Текст книги "Драйв"

Автор книги: Джеймс Саллис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

24

Его подвез парень на пикапе, чье появление с алюминиевой бейсбольной битой умерило желание молодняка, сидевшего в «шевроле», дождаться приезда полиции.

– По-моему, у тебя нет причин торчать здесь без толку. Ему уже не поможешь, а от полицейских толку не будет, – сказал он, когда Гонщик подошел ближе. – Это я на своей шкуре знаю. Не понаслышке. Прыгай сюда.

Гонщик сел в пикап.

– Меня зовут Джоди, – объявил хозяин машины, после того как они проехали милю, – но все знакомые кличут меня Моряком. – И он продемонстрировал татуировку на правом бицепсе. – Хотел летучую мышь, а получилось больше похоже на парус.

Бицепсы Джоди покрывали профессионально выполненные татуировки: летучая мышь, женщина в травяной юбочке, со скорлупами кокосовых орехов вместо грудей, американский флаг и дракон. На руках, лежащих на руле, красовались татуировки другого плана – тюремные, выполненные с помощью чернил и проволоки. Обычно их наносили кончиком гитарной струны.

– Куда едем? – осведомился Гонщик.

– Да как сказать… В городке чуть дальше по дороге кормят весьма приличным ужином. Ты, случайно, не хочешь перекусить?

– Хочу.

– И как я догадался?

Они зашли в типичную для маленького городка забегаловку: пар поднимался от подносов, заваленных ломтиками мяса, креветками, горячими куриными крылышками, фасолью и сосисками, поджаркой из овощей, ростбифами. В качестве гарнира – домашний сыр, зеленый салат, пудинг, нарезка из моркови и сельдерея, запеканка из зеленой фасоли. Пестрая клиентура, состоящая из заводских рабочих, мужчин и женщин из близлежащих офисов в рубашках с короткими рукавами и синтетических платьях, седовласых престарелых дам. Последние прибывали каждый день примерно в час пополудни в своих авто, рассказывал Джоди, головы еле-еле видны из-за руля и приборной панели. Все знали: в это время на улицу лучше не вылезать.

– У тебя нет срочной работы, на которую ты спешишь? – спросил Гонщик.

– Нет, я сам распоряжаюсь своим временем. Спасибо Вьетнаму. Видишь ли, я попался на ограблении, а судья и говорит, что предоставляет мне выбор: идти служить в армию или опять отправляться в тюрягу. Я особо не раздумывал, мне там и в первый-то раз не очень покатило. Так прошел начальную подготовку, отправился к месту службы. Сижу себе как-то, принимаю на грудь первую баночку пива, и вдруг меня снимает снайпер. Целую ночь просидел, сука, на дереве. Ну, меня перевезли на самолете в Сайгон, отрезали половину легкого и вернули обратно в Штаты. Пенсии вполне хватает, чтобы протянуть, если, конечно, не пристраститься к чему-то более дорогому, чем гамбургеры.

Он залпом проглотил остатки кофе. Танцующая девица у него на руке заколыхалась.

– Мне показалось, ты сам воевал.

Гонщик покачал головой.

– Сидел?

– Пока нет.

– Ну вот, а я готов был поклясться… – Джоди хотел хлебнуть еще кофе и очень удивился, заметив, что чашка пуста. – Да, черт возьми, откуда мне что знать?

– А чем ты занят в остальное время? – поинтересовался Гонщик.

Оказалось, что ничем. Джоди жил в трейлере в «Парадизе». Повсюду вокруг были разбросаны старые холодильники, груды лысых шин и ржавые запчасти. С полдюжины собак лаяли не переставая. Раковина на кухне у Джоди была бы завалена грудой грязной посуды, будь у него излишек тарелок. Но те немногие тарелки, что были, и впрямь валялись в раковине, и похоже, не первый день. Плита была заляпана жиром.

Когда Гонщик попал к Джоди в гости, тот сразу врубил телевизор, порылся в раковине, ополоснул пару стаканов водой из-под крана и наполнил их бурбоном. Собака неопределенной породы выбралась откуда-то из дальнего конца трейлера, чтобы встретить их, и, изможденная затраченными на приветствие усилиями, повалилась у ног.

– Генерал Уэстморленд, ^{25}  – представил пса Джоди.

Они уселись смотреть старый фильм «Худой мужчина», ^{26} потом началась очередная серия «Досье Рокфорда», а бурбона в бутылке все убывало и убывало. Спустя три часа Джоди провалился в беспамятство; Гонщик отправился прочь на его пикапе, оставив хозяину машины пачку пятидесятидолларовых банкнот и записку с благодарностью.

Когда он уходил, ни хозяин, ни его пес не проснулись.

25

Его привезли в коробке не больше чем том энциклопедии, что выстроилась в ряд на книжных полках в гостиной за пыльными фигурками сушеных рыбок и фарфоровых ангелов. И как такая штука туда поместилась? Ведь это же стол!.. Как объяснял менеджер фирмы, это стильный стол, созданный одним из самых модных дизайнеров; его необходимо собрать согласно инструкции.

Стол привезли в полдень. Мать была очень рада.

– Подождем немного и откроем его после обеда, – сказала она.

Мать заказала стол по почте. Он помнил, какое изумление вызвал у него этот факт. Неужели почтальон позвонит в колокольчик и протянет ей стол, когда она откроет дверь? «Получите ваш стол, мэм». Просто рисуешь круг на клочке бумаги, вписываешь номер товара, прикладываешь чек на оплату – и стол ждет тебя под дверью! Это уже само по себе волшебство. А теперь, вдобавок ко всему, его привезли в такой крошечной коробке!

Иногда в предрассветные часы в его памяти всплывают воспоминания о матери, о детских годах. С пробуждением они остаются в сознании, но, как только он пытается вернуть их, продумать – сразу тают.

Ему было – сколько? – девять или десять лет? Он сидел на кухне и мусолил бутерброд с арахисовым маслом, а мать нетерпеливо барабанила пальцами по плите.

– Закончил? – спросила она.

Он все еще был голоден, на тарелке лежала еще половина бутерброда; но он все равно кивнул. Всегда соглашаться – таково было первое правило.

Она выхватила у него тарелку и швырнула в груду посуды у мойки.

– Ну-ка, давай взглянем.

Открыв коробку мясницким ножом, мать принялась любовно раскладывать составные части стола на полу. Какая неимоверная головоломка! Полоски дешевого, с закругленными краями металла, трубочки, резиновые накладки, пакетики болтиков…

Мать, то и дело сверяясь с инструкцией по сборке, медленно, деталь за деталью собирала стол. Вот уже на ножки надеты резиновые наконечники и верхние их части скреплены. Лицо ее сделалось озадаченным. Когда же она прикрутила ножки и вставила поперечные упоры, лицо матери стало печальным.

Будь начеку – таково второе правило.

Мать достала со дна коробки столешницу и поместила ее на положенное место.

Уродливая, дешевого вида, неустойчивая штуковина.

В комнате и, казалось, во всем мире воцарилась тишина.

– Я ничего не понимаю, – пробормотала мать.

Она сидела на полу не двигаясь, среди разбросанных болтов, плоскогубцев и отверток. По ее лицу катились слезы.

– В каталоге он выглядел так красиво, так красиво…

26

От Джоди ему достался «Форд Ф-150» – без стекол. Непобедимый, как ржавчина и налоги, и неприступный, как танк. С тормозами, которые могли остановить машину на оползне, и двигателем, достаточно мощным, чтобы буксировать айсберги. Случись атомной бомбе уничтожить нынешнюю цивилизацию, из радиоактивного пепла восстанут тараканы и «Форд Ф-150». Управление было совершенно дубовым, как на телеге, запряженной буйволами; из зубов могли вылететь пломбы и на ухабах можно было сломать позвоночник, зато тачка была настоящим ветераном.

Как сам Джоди.

Вот на этом черном чудище, облепленном наклейками, Гонщик отправился по шоссе обратно, в направлении Лос-Анджелеса. Ему удалось настроиться на студенческую радиостанцию, где звучали записи дуэта Эдди Лэнга ^{27} и Лонни Джонсона, ^{28} Джорджа Барнса, ^{29} Паркера ^{30} и Долфи, ^{31} Сидни Беше, ^{32} Джанго. ^{33} Удивительно, как небольшой успех вроде подобной находки может в корне изменить настроение!

В парикмахерской на бульваре Сансет он коротко подстригся. В лавке по соседству купил зеркальные очки и мешковатую куртку.

Пиццерия «У Нино» втиснулась между булочной и мясной лавкой в итальянском квартале, где на верандах и ступеньках сидели старухи, а мужчины играли в домино за столиками, расставленными на тротуарах. Гонщик, привыкший к супермаркетам, даже не предполагал, что мясные лавки еще существуют.

Особенно часто пиццерию посещали двое парней в темных костюмах и проводили там долгое время. Они появлялись рано утром, завтракали и какое-то время сидели просто так, потом на час-другой уходили. Один пил кофе, второй предпочитал вино.

Что и говорить, разительный контраст являла собой эта парочка.

Первый был молод. Лет под тридцать, коротко остриженные черные волосы блестят, как навазелиненные; казалось, в лучах ультрафиолета они будут светиться. Из-под отворотов брюк виднелись неуклюжие, с круглыми носами черные ботинки. Под пальто парень носил темно-синюю спортивную рубашку.

Второй был лет пятидесяти, в темной строгой рубашке с золотыми запонками, но без галстука; седые волосы были стянуты сзади в тугой хвост. Если его младший товарищ ходил намеренно твердым, неторопливым шагом, то этот как бы дрейфовал – словно носил мокасины или касался земли лишь на каждый третий шаг.

На второй день сразу после завтрака Молодой вышел во двор забегаловки покурить. Глубоко затянувшись, он вдохнул полные легкие, выдохнул, потом попытался затянуться еще раз… Не получилось.

Что-то сдавило шею. Что за хрень – проволока?

Он хватается за нее пальцами, уже понимая, что тщетно: кто-то сзади затягивает проволоку. А это странное тепло на груди – должно быть, кровь? Он пытается опустить взгляд; в тот самый момент кусок горла, его горла, падает ему на грудь.

«Так вот оно как! – думает он. – Вперед по гребаному туннелю, и штаны в говне… Черт побери!»

Гонщик засовывает купон пиццерии «У Нино» в карман пиджака молодого парня. Фраза «Обеспечиваем доставку» подчеркнута.

Черт побери, эхом отозвался через несколько минут Второй. Телохранитель Нино привел его сюда после того, как один из поварят, вышедший слить жир с подноса, наткнулся на Молодого.

А вообще-то, какого черта этого парня называли Молодым?

С ним все кончено. Глаза выкачены, по всему лицу размазана кровь. Язык высунут, как кусок говядины.

Поразительно. У парня стоял член. Иногда Второму казалось, что к этому сводилась вся сущность Младшего.

– Мистер Роуз? – обратился к нему телохранитель.

Как же его зовут? Они то и дело меняются. Какой-то там Кейт.

«Сукин сын! – думал Второй. – Сукин сын!»

Не то чтобы он так уж сильно привязался к этому парню – тот иногда донимал, как заноза в заднице: сплошные накачанные мышцы, морковный сок и стероиды плюс кофеин в количестве, способном убить табун лошадей. И все же, дьявол, тот, кто прикончил его, сделал это там, где ничего подобного происходить не должно.

– Похоже, боссу стоит поговорить с теми, кто держит руку на пульсе, мистер Роуз, – заметил у него за спиной Кейт.

Роуз в одной руке держал бокал вина, а в другой – купон на пиццу. «Обеспечиваем доставку» подчеркнуто.

Прошло каких-то несколько минут. Как далеко успел смыться этот парень? Ладно, этим займемся потом. Он осушил бокал.

– Пойдем, скажем Нино.

– Ему это не понравится, – заметил Кейт.

– А кому это понравится?

Берни Роузу это точно не нравилось.

– Значит, ты спустил собак на этого парня, и я слышу об этом впервые, когда он приходит к нам и на нашей территории мочит моего напарника… Видно, правда, что в делах теперь не принято действовать сообща. Но теперь это и мое дело, Нино. И ты чертовски хорошо это знаешь.

Нино, который терпеть не мог макаронных изделий, сунул в рот шоколадный рогалик и запил крепким «эрл-грей».

– Мы с тобой знакомы с детства, с шести лет?

Берни Роуз молчал.

– Поверь мне. Это было… побочное мероприятие. Не совсем обычный бизнес. Пришлось… э-э, отдать на аутсорсинг.

– Как раз такие дела и могут свести тебя в могилу, Нино. Сам понимаешь.

– Понимаю. Времена меняются.

– Времена чертовски сильно меняются, если ты посылаешь халтурщиков на мокрое дело, а своим людям – ни слова.

Берни Роуз налил себе очередной бокал вина, которое по привычке называл испанским красным. Нино не отрываясь следил за ним взглядом.

– Давай колись.

У киношников для всего свои термины: «предыстория», «подтекст», «предвосхищение», «проработка». Режиссеры, неспособные внятно составить пару предложений, обожали рассуждать о «структуре» сценария.

– Тут все непросто…

– Не сомневаюсь.

Он слушал рассказ Нино – об ограблении, о подставе, об этом парне, который принял все на свой счет.

– Ты облажался, – подытожил Берни.

– По крупному. А то я не знаю. Надо было тебя раньше к этому делу привлечь. Ведь мы же одна семья.

– Теперь уже нет, – отозвался Берни Роуз.

– Берни…

– Заткни свой поганый рот, Нино.

Берни Роуз налил себе еще один бокал вина, прикончив бутылку. Когда-то давным-давно в горлышки пустых бутылок втыкали свечи и расставляли по столикам. Чертовски было романтично.

– Значит, поступим так. Я уберу для тебя того парня, но потом мы с тобой – врозь.

– Не так-то просто взять и уйти, мой друг. Мы связаны кое-какими обязательствами.

Они некоторое время сидели недвижно, не сводя глаз друг с друга. Наконец Берни Роуз заговорил:

– А мне не нужно твое гребаное разрешение, Иззи. – То, что он употребил детское прозвище Нино, чего никогда не делал на протяжении всех этих лет, произвело заметное впечатление. – Ты получил назад свои деньги. Вот и успокойся.

– Дело не в деньгах…

– А в принципе? Понятно… И что? Хочешь засветиться в колонке сенсационных новостей в «Нью-Йорк таймс»? Отправишь за ним новых охотников?

– Профессионалов.

– Теперь повсюду сплошные любители. Все до одного. Как наш Молодой – клоуны-чудики с модными татуировками и колечками в ушках. Впрочем, решай сам. Делай, как считаешь нужным.

– Я всегда так поступаю.

– Только учти две вещи…

– Готов загибать пальцы.

– Если кто-нибудь пошлет за мной охотников, пусть заказывают гробы и похороны по первому разряду для всех участников.

– Тот ли это Берни Роуз, который говорил: «Я никогда не угрожаю»?

– Это не угроза. Это констатация факта. И второе…

– Что именно?

Их взгляды встретились.

– Не рассчитывай на добрую память о детстве золотом. Управившись с ними, я займусь тобой.

– Берни, Берни, мы ведь друзья!

– Нет. Мы не друзья.

Ну и как это все понимать? Каждый раз, когда ты думаешь, что все держишь в руках, мир показывает тебе язык и продолжает вращаться по своей собственной орбите – необъяснимый и непредсказуемый. Гонщик начинал сожалеть, что не умеет смотреть на мир, как Мэнни Гилден. Тот за одну минуту мог разобраться в том, что иные пытались разгадать годами. «Интуиция, – объяснял он, – все дело в интуиции, такая вот она у меня высокоразвитая. Все думают, я гигант мысли, а вот и ни фига подобного. Оно само как-то одно за другое цепляется». Гонщик гадал, сумел Мэнни добраться до Нью-Йорка или опять раздумал и отложил поездку, шестой-седьмой раз за шесть-семь лет.

Роуз вышел и осмотрел Молодого, при этом лицо его ничего не выражало. Ушел обратно. Через полчаса выплыл из двери и оседлал свой небесно-голубой «лексус».

Гонщик размышлял над тем, что чувствовал Второй, когда стоял с бокалом вина в руке и смотрел на тело напарника, и с каким намерением он садился в «лексус»; и тут впервые понял, что имел в виду Мэнни, когда говорил об интуиции.

Тот человек, который зашел в пиццерию, провел там около часа, и тот человек, который потом вышел и сел в машину, – были разными людьми. Внутри, в пиццерии, что-то произошло, и все изменилось. Человек изменился.

27

Берни Роуз и Исайя Паолоцци выросли в Бруклине, в старом итальянском квартале, на Генри-стрит. С крыши, где Берни подолгу сиживал в годы юности, открывался вид на статую Свободы и на мост, стянувший два различных мира. Во времена Берни эти различия между мирами стали стираться: заоблачные цены на жилье в Манхэттене вынуждали молодежь селиться на противоположном берегу, и как следствие, цены на аренду квартир в прилегающем Бруклине росли вслед за спросом. В конце концов, Манхэттен в каких-то десяти минутах езды на поезде. На Коббл-Хилл, Берум-Хилл и чуть ниже, на Парк-Слоуп, стильные рестораны втискивались между замусоренными магазинчиками подержанной мебели и древними, засиженными мухами, продуваемыми всеми ветрами винными лавками.

В этой части города истории о гангстерах пересказывались, как свежие анекдоты.

Одна девушка выгуливала собаку, и та нагадила на тротуар. Хозяйка, спешившая на свидание, не прибрала за своей питомицей. К сожалению, это произошло под окнами дома, где жила матушка какого-то гангстера. Через несколько дней молодая женщина обнаружила свою собачку в собственной ванне, с кишками наружу.

Мужчина, исколесивший несколько кварталов в поисках парковки, наконец въехал на только что освобожденное кем-то место. «Эй, здесь нельзя ставить машину, это частное владение!» – крикнул ему юнец, сидевший на ступеньках перед домом. «Ну да, конечно», – ответил владелец машины. На следующий день он пропилил пешком восемь кварталов, дабы переставить машину на другую сторону улицы и избегнуть штрафного талона, однако обнаружил, что машина исчезла. И больше он ее не видел.

Где-то в девяностых Нино все это надоело. «Это больше не мой город, – сказал он Берни. – Как ты относишься к Калифорнии?»

«Калифорния» звучало весьма неплохо. Берни тоже нечего было делать в Нью-Йорке. Бизнес себя исчерпал. Надоели старики, вечно подзывающие его к столам с костяшками домино, чтобы пожаловаться на жизнь. Надоели толпы двоюродных и троюродных братьев и сестер, племянников и племянниц, составлявших едва ли не все население Бруклина. А уж кофе он выпил столько, что на всю жизнь хватит. Так что последнюю чашку Берни допил в день отъезда и больше никогда к кофе не прикасался.

Нино продал ресторан с красными, под замшу, обоями на стенах и пышноволосыми официантками какому-то парню, который собирался превратить его в заведение японской кухни под названием «Часть суши». Оставил газетный киоск и новые кофейни племянникам. Дядя Люций, подначиваемый супругой Луизой, которая хотела любыми способами спровадить его из дому, взял на себя бар.

На вишнево-красном «кадиллаке» Нино и Берни исколесили всю страну, пару раз в день заезжая на стоянки для дальнобойщиков, чтобы подкрепиться гамбургерами и стейками, а в остальное время довольствуясь чипсами, венскими сосисками, сардинами и пончиками. Прежде даже Манхэттен, куда их зачем-то пару раз заносило, казался заграницей; их миром был Бруклин. И вот теперь они катили по просторам Америки, по самым ее одноэтажным задворкам.

– Черт подери, какая страна! – говорил Нино. – Какая страна! Здесь возможно все, абсолютно все!

Ну конечно. У тебя есть машина, связи, деньги. Так что все возможно. По тому же принципу устроена политическая кухня, породившая клан Кеннеди и бессменного мэра Дейли ^{34} и бросившая Рейгана и пару Бушев под колеса локомотива, пока переводили стрелки.

– Это страна безграничных возможностей, – добавил Нино (к тому времени они оказались в Аризоне). – Даже если, на первый взгляд, она выглядит так, будто Господь тут хотел пернуть, но обосрался.

Нино влился в новый мир совершенно естественно, будто всегда существовал в нем: стал во главе целой вереницы пиццерий, цепи киосков готовой еды, размещающихся в торговых центрах, букмекерских контор; стриг купоны. Казалось, что они никуда не уезжали, думал Берни, только теперь, выглядывая из окон, они видели голубое небо и пальмы вместо подвесного сабвея и пестрой рекламы на стенах зданий.

Со временем Берни Роуз возненавидел здесь все: бесконечную вереницу погожих дней, замусоренные улицы и забитые машинами шоссе, все эти так называемые местечки – Бел-Эйр, Брентвуд, Санта-Монику, претендующие на независимость и одновременно высасывающие ресурсы Лос-Анджелеса.

При всем при том он никогда не считал, что интересуется политикой.

Он просто стремился понять, поставить себя на место других. «Ты что-то размяк, мальчик мой», – заметил ему дядя Айвен, единственный человек с восточного побережья, с кем Берни продолжал общаться. Но он не размяк. Он начал замечать, что у некоторых людей нет ни малейшего шанса преуспеть в жизни – и никогда этот шанс у них не появится.

Сидя в «Китайском колокольчике» за третьей чашкой чая и пощипывая краешек слишком горячего блинчика с овощной начинкой, Берни размышлял о парне, который начал охоту на Нино.

– Все нормально, мистер Роуз? – спросила его любимая официантка Июнь-Май.

Как-то он спросил ее об имени, и она ответила: «У моего отца не было ничего, кроме чувства юмора, которым он чрезвычайно гордился». Когда она что-то такое произносила, ему казалось, что льется стих или появляется музыка. Он заверил ее, что еда превосходна, как всегда. Почти тут же Июнь-Май принесла и закуску – креветок под соусом.

Ладно. Пока поедим креветок.

Нино, оказавшись в голливудской Стране Чудес, вдруг начал воображать себя чертовым режиссером, не просто хорошим дельцом, а влиятельным человеком. Подобные амбиции витали здесь повсюду: в воде, в воздухе, в непрерывном потоке солнечного света. Они проникали в тебя подобно вирусу и не поддавались искоренению: спаниель американской мечты превращался в дикую собаку динго. Итак, Нино организовал подставу, а скорее одобрил чей-то чужой план, потом кому-нибудь передоверил – наверное, самому автору плана. Тот собрал команду, нашел водилу.

Не слишком трудно будет пройти след в след. Конечно, сразу, навскидку, он не знает, кому позвонить. Но вычислить телефон не проблема. Представится большим буем, у которого запланировано ого-го какое дельце, все, мол, уже на мази, осталось только подписать лучшего в городе гонщика.

Рядом появилась Июнь-Май, снова налила чая ему в чашку, спросила, не желает ли он чего-нибудь еще.

– Отменные креветки, – похвалил Берни.

– Просто восхитительные креветки!

Засвидетельствовав почтение кивком, официантка удалилась.

В то время как Берни Роуз уплетал креветок и блинчики, Гонщик подбирался к «лексусу», стоящему на стоянке по соседству. Сигнализация на машине была отключена.

Мимо проплыл патрульный автомобиль, слегка тормознул. Гонщик облокотился на капот «лексуса», как будто это была его собственная машина; услышал треск рации. Полицейские проехали дальше.

Гонщик выпрямился и шагнул к окну «лексуса».

Руль был заблокирован «клюкой», однако машина сама по себе Гонщика не интересовала. Ему потребовалось меньше минуты, чтобы вскрыть дверь. Внутри все находилось в безукоризненном порядке: сиденья чистые и пустые; на полу ничего не валялось; совсем немного крошек, чашка, салфетки, шариковая ручка, аккуратно вставленная в кожаный футляр на приборной панели.

То, что искал Гонщик, нашлось в перчаточном ящике: документы на машину.

Бернард Вольф Роузенвальд.

Живет в каком-то месте с лесным названием в Калвер-Сити – возможно, в многоквартирном доме за бесполезными воротами.

Гонщик приклеил к рулю один из купонов на пиццу, предварительно изобразив на нем улыбающуюся рожицу.