Текст книги "На подмостках волшебства (СИ)"
Автор книги: Джейн Анна
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)
Джейн Анна
На подмостках волшебства
На подмостках волшебства
Часть первая. Двойник Ее Высочества
Пролог
Я бежала по теплым лужам, а позади меня слышались угасающие раскаты грома да изредка озаряли серое застывшее небо отблески далеких молний.
Гроза осталась позади.
Впереди же было старинное здание театра, замыкающее огромную безлюдную площадь. Массивное, из светлого камня, с античными колонами, арками и искусной фреской на величественном фасаде, оно напоминало древнегреческий храм – храм искусств. Венчающие крышу скульптуры женщины в старинных одеяниях, похожих на тоги, казались богинями.
Несмело выглянувшее солнце озарило лик одной из них и зазолотило лужи.
Я улыбнулась, и пальцы мои выпустили зонт. Он легко взлетел в проясняющееся небо, подобно воздушному фиолетовому шару, и я проводив его взглядом, подошла к одной из афиш.
Афиша была большой и яркой, привлекающей внимание, но неброской и приятной взгляду.
"Театр света и сумрака.
КОРОЛЕВА ЭЛЕЙН
Пьеса в 5 действиях
В главных ролях – Яна Полецкая, Денис Лисов, Валентин Снежницкий"
Я ласково провела рукой по глянцевой афише, коснулась пурпурных выпуклых букв. Мне хотелось улыбаться: тонко, гордо, с достоинством расправив плечи и делая вид, что это в порядке вещей. Что статная девушка со сложной старинной прической, изображенная в профиль и задумчиво глядящая куда-то вдаль, в другие миры, известные только ей, не просто похожа на меня, а это и есть я. Что известный актер на афише, небожитель театрального Олимпа, – мой партнер. И что спектакль идет на подмостках одного из лучших театров столицы.
Главная роль. Я исполняю главную роль в этой театральной постановке, новинке сезона, покорившей уже тысячи сердец, поразившей критиков и добившейся признания зрителей. Я – Яна Полецкая. Актриса, сыгравшая роль Королевы.
Мне захотелось счастливо рассмеяться, но я только прикрыла губы обратной стороной ладони. Я добилась того, чего хотела. Я смогла! Я сыграла!
Мой взгляд вновь скользнул по афише. Кое-что в ней изменилось.
"В главных ролях – Яна Полецкая, граф Лис, принц Ворон", – гласила она.
Кто это – граф Лис и принц Ворон? Актеры или же...
Я вновь коснулась афиши ладонью и в следующее мгновение вдруг обнаружила себя в шумном зрительном зале, заполненным до отказа. До начала спектакля осталось совсем немного – только что прозвенел третий звонок, самый торопливый и самый торжественный, и зрители спешно усаживались на свои места в ожидании начала спектакля. А я медленно, с чувством собственного достоинства, не забывая улыбаться и отвечать кивком головы на приветствия, пошла между рядами, зная, что все эти люди пришли сюда из-за меня, из-за моей роли.
Но я пришла не из-за них. Я здесь из-за любви к творчеству, и в нем растворяюсь без остатка, потому что я – актриса. И я в своем храме, я – жрица искусства, а они – благодарная паства, желающая наслаждаться духом созидания и света, которыми и пропитано искусство.
Кажется, кто-то за моей спиной рассмеялся.
И вновь все изменилось.
Я очутилась на освещенной софитами сцене – уже в костюме, с гримом на лице, вошедшая в роль и готовая бросаться вперед и биться с темнотой и невежеством, используя единственное свое оружие – актерское мастерство. И сердце больше не бьется безумно, как в гримерке, перед началом спектакля, и в голове нет лишних мыслей, и меня, кажется, тоже нет, потому что вместо меня на сцене стоит королева – главная героиня спектакля; а каждый спектакль – это отдельная жизнь, и не маленькая, искусственная, которая закончится, когда последний зритель покинет зал, а настоящая, яркая, наполненная всеми красками мира и всеми чувствами, только представленная в определенном разрезе – театральном.
Это кусок пирога истории, который аккуратно и умело разрезал режиссер и показал начинку зрителю, пусть даже кусок этот совсем тонкий и куда меньше всего пирога-жизни. Но ведь на пробу сгодиться и совсем крохотный кусочек, верно?
Я стояла на сцене, расправив плечи и чуть запрокинув голову, так, чтобы подбородок был приподнят, улыбалась, как подобает королеве любимым подданым, а, может быть, это уже была и не я, а моя героиня, или, быть может, героиня стала мною – неважно. Важно лишь то, что сейчас начнется действо...
И оно закружилось разноцветным вихрем...
Теперь настал черед зрительских оваций. Зрители хлопали, кричали "браво" и дарили цветы, а я и прочие актеры кланялись в ответ за их океан эмоций.
И я была счастлива.
Только вот не все оказалось ладно. Среди зрителей, в первом ряду, я увидела того, кого видеть мне не хотелось совершено. Это был высокий худой мужчина лет двадцати восьми с широким разворотом плеч, тонкой талией и черными прямыми волосами, собранными сзади в хвост. Он казался достаточно миловидным, но с налетом изящной экзотики. Не всякая девушка примет его за красавца, предпочтя более простой и мужественный облик.
Внешность этого зрителя можно было назвать готической: бледный, с глубоко посаженными глазами, которые из-за игры теней со светом казались темными провалами, с бескровными тонкими губами и четко очерченным римским профилем. Темная одежда подчеркивала мрачность.
Но было в этом молодом человеке и что-то загадочное, волшебное; не отталкивающее, но пугающее.
А еще мы, кажется были знакомы. Знакомы давно и, возможно, он ищет меня. А я не хочу, чтобы он нашел. И я бегу, прячусь в храме искусства, судорожно перебирая маски разных ролей.
– Ты права, – прошептали за моей спиной.
Я оглянулась и увидела его.
Он был красив, но опасен – просто формула женской влюбленности. Кожа – идеальная, волосы – густые и блестящие, такие красивые высокие скулы... Но взгляд – стеклянный, равнодушно-жестокий... Ледяной, властный и словно давит, придавливает к полу.
Что он делает на сцене? Чего хочет? И почему так тянет сквозняком?
По щиколоткам ползет тонкая ледяная струйка холода; его же языки лижут запястья...
Черноволосый уголком губ улыбнулся мне. А я смотрела на него, не мигая и не понимая, отчего мне так страшно и неспокойно на душе, и почему хочется сделать несколько шагов назад, а лучше убежать за кулисы или на другую сцену. Вдруг в другой маске он не узнает меня? Но смогу ли я убежать?
Нет...
– Нет.
Я подняла голову.
– Я пришел за тобой, – сказал он мягко, кажется, понимая, что творится со мной.
Звуки зрительного зала исчезли, а краски померкли. Но кроме меня этого человека, кажется, никто и не видел. Зрители, не замечая, что главная актриса, прима, исчезла, и продолжали кричать свои "бис" и "браво" и кидать розы туда, где только что стояла я. А я как будто бы перенеслась в другое измерение, холодное и почти бесцветное.
– Я не пойду с тобой, – предупредила его я. Но черноволосый только покачал головой и схватил меня за руку, чтобы потянуть за собой. Я попыталась убежать, вырваться, но у него оказалась железная хватка, и все мои жалкие попытки были заранее обречены на неудачу.
Мужчина взял меня за плечи, с легкостью удерживая, и посмотрел прямо в глаза. Взгляд у него странный, и хотя бледное узкое лицо с выступающими скулами и спокойно, но в черных глубоко посаженных глазах мечутся лихорадочные искры. За внешним хладнокровием кроется настоящая буря эмоций. И попасть под эту бурю совершенно не хочется!
– Ты должна со мной пойти, – повторил он все так же мягко, но настойчиво, не отрывая от меня взора.
– Не хочу, – отвечала я, всеми силами стараясь показать, что я его совсем не боюсь, и что темные глаза меня совершенно не гипнотизируют. – Отпусти меня. Прошу. – Слова давались мне с трудом.
– Пойдем, я жду тебя, а я ненавижу ждать, – в третий раз сказал этот странный человек и прижал к себе, и я словно подчинилась его воле. Тотчас подул холодный мятный ветер и вокруг нас кто-то невидимой рукой нарисовал тонкий сияющий голубой круг, из которого вырывались все выше и выше всполохи ледяного синего огня. Я знала, что, что этот волшебный огонь не обожжет нас, а перенесет в другое место. Как только полупрозрачные языки скроют нас с головой , мы исчезнем с подмостков театра и очутимся... Где мы очутимся, я не знала.
Я вновь попыталась вырваться, но мужчина прижал широкой ладонью мою голову к своей груди, и меня пробрала дрожь – таким холодным казался мне этот готического вида брюнет. Словно он был сотворен изо льда.
Зрители совсем исчезли, и их рукоплескания остались лишь в моей памяти. На сцене, кроме нас двоих, тоже никого не было: только он, я и волшебный синий огонь вокруг. Сейчас пламя достигнет наших голов, и мы исчезнем, и не будет больше театра, ролей, зрителей. Не будет меня. А, быть может, наоборот, мне дадут новую роль – вечную, и я буду вынуждена играть ее до конца времен, находясь рядом с этим мужчиной, прижимающим меня к себе.
"Я не хочу так", – с каким-то отчаянием подумала я, и мне показалось, что брюнет улыбается.
– Нас уже ждут, – сказал он и коснулся ледяными губами моего лба.
Я содрогнулась от волны необъяснимого трепета, и в этот момент откуда-то сверху к нашим ногам со звоном упала серебряная монета. Полупрозрачный синий огонь стал шипеть и гаснуть, словно кто-то невидимый пытался затоптать его.
Мужчина тотчас поднял голову в поисках того, что осмелился сделать подобное, помешать ему, не замечая, как его пальцы все больнее вцепляются в мои плечи. А, может быть, он делал это специально. Я вскрикнула, но он не обращал на меня внимания, лишь сделал еще больнее.
Магический огонь погас, а новый, кажется, брюнет, зажечь не мог. Он оглядывался, задирал голову, пытаясь найти того, кто посмел нарушить его планы, зло скользил глазами по пустому зрительскому залу, сверлил взглядом балконы, сканировал партер, но все было тщетно. Тот, кто кинул монетку, появился тогда, когда сам захотел этого.
– Выходи, – тихо, но мрачно произнес мой похититель. Но эффекта это не возымело. – Выходи! – повысил он голос. – Выходи! – его громовой рык слышно было, наверное, даже за дверями этого эфемерного театра.
– Что ты орешь? Я со второго раза расслышал, – раздался за спиной брюнета мужской насмешливый голос – уверенный баритон с нотками приятной хрипотцы. Всего лишь несколько слов – и у меня в сердце поселилась хрустальная птичка из света и надежды.
Тот, кто удерживал меня, резко развернулся, все так же прижимая к себе и пряча мое лицо у себя на груди. Того, кто кинул монетку, я не видела, хотя всей душой хотела узреть его лицо. Почему-то это казалось безумно важным.
– З-зачем пришел? – процедил сквозь зубы черноволосый.
– Зашел в театр, – вполне себе любезно пояснили ему. – Говорят, королевская труппа поставила великолепный спектакль по новой пьесе почтенного господина Астариаса. Вся королевская ложа аплодировала стоя! Вы тоже видели эту чудную постановку? Какие пороки общества господин Астариус высмеивал на сей раз? Непочтение Его Высочества? Нежелание платить налоги? Или демократию, которая стала модной в палате лэров?
– Говори, что хочешь, – процедил сквозь зубы брюнет.
– Я хочу сделать академическую карьеру, – доверительным тоном сообщил второй мужчина, – знаете ли, мечтал с детства надеть магистерскую мантию...
– Не играй со мной, – предупредил его длинноволосый. – Пожалеешь.
– Не люблю жалеть. А вы любите прямоту, как о вас и говорят. Я думал, сначала у нас будет светская беседа, как принято в салонах и у дипломатов. А уж после...
– Говори. Пока жив, – велел брюнет, явно теряя терпение.
– Воровство – это порок, – вздохнул его собеседник печально.
– Что?
– Не играйте в вора. Вы запутались и не понимаете, что делаете. Вам это простят. Сейчас еще можно исправить. Пока не поздно, отдайте ее, Ваше Высочество. И убирайтесь в свои льды.
Мой похититель рассмеялся – тихо, но искренне, как будто бы давно не слышал таких остроумных шуток, хотя в словах второго мужчины не было ничего смешного.
– Сначала я убью тебя, – сказал брюнет обыденном тоном – таким обещают купить подарок или убраться в квартире.
– Попытайтесь, – ничего не имел против тот, кто хотел спасти меня.
А в следующую секунду меня с силой откинули в сторону, как ненужную игрушку. Я упала на пол, видя, как две мужские фигуры вознеслись ввысь, под самый потолок пустого зрительского зала, и в темноте засияли молнии, засверкали огненные шары, разрывались волнами водные драконы...
Я отползла в сторону, испуганно сжимая в кулаке серебряную монетку. Как оказалось, на ней был изображен лис, над которым сияла корона с девятью зубцами.
Я, сжавшись в комочек, зачарованно глядела вверх, на посылающих друг на друга заклятья мужчин, как кролик на двух удавов, которые никак не могли поделить добычу, и в какой-то момент меня обожгло полосой синего света, похожего на огромный кнут из пульсирующей энергии.
Кажется, я потеряла сознание в этом странном театре, где больше не была актрисой, а лишь безмолвным зрителем, наблюдающим последний акт неведомой пьесы.
Где-то заиграла незатейливая, но нежная мелодия музыкальной шкатулки – единственный звук в окутавшей тишине.
Очнулась я тогда, когда меня вдруг осторожно обняли сильные руки – не ледяные, а теплые. Но вокруг была темнота, и я так и не разглядела лица мужчины. Ясно было только одно – это не длинноволосый брюнет, а тот, кто кинул монетку, не дав унести меня.
– Все в порядке, – прошептало мне смутно знакомый баритон с хрипотцей на ухо. Наши щеки соприкоснулись. – Все хорошо.
И я облегченно вздохнула, осознав внезапно и быстро (и эта мысль была сродни вспыхнувшей в ночном небе падающей звезде), что не просто наслаждаюсь этими незамысловатыми прикосновениями. С помощью них я понимаю – этот человек, которого я не вижу, но которого чувствую, – блик солнца в темных океанских водах, луч света в глухом заброшенном пространстве тандема одиночества и усталости.
Я не без труда положила слабую ладонь ему на плечо, уткнулась носом в грудь, и птица в сердце, которую едва не посадили в клетку, забилась сильнее. Пусть это будет длиться вечно. Он и я. И темнота вокруг, как гарант того, что он – мой свет.
Так необычно... Так тепло. И так беспечно. Пусть рушится мир, пусть раскалываются льды, путь сдвигаются горы, но ничто из этого не заставит меня отказаться от этого человека.
– Ты победил его? – едва разлепляя губы, спросила я.
– Почти, – уклончиво отвечали мне.
– А кто ты? – я провела второй рукой по его щеке.
– Я – это я. Тот, кто захочет защитить тебя, – отозвался мужчина. – Я обещал, – добавил он и коснулся губами моего затылка, наполнив сердце щемящей нежностью.
– Кому? – прошептала я с внезапными слезами на глазах.
– Тебе, – был мне ответ.
– А кто ты? Кто?
– Твой тайный друг. Монета у тебя? – спросил он внезапно. Оказывается, я до сих пор сжимала в кулаке серебряную монетку с ухмыляющимся лисом в короне.
– У меня... Но что произошло? Я ничего не понимаю... Я хочу увидеть твое лицо... – Я что-то лепетала и лепетала, понимая, что это тот человек, которому я доверяю. Тот самый. Один на миллион. Тот, кого я искала всегда и которого все же сумела найти.
– Скоро ты все узнаешь, девочка, – неведомый мне мужчина склонился ко мне так близко, что я чувствовала его дыхание на своей щеке. – Береги монету. Это мой подарок тебе. Твой талисман. – Каждое слово давалось ему с трудом.
Я запустила пальцы в его волосы, а его губы почти касались моих.
И тут на нас двоих обрушилась лавина светящегося снега, гремящий холод которого пробирал до костей.
Где-то в темноте раздался безумный смех.
Мой спаситель обнял меня крепче, закрывая собой, и...
Глава первая
И я проснулась. Резко распахнула глаза и некоторое время прислушивалась к собственному громкому дыханию – от страха оно сбилось. Я не помнила сон четко, лишь обрывками: сначала видела театральную афишу с собой в главной роли, потом оказалась в театре, наслаждаясь аплодисментами благодарных зрителей, а затем меня вдруг решил похитить какой-то странный незнакомый тип... Нет, не незнакомый.
Я резко села в кровати, прижав пальцы к вискам. Невозможно! Этот длинноволосый парень так сильно запал мне в душу, что даже пробрался в мой сон!
А ведь мы всего лишь пару раз встретились глазами!
Началось все сегодня вечером. После очередной репетиции, долгой, изматывающей, я вместе со всеми сидела прямо на сцене, подогнув под себя ноги, и уже битый час выслушивала замечания от мастера. С виду это был симпатичный рубаха-парень лет тридцати, с растрепанными волнистыми волосами, клетчатой рубахе и обычных джинсах. Ну, просто душа компании – тот самый незаменимый человек, который приносит с собой гитару. Но – внешность обманчива. Особенно если это внешность актера. Алексею Анатольевичу было лет на десять больше, чем казалось, и это был весьма уважаемый педагог и заслуженный театральный деятель, которого удостаивали множеством наград. Как артист, он был безумно талантлив и обаятелен, но как педагог, суров и требователен. Битый час он распинался по поводу нашей общей зашкаливающей бездарности. По мнению Алексея Анатольевича, она объединяла весь наш последний курс театрального, на котором я имела честь учиться. Каждого студента Леха – так мы называли между собой препода – разбирал вдоль и поперек. Мне тоже высказали все минусы и даже прошлись по моим личным качествам.
– Полецкая, это выпускной спектакль, а не новогодний утренник в детском саду. Шекспир обеспечивает электричеством всю Великобританию, глядя на твою Виолу, – с такой скорость вертится в гробу, – хорошо поставленным голосом говорил мой мастер. Любит он бородатые шуточки.
Я потупила взор. Спорить с Алексеем Анатольевичем – себе дороже. "Кто со мной стоит, тот роли не стоит", – говорил он нам частенько.
– Виола влюблена в герцога! Это трепетная девушка, облаченная в мужские одежды – а, значит, смелая! Смелая, деятельная, остроумная! Так покажи это! Покажи, дорогая моя Яна, это сочетание смелости, ума и женственности!
Да-да, мне досталась роль Виолы из комедии Шекспира "Двенадцатая ночь". То самой Виолы, которая переоделась в мужские одежды и попала ко двору графа, в которого и влюбилась.
– Я миллион раз говорил! Виола сама управляет своей жизнью, – продолжал наставник. – Она – победительница обстоятельств, хозяйка своей жизни! Нежная и красноречивая! А у тебя Виола, знаешь какая?
– Какая? – вздохнула я.
– Словно шифрующаяся Королева-мать. Хозяйка всех, кто на сцене. Она пытается всеми манипулировать, играет, забавляется. А ведь ты прекрасно помнишь, что она борется за свое счастье. Попала в непростую ситуацию – и борется! За счастье брата и свое! Не играть, а бороться – вот твой девиз, Полецкая!
– Это все не совсем мое... Вы сами дали мне роль на сопротивление, – вяло возразила я. Ох, не стоило мне этого делать. Как говорит препод по актерскому мастерству "роли, как дети – своих и чужих не бывает".
Вот и сейчас на меня взглянули совсем недобро
– Так преодолей ее! – зычным голосом гаркнул Алексей Анатольевич. – Покажи себя! Вырази себя!
– Я стараюсь, – постаралась уменьшиться я в размерах.
– Плохо стараешься. Я бы сказал – хреново! У тебя на сцене видно только одно – я пришла! Я, я, я! Я, королева сцены! Глазейте на меня и восхищайтесь! Смотрите, как я ловко оплетаю своим обаянием графа, как дурачусь над Оливией, – мастер прищурился. – Ты не королева, не мастерица интриг, ты – Виола, простая девушка, которая борется за счастье.
– "Передо мной предстанет дева, моей души любовь и королева", – в шутку процитировал один из сокурсников, играющих герцога Орсино. Моего возлюбленного, между прочим. Неприятный тип, хоть и красавчик. А, впрочем, в театральном куча неприятных личностей. – Может, Полецкая это прочитала и подумала – надо королеву играть? Хе-хе. У нее ж идея фикс.
Я молча показала придурку кулак – мол, замолчи, не то худо будет. Но от словесных пикировок воздержалась.
– Молчи, Сосновский, – поморщился Алексей Анатольевич. – У меня к тебе отдельный разговор.
– Я, может, тоже хочу другие роли играть, – ехидно сообщил парень. Остальные захихикали.
– У тебя неплохо получится роль солдата-срочника, Сосновский, – окинул его преподаватель тяжелым взглядом. – Ты на сцене в бункере, что ли? Еще шептать начни слова. "Не сам ли я теперь, как зверь на травле?", – громко зашептал мастер, мастерски парадируя Сосновского. Тот сморщился. – Хватит "тишить"! Дикция как у глухонемого. Каша во рту! Бездари, а! – выругался он и разразился целой тирадой, приправленной нецензурными выражениями. Но, надо признать, он хотя бы в нас ничем не кидался, как некоторые другие.
На середине речи Лехи, когда он нелестно отзывался об умственных способностях девушки, играющей Офелию, которая едва уже не плакала, я вдруг замерла, явственно почувствовав на себе чей-то взгляд. Тяжелый взгляд в спину. Я резко повернулась к ряду кресел – репетировали мы на университетской сцене, дабы привыкнуть.
На одном из кресел ровно посредине сидел незнакомый молодой человек. Длинноволосый брюнет, весь в черном. Я не могла хорошо рассмотреть его лицо, поскольку общи свет был выключен, но точно знала, что парень смотрит на меня. Интересно, кто это? И как он попал на репетицию? Если его увидит Алексей Анатольевич, то точно раздракониться – он терпеть не может посторонних, которые, кстати говоря, правда, мешают процессу.
Этот холодный пристальный взгляд нервировал, но, признаюсь честно, почти гипнотизировал. Кто он? Раньше я не видела его у нас.
– Полецкая, – вкрадчиво позвал меня мастер, и я вынуждена была оторвать взгляд от незнакомца в черном и обратить его на Алексея Анатольевича. – Тебе не интересно, что я тут говорю? Может, ты вообще уйти хочешь? Из университета, например. Так я устрою.
– Интересно, – попыталась улыбнуться я, гадая, как человек с такой милой внешностью рубахи-парня может быть таким злодеем. И пояснила. – Просто постороннего увидела.
– Кто приперся? – хищно раздувая ноздри, повернулся к залу преподаватель. Он был так зол из-за нашей сегодняшней игры, что хотел отыграться на всех, кто встретится на пути. – Ну, Полецкая, где гость незваный? – оглядел он зал.
– Там сидел, – махнула я рукой. Однако на том месте уже никого и не было. Темноволосый каким-то образом уже ушел. Словно в воздухе растворился.
– Где "там"? Полецкая, не витай в облаках, как наша недоделанная Офелия! – рявкнул Алексей Анатольевич, но вдруг неожиданно улыбнулся, потирая большим пальцем подбородок. – Но я тебе поверил, Полецкая, поверил. – И погрозил мне пальцем.
– Может у Янки от переутомления уже глюки? – спросил кто-то из ребят, играющих Валентина. – Мы уже заканались, с утра на репе...
– А толку нет, есть только бестолочь в виде тебя, – перенес все свое недовольство на парня препод. – Говорят, если человеку сто раз сказать, что он свинья, он на сто первый хрюкнет. Только на тебе это не работает, Васильев. Я тебе двести раз говорил, что ты актер, а ты так и остаешься ленивым идиотом. – И он вновь переключился на меня. – Значит, так, Полецкая. Тебе сыграть нужно весну, у тебя зима! Тебе нужно сыграть горный ручей, а у тебя озеро! Ну же, Полецкая, раскрой внутренний мир героини! Ты же можешь, – неожиданно добавил наставник. А после ворчливо и скупо похвалил, сказав, что хотя бы у меня бы с текстом проблем нет и это его, несчастного наставника, немного да радует.
Еще целый час Алексей Анатольевич критиковал своих студентов – то выбегал на сцену и показывал, как надо делать, то низвергал тонны критики, то орал из-за плохой работы над текстом. Впрочем, если ругают – значит, растешь, как актер. Я это давно усвоила, но все равно всегда переживала.
С репетиции я уходила с квадратной головой и чувством беспомощности. Это первые две недели после поступления ты считаешь, что крут – ты ведь будущий актер, и все такое. Но потом тебе здорово опускают самооценку...
Встретившись с подругами, я посидела с ними в столовой, с упоением жуя сосиску в тексте.
– Леха нас совсем замучил, – жаловалась я. – Озверел в край. Сегодня дважды прогоны делали. На первый прогон полдня ушел. Он каждую минуту останавливал. То перекраивает все, то "интересные" идеи подает: мол, а не сделать ли тебе на этом моменте сальто? Я тут скоро ночевать буду.
– Это потому что он завладел сегодня залом, – хмыкнула Юлька. – Слышала я, как утром с ним Оксана ругалась, – назвала она по имени еще одного мастера, – что, мол, не дает ей и ее ученикам репетировать, забирает ключи от зала и с концами.
– Он такой, он может, – кивнула я, впиваясь зубами в булочку.
– Хорошо, что я к нему в мастерскую не пошла, – продолжала подруга. Она, как и я, училась на актерском, на последнем курсе. А вот Дашка, сидевшая справа, была на сценарном. Отодрав взгляд от нетбука, в котором что-то старательно печатала, она сказала привычно тихим голосом:
– Зато я недавно на "Онегина" с ним в главной роли ходила. В роли Евгения он бесподобен. И такой красавчик... – Мечтательно добавила она.
– Это Леха тебя просто до слез не доводил, – отозвалась я. – А на эмоции выводить он мастер.
– Особенно тебя, – хмыкнула подруга. – То "голубую" роль даст, то на сопротивление.
– Не напоминай, – вздохнула я. – Ну что, на остановку?
Так произошла моя вторая встреча с черноволосым типом, что умудрился присниться мне.
Мы с девчонками спускалась по заледенелой лестнице, навстречу ветру и зимней прохладе, болтая о чем-то своем, а он стоял во дворе, под деревом – весь в черном, с невероятно прямой спиной и чуть вздернутым подбородком бледного узкого симпатичного, с правильными чертами, но до ужаса отстраненного, лица. Только темные прямые волосы его были не собраны в хвост, а развевались на февральском ветру.
Эффектный – вот слово, наиболее подходящее этому человеку. И отчего то по рукам побежали мурашки, а по губам словно кубиком льда провели, который только что находился в стакане с виски и все еще хранил вкус алкоголя.
Черноволосый смотрел на меня так, словно знал. И его взгляд – глубокий, пронизывающий, холодный манил меня с совершенно невообразимой силой. И хотя парень был совершенно не в моем вкусе, несколько секунд я была не в состоянии отвести от него глаз, завороженная и почти влюбленная, однако моим зарождающимся чувствам с первого взгляда помешали скользкие сапоги. Неосторожный шаг – и я упала. Хорошо еще, что девчонки подхватили меня под руки, и я не опозорилась так, как могла бы, и не пересчитала носом оставшиеся ступеньки.
– Янка, ты что? Ты не ушиблась? – запричитали они, помогая подняться.
Знакомство носа с лестницей быстро привело меня в чувство и я, улыбнувшись, ответила, что со мной, разумеется, все в порядке, а во всем виноваты высокие каблуки и скользкие ступени.
– Как ты так вообще умудрилась? – покачала головой Юля.
– Засмотрелась на одного типа, чуть не влюбилась, – со смехом отвечала я им.
– Какого еще типа? – удивилась Дашка и принялась оглядывать двор.
– Как какого? Вон то... – Я осеклась. Странного парня под деревом больше не наблюдалось. Я завертела головой, пытаясь понять, куда же он делся, но брюнета и след простыл.
– Да он только что там стоят, – недоуменно произнесла я. – Смылся уже? Хм, ну и ладно.
– Галлюцинации начались? – ехидно спросила Дашка.
– После сегодняшней репы не только галлюцинации начнутся, но и личные оазисы посещать станут, – проворчала я.
Подшучивая друг над другом и разговаривая о всякой ерунде, мы пошли в метро, оставив позади величественное здание нашего любимого учебного заведения, уже которое десятилетие выпускающее на свет божий не только артистов, к коим я причисляла себя, но и режиссеров, сценаристов, операторов и многих других профессионалов мира театра и кино.
В метро, уже заходя в свой вагон вместе с толпой спешащих домой людей, я вновь почувствовала на себе чей-то взгляд, в макушке закололо, а на сердце отчего-то стало тревожно, и я обернулась, пытаясь понять, кто так пристально уставился на меня. Может быть, это была игра теней, а, быть может, игра моего разума, но среди пассажиров, остававшихся на перроне, я увидела смутно знакомую высокую фигуру черноволосого мужчины. Но был ли это тот, из-за которого я едва не упала на лестнице, или же нет, так и не поняла.
До дома я добралась не скоро, и когда оказалась на улице, небо стало уже совсем темное, ощутимо похолодало, а ветер разбушевался сильнее и так и норовил забраться под одежду. Купив кое-что в магазине, я, ежась на ветру, поспешила к дому и застыла перед железной тяжелой дверью подъезда, пытаясь найти в бездонной, когда не надо, сумочке ключи. Пальцы замерзли, щеки горели от мороза, а я все никак не могла найти ключ, шаря по сумке и мысленно поминая всех его недобрым словом. Только вот к раздражению вдруг примешалось еще одно чувство – тревога, как и на вагоне. Только теперь она усилилась многократно, и в секунду переросла в страх, который в тот момент мне было сложно объяснить. Ощущение того, что за мной наблюдают, усилилось, и я в панике оглянулась назад. Двор, как назло, был совершенно пуст, и хотя его освещали яркие фонари, он отчего-то показался мне зловещим. Ведь где-то же стоит человек, который сверлит меня внимательным взглядом! Конечно, я могла списать это ощущение на большое воображение или нервную натуру, обладательницей которой являлась, но интуиция редко подводила меня, и потому я была уверена, что сейчас на меня вновь кто-то таращится из темноты, как бы глупо не казалось это утверждение.
Все хорошо, Яна, строго сказала я сама себе. Ты просто внушила, что за тобой наблюдают. Кому ты нужна, дорогая? Или возомнила, что уже стала звездой? Что ж, тогда удачи, встретимся у психиатра.
Новый порыв холодного ветра обжег лицо, и в этот же момент во всем районе отключилось электричество. И почему-то стало совсем тихо, будто бы я жила не в мегаполисе, а в сонной деревне. Шум машин, голоса людей, звонки мобильных – тысячи звуков большого города пропали, оставив вместо себя густую, как кисель, тишину. От испуга я стала искать ключ еще интенсивнее, пытаясь подсветить сумку мобильным телефоном. Происходящее изрядно нервировало.
Раздавшиеся где-то скрипящие на снегу неспешные шаги добавили адреналина, потому что струхнула я изрядно – мало ли кто может приближаться к подъезду в темноте?
Человек, которого я не видела, кажется, приближался все ближе – скрип снега становился громче, а мое дыхание – чаще. Однако подлый ключ все же дался моим порядком замерзшим уже пальцам, я выхватила его, уронила, нервно подобрала и все же с трудом пополам открыла подъездную дверь, не удержавшись и оглянувшись вновь. Кажется, около погасшего фонаря стоял высокий мужчина. Я плохо разглядела его, но мне вдруг опять показалось, что этот тот самый длинноволосый странный тип, который чуть не дал мне почувствовать всю прелесть любви с первого взгляда.
