Текст книги "Ва-банк!"

Автор книги: Джеймс Суэйн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

20

После расставания с Хиггинсом прошло двадцать минут, и все это время Валентайн торчал в пробке на Стрипе. Нахлынувшие в город тысячи туристов превратили проезжую часть в прогулочную аллею, и потому гудки гудели, моторы перегревались, а таксисты стояли на капотах и выкрикивали в никуда грозные проклятия.

Вот так всегда, думал Валентайн, если нужен регулировщик, его точно не доищешься. Он обещал позвонить Роксане, но, как последний идиот, оставил листочек с ее номером на ночном столике. К тому же он не знал ее фамилии и не мог отыскать ее по справочной. Валентайн глянул на часы: уже около пяти. Включив сигнал поворота, он хитрым маневром подогнал одолженный Ником «Кадиллак» ко входу в отель «Пустыня». Сунув двадцатку мальчику-парковщику, он перекинул пиджак через плечо и пешком двинулся к дрожавшему вдали словно мираж «Акрополю».

Да уж, во Флориде климат куда пристойнее. Там даже можно совершать вечерние прогулки, не рискуя при этом изжариться заживо. Он перешел улицу – неспешно, но дыхание все равно перехватило – и пристроился в тени автобусной остановки. Тень оказалась отнюдь не благодатной.

Он прошел еще один квартал. Ботинки на нем были легкие, и уже через несколько минут ступни начало печь немилосердно. Мимо текли толпы людей – по-видимому, они переносили жару куда легче, чем он. Валентайн в отчаянии огляделся – в любом другом городе вдоль улицы уже стояли бы тележки продавцов ледяной воды и зонтиков, но только не в Лас-Вегасе: здесь свободное предпринимательство ограничивалось стенами казино.

И тут он услышал голоса – женские голоса: какая-то песня лилась над его головой, но слов он разобрать не мог. Казалось, кроме него, этой песни никто больше не слышит. Что за черт, что здесь происходит? Он перешел улицу – голоса стали громче. Глянул из-под руки: где-то там, впереди, омываемый струями фонтана, разместился гарем бывших жен Ника. Это именно они пели ему, Валентайну, серенаду.

Все понятно: из-за жары у него начались галлюцинации. В день накануне смерти Лоис он тоже слышал женское пение. Господь выбирает весьма странные способы общения с людьми, и Валентайн понял, что у Господа есть что ему сказать. Он сначала ускорил шаг, а потом и побежал.

Когда Валентайн наконец добрался до «Акрополя», пот лил с него градом, сердце готово было выпрыгнуть из груди. К столу регистрации выстроилась длинная очередь из вновь прибывших – все они были одеты в просторные майки и пестрые «бермуды». Валентайн направился прямо к лифтам и вскочил в первый попавшийся.

Лампочка на телефонном аппарате тревожно мигала. Сбрасывая на ходу рубашку, он прижал к уху трубку и набрал код голосовой почты.

Сообщение было только одно – от Мейбл.

«Ох, Тони, ты был прав, – раздался расстроенный голос соседки. – Объявление вышло сегодня утром, но мне уже позвонили с почты. С ними связалась полиция – хотят знать, кто владелец почтового ящика. А потом – бац! – и на пороге уже стоит полицейский из Палм-Харбора! Ой, Тони, это ужасно! Он меня арестовал!»

Валентайн сел на постель. Вот так кончаются все блистательные прожекты Джерри: Мейбл пошла у него на поводу, и теперь у нее неприятности. Его сын – ходячее недоразумение.

«Они позволили мне сделать один телефонный звонок. Слава Богу, у меня есть телефонная карточка! А к кому мне обратиться? Я же еще ни разу не нарушала закон. Как ты думаешь, Ф. Ли Бэйли заинтересуется моим делом?»

Голос Мейбл утонул в старой песне Кэрол Кинг,[34]34
  Кэрол Кинг (р.1942) – американская певица и композитор (настоящее имя Кэрол Клейн).


[Закрыть] которую пьяным голосом орала какая-то баба: Мейбл наверняка звонила ему с платного автомата в камере предварительного заключения.

«Это Салли поет, – пояснила Мейбл. – Она бродяжка. В общем, час назад мне предъявили обвинение. Судья назначил залог в тысячу долларов, так я рассмеялась ему в лицо и сказала, что скорее в аду все замерзнет, чем я отдам ему свою кровную тысячу. Ты бы видел его физиономию!»

Валентайн рухнул навзничь на кровать.

«Ну, наверное, я здорово его разозлила. Он стукнул своим молотком, совсем как судья Вапнер из сериала, и прочел мне нотацию по поводу того, как следует вести себя в его суде. Я старалась молчать, но ты же меня знаешь… В общем, врезала ему прямо промеж глаз. Сказала, чтобы угомонился, а то удар хватит. И спросила, почему он считает, что деньги налогоплательщиков надо тратить именно на меня, тогда как я каждый день езжу на Клируотер-Бич, и на 19-м шоссе постоянно стоит проститутка, на которую никто из полицейских вообще никакого внимания не обращает. И знаешь, что он мне ответил?»

– Вот оно, – сказал Валентайн, в отчаянии закрывая глаза.

«Сначала ничего – только покраснел как рак и долго хватал ртом воздух. И тогда я спросила: „Что, судья, язык проглотил?“ Он еще больше осатанел, схватил стакан с водой, попытался пить, вытаращился на меня – тут я, честно говоря, перепугалась, подумала: ну, Мейбл, тебе конец… А судья уронил стакан, рот открыл, глаза у него закатились, и он упал на свой стол».

– Господи Иисусе, – простонал Валентайн.

«У него таки случился удар, и его унесли на носилках. Просто передать не могу, как это ужасно. Но все равно он не смел разговаривать со мной как с обыкновенной преступницей».

Тут он услышал, как Мейбл сморкается.

«Ну вот, теперь судья в больнице, и никто здесь, в тюрьме, не хочет со мной разговаривать. Просто не знаю, что делать. Извини, что беспокою, но кому еще я могу позвонить?»

Почему не Джерри? Это же он втравил тебя в эту историю, подумал Валентайн.

«Я понимаю, ты можешь злиться на своего сына, но это не его вина. Я просто старая глупая баба. И вечно куда-то не туда лезу, так что он не виноват, ладно? Что-то я разболталась, наверняка колоссальный счет потом придет. Если ты в ближайшие несколько дней вернешься домой, уж пожалуйста, заезжай в тюрьму Клируотера, и пусть они выпустят меня под залог».

Она снова высморкалась, и тут Валентайн понял, что Мейбл плачет. Он и сам прослезился – так ему было ее жалко. Он вытер слезы рукавом и подумал: ну вот, старческий маразм уже не за горами.

В трубке загудело. Валентайн бросил ее и закрыл лицо руками.

Некоторое время спустя он встал, разделся, влез под ледяной душ – однако предварительно не только набросил цепочку, но и подпер дверь стулом. Потом достал из бара банку диетической колы, сел за обеденный стол, поставил перед собой телефон и принялся разыскивать своего драгоценного Джеральда.

В его памяти хранились пять телефонных номеров сына: квартиры в Бруклине, бара, бывшей жены, бывшей подружки, с которой Джерри прожил два года, а также сотовый. В баре к телефону подошел Писунчик – работавший там бармен. Голос у него заплетался от виски.

– Привет, мистер Валентайн, как вы себя чувствуете?

– Уж получше, чем ты, – огрызнулся Валентайн. – Где мой сын?

– Отправился на обход, – сказал Писунчик. – Что-нибудь ему передать?

Валентайн поморщился: владельцы баров не совершают «обходы».

– Хочешь сказать, что он пошел собирать с должников деньги? – спросил Валентайн.

– Что вы, я такого не говорил…

– Значит, Джерри по-прежнему промышляет букмекерством?

– Я не обязан отвечать на этот вопрос, – сказал Писунчик.

– Это я заплатил за бар, – напомнил Валентайн.

Бармен икнул. Ему недавно перевалило за сорок, но до пятидесяти, если будет пить такими же темпами, он точно не доживет.

– Насколько я помню, тебя освободили условно-досрочно? – осведомился Валентайн. – Так вот, Писунчик, если я позвоню в полицию и сообщу, что Джерри держит подпольный тотализатор, ты снова загремишь за решетку.

– Вы сдадите собственного сына?

– Черт меня побери, если не сдам!

– Вы – это нечто! – провозгласил бармен.

– Тогда отвечай на вопрос.

– Ну ладно – да, он по-прежнему принимает ставки.

Валентайн бросил трубку. Тяжело дыша, он принялся названивать по другим номерам, пока наконец по сотовому не ответила какая-то незнакомая девица со знойным пуэрториканским акцентом. Где-то на заднем плане звучала латиноамериканская музыка, и Валентайн, решив, что сын его лежит в постельке рядом с его собеседницей, рявкнул в трубку громче обычного.

– Джерри здесь нет, – кротко ответила девица. Музыка стала тише – наверное, она прикрутила радио. – А вы и вправду отец Джерри?

– Да. Где он?

– Понятия не имею. А почему вы такой гад?

– Это вам Джерри сказал? Что я гад?

– Он говорит, что вы самый гадский гад на планете.

– Значит, он с настоящими гадами еще не встречался. Куда он ушел?

– Не знаю. Так почему вы такой гад?

– Может, я гад только для Джерри.

– Джерри такой чю-ю-юдный, – слово таяло на ее устах. – Его только вы и не любите.

Это была явная ложь. Валентайн дал ей номера телефонов бывшей жены Джерри и его бывшей подружки и предложил создать группу взаимной поддержки. Пуэрториканка грязно выругалась и бросила трубку.

Валентайн вернулся на постель. Он чувствовал, как у него начинает подниматься давление. От подпольных букмекеров требовалось умение быть обходительными, но это же качество требовалось и в других, законных профессиях, представителям которых надо было ладить с самыми разными людьми, – например, в торговле недвижимостью, автомобилями, даже акциями. И переключиться на такого рода деятельность для Джерри было бы совсем не трудно – стоило лишь захотеть.

Через десять минут он снова позвонил в бар.

– Джерри только что вернулся, – сообщил Писунчик. – Вы хотите с ним поговорить?

– Да ты просто ясновидящий!

– Пожалуйста…

Но через некоторое время Писунчик снова взял трубку – голос его звучал приглушенно:

– Джерри говорит из своего кабинета по другой линии. Он попросил меня узнать у вас, разговаривали ли вы с одной молодой дамой, позвонив на его сотовый.

– Определенно разговаривал, – сказал Валентайн.

Бармен охнул:

– Ну зачем же вы дали Иоланде те номера телефонов?

– Он это заслужил.

– А вот и Джерри…

– Папа, ты меня просто убиваешь, – едва сдерживаясь, завопил Джерри. – Я как раз говорю по другой линии с этой сумасшедшей сукой, которая грозится отрезать мне яйца, – и это после вашего с ней разговора. Что на этот-то раз случилось? Я думал, мы заключили перемирие.

Неужто один более-менее нормальный телефонный разговор означает перемирие? Нет уж, если сын хочет по-настоящему наладить отношения, ему еще придется изрядно потрудиться. Валентайн почувствовал, как внутри него словно что-то взорвалось, и дал себе волю:

– Дорогой мой сыночек, ты – кусок дерьма! А я-то, старый дурак, думал, ты изменился! Помнишь то дурацкое объявление, на которое ты вдохновил Мейбл? Так вот, придурок: Мейбл арестовали за почтовое мошенничество! Она сидит в камере предварительного заключения в Клируотере и не знает даже, к кому обратиться!

– Мейбл арестовали? – спросил Джерри. – Какой ужас!

Какой ужас? Ну и сволочь, на всех ему плевать!

– Ты еще не знаешь, что такое ужас! Ужас наступит, когда я позвоню в полицию и натравлю их на тебя! Ужас наступит, когда я перестану платить за тебя залоги каждый раз, когда тебя сажают в каталажку!

– Папа, да хватит уже! – взмолился Джерри. – Мы просто немного повеселились со старушкой, и только. Ты хоть понимаешь, что она немножко не в себе? Она же публикует эти объявления за свой собственный счет и все думает, что кому-то это смешно и интересно. Она дала мне свою визитную карточку: «Мейбл, Королева Прикола». Честное слово, не вру!

– Людям действительно интересно! – рявкнул Валентайн. – Мне интересно! И если она пенсионерка, это вовсе не значит, что она выжила из ума и никому не нужна! Так вот позволь мне сказать тебе кое-что: Мейбл нужна многим. Она порядочная, сильная, богобоязненная, и она умеет заставить человека улыбнуться. А вот ты, Джерри, ни одним из перечисленных качеств не обладаешь.

– Пап, прекрати.

– Из-за тебя пострадал мой друг, ты, маленький придурок.

– Извини. Я этого не хотел.

– Извинения не принимаются.

– Что ты имеешь в виду?

– А то, что ты сам должен решить эту проблему.

– О чем ты?

Валентайн глянул на часы. На Восточном побережье девять вечера. Наверное, сегодня Джерри на самолет уже не успеет. Его просто выворачивало при мысли о том, что Мейбл придется провести в тюрьме ночь, но, похоже, выхода не было. Он сказал:

– Завтра утром ты должен вылететь в Клируотер и заплатить за Мейбл залог. А потом вы оба уедете из города. Отправитесь в круиз. Я подберу подходящий.

– Что? – возмущенно спросил сын. – А почему ты ей помочь не можешь? Она же твой друг, а не мой.

– Потому что это ты испортил ей жизнь, – прорычал Валентайн. – Это называется причиной и следствием. Ты испортил – ты и исправляй. Именно так устроен мир. И именно такие вечные недоросли, как ты, все в этом мире ломают и портят.

– Ну вот, теперь я уже виноват во всех мировых проблемах! – простонал Джерри.

– И не вздумай снова пытаться отвертеться! Сделаешь все, как я сказал.

– А то что?

Валентайн и подумать не успел – слова сами вылетели, теперь не вернешь:

– Или я больше никогда в жизни не буду с тобой разговаривать.

– Ты серьезно? – Джерри даже закашлялся.

Вот так это и случилось – Валентайн переступил ту воображаемую границу, которую они с Джерри прочертили много лет назад. Они воевали уже лет двадцать – с тех самых пор, как Джерри был подростком, – но старались всегда держаться в рамках правил. И сейчас он первым их нарушил.

– Да, – ответил Валентайн. – Серьезно.

– Господи… – выдохнул Джерри. – Хорошо, папа. Я сделаю, как ты говоришь, – после долгого молчания ответил он. – Ты победил.

Снова наступило молчание. И снова его нарушил сын.

– Я вылетаю ближайшим рейсом.

– Да уж, и постарайся не опоздать, – сказал отец.

Валентайн слонялся по номеру, не находя себе места. Наконец раздался стук в дверь. Валентайн глянул в глазок: в коридоре стоял Билл Хиггинс с большой картонной коробкой в руках.

Войдя в номер, Хиггинс воскликнул:

– Вот это да! И что, вся эта роскошь за счет Ника?

– Естественно!

– Знаешь, как говорят? В этом городе полно всяческой халявы, только никто ее себе позволить не может. – И Хиггинс принялся выкладывать содержимое коробки на обеденный стол. – Я заехал к Лонго и собрал все вещественные доказательства. Но завтра я должен все это ему вернуть, так как дело еще не закрыто.

Хиггинс уселся и принялся сортировать вещдоки. Валентайну не сиделось: он никак не мог отойти после разговора с Джерри. Если сын не справится, это будет концом их отношений – он, Валентайн, сам так сказал. А ведь, несмотря на их бесконечные ссоры, Валентайн все-таки в глубине души надеялся, что когда-нибудь они придут к согласию и все наладится: сын есть сын, от этого никуда не денешься.

Хиггинс искоса глянул на него:

– У тебя все в порядке?

– Бывало и лучше, – признался Валентайн. – Ну, что там у нас?

– Обычное барахло. Единственная стоящая улика – записи разговоров.

Хиггинс извлек из коробки кассету и вставил в принесенный с собой магнитофон.

– Фонтэйн оставил запись на автоответчике Нолы. Мы проследили, откуда поступил звонок – из забегаловки «Братишка». То, что ты здесь услышишь, – это запись Нолиного звонка туда и ее довольно резкого разговора с барменом.

Хиггинс нажал на кнопку, и они услышали, как взволнованная Нола спрашивает у бармена о Фонтэйне.

– Судя по ее расспросам, она злится на Фонтэйна, – заметил Валентайн.

– Похоже, – согласился Хиггинс.

– А с самим барменом вы разговаривали?

– Да. Он сказал, что до прошлой недели Фонтэйн у них бывал регулярно.

– Вы проверяли бармена на детекторе лжи?

Хиггинс потер отросшую за день щетину:

– Нет. А это неплохая идея, стоит попробовать.

– Не возражаешь, если я сначала с ним побеседую?

– Пожалуйста, но с одним условием: потом ты мне доложишь о результатах.

– Никто и никогда не мог упрекнуть меня в жадности, – ответил Валентайн.

– Отлично… Тогда, может, поделишься информацией о том, что случилось в доме Шерри Соломон?

У Валентайна сжалось сердце. Значит, Шерри позвонила и нажаловалась Лонго, а Лонго, в свою очередь, нажаловался Хиггинсу. Вопрос, кому поверят в полиции – бывшему полицейскому или продажной сучке и доносчице, – оставался открытым.

– Ничего особенного, – солгал он. – А почему ты спросил?

– Она сказала, что ты на нее набросился. Это правда?

– Я просто задавал ей вопросы.

– Больше к ней не суйся, а то Лонго порвет тебя на куски.

– Извини.

Они разложили остальные вещдоки: в основном обычный мусор – клочки бумаги, счета, листочки с наскоро накорябанными сообщениями. На самом дне коробки лежал дневник. Валентайн начал читать: Нола делала записи – пусть даже и состоящие из одного коротенького предложения – каждый день.

– Кто-нибудь над дневником работал? – спросил Валентайн.

– Один из детективов Лонго его просмотрел. Там есть семь записей, касающихся ее поездки в Мехико. То же, что она рассказывала и нам.

– Хочешь сказать, что она не врет?

– Об этом и улики говорят. А ты по-прежнему считаешь, что она виновна?

– Да, я своего мнения не изменил.

– Ну, тогда ты остался в явном меньшинстве.

– А я никогда к большинству не принадлежал.

Последний пакет был помечен большим вопросительным знаком. В нем лежали две вешалки, скрученные из толстой проволоки.

– Полицейские нашли это у нее в шкафу, – сообщил Хиггинс.

– Можно мне попробовать их распрямить?

– На здоровье.

Валентайн распрямил вешалки. Оба куска проволоки имели длину три фута, у обоих были сгибы на одном и том же месте, оба заканчивались крючками, похожими на рыболовные.

Крючки напоминали приспособления, которые угонщики используют, чтобы открывать автомобильные замки, но были предназначены для чего-то другого.

Валентайн держал проволоку вертикально, крючком вверх. Несколько раз поднял ее, опустил, покрутил из стороны в сторону, пытаясь представить, что можно такой штукой делать. Потом поднял проволоку повыше и повертел крючком высоко над головой – ну вот, один кусочек головоломки лег на свое место. Он с облегчением подумал: да, я прав, и Нола замешана по самые уши. Она ненавидела Ника до такой степени, что даже не сменила мерзкое ковровое покрытие в собственном доме, – чтобы оно постоянно напоминало ей о нем.

– И к какому выводу ты пришел? – спросил Хиггинс.

Валентайн снова скрутил из проволоки вешалки и протянул их другу:

– Боюсь, это мне не по зубам.

Телефонный звонок раздался спустя двадцать минут, когда Валентайн уже закрывал за Хиггинсом дверь.

– Зачем вы отравили собачку Шерри? – вместо приветствия заорал Ник.

– Я и не думал травить собачку Шерри, – сдержанно ответил Валентайн.

– Не пытайтесь обмануть обманщика, – прорычал Ник. – Это вредно для здоровья.

– Я просто отпихнул эту тварь ногой.

– Зачем?

– Шерри пыталась ее на меня натравить.

– С Шерри такое бывает, – согласился Ник, мгновенно остыв. – Особенно когда у нее дурное настроение.

– Как мило. Она переехала к вам?

– Да, поэтому я выехал, – ответил Ник. – Мы теперь с вами соседи.

Во время разговора Валентайн стоял у окна гостиной и наблюдал, как вулкан у входа в «Мираж» извергает в закатное небо очередной поток лавы. Поэтому – без всякой задней мысли – он и спросил:

– Вы перебрались в «Мираж»?

– К черту «Мираж», болван! – снова возопил Ник. – Я живу в соседнем номере, тысяча двести первом!

– Извините. А что случилось?

– Не ваше дело! – снова раздался вопль: одно из преимуществ того, кто платит деньги, перед тем, кому платят деньги, состоит в том, что можно в выражениях не стесняться. – Я позвонил узнать, как прошел день.

– Я начал с того, что… – приступил к отчету Валентайн.

– Не по телефону!

– Извините. Сейчас к вам зайду.

Номер Ника оказался не заперт, и Валентайн вошел без стука. Гостиная была обставлена в стиле славных психоделических семидесятых – стены выкрашены во все цвета радуги, мебель сплошь хром и стекло. Он прошел вперед по выложенному плиткой полу и уставился на телевизор – явно устаревшей модели. К телевизору была прикреплена латунная табличка: 4 мая 1972 года в этом номере останавливался сам Элвис Пресли, который прострелил этот самый телевизор. Почему – в табличке не говорилось.

Ник сидел за обеденным столом. Перед ним суетился врач, который обрабатывал рваную рану у него на руке. Врач достал из своего саквояжа шприц и, протирая плечо Ника смоченной в спирте ваткой, предупредил:

– Будет немножечко больно.

– Великолепно! – рявкнул Ник, когда игла вонзилась в его плоть. – Интересно, что за человек может пихнуть ногой маленькую собачонку?

– Человек, который не хочет, чтобы его покусали.

– Только убийцы-маньяки не любят животных, – проворчал Ник, вздрагивая, поскольку доктор принялся накладывать повязку.

– С моей стороны это была чистая самозащита.

– Я, например, люблю животных. Шерри сказала, что у нее есть собака, вот я и попросил, чтобы она ее взяла с собой. Псина вошла в дом, обнюхала мне ноги, а когда я наклонился погладить, этот маленький монстр на меня набросился, – пожаловался Ник.

– Вы позволили ей к вам переехать? – воскликнул Валентайн, пораженный такой отчаянной недальновидностью.

– Вовсе нет! Просто пригласил ее на секс и на ужин, – с невинным видом солгал Ник. – Я и моргнуть не успел, как на подъездной аллее появился фургон со всеми ее пожитками. Я было попытался поговорить с ней спокойно, но куда там! – Ник покачал головой. – Вот ведь бабы! Все ненормальные! Их ко мне словно магнитом притягивает.

– Следовательно, вам пришлось съехать.

– Временно. Если она завтра не уберется, ею займутся Жеребец и Кроха.

Доктор закончил бинтовать рану и принялся собирать саквояж. Ник достал из бумажника несколько сотенных:

– Док, вы и представить себе не можете, как я вам признателен. Вы меня спасли.

Доктор убрал деньги и протянул Нику флакончик с белыми пилюльками:

– Это антибиотик. Принимать три раза в день по одной таблетке в течение двух недель. И никакого алкоголя.

– Это уж обязательно. Спасибо, док.

Как только врач вышел, Ник швырнул флакончик в корзину для мусора.

– А теперь перейдем к делам по-настоящему важным. Вы отыскали какие-нибудь следы Нолы?

Валентайн дал ему подробный отчет о проделанной работе, опустив лишь рассказ о визите Хиггинса. Билл и так нарушил все правила, познакомив его с вещественными доказательствами, и Валентайн понимал, что, рассказав об этом Нику, скомпрометирует друга. Свой рассказ он закончил так:

– Понимаете, Ник, вам, должно быть, неприятно это слышать, но я считаю, что Фонтэйн намеревается снова объявиться в вашем казино, и Нола будет вместе с ним. Может, так сказать, и не физически, но без ее поддержки он не обойдется. Чем больше я над этим размышляю, тем больше у меня уверенности, что за веревочки дергает именно она. Шекспир говорил, что весь мир – театр, и мы с вами стали актерами в пьесе, придуманной Нолой.

Лицо Ника не выдавало никаких эмоций. Лишь пальцы его играли наполовину выкуренной дешевой сигарой, которая лежала на краешке мраморной пепельницы в форме сердца. Когда он поднес сигару ко рту, кончик ее магическим образом засветился.

– И все равно я хочу с ней встретиться.

– Я счел своим долгом предупредить вас, – сказал Валентайн.

– Хочу уладить дело полюбовно, понимаете? Расчистить, так сказать, дерьмо.

– Она может вам в глаза вцепиться.

– У вас потрясающе оптимистичный взгляд на мир!

Валентайн чуть было не послал его ко всем чертям: на сегодня с него достаточно и разговора с Джерри. На улице темнело, и «Мираж» зажег всю свою иллюминацию – здание сверкало, словно огромная электрическая лампочка мощностью в тысячи ватт.

– Вы полагаете, Фонтэйн попробует грабануть нас завтра вечером, во время боя Холлифилда? – наконец спросил Ник.

Валентайн задумался над ответом. Во время боя в казино будет практически пусто – неудачный момент для такой затеи.

– Скорее всего нет, – ответил он.

– Хорошо. Я собирался идти смотреть бой с Шерри, но теперь у нее другие заботы, так что приглашаю вас.

Валентайн не знал, что сказать. С какой стати Ник предлагает ему билет, за которым гоняются в этом городе все? Потом до него наконец дошло: Ник прожил в Лас-Вегасе более тридцать лет, но так и не обзавелся друзьями. Валентайну вдруг стало искренне жаль этого не в меру пылкого дурачка.

– Спасибо, обязательно пойду, – пробормотал он.

– Если хотите, я попрошу посыльного доставить вам билет.

– Нет, – возразил Валентайн. – Мне приятно будет пойти с вами.

– Вы шутите!

– Да я серьезно.

– А вы увлекаетесь боксом?

Валентайн сказал, что он без ума от бокса. Ник похлопал по стоявшему рядом с ним креслу: присядьте, мол. И тут Валентайна словно молнией пронзило: он так и не позвонил Роксане! Он глянул на часы: уже около семи. Она наверняка дома, ждет его звонка и уже вся кипит!

Но Ник практически впихнул его в кресло.

– Ну садитесь же, садитесь! – скомандовал маленький грек. – Я расскажу вам совершенно невероятную историю про Мохаммеда Али. Не поверите!