж за человека, который не произносит длинных речей и не читает занудных лекций за обедом. По правде говоря, мой друг, Дик Рэтбоун, с которым мы дружим с детства, просто-напросто отключает свой слуховой аппарат, когда я начинаю одну из моих речей. К счастью, некоторые малообеспеченные старые пенсионеры готовы слушать меня в баре сколько угодно, покуда я продолжаю покупать им выпивку.

До несчастного случая, происшедшего с ним в возрасте тридцати с лишним лет, Джо являлся совладельцем трех процветающих магазинов спорттоваров в центре Мичигана, что давало ему возможность проводить лето в наших краях. Я слышал разные цифры, но полагаю, весь капитал Джо – примерно семьсот пятьдесят тысяч долларов – был потрачен на его безуспешную реабилитацию, а с прошлого мая по поручению департамента социальной опеки за Джо стали присматривать Дик Рэтбоун со своей сестрой Эдной. Дик около тридцати лет проработал мелким клерком в департаменте природных ресурсов, и именно ему принадлежала идея – на мой взгляд, блестящая – надевать на Джо и Маршу ошейники с телеметрическими передатчиками, чтобы всегда знать местонахождение обоих. Некоторые новые люди в наших краях считали это бесчеловечным (что бы ни значило это слово в свете событий прошлого века), но, с другой стороны, мнение новых людей по важным вопросам обычно не учитывается в силу свойственной человеческой природе ксенофобии. Из-за вызванной столкновением с деревом неудачной встряски мозга в черепной коробке (так называемое явление контрудара) Джо почти полностью утратил зрительную память, даже на лица близких людей вроде своей матери и меня, – этот дефект обозначается термином «прозопагнозия». Меньше всего Джо страдал от скуки, поскольку все, что он видел, он видел в первый раз, снова и снова. Рассвет каждого дня начинался для него как дивный новый мир, если позаимствовать выражение Олдоса Хаксли, [1]1
  «Дивный новый мир» (1934) – роман-антиутопия Олдоса Хаксли, который позаимствовал название из шекспировской «Бури».


[Закрыть]первые издания которого, как ни странно, не дорожают.

Иногда Джо следовал за Маршей, но чаще она следовала за ним. Ориентиром для него служила довольно затейливая купальня для птиц на заднем дворе Дика Рэтбоуна. Джо ходил с хорошим подержанным компасом военного образца, а другой носил пристегнутым к ремню. Моя хижина находилась по курсу сто семьдесят три градуса к северо-востоку от упомянутой купальни, милях в пяти, но такие расстояния Джо нимало не пугали. Мне доподлинно известно, что однажды около летнего солнцестояния он дошел пешком до Сени и обратно, чтобы купить брикет особого мороженого, про которое сестра Дика забыла при поездке за продуктами, – преодолев в общей сложности пятьдесят миль за четырнадцать часов, двойную марафонскую дистанцию, хотя сам он считал свой шаг прогулочным. Лесничий местного государственного заповедника утверждал, что Джо стремительно шагал вверх-вниз по огромным песчаным дюнам, не сбавляя скорости. В ответ на мой вопрос Джо неловко объяснил, что, по-видимому, все дело в травме мозга – мол, он просто никак не мог идти медленнее, что создавало для него известные трудности ночью, на поросшей кустарником местности.

Честно говоря, до происшедшего с ним несчастного случая Джо нисколько не интересовал меня. Несмотря на свое финансовое процветание в центре штата, здесь он моментально превращался в деревенское быдло, подражая местным приятелям. Человеку довольно трудно найти свое место и в одном-то мире, не говоря уже о двух, а подстраиваться под вкусы законченных дебилов из ностальгических чувств, из детских воспоминаний, совсем не дело. Джо пил пиво в огромных количествах, что служило причиной бессмысленных ссор со всеми подружками, приезжавшими к нему. Такая страсть к пиву остается для меня загадкой. Дик Рэтбоун предположил как-то, что на самом деле им просто нравится ссать, чем они занимаются по дюжине раз за вечер. Я обратился с этим вопросом к одному своему старому другу в Чикаго, из праздного любопытства. Он поистине редкий тип, психиатр-гей итальянского происхождения по имени Роберто. Фамилии я не называю, поскольку для него и так весь мир – спальня. Как ни странно, Роберто согласился с нашим ничтожным Диком Рэтбоуном, но я все же не в силах уразуметь природу такой страсти. У всех нас свои пределы возможностей, верно? Воля к мочеиспусканию, да уж.

Однажды ранним июльским утром ко мне в хижину явилась Соня, дипломированная медсестра из Лансинга и одна из подружек Джо, и сообщила, что условилась встретиться с ним здесь. Было уже тепло, и она была в нервирующих шортах и лифе с завязками на спине и шее. Подавая Соне кофе, я видел ее соски, а когда она подтянула колено к груди, поставив ногу на край кресла, мельком увидел лобковые волосы. В отличие от женщин времен моей молодости, она выставляла напоказ свои прелести без всякого стеснения, с полным равнодушием, и я испытал слабейшее из щекочущих ощущений вкупе с легким головокружением, каких не испытывал уже много лет. Естественно, я немедленно попытался решить, хорошо это или плохо, и в конечном счете остановился на среднем между первым и вторым. Мы просто жертвы, просто просители перед тем, что один наш мексиканский друг называет «divina enchilada».

Колени у Сони были здорово ободраны, и я принес вату и бактерицидную мазь, которые она с улыбкой позволила мне применить по назначению. Она сказала, что Джо собирался подняться вверх по маленькой речушке, причем прямо по воде, чтобы посетить могилу медвежонка, которого похоронил там в конце мая. Я спросил, не упала ли она, и она от души рассмеялась и сказала, что Джо безжалостно оттрахал ее «по-собачьи» на берегу озера, что пагубно отразилось на ее коленях. Я встречался с Соней несколько раз прежде, но, представляется, такого рода информацией делятся только с самыми близкими друзьями. Я кивнул и позволил себе хихикнуть. Медсестры вообще прозаичны и циничны, поскольку постоянно имеют дело со смертью. Минут через пятнадцать она попросила разрешения прилечь на кушетку и приняла еще более вызывающую позу, прежде чем начала тихонько посапывать. И вот я сидел, узник в собственном доме, пытаясь читать прежде казавшийся увлекательным ботанический журнал, но невольно бросая взгляды на Соню через каждую пару предложений. Признаюсь, в какой-то момент я довольно близко подполз к ней на коленях, наплевав на опасность быть пойманным с поличным. В конце концов, я находился в своем доме.

Таким образом протекало утро, пока ближе к полудню я не заснул, прижавшись щекой к ботаническому журналу, а не к чему-нибудь поинтереснее. Меня разбудил шум душа и громкий лай Марши, лабрадора Джо. Я медленно возвращался к действительности, досматривая сон (ну надо же!) о своей любимой чикагской бифштексной и пуская слюни на иллюстрацию в журнале, когда Соня пронеслась мимо, обмотанная полотенцем. За дверью она наклонилась и стала ласкать Маршу, которая явно призывала последовать за собой. Мое беспокойство по поводу отсутствия Джо несколько возросло, когда я заметил, насколько хреново полотенце прикрывает Соню. Она так и рвалась отправиться следом за Маршей, но я сказал, что это плохая мысль. Я позвонил Дику Рэтбоуну по сотовому из машины – к моей хижине телефонная линия не подведена – и сообщил о проблеме. Пока мы ждали, Соня в своем полотенце уселась в кресло и принялась плакать. Я стоял рядом, похлопывая и поглаживая ее по плечу, чтобы успокоить. Когда женщина плачет, я страшно теряюсь, поскольку ни моя мать, ни жена практически никогда не плакали. Захлебываясь слезами, Соня говорила о совершенно беспомощном состоянии Джо, о котором, будучи медсестрой, безусловно судила со знанием дела. У меня, подумать только, началась эрекция, чего не скроешь, когда на тебе легкие летние брюки. Я попытался отойти, но Соня с жалобным плачем схватила меня за руку, а потом заметила эрекцию, шутливо щелкнула пальцем по шишке, как делают медсестры, и обозвала меня старым козлом. Она оделась прямо передо мной, откровенно забавляясь, и сердце мое мучительно сжималось от унижения.

Приехал Дик Рэтбоун со своим телеметрическим приемником, и мы двинулись по густо заросшему берегу реки, а Соня и Марша предпочли шлепать по воде и плыть рядом. Примерно через милю мы нашли Джо, крепко спавшего на песчаном наносе возле водоворота. Дик указал на сложенную из камней пирамиду на берегу, где Джо похоронил медвежонка, которого, сказал Дик, убила собственная мать, поскольку у него было врожденное уродство передней лапы. Джо страшно переживал по этому поводу.

Когда Соня с помощью лизавшей хозяину лицо Марши разбудила Джо, он сообщил, что видел нечто необычное, млекопитающее совершенно нового вида, зверя, о существовании которого не знал. Дик прошептал мне, что надо бы дать Джо лекарство, а потом осторожно поинтересовался местонахождением следов. Джо сказал, что это животное не оставляет следов, но он знает его излюбленную территорию, и назвал местность, расположенную значительно южнее, которую я здесь называть не стану, чтобы не привлекать туда охотников за диковинками. В награду за благие намерения Дик дал Марше несколько печенюшек, которые всегда носил с собой для этой цели. По-настоящему Марша хранила преданность одному только Джо, а всех остальных просто использовала в своих интересах. Однажды я встретил ее возле делянки на окраинной улочке деревни. Она бросилась ко мне со встревоженным, расстроенным видом, и потому я последовал за ней, а она привела меня прямиком в бакалейную лавку, чтобы я купил ей жрачки.

Я не имел желания сидеть там на берегу и смотреть, как Джо снова засыпает, и потому предоставил это дело Соне, Дику и преданной Марше. Я от души позабавился, заметив, что большие оттопыренные уши Дика краснеют всякий раз, когда он бросает взгляд на Соню. С чувством глубокого облегчения я безмолвно передал тяжкое бремя похоти своему старому другу и направился обратно к своей хижине, где меня ждал ланч и честно заработанный сон. Соня заставила меня вспомнить одно печальное стихотворение Роберта Фроста, которое называется «Непройденный путь».

Кошмар! На дворе еще июль, а у нас три дня шел холодный проливной дождь и дул северо-западный ветер из Канады. Жизнь вытекла из меня на кленовый пол. Один мой деловой партнер из Небраски однажды сказал мне, что я слишком уж стараюсь «держать свои чувства в узде». Может, оно и так, но я никогда не замечал этого, кроме как в такие моменты, когда погода и мое собственное гнусное настроение ввергают меня в тяжелейшую депрессию. Дорогой коронер, мне жутко не нравится все, что я написал, но из лени я не исправлю ни слова. Я несколько дней не брался за перо и сейчас попробую перейти к сути дела. В настоящее время сосуд моей жизни опустошен, и я ощущаю себя мутным осадком на дне, отработанным шлаком прожитых лет. Мне кажется, воспоминание о Соне, сидящей в кресле в нескольких футах от места, где я нахожусь сейчас, усугубило мою хандру. Для старика нет ничего мучительнее мысли о бездарно прожитой жизни. Непонятно почему, она вызывает в воображении образ сталевара, бросающего лопатой уголь в доменную печь.

И я хочу быть справедливым к Джо. В конце концов, дело не во мне, а в моем покойном молодом друге. В моей памяти он сейчас постоянно окружен легкой светящейся аурой, придающей ему сходство с божеством некой первобытной религии. Я только что вспомнил, как в конце июня он явился ко мне на рассвете, с головы до ног искусанный москитами и мошкарой, в измазанной грязью одежде, горя желанием показать мне сто тридцать семь звуков воды, которые зафиксировал в своем блокноте. Что я должен был думать? По правде говоря, это было интересно. Я имел дело с человеком, который каждый день в буквальном смысле слова видел все в первый раз, но обладал замечательной (мягко выражаясь!) способностью слухового восприятия, если не зрительного, хотя это тоже вопрос спорный. Составленный Джо список включал названия ручьев, рек, озер, а также перечень особенностей ландшафта и погодных условий, участвовавших в рождении звуков. Полагаю, вода всегда движется сверху вниз, за исключением случаев прилива, когда она поднимается. Каждый пункт списка сопровожался пометками, разного рода извилистыми линиями, призванными напомнить Джо реальные звуки, которые все, как он утверждал за завтраком, он слышал словно наяву. Джо проглотил завтрак быстро, как Марша, которая уже скреблась в дверь. Я приготовил ей яичницу из нескольких яиц, поджаренную на сале, ее любимое блюдо. Я сказал, что в ночь, когда утонул Джо, Марша тоже исчезла? Тело Джо, разумеется, в конце концов нашли, дорогой коронер. Сейчас оно, что бы там от него ни осталось, находится в вашем распоряжении. Маршу так больше никто и не видел, и кажется невероятным, что охотничья собака породы лабрадор могла утонуть. Возможно, она присоединилась к воображаемым существам Джо, если, конечно, их можно назвать воображаемыми. Скорее всего сию счастливицу увезли в машине проезжие туристы.

Я забегаю вперед. История со звуками воды произошла за несколько дней до того, как Джо объявил об открытии нового вида животных. Я спросил своего друга-психиатра, Роберто из Чикаго, насчет такого феномена слухового восприятия, и он сказал, что внутричерепные травмы порой имеют поистине странные последствия, ведь сам мозг является в высшей степени сложным органом (так и хочется сказать «существом», по ряду причин). Роберто выслал мне экспресс-почтой книгу о мозге, которая показалась мне слишком мудреной и в целом недоступной для понимания. Я просто не мог вполне поверить, что такаяштуковина находится у меня в голове.

Составленный Джо перечень звуков воды заставил меня также задаться вопросом, является ли природа, адекватно воспринимаемая, такой уж открытой книгой? Вероятно, я недостаточно компетентен, чтобы теоретизировать в данной области, но кто меня остановит? Профессора общаются только между собой и в целом игнорируют простых людей, к которым я отношу себя. Вчера, когда дождь и шквалистый ветер ненадолго стихли, я подсыпал зерна в птичью кормушку и нашел в траве мертвого дубоноса. Непонятно зачем, я понюхал мокрые перья и решил, что он умер совсем недавно. Меня потрясла невесомость птицы, хотя, конечно, как она смогла бы летать в противном случае? Я любовался крепким клювом, изумительными желтоватыми и бежевыми перьями, белой полоской на спинке. Я вспомнил, как в ранней молодости впервые имел счастье взять в ладонь девичью промежность. Тайна, что ни говори. Уверен, любой мужчина помнит потрясение, испытанное от сознания «они другие».

Впрочем, вернемся к делу. Я подложил в камин чурбан, практически неподъемный. Это обрубок бука, но не того, в который по неосторожности врезался Джо. Мне надоело быть брюзгливым старым пердуном, и я начинаю задаваться вопросом, не является ли означенная персона просто еще одной данью цивилизации. Американцы, похоже, любят метафоры, связанные со спортом, и я, безусловно, уже обежал третью базу и теперь направляюсь к «дому», представляющему собой яму в земле. Естественно, я бы хотел быть «похороненным» на помосте, установленном в кроне дерева, или в крохотной продолговатой деревянной хижине, как представители индейских племен. Я на девяносто девять процентов уверен, что это не имеет значения, но оставшийся один процент тревожит.

Я могу попытаться составить суждение о природе Джо на основании собственных наблюдений и различных его высказываний, а также трех записных книжек, оставленных мне покойным. Во всяком случае, мне так кажется. Но тогда придется бессмысленно напрягаться, чтобы объяснить природу своего ума, создающего именно такие представления о Джо. За три последних дождливых дня я начал сознавать известную ограниченность своих возможностей, которой не чувствовал раньше и которую не желаю выдавать за достоинство. Возможно, я не настолько умен, как мне казалось. Эта мысль не усугубит мою депрессию, поскольку затяжной дождь уже отлично справился с делом, хотя, надо признать, он сродни крепкому, отрезвляющему пинку под зад, своего рода дождь-откровение.

В июле, к примеру, Джо навещала молодая женщина, которую первые несколько дней я находил довольно неприятной особой. Она сморкалась чаще любого смертного, объясняя это аллергией. Она была среднего роста, но очень худая и носила широкие одежды, скрывающие фигуру. Она занималась сравнительным литературоведением и являлась аспиранткой Мичиганского университета в Ист-Лансинге, о каковом учебном заведении мне не известно ровным счетом ничего, за исключением того, что тамошние спортивные команды носят название «Спартанцы» и входят в Большую десятку. Сам я учился в Северо-Западном университете, и, хотя он имеет блестящую репутацию, этот факт никак не влиял на состояние умственной апатии, в котором я находился в бытность свою студентом. Ну вот, я снова за свое. Кому это интересно? Я сам себе неинтересен. Я воплощение Современного Человека, покупателя забав и развлечений, который пытается процветать на перепутьях своей скуки.

Так или иначе, эта девушка, которую я назову Энн, не обладала и малой долей Сониной сексуальности. Однако она была жутко умной и оказала Джо значительную помощь в сборе растений для моего гербария – бессмысленное хобби, оставшееся у меня с детства. В силу отсутствия зрительной памяти Джо изо дня в день приносил мне одни и те же растения. Я платил Джо по пять баксов за каждый новый экземпляр, и один раз он с помощью Энн заработал двести долларов за день. При всем своем безусловно высоком интеллекте (качество не всегда приятное и полезное), она вопреки всякому здравому смыслу любила Джо, несмотря на необратимое поражение мозга. Что, во имя всего святого, это значит? Как можно продолжать любить человека с подобным расстройством мозговых функций, который совершенно не узнает тебя, когда ты поднимаешься с постели утром, хотя слабые вибрации памяти порождаются звуком голоса, прикосновением и, возможно, запахом.

Я начал пересматривать свои поверхностные суждения о ней, когда стоял на кухне Дика Рэтбоуна, а он рассказывал мне, как Джо и Энн дошли пешком по берегу озера Верхнего до озера Мускаллонг (двадцать миль) и во второй половине дня, когда жара стала невыносимой, она позвонила ему. Мы смотрели из окна кухни в сад, окружающий купальню для птиц, навигационный ориентир Джо, когда они с Энн появились со стороны озера. Энн взяла поливочный шланг, отвернула вентиль и смыла песок с Джо, который потом сделал то же самое с ней, хотя вода явно стала холоднее. Энн завизжала, попятилась, спотыкаясь бросилась прочь, а потом перемахнула через козлы для пилки дров, оставленные Диком на заднем дворе возле маленькой хижины, где жил Джо. Казалось бы, ничего особенного, но позже я проверил козлы, и они оказались высотой три фута. Эта тихая серая мышка отлично прыгала. Вдобавок она обладала пружинистой гибкостью танцовщицы, которой, как выяснилось, работала несколькими годами ранее. Пока Дик возился у гриля со своими фирменными жареными цыплятами, я поговорил с Энн об этом, признавшись, что она здорово удивила меня. Она сказала, что я представляю собой тип человека, который всю жизнь составлял неверные мнения и суждения об окружающих, хотя сказала это с улыбкой. «Истинная правда», – подумал я, хотя вслух не сказал. Вместо этого я сказал, что в бытность мою подростком мать не позволяла держать в доме никаких книг сексуального характера, даже художественных фотоальбомов с обнаженной натурой, но, поскольку она занималась танцами, у нас в доме было полно книг с фотографиями балерин, и от них «у меня вставал». Энн позабавило мое признание, но потом она стала задавать неприятные вопросы. Реализовал ли я свою подростковую одержимость балеринами? Нет, конечно нет. Меня до сих пор тянет к ним? Ну, в том ограниченном смысле слова, в каком пожилого джентльмена тянет ко всем женщинам. Черт подери, сказала она, мне следовало реализовать свои желания, балерины относительно покладисты, так как состоятельные поклонники лишними не бывают. Ее собственный отец до смерти надоел семье своей «бесконечной возней по хозяйству». Она бы предпочла, чтобы он предавался порокам, как Пикассо (отец преподавал живопись в университете). Энн считала, что отец профукал свои лучшие годы, и тот факт, что он променял занятия живописью и пьянство на копание с мелким ремонтом дома, жестоко разочаровал ее.

Тут я почувствовал себя достаточно неловко, чтобы бочком подобраться к самодельному жарочному шкафу Дика и изобразить глубокий интерес к цыплятам. Энн, сейчас одетая в саронг (кажется, так называется эта штуковина), помогала сестре Дика, Эдне, накрывать во дворе стол к обеду. Джо спал на траве, используя Маршу в качестве подушки, как часто делал. Энн села рядом и убрала волосы с его лица. Тогда мне пришло в голову, что, возможно, девушку так тянет к Джо, поскольку ее отец утратил свое сумасбродство, а именно из него состоит вся жизнь Джо. После полутора лет, проведенных по больницам, он не имел намерения и близко подходить к больницам или врачам. Но с другой стороны, я делаю слишком смелое предположение, когда говорю, что он вообще имел какие-либо намерения, помимо сиюминутных, осуществлявшихся без промедления.

Обед не доставил мне удовольствия, хотя цыплята и картофельный салат удались на славу. Джо, по своему обыкновению, умял целого цыпленка за пять минут и снова завалился спать. Эдна прикрыла его сеткой, чтобы защитить от вечерних москитов. Он сильно подергивался во сне всем телом, и она вслух задалась вопросом, не следует ли увеличить дозу лекарств. Он принимал кучу разных таблеток – правда, они не оказывали никакого благотворного действия и всего лишь предупреждали возможное ухудшение. Эдна позабавилась, когда Энн принялась подкалывать меня за десертом из свежего черничного мороженого, приготовленного из настоящих непастеризованных сливок от джерсейской коровы, которые Дик покупал у одного своего друга в Ньюберри.

Первое саркастическое замечание Энн отпустила, когда речь зашла о том, что я торговец редкими книгами, уже вышедший на пенсию, но еще не вполне отошедший от дел. Она считала нас некромантами, и как могу я насмехаться над людьми, играющими на фондовой бирже, когда сам, в сущности, занимаюсь тем же самым. Чтобы купить своему никчемному мужу особый подарок на день рождения, ее глуповатая мать продала букинисту первое издание «К северу от Бостона» Фроста за пятьдесят баксов, ничтожную долю от истинной стоимости книги. Узнав об этом, Энн отправилась в букинистическую лавку, дождалась, когда туда явятся еще несколько покупателей, а потом отчитала букиниста в самых грубых выражениях. Ей удалось вытянуть из него еще пятьдесят баксов, которые она тут же разорвала на мелкие клочки и швырнула букинисту в лицо.

Это почти, но не совсем, испортило мне аппетит. Струйка пота потекла у меня по пузу, когда я со стыдом вспомнил, как выманил у дряхлой профессорской вдовы принадлежавшее ее покойному мужу собрание сочинений Фолкнера, чтобы добавить к своей обширной коллекции книг этого своеобразного писателя, чье творчество вызывает у меня ассоциации с ботаникой в силу многообразия форм, в нем представленных. Я замечательно провел отпуск в Париже, продав свой дубликат «Солдатской награды» за восемь тысяч долларов.

Я отвлек Энн от темы, предположив, что она была очень поздним ребенком и потому по достижении взрослого возраста очень опекала своих родителей – вероятно, стала матерью для них обоих. Это дикое предположение, высказанное в целях самозащиты, привело Энн в такую ярость, что выражение «трястись от злости» в данном случае являлось мягчайшим из эвфемизмов. Она посмотрела на меня с ледяным презрением, разбудила Джо и увела его в хижину.

Итак, теперь вы познакомились с Соней и Энн, и мы еще не распрощались ни с одной, ни с другой. В августе явилась еще одна гостья. Чтобы помириться с Энн, я велел своему секретарю в Чикаго отослать ей экземпляр «К северу от Бостона» – в денежном выражении щедрый подарок, хотя сам я не особо люблю Фроста. В ответ Энн прислала мне около пятисот страниц материала по внутричерепным травмам, собранного в Интернете. Эта объемистая, наводящая ужас распечатка содержала, вкупе с сухими научными данными от врачей, специализирующихся в данной области, сотни свидетельств самих пациентов. Некоторые из них просто заставляли сердце сжиматься и биться неровно, горестные истории о долгих годах лечения практически без надежды на полное выздоровление, но, с другой стороны, каждое незначительное улучшение служило поводом для семейных торжеств. Общее количество пациентов с травмами мозга, разумеется, отражало статистику дорожно-транспортных происшествий, иллюстрировало ньютоновский закон, гласящий, что движущийся объект (ваша голова) продолжает движение, покуда на него не подействует некая противоположная по направлению сила (в случае с Джо – могучий серый бук).

Но почему эти свидетельства так потрясли меня, утонченного знатока языка, лучших произведений мировой литературы, не говоря уже о правовых документах, исторических хрониках, лучших газетах и журналах? Ответ, полагаю, кроется в очаровании фольклорных сказаний, примитивного, или «наивного», искусства, народной музыки Третьего мира, записанных устных преданий наших собственных аборигенов. Водитель грузовика резко сворачивает в сторону, чтобы не врезаться в школьный автобус (понятное дело!). Он получает тяжелые травмы головы, и голова превращается в подобие полусваренной брюквы. Жена и пятеро детей на протяжении многих лет моют и кормят его в своей убогой лачуге в Южной Индиане. Водитель медленно идет на поправку и через десять лет героических усилий со стороны семьи и врачей в состоянии провести свою дочь к алтарю в окружной церкви, хотя голова у него непроизвольно трясется и ноги заплетаются. Пишет он с чудовищными ошибками, но в состоянии послать свою историю на сайт, посвященный черепно-мозговым травмам, поскольку автотранспортная компания подарила ему ноутбук! Он в состоянии сам поймать полосатую зубатку в ручье рядом с домом. Его семья любит жареную зубатку – единственный его посильный вклад в благополучие близких. Бог мой, эта история сразила меня наповал!