Текст книги "Ключ к счастью"
Автор книги: Джейн Фэйзер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 25 страниц)
Глава 6
Пен отложила вязанье и поднялась с кресла.
– Шевалье, – сказала она, – позвольте представить вас ее высочеству.
Она подошла к нему и с улыбкой протянула руку. Он наклонился над ней, ощущая ее тепло и легкость. Улыбка была естественной, без кокетства, без печати чего-то затаенного. Он впервые обратил внимание на некоторую Неровность ее зубов, что ее совсем не портило. Его пальцы задержали ее руку чуть дольше, сжали чуть сильнее, чем того требовал этикет.
Волосы у нее были распущены по плечам, чтобы скрыть повязку на шее, и стянуты на лбу лентой, усеянной мелкими бриллиантами. Он указал на повязку, негромко спросил:
– Как ваша рана?
Его мелодичный голос она ощутила как ласку, так же как прикосновение его пальцев к руке.
Но ответить не успела, послышались громкие слова принцессы Марии, их тон был слегка высокомерным:
– Приятно вас видеть, шевалье д'Арси.
Он отпустил руку Пен, отвел от нее взгляд, губы его дрогнули в улыбке, которую можно было бы назвать заговорщицкой, и не спеша направился к креслу принцессы. Пен проводила его глазами, размышляя, обратил ли кто-либо из присутствующих в комнате внимание на некоторую особенность их мимолетной встречи. Ей казалось, не заметить этого было так же невозможно, как огненную вспышку.
Оглядев присутствующих, она убедилась в обратном: никто на нее не смотрел, все следили за продвижением Оуэна к креслу принцессы. Подойдя, он снял с головы украшенную драгоценными каменьями шапку и отвесил низкий поклон.
– Принцесса Мария, – сказал он, – вы оказали мне высокую честь.
– Мы все благодарим вас, сэр, – произнесла она, – за спасение леди Брайанстон от рук бродяг.
– Я славлю судьбу, ваше высочество, – отвечал он, – что она дала мне возможность предстать перед вами.
– Прекрасно сказано, шевалье, – одобрила принцесса. – Я мало бываю в Лондоне, иначе, уверена, мы встретились бы намного раньше.
– В последние годы, – в тон ей проговорил Оуэн, – я редко навещал Англию, предпочитая тихую жизнь во Франции. – Он кивнул, когда она указала ему на кресло, и опустился в него. – Мои поместья и виноградники в Бургундии, – продолжил он, – доставляют мне немало удовольствия и отнимают достаточно времени.
Она с недоверием взглянула на него.
– В самом деле, сэр? Вы не производите впечатления человека, любящего тихую, спокойную жизнь.
– Внешность может быть обманчива, мадам, – вмешалась в разговор Пен, почти повторяя слова, услышанные ею от Оуэна в таверне.
Тот бросил на нее мимолетный одобрительный взгляд.
Принцесса сдержанно кивнула. Как видно, она была из тех, кто любит договаривать свою мысль до конца:
– Пен рассказала, как вы ловко орудовали шпагой и, кажется, еще кинжалом. Почти подвиг для человека, ведущего безмятежную уединенную жизнь в деревне.
– О, ваше высочество, – ответил Оуэн, – человек может удалиться на покой и в то же время не терять способности в случае нужды… если велят обстоятельства, прибегать к необходимым способам защиты своей и чужой жизни.
– Шевалье к тому же играет на арфе, мадам, – снова вступила в разговор Пен. – Это в нем говорит валлийская половина его натуры, я полагаю.
Внезапно, к своему удивлению, она почувствовала себя легко и беззаботно. Словно все у нее в жизни хорошо. Ей хотелось веселиться, шалить. Детское игривое настроение. Такого не бывало после смерти Филиппа.
– Арфа? – с удивлением повторила принцесса. – Не совсем обычный инструмент для мужчины. Быть может, вы нам сыграете? Одна из моих дам тоже играет на арфе, у нее прекрасный инструмент. И хорошо настроен.
Оуэн не мог не взглянуть на Пен и увидел на ее лице такое озорное выражение, что чуть не лишился дара речи. Он успел узнать ее разгневанной, печальной, ироничной. Но девичьи проказы и удовольствие от них! Куда больше это подходит ее сестре Пиппе. Пен пристало быть серьезной, глубокомысленной, сосредоточенной на своем горе. Она же радуется, как девчонка, что сумела подловить его…
– Я хотел бы, мадам, – сказал он, обращаясь к принцессе и машинально разминая пальцы, – прибыть к вам более подготовленным для игры на арфе. Уже несколько недель я не прикасался к инструменту, и мне необходимо поупражняться.
– На арфе – возможно, шевалье. – заметила Пен. – Но не на шпаге. Ею вы владеете безукоризненно. За что я вам еще и еще раз приношу благодарность.
– Что ж, – сказала принцесса, – надеюсь, в один из вечеров вы все-таки сыграете для нас, шевалье.
Оуэн поклонился.
– С удовольствием, мадам.
В комнату вошли новые люди. Это были мать и отчим Пен, и та предложила Оуэну познакомиться с ними.
– Почту за честь, – ответил он, заметив, с какой любовью и гордостью она смотрит на них, представляющих собой весьма приятную пожилую пару.
Интересно, насколько близки они с дочерью? Он уже знал от нее, что родители не разделяют и тем более не поддерживают ее сомнений в отношении судьбы младенца, а также ее страстного, а по их мнению, болезненного, желания доискаться до того, что она называет истиной.
– Пен, дорогая, – леди Джиневра подошла к дочери, – нужно ли тебе было вставать сегодня с постели?
– Я уже полностью осознала всю неразумность своего поступка, мама, – отвечала Пен, чувствуя необходимость подчеркнуть, что не перестает считать себя кругом виноватой, – но сейчас я, поверь, вполне здорова и хочу представить вам обоим шевалье д'Арси, которого не устаю искренне благодарить за спасение.
Ее мать с некоторым недоумением почуяла иронические нотки в словах дочери, но оставила выяснение на будущее. Сейчас же она повернулась за поддержкой к мужу, который сказал:
– Да, и мы также не устаем благодарить шевалье за ото. – Обратившись к Пен, он добавил:
– Ты сегодня прекрасно выглядишь, дорогая. Словно все, что приключилось с тобой, только прибавило тебе прелести, Оуэн встретился с твердым одобрительным взглядом лорда Хью и с полными слез и признательности глазами его жены, поклонился им, пробормотал «леди Кендал», «милорд» и таким образом закончил ритуал знакомства.
Но ритуал выражения признательности продолжался еще некоторое время, пока Пен, измученная сознанием собственной вины и уставшая от славословий по адресу Оуэна, не произнесла решительно и с немалой долей язвительности:
– Я уже поняла, что должна расплачиваться за содеянное всю оставшуюся жизнь, и умоляю поговорить о другом!
Только тогда лорд Хью решил Переменить тему и спросил у Оуэна, давно ли тот в Лондоне.
– Прибыл несколько дней назад, милорд. У меня тут кое-какие дела, хочу также провести в Лондоне Рождество. Я так давно не был в рождественские дни в Англии. С самого детства.
Тон, которым он говорил, был искренним.
– В таком случае, – сказала леди Джиневра, – позвольте нам быть одними из первых, сэр, кто приглашает вас в гости. Счастливы будем видеть вас в нашем доме в Холборне.
– Буду весьма признателен вам, леди Кендал. – Он взглянул на Пен, и та прочла в его темных глазах веселое изумление. А также удовлетворение. Сама она еще не поняла, как следует к этому отнестись.
Оуэн заговорил снова, обращаясь к ее матери:
– Могу я, леди Кендал, получить разрешение на прогулку с вашей дочерью этим утром?
Оуэну ответил лорд Хью:
– Полагаю, шевалье, на этот вопрос лучше нас ответит сама Пен.
– Конечно, шевалье, – подтвердила его супруга. – Нет нужды испрашивать моего позволения. Пен уже достаточно взрослая.
– Благодарю вас.
Только теперь, чуть приподняв бровь, Оуэн взглянул на Пен. Что за игра? Зачем он так? Или решил ответить ей тем же?..
Пен действительно хотела поговорить с Оуэном с глазу на глаз: он ведь обещал подумать над ее просьбой о помощи, и ей надо знать, что он надумал. Только этим, и ничем больше, объясняется постоянное желание видеть его, которое владело ею в последнее время.
При этой мысли в памяти мелькнул образ Филиппа, и ее окатила жаркая волна стыда. Она ощутила, как заалели щеки, и отвернулась, доставая носовой платок и делая вид, будто ей захотелось чихнуть.
– Надеюсь, вы не подхватили простуду вдобавок ко всем вашим ранам и синякам? – услышала она заботливый голос Оуэна.
– Ничего подобного! – ответила она резче, чем требовалось.
Уж не насмешку ли она уловила в его глазах?
– Тогда, леди Пен, – произнес он с поклоном, – не будете ли вы любезны провести меня по галерее? Я слышал, там есть интересные картины Гольбейна.
– Да, правильно, – раздался почти детский голосок. – Мой двоюродный дедушка, король Генрих, опекал этого художника.
Возле них стояла худощавая девочка в унылом платье цвета лаванды. Она почти умоляюще посмотрела на леди Кендал и произнесла довольно странные для своего возраста и пола слова:
– Я очень хотела бы поговорить с вами, миледи, о том отрывке из Тацита, помните? Если у вас, конечно, найдется капелька времени…
Девочка с опаской взглянула на дверь, словно сказала что-то неприличное, и леди Кендал поняла, что Джейн Грей боится, как бы не появилась ее мать, герцогиня Суффолк, внушающая дочери постоянный страх и смертельно не любящая всякие ученые разговоры. Особенно из уст дочери-подростка. Однако леди Кендал не слишком боялась этой женщины, а потому, обняв девочку за худые плечи, ласково сказала:
– Разумеется, я помню наш разговор, Джейн. Пойдем, дорогая.
И она повела воспрянувшую духом девочку в другой угол комнаты. Лорд Хью, задержав взгляд, на Оуэне, с улыбкой поклонился и последовал за ними.
Пен сказала с легким смехом:
– Бедняжка Джейн! Ей почти не с кем дружить, и она ищет дружбы с нашей матерью, с которой находит общие темы для беседы. Маме это приятно, потому что мы с сестрой разочаровываем ее полным отсутствием интереса к наукам и искусствам.
Оуэн прекратил этот акт самобичевания, взяв ее за руку и вежливо поведя в сторону двери, выходящей в галерею.
– Ваша мать – образованная женщина? – спросил он.
– О да. Она сумела победить самого короля Генриха, когда лорд – хранитель печати Томас Кромвель и весь королевский Тайный совет обвинили ее чуть ли не в мятеже и вызвали на заседание Звездной палаты. Представляете? – Пен затрясла головой от восхищения. – Я не знаю никого умнее нашей мамы!.. А лорда Кромвеля самого обвинили потом в государственной измене и казнили… Все это было давно, теперь уже нет ни палаты, ни Кромвеля, ни, короля Генриха.
Пен хотела добавить, но не добавила, что, несмотря на образованность и ум, ее мать никак не может поверить ей насчет ребенка… И значит, только он один – Пен повернула голову в сторону Оуэна – только он может – и должен! – поддержать ее, помочь…
Они уже вышли из покоев принцессы. В сумочке у Пен лежала копия счета – она переписала его, помнила чуть не наизусть. И была почти уверена, что еще до конца дня Оуэн возьмет у нее этот листок и согласится отправиться в Хай-Уиком…
Оуэн прекрасно видел, что Пен хочет поскорее получить от него утвердительный ответ, и был готов к разговору… К задуманной им сделке.
Долгая галерея, по которой они шли, так она называлась, была полна людей: слуг, герольдов, придворных. Как на оживленной улице. Оуэн не мог не обратить внимания на явные признаки запущенности: в разболтанных оконных рамах дрожали и дребезжали стекла, ветер врывался через щели, охлаждая и без того холодные каменные стены, на которых висело немало прекрасных картин.
Пен шла по галерее быстрым шагом: людно, стыло – и вообще не место для разговора. Тем более тайного.
– Мы не задержимся, чтобы посмотреть эти чудесные полотна? – спросил Оуэн. – Я в самом деле интересуюсь Гольбейном.
– Позже, – не останавливаясь, отрезала Пен. – Мне нужно сначала поговорить с вами.
– Разве нельзя говорить и смотреть одновременно? – невинным тоном предположил он.
Он явно поддразнивал ее, но у Пен не было охоты продолжать словесную дуэль.
– Идемте сюда, – сказала она, сворачивая в боковой коридор.
Она двигалась слишком быстро для женщины, но ему нравилось в ней это. Сейчас она была такая, какой он увидел ее возле библиотеки в доме у Брайанстонов, – порывистая', настойчивая и в то же время загадочная. И к этой страстной и волевой женщине он напрашивается в помощники? Или… на другую роль?
Они прошли несколькими коридорами, пока не уперлись в конце одного из них в закрытую дверь.
– Я намерена говорить с вами серьезно и без свидетелей, – сказала Пен, открывая ее.
– Так я и понял, мадам, – ответил он, входя в комнату вслед за ней.
Она продолжала, не глядя на него:
– Поскольку мы уже провели с вами часть ночи в одном помещении, нет резона считать, что мы не можем наедине поговорить в этой комнате.
Тон был вызывающим.
– Разумеется, можем, мадам, – пробормотал он примирительно. – Почему же нет?
С этими словами он тихо прикрыл за собой дверь.
– Пет! – сказала она. – Лучше откройте!
– О, я не понял, простите. – Он снова открыл дверь. – Совсем? Или оставить щель?
– Кажется, вы смеетесь надо мной, шевалье?
– Возможно, – сознался он, оставляя дверь приоткрытой. – По простите меня, Пен, осмелюсь заметить, мы оба в таком возрасте и таком жизненном положении, когда подобные предосторожности не имеют особого смысла. Примерно это же, если не ошибаюсь, сказала ваша матушка.
– Пожалуй, вы правы, – с тяжелым вздохом ответила она. – Каждая вдова к двадцати шести годам уже страдает старческим самолюбием. Надо беречь репутацию лишь тех, кто значительно моложе этого возраста, не так ли, шевалье?
– А теперь вы, если не ошибаюсь, смеетесь надо мной, – утвердительно сказал он, любуясь искорками смеха в ее глазах.
Она не ответила, только сдавленно фыркнула.
Он оглядел комнату в поисках каких-либо признаков, которые могли бы помочь полнее раскрыть характер Пен Брайанстон. Со вкусом подобранная мебель, ярко расцвеченные гобелены на каменных стенах, вышитые ковровые дорожки на вощеном полу. В камине пылает огонь; судя по запаху, там горят сосновые поленья.
В комнате оказалось еще одно живое существо – огромный старый кот рыжеватой окраски, развалившийся на постели и глядящий на вошедших немигающими зелеными глазищами.
– Это наш Мускат, – представила его Пен и, наклонившись, почесала кота за ухом, а тот счастливо замурлыкал и потянулся всем рыжим телом. – Ему уже шестнадцать, – продолжала она, беря кота на руки, что доставило ему еще большее удовольствие. – У Пиппы живет его родная сестра по имени Луна, мы привезли их из Дербишира, когда впервые приехали в Лондон.
Она спрятала лицо в его мягкой шерсти и снова положила кота на кровать.
– Он не любит расставаться со мной, поэтому приходится всюду брать его с собой. Не представляю, сколько у него наследников разбросано по свету.
– Красивое животное, – сказал Оуэн и тоже погладил кота, которому это понравилось.
Пен с одобрением посмотрела на них обоих.
– Вы любите кошек?
– Чувствую определенное родство с ними. Они не идут на компромисс и трудно поддаются разгадке.
– Это верно, – согласилась Пен.
Внезапно она ощутила, что стоит на зыбкой почве.
Наступило недолгое молчание. Оуэн смотрел на Пен: казалось, она сильно нервничает. Веселое, даже озорное, выражение исчезло с ее лица и сменилось напряженным, она сцепила руки, опустив их на юбку из оливкового цвета тафты, который так красиво сочетался с постоянно меняющимся оттенком ее карих глаз. Сейчас эти глаза неотрывно смотрели на него.
– Вы обещали подумать, как мне помочь, – сказала она в конце концов. – Я очень, очень нуждаюсь в помощи.
Он медленно кивнул, продолжая задумчиво гладить кота.
– Вы имеете в виду: узнать все, что можно, о смерти вашего сына?
Она вздрогнула и произнесла с плохо сдерживаемой яростью:
– Узнать все, что можно, о его жизни! – Дрожащей рукой она поправила волосы, и в свете камина в ее каштановых прядях заплясали золотые нити. – К сожалению, я не имею возможности, – добавила она, – сделать это сама, в одиночку, никто, как я вам говорила, не верит мне и не считает необходимым помочь.
Он отвернулся к огню.
– Если я и окажу помощь, – произнес он, – то не могу ручаться за результаты.
– Да, знаю, – сказала она. – Но мне нужны достоверные сведения. Если он действительно умер, я должна быть уверена, что это так.
В наступившем вновь молчании Оуэн подошел к двери и осторожно прикрыл ее. Затем почти неслышными шагами вернулся к камину, возле которого она сидела, остановился позади нее и, взяв за плечи, поцеловал в голову.
Какое-то время Пен была неподвижна. Затем поднялась со стула, повернулась и оказалась в его объятиях, ее щека прижималась к темному шелку камзола, она отчетливо слышала, как ровно стучит его сердце. Он легко провел рукой по ее спине, его пальцы задержались на выступах лопаток, поднялись к шее, остановились около повязки. Она почувствовала, как участилось биение его сердца, дыхание над ее головой стало жарче. Ее сердце тоже пустилось вскачь.
Ее губы невольно приоткрылись. Как знак ожидания? Приглашения? Она не знала, не думала об этом. Это был момент – может быть, единственный в жизни, который больше не повторится, – когда их дыхание смешалось, она чувствовала аромат вина и гвоздичного масла, еще чего-то… А потом – его губы на своих.
Она прильнула к нему, обхватив его руками, оба стояли неподвижно, двигались только губы. Его поцелуи, казалось ей, захватывали ее всю, проникали в каждую пору существа.
Когда она снова обрела способность мыслить, то подумала, что так целоваться может только человек с большим опытом в любви. Причем в любви настоящей. В его поцелуях не было излишней настойчивости, неумеренной требовательности – они означали благодарное соединение, а еще – дарение и принятие подарка.
После того как он оторвался наконец от нее и поднял голову, они продолжали некоторое время неподвижно и тихо стоять, тесно прижавшись… Времени она не ощущала – это была вечность, в течение которой они превратились в одно целое. И произошло это так натурально, так естественно.
Она прикрыла глаза, и ей почудилось, что ее тело качнулось и полетело в черную спокойную бесконечность. И он был с ней, его руки невесомы, как крылья бабочки…
Оуэн поцеловал ее в ухо и прошептал:
– Итак, Пен Брайанстон?
Ей понадобилось некоторое время, чтобы прийти в себя. Она открыла глаза, и мягко освещенная комната показалась ослепительно сияющей, как в разгар солнечного летнего дня.
Его руки отпустили ее, она сделала несколько шагов к камину, ощутила тепло огня, звуки собственных шагов, показавшиеся раскатами грома в полной тишине.
– Я не привыкла так целоваться с незнакомыми людьми, – произнесла она.
Голос ее слегка дрожал.
– Что ж поделать, – сказал он, приподнимая брови, – если так случилось?
– Думаю, нужно было пошире открыть двери.
Она намеревалась проговорить это с легким смехом, но не получилось, прозвучало только сомнение. Оуэн высказался определеннее:
– На тот случай, если это произойдет снова, не так ли?
Она смущенно покачала головой. Хотя, в сущности, почему она должна отказать себе в удовольствии немного пофлиртовать с интересным мужчиной? Если, конечно, они не перейдут при этом определенных границ и это не станет темой для скандальных пересудов. Робкий внутренний голос добавил, что такое развитие событий может помочь ей вернее привлечь этого человека на свою сторону. С другой стороны, то, как ее душа отозвалась на поцелуй, немного испугало ее. Что, если голова у нее пойдет кругом и она потеряет над собой контроль?
– Вы женаты? – спросила она вдруг, вспомнив, о чем говорила Пиппа, и чтобы разрядить обстановку.
Лицо у него помрачнело. Это длилось секунду, но она успела заметить складки, появившиеся возле рта, потускневшие глаза. И сразу же он опять стал таким, как был, лицо обрело прежнее выражение.
– Нет, – ответил он ровным, безразличным голосом. – Я не женат. Какое это имеет значение?
– Весьма большое, – сказала она. – Если я вознамерюсь снова целоваться с вами так, как только что, мне необходимо быть уверенной, что я не вторгаюсь в чужие владения и не занимаюсь браконьерством.
Он не смог сдержать удивления от услышанного в виде сдавленного одобрительного смешка.
– Что ж, открыто и честно, как всегда. Но разве вы собираетесь это совершить опять?
Пен склонила голову набок, как бы взвешивая основательность вопроса. Потом сказала со всей серьезностью:
– Может быть, да, а может быть, и нет… Но давайте, шевалье, перейдем к делу. Я начинала говорить о нем, но мы отвлеклись. Итак, я не вижу возможности отправиться самостоятельно в Хай-Уиком и начать там опрос жителей селения. Кто-то непременно узнает меня, и все дойдет до ушей моей свекрови. Для вас же, полагаю, не составит большого труда провести за меня и для меня это расследование. Копию листка с фамилиями я вам сейчас дам.
Вынув ключ из кошелька, прикрепленного к поясу, она подошла к небольшому сундуку в углу комнаты. Легко и грациозно опустившись на колени, она откинула крышку сундучка, достала документ и протянула Оуэну.
– Вот, шевалье. Здесь несколько имен… Вы поможете мне?
Он взял из ее рук листок и, не разворачивая, задумчиво посмотрел на него. Потом перевел взгляд на Пен.
– Вы довольно стремительны в своих действиях, мадам, – сказал он, кладя листок на стол.
В ее глазах потух свет.
– Значит, вы отказываетесь, сэр?
– Нет, – ответил он в некотором раздумье. – Но в обмен…
Она смотрела на него с недоумением, переходящим в неприязнь.
– В обмен на что? – почти крикнула она.
Не меняя спокойного делового выражения лица, он подошел к ней. Она резко отпрянула.
– О нет, – произнес он улыбаясь, – вы не так поняли, мадам. Мое предложение совсем иного рода. Хотя, – добавил он, и улыбка сделалась шире, – если вы соизволите прибавить к тому, о чем я сейчас скажу, то, что я не посмею высказать, я буду безмерно счастлив.
Только сейчас Пен ощутила, что испуганный прыжок назад привел ее в соприкосновение со стеной и отступать дальше некуда.
– Перестаньте играть словами! – крикнула она. – В чем заключается ваше предложение?
– Хорошо, миледи, – согласился он. – Итак, прошу внимания. Должен откровенно признаться, что мои нынешние дела в Лондоне напрямую связаны с принцессой Марией. – Он опять приблизился к ней, взял ее лицо в ладони. – И я хотел бы вашей помощи в моем деле в обмен на мою помощь в вашем.
Пен освободилась от его рук.
– Объясните понятней, черт возьми!
– С удовольствием. – Он оперся обеими руками о стену, заключив в пространство между ними ее голову. Сейчас он был так близко, что она ощущала жар его тела и не могла отвести взгляда от жгучих темных глаз, которые, казалось, читали ее мысли. Он продолжал с поражающей прямотой:
– Мне необходимо заручиться хорошей парой ушей при дворе принцессы, и если вы согласитесь рассказывать мне о том, что говорит она, а также ее ближайшие советники… сообщать об изменении в их планах, связанных с политикой, тогда я…
– Довольно:
– в ужасе закричала Пен. – Вы сошли с ума! Предлагаете мне шпионить за принцессой? Какая мерзость!
– Пожалуй, вы нашли верное определение, – сказан он и, не давая ей снова заговорить, произнес:
– Но послушайте меня хотя бы несколько минут…
– Я… я не хочу!
Она попыталась оторваться от степы, оттолкнуть его, но он не давал это сделать.
Его голос был на удивление спокойным, когда он продолжил:
– Я не собираюсь использовать силу, мадам, не дай Бог, но если отойду, вы убежите и не захотите меня слушать, а я должен объясниться до конца.
Она сжала губы и ничего не ответила, но весь ее вид говорил красноречивее любых слов.
– Мое правительство, – услышала она, – принимает близко к сердцу интересы принцессы и не желает для нее никакой беды. Учитывая, что юный король находится, будем говорить прямо, на смертном ложе, положение принцессы становится все более уязвимым. Никто не знает наверняка, что задумал Нортумберленд, но мы абсолютно уверены: действует он не в пользу Марии. Нам необходимо знать точнее, что же он замышляет и что хочет и может противопоставить ему принцесса.
Он замолчал, словно ожидая возражений, но они не последовали, и он заговорил опять:
– Ваш сводный брат не может не знать, что творится в голове у Нортумберленда, и, вероятно, лорд Робин делится с вами…
Во взгляде Пен сквозили гадливость, презрение.
– Вы хотите, чтобы я шпионила и за своим братом тоже?
– Хочу, чтобы поняли: если вы любите принцессу, то должны помочь мне ради ее благополучия.
По прошествии некоторого времени, когда он увидел, что Пен не желает ему отвечать, он снова заговорил, тщательно подбирая слова:
– Я ожидал, что вас сильнее заденет упоминание о грязных планах Нортумберленда и его сторонников. И о том, чем это может закончиться для Марии и ее приверженцев.
Он замолк, пристально глядя на Пен, и по тому, как вспыхнуло ее лицо, догадался, что она поняла смысл сказанного и, следовательно, знает кое-что об участии ее брата в этих планах. Похоже, действительно между братом и сестрой нет особых секретов. Чтобы она не сомневалась в том, что и он, Оуэн д'Арси, тоже достаточно сведущ в этих делах, он добавил:
– Сфера шпионажа не так уж велика. По большей части мы знаем чуть ли не в лицо наших соперников. Или, если угодно, противников.
Пен по-прежнему хранила молчание, но, конечно, слышала и вбирала в себя все, что он говорил. Да, разумеется, шпионы, соглядатаи, тайные агенты, сподручники – как их еще назвать? – из разных лагерей, по всей вероятности, знают друг друга или друг о друге. Подтверждение этого – неприязнь, почти открытая, которую не мог скрыть Робин по отношению к Оуэну, когда увидел его…
Но он что-то еще говорит…
– Так разве не лучше, – услышала она, – служить интересам принцессы, а не Нортумберленда, даже если эту деятельность можно назвать шпионажем?
Каково бы ни было ее собственное отношение к Нортумберленду, она не могла вынести обвинений в адрес Робина.
Все еще пылая от негодования, она сказала:
– Я совершенно уверена, что Робином движет не что иное, как дружеская преданность этим людям – Суффолку и Нортумберленду. Со времени его юности они были его друзьями и покровителями. Вы же, сэр, готовы играть на том поле, на котором выгоднее для вас.
Он спокойно поправил ее:
– Я играю на стороне Франции, но не вижу большой разницы между мной и вашим братом, за исключением того, что он служит человеку, который руководствуется своими амбициями, а я служу законному королю и государству.
– Не смейте так говорить о Робине!
– Прошу меня простить, но я вынужден защищаться.
– Это не поможет! Все равно я не верю вам!
Он пожал плечами:
– Как вам угодно.
– Почему я должна вам поверить? – продолжала она. – И отчего французы так мечтают помочь принцессе Марии? Больше, чем испанцы, например? Или… Ее двоюродный брат, император, вы, конечно, знаете, держит наготове корабли, чтобы доставить ее во Фландрию, если будет необходимо. И если она сама пожелает. А что сделала или собирается сделать ваша Франция?
Оуэн не без интереса выслушал эту тираду: значит, Пен интересуется политикой и даже немного разбирается в ней?
– Если принцесса покинет Англию, – сказал он, – то потеряет возможность занять престол. Она это понимает, и вы тоже. Иначе бы Мария давно уехала из страны. Мы же хотим помочь ей в борьбе с Нортумберлендом и его сторонниками.
– Для собственной пользы! – воскликнула Пен с презрением.
– Конечно, – подтвердил он хладнокровно. – Я не хочу уверять вас, что нами руководит исключительно бескорыстие: Такого не бывает в политике… И повторяю: я предлагаю вам обмен. Сделку, соглашение – называйте как хотите: сведения, необходимые мне, в обмен на правду о вашем ребенке. Должен заметить, у меня немалый опыт в раскрытии всяческих тайн.
– Охотно верю, – усмехнулась она. – Ведь это главное в работе шпиона.
– Уверяю вас, Пен, – сказал он со всей серьезностью, – эта работа совершенно необходима. Ни одна страна, ни один королевский двор или правительство не могут обойтись без нее. Полагаю, и вы знаете это.
Она отвернулась, ей было трудно смотреть на него. Она знала, что он прав. И понимала, что свою любовь к Робину, дружбу с ним никогда не ставила в зависимость от вовлеченности брата в непонятную для нее, но довольно грязную, как ей казалось, игру Нортумберленда. Она была уверена, что Робин никогда не совершит ничего нечестного, неблагородного – того, что навлечет беду на кого-то, причинит зло…
Оуэн смотрел на нее, отвернувшуюся в сторону, ожидая ответа. Не дождавшись, спросил напрямик:
– Итак, мы заключаем это соглашение, Пен?
Ей хотелось убежать от него, избавиться от близости, которая ее тяготила, тревожила. И больше всего возмущало ее сейчас его откровенное коварство, которое он не посчитал нужным скрыть. Значит, вот почему он обратил на нее внимание, преследовал, осмелился целовать, спасал от бродяг… Ради своих гнусных шпионских целей!
Она понимала, что должна немедленно прогнать его, сказать, чтобы убирался прочь вместе со своими грязными предложениями. Со своей отвратительной откровенностью… Все так, но ведь он единственный, кто согласился помочь ей в том, что стало главной целью, всем смыслом ее существования. Единственный, кто готов и кто сумеет что-то сделать. Если захочет. И быть может, он все-таки прав, когда говорит, что Франция желает оказать помощь принцессе Марии, которая, без сомнения, находится в опасности – сейчас, да и всю свою сознательную жизнь. С юности.
Но он… Как он надругался! Заставил поверить в то, чего не было, что оказалось противной ложью. Его взгляды… поцелуи…
Она постаралась взять себя в руки и хладнокровно сказать себе, что все это не имеет никакого значения… не должно иметь в сравнении с тем, что он может для нее сделать. Да, он напрямик заявил, что хочет использовать ее в своих целях, но ведь и она хочет от него того же. Они квиты. Стоят друг друга. Какая же разница между ними?
Придя к этому выводу, она не могла не признаться себе, что не в состоянии думать об этом человеке лишь как об орудии для выполнения того, что замыслила.
От этого открытия кровь снова прилила к ее щекам, она стремительно отошла к середине комнаты и остановилась там, глядя на него издали.
Как давно она не ощущала даже проблеска надежды в своем существовании. Как давно засыпала и просыпалась с чувством безнадежности. И вот сейчас…
– Хорошо, – сказала она мрачно. – Заключим сделку. Как вы предлагаете.
Он сухо кивнул, затем негромко произнес:
– Мне хотелось бы, чтобы вы не смотрели на меня с такой ненавистью, Пен.
– А что же вы ожидали? – запальчиво спросила она. – Вы… вы заставили меня пойти на такие условия… Как, по-вашему, я должна к вам относиться?
– Как к человеку, живущему в этом мире по его правилам. – ответил он. – Так же, как и ваш брат. И многие другие. Разве это так уж плохо?
– Не ставьте себя на одну доску с моим братом, – возразила она с горькой усмешкой. – Вы самый настоящий шпион, обманщик… Обманули меня… Сделали вид, притворились, что вы… вы… О, я не могу говорить с вами!
