Текст книги "Ключ к счастью"
Автор книги: Джейн Фэйзер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 25 страниц)
Глава 12
– Как ужасно, что мы не смогли сегодня повидаться с Пен, – сказала леди Джиневра Кендал, сходя с коня возле своей резиденции в Холборне. Это был скромный, наполовину деревянный дом, не идущий ни в какое сравнение с шикарными, сплошь из камня особняками, воздвигнутыми в последнее время на берегах Темзы. Но супруги Кендал презирали новоявленных богачей, выставляющих напоказ свое богатство, приобретенное по большей части за счет тех, кто его лишился вместе с былой властью и влиянием за годы изменчивой политики сидящих на троне Тюдоров.
Старый, непритязательный дом семейства Кендал отнюдь не свидетельствовал об их бедности: леди Джиневра соединила свое немалое состояние с состоянием и поместьями второго мужа и продолжала со свойственными ей умением и сноровкой управлять общим богатством, сохраняя и даже преумножая его.
Спешиваясь вслед за матерью с лошади и не забывая о взятой на себя роли, Пиппа в который раз сказала:
– Видно, принцесса серьезно больна, если не отпускает нашу Пен ни на шаг.
При этом девушка старалась не смотреть на мать, потому как была не слишком опытной лгуньей и не окончательно потеряла стыд.
– Что-то вы быстро вернулись. Думал, больше побудете с Пен.
Робин встречал их в холле.
– Пен не отходит от принцессы. Ни на минуту! – сообщила ему Анна. – Даже за дверь не может выглянуть!
– Ну уж не преувеличивай, – сказала Пиппа.
– А еще там была герцогиня Суффолк, – не унималась Анна, – и поэтому мы сразу вскочили на лошадей, чтобы не беседовать с ней!
– Анна, ты не должна говорить такие вещи, – пожурила мать.
– Но я же только Робину.
Робин тем временем хмурился все больше и в конце концов разрешился сомнениями.
– Что за внезапная болезнь у принцессы? Во время танцев я видел Пен в зале, и она не выражала особых опасений.
– Значит, тогда еще не было так плохо, – объяснила Пиппа. – Принцесса позвала ее к себе только на рассвете. Это было при мне.
Она опасалась подробных расспросов, особенно со стороны Робина, и потому поспешила в свою комнату.
Но едва она успела переодеться и приласкать свою вечно беременную кошку, как после короткого стука в дверь в комнате появился Робин.
– Я могла быть раздета! – возмутилась Пиппа, но он только отмахнулся от нее.
– Нечего так быстро удирать, – сказал он. – У меня есть еще вопросы. Где Пен?
– Ты не понял? Она с принцессой. За запертой дверью. Он недоверчиво усмехнулся:
– Мне-то можешь не врать! У меня особый нюх на ваши штучки. Отвечай, что происходит? Вы обе можете наделать таких глупостей, что дюжине умников не исправить!
Пиппа продолжала гладить кошку. Вообще-то было бы куда приятнее сбросить с себя тяжкое бремя тайны или по крайней мере разделить его, лучше всего с Робином. Он, как и она, никогда не выдаст Пен. Скорее умрет!.. Но ведь Робин терпеть не может Оуэна д'Арси. Ну и что? Какое это имеет отношение к Пен? Зато, быть может, он поведает что-нибудь об этом таинственном шевалье.
Пиппа решилась.
– Тебе, наверное, не понравится… – начала она, не отваживаясь продолжать. Робин понял.
– Это связано с д'Арси?
Пиппа кивнула:
– Да… Ой, ты знаешь, она сказала, у нее страсть!
– Что?!
– Не понимаешь? Четыре дня страсти!
Робин с отвращением скривился.
– Что ты мелешь? Пен никогда в жизни не употребила бы таких слов!
Пиппа пожала плечами:
– И все-таки она выразилась именно так. – Со значением помолчав, она добавила:
– Но, если хочешь знать, я ей не поверила. Думаю, это отговорка. Предлог.
– Для чего?
Пиппа Понизила голос, словно кто-то мог подслушать.
– Не понимаешь? Я почти уверена, это связано с ее ребенком.
– Опять? – почти крикнул он. – Но ведь она уже переболела этим! И выздоровела… Неужели болезнь вернулась?
– Не думаю, что от этого можно выздороветь, – тихо сказала Пиппа. – Просто перестала говорить об этом с нами, но в ней самой все осталось по-прежнему.
Судя по обеспокоенному лицу Робина, она понимала, что он разделяет ее предположения. Ей все же хотелось услышать его мнение о другом… то есть о том же, но с иного края.
– Робин, – произнесла она нерешительно, – я… мне хочется от тебя узнать…
– Не заикайся, спрашивай, Пиппа, – раздраженно бросил он.
– Я хочу знать, – сказала она окрепшим голосом, – как ты сам считаешь: может так быть, что Пен права? Что ребенок…
– О чем ты говоришь? – прервал он ее. – Подумай сама.
– Вот я и пытаюсь, Робин. Как ты думаешь: отчего она не оставляет этой мысли все время… так долго… если за ней ничего не кроется? Ты же не можешь утверждать, что Пен сошла с ума, что она… ненормальная? Я, например, таких разумных, как она, вообще мало знаю. А ты?..
Робин вздохнул, как человек, на плечах которого лежит тяжесть всего мира.
– То, о чем ты говоришь, Пиппа, приходило и мне в голову. Но сама посуди: отчего все, кто хоть как-то причастен к этому, в один голос твердят, что ребенок родился мертвым?
Пиппа тоже вздохнула.
– Вот она и ищет ответа… Но только чем может помочь ей Оуэн д'Арси?
– И что еще важнее, – сказал Робин, – для чего ему это нужно?
– Может, страсть? – подсказала Пиппа, и ей немного стало смешно от этого казавшегося чересчур торжественным и не слишком понятным слова.
Но Робину было не до смеха. Он принялся мерить шагами комнату, размышляя о том, что можно сделать, и сожалея, что раньше не рассказал Пен все плохое, что знал и слышал про д'Арси.
– Все, что мы можем сейчас сделать, Пиппа, – пришел он к неутешительному выводу, – это ждать возвращения Пен.
В его голосе было столько участия и сострадания, что Пиппа подошла к нему и положила руку на плечо.
– С ней будет все хорошо, Робин, – сказала она. – Пен намного сильнее и умнее, чем мы все считаем.
Он не собирался с этим спорить, он думал о другом: если Пен намерена и дальше утолять свою страсть – фу, какие слова! – с Оуэном д'Арси, то он, Робин, должен полностью открыть ей глаза на этого человека… Ну а что потом?..
Он произнес внезапно охрипшим голосом:
– Клянусь тебе, Пиппа, что, если этот шевалье причинит ей хоть самую малую неприятность, ему придется иметь дело со мной!
Рука его при этом легла на эфес шпаги, он повернулся и, не попрощавшись, вышел из комнаты.
Ох, если бы слова, даже удары шпаги, подумала Пиппа, могли помочь в таких делах, которые требуют совсем иного подхода. Более тонкого, более деликатного. На который мужчины, как видно, не способны. Поэтому на них и не стоит особенно полагаться. На мужчин…
Все это Пиппа мысленно высказала своей ласковой серой кошке.
Оуэн решил выехать из Лондона через заставу Олдергейт. На Флинт-стрит было полно народу, и Вильяму это не понравилось: он прядал ушами, норовил шарахнуться в сторону, у Пен ломило руки – так она натягивала повод. Она жалела, что не выбрала для путешествия более смирную лошадь, была у нее такая по имени Легконожка. Правда, ноги у этого животного были не только легкие, но и медленные, в отличие от Вильяма.
Возле моста через Темзу им пришлось долго ждать, пока подойдет их черед въехать на него – мост, украшенный головами недавно казненных, которые торчали на его острых выступах.
Когда Пен и Оуэн выехали наконец за пределы Лондона, толпу идущих и едущих местных жителей сменили вереницы груженных тюками повозок и торговцев со всей страны, если не со всех концов света. Они держали путь в обе стороны – в Лондон и из него, – и пробиваться среди них стоило немалых усилий.
Лишь к середине дня на дорогах стало посвободнее, Оуэн все чаще пришпоривал коня. Он намеревался к исходу дня остановиться в Джерардс-Кроссе, в двадцати двух милях от Лондона. Это было вполне приемлемое расстояние для лошадей: назавтра им останется путь всего в двенадцать миль – и, значит, почти целый день будет для сбора сведений в Хай-Уикоме. Оуэн надеялся, что сумеет использовать это время с достаточным проком: разузнать все, что можно. Если что-то можно…
Он оглянулся назад через плечо, где бедная Пен с переменным успехом продолжала бороться со своим упрямым мерином, что затрудняло возможность дорожной беседы и еще больше отдаляло их друг от друга.
Ничего, подумал он, за ужином близость восстановится, а после…
Ход его мыслей прервал голос Седрика:
– Мы не остановимся, чтобы перекусить, сэр?
– Умираешь с голоду, дружок?
– Я подумал, лошадям нужно попить и подкормиться.
– Лошадям – это верно, – согласился Оуэн. – Спасибо, что напомнил. Сделаем остановку в Нортхолте, это следующее селение.
Он снова повернулся в седле, посмотрел на Пен. Ему стало немного жаль ее. Может, хватит с бедняжки этого небольшого наказания за своеволие? Она ведь, помимо всего, даже не завтракала с ним в таверне.
Он окликнул ее – негромко, чтобы не испугать этого чертова Вильяма:
– Мы остановимся в Нортхолте. Хотите есть?
Она натянула покрепче повод коня и честно призналась:
– Ужасно!
Прошла вечность с той поры, как на рассвете они с Пиппой поделили между собой хлеб и бекон.
Прозвучавший недалеко церковный звон ознаменовал их приближение к селению. На ближайшем перекрестке стояла виселица. С ее перекладины свисало в цепях почти бесплотное тело, раскачиваясь под порывами ветра. Над местом казни кружили вороны, поднявшие страшный гомон, когда приблизились всадники.
Видимо, это напугало Вильяма. Он замер, потом отпрянул вбок и осел на задние ноги, а птицы загомонили еще пуще, однако далеко не улетали, охраняя жалкие остатки своего пиршества.
Пен мужественно держалась в седле, пока лошадь не опустилась на все четыре ноги, и Оуэн, перехватив повод, пробормотал:
– Удивительно невоспитанная тварь! Не для женской езды.
– Он вполне терпимо ведет себя в знакомых местах, – выступила Пен на его защиту. – Отпустите повод, шевалье.
Она легонько стукнула рукояткой хлыста по его перчатке. Видимо, он воспринял инцидент всерьез и, выхватив из ее рук хлыст, жестко проговорил:
– Есть вещи, мадам, которые я не могу спокойно воспринимать! – И чуть более мягким тоном добавил:
– Когда остановимся, вам нужно будет пересесть на другую лошадь. Иначе вы дальше не поедете.
Вернул ей хлыст и отъехал.
Пен предпочла ничего не отвечать, видя его состояние и поняв, что своим мимолетным движением оскорбила его.
Сельская гостиница «Восход солнца» возвышалась посреди луга. Она была большая, достаточно удобная, с хорошей кухней и многочисленными стойлами, ибо находилась на оживленной дороге, ведущей в Оксфорд.
Оуэн спешился у главного входа и передал коня подбежавшему конюху.
– Я присоединюсь к вам в гостинице, – сдержанно сказала ему Пен и, не дожидаясь ответа, направила Вильяма вокруг дома, к задней его стороне, где располагались конюшни.
Торговая сделка и разъяснение, как следует ухаживать за Вильямом, отняли немало времени и еще больше денег, и, когда она вошла в пивной зал гостиницы, Оуэн и Седрик уже сидели за общим столом, уплетая мясное фрикасе с зеленью и жареными каштанами.
От взгляда на это изобилие ее рот наполнился слюной. Она в нерешительности остановилась у дверей, но Оуэн жестом пригласил ее присоединиться и подвинулся на скамье, из чего она сделала вывод, что он остыл и, возможно, даже простил ее.
Повесив плащ на колышек у двери, подобрав свою оранжевую юбку, под взглядами присутствующих едоков она протиснулась к столу.
– У вас весьма элегантный наряд, – сказал Оуэн. – Он куда больше подходит для дворцовых залов, чем для таверны.
Кончиком кинжала он подцепил кусок хлеба с подноса и передал ей.
– У меня вообще нет нарядов для таверны, – с вызовом сказала Пен. – Я их не шила.
Но вообще-то, подумала она, не нужно было идти на поводу у Пиппы и надевать именно эту юбку. Уж очень она выделяется тут своим цветом.
– Вполне логичный ответ, – усмехнулся Оуэн и как бы невзначай спросил:
– Уже подобрали себе более подходящую лошадь?..
Здесь не было никакой столовой посуды, кроме подносов с хлебом, и Пен, прежде чем ответить, по примеру других разломила свой кусок, превратив его в лопатку, которую опустила в общее блюдо с мясом, чтобы пропитать подливкой. А мясо взяла в руку.
– Да, – прожевав и проглотив первую порцию, сказала она, – я купила животное со спокойной, туповатой мордой, которое, судя по всему, не доставит беспокойства ни мне, ни вам… Не будете ли вы любезны передать мне кувшин с пивом?
Оуэн с учтивой улыбкой выполнил просьбу.
– Теперь, надеюсь, наше путешествие станет еще более приятным, – сказал он.
Пен со смешанным чувством восприняла пожелание. Конечно, лучше, если попутчики – а кто же они еще? – будут общаться друг с другом без ненужного раздражения и обид.
Она выпила пива, потом, вытащив из рукава свой кинжал, нанизала на него неплохой кусочек баранины, подумав при этом, что куда лучше использовать оружие таким образом и не зря она его взяла в дорогу.
Еда была вкусной. Пен показалось так и после того, как был утолен первый голод. Аппетитно выглядел и горячий пудинг из винных ягод в огромной кастрюле, которую внесла толстая служанка. Кастрюлю продвигали по длинному столу, и каждый желающий зачерпывал пудинг единственной торчащей из него ложкой.
Когда очередь дошла до Пен, она долго колебалась, прежде чем отказаться. Оуэн решился на это быстрее, зато Седрик погрузился в черпак чуть ли не носом и испытал полное удовольствие от запаха и вкуса.
Пен невольно засмотрелась на то, с каким добрым, почти отцовским чувством взирал Оуэн на своего пажа, и в эти минуты совершенно забыла о клятве, которую недавно дала самой себе: держаться подальше от этого человека и не поддаваться на его обаяние. Хотя один Бог знал, как это было нелегко – особенно когда этот человек сидит так близко от нее и ведет себя так отменно.
Он вдруг поднял руку и слегка коснулся ее шеи возле уха. Она не отстранилась: зачем устраивать сцену на людях? Через кожу пальца она ощущала биение его сердца. Но вот она повернула голову, и его рука опустилась.
– Нужно отправляться в путь, – услышала она. – Поднимайся, Седрик, думаю, ты уже наелся на два дня вперед. Приведи лошадей, да не перепутай: леди Пен сменила своего мерина на другого коня.
Седрик помчался исполнять приказание, Пен тоже поднялась с места.
– Присоединюсь к вам во дворе, – сказала она. – Я ненадолго.
– Это заведение рядом с курятником, миледи, – подсказал он. – Я захвачу ваш плащ.
– Благодарю вас, шевалье, – ответила она, делая шутливый книксен, и поспешила в указанном направлении.
Когда она подошла к своим спутникам, Оуэн был занят рассматриванием невысокой коренастой лошаденки, которую Пен взяла внаем. Закончив проверку подков, он разогнулся и сказал:
– Думаю, она довезет вас. Подкована отлично.
– Я тоже кое-что смыслю в лошадях, смею заверить вас, шевалье.
Он наклонил голову в знак полного согласия и спросил:
– Могу я помочь вам сесть на нее или вы предпочитаете сделать это с помощью колоды?
– Именно с ее помощью, шевалье, – поспешно сказала она, вспомнив, как утром он уже подсаживал ее и что она при этом испытывала.
– Как вам угодно.
Он велел конюху подвести лошадь к специальному бревну, а сам вскочил на коня, сделал знак Седрику последовать его примеру и направился к воротам.
Пен ехала за ними. Седло под ней было ее собственное, знакомое, снятое с Вильяма, но к лошадиной поступи она привыкла не сразу и, когда Оуэн поехал быстрее, начала отставать. Заметив это, он придержал коня, подозвал Седрика и велел ему отправиться вперед, в селение Джерардс-Кросс, прямо в гостиницу «Бык» и подготовить там все, что нужно для ночлега.
– Мы с миледи не будем очень спешить, – сказал он.
Пен нарадоваться не могла на его мягкий тон и предупредительность. Сейчас он вел себя так, будто сам уговорил ее отправиться в это путешествие вместе с ним.
Еще недавно, невзирая на свою тягу к нему, она видела в нем лишь охотника, хищника, выслеживающего и настигающего дичь и получающего от этого наслаждение. А еще – человека в маске, который не хочет и не считает нужным раскрыться.
Сейчас перед ней был другой человек, с которым легко, просто и приятно – прямо как с дорогим ее сердцу Робином. Почти как с Робином.
Рукой в перчатке она прикоснулась к шее возле уха.
Нет… не как с Робином. Совсем не как с Робином…
Глава 13
В селение Джерардс-Кросс они въехали, когда на облачном небе появилась луна.
Пен так и не удалось вызнать у Оуэна, как он собирается действовать для сбора необходимых сведений. Скорее всего потому, что он и сам не знал. Так же, как и она.
Понятное дело, надо опрашивать людей. Но кого и под каким предлогом? Да, главное – под каким предлогом? А то ведь можно с самого начала так их запугать, что они замкнутся или, того хуже, заподозрят что-то и доведут до сведения леди Брайанстон и ее сыночка.
Последний час пути они ехали почти в полном молчании. Пен чувствовала, что он снисходительно относится ко всем ее предложениям, и ей совсем не улыбалось становиться предметом его насмешки, пускай скрытой. Кроме того, она утомилась и мечтала о тихом сытном ужине возле огня, о кружке горячего молока с вином, сдобренным корицей и мускатным орехом. А также о мягкой и глубокой пуховой постели.
Последнее желание заставило – невольно, опять невольно – бросить взгляд на спутника. Щеки ее сразу зарделись, и она возблагодарила сумерки, скрывшие это.
Оуэн внезапно повернулся к ней с седла:
– Устали?
– Очень, – честно призналась она, думая о другом: неужели он почувствовал и отгадал ее мысли?
– Мы в конце пути, Пен. Вон наша гостиница.
Оуэн показал рукояткой хлыста на силуэт большого здания, что начало вырисовываться на фоне темнеющего неба. Свет его окон становился все ярче. Лошадь Пен, почуяв запах стойла, ускорила шаг, то же сделал скакун Оуэна.
– Надеюсь, Седрик распорядился, как ему было велено, – сказал Оуэн, – и для нас готово все, что нужно. Кстати, – он вгляделся в усталое лицо Пен, – думаю, будет удобней сказать, что вы моя сестра и я сопровождаю вас в Оксфорд к друзьям.
– Не очень-то мы похожи на близких родственников, – с кислой улыбкой возразила она. – Неужели ваш шпионский навык не подсказал вам что-нибудь более достоверное?
Он пригнулся в насмешливом поклоне.
– Покорно благодарю за комплимент по поводу моего большого опыта, но, признаться, я тоже устал. Всего пару часов удалось поспать до того, как вы так бесцеремонно разбудили меня.
– Я спала не больше вашего, – откликнулась она и прикусила язык.
Господи, какой ужас! Ни о чем нельзя заговорить, чтобы это так или иначе не напоминало о прошедшей ночи.
– Неужели? – сочувственно спросил он. – Можно узнать почему?
К счастью, Пен не пришлось думать об ответе – они уж( въехали в полосу света из окон гостиницы, и два дюжих конюха подскочили к ним откуда-то из темноты взять лошадей.
Пен тщетно пыталась обрести силы, чтобы самостоятельно сойти с седла, и с молчаливой благодарностью приняла помощь Оуэна.
Он опустил ее на землю и еще некоторое время не снимал руку с талии. Оба замерли. Потом, нарушив очарование момента, он проговорил:
– Так почему все-таки вы так мало спали, Пен? Быть может, неспокойная совесть?
В мягком, не лишенном насмешливости вопросе был, как ей показалось, определенный смысл: узнать… понять, как она относится к их сближению. Но зачем? Какая ему разница?
– Возможно, – ответила она неохотно. – Кроме того, мне вообще есть о чем подумать, шевалье. И вы это прекрасно знаете… Пойдемте в дом.
– Конечно, Пен. Извините за мою настойчивость.
Он последовал за ней в гостиницу, в холле которой их приветствовал хозяин – огромного роста, с красным лицом и гулким голосом, словно доносящимся со дна глубокой бочки.
– Добро пожаловать в мое жилище, благородный сэр, – провозгласил он с поклоном. – Миледи… Прошу отведать бокал доброго вина для согрева.
– Я отправляюсь к себе в комнату, – сказала ему Пен. – Прошу принести туда побольше горячей воды для умывания и ужин.
– Слушаю, мадам. Я пошлю Мэри, она во всем поможет. Ваши вещи будут тотчас доставлены.
Пен не знала, что сказать насчет вещей, ибо их у нее не было. Даже щетки для волос. Ей на помощь пришел Оуэн.
– К сожалению, – сказал он, – багаж моей сестры украли во время нашей предыдущей остановки. Отнесите мой седельный вьюк в ее комнату… Дорогая, – обратился он к ней, – бери оттуда все, что тебе нужно.
– Благодарю, милый брат, – ответила она.
Он протянул руку, как позволял себе уже не один раз, и взял ее за подбородок. Совсем не братским движением. В глазах была ласка и… обещание. Потом повернулся к хозяину.
– Мы поужинаем вместе. Сестра пришлет ко мне сказать, когда будет готова.
– Но я очень устала, брат.
– Однако ты не отказываешься от ужина? Заодно поговорим о наших делах.
Она поморщилась.
– Весь день я только и делала, брат, что пыталась говорить о них. Но безуспешно.
– Тогда план у меня еще не созрел, – сказал он негромко. – А за ужином и особенно после ужина будет самое время.
Пен ощутила себя червяком на крючке. Не будь здесь хозяина, который не без интереса прислушивался к разговору, она бы нашла, что ответить этому распоясавшемуся шевалье. А так ей пришлось ограничиться тем, что, сверкнув глазами, пробормотать:
– Хорошо, брат. Пускай ужин будет совместным. Но потом я сразу ложусь в постель… Если еще до этого не усну, уронив голову в миску с супом.
Она круто повернулась и пошла к лестнице наверх.
– Проводите леди, – сказал Оуэн хозяину. – Я пока выпью пива в зале.
Комната, отведенная для Пен, была просторной, удобной, и Пен выразила хозяину полное одобрение. Выходя за дверь, он повторил, что пришлет сейчас служанку Мэри с вещами милорда.
Пен сняла плащ, тяжелые башмаки и села на постель. Она очень устала после дороги, после бессонной ночи, но еще больше утомляла борьба с ним и с самой собой. Сопротивление, которое она ему все время оказывала… Нет, она не должна поддаваться чувству! Не имеет права. У нее другие, более важные, более значимые дела…
Быть может, она на пути к выяснению правды, совсем близко от нее. Ей показалось, что это так, сегодня утром, по дороге из Гринвича в Лондон. Словно наступило какое-то прозрение, правда, мимолетное… предвидение, правда, тотчас исчезнувшее. Раздался стук в дверь, появилась разбитная молодая женщина, она принесла кожаный мешок Оуэна, за ней вошли три дюжих молодца с большой деревянной лоханью и несколькими медными чайниками, наполненными горячей водой. Мужчины поставили ванну у жаркого камина, налили в нее воды. Пен улыбнулась молодой женщине и начала распускать волосы, сняв с них сетку.
– Вы Мэри, не правда ли?
– Да, мадам. К вашим услугам.
Она выставила мужчин за дверь и предложила свою помощь, от которой Пен не отказалась.
Когда с раздеванием было покончено и Мэри отдала должное красоте оранжевого бархатного платья и прочих предметов туалета, Пен попросила ее унести верхнюю одежду, чтобы почистить и выгладить, а также принести кружку вина.
Закрыв глаза, она погрузилась в горячую воду, приказав себе ни о чем не думать, а только отдыхать… отдыхать, набираясь сил для новых схваток. В основном с самой собой.
Часы пробили восемь, и она, вздрогнув, открыла глаза. Мэри снова стояла рядом.
– Не хотела будить вас, мисс. Вы заснули.
– Да, наверное.
Пен поставила на пол порожний кубок и поднялась на ноги. Мэри накинула на нее полотенце. Ближе к камину уже стояли низкий столик и два табурета.
Плотнее завернувшись в полотенце, Пен начала разбирать содержимое мешка Оуэна в поисках подходящей домашней одежды. Вот чистая шелковая рубашка, но она едва достигает ей до колен. Не может ведь Пен сидеть за ужином полуобнаженной? В его халате она просто утонет, но зато это будет выглядеть куда приличнее.
Она решила все же надеть халат, выпустив поверх него две заплетенные косы, и на этом процесс одевания к ужину закончился.
– Можно принести поднос с едой, Мэри, – сказала она. Служанка ушла, Пен приблизилась к окну и, приоткрыв ставни, глотнула свежего вечернего воздуха. Как и вчера, луна светила сквозь тучи, звезд не было видно. И какая тишина! Какое спокойствие. Если бы в душе так же…
Мэри уже вносила еду – какая проворная девушка!
Запеченные в раковинах устрицы, аппетитная петушиная грудка в щавелевом соусе, сладкий пирог…
– Кухарка сказала, что, если будет маловато, она придумает еще что-нибудь, – заверила Мэри, увидев, как разгорелись глаза у гостьи. – А выбирал сам милорд д'Арси.
С этими словами она стрелой умчалась вниз, чтобы моментально вернуться с кувшином бургундского и повторить ту же присказку:
– Ваш брат сам выбирал в подвале.
– Спасибо, Мэри. Все очень хорошо. А теперь сообщите, пожалуйста, моему брату, что я готова его принять.
Мэри ринулась выполнять просьбу, а. Пен наполнила кубки темно-красной жидкостью, сверкающей в огне свечей как закатное солнце.
Когда Оуэн, учтиво постучав, вошел, Пен встретила его улыбкой, каковую, как она считала, можно было назвать вежливо-холодной.
Во взгляде, которым он окинул ее, она прочла одобрение, граничащее, пожалуй, с восхищением. Так ей хотелось думать… Хотя для чего все это, если она твердо решила не допускать с ним близости? Поэтому она занялась перестановкой блюд, с такой тщательностью размещенных на столе руками Мэри.
– Вы почти совсем исчезли в этом халате, – сказал он с улыбкой. – Не лучше было воспользоваться рубашкой?
– Чтобы сидеть за столом с голыми ногами? – возмущенно воскликнула Пен и, к еще большему возмущению, увидела, что его позабавила ее реакция, а в улыбке, в глазах появился открытый призыв. Как непристойно!
Нужно заговорить о другом.
– Я должна выразить вам восхищение, шевалье, – сказала она светским тоном, – тем, с каким тщанием выбрали вы еду для ужина.
Он поклонился.
– Это потому, мадам, что, как мне кажется, я уже неплохо знаю, чем могу вас порадовать.
Опять эти грязные намеки! Какой невозможный человек!
Больше она ни о чем подумать не успела, так как он склонился над ней, взял за подбородок и ласково поцеловал в губы, а потом погрузил руки в ее пышные волосы.
– Сегодня вечером, дорогая, – произнес он, – вы выглядите еще прекрасней, чем обычно. Голод и усталость вам так к лицу!
И снова зовущая улыбка…
«Господи, дай мне силы вынести все это!..»
– И все-таки, шевалье, не могу понять, откуда вам известны мои предпочтения в еде? – Она взяла в руки кувшин. – Еще вина, сэр?
– С удовольствием, мадам.
Он некоторое время не отрывал губ от кубка, глядя на Пен своими черными глазами.
– Что касается ваших вкусов в еде, – заговорил он, – все очень просто: я наблюдал за вами не единожды за столом и заметил, что вы предпочитаете куриное мясо говядине и никогда не упускаете случая полакомиться устрицами.
– Наблюдательность профессионального шпиона, – язвительно сказала она.
– Или любовника, – уточнил он.
– О нет! Минута слабости, шевалье, не превратила вас в любовника. Но давайте начнем ужин.
Она опустила ложку в блюдо с устрицами.
– Конечно, мадам. Я ждал этого момента весь день… Что касается минуты слабости, о которой вы изволили сказать, то ее не было с моей стороны. Было желание и его осуществление.
– Что ж, значит, вам не в чем упрекнуть себя. В слабости отличилась я…
Этот словесный поединок выматывал из нее последние силы, как если бы они сражались настоящим оружием.
– Как правило, – сказал он, – я стараюсь не делать вещей, за которые мог бы упрекнуть себя.
Он отрезал кусок мяса и положил ей на тарелку. Она демонстративно подцепила с блюда устрицу. Он наполнил свой кубок, густо намазал маслом кусок ячменного хлеба. Она полила щавелевым соусом положенный ей на тарелку кусок петушиной грудки. Они оба выпили вина и наконец взглянули друг на друга.
– В этой гостинице на редкость умелый повар, – сказала она. – Или кухарка. Не помню, когда я пробовала такие изумительные устрицы. Кстати, здешняя речная форель тоже очень хороша. Обязательно попробуйте, пока мы в этих местах.
Он кивнул, продолжая смотреть на нее. Потом задумчиво произнес:
– Итак, вы отдали дань слабоволию. Но с чего бы это, Пен? Вы отнюдь не кажетесь слабым человеком. Напротив… Душевных сил у вас хоть отбавляй.
Она тоже намазала масло на хлеб.
– В ту ночь я, наверное, слишком много выпила, – сказала она. – Кроме того, в праздник Двенадцатой ночи по традиции положено отбрасывать все условности, не так ли? Традиции одержали надо мной победу..
– Ох, Пен… – Он неодобрительно покачал головой. – Я многое могу вытерпеть, но не такую вопиющую не правду.
Она попыталась твердо посмотреть ему в лицо.
– Это единственное объяснение тому, что произошло, шевалье. Другого у меня нет и не будет… А теперь не поговорить ли о том, как мы будем действовать завтра с утра?
– По наитию, Пен, по наитию, – ответил он. – Так мне приходилось нередко поступать.
Он наклонился вперед, взял ее руки в свои, удерживая их над столом.
И снова она ощутила странное чувство – как если бы та часть плоти, к которой он притрагивается, перестает принадлежать ей и все тепло ее тела, кожи исходит от него.
– Пен?
Он произнес ее имя как вопрос, требующий немедленного ответа.
И она ответила.
– Нет, – сказала она. – Нет, Оуэн, я не хочу этого.
Он отпустил ее руки, но продолжал внимательно, с настойчивостью смотреть на нее, и она чувствовала себя голой и беспомощной под этим взглядом, но не собиралась сдаваться, пыталась накапливать сопротивление.
– Не лгите мне, Пен. Вы можете меня убедить, что решили больше не вступать со мной в близкие отношения, но не пытайтесь уверить, что не желаете этого…
Она потеряла мужа и ребенка. Она не выдержит новой боли, новых потерь. С нее достаточно до конца жизни. И она не может… не должна любить бездомного странника, перекати-поле, иноземного соглядатая, который заведет ее в трясину горести и предательства. Если уже не завел.
– Хорошо, – тихо сказала она. – Считайте, что вы правы, я приняла решение.
Он не пошевелился. Словно окаменел. Его руки неподвижно лежали на краю стола.
– Можете вы сказать – почему? – спросил он.
Неужели он сам не понимает? Внезапный гнев охватил ее.
Хорошо, она ему ответит! Но не будет объяснять слишком долго, скажет только то, что он легче всего поймет.
– Итак, выслушайте мой ответ, шевалье. – Негодование оставалось, но голос был ровным и спокойным. – Вы остановили на мне свой выбор… не как на женщине, а как на вероятном сообщнике. И кое в чем я сумела оказаться вам полезной, но, конечно, этого для вас мало. С этим покончено, шевалье. Я выполнила свою часть соглашения, теперь дело за вами.
А потом… потом я хочу навсегда потерять вас из виду.
– Но, Пен… – попытался он возразить.
Она остановила его резким жестом и продолжила:
– Я не доверяю вам, Оуэн. Не знаю, говорили вы правду о том, что ваше правительство на стороне принцессы Марии, или просто хитрили со мной. Но даже если вы не солгали, ваш король может в любой момент изменить свои пристрастия.
Она забыла о еде, которая продолжала радовать взор, о том, как она сама выглядит в мужском халате, и что у нее с прической, и, откинув с лица мешающую прядь волос, вновь заговорила, обращаясь, похоже, не к нему, а к себе:
