Текст книги "Дорога соли"

Автор книги: Джейн Джонсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 32 страниц)

Глава 2

Мы отправились туда на моей машине. В чужих автомобилях, в качестве пассажира, я ездила редко. Если такое случалось, то правой ногой я постоянно пыталась нащупать призрачную педаль тормоза, то и дело сжимала зубы, чтобы не крикнуть: «Осторожней! Сейчас будет красный». Я все время заглядывала в зеркальце заднего вида, наблюдала за другими машинами и краешком глаза старалась предугадать каждое их движение. Пальцы чесались от желания переключить коробку передач или вцепиться в руль. В общем, я вела себя крайне беспокойно.

Итак, мы переехали через реку в Хаммерсмите, покрутились на его забитых транспортом улицах и выбрались на шоссе А-40, ведущее в Уэст-Энд, то и дело обгоняя медленно ползущие семейные колымаги счастливцев, которые решили отдохнуть в выходные на природе. Пробиваясь через тихие улочки на задворках Риджентс-парка, мы вдруг увидели двоих мужчин, которые пытались погрузить верблюда в некое подобие фургона для лошадей. Может, они, наоборот, пытались выгрузить его оттуда, чтоб потом отвести в зоопарк. На морде у этого одногорбого верблюда было написано, что он вот-вот потеряет терпение. Животина крепко уперлась своими широкими раздутыми ступнями в деревянный наклонный трап и, похоже, не собиралась сдвинуться с места, ни туда ни сюда. Не успели мы повернуть за угол на Глостер-Гейт, я глянула в зеркальце заднего вида и увидела, что он как стоял, так и стоит, неподвижный и гордый, как памятник.

Через двадцать минут, с трудом пробившись наконец сквозь плотное движение транспорта в Хэмпстед-Виллидж, мы были уже у дома. Я не видела его с тех пор, как покинула восемнадцатилетней девушкой, исполненной иллюзий о том, что мир, лежащий вокруг в развалинах, добр и благоволит ко мне. С собой я прихватила жалкую сотню фунтов, которые стащила из кабинета матери. Эти деньги, кстати, очень пригодились, пока я не получила в университете стипендию.

– Подожди здесь пару минут, хорошо? – попросила я Ив и оставила ее сидеть в машине.

Дом украдкой разглядывал меня сквозь забранные ставнями окна, но если и узнал, то виду не подал. Но я-то помнила все, что связано с ним, не забыла этот прихотливый узор дикого винограда, ползущего по стене и цепляющегося за карнизы. Его листья осенью краснели, потом покрывались болезненно-желтыми пятнами и опадали, ежегодно захламляя своими мертвыми телами дорожки сада. Я помнила рододендроны, среди кривых, спутанных стеблей которых устраивала себе убежище, гладкие пятна на выложенной плиткой дорожке, ведущей к парадному входу и истертой тысячами подошв. Дом был выстроен в георгианском стиле, и его пропорции радовали глаз стоящей теперь перед ним взрослой женщины. Когда я была маленькой, он казался мне громадным. Теперь особняк выглядел вполне солидным, но уже не таким огромным, впечатляющим, но не помпезным, словно с течением лет он несколько съежился, что ли. Я смотрела на него не отрываясь и уже знала, что продам этот дом. Мне даже внутрь не хотелось заходить. Меня ждало там слишком много воспоминаний, не одна только коробка на чердаке.

Но сначала я пошла в сад по дорожке, ведущей вокруг дома, затаила дыхание, словно резкое движение или звук могли спугнуть бледные тени, все еще живущие здесь, и оглядела столь знакомый ландшафт. У меня возникло странное чувство. Стоит только проскользнуть за густую живую тисовую изгородь, маскирующую то, что за ней кроется, и я застану там врасплох босоногую загорелую шестилетнюю девчонку с неопрятными, заплетенными на индейский манер косичками. Она победно поднимает на ладонях свою последнюю находку: червяка-слепозмейку или какую-нибудь жабу, бесцеремонно извлеченную из декоративной каменной горки. Закрыв глаза, я услышу крики и вопли пацанов из нашей маленькой банды, гоняющихся друг за другом между клумб с игрушечными пистолетами. Но вместо этого с верхушки высокого кедра тревожно, пронзительно и звонко мне что-то прокричал черный дрозд.

Я пошла дальше, все больше погружаясь в прошлое. Пруд, на берегу которого я часами лежала на животе, наблюдая за ленивыми колебаниями плавников и хвостов декоративных карпов в мрачных его глубинах, теперь весь зарос водорослями, а вокруг него буйно разрослась луговая трава вперемешку с вьюнками. Вот и та самая горка, которая теперь представляла собой кучу кое-как наваленных камней, густо переплетенных земляным плющом и заросших крапивой и одуванчиками. Отец даже в молодости был не большой любитель ухаживать за садом. Дикую природу в ежовых рукавицах держала мама. Вооруженная сучкорезом с длинными ручками, садовыми рукавицами и парой секаторов, она была похожа на средневекового рыцаря, выходящего на битву с драконом, пусть небольшим, но надоедливым. Ясное дело, садом вот уже много лет никто не занимался. Бродя по густой и длинной траве, я с замиранием сердца надеялась увидеть хотя бы остатки своего старого вигвама, лохмотья выцветшей желтой ткани, болтающиеся на скелете бамбуковых шестов как паруса на попавшей в штиль «Марии Селесте»,[6]6
  «Мария Селеста» – судно, покинутое экипажем по невыясненной причине и найденное 4 декабря 1872 года в четырехстах милях от Гибралтара. Классический пример корабля-призрака.


[Закрыть] свою старую плетеную накидку, игрушки, валяющиеся как попало там, где они были неожиданно и таинственно покинуты. Я подошла к тому месту, где он стоял много лет назад, но, увы, не увидела и следов неровного бурого круга, который всегда оставался от него на лужайке, когда вигвам убирали в дом на зиму. Возможно, его вообще никогда не существовало, как и той вечно смеющейся девочки с ярко горящими темными глазами.

Над головой уже собирались тучи. Пока я стояла там, вспоминая былое, стал накрапывать дождик.

Поглубже сунув руки в карманы пальто, я засеменила обратно к Ив.

– Ладно, пошли в дом.

Бродя с Ив по комнатам, я все тянула время, стараясь как можно дольше не затрагивать темы о чердаке, хотя заметила, что всякий раз, когда мы проходили по холлу с его роскошной резной балюстрадой, Ив вскидывала глаза вверх. Третий час нашего пребывания в доме был на исходе, а мы успели лишь поверхностно ознакомиться с его содержимым, обращая внимание главным образом на мебель, картины и самые ценные археологические артефакты, которые мои родители успели собрать, путешествуя по миру. Я никак не могла себя заставить зайти в спальню родителей. Моя собственная комната была дальше по коридору. Я подошла к ней и осторожно приоткрыла дверь.

Все там выглядело так же, как много лет назад, хотя поблекло и покрылось пылью. На стенах висели рекламные плакаты панк-групп «Слитс энд Красс» и «Резиллос» – сердитая музыка для сердитой девочки. В шкафу куча одежды, которая была в моде на бедных улочках вокруг Камдена.[7]7
  Камден – один из центральных районов Лондона.


[Закрыть] Я закрыла дверь. Вернуться в ту эпоху своей жизни я бы не хотела никогда, ни за что не желала бы перечитывать еще раз эту главу романа.

Снова оказавшись в коридоре, я увидела, что Ив уже приладила лестницу на чердак.

– Сама знаешь, надо, – мягко проговорила она.

Что делать, она права. От этого не отвертеться. Я полезла наверх.

Я где-то слышала, что есть люди, которые до смерти боятся чердаков. Существует множество историй про привидения, про сумасшедших, прячущихся в потайных, темных углах наших домов. Все это говорит лишь о глубинных страхах и темных сторонах нашей личности, так сказать, в символической форме выражает отношения нашего «я» и всего остального, иллюстрирует иррациональное начало внутреннего мира, непостижимое и поэтому пугающее нас. Но, взбираясь по стремянке на чердак, я что-то не заметила, чтобы руки мои тряслись от страха. Привидений я не боялась в принципе. Помню, как до полусмерти пугала одноклассников в школе рассказами про мстительных призраков и оживших мертвецов. Понятия не имею, откуда я набралась этих историй, разве что в детстве у меня было извращенное воображение с тягой ко всякой жути и крепкие нервы. Когда соседского терьера на дороге переехала машина и на асфальте, как огромные, толстые, жирные черви, шевелились его внутренности, я не помчалась с воплями прочь, но осталась стоять и смотрела на это как зачарованная. Кто бы мог подумать, что внутри обыкновенной собаки столько интересного? Очередную свою жуткую историю я разбавила этими отвратительными подробностями, и Кейти Нокс вырвало прямо на розовый куст. Но с тех пор я потратила много усилий и времени, чтобы взять за горло свое слишком уж буйное воображение, надеть на него смирительную рубашку, характерную для мира скромных бухгалтеров и прочих подобных им взрослых дядь и теть. Поднимаясь теперь в эти темные, затянутые паутиной помещения, я боялась, что даю мертвым власть над собой. Они станут терзать не тело мое, а душу.

Ступив на самый верх стремянки, я протянула руку и нащупала фонарик, который отец всегда держал справа от люка. Он оказался на месте, цел и невредим. В сознании всплыло воспоминание о том, как я в последний раз поднималась сюда, но я поскорей затолкала его обратно в мрачные глубины, из которых оно явилось. Я щелкнула выключателем, и луч света прорезал пространство чердака. Повсюду одни ящики и сундуки.

А чего же я ожидала? Единственную такую коробочку, лежащую посередине огромных пустых пространств чердака и тихо ожидающую моего прихода?

Я вскарабкалась на край люка и прошлась по дощатому полу, выглядывая что-то похожее на коробку с собственным именем на крышке. Надо отдать отцу должное. Человек он был аккуратный. Полагаю, эту черту я унаследовала от него.

«Интересно, знал ли он, что скоро умрет, и если да, то давно ли?» – думала я, скользя взглядом по аккуратным биркам и видя идеальный порядок в его архивах.

Здесь были коробки с книгами, каждая на отдельную тему, с обувью, археологическими архивами, старыми бумагами и документами.

Наконец я нашла что искала. Наверное, я проходила мимо нее два или три раза, поскольку коробка оказалась намного меньше, чем я ожидала, возможно, под впечатлением жуткого предположения Ив о том, что там лежат останки моей матери. Я наклонилась, чтобы рассмотреть ее поближе. Сверху замечательными отцовскими каракулями было выведено одно слово: «Изабель». Бумага, на которой оно было написано, пожелтела от времени, чернила выцвели. Интересно, давно ли эта коробка лежит здесь? Она была тщательно заклеена липкой упаковочной лентой, чтоб нельзя было вот так просто сунуть в нее нос, прямо сейчас, на месте, вывалить содержимое на пол, посмотреть и уйти прочь. Я подняла коробку. Она оказалась легкой, но, когда накренилась в моих руках, что-то там внутри поехало в сторону и глухо ударилось о стенку.

Господи, что же там такое? Какой предмет мог произвести этот звук? Я смотрела на коробку не отрываясь, словно в ней лежал чей-то череп или отрезанная и высохшая рука.

«Да брось ты, Из, перестань!» – строго приказала я себе и сунула коробку под мышку.

С одной свободной рукой не так-то просто спускаться по стремянке, но мне удалось сделать это без приключений. Ив жадными глазами глядела на коробку.

– Давай же, открывай поскорей.

– Нет, не здесь и не сейчас, – покачала я головой.

Глава 3

Город Лондон раскинулся на огромной площади, составляющей более полутора тысяч квадратных километров. Но в это пространство втиснуто почти восемь миллионов человек. Они обитают в домах, построенных в эпоху Виктории и короля Эдуарда, в муниципальных кварталах семидесятых годов, в современных небоскребах из стекла и стали, утыкавших бесконечные пригороды. В последние двадцать лет я успела пожить чуть ли не в каждом районе Лондона, покупала и снова продавала квартиру, то и дело переезжая и продвигаясь все дальше к западу. На одном месте я долго не задерживалась, каждая новая квартира нравилась мне год, от силы два, а потом меня охватывало какое-то странное беспокойство, некий зуд снова заставлял поменять место жительства. Стоило только закончить косметический ремонт очередной квартиры, все расставить на свои места и снова уделить внимание окружающему миру, как мне опять становилось как-то не по себе. Пусть район был красивым, а соседи приятными, но я никогда и нигде не чувствовала себя уютно, на своем месте. Всякий раз ноги будто сами несли меня к витрине агентства недвижимости. Я понимала, что настало время в очередной раз вострить лыжи и двигать дальше. Мне всегда везло. Рынок недвижимости продвигался вперед и вверх вместе со мной. Таким вот образом я и ухитрилась подняться от комнатки в Нанхеде, где между плитками в ванной комнате росли грибы, к двухкомнатной квартирке с одной спальней в Брокли. Потом я жила в викторианских особнячках в Баттерси и Вондсворте, уже с двумя и тремя спальнями, перебралась в тихий уголок Челси и наконец осела в очень приличной квартире далеко на юго-западе города. Если мне так уж приспичило жить в Лондоне, то дальше от дома родителей находиться уже было невозможно.

Мы покинули Хэмпстед и меньше чем за сорок минут домчались до Барнса, еще одной дорогущей лондонской деревни, где живут буржуа. Оба района пахнут большими деньгами, как унаследованными от богатых родителей, так и нажитыми совсем недавно. В течение нескольких очень неприятных секунд, пока загоняла «мерседес» на стоянку возле своего жилья, воспоминания о доме родителей я ненавидела почти так же, как и сам этот особняк.

Ничего этого Ив я говорить не стала. Она бы все равно ничего не поняла, даже если бы мне удалось облечь свои чувства в слова. Ив любила вещи всем своим нутром, до сладострастия, словно они могли занять ту пустую нишу в ее жизни, которую должны заполнять муж и дети. Подруга уже два раза успела побывать замужем, но родить детей так и не смогла. Я иногда думала, что тоже занимаю часть этого ее вакуума. Ведь Ив командовала мной, указывала, если я, по ее мнению, делала что-нибудь не так, словно была моей матерью.

Я очистила стол и поставила на него коробку. У меня на кухне, среди сверкающей нержавейки и полированного гранита, она смотрелась совершенно нелепо, как будто этот старый хлам подобрали на помойке. Я взрезала ножом упаковочную ленту и приклеенную к крышке бумагу с моим именем. На одной стороне разреза остались буквы «Иза», на другой «бель».

Мы с Ив вытянули шеи. В коробке на первый взгляд лежала всего лишь пыльная пачка каких-то старых бумаг. Я осторожно вынула ее. Листки были такие ветхие, что, казалось, сейчас рассыплются прямо у меня в руках. Первый из них оказался совсем маленьким, того бледно-зеленого цвета, который мать назвала бы eau de nil,[8]8
  Букв.: нильская вода, очень светлый оттенок зеленого, серо-зеленый (фр.).


[Закрыть] и был несколько раз сложен. На одной стороне виднелись какие-то странные каракули. Чернила совсем выцвели, и разобрать их было невозможно. Я перевернула листок и увидела неразборчивый заголовок. Что-то вроде «Марок…», но продолжение стерлось на сгибе. По виду это был какой-то старый официальный документ. Я нашла пару слов, отпечатанных типографским способом, даже разобрала несколько букв «прови…» и еще начало какого-то слова – «хегир…». Все остальное, написанное или напечатанное здесь, было пожрано временем, испарилось. В голове у меня вдруг мелькнула мысль, что хранящаяся в коробке информация почуяла волю, вылетела и теперь кружится в воздухе вокруг нас, невидимая, но весьма серьезная. Фантастическая чушь!

Я передала тоненький зеленый листок Ив и заявила:

– От этого мало толку.

Подруга перевернула листок, подняла, сильно сощурившись, посмотрела его на свет.

– «Марок» по-французски будет «Марокко», верно? – произнесла она после некоторого молчания. – Так, а это что, печать?

В нижнем углу листка просматривался маленький и как будто тисненый прямоугольничек. На нем было какое-то бледное изображение, но, даже осветив его самой яркой галогеновой лампой, мы ничего не разобрали. Я отложила листок в сторону. Дальше шла пачка бумаг с машинописным текстом, побуревших по краям. Печатали его, по-видимому, на одной и той же машинке, поскольку везде бросались в глаза одни и те же плохо пропечатавшиеся литеры, а точка то и дело протыкала тонкую бумагу насквозь. Отец всегда ударял по клавишам изо всех сил.

«Описание захоронения в районе Абалессы» – гласил заголовок на листке, лежавшем сверху. Нахмурившись, я пробежала его глазами, выхватывая отдельные фразы: «…беспорядочную кучу камней, так называемый реджем, которые часто встречаются в Сахаре». В самом низу первой страницы в глаза мне бросилось слово «скелет».

Я осторожно взяла листок и прочитала для Ив вслух:

– «По свидетельству очевидцев, останки царицы пустыни были обернуты в кожу красного цвета, украшенную золотой фольгой. Она лежала, подогнув колени к груди, на распавшихся на фрагменты деревянных погребальных носилках, перетянутых плетеными шнурами из крашеной кожи и ткани. Голова царицы была покрыта белой вуалью с тремя страусовыми перьями. В ушах были изумрудные серьги, на одной руке девять золотых браслетов, а на другой восемь серебряных. Вокруг лодыжек, шеи и талии лежали рассыпавшиеся бусины из сердолика, агата и амазонита. Эти подробности убеждают в том, что останки принадлежат женщине весьма знатного происхождения. Сотрудники Этнографического музея профессора Морис Рейгасс и Готье полагают, что в данном захоронении находятся останки легендарной царицы Тин-Хинан».[9]9
  Тин-Хинан – легендарная прародительница африканского племени туарегов.


[Закрыть]

– Вау, – сказала Ив. – Вот это да. – Она закрыла глаза. – Так и чудится запах пустыни, скажи? Сокровища, легендарная царица Сахары. Сразу вспоминается фильм «Индиана Джонс и Храм судьбы»! Но при чем здесь ты?

Я только пожала плечами. Мне было как-то не по себе, и даже слегка подташнивало.

– Понятия не имею. По характеру записей не похоже, что отец участвовал в раскопках этого погребения.

Я отложила бумаги в сторону. Глядеть на чуть ли не насквозь пропечатанные «о», чувствовать кончиками пальцев оттиски букв на обратной стороне бумаги – ощущение такое, будто попал в далекое прошлое. Как некое послание из могилы, даже из двух: сахарской царицы и отца. По затылку у меня пробежали мурашки, словно волоски на нем один за другим поднимались дыбом. На самом дне коробки лежал, скорее всего, тот предмет, который сообщил о себе глухим стуком, когда я держала упаковку в руках на чердаке. Это был полотняный мешочек, несколько раз обмотанный сверху бечевкой. Он оказался гораздо тяжелее, чем я ожидала. Вдруг мою руку словно пронзил разряд электрического тока, и я почему-то была уверена в том, что разряд ударил именно из предмета, скрытого в мешочке.

– Думаешь, там что-то из захоронения? – взволнованно спросила Ив.

Но меня трясло то ли от возбуждения, то ли от страха. Я и сама не могла ничего понять.

– Думаю, лучше всего положить его обратно и больше не трогать. – Я опустила мешочек в коробку, завалила его стопкой пожелтевших бумаг, потом закрыла взрезанную посередине крышку и сверху положила нож, чтоб под его тяжестью она не раскрылась. – Все очень странно, загадочно и весьма похоже на отца. Я помню, как он однажды, выступая по телевизору, сказал: «Надо всячески поощрять в детях любопытство. Подайте ему знание на блюдечке, и он к нему даже не притронется, а сам пойдет искать какой-нибудь запретный плод. Дайте ребенку найти его, вынюхать все самому, только подскажите, где что лежит, да и то крайне осторожно, и тогда он запомнит это на всю жизнь». Так-то вот. А я терпеть не могу, когда меня пичкают подобными паскудными подсказочками. Все это нарочно придумано, чтобы заманить меня и поймать, а я вот возьму и не клюну. «Не надо будить спящего зверя», – написал он в своем письме, вот я и не буду, пускай спит.

– Но если ты не посмотришь, что там, то будешь терзаться еще больше.

Что и говорить, она права. Поборов свои иррациональные страхи, я сделала глубокий вдох, убрала с коробки нож, полезла внутрь, снова извлекла мешочек, быстренько, пока не успела передумать, размотала бечевку и вытрясла содержимое. Мы уставились на предмет, лежащий у меня на ладони. Это был довольно крупный кусок серебра толщиной миллиметров пять наверху и почти десять у основания, площадью не менее четырех квадратных сантиметров. Посередине торчала шишечка, украшенная круглыми красными стеклышками или какими-то полупрозрачными камешками, а по диагонали шли выгравированные полоски с каким-то сложным, загадочным узором. Наверху прикреплен витой кожаный ремешок. Я взялась за него, подняла эту штуковину, и она повисла, раскачиваясь из стороны в сторону и вращаясь, как маятник для ворожбы. Красные камешки сверкали на солнце не хуже рубинов. В моей суперсовременной кухне этот раритет выглядел дико и неуместно.

– Ой, Иззи!.. – Ив задохнулась, округлив от удивления глаза. – Это… просто фантастика.

Но предмет, который я держала в руке, был довольно тяжел и массивен, значит, вполне реален. Но что же, черт возьми, это такое?

Ив взяла его у меня и стала внимательно разглядывать. Тут меня охватило странное, непонятно откуда взявшееся чувство неуверенности в себе, словно, отдав эту штуку в чужие руки, я потеряла почву под ногами.

– Думаю, это что-то вроде ожерелья, – сказала она, помолчав. – Но сработано ужасно грубо! Совершенно варварская вещь! – Ив поморщила носик. – Не в моем стиле… да и не в твоем тоже, дорогая.

Истинная правда! Странная вещица… трудно представить себе нечто более чуждое тому, что Ив называла моим стилем. Я взяла мешочек. Из него торчала узенькая полоска бумаги, на которой аккуратным отцовским почерком было написано: «Амулет. Время и происхождение не известны. Вероятно, туарегский; серебро, сердолик, кожа». По моей спине пробежал холодок. Найдена ли эта штука в захоронении, где обнаружен скелет царицы туарегов, о которой упоминалось в археологическом описании, сделанном отцом? Я отправила бумажку и амулет обратно в мешочек, уставилась на него, не зная, что делать дальше, потом судорожно сунула в коробку. Меня охватила нелепое чувство, будто он сейчас меня укусит. Что за вещь притащила я к себе домой? Мне захотелось немедленно выбежать во внутренний дворик, выкопать яму и перезахоронить ее, а вместе с ней и все бумаги, которые оставил мне отец.

В ту ночь, впервые за много лет, мне приснился очень странный сон.

Мне снилось, что я в чадре, сквозь узенькую щелку в ней гляжу на пальмы, и на сердце у меня становится тепло. Я понимаю, что пересекла пустыню и не погибла. Алхамдулиллах.[10]10
  Алхамдулиллах (араб.) – «Хвала Аллаху»


[Закрыть]

Передо мной легким, размашистым шагом идут другие люди, путешествующие с караваном. Их синие одеяния посерели от песка и пыли, лица плотно замотаны тканью, предохраняющей от ветра, который соскоблил тонкий слой краски с седла моего деда, изодрал узлы и тюки на спинах наших животных.

Я закрываю глаза, открываю и вижу проносящееся мимо стадо газелей. Тряся яркими белыми хвостиками, они мелькают среди красноватых гранитных валунов, то пропадая, то опять появляясь. Я снова на миг зажмуриваюсь, и вот мы в широкой долине, на самом дне глубокого ущелья. Мне кажется, что кто-то за мной наблюдает. Это лев огромных размеров. Таких не бывает в природе. Он смотрит на меня со скалы! В страшном испуге я громко зову на помощь.

Открыв глаза еще раз, я понимаю, что передо мной естественный пейзаж, множество верблюдов в натуральную величину, рукой самого Бога вырезанных в красновато-розовом камне. За ними на склонах разбросаны глинобитные домики и крошечные фигурки женщин, закутанных в черное и работающих на возделанных террасах. Одна из них осмеливается приветствовать Солимана и спрашивает, что мы привезли. Он отвечает, что соль и просо, и лицо ее мрачнеет. Она так же стара, как моя бабушка, и глаза ее подведены сурьмой.

– А драгоценные камни? Золото? – спрашивает она.

Но времена, когда были золото и рабы, прошли. Настали трудные дни.

Мы вступаем в оазис, когда муэдзин выкрикивает адхан,[11]11
  Адхан – призыв муэдзина к молитве.


[Закрыть] и ведем верблюдов в караван-сарай. Кое-кто из мужчин направляется к мечети, но мне хочется сходить на базар.

На соуке[12]12
  Соук – арабский базар.


[Закрыть] множество лавочек ремесленников. Они обрабатывают железо прямо на открытом огне. Я обхожу их стороной. На шерстяных попонах сидят старики, перед ними высятся пирамиды пряностей, овощей и – чудо из чудес – кожаные бабуши,[13]13
  Бабуши – обувь без задников, один из видов национальной обуви в Марокко.


[Закрыть] ярко-желтые, словно само солнце. Я вдруг представляю себе, как они сидят на моей ноге. Это очаровательно. Такие туфельки наверняка произведут впечатление на красавицу Манту. Моя рука непроизвольно тянется к серебряному амулету, мне кажется, что сделка будет удачной.

Но тут, как по волшебству, появляется Азелуан.

– Ты что, с ума сошла? Этот амулет стоит сотни пар таких бабушей, даже тысячи! Кто защитит тебя от злых чар Кель-Асуфа?[14]14
  Кель-Асуф – одно из имен дьявола в мусульманской культуре; здесь: злой дух пустыни.


[Закрыть] Я опускаю глаза и вижу, что на моих ногах уже красуются желтые бабуши. Они жмут, новые туфли всегда немного тесноваты, но я в них чувствую себя царицей.

Теперь уже вечер, мы сидим вокруг огня, завернувшись в одеяла.

– Бог создал пустыню, – рассказывает Ибрагим, – чтобы было место, где Он мог бы отдохнуть, но скоро передумал, призвал к себе южный, северный и все другие ветры. Аллах приказал им слиться, чтоб получился один, и они повиновались. Он взял горсть смешавшихся ветров, и появился на свет верблюд – к славе Аллаха, на страх и смущение врагам Его и человеку на пользу. К ногам животного Он привязал сострадание, на спину возложил седло, по бокам закрепил мешки с деньгами, а к хвосту прикрепил удачу. Пустыня и верблюд – это дар Всевышнего человеку.

– Аллах акбар, – говорю я, зная, что ему это понравится.

Он повторяет эти слова, на минуту умолкает, потом наклоняется вперед и говорит:

– Тот, кто рожден в великой пустыне, никогда не будет свободен, как бы далеко он ни отправился и куда бы ни держал путь. Духи, населявшие этот мир еще до того, как было создано время, скалы или песок, всегда пребывают с ним. Остерегайся народа Кель-Асуфа. Плотней носи на лице чадру, пусть нос и рот твои будут прикрыты. Эти духи любят отверстия в человеческом теле, через них они постоянно хотят проникнуть внутрь. Когда писаешь, прикрывайся одеждой. Когда какаешь, делай это всегда там, где по песку никто не ходил. Если присмотришься внимательно, то везде заметишь их следы, – продолжает Ибрагим. – В дюнах иногда видно, как без всякой причины поднимаются в воздух спирали песка. Там, где кромка дюны изгибается не хуже змеи, можно видеть, как их когти процарапали землю. Наблюдай, как изменяются тени днем, при свете солнца, и ночью, при сиянии луны, как образуются вихри и рябь на песке, как побеги травы, пригибаемые ветром к песку, оставляют на его поверхности четкие крошечные кружочки. Свои следы они оставляют везде. Что бы ни случилось, всегда держи амулет под рукой. Он убережет тебя от беды. Никогда не забывай, что пустыня – твой дом.

Я проснулась, когда еще не рассвело. Во рту ощущалась странная сухость, на зубах словно песок скрипел, а в ноздрях еще сохранился крепкий запах мускуса. Я лежала в своей лондонской кровати, не двигаясь и наслаждаясь приятной прохладой чистых, выглаженных простыней, но было не так-то просто избавиться от ощущения, что постель из египетского хлопка исчезла, а вместо шелкового стеганого одеяла меня покрывала вонючая попона из верблюжьей шерсти.