Текст книги "Флирт и ревность"

Автор книги: Джейн Донелли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

Сайан перевесилась через верхние перила и с облегчением увидела, как он ступил на площадку нижнего этажа безо всяких повреждений. Потом она вернулась к Лэнгли:

– Он немного подавляет, ты не находишь?

Улыбка Лэнгли была усталой.

– О да. Ему, как видишь, кажется, что ты просто теряешь время, работая у нас в салоне.

– Как это можно считать пустой тратой времени, если я делаю то, что мне очень и очень нравится? Что бы там ни говорил Джосс Эннерман, все остальное всегда будет для меня вторично.

– Я рад. – Его глаза выразили благодарность. – Я не хочу, чтобы для тебя что-то было важнее того, что я могу дать тебе.

Она мягко сказала:

– Для меня нет ничего важнее.

Барни явно обращался с Джоссом Эннерманом запросто, Лэнгли же, будучи менее уверенным в себе, посчитал нахрапистую, подавляющую манеру поведения толстяка довольно утомительной, как шквал ветра силой восемь баллов. Он задумчиво произнес:

– Мне иногда кажется, что этот толстяк Эннерман просто большой шумный жулик. У него есть деньги и полдюжины художественных галерей. Он считается специалистом по современному искусству, но что из того, что он говорит, искренно, а что – просто актерство, я лично не берусь сказать.

– Ты думаешь, со мной он тоже просто устроил представление, не больше? – Она не понимала, зачем ему нужно было это делать, и надеялась, что это не так.

– Нет, конечно, у тебя есть талант.

– Знаешь, а правда, из него вышел бы хороший цирковой конферансье. В цилиндре, в красном плаще, белых бриджах, с длинным, но безобидным кнутом.

Они так и не пошли никуда праздновать успех Сайан. Было уже слишком поздно идти куда-то, так что они просто посидели у нее в комнате и послушали пьесу по радио. Часов в десять Лэнгли отправился домой. Сайан помыла голову и стала расчесывать волосы, сидя перед зажженной газовой плитой, чтобы они скорее высохли.

На лестнице раздались шаги. Сайан услышала стук в дверь и крикнула:

– Кто там?

– Барни.

– Что тебе?

– На пару слов. Две минуты.

– Ладно. – Он вошел, и она сказала: – Я знаю, что еще нет двенадцати часов, но все равно – сделай над собой усилие и не говори Лэнгли, что приходил сюда. Он от этого расстраивается. Ну, о чем ты хотел поговорить?

– Джосс просил меня настойчиво убеждать тебя продолжать лепить. Знаешь, его нелегко чем-то удивить, но твои работы ему действительно понравились.

– Расскажи мне про него. Он сам тоже художник?

– Он хотел им стать. Он только начинал, в Париже, и случайно засунул руку в щель крутящейся стеклянной двери и перерезал себе сухожилия. Его правая рука в совершенно безнадежном состоянии, а Джосс не такой человек, чтобы делать второсортные работы, так что теперь он помогает молодым художникам. Он не филантроп, он очень прилично на этом зарабатывает, но все, что он продает в своих галереях, – стоящие вещи, и большинство работ по-настоящему талантливые.

– Ты не назвал бы его жуликом?

Барни усмехнулся:

– Ну, если только по виду. Нет, он не жулик. Он вполне реальный, настоящий, ну может, немного экстравагантный, но если его ранить, то из него польется настоящая, красная кровь.

– А из тебя польется?

Может быть, случайно, но в этот момент он взглянул на коня-качалку. Качалка… Натали…

– Меньше, чем из других, – сказал он. – Где ты будешь работать?

– Здесь. – Это она уже решила. – И пожалуйста, не делай из этого слишком большой шумихи. Я не хочу, чтобы Лэнгли чувствовал…

– Боже упаси, – сказал Барни. – Будем отправлять их в пломбированном вагоне, после наступления ночи.

Она откинула назад свои еще влажные волосы. Барни не привык заботиться о чувствах других людей, но, когда любишь кого-нибудь, приходится с ними считаться, а Лэнгли не понравился Джосс Эннерман, и ему не доставит удовольствия, если ему будут постоянно напоминать, что Сайан теперь работает не только на него самого, но и на Джосса.

– Спокойной ночи, – скованно сказала она.

– Спокойной ночи, – кивнул Барни и вышел, посмеиваясь.

Сайан позволила себе детскую выходку – показать закрытой двери язык.

Лэнгли ничего не спросил, и она ничего не сказала. Не было сказано ни слова и об использовании старой печи для обжига, но на следующий день она начала работать над головой Джосса Эннермана. Отчасти потому, что эта идея казалась ей забавной, но большей частью потому, что в его ангельском лице был целый клад своеобразия. Никто ее об этом не спрашивал, и она никому не говорила и лепила его вечерами после работы, почти всю неделю. Голова Барни была у нее готова за несколько часов, но теперь она очень старалась, не только пользуясь инстинктивным умением рук, но и работая головой.

Барни тоже работал – над пьесой. На этой неделе Сайан видела его только пару раз, однажды мельком за завтраком, а однажды, когда шла домой после работы, встретила его на лестнице – он уже уходил.

– Как жизнь? – спросила она.

– Все под контролем, – ответил он.

Неделя прошла без событий. Барни никого не беспокоил, кроме Эмили и Лэнгли, которые считали, что он слишком много работает. Несколько раз Сайан слышала стук машинки и однажды заглянула к нему за занавеску, чтобы спросить, не принести ли ему кофе. Он сказал: «Нет» – и через какое-то время добавил: «Спасибо», так что она поняла, каким вопиющим было ее вторжение, и поклялась себе больше не входить к нему. Пусть сам варит себе кофе!

Торговля в салоне шла несколько оживленнее. Лэнгли немного продвинулся с «Денистонским утесом», а Филлис Баркер дважды побывала в салоне.

В первый раз она пришла, по ее словам, чтобы повидать Сайан и извиниться за то, что выпила бренди. Она считала, что выставила себя в смешном виде, потому что даже после того, как она пешком прогулялась до дому, голова у нее еще немного плыла. Сайан сказала:

– Ну что ты, все в порядке, не думай, – но Филлис осталась при своих сомнениях, хотя и была благодарна ей за утешения.

– Все равно это было так мило с твоей стороны, – сказала Филлис. – Меня это так взбодрило, а до этого я чувствовала себя просто ужасно.

– Надеюсь, сейчас ты чувствуешь себя лучше? – спросила Сайан.

Помолвка так и не была восстановлена. Эмили уже слышала об этом из нескольких источников, и Филлис сказала безнадежно:

– Думаю, да.

Лэнгли зашел к ним в студию, и Сайан увидела, как предательски порозовела светлая кожа Филлис. Хотя он намеренно не вступал в разговор и сразу же принялся звонить по телефону, тот факт, что он был с ними в одной комнате, сразу же заставил глаза Филлис блестеть, как звезды.

Она просидела довольно долго, болтая о живописи и о погоде, пока Сайан не сказала:

– Очень было приятно повидать тебя снова, но ты выбрала не совсем удачное время – мы очень заняты сейчас.

Филлис покраснела еще гуще и стала, заикаясь, бормотать извинения. Когда она засеменила вон из салона, Сайан почувствовала себя так, будто только что выбросила маленького трогательного щенка на снег.

Лэнгли слегка упрекнул ее:

– Ты была с ней немного резковата, ты не находишь?

– Она по-прежнему без ума от тебя, – защищаясь, сказала Сайан. – По-моему, она тебя просто боготворит.

– О, я так не думаю. – Прошло три года с тех пор, как он встречал Филлис Баркер на каждом углу, на ее круглом лице были написаны честность и обожание. Тогда ей было семнадцать лет, и она знала, что вся деревня над ней потешается и что, хотя Лэнгли добрый и с ним можно поговорить, она просто надоедает ему. Филлис было тогда не до смеха. Однажды ночью она спустилась к реке и рыдала там в одиночестве, потому что у нее не хватило мужества умереть и она не знала, как ей жить дальше. После этого у нее хватало гордости, по крайней мере, на то, чтобы держаться от него подальше.

Она была очень хорошенькая, и у нее были дружки. Гордона Вайкэса ей выбрали родители, потому что он был фермером, как и ее отец, и мог бы стать им вместо сына, которого они очень хотели, но которого у них не было. Ее отец начал строить для них бунгало, и Гордон приходил работать в «Вудграндж», на их ферму.

Но в последние несколько недель Филлис начала овладевать паника. Эмили отозвалась о ней как о дурочке, и она действительно создавала такое впечатление. Филлис казалось, что всю свою жизнь она старалась угодить людям, заставить их любить себя, она из кожи вон для этого лезла, буквально виляла хвостом всем и каждому. Она знала это, но ничего не могла с собой поделать.

В тот день, в субботу, Гордон сказал ей: «Бога ради, Фил, ты хуже любой старухи!» Она пыталась заставить его надеть шарф. Было не холодно, она повязала ему шарф просто потому, что они собирались идти на улицу и к вечеру могло похолодать. Он в очередной раз сорвал его с себя, и вместо того, чтобы сесть в спортивную машину, они так и стояли там, и наконец терпению Гордона пришел конец. И ему было уже наплевать на ферму и на все остальное, потому что Филлис бесила его до безумия.

Она давно уже знала, что это рано или поздно случится. Она видела знаки того, что это приближается, и для нее это было почти облегчением. Она повернулась и побежала к остановке автобуса, а Гордон пустился за ней и был рад, увидев, что она успела сесть в автобус. Он был немало удивлен, потому что автобусы никогда не приезжали по расписанию.

С тех пор он несколько раз звонил в «Вудграндж» по настоянию своих родителей, но каждый раз вздыхал с облегчением, узнав, что Филлис не хочет с ним разговаривать. Она была по-своему очень милой, но прожить с ней всю жизнь было не в его силах.

Конечно, за эти три года она иногда видела Лэнгли – деревня была маленькая, – и каждый раз сердце ее пускалось вскачь. Это случалось, даже если она просто проходила мимо салона. И вот теперь она снова выставляет себя на посмешище. Снова о ней все будут говорить и все станут над ней смеяться. Лэнгли Холлиз скоро женится на Сайан Роуэн, все об этом говорили.

Филлис не везло. Она и не ожидала этого и потому не удивилась, когда, зайдя в следующий раз в салон, узнала, что Лэнгли уехал на весь день на встречу с другим дилером, который продавал часы. У нее была заготовлена причина для посещения магазина – это был «Денистонский утес». Она хотела спросить Лэнгли, сколько он за него хочет получить, и сказала об этом Сайан.

– Боюсь, не знаю, – сказала Сайан, – а он вернется еще не скоро. Может, мы тебе потом позвоним?

– Да, пожалуйста, – сказала Филлис. Она посмотрела на картину так, будто это был пейзаж Тернера, [2]2
  Тернер Уильям (1775–1851) – английский живописец и график, представитель романтизма.


[Закрыть]а потом перевела взгляд на миниатюру, над которой сейчас работала Сайан. – Ты тоже очень талантливая, да? – спросила она.

– Спасибо, – сказала Сайан; а что еще можно было сказать?

Зазвеневший как раз в этот момент дверной звонок был более чем кстати, потому что Филлис пошла за ней из студии к двери и сказала:

– Ну ладно, пока.

Когда покупатель ушел, было половина шестого, даже чуть позже. Сайан защелкнула замок, повернула вывеску на двери и пошла обратно в студию. Миниатюра была почти закончена, так что она могла немного задержаться и доделать ее сегодня. И заодно дождаться Лэнгли и узнать, удалась ли ему сделка.

Зазвенел колокольчик, но дверь открыли своим ключом, и Сайан крикнула:

– Лэнгли? Я здесь!

Вошел Барни.

– Работаешь сверхурочно? – спросил он.

– Просто хочу закончить. – Миниатюра стояла перед ней, и она перерисовывала на нее с поблекшей сепиевой фотографии бородатого мужчину, учитывая инструкции, написанные тут же: «Глаза голубые, волосы русые».

– Приближается гроза, – сказал Барни.

– Да? – Ей это было не страшно, дом находился в двух минутах ходьбы отсюда. Весь день небо было затянуто тяжелыми тучами, так что в студии горел свет.

– Щеголь какой.

– Был, наверное. Посмотри на дату – 1901. – Она взяла фотографию и протянула ему. – Глаз почти не видно. Приходится самой додумывать, а что делать? Напрягаю все свое воображение, я же не знаю, какой это был человек.

– Я бы не стал из-за этого волноваться. Думаю, те, кто заказал миниатюру, этого тоже не знают.

– Да, наверное. – Она поставила фотографию назад на стол и снова повернулась к Барни. Вид у него был усталый. – Говорят, ты много работаешь.

– Чем быстрее закончу, тем быстрее отсюда уеду.

– Я бы тебе посоветовала не торопиться, а то загремишь еще в больницу на пару месяцев, – вспылила она.

– Ты что-то сегодня в придирчивом настроении.

– Да, – призналась она. – Ну, спроси меня хотя бы, не начала ли я работать над новой фигурой.

– А ты начала?

– Да, и у меня ничего не получается.

К этому выводу она пришла вчера вечером. Это был кусок глины, вылепленный наподобие лица, но внутри ничего не было. Как и на фотографиях, которые она перерисовывала, – в нем не было никакой загадки. Фиона, которая видела его уже не один раз, сказала, что получается просто замечательно, но Фиона была друг, а не критик.

Раз уж Барни погрузился в свою собственную работу, Сайан знала, что ему не будет дела до ее проблем. Но все равно она подумала, что он мог бы уделить ей хотя бы пять минут своего времени. Она не могла говорить об этом с Лэнгли. Если она спросит его мнение, он скажет: «Зачем тратить на это время, если тебе самой не нравится и у тебя нет ощущения, что ты делаешь что-то полезное?»

– Знаешь, такое чувство у всех бывает, – сказал Барни. – Вот сейчас, например, мне хочется порвать мой сценарий на клочки и начать писать все заново.

– Правда?

– Получается какая-то ерунда, старье.

Может, он просто принялся за работу слишком рано после аварии. Она заметила:

– Все пытались тебя предупредить, что тебе не нужно слишком торопиться, хотя бы некоторое время.

Он ответил ей сварливым и немного усталым тоном:

– Я практически неподвижен, побойся Бога. Медленнее уже просто некуда, особенно в этой вашей деревеньке.

– Ты специально делаешь вид, что не понимаешь. Все равно ты слишком устаешь, и мозг работает напряженно.

– Послушай! – Он резко повернулся к ней. – Я же физически пострадал в аварии, а не умом тронулся!

– Я знаю. – Она говорила с таким же вызовом, как и он. Здравый смысл был на ее стороне. Она говорила дельные вещи. – Но что, если работа у тебя не ладится, потому что ты еще не выздоровел окончательно?

– Нет, дело не в этом. Просто все мои персонажи становятся слишком кровожадными.

Она вспомнила про голову, которую пыталась слепить, и заулыбалась:

– Ты знаешь, и мой кусок глины тоже. Вчера вечером я из-за него плакала и билась головой о ковер. Конь, наверное, решил, что я рехнулась.

Они одновременно рассмеялись.

– Бьюсь об заклад, – сказал Барни, – что это никогда не доводило тебя до слез. – Он дотронулся до миниатюры. – Профессиональная работа.

– Правда. И что с этим делать?

– Ну, я, например, иду гулять.

– Скоро будет дождь.

– Тем лучше, – сказал он.

Сайан пошла к столу, на котором стояла машинка, и взяла пару белых перчаток, которые она заметила как раз перед тем, как вошел Барни.

– Если ты все равно никуда конкретно не идешь, ты мог бы занести эти перчатки Филлис Баркер. Она приходила узнать, сколько стоит картина Лэнгли, и забыла их здесь.

– Мы ей отнесем их вдвоем, – сказал Барни. – Ты тоже идешь.

– Хорошо. – Пальто у нее не было, но на улице из-за дождя было слишком тепло. Прогулка под дождем может оказаться приятной, а ферма «Вудграндж» была недалеко. Сайан положила нейлоновые перчатки Филлис в свою сумочку, вымыла кисточки и поставила на стол свою миниатюру. – Ну что ж, пошли, – сказала она.

Барни лениво подошел к мольберту с «Денистонским утесом». Именно там Лэнгли еще раз попросит Сайан выйти за него замуж, и именно там она скажет ему «да». Если бы Филлис это знала, она не стала бы покупать эту картину.

– Бедная Филлис! – вздохнула Сайан.

– Почему? – Барни проводил ее из студии. – Картина не так уж плоха, и Лэнгли наверняка уступит ее недорого.

Он специально притворялся тупицей, но она не проглотила его наживку. Она сказала очень милым голоском:

– Конечно, наверняка. А так как ты получаешь с салона свой процент прибыли, ты должен благодарить меня, что я стараюсь несколько умерить щедрость Лэнгли.

– Я благодарен. – Он сказал это так, будто именно его доходы от салона не давали ему умереть с голоду. – Для меня служит большим утешением мысль, что, когда Лэнгли ставит ценники, ты прокрадываешься за ним в салон и прибавляешь к каждой цене десять процентов.

– Кстати, хорошая мысль.

Она закрыла на замок дверь в магазин.

– Тебя беспокоит, что Лэнгли придерживается этих старых предрассудков, что с покупателя надо брать ровно столько, сколько стоит товар?

– Беспокоит. Но что делать, у нас у всех есть свои недостатки, не так ли? Вот почему Лэнгли нужна жена с коммерческим складом ума.

Они шли вдоль по главной улице, и дождь был мелкий, как морской бриз с брызгами. Сайан даже вообразила, что чувствует вкус соли на губах.

– А у меня не коммерческий склад ума, – сказала она.

– Только не говори мне, что я ошибся и добыл для него не ту девушку.

На улице было меньше людей, чем обычно в это время, и те, которых они встречали, шли торопливо, чтобы поскорее укрыться от дождя.

– Ты никому никого не добывал, – сказала Сайан после недолгого молчания. – Ну может, ты придал событиям некоторую живость, и то в самом начале, но мы с Лэнгли сами прекрасно управляемся, спасибо. Так что оставь свои таланты для вымышленных персонажей. Похоже, что ты даже над ними не имеешь власти.

– Все, что мне нужно, – сказал Барни, – это немного пространства, и я им покажу, кто здесь главный. Пойдем по тропинке или по дороге?

На ферму можно было пройти двумя путями. По дороге, конечно, идти было более разумно, потому что с деревьев капала вода и землю развезло от влаги. Но по лесу было идти приятнее, и Сайан сказала:

– Сюда, пожалуйста.

Барни перелез через ограждение и подал ей руку. Она оперлась на нее, пока перелезала, и спросила:

– Так о чем сценарий?

Он отпустил ее, как только она встала на землю, и пошел вперед, по узкой тропинке между серебристыми березами.

– Про одного полицейского, который ушел со службы после того, как его обвинили в убийстве. После обвинения он и сам уже начал сомневаться. Его дочь хочет, чтобы отца оправдали, и просит его бывших коллег, полицейских, помочь.

– А он действительно невиновен?

– Нет.

– О! Тогда в чем тут смысл?

Он пожал плечами:

– В данный момент он от меня тоже ускользает. А теперь давай поговорим о твоих успехах. Что ты сейчас лепишь?

– Голову Джосса Эннермана. – Она чувствовала себя восточной женщиной, шагая позади Барни, пока он не сошел с тропинки и не пошел по траве, чтобы идти рядом с ней.

– Очень мило, – сказал он. – Хотя, если только Джосс не захочет купить ее для себя, я не думаю, что миниатюрные Джоссы Эннерманы будут иметь большой спрос.

Большая дождевая капля сорвалась с листка над ее головой и пощекотала ей щеку.

– Вот видишь, еще одно доказательство, что у меня не коммерческий ум, – улыбнулась Сайан. Она вдохнула свежий влажный воздух. – Да, хорошо пройтись, это так освежает мысли. А ты часто ходишь на прогулки, когда ничего не идет в голову?

– Довольно-таки часто.

Она поставила ногу на раскисшую от дождя полосу земли, которая была скользкой, как лед, и поскользнулась, так что растянулась бы во весь рост, если бы он не успел подхватить ее.

– Очень неплохо для захвата одной рукой, – похвалил он себя.

Она задержала дыхание на мгновение, но потом рассмеялась:

– Знаешь что, с рефлексами у тебя все в порядке!

Так они продолжали идти, он поддерживал ее одной рукой, слегка, небрежно, просто на всякий случай. В тишине они прошли несколько минут, потом Сайан снова заговорила:

– Для вдохновения деревня даже лучше, чем все эти ваши шумные пыльные городские улицы.

– Ну, не знаю. Если увидел одну корову – считай, что видел их всех.

Небо над их головами сияло тусклым серебром сквозь узор листьев и веток.

– Как красиво в лесу, – сказала Сайан.

– Зато не так интересно, как с людьми.

– Думаешь, не так?

– Попробуй иногда заглянуть кому-нибудь в душу, вот где настоящие джунгли.

– В лесу безопасно. Зачем менять его на джунгли?

Кожа Сайан вся покрылась мурашками, потому что она насквозь промокла и ее начинало знобить. И никакой это был не сигнал опасности. Она весело сказала:

– Нужно быть настоящим телепатом, чтобы проникнуть человеку в душу.

– Попробуй, может, у тебя получится. – Он повернул ее к себе, и она посмотрела ему в лицо. Лэнгли был красавчик, а Барни – хотя на три года моложе его – казался старше. У него было лицо человека опытного, прошедшего бог знает что и видевшего черт знает что. Тут нужно было быть настоящим телепатом, чтобы узнать о нем что-нибудь такое, что он хочет скрыть.

Она сказала дрогнувшим голосом:

– Я лучше предскажу тебе будущее. У тебя будет пневмония.

– Нет, только не это, – сказал он. – У меня нет на это времени.

– Ну значит, у меня будет. – Она вся дрожала. – Надеюсь, у Филлис Баркер разожжен камин. – Ей захотелось уйти отсюда, и немедленно. Она смотрела снизу вверх на Барни, и ей самым естественным образом пришло в голову, каково это было бы, если бы он ее поцеловал. Дурацкая мысль, убеждала она себя. Совершенно немыслимо идти на такой безумный риск.

Но он как раз собирался ее поцеловать, и, если бы она сейчас отскочила в сторону, как ошпаренная кошка, он догадался бы, что она его боится. Она закрыла глаза и почувствовала на своей щеке прикосновение его губ, прохладных и легких, как дождь.

– У тебя тоже не будет воспаления легких, – сказал Барни. – До «Вудграндж» осталось всего две минуты, там ты сможешь залезть на печку и высушиться.

– Прекрасно, – сказала Сайан. Она засмеялась, и они вместе кинулись бежать, и у нее осталась внутри странная, крошечная боль, которую вполне можно было назвать разочарованием.