Текст книги "Дорога соли"

Автор книги: Джейн Джонсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 32 страниц)

Я рассказала все как есть, и женщина-кузнец расплылась в долгой удовлетворенной улыбке.

– Так вот, значит, какую историю сплела для тебя судьба. Теперь послушай другой ее вариант. Мариата родила ребенка, девочку, вписала ее имя в амулет и на счастье повесила талисман ей на шею. Росси хотел иметь сыновей. А тут ребенок, да еще девочка, да еще чужая. Ему не этого было надо, и он оставил девочку умирать. Но Мариата вернулась к ней, убежала в брачную ночь туда, где оставила ребенка, в гробницу самой Тин-Хинан. Да, жизнь и смерть порой сплетают чудные узоры, изящные и вместе с тем фатальные. Прибежав туда, она не обнаружила никакого ребенка. Только следы автомобильных шин и отпечатки чьей-то обуви. Такой не найдешь ни в Мали, ни в Нигере. Следы мужчины и женщины. Она сама мне об этом сказала. Мужчина был гораздо больше и тяжелее женщины, ступни которой оказались маленькими, как у ребенка.

Я смотрела на нее, не в силах оторвать глаз, сердце мое стучало, а в голове вертелась совершенно нелепая мысль: «У моей мамы ноги тоже были совсем маленькие. Она носила третий размер…» Я понимала всю странность и нелепость этой мысли.

Тана прикоснулась к моему лбу и заявила:

– Ты смотришь на меня очень серьезно. Так же делала и Мариата, когда о чем-то серьезно думала. Только брови у нее сходились в одну линию, а ты свои выщипала, и теперь этого не видно. Да, милая моя, что бы там тебе ни наговорили, ты не дочь своих родителей. Они не произвели тебя на свет, но нашли в пустыне, в древней гробнице, и увезли с собой.

У меня закружилась голова, земля поехала из-под ног. Я заморгала, судорожно сглотнула слюну и попыталась взять себя в руки.

– Женщина, которую ты зовешь матерью, француженка, так? – поинтересовалась Тана.

Я молча кивнула.

– Должно быть, им как-то удалось провезти тебя контрабандой, – задумчиво сказала она. – Я знаю, для этого существует много способов, доступных богатым европейцам. Война в песках их не касается, они живут в своем, совершенно ином мире, непохожем на наш.

– А ваше свидетельство о рождении, Иззи! – вдруг сказал Таиб, глядя на меня изумленными карими глазами.

Он порылся в кармане и вытащил какую-то зеленую бумажку, сложенную пополам. В последний раз я видела этот листок, когда Феннек в сердцах швырнул его через всю палатку.

– Как только я увидел бумагу, сразу понял, что это свидетельство о рождении, выданное в Марокко. Видите печать? – Он ткнул пальцем в выцветший треугольник в самом низу пожелтевшего листка. – Это профиль Хасана Второго, нашего старого короля. Тут уже плохо видно, но покажите этот оттиск любому марокканцу, и он сразу узнает его. У вас марокканское свидетельство о рождении! – воскликнул он и засмеялся.

Фальшивое свидетельство, которое выписал и отметил печатью коррумпированный чиновник, получивший свой бакшиш.

– Нет, не может быть, – сказала я тихо, почти шепотом. – Это не мое свидетельство о рождении. У меня его нет.

Тем не менее мое смятение постепенно вытесняла бурная радость. Она сквозняком вытягивала все сомнения, исподволь, непреклонно заполняла все мое существо, как вода затопляет русло высохшей реки.

– Тана сказала, что ты придешь.

– Откуда она узнала?

– Ты же знаешь ее гораздо лучше, чем я. Ей многое известно.

Возникла пауза.

– Знаешь, ты всегда был со мной. Все эти годы я носила тебя в своем сердце и еще вот здесь, рядом с ним.

Мариата отшпилила серебряную брошку, прикрепленную на груди, и размотала кожаную обвязку. Под ней лежал обрывок ткани цвета индиго с буро-ржавыми пятнами, сложенный несколько раз, чтобы не занимать много места. Она мгновение смотрела на него нежным взглядом, потом отпустила, и ткань, порхая, упала на землю.

– Это кусочек твоего рукава. Он остался в моей руке, когда меня силой оттащили от тебя. Я думала, что в нем хранятся остатки твоей жизненной силы, когда поняла, что ношу в себе твоего ребенка. – Мариата смотрела на него со светлой улыбкой. – Неужели ты не узнал нашу девочку с первого взгляда? – Она усмехнулась. – Надо же, взял в заложницы собственную дочь!

Амастан покачал головой.

– Откуда же мне было знать? Ведь я и ведать не ведал, что у нас вообще был ребенок. Как тут догадаться, да еще в таких обстоятельствах… – Он не закончил этой совершенно нелепой фразы, помолчал, размышляя о чем-то, и продолжил: – Конечно, я ее не узнал, и все-таки, понимаешь, было в ней что-то такое… напоминающее о тебе.

– А я сразу узнала. Я отличила бы ее из тысячи женщин. У нее твои глаза.

По щекам Амастана потекли слезы. Он вытер их тыльной стороной ладони. Закон асшака требует, чтобы мужчина не обнаруживал своей слабости даже перед собственной женой. Но напор оказался слишком настойчив и силен. Амастан уже не обращал на них внимания. Слезы свободно бежали по щекам и исчезали под тканью тагельмуста.

– А подбородок твой, – кое-как сумел выговорить он.

– Дай я на тебя посмотрю. – Мариата протянула руку к его щеке. – Хочу видеть твое прекрасное лицо. – Она потянула вниз его тагельмуст и стала смотреть, жадно вбирая в себя каждую морщинку, каждую складку его лица. – Я совсем не думаю о том времени, которое пробежало в разлуке с тобой. Оно ничего не значит. Ты для меня нисколько не изменился. Ты – мой Амастан, я – твоя Мариата. Больше не покидай меня никогда. Обещай.

Он не нашел в себе сил что-то ответить, просто кивнул и прижал ее руки к своему сердцу.

Два года спустя

В жарком небе пустыни ярко пылало солнце, освещая селение, приютившееся у подножия горы, и группу людей в нем. Вид был очень впечатляющим. С одной стороны, пронзая линию горизонта, вздымались зазубренные вершины вулканических гор, с другой – поразительное по своей красоте, неподвижное море песка, его огромные волны, их гребни и впадины, застывшие словно по мановению волшебной палочки. На пастбище, расположенном поблизости, ярко-изумрудном на фоне красноватых песков, бродили или лежали верблюды, задумчиво уставившись в пространство. Их челюсти удовлетворенно двигались из стороны в сторону. Внизу, возле серебристой ленты реки, ловко прыгая с одной скалы на другую, куда-то двигалось козье стадо. Между молоденькими козликами то и дело вспыхивали игривые схватки, блеяние взрослых самцов, не одобряющих это легкомысленное поведение, эхом прокатывалось меж красноватых скал. В дальнем конце селения, за ограждением и несколькими запыленными автомобилями, возле одного из длинных низеньких шатров собралась кучка детишек. Они внимательно слушали двоих мужчин с закрытыми лицами, одетых в традиционную одежду. У того, что постарше, был выразительный, грубоватый профиль и настороженные глаза. В данный момент они были обращены на другого, помоложе, который, горячо жестикулируя, что-то говорил, наклонялся и заостренной палкой чертил на песке перед собой большие круги. Вот он отступил назад, чтобы полюбоваться своей работой, потом быстро куда-то ушел и скоро вернулся, неся в полах халата кучу камней. Под халатом на нем были джинсы, прекрасно скроенные и узенькие, во французском стиле. Он высыпал камни на землю. Поднялось густое облако пыли, и детишки, которые были поближе, закашляли и зачихали. Старший мужчина что-то сказал, и детишки дружно засмеялись. Резкие черты его лица на мгновение разгладились, угрюмый огонь в глазах померк. Молодой человек положил круглый красноватый камешек на линию одного из нарисованных им эллипсов, потом, чуть поодаль, еще один, побольше и посветлей. Несколько камешков легли по одному на каждую концентрическую кривую. Детишки зачарованно и озадаченно наблюдали за его действиями. Говорил он с жаром, указывая сначала на камешки, потом вверх, на небо, вслед за этим в сторону пустыни. Наконец учитель сделал величественный, широкий взмах рукой, заставив детей снова обратить взоры на рисунок.

Поодаль от этого импровизированного класса, в котором проходил живой и интересный урок, сидели две женщины, наблюдая за происходящим. Их лица светились сложным чувством, в котором читались нежность, гордость и удовлетворение. В профиль их совершенно нельзя было отличить, поскольку яркий солнечный свет стер морщинки с лица одной из них и несколько смазал черты другой. Если бы не резкая разница в цвете волос, заплетенных в косички, – серебро и вороново крыло, – этих женщин можно было бы принять за сестер, в крайнем случае двоюродных. На обеих были синие платья свободного покроя со множеством складок, в которых не так ощущалась жара. Головы женщин покрывали цветастые платки. На них было много серебряных украшений. Темные выразительные глаза подведены сурьмой. Руку одной из них украшали часики, но не какие-нибудь дорогие, указывающие на то, что она занимает достойное положение в обществе, а простенькие, пластмассовые, с цифровым экранчиком, вызывающе дешевые, но время показывающие точно. Она посмотрела на них, встала, прижала ладони к пояснице, грациозно, прямо как кошка, потянулась всем телом, а потом направилась к классу. Вторая похлопала по амулету – массивному четырехугольному куску травленого серебра, украшенного маленькими красными дисками, сверкающими на солнце, – который она с гордостью носила на груди, потом тоже поднялась, закинула длинный конец платка за спину и последовала за ней.

– А что это такое? – Молодой человек указал на белый камешек, и детишки вытянули шеи.

– Теллит? – неуверенно спросил один из них, повернувшись к старшему и глядя на него серьезными глазками.

Амастан просиял и подтвердил:

– Теллит.

– Луна, – подхватил Таиб. – Lalune. – Он указал на кусочек розового гранита, расположенный на соседней эллиптической линии, прочерченной на песке. – Что это такое? Кто-нибудь может вспомнить?

Девочка, волосы которой были заплетены в полудюжину косичек, едва слышно что-то прошептала.

Таиб приложил ладонь к уху, она застенчиво повторила сказанное.

– Красная звезда, именно так, совершенно верно. Марс. Молодец, Таришат.

Потом он попросил их самих нарисовать овалы и поместить на них планеты вместе со спутниками, задавал им вопросы и отвечал на смеси английского, французского и тамашек. Потом кто-то наступил на Венеру, упал и выбил ногой Землю со своей орбиты. Все дружно засмеялись и принялись класть новые камешки, крича, что это звезды или астероиды. Вдруг на песок легла огромная тень, и присутствующие сразу обернулись. Что за странное явление?

Один мальчишка засмеялся, что-то выкрикнул, и Амастан усмехнулся, сверкнув в складках тагельмуста белоснежными зубами.

– Он сказал, что ты вызвала солнечное затмение!

Таиб подошел, положил руку на округлившуюся талию женщины и проговорил:

– Как объяснишь им наше место во Вселенной, когда вдруг приходит моя жена-великанша и накрывает тенью всю Солнечную систему?

Иззи нежно ущипнула его за руку, и некоторым детишкам это показалось смешным.

– Вы мужчины, вас вечно заботит ваше место в этом мире. – Мариата покачала головой. – А у женщин других забот полно.

Ее черные яркие глаза сверкали ласковым вызовом, и Амастан ответил ей легкой улыбкой. Они обменялись мгновенным взглядом.

Потом Мариата наклонилась, положила руку на вздувшийся живот дочери и спросила:

– Так вы еще не решили?

Иззи предостерегающе посмотрела на мать, но Мариата не обратила на это внимания и продолжила:

– Где будешь рожать?

– В чем вопрос! Конечно, вернется в Париж и родит там, – сказал Амастан, и все сразу посерьезнели. – Моя дочь будет рожать в чистой современной клинике, где не может случиться никаких неприятностей.

Таиб, стоявший рядом, выглядел и говорил так же решительно:

– Конечно! Иззи, мы ведь уже беседовали об этом! Нельзя рожать ребенка здесь, это было бы безумие!

– Безумие! – как эхо, повторил Амастан.

Они стояли плечом к плечу, как две половинки одного боба. Это сравнение засело в голове Иззи, она с удовольствием вертела его в уме, изучала со всех сторон. Или она хотела бы сказать иначе: «Как две горошины в стручке»? Иногда Иззи ловила себя на том, что употребляет поговорки, которых никогда прежде не слышала, знает такие вещи, которых не должна вроде бы знать, если вспомнить, где она росла и воспитывалась. Очень странно, даже дико, но Изабель уже ничему не удивлялась и почти привыкла к этому.

– Послушай, я знаю все ваши аргументы, понимаю все опасности, но вы же сами прекрасно помните, что многие женщины уже тысячи лет рожают детей в пустыне! Нет, и не говорите мне больше ни слова. Я еще не решила. Но не забудьте, что здесь со мной будут Жан и Анн Мари.

Это были два разъезжающих по стране французских врача, которым платили жалованье из фонда, организованного Таибом на щедрые пожертвования Иззи и на деньги, полученные от продажи двух лондонских домов. Торговля Таиба артефактами, популярными среди американских и европейских коллекционеров, также бурно развивалась и давала приличный доход. Тана стала передавать свое мастерство инедена молодому поколению, хотя некоторые свои профессиональные секреты оставляла при себе. Результат оказался поразителен. На ее работы был огромный спрос.

Мариата искоса посмотрела на дочь так озорно и весело, как только она и умела это делать. Иззи знала, что означает этот взгляд. «Решай сама и не обращай внимания на то, что говорят мужчины. Разве они понимают в таких вещах? Мы – женщины пустыни и в ней ищем свое счастье».

Понимая, что последнее слово в конце концов останется за ней, Мариата ловко перевела разговор на другую тему:

– А как вы ее назовете? Уже выбрали имя?

– Ты что, так уж уверена, что будет девочка? – спросил Амастан, проявив самую чуточку воинственности.

– Конечно девочка, нисколько не сомневаюсь. Уж у меня-то есть свои приметы. – Губы Мариаты растянулись в блаженной улыбке.

– Всегда ты все знаешь, а нам и рта не даешь раскрыть. Не знаю, зачем и спрашиваешь. – Таиб покачал головой. – Вчера вечером мы с Иззи об этом уже говорили и пришли к общему согласию.

– Сколько живу, женщины всегда для меня были загадкой, – сказал Амастан и сделал вид, что тяжело вздыхает.

К своей жене он относился очень серьезно, даже немного благоговел перед ней. Они обменялись долгими взглядами.

«Сорок лет», – подумала Иззи.

За два года она так и не смогла привыкнуть к мысли о том, что у нее такие родители. Изабель словно позаимствовала чью-то чужую жизнь, ступила в некий сказочный мир. Кстати, эта реальность была куда более великодушной, чем у какого-то Шарля Перро или братьев Гримм. Интересно, сохранили бы они с Таибом после невероятно долгой разлуки столь крепкую привязанность друг к другу, такую свежесть чувства? Глупая мысль, даже нелепая, но, размышляя об этом, Иззи получала глубочайшее наслаждение.

«Подумай, какими мы стали бы старыми!»

Она засмеялась, представив себе это, подняла голову и увидела, что муж смотрит на нее с такой любовью, что у нее все перевернулось внутри. Впрочем, может быть, это толкнулся ребенок. Да, вот еще раз.

– Лаллава, – тихо сказала она, кладя руку на живот. – Мне кажется, я всем обязана Лаллаве. Старой, отдавшей жизнь пустыне, и той девочке, которой судьба не дала вырасти с этим именем.

От автора

В основе этого романа лежат две вполне реальные истории. Они и послужили толчком к его написанию. Во-первых, я узнала, что предки моего мужа – кочевники Мавритании, которые караванными путями на верблюдах перевозили через Сахару серебро, пряности, соль и торговали ими на рынках Марокко.

Во-вторых, я познакомилась с француженкой, приехавшей в одну из отдаленных берберских деревень, где мы тогда жили, в поисках своего отца, туарегского торговца, с которым у ее матери-парижанки в шестидесятые годы случился роман. Правду о том, кто ее отец, она узнала только от умирающей матери. Всю жизнь это была тайна, которую тщательно от нее скрывали, считали чем-то постыдным. В отличие от Абделлатифа[78]78
  Абделлатиф Кешиш (р. 1960) – французский актер тунисского происхождения, режиссер театра и кино.


[Закрыть] она всю жизнь мучилась, ощущая себя человеком без корней, сомневаясь в собственной идентичности, так до конца и не вписалась в мир, в котором жила. Чем у нее все закончилось, я рассказывать не стану, но не могу не выразить ей благодарности за то вдохновение, которое получила, выслушав ее рассказ, поскольку без него я ни за что не смогла бы написать этой книги.

Благодарности

Хочу выразить благодарность своему мужу Абделю за помощь, которую он мне оказал, прояснив для меня особенности той таинственной культуры, которой я не смогла бы до конца понять без него, а также за подарок, древний туарегский амулет, образ которого лег в основу романа. Спасибо Мохаммеду и его школе в Тиуаде, Хасану, ставшему нашим верным проводником в путешествиях по пустыне, а также верблюдам, которые безропотно терпели на себе мой вес и мою неопытность. Я благодарна всем, кто терпеливо отвечал на множество моих вопросов, зачастую глупых, касающихся кочевой жизни. Эмме, Карен и Филиппе за их поддержку и помощь во время написания этой сложной книги, Венеции и Дженни, сотрудницам издательства «Viking Penguin», за их решительность и энтузиазм, Дэнни Барору за его неослабевающую веру, постоянную поддержку и ободрение.

Не являясь ни антропологом, ни лингвистом, я во многом обязана письменным источникам. Если в романе есть какие-то ошибки в интерпретации тех или иных фактов, то они лежат почти исключительно на моей совести.