Текст книги "Ключ к счастью"
Автор книги: Джейн Фэйзер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)
Глава 21
– С чего бы французам хотеть помочь мне? – задумчиво произнесла принцесса Мария, закладывая шелковой лентой страницы книги, которую только что читала.
– Как мне кажется, потому, – терпеливо повторила Пен, – что они надеются на ваш брак с герцогом Орлеанским.
Принцесса иронически рассмеялась:
– Да уж, спят и видят, как я стану его супругой, что должно укрепить отношения между нашими странами. Быть может, я и соглашусь когда-нибудь, кто знает. – Она поднялась с кресла, подошла к окну. – А что касается этого шевалье, Пен, вы ему доверяете?
Пен не сочла нужным отвечать обиняками и прямо сказала:
– Да, мадам. Вполне.
– Он ведь один из агентов французского посланника, не так ли?
Пен не стала отрицать и это утверждение.
– Да, мадам. И, насколько знаю, один из лучших.
Принцесса вновь раскрыла книгу, как если бы искала на ее страницах ответы на свои вопросы.
– Могу я поинтересоваться, Пен, – спросила она, – как давно вам стало известно об этом? Или я вторгаюсь во что-то сугубо личное?
– Да, мадам.
Пен не сказала больше ничего, только крепко сжала руки перед грудью – так, что стало больно пальцам. Принцесса подняла на нее глаза.
– Я доверяю вам, Пен, и потому доверюсь этому агенту. Иными словами, мы временно отдаем себя в руки французов. – Она слегка улыбнулась. – Впрочем, выбор у нас невелик и, несомненно, вызовет изрядное раздражение у милого Нортумберленда.
– Несомненно, мадам.
Она вдруг почувствовала неимоверную сонливость: прямо тут легла бы и заснула. Начала сказываться бессонная, полная событий ночь.
– Разумеется, я буду сопровождать вас, мадам, – поспешно добавила она, разминая пальцы рук и начиная ходить по комнате, борясь со сном. – Кроме меня, возьмите еще одну или двух дам. Все должно выглядеть так, как если бы вы собрались на очень короткую прогулку.
– Хорошо. Выберите их сами. Только не забудьте про мои книги. Я без них как без рук. Пускай их упакуют.
Пен молча кивнула. Принцесса продолжила расспросы.
– А как, шевалье предполагает, я смогу выбраться из Бейнардз-Касла?
– Он не говорил еще об этом, мадам.
– Очень мило. – В ее тоне было больше иронии, чем опасения. – Значит, меня отправляют в логово льва, не предлагая средства к спасению? – Она направилась в угол комнаты к аналою. – Остается лишь просить защиты у Бога.
Пен не могла не оценить завидного спокойствия и мужества этой женщины. Разговор был окончен, она присела в поклоне и удалилась, чтобы отдать необходимые распоряжения к отъезду, точнее, к побегу.
После чего она какое-то время оставалось в приемной зале перед покоями принцессы, ожидая вся в напряжении известий от Робина. Только сейчас она по-настоящему осознала опасность, которая им всем угрожает: один неверный шаг с их стороны, и у Нортумберленда появится шанс, которым тот немедленно воспользуется – возможность обвинить принцессу в предательстве интересов короля, а с ней и всех ее соратников и фаворитов. Но даже если первая часть их плана, в которой вся ответственность возложена на Пен, пройдет успешно, вторая часть, более трудная и ей пока неизвестная, может окончиться провалом… Тут все будет зависеть от Оуэна…
Ох, Оуэн… Если все получится так, как им хотелось бы, как задумано, когда и где она увидит его вновь? И увидит ли вообще?..
Захочет ли он, и хватит ли у нее на это желания и сил, которые будут без остатка отданы ребенку и борьбе за его место в их семье и в жизни?..
Мысль о ребенке заставила ее поспешить в свою комнату – к нему.
– ..Леди Пен?
Знакомый неприятный голос остановил ее на полпути. Она медленно повернулась на его звук.
– Доброе утро, милорд герцог.
– Как сегодня принцесса? – Кажется, ей намного лучше, милорд. Она даже говорила о прогулке на свежем воздухе. Тем более что появилось солнце.
– Прогулка? – Нортумберленд нахмурился, а потом вдруг улыбнулся. – Что ж, совсем неплохо.
– Врачи считают, – подхватила Пен, – что короткая поездка по реке будет ей полезна. Она хочет, чтобы ее доставили на носилках к пристани, чтобы провести около часа на воде.
– И в какое же время это будет?
– После молитвы, милорд, и когда окончательно рассеется утренний туман.
Это звучало, как и хотелось Пен, весьма неопределенно, потому что молитвы длились у принцессы подолгу, а что касается тумана, то у него вообще никаких правил не было.
Нортумберленд разглядывал ее с нескрываемым недоброжелательством, усугублявшимся еще и тем, что Пен была очень похожа на свою мать, с твердым характером которой герцогу приходилось сталкиваться в прошлые годы.
– Давно видели своего брата, мадам? – спросил он.
– Час назад мы немного поговорили с ним, сэр.
– Касался ли ваш разговор нынешних событий, миледи?
Пен обворожительно улыбнулась:
– Именно так и было, милорд. – Она слегка присела в поклоне, не спуская глаз с его лица. – Можете быть уверены, и я, и мой брат знаем свои обязанности и выполним их.
Нортумберленд коротко кивнул.
– Что ж… Так я и полагал… Передайте, мадам, мои искренние поздравления принцессе по поводу улучшения ее здоровья.
– Обязательно, милорд. А король… как он чувствует себя сегодня?
Герцог нахмурился.
– Здоровье его величества улучшается, – небрежно бросил он и удалился.
Высокомерная свинья! Пен чуть было не произнесла эти слова вслух. Дождавшись, когда Нортумберленд повернет за угол коридора, она пошла в ту же сторону, решив дойти до приемной залы перед покоями короля, чтобы увидеть, если удастся, кто из членов Тайного совета находится сейчас во дворце. Чем их меньше, тем лучше для побега принцессы.
Задолго до входа в залу, у одного из поворотов бесконечного коридора она остановилась как вкопанная, услышав голос Майлза Брайанстона.
– ..Мистрис Гудлоу, милорд герцог, всегда добивалась поразительных успехов в лечении. Это вам может подтвердить моя матушка.
Гудлоу! Любимица леди Брайанстон, про которую упоминали старуха Уордел и Бетси Кошем – женщины из Хай-Уикома. Та самая, что была у постели Филиппа. Теперь ее подсылают к королю.
Это она давала Пен всевозможные настойки во время ее беременности. В том числе и ту, которая ускорила роды. А могла и совсем… О, слава Господу, что этого не случилось!
Филипп в ту зиму был совершенно здоров, продолжала лихорадочно вспоминать Пен. Не было даже обычной простуды. И потом вдруг… как-то сразу начал терять силы. А мистрис Гудлоу, по настоянию матери Филиппа, поила его своими настойками…
Пен поднесла руку к горлу: ей стало нечем дышать. Почему… почему у постели Филиппа не было врачей? Только эта проклятая травница? Уж не поднесла ли она ему отраву вместо целительного снадобья?.. Он стал кашлять все сильнее и сильнее. Кашель просто разрывал его. Пен слышала это из своей спальни, где вынуждена была проводить большую часть времени, так как беременность протекала очень тяжело…
Перед ее глазами возникло посеревшее лицо Филиппа, постоянная испарина на лбу, предсмертная мука в глазах, смешанная с удивлением. Он догадывался, что умирает, но не мог понять, что с ним случилось… Почему?..
И еще одна картина встала перед ее взором: Филипп уже мертв, его мать молча стоит в отдалении, глаза у нее сухие; тут же мистрис Гудлоу, она натягивает простыню ему на голову. Все кончено…
Пен вошла в королевскую приемную, где, как обычно, было много людей и шел бесконечный разговор.
Но только один голос из всех услышала она – от которого ее проняла дрожь: голос леди Брайанстон.
– ..Результаты скажутся немного позднее, милорд герцог. Так обычно бывает в ее практике.
О да, подумала Пен, именно так и было с Филиппом…
– Через несколько дней, милорд герцог, – подтвердил Майлз, – всего через несколько дней вы станете свидетелем улучшения, которого мы все так ожидаем. Мистрис Гудлоу – мастерица своего дела.
Услышав эти слова, Пен снова ощутила на губах горькую жидкость, которую давала ей мистрис Гудлоу незадолго до того, как начались преждевременные схватки; вспомнила, как ее горло сопротивлялось, не хотело глотать…
Неужели, Господи, неужели Майлз и его мать хотят таким способом завоевать расположение герцога Нортумберленда? Нет, не может быть!.. Но ведь такое было с Филиппом, с ней… Нет, и с ними такого не могло быть! Это слишком ужасно, слишком бесчеловечно!.. Ребенка у нее отняли – ведь так? И лгали, лгали ей и всем вокруг… Как это Дико… как страшно… Неужели и с королем они хотят сыграть в такую же игру? Избавить от него Нортумберленда, которому это только на руку, потому что тогда он сможет посадить на трон кого захочет. Неужели леди Брайанстон и ее сынок осмелятся зайти так далеко?.. Играть с таким огнем?.. При всей своей порочности, при всем высокомерии и жажде власти ее свекровь, видимо, не обладает достаточно изворотливым умом, умеет лишь действовать напролом. Что не в ее пользу… Изобразив на губах улыбку, Пен легкой походкой приблизилась к группе людей, среди которых были ее родственники по мужу.
– Доброе утро, леди Брайанстон, – проворковала она. – Доброе утро, Майлз. Если не ошибаюсь, – теперь она обращалась к стоящему рядом Нортумберленду, – некая мистрис Гудлоу удостоена чести содействовать выздоровлению его величества?
Краем глаза она заметила находившегося неподалеку графа Пемброка. Это к лучшему, подумала она. Значит, когда в его замок Бейнардз прибудет высокая гостья, хозяина там не окажется.
– Леди Пен, – герцог Нортумберленд испытующе смотрел на нее, – вы знаете эту женщину… как ее… Гудлоу?
– Конечно, сэр. Она сопутствовала безвременной смерти моего мужа и моим преждевременным родам. – Пен продолжала улыбаться. – Я могу сказать, ваша светлость, что все это происходило при ее участии… То есть, – она поправилась еще раз, – у нее на глазах. Может быть, я чересчур суеверна, сэр, но предпочитаю ангела милосердия ангелу смерти.
Леди Брайанстон издала звук, похожий на шипение змеи. Ее сын стал еще багровее, чем всегда.
– Понимаю вас, мадам, – сказал герцог, бросая взгляд вокруг, чтобы узнать, многие ли слышат слова Пен, – весьма печально, когда два несчастья следуют одно за другим.
– Я тоже так считаю, сэр, – согласилась Пен и, обращаясь к свекрови и не переставая улыбаться, прибавила:
– Не правда ли, мадам, ужасно, когда две смерти почти одновременно в одном доме?
– Репутация мистрис Гудлоу, милорд, – почти не разжимая губ, сказала леди Брайанстон, – достаточно высока и не нуждается в защите.
Какая репутация и что она вообще имела в виду, осталось не вполне понятным, но для Пен это было не важно: семя недоверия она бросила, теперь оставалось ждать всходов.
– Прошу извинить, – произнесла она, – у меня еще много дел.
С новым поклоном она повернулась и стала проталкиваться к выходу.
Оставив без внимания предостерегающий взгляд матери, Майлз кинулся за ней и нагнал ее в коридоре.
– Подождите!
Он больно схватил ее за руку.
– Не так сильно, Майлз, – сказала она спокойно и высвободилась от его хватки. – Если хотите поговорить, я готова.
– Вы ничего не докажете! – крикнул он, озираясь. – Ничего!
Она презрительно усмехнулась:
– Что мне нужно доказывать, по-вашему? Объясните.
– Довольно! – раздался голос подошедшей свекрови. – Возвращайтесь к герцогу, глупец!
Майлз взглянул на Пен, в его взгляде была смесь злобы и страха.
– Ничего! – повторил он и бросился обратно в приемную.
Леди Брайанстон смотрела на Пен, которая стояла, прислонившись спиной к стене, и потирала руку, где наверняка остался синяк от пальцев Майлза.
– Не знаю, какую игру вы затеяли, – сказала ей свекровь, – но предупреждаю: не пытайтесь выступить против нас. Мой сын прав: вы ничего не докажете и только запятнаете себя клеветой.
– Вы в самом деле так думаете, мадам? Мне вас жаль… Она сорвалась с места и, обогнув леди Брайанстон, как неодушевленную помеху, быстро пошла по коридору.
«Доказательства… – думала она по дороге. – Им нужны доказательства. У меня есть одно, самое главное, – мой живой ребенок…» Но в то же время она понимала, что с этим свидетельством все будет не так просто.
Она негромко постучала в дверь своей комнаты.
– Эллен!
Дверь открылась, Пен вошла и сразу повернула ключ.
Дети с живым интересом взирали на нее. Они были одеты в одинаковые голландские курточки и юбки. Штанишек на них не было. В руке у каждого – по марципану, лица излучали блаженство.
– Они что-нибудь говорили, Эллен? – спросила она, опускаясь перед ними на колени. – Хотя бы одно слово?
– Пока нет, мадам, – ответила та. – Но шныряли по всей комнате и все обследовали. А больше всего хотели есть. Беспрерывно.
– Да… конечно… – печально сказала Пен, целуя своего Филиппа, который испуганно отдернул руку с булочкой. – Не бойся, не заберу.
Когда она попыталась погладить его по голове, мальчик отстранился. То же сделал и тот, кого назвали Чарлзом.
Пен поднялась на ноги.
– Я убью ее! – пробормотала она яростно. – Прости меня, Господь, я уничтожу ее…
Обхватив себя за локти, она стояла некоторое время, глядя на детей. В глазах у нее были слезы.
– Игрушки… – сказала она потом. – У них нет игрушек. Они не знают, что это такое.
Она чувствовала, что погружается в пучину отчаяния: они не говорят, у них нет игрушек, и они не знают, как с ними играть. А она не знает, как быть матерью и что должна делать. У нее на руках два нездоровых, поврежденных жизнью ребенка, которые не привыкли к ласке, никогда не знали матери, а она не умеет, не может ею стать.
Но ведь она не одна на свете, напомнила она себе. У нее есть собственная мать, которая многое знает, в том числе и как обращаться с детьми. Есть любящий брат, сестра, отчим…
И наконец, Оуэн – мелькнуло у нее в голове. Он же был отцом. И как ловко он управлялся с этими детьми! Правда, недолгое время… Сейчас, вспоминая рассказ Робина, она была почти уверена: что-то здесь не так. Возможно, кому-то потребовалась эта ложь. Но кому? И для чего? Даже если в истории есть доля правды, надо знать какая…
Стук в дверь прервал ее размышления.
– Кто там?
– Это я! – раздался нетерпеливый голос Пиппы.
Она ворвалась и бросилась обнимать Пен. За ней вошел Робин.
Перемежая слова слезами радости, Пиппа объяснила, что не могла ничего сказать родителям – они уехали на прогулку – и потому приехала одна. Потом, повернувшись к детям, спросила с веселой улыбкой:
– Какой же из двух?
– А сама не можешь определить? – задала ответный вопрос Пен с робкой надеждой в глазах.
Пиппа смахнула слезы и присела перед мальчиками, которые больше всего боялись, как бы у них не отняли лакомство.
– Не возьму, не возьму, – весело уверяла она, – хотя сама люблю марципаны… – Потом сказала, обращаясь к Пен:
– Не думаю, что у сына Филиппа могут быть рыжие волосы. А у твоего – отцовские ресницы, верно?
– О, Пиппа! – восторженно воскликнула Пен, обнимая ее. – Ты первая сказала об этом. Первая после меня.
– Теперь и я начинаю различать черты Филиппа, – сказал Робин. – Как я мог не видеть раньше?
– Но как ты сможешь доказать, что он действительно сын Филиппа? – обеспокоенно спросила Пиппа.
Пен взглянула на Робина. Тот еле заметно покачал головой, предупреждая, что даже Пиппа не должна знать об их планах, связанных с принцессой Марией.
– У меня на этот счет есть несколько мыслей, – неопределенно сказала Пен и, повернувшись к Эллен, велела ей принести что-нибудь поесть. – А теперь, – произнесла она, когда за служанкой закрылась дверь, – я вам скажу одну свою мысль по этому поводу… Мне пришло в голову несколько минут назад, что, если мы сумеем вызвать недоверие к Майлзу и его матери, это поможет утвердить права маленького Филиппа.
– Недоверие? Но как? К чему? – спросила Пиппа без особого энтузиазма.
– Я уже начала, – сообщила Пен, усаживаясь на постель и беря на руки своего ребенка, который доверчиво прижался головой к ее груди. – Попыталась намекнуть Нортумберленду, что это дьявольское отродье Гудлоу, которую леди Брайан-стон вместе с Майлзом присоветовали взять в лекарки к королю, использовала в свое время отраву по заказу их семейки. Понимаете? Интересно, не захочется ли герцогу увидеть в их поступке признаки измены или хотя бы коварства? Он ведь страшно любит навешивать всяческие обвинения.
Собеседники молча взирали на нее несколько минут. Потом Пиппа спросила:
– Ты по-прежнему уверена, что леди Брайанстон прибегла к ее помощи, чтобы вызвать у тебя преждевременные роды? Или даже просто… как это называется?., чтобы ребенка вообще не было?
– Да! – с яростью ответила Пен, губы ее скривились. – Она намеренно, с умыслом сделала это, чтобы избавиться от возможного наследника. И еще я уверена, что через эту женщину она способствовала смерти Филиппа… Но доказать это, как Брайанстоны и утверждают, я не могу.
– Они вряд ли стали бы говорить о том, чего ты не можешь доказать, – сказала не по летам мудрая Пиппа, – если бы доказывать было нечего. Значит, знают свою вину.
– Кроме того? – вступил в разговор Робин, – у Нортумберленда в печенках сидит этот Майлз, который ходит за ним как привязанный и всюду бахвалится своей близкой дружбой с главной персоной в королевстве.
– Тогда взращивайте зерно, которое я посадила, – сказала Пен.
– Будем стараться, сестрица.
Робин поднялся, и в это время вошла Эллен с подносом, на котором были еда и пиво. Схватив с подноса кувшин, он отпил чуть не половину, объяснив, что чувствует себя, как верблюд в пустыне.
– Увидимся позже, – сказал он Пен.
– Да, позже, – подтвердила та с внутренней дрожью.
– Экипаж ожидает, чтобы отвезти в Холборн Пиппу и Эллен с детьми, – напомнил Робин.
Это вызвало добавочное волнение в душе у Пен: как скоро она вынуждена расстаться с обретенным сыном, не зная даже толком, что ждет ее в ближайшем будущем!
– Тебе настолько необходимо быть сейчас с принцессой? – спросила Пиппа. – Объясни ей, что произошло, и она, наверное, поймет.
– Я не могу этого сделать, Пиппа, потому что боюсь, что и до Брайанстонов какими-то путями дойдет известие.
Как видно, Пиппа была не только мудра, но и проницательна, потому что покачала головой и заявила:
– Все это так, только, думаю, у тебя что-то еще на уме. Ладно, молчу и ни о чем не спрашиваю. Меня утешает то, что ты доверила именно мне сообщить маме и лорду Хью главное.
Эллен уже металась по комнате, собирая пожитки, еду, засовывая в корзину рыжего кота.
Пен приподняла сына, он был совсем сонный. Она поцеловала его в макушку, с наслаждением вдыхая чистый детский запах. Совсем не такой, как в те минуты, когда впервые увидела это крошечное существо.
– Лучше, если мы поскорей уедем отсюда, верно? – сказала Пиппа, пытаясь взять Филиппа из рук Пен.
Эллен завернула Чарлза, готовя его к дороге.
– Да, – сказала Пен, не в силах расстаться с ребенком. – Нет! – вдруг воскликнула она. – Нет… Я не могу никому отдать его! Забери Чарлза к маме, а Филиппа я привезу, как только смогу.
– Но, Пен… – в растерянности проговорила Пиппа. – Как ты сумеешь смотреть за ним?.. Ведь… – Она умолкла, потом наклонилась к уху сестры и сказала:
– Уверена, ты вправе поступить так после всего… Мы будем ждать тебя в любое время. – Она поцеловала Пен. – И никогда… никогда больше никто из нас не осмелится с тобой спорить…
В голосе у нее были слезы, а Пен улыбнулась: как все это похоже на ее сестру – эти молниеносные смены настроения, шутки со слезами в глазах.
Пиппа и Эллен ушли, Пен с ребенком на руках подошла к окну. Как она объяснит это принцессе? И что скажут Робин и Оуэн? Но ей было сейчас безразлично: это ее сын. И он должен находиться с ней.
Глава 22
– От него надо избавиться! – заявила леди Брайанстон, вышагивая мужской поступью из угла в угол библиотеки.
– Но как, мадам? – возразил Майлз.
Зная свою мать, он понимал, что она выражается не образно, а вполне определенно, и это его удивляло и беспокоило. Одно дело хитрый маневр, обман, и совсем другое – убийство.
– Мне безразлично как). – огрызнулась она. – Придумай и сделай!
– Но ведь никто не может знать, где он находится. Где-то в районе публичных домов, в Саутуорке. Но где именно? Он погребен там надежней, чем под землей.
– Нужно было покончить со всем этим еще при его рождении. – Она наконец остановилась возле стола, ее рука машинально опустилась на тяжеловесное мраморное пресс-папье в форме головы льва. – Если бы ты держал язык за зубами, Майлз! Кто тебя тянул бежать за ней и болтать, что она ничего не докажет? Глупец!
Майлз вздохнул и ничего не ответил. После того как они уехали из Гринвича, мать без устали ругала его, наделяя всякими нелестными прозвищами, и он знал, что, в сущности, она права. Поведение Пен было вызывающим, впервые за два с лишним года. Такое не могло быть случайным.
– Что она знает? Что она может знать? – продолжала твердить леди Брайанстон, вновь начиная мерить шагами комнату.
Отходя от стола, она схватила лежавший там нож для разрезания бумаги, и Майлз невольно постарался не попасться ей на пути, хотя не мог припомнить, чтобы она когда-нибудь, даже в раннем детстве, применяла физическое воздействие. Если и делала это, то с помощью других людей.
– От него необходимо избавиться! – повторила она. – Он единственное свидетельство, которое всегда будет дня нас угрозой.
– Вы так не думали, мадам, в течение двух с лишним лет, – осмелился сказать Майлз.
– Потому что полагала, мы больше никогда о нем не услышим. Но видимо, Пен, как ни странно, удалось что-то разузнать. Если ей повезет и дальше, вся история может выплыть наружу.
– Но что же делать?.. Что?
– Придумай хоть раз что-нибудь путное!
В ее голосе звучали истеричные нотки. Это испугало Майлза больше, чем вечные попреки и разносы.
– Хорошо, мадам, – сказал он и поспешил удалиться.
Леди Брайанстон, оставшись одна, остановилась перед камином, над которым висел портрет старшего сына. Да, подумала она, у Филиппа по крайней мере были мозги в голове. Но он никогда не хотел ее слушаться. Ни в чем. С самого детства. Всегда шел своей дорогой, сообразуясь с собственной совестью, и женился на женщине, которая была такой же, как он. Оба упрямцы, непокладистые, напрочь лишенные честолюбия; а разве можно без него чего-либо добиться на этом свете?
Ох, если бы Филипп с его умом был более управляемым… Она вздохнула и покачала головой.
– Милорд герцог…
Робин приблизился к Нортумберленду. Это происходило в комнате, где обычно собирался королевский совет и где герцог в задумчивости стоял возле окна.
– Да, Робин… Ты одумался?
– Я говорил с моей сестрой, милорд. Она с удовольствием готова выполнить ваши распоряжения.
– Так я и думал. Кстати, она сама успела сказать мне об этом. Уверен, что ваше недостойное поведение, мой дорогой, было случайной вспышкой. Временным помрачением ума, не так ли?
Робин опустил голову.
– Да, и прошу за это прощения, милорд. На какой-то момент я забыл о своем долге. На меня словно что-то нашло.
Герцог милостиво кивнул.
– Ты прощен, Робин.
– Как здоровье короля, милорд?
– Плохо… очень плохо.
– Заботы травницы не принесли облегчения?
– Ему стало хуже.
– Мы богобоязненные люди, наша семья, милорд, – осторожно сказал Робин, – и не очень верим тем, которые занимаются такими делами, как мистрис Гудлоу. Она пользовала мужа моей сестры, который безвременно умер, как вы знаете, а также занималась лечением самой сестры, после чего у той были неполадки с родами. Несмотря на все старания лекарки.
– Так я и понял. – Герцог пристально смотрел на говорившего. – Однако леди Брайанстон упорно рекомендовала ее.
– Что ж, – уклончиво проговорил Робин, – верить и надеяться может каждый.
– Пожалуй. Леди Пен намекала на то же самое.
– Моя сестра, милорд, как я уже сказал, боголюбива и осторожна. Леди Брайанстон, – он улыбнулся, – намного смелее, и решительнее.
– Ты так считаешь?
– А как еще назвать, милорд, то, что она ввела свою подопечную в спальню больного короля? – Робин помолчал. – Разве это не свидетельствует о смелости и самой дамы, и ее младшего сына?
– Я тоже заметил это, – сухо сказал герцог, глядя в окно, откуда открывался вид на реку, освещенную скупыми лучами солнца.
Робин взглянул на часы, стоявшие на камине. Было около часа дня. Судно, на котором должна плыть принцесса, наверное, уже давно отошло от причала, – до Бейнардз-Касла оно доберется через несколько часов. Робину хотелось удостовериться, что герцог не проявляет повышенного интереса к долгому отсутствию принцессы, и он убедился, что так оно и есть. Впрочем, тот не мог знать, когда именно она отправилась на прогулку.
Решив, что нужно продолжать ковать железо, пока горячо, Робин опять заговорил без всякого нажима, как бы размышляя вслух:
– Муж моей сестры умер, можно сказать, внезапно. Никто этого не ожидал. До сих пор мы не знаем, что с ним было. Сегодня совершенно здоров, а на другой день уже лежит в постели: до самой смерти так и не поднялся, несмотря на все заботы мистрис Гудлоу и его матери, не отходивших от него.
Нортумберленд повернулся к Робину.
– Его жена, полагаю, тоже была рядом?
– Леди Пен чувствовала себя очень плохо в то время. Она была на восьмом месяце. Хотя до болезни мужа тоже ни на что не жаловалась. Видимо, на нее подействовало его состояние.
– Можно понять, – пробормотал герцог, трогая рукой бородку и не сводя пытливых глаз с собеседника. – И что вы всем этим хотите сказать, мой друг?
– Если позволите, милорд, только одно, – не опуская глаз и еще больше выпрямляясь, произнес Робин. – Королю не становится лучше, как вы сами отметили. И многие могут спросить потом, милорд: что здесь делала эта травница?.. И откуда взялась?
– Да, это так.
Пробормотав эти слова, герцог сорвался с места и, едва не задев посторонившегося Робина, проследовал в покои короля, куда имел доступ в любое время.
Не подойдя к постели больного, остался у дверей и поднес к лицу ароматический шарик в тщетной попытке освежить воздух. В спальне находилась только мистрис Гудлоу, держа над зажженной свечой медную кастрюльку. Скосив глаза на герцога, она продолжала бормотать что-то вроде заклинаний.
– Ну и как наш король? – хмуро спросил Нортумберленд.
– Он будет здоров через неделю, милорд, – спокойно ответила женщина. – Если не помешают небесные силы.
Герцог нахмурился еще больше. На что намекал Робин? Уж не хотел ли он сказать, что эта подозрительная семейка Брайанстон подсунула отравительницу в спальню короля? Если так, то что за игру они ведут? На чьей стороне и какова их цель, каков выигрыш?.. Трудно поверить во все это, но проверить не мешает. А женщина эта скорее всего просто обманщица. Шарлатанка.
Он подергал свою ухоженную бородку, повернулся к дверям и крикнул;
– Стража!
Шестеро стражников прибежали, гремя оружием. Нортумберленд ткнул пальцем в сторону мистрис Гудлоу.
– Допросить ее по поводу смерти лорда Филиппа Брайанстона, – приказал он.
Несчастная побледнела и чуть не выронила из рук кастрюльку со снадобьем. Она хотела что-то сказать, но герцог повторил:
– Подвергните ее допросу, а также пошлите за королевскими врачами, пускай они постараются исправить вред, причиненный этой женщиной.
«Если Господь даст им силы и захочет совершить невозможное», – добавил он мысленно.
– ..Я не понимаю, – не в первый уже раз говорила принцесса Мария, обращаясь к Пен, сидевшей в каюте напротив нее с ребенком на коленях. – Откуда он вдруг взялся, этот мальчик, и как мы будем с ним путешествовать едва ли не через всю страну?
Тоже не в первый раз Пен терпеливо отвечала ей:
– Не думаю, чтобы ребенок мог помешать нашим планам, мадам.
Новоявленный Филипп не издавал при этом ни звука, только с интересом смотрел вокруг темными, широко открытыми глазами с длинными, как верно заметила Пиппа, ресницами. Он, видимо, свыкся с Пен и поэтому больше внимания уделял принцессе и двум ее придворным дамам, Сьюзен и Матильде, находившимся здесь же.
Если бы общая ситуация была спокойнее, дамы наверняка бы куда больше ахали, охали и расспрашивали Пен о мельчайших подробностях того, каким образом у нее на руках оказался этот темноглазый ребенок. Но они совершили побег и уже более часа находились на пути в неизвестность, не ведая, что с ними может случиться в каждую следующую минуту, и потому их мысли не могли сосредоточиться на чем-то одном.
Сьюзен и Матильда все же выразили свои чувства в коротких фразах, воскликнув одна за другой:
– Значит, шевалье сумел помочь вам найти ребенка? Какое чудо!
И еще:
– Как могут рождаться на свет такие монстры, как ваша свекровь!
А принцесса Мария примолкла, вспомнив, как ее собственный отец, король Генрих VIII, объявил в один прекрасный день, что она, его дочь Мария, должна считаться с этой минуты незаконнорожденной, а его брак с ее матерью недействительным. Он лишил девушку титула принцессы и определил в услужение к сводной сестре. Мало того: распорядился, чтобы питание ее было скудным, покои не отапливались, даже запретил свидания с матерью. А когда Мария заболела – сама она и ближайшие сторонники считали, что ее пытались отравить, и боялись, что наступил ее смертный час, – отец и тогда не допустил к ней родную мать. В тот раз Мария выздоровела, но здоровье ее осталось подорванным, что сказывается до сих пор.
– Да, твой шевалье, по-видимому, человек весьма изобретательный, – проговорила наконец принцесса. – Будем надеяться, он поможет и в теперешнем моем положении.
– Не сомневаюсь, мадам, – не вполне уверенно подтвердила Пен.
– Знает ли он, что ты взяла с собой ребенка?
– Нет, – призналась она, опуская голову.
– Как же вы собираетесь утвердить законные права малыша? – спросила Сьюзен, касаясь худенькой руки ребенка.
Прикосновение заставило его вздрогнуть, но, как и прежде, он не издал ни звука.
Пен невольно взглянула на принцессу, прежде чем ответить.
– Надеюсь, моя мать и лорд Хью сумеют помочь в этом, – сказала она. – Но должна признаться, что главным образом я рассчитываю на ваше одобрение и помощь, мадам.
Принцесса горестно покачала головой.
– В моем нынешнем положении вряд ли я могу что-либо сделать, Пен. Сейчас у меня не больше власти, чем у разносчика товаров. Но как только положение изменится…
В голосе зазвучали сила и недвусмысленная угроза, говорившие лучше слов о подавленном чувстве гордости и готовности к мщению.
– Оно изменится, мадам, – негромко произнесла Пен. – Вы должны стать королевой после вашего брата и станете ею.
– Будем надеяться, – сквозь стиснутые зубы проговорила принцесса. – Где мы сейчас плывем, кто мне скажет?
Пен поднялась, вышла вместе с ребенком на палубу и увидела, что судно находится в непосредственной близости от Уайтхолла, главного королевского дворца на северном берегу Темзы.
Ребенок вздрогнул от холода, Пен взяла его руку в свою, на ее глазах выступили слезы жалости: такой крошечной, немощной и костлявой была эта ручонка. Она не могла не вспомнить пухлые ручки своей младшей сестры Анны, когда та была в таком же возрасте, и свои, далеко не худые, детские руки и ноги.
