Текст книги "Дорога соли"

Автор книги: Джейн Джонсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 32 страниц)

Глава 6

Сняла ли я амулет, когда отправилась спать этой ночью? Можно подумать, что забыть об этом не так-то просто, ведь он такой большой и тяжелый. Но, проснувшись на следующее утро, я обнаружила, что он на мне.

Я спустила ноги с кровати и ощутила странное чувство раздвоенности, будто находилась не только здесь, но и где-то совсем в другом месте. Я отдернула шторы. Лондонское солнце, лучи которого упали на меня, показалось таким же тусклым, как лампочка в двадцать пять ватт по сравнению с другой, в сто ватт. В метро по дороге на работу впервые за много лет мне вдруг пришло в голову, что на тоннель, по которому мы мчимся с неестественной скоростью, сверху давят миллионы тонн камня, земли, систем канализации и зданий. Пытаясь избавиться от этой не очень приятной мысли, я стала разглядывать стены вагона. В глаза бросилась реклама, предлагающая совершить турпоездку в Марокко: силуэты верблюдов на фоне песчаных дюн. Перелет до Марракеша стоил недорого. На станции Найтбридж в вагон вошла группа иностранок. Они стояли, покачиваясь в такт движениям поезда, и в щелях черной ткани никабов,[22]22
  Никаб (араб. покрывало) – мусульманский женский головной убор, закрывающий лицо, с узкой прорезью для глаз.


[Закрыть] закрывающих лица, виднелись только глаза, подведенные сурьмой. Одна из них посмотрела на меня в упор, что-то сказала своим спутницам, и все повернули ко мне головы.

Меня это очень смутило. Я схватила «Гардиан», оставленную кем-то на сиденье, и наугад открыла страницу. В глаза бросился абзац из новостей: «Четверо работников французской ядерной компании „Арева“ похищены и объявлены заложниками группой, называемой „Борцы за свободу туарегов“, отколовшейся от организации „Нигерийское движение за справедливость“».

«Туареги» – я глаз не могла оторвать от этого слова. Я встретила его в первый раз, для моего уха оно звучало чуждо, но тем не менее, как это ни странно, казалось мне знакомым. У меня было чувство, что где-то я уже его слышала, причем совсем недавно. Оно значило для меня что-то важное, но дырявая память никак не могла подсказать, с чем это связано. «Представитель группы заявил, что все четверо заложников находятся в добром здравии и содержатся в Аире, на территории Нигера, в самой зоне конфликта». Я вдруг отчетливо вспомнила, как моя мать рассказывала про огромные запасы урана, обнаруженные в Нигере, тогдашней французской колонии. Мол, именно это месторождение дало возможность Франции стать ядерной державой. Ах да, Нигер. В голове зазвучал ее вялый голос, произносящий два долгих незнакомых слога: «Нии-джаир». Мой дедушка по материнской линии большую часть своего огромного состояния заработал именно там, а также в других французских колониях. Он занимался добычей урана, или, как я однажды яростно бросила ему в лицо во время спора, когда была еще девочкой-подростком, «грабежом природных богатств Африки». Политический жар моего юного сердца совсем скоро уступил место внутренней, личной тоске и тревоге, а потом и пугливому, осторожному консерватизму, который привел меня к изучению бухгалтерского дела и к моей нынешней безмятежной карьере, положительной во всех отношениях. Я на мгновение почувствовала дрожь стыда и продолжила читать.

«Там, где когда-то наши племена гоняли стада крупного рогатого скота и пасли верблюдов, теперь не осталось ничего, лишь безбрежный индустриальный пустырь. Никто не спрашивал нашего позволения, никто не платил нам за это. У нас отняли наши земли, все средства к существованию, а наших детей лишили наследства. Наш народ живет в нищете. Заложникам не причинят вреда. Мы хотим лишь привлечь внимание мировой общественности к данной проблеме и заставить мир выслушать нас. Нам не нужны ваши атомные бомбы и шахты. Мы хотим лишь свободно жить на земле наших предков».

Статья заканчивалась напоминанием о том, как британский премьер-министр Тони Блэр в своем докладе 2002 года, позже названном хитрым досье, утверждал, что Саддам Хусейн собирался в огромных количествах закупать у Нигера уран для создания оружия массового уничтожения, что и явилось основным оправданием нанесения упреждающего удара по Ираку. Была приведена совсем маленькая и неразборчивая карта этого района. Я нахмурилась и стала всматриваться в нее, ощущая в затылке какое-то сверлящее беспокойство. Наконец, не в силах сосредоточиться и прочитать названия мест, напечатанные крохотным шрифтом, я перевернула страницу и стала просматривать разделы, посвященные искусству. Вдруг именно там я увидела фотографию, словно подброшенную какой-то злой силой, решившей совсем меня доконать. Была снята группа мужчин с закрытыми покрывалами лицами, намотанными так же замысловато и тщательно, как и у тех людей, которых я видела во сне. Заголовок гласил: «Блюзмены пустыни открывают месторождение золота», а под ним шла хвалебная статья, посвященная новому диску, записанному группой музыкантов из племени туарегов, называемой «Тинаривен».

Туареги. Наконец-то я вспомнила, где видела это слово. В бумагах отца. Он указывал на возможное происхождение амулета.

По моему телу побежали мурашки.

Весь день я будто слышала чей-то негромкий, едва бормочущий голос. Кто-то долго пытался мне что-то втолковать, но я не могла понять ни слова. То ли этот голос раздавался как бы из соседней комнаты, то ли звучал где-то у меня за спиной, то ли слишком тихо или на чужом языке. Порой я ловила себя на том, что уставилась на колонку всегда понятных цифр так, будто передо мной иероглифы или буквы финикийского алфавита, не в силах разобрать ни строчки.

Вернувшись домой, я включила ноутбук и посмотрела расписание авиарейсов в Марокко. За границей я не была уже несколько лет. Во-первых, боялась самолетов, а во-вторых, с кем было летать? Ив развелась совсем недавно. А до Африки о-го-го…

«Гораздо ближе, чем ты думаешь». Голос, похоже, теперь прозвучал так, будто источник его находился где-то в комнате. Я помотала головой, пытаясь стряхнуть наваждение, и принялась отмечать самые удобные рейсы. Покончив с этим, открыла коробку и достала бумаги отца.

Описание захоронения в районе Абалессы.

«Абалесса (22° 43,60' северной широты, 6° 1,0' восточной долготы, высота 3000 футов) расположена почти в самом центре великой пустыни. Местность пересеченная и скалистая. Захоронение обнаружено в 1925 году Байроном Кун де Пророка,[23]23
  Байрон Кун де Пророка – известный археолог.


[Закрыть] и поначалу его легко было не заметить, приняв могильник за беспорядочную кучу камней, так называемый реджем, которые часто встречаются в Сахаре. При первых раскопках обнаружилось большое надгробное сооружение более 80 футов в продольной оси и 75 футов в поперечной, построенное с использованием древнейших технологий кладки каменных стен без раствора с тщательным подбором и точной подгонкой камня. Несимметричность строения и грубость стиля говорят не о римском происхождении сооружения, как предполагалось до сих пор, а о берберском (см. замечания ниже).

В пределах внешних стен находятся переднее помещение и еще несколько различных по размерам, в самом большом из которых найдена гробница.

По свидетельству очевидцев, останки царицы пустыни были обернуты в кожу красного цвета, украшенную золотой фольгой. Царица лежала, подогнув колени к груди, на распавшихся на фрагменты деревянных погребальных носилках, перетянутых плетеными шнурами из крашеной кожи и ткани. Голова царицы была покрыта белой вуалью с тремя страусовыми перьями. В ушах были изумрудные серьги, на одной руке девять золотых браслетов, а на другой восемь серебряных. Вокруг лодыжек, шеи и талии лежали рассыпавшиеся бусины из сердолика, агата и амазонита.

Эти подробности убеждают в том, что останки принадлежат женщине весьма знатного происхождения. Сотрудники Этнографического музея профессора Морис Рейгасс и Готье полагают, что в данном захоронении находятся останки легендарной царицы Тин-Хинан.

Тин-Хинан (букв, „та, что владеет шатрами“) – прародительница и духовный вождь кочевого народа пустыни, который называет себя кель-тагельмуст (народ покрывала) или кель-тамашек (народ, который говорит на языке тамашек). Арабы называют их туарегами. „Туарег“ – слово арабского происхождения и, по мнению некоторых, означает „отверженные Богом“, поскольку эти кочевники яростно сопротивлялись исламскому завоеванию XVIII века. Согласно легенде, Тин-Хинан вышла из региона Тафилальт на юге Марокко, заселенного берберами, и одна или, по другой версии легенды, со своей служанкой Такамат прошла тысячу миль через всю пустыню и вышла к Хоггару. Там она и основала свое племя. Ей дали титул „таменокальт“ – форма женского рода от „аменокаль“, в берберском языке образуется от мужского прибавлением к началу и концу существительного звука „т“. Туареги до сих пор называют ее „наша матушка“. Представители благородных семей у туарегов утверждают, что могут проследить свою родословную непосредственно до царицы.

Среди погребального инвентаря Байрон Кун де Пророка обнаружил деревянную чашу для верблюжьего молока. В ее основании был отпечаток золотой монеты с именем императора Константина II (337–340 гг. н. э.). Характер захоронения не имеет никакого отношения к мусульманским погребальным обрядам. (Ислам был принесен в этот регион с востока арабами в VIII веке.) Была обнаружена также прекрасно сохранившаяся глиняная лампа распространенной римской конструкции, покрытая копотью, что говорит о том, что ею часто пользовались. Экспертиза датировала эту лампу III–IV веками. По этим деталям мы можем с определенной уверенностью утверждать, что захоронение произведено не ранее IV века н. э., в эпоху поздней Римской империи.

Амулет, найденный нами в могильнике, представляет собой подобие так называемого тчерота, которые носят мужчины и женщины племени туарегов в качестве талисманов, предохраняющих от злых сил, но ответить на вопрос, почему он не был обнаружен во время раскопок в 1925 году, а также последующих, проводившихся в тридцатые и пятидесятые годы, не представляется возможным. Мы нашли его непосредственно в переднем помещении. Он лежал на земле совершенно открыто и не имел никаких признаков того, что был извлечен из погребения. Более того, на нем имеются надписи, которые говорят о том, что они были сделаны в регионе Адаг,[24]24
  Адаг – на тамашек, языке туарегов, означает „горы“. Кель-адаг (те, кто живет в горах) – конфедерация кланов, или „барабанных групп“, туарегов, обитающих в горных районах Мали – Адрар-дес-Ифорас. Туареги сохраняют племенное деление и значительные элементы патриархалы юго строя: народ делится на племенные, или „барабанные“, группы, во главе каждой стоит вождь, власть которого символизирует барабан. А над всеми группами стоит аменокаль. Власть аменокаля не безгранична, большинство решений принимается собранием вождей „барабанных“ групп, а мать аменокаля может наложить запрет на выполнение любого решения.


[Закрыть] а красные сердоликовые диски изготовлены гораздо позднее, чем бусы из того же материала, найденные в могильнике. На каменной стене над ним мы обнаружили надпись, которую я скопировал и привожу ниже. До сих пор никто не смог расшифровать ее. Происхождение самого предмета также остается тайной».

Внизу я увидела ряд странных символов, начертанных синими чернилами.

Я сняла амулет и стала внимательно его разглядывать. Держу ли я в руках одну из вещей, принадлежавших легендарной царице? Или здесь кроется еще какая-то, гораздо более глубокая тайна?

Глава 7

Торопясь поскорей покинуть стоянку и уйти подальше от гнева Росси, сына Бахеди, Мариата смогла унести в загон для верблюдов только одно седло, то самое, что взяла с собой из дома в Ахаггаре. Очень красивое, сработанное из кожи и резного дерева, украшенное латунными пластинками и скрепленное медными гвоздями, оно досталось ей от прабабушки. Сидя в нем, она чувствовала себя настоящей принцессой, каковой, впрочем, казалась себе всегда. Ей очень не хотелось уступать седло старой женщине, но из вежливости она заставила себя сделать это. Посмотрев на седло, Рахма рассмеялась.

– Думаешь, мне нужна эта громоздкая старая рухлядь?

Она поцокала языком, мехари подогнул ноги и опустился перед ней на колени. Женщина привязала сандалии к уздечке, схватила животное за нижнюю губу, перекинула ногу через шею и уселась прямо на холку перед горбом. Вместо седла она поджала под себя ногу, потом посмотрела вниз и поймала на себе восхищенный взгляд девушки.

– У моего отца были только дочери. В тяжелые времена мне приходилось водить караваны.

Мариата неуверенно окинула взглядом своего мехари. Она слегка робела. Один раз ей уже пришлось путешествовать, проделав путь от Ахаггара до Аира, но большую часть времени она сидела в паланкине, как и подобало женщине ее положения.

– Наклони ему голову, – приказала Рахма.

Мариата повиновалась, и хорошо обученное животное послушно опустилось на колени.

– Сними обувь и держи ее при себе, на коленях. Чтобы повернуть налево, похлопай по шее справа, и наоборот. Ступни положи на выгиб шеи. Так ты станешь чувствовать каждое его движение и сможешь управлять им не хуже, чем вожжами. Захочешь перейти на рысь, стукни его по горбу, только не очень сильно, иначе понесет, или сожми ему пятками шею. Можно сделать и то и другое. Чтоб остановиться, натяни поводья. Если тебе надо, чтобы он опустился на колени, похлопай его по затылку как следует и свистни погромче. Поняла?

Мариата подергала за поводья, но верблюд лишь взревел низким голосом.

– А что делать, чтобы он тронулся с места? – спросила она.

Они ехали всю ночь без остановки, держась северо-западного направления, через узкие ущелья, изрезанные крутыми оврагами и руслами высохших речек. На безоблачном небе ярко сияла полная луна, окрашивая в серебро окружающий пейзаж. То и дело раздавался вой шакала, ему вторил другой. Эхо жутких воплей катилось по холмам, заставляя Мариату трепетать от страха.

При каждом ночном звуке она испуганно вздрагивала, ей казалось, что за ними погоня. Девушка оглядывалась, но никого не видела. За спиной вздымалась неровная цепь величественных Базганских гор, у подножия которых кое-где, сверкая и переливаясь всеми цветами радуги, по тучным лугам несли свои воды на юг речные потоки.

– Вон там, в полудне пути отсюда, лежит Агадес, ворота в пустыню Тенере. – Рахма неопределенно махнула рукой.

На их родном языке это слово означает «пустота» или просто «пустыня» – более тысячи миль бесплодных скал и песка. Вот и теперь отец Мариаты и братья ее идут по этой пустыне, по древнему караванному пути между ливийским Феццаном, Египтом и древней Сонгайской империей. Веками торговые караваны перевозили через пустыню Тенере, от одной великой цивилизации к другой, золото, слоновую кость, хлопок, кожи и рабов. Но дни благоденствия и покоя давно миновали. Теперь верблюды несут на своих спинах лишь сухие овощи да мешки с просом. После отчаянной торговли с народом канури, владеющим копями, караванщики получают взамен сосуды с солью, везут их в обратную сторону и выручают жалкий барыш. Ведь приходится платить пошлину племенам, чью территорию они пересекают и чьими колодцами пользуются. Порой на торговцев нападают разбойники, порой они гибнут во время свирепых песчаных бурь. Бывает, что целые караваны поглощаются зыбучими песками феш-феш, и только через много лет люди находят их кости. Но чаще всего от них не остается и следа.

– Нам что, идти через Тенере? – спросила Мариата.

При этой мысли ее охватило беспокойство, предчувствие какой-то опасности. Впервые в эту минуту, качаясь в седле в такт верблюжьей походке и вдыхая свежий ночной воздух, она ясно поняла, что не представляет, куда они направляются. Ей известно только то, что говорила Рахма. Разыскивая ее, старуха прошагала пешком восемь дней.

– Боже упаси, конечно нет! – тихо рассмеялась та.

Больше она ничего не сказала, и дальнейший путь проходил в молчании. Они спустились с плато Аир и двинулись по долине вдоль широких уэдов. По этим высохшим руслам, покрытым глинистым сланцем, верблюды вышагивали легко, лишь камни, кое-где попадающиеся на пути, хрустели под их огромными ногами. Позади над холмами поднялось солнце. Косые красные лучи осветили долину, и ветки акаций вспыхнули, будто объятые пламенем. Пока ничто не говорило о том, что Росси бросился в погоню.

Наконец перед ними раскинулась широкая плоская равнина. Рахма шлепнула своего верблюда, и тот немедленно прибавил шагу. Она оглянулась через плечо и прикрикнула:

– Не отставай! Они наверняка идут следом. Верблюды, которых ты украла, стоят немалых денег. Мы должны как можно больше увеличить разрыв.

Мариата с опаской потрепала своего верблюда по горбу, но тот лишь повернул к ней огромную белую голову и глянул на нее громадными равнодушными глазищами. Ему превосходно удалось выразить этим и бесконечную скуку, и неизмеримое превосходство над ней.

– Пожалуйста, – умоляла она его, колотя пятками по шее. – Пожалуйста, шагай побыстрей.

В течение дня бесконечная череда зеленой растительности и серого камня в окружающем пейзаже постепенно сменилась жесткой щеткой трав, пожелтевших и побуревших от жары. Они пересекли открытое место, где не было ничего, только голые скалы и россыпи черного как смола гравия, вперемежку с колючками и густыми зарослями кустарников, среди которых выделялся тамариск, растущий там, где уровень грунтовых вод достаточно высок. На следующий день пошли рыжевато-коричневые пески, бархан за барханом, как волны в океане.

Мариата смотрела вдаль, где песок, образуя мерцающую дымку, сливался с небом, и ей казалось, что рассудок ее, качаясь на этих волнах, тоже плывет сейчас к ускользающей линии горизонта. Ее охватило чувство удивительного покоя, все мышцы расслабились, ломота в костях стихла.

– Как это красиво, – прошептала она.

– И несет с собой смерть, как и все прекрасное, если не окажешь ему должного уважения, – улыбнулась Рахма.

– Ты прошла этот путь пешком?

– Да.

– Должно быть, ты очень любишь своего сына, – изумленно покачала головой Мариата.

– Да.

– Расскажи мне о нем. Он красив? Благороден? Может быть, он поэт? Носит ли он голубые одежды? Окрашена ли кожа на его лице в цвет индиго от покрывала? Ходит ли он по пустыне караванными тропами? Или, может быть, он воин, который потрясает мечом во время битвы и выкрикивает прославленное имя своего клинка?

Старуха прищелкнула языком и заявила:

– Молодые девицы все одинаковы: глупые мечтательницы и фантазерки. Да и мальчишки не лучше, пожалуй, и хуже, только и думают о войне и прочих глупостях. Сейчас я скажу тебе только, что он лежит при смерти. Если умрет, тебе не понадобится знать больше этого, а выживет, спросишь у него самого.

– Ты даже не скажешь, как его зовут? – Мариата была разочарована.

– Амастан.

– А полное имя?

– Много задаешь вопросов. – Рахма тяжело вздохнула.

– Ради этого человека я взялась пересечь пустыню. Должна же я знать о нем хоть что-нибудь.

Старуха довольно долго молчала, глядя куда-то вдаль сощуренными от яркого света глазами, потом все-таки сказала:

– Его зовут Амастан, сын Муссы.

– Так, значит, он сын Муссы, сына Ибы, аменокаля, верховного вождя всех племен Аира?

– Благодарение Богу, он не похож на своего отца.

– Так он сын аменокаля?

Старуха резко шлепнула своего верблюда по макушке и громко свистнула. Тот послушно остановился, опустился на колени, и она легко соскользнула на землю.

– Значит, он двоюродный брат Росси? – не отставала Мариата.

– Только не суди о моем Амастане по тому, что ты знаешь об этом трусе. Пока не родился мой мальчик, Мусса души в Росси не чаял. Стоило Росси потребовать что угодно – и он тут же получал свое: красивую безделушку, лучший кусок мяса, игрушечный деревянный меч. Но Амастан был первенец, наследник Муссы. Увидев сына, отец полюбил его до безумия, а Росси стал страшно ревновать. Когда мой мальчик рос, я постоянно обнаруживала у него синяки и царапины. Во время детских игр он никак не мог их получить. Однажды я увидела отчетливые отпечатки пальцев на горле Амастана, словно кто-то пытался его задушить. Он не сказал, что это дело рук Росси, но разве от матери что-нибудь скроется?

– Поэтому ты ушла от них?

Рахма плотно поджала губы.

– Теперь мы пойдем пешком, – сказала она.

– Пешком? – испуганно переспросила Мариата.

– Верблюды должны отдохнуть.

Старуха припала губами к бурдюку с водой и долго пила, потом передала его Мариате и обмотала платок вокруг лица так, как это делают мужчины. Она выпрямилась во весь рост и быстрым шагом тронулась дальше, ведя животное на поводу.

Слезая со своего верблюда, Мариата чуть не упала. Девушка тоже намотала на лицо темный платок, оставив открытыми только глаза. Ей непривычно было ходить так, очень неудобно, трудно дышать, но, как только с дюн прилетел первый порыв ветра, стало понятно, зачем это нужно. Песчинки неприятно впивались в кожу, больно жалили прямо в глаза. Вдобавок горячий песок жег ноги сквозь тонкие подошвы сандалий. После нескольких часов, проведенных на спине верблюда, тело утратило гибкость, и девушка передвигалась довольно неуклюже.

Несмотря на возраст и рану, полученную от Росси, Рахма двигалась легко, будто подобные путешествия для нее – привычное дело. Мариате казалось, что ее спутница шагает так же быстро, как мужчина, идущий во главе каравана, или какой-нибудь охотник. Она искренне восхищалась этой немолодой, но столь решительной и отважной женщиной. Когда ветер усилился, Рахма пошла с подветренной стороны верблюда, укрываясь за его большим телом. Мариата последовала ее примеру. Так они и шагали, пока солнце не поднялось высоко. Никаких признаков погони все еще не было.

Мариата почувствовала, что силы ее на исходе, однако взяла себя в руки. Она шла как в трансе, в полусне, механически переставляя ноги и крепко сжимая плетеный повод верблюда, пока не перестала чувствовать неудобство, которое так раздражало ее в начале дня. Сознание Мариаты, теперь свободное от телесных потребностей, блуждало где-то далеко. Зачем она отправилась в это безумное странствие с женщиной, которую едва знает, да еще при таких странных обстоятельствах? Неужели с ней случилось бы что-нибудь ужасное, останься она в племени? Что бы там ни говорил Росси, но кто-нибудь обязательно прибежал бы, если бы она позвала на помощь. Защита женщин в ее народе считалась святым долгом, они всегда были окружены всяческим уважением. Страх перед племянником Муссы лишил ее способности трезво мыслить, заставил совершать безумные поступки. Но тут она вспомнила про голодающих харатинов и бешеный нрав верховного вождя. Все говорили, что он уже при смерти. Вскоре вождем станет Росси, и тогда никто не защитит ее от его произвола. Ведь он пытался задушить сына самого аменокаля!

Она задумалась. Между Рахмой и Муссой наверняка случилось что-то серьезное. Развод аменокаля с женой или, того хуже, ее уход от него – дело неслыханное. Девушка чувствовала, что тут кроется какой-то скандал.

Такие вот мысли порхали у нее в голове, как мотыльки вокруг огня. Они то скрывались в темноте, то снова врывались в круг света и беспорядочно носились в безумной пляске.

Наконец Рахма обернулась к ней и пробормотала что-то неразборчивое.

Мариата подняла голову и увидела перед собой пальмы, дрожащие в раскаленном воздухе. Девушка подумала, что это мираж. Она слышала, что пустыня часто проделывает с человеком такие фокусы и неопытные путешественники всегда бывают обмануты.

– Оазис, – повторила Рахма, на этот раз более отчетливо. – Оазис Дум. Большая часть пути позади.

Они напоили верблюдов, пустили их пощипать травку и наполнили бурдюки водой. Потом Рахма улеглась в тени немного поспать, а Мариата села и опустила ноги в прохладную воду гуэльты.[25]25
  Гуэльта – небольшой пруд.


[Закрыть] Она любовалась отражением в воде финиковых пальм и ослепительно-синего неба. Какой покой! Девушка еще никогда не ощущала подобной тишины и умиротворения. Прежде ее с утра и до вечера окружали какие-то звуки. Приходили и уходили родственники или соседи, шумели детишки, блеяли козы, лаяли собаки, и так изо дня в день. Сначала она была Мариатой, дочерью Йеммы, дочери Тофенат, дочери Усман, имела сестер и близких родственников, являлась членом племени. Потом девушка стала племянницей Дассин, чужачкой из племени кель-тайток, жила с народом кель-базган и утратила свое прежнее положение. Ее увезли из родной земли и поместили среди чужих, незнакомых людей. Поэтому ей казалось, что их очень много, гораздо больше, чем на самом деле. Мариата не знала ни их имен, ни родословных. Они сновали по территории стоянки, болтали, кричали, толковали о делах, про которые она понятия не имела. В эту самую минуту девушка стала самой собой. Одна только Рахма крепко спала рядом. С этой женщиной она познакомилась всего только день назад. Их не связывала верность соплеменниц или родственные узы. Еще с Мариатой была пустыня, прекрасная, безмятежная и вечная.

Это ощущение свободы, совершенства бытия росло в ней, пока не закружилась голова, пока не охватило чувство, будто она способна сейчас подняться на воздух и улететь в золотистую даль, как легкая паутинка…

Мариата понятия не имела, сколько времени прошло в этом оцепенении, как вдруг оно прекратилось. Раздался резкий звук, словно прямо над ухом кто-то ударил камень о камень.

Как кошка, которая всегда спит вполглаза, Рахма разом вскочила на ноги и приказала:

– Мариата, хватай верблюда. Быстро, быстро!

– Что случилось?

– Некогда разговаривать. Торопись!

Мариата подбежала к своему мехари, быстро сняла с него путы, схватила за повод и стояла, не зная, что делать дальше.

– Садись на него! Быстро двигай к высоким дюнам, вон там, видишь? Жди меня. Туда им не добраться, увязнут. Пошла!

– А ты?

– Делай, что говорю, иначе нам крышка!

Мариате наконец-то удалось заставить верблюда опуститься на колени. Как только она взобралась на него, он встал и тронулся с места, будто чувствовал, что от него требуется. Девушка шлепнула ладонью по горбу, и животное ускорило шаг. Только песок летел из-под огромных ног. Перед ней вздымались величественные песчаные холмы. Она направила верблюда туда, где сходились гребни двух самых высоких дюн, заставила верблюда вскарабкаться на вершину и перевалить на другую сторону. Потом, не дожидаясь, когда он преклонит колени, Мариата спрыгнула с его спины и поползла обратно к гребню. Оазис теперь казался далеко, словно в нескольких милях, и странно было, что она преодолела такое расстояние за столь короткое время. В первую минуту девушка не замечала ни Рахмы, ни ее верблюда. Охваченная все возрастающим страхом, Мариата отчаянно вглядывалась в расстилающийся перед ней пейзаж. Без Рахмы она здесь обречена. Вдруг краем глаза Мариата заметила какое-то движение.

Далеко справа, раскидывая во все стороны нескладные конечности, галопом мчался верблюд с Рахмой на спине. Мариата видела, как они повернули к восточному краю длинного гребня, за которым пряталась она сама, и скрылись из виду.

Потом послышался иной звук, резкий и неприятный, напоминающий чей-то низкий, раскатистый рев. На высокой скорости к оазису приближался покрытый пылью грузовик, в кузове которого сидели несколько человек, одетых в темное, с торчащими стволами винтовок. Мариата похолодела. Неужели Росси обратился к властям за помощью, чтобы вернуть украденных верблюдов, поймать ее и силой заставить возвратиться в племя? У нее по спине пробежал холодок.

Нет, в полицию не станет обращаться даже такой человек, как Росси. Ее народ уже тысячу лет не признает ни государственных границ, ни государственных законов. Мариата лежала на песке, время для нее словно остановилось. Она ждала, что же будет дальше. Как сложится ее судьба?

«Только бы меня не заметили, – беззвучно зашевелила она губами и тут же исправила свою молитву: – Только бы нас не заметили. Только бы они ушли и не заметили нас…»

Прошло время, измеряемое гулкими ударами сердца. Все было тихо, только кровь стучала в ушах. Даже верблюд, казалось, понял, что теперь нужно вести себя тихо. Он опустился на прохладную подветренную сторону дюны, куда еще не достали солнечные лучи, высоко поднял голову и уставил глаза с длинными ресницами куда-то в пространство. Лишь прозрачная пленка его третьего века двигалась туда-сюда, удаляя из глаз попавшие песчинки.

Потом из оазиса снова показался джип и, набирая скорость, покатил по разбитой дороге на восток, но, проехав всего несколько сотен ярдов, неожиданно свернул в сторону, как раз в том месте, где совсем недавно промчалась Рахма на своем верблюде. Мариата перестала дышать, сердце ее забухало в груди с такой силой, будто хотело выскочить. Она смотрела, как джип пополз вверх по склону дюны, а потом его колеса увязли в глубоком, мягком песке. Два человека спрыгнули, закинули винтовки за спину и стали что-то высматривать под ногами. Видно было, как они трогают песок, что-то горячо обсуждают, а потом карабкаются наверх, в то время как остальные пытаются вытолкать машину из песка. На этих двоих были не халаты, а штаны – так одеваются мужчины на Западе. Лица их оказались открытыми, на головах не тюрбаны, а фуражки.

«Похожи на пауков, темных, опасных, с тоненькими быстрыми конечностями», – подумала Мариата, глядя, как они лезут по склону.

Но скоро солдаты скрылись за складкой дюны.

Что теперь делать? Поскорей сесть на верблюда и удрать, пока ее никто не видит, или подождать, надеясь, что они ее так и не заметят? Мариата уж было решилась бежать, как вдруг услышала тихий свист. Она невольно вскочила на ноги. Укус рогатой гадюки может быть смертелен…

– Пригнись!

Это была Рахма. Она вела за собой верблюда, морду которого замотала длинным куском ткани.

Мариата послушно припала к горячему песку и прошептала:

– Кто это?

– Солдаты.

– Солдаты? Какие солдаты?

– Сейчас везде солдаты. В той стороне новая независимая страна Мали. Вон там Нигер. На севере – Алжир. – Говоря это, старуха махала руками в разные стороны. – У всех есть солдаты, в этом районе они просто кишат. Здесь под песком нашли какую-то дорогую руду, и все правители хотят наложить на нее свою лапу. Выдрать чрево земли наших предков, а нас самих перестрелять, если встанем у них поперек дороги.

Она вытащила из сумки еще один кусок ткани и быстро обернула его вокруг морды другого верблюда. Это, конечно, не заставит животное молчать, если ему вздумается реветь, но хотя бы приглушит звук и он их не выдаст.

– А сейчас, если тебе жизнь дорога, давай за мной, и не отставай.

Рахма повела Мариату по склону дюны, держась так, чтобы неровный гребень прикрывал их, оставаясь между ними и солдатами. Она старалась замести след пальмовой ветвью. Кочевники – хорошие следопыты. Такая хитрость не обманула бы их, но на расстоянии дюна смотрелась вполне девственной.

Спустившись по мягкому песчаному склону, они побежали по глубокой впадине между холмами песка. Рахма привела девушку в другое место, где с обеих сторон также возвышались высокие склоны дюн.

Она остановилась, сунула свой повод в руку Мариате и велела:

– Жди меня здесь.

Старуха полезла по склону вверх, чтоб посмотреть, где находятся их преследователи. Мариата присела, прижав колени к груди. Солдаты. Люди, вооруженные винтовками. Прежде она не думала о том, что у нее могут появиться враги, которые хотели бы убить ее. Между племенами, конечно, существовало соперничество, были и схватки, и набеги, но все это происходило между мужчинами. Женщине никто и никогда не угрожал насилием – разве что Росси, да он не в счет. Но даже Росси не вызывал в ней такого страха, как эти безымянные, одетые в форму люди. Впервые с тех пор, как они с Рахмой оказались в пустыне, девушка не на шутку испугалась.