Текст книги "Драйв"

Автор книги: Джеймс Саллис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Джеймс Саллис
Драйв

И я грю другу…

Так уж выходит, что я первым завожу разговор.

– Джон, – грю я…

И не важно, как его звали на самом деле…

– Тьма обступила нас… Что нам делать?

Может, тачку купить? Новую, понтовую!

– Ехай, – грит он, – ехай, но, черт тебя дери, смотри куда ехаешь!

Роберт Крили ^{1}

Эду Макбейну, Дональду Уэстлейку и Ларри Блоку – трем великим американским писателям ^{2}

1

Потом, оказавшись в номере мотеля, к северу от Финикса, привалившись спиной к стене и глядя на лужу крови, растекавшуюся по полу, Гонщик подумал, что, может быть, он свалял дурака. Скоро это станет ясно как день, но пока он еще не пришел в себя и смотрел на кровь, на луч закатного солнца в дверном проеме, слышал шум с трассы и чей-то плач за стеной.

Кровь натекала из ванной комнаты, где лежало тело той, что называла себя Бланш. Она уверяла, что родом была из Нового Орлеана, хотя, если не считать благоприобретенного южного акцента, больше смахивала на уроженку Восточного побережья – может, из Бенсонхерста, а может, из Бруклина. Плечи Бланш виднелись в дверях. Только головы не было. Гонщик помнил, что у нее не осталось головы.

Они занимали номер двести двенадцать, на втором этаже, рядом с трубой водостока. Красная кровавая лужа расползалась, огибая контуры тела Бланш, и медленно подбиралась к Гонщику, точно грозный перст судьбы. У него болела рука, и он знал, что боль теперь будет только нарастать.

Он задержал дыхание, прислушиваясь к воображаемому, но почти неизбежному вою полицейских сирен, топоту по лестнице, стуку в дверь…

Гонщик оглядел номер. У приоткрытой двери лежал труп долговязого мужчины, похоже – блондина. Как ни странно, крови возле него было немного. Наверное, кровь ждала того момента, когда его поднимут, повернут, и она сможет хлынуть сплошным потоком. А пока на его бледной коже играл отсвет неоновых реклам и автомобильных фар.

Второй труп лежал, застряв в окне ванной комнаты. Гонщик так и не смог спихнуть его с подоконника. У этого типа был дробовик. Кровь запеклась в ране на шее и застыла в раковине густым темным желе.

Гонщик по привычке брился опасной бритвой, доставшейся ему от отца. Каждый раз, обустраивая жилье, он первым делом раскладывал по местам свои вещи. Теперь его бритва лежала на раковине рядом с зубной щеткой и расческой.

Второго, который лежал у двери, он завалил из того самого дробовика, что выхватил у парня, лезшего в окно. «Ремингтон-870» с обрезанным стволом – пятнадцать дюймов или около того. Таким оружием пользовались на съемках одного закоса под «Бешеного Макса». ^{3} Гонщик там подрабатывал. И мотал на ус.

Он сидел и ждал. Слушал. Ждал шагов, сирен, хлопанья дверей.

Вместо этого – капающая в душе вода. Женский плач в соседнем номере. И вдруг появилось что-то еще. Он услышал какой-то тихий странный звук…

Наконец – не сразу – Гонщик догадался: это его собственная рука, непроизвольно дергаясь, костяшками пальцев отбивает дробь по полу.

Звук замер. Рука перестала двигаться. Обвисла, словно не имела к нему никакого отношения, как ботинок, который был нужен, а потом износился, и пришлось выкинуть его на свалку. Гонщик попытался пошевелить пальцами. Никакой реакции.

Ладно, рукой он займется позже. Он посмотрел на дверной проем.

«А вдруг это все? – подумал Гонщик. – А вдруг больше никто не придет? Может быть, трех трупов достаточно?»

2

Гонщик чтением не увлекался, да и киноманом, по правде говоря, тоже не был. Когда-то, по молодости, ему нравилось «Придорожное заведение». ^{4} Он никогда не смотрел фильмы, на съемках которых работал каскадером; зато порой, поболтавшись среди сценаристов – единственных ребят на съемочной площадке, кому, похоже, тоже нечем было заняться, – он читал книжку, легшую в основу сценария. Просто так – время скоротать.

Сейчас он читал одного ирландского автора, в чьей книжке главный герой жутко ругался с отцом, часто катался на велосипеде и изредка, для разнообразия, что-нибудь взрывал. Писатель недоверчиво косился с фотографии на обложке, будто его только что вытащили на свет как новую, неведомую доселе форму жизни. Гонщик раздобыл роман в букинистической лавке на Пико; трудно было сказать, что сильнее отдавало плесенью: свитер старушки – хозяйки магазинчика или ее книги. Или сама старушка. Порой от стариков так попахивает. Гонщик заплатил за книжку доллар и десять центов.

Не сказать чтобы у сценария было много общего с оригинальным текстом.

В фильме у Гонщика было несколько ударных эпизодов, когда главный герой нелегально перебрался наконец из Северной Ирландии в Новый Свет (книжка так и называлась – «Шон в Новом Свете»), прихватив с собой гнев угнетенного национального меньшинства, выдержанный в рассоле столетий. Тот парень приехал в Бостон, а сценарист поменял место действия на Лос-Анджелес. На кой черт, спрашивается? Да потому что дороги здесь лучше и с погодой проблем нет.

Отхлебнув оршад ^{5} из бумажного стаканчика, Гонщик бросил взгляд на экран телика: говорун Джим Рокфорд, как всегда, молол языком. ^{6} Гонщик прочитал еще пару строк, пока не наткнулся на слово «архаизм». Что, черт возьми, это значит? Он закрыл книгу и положил ее на тумбочку – к Ричарду Старку. ^{7} Там лежали и Джордж Пеликанос, ^{8} и Джон Шеннон. ^{9} Все они были куплены в том самом магазинчике на Пико, где каждый час появлялись разновозрастные читательницы любовных романов и детективов, меняя две старые книжки на одну новую.

Архаизм.

В закусочной Денни, в двух кварталах от отеля, Гонщик закинул несколько монет в телефон-автомат и набрал номер Мэнни Гилдена, искоса наблюдая, кто входит, кто выходит. Местечко пользовалось спросом. С одной стороны, законопослушные многодетные отцы, с другой – такие парни, от которых вы предпочтете держаться подальше. Что поделаешь? Надписи на футболках встречались чаще на испанском, чем на английском.

Может быть, потом он и позавтракает. Хоть какое занятие.

Они с Мэнни познакомились на съемочной площадке фантастического фильма, действие которого разворачивалось в постапокалиптической Америке. Гонщик рулил внедорожником «эльдорадо», прикинутым под танк. По большому счету, он не видел между ними особой разницы. Что танк, что «эльдорадо» – те еще гробы.

Мэнни был одним из самых модных сценаристов Голливуда. Поговаривали, что у него на счетах не один миллион баксов. Может, так оно и было? Но жил он по привычке в ветхом домишке по дороге на Санта-Монику, носил футболки и потертые джинсы; изредка надевал даже джинсовую куртку. Ну, это в том случае, если устраивался прием и надо было быть при параде. Мэнни был, как говорят, парнем с улицы. Ни связей, ни положения, ни образования. Как-то раз, когда Гонщик пропускал стаканчик со своим агентом, тот сболтнул, что весь Голливуд состоит сплошь из троечников «Лиги плюща». ^{10} Мэнни, который брался за все – правил адаптации романов Генри Джеймса ^{11} или сочинял на скорость сценарии всякой жанровой лабуды вроде «Танка Билли», – опровергал это правило.

Как обычно, сработал автоответчик:

«Вы знаете, куда вы звоните, иначе бы не звонили. Если вы не дозвонились, значит, я занят. Если вы хотите предложить мне работу – пожалуйста, оставьте свой номер. Если у вас нет для меня работы, можете больше не звонить».

– Мэнни, – сказал Гонщик, – ты дома?

– Да. Повиси на трубке. Мне тут надо кое-что кончить…

– Как до тебя ни дозвонишься, вечно ты что-то кончаешь.

– Сейчас. Сохранил… Ну вот, готово. Совершенное новье, по словам продюсера. Она так и сказала – чистая, мол, Вирджиния Вулф, ^{12} только погони на тачках и пара жмуриков.

– А ты на это?..

– После того как поборол дрожь в ногах? Ну, то, что я всегда отвечаю. Чего, мол, изволите – синопсис, переработку или полновесный сценарий? Когда дедлайн? И что там насчет гонорара? Черт… Погоди маленько. Лады?

– А то.

– Вот тебе примета нашего времени: ходят по домам и предлагают экологически чистые продукты. Прежде в дверь стучал поставщик и предлагал мороженую говядину. Половину туши, со скидкой. И расписывал, сколько из этой несчастной забитой коровы получится бифштексов и котлет!

– Умение вовремя предложить скидку – вот на чем стояла и стоит Америка. На той неделе ко мне заглянула одна дамочка – предлагала записи китовых песен.

– Как она выглядела?

– За тридцать. В джинсах и выцветшей рубашечке. Латинос. Постучалась в семь утра.

– По-моему, у меня она тоже ошивалась. Я открывать не стал, но выглянул на улицу. Сюжет для небольшого рассказа – только я их больше не пишу. А чего ты звонил?

– «Архаизм».

– Что, книжки читаешь? Не подорви здоровье… Это значит вроде того, как какое-нибудь слово или понятие устарело и вышло из употребления.

– Спасибо, приятель.

– Все?

– Да, но нам стоит как-нибудь встретиться и пропустить стаканчик.

– Заметано. Я сейчас эту хреновину кончу, потом пройдусь по заготовкам римейка одной аргентинской штуки, ну и пару дней на оживление диалогов для какой-то высокохудожественной лабуды из Польши. А ты что делаешь в следующий четверг?

– Четверг? Подходит.

– «У Густава»? В шесть? Прихвачу бутылочку чего-нибудь приличного.

Мэнни любил побаловать себя хорошим вином – раз уж бабла хватало. Он появлялся то с чилийским мерло, то с бутылкой австралийского купажа. Подумать только – одевался в тряпки из соседнего «секонд-хенда» по десять долларов за пару штанов, а пил со вкусом.

Гонщик причмокнул, вспомнив жаркое с юккой, которое готовят «У Густава». У него мгновенно разыгрался аппетит. А еще он вспомнил надпись на двери одного классного лос-анджелесского ресторанчика: «Мы сдабриваем чеснок свиными отбивными!» Дюжина столов, составлявших убранство забегаловки «У Густава», все вместе стоили, наверное, долларов сто; контейнеры с мясом и сыром стояли здесь же, прямо на виду у посетителей; и стены давно не мыли. И все же – да, тут тоже вполне уместен был бы этот девиз: «Мы сдабриваем чеснок свиными отбивными».

Гонщик вернулся к стойке и допил свой остывший кофе. Заказал еще одну чашку, но горячий был не лучше.

В соседнем квартале, в закусочной «У Бенито», он взял буррито с помидорами и острый мексиканский салат. На вкус – очень даже недурно. Музыкальный автомат крутил испанскую песенку. Гитара, кастаньеты, гармошка. А ведь гармошка прогоняет через себя звуки, как сердечный клапан, пульсируя в такт мелодии. Вдох, выдох, толчок – и выходит песня.

3

Лет до двенадцати Гонщик рос худеньким и щуплым парнишкой, что, конечно, было на руку его отцу, и тот пользовался ростом сына по полной. Мальчик с легкостью пролезал в узкие кухонные оконца, в проемы для домашних животных и тому подобные «щели» домов, чем здорово помогал отцу в его ремесле, – так уж вышло, что тот был вором. Но потом парень начал набирать рост и сразу же наверстал упущенное, внезапно, едва ли не за ночь, как ему иногда казалось, вытянувшись от «метра с кепкой» до метра восьмидесяти шести. До сих пор он так и не смог освоиться со своим ростом. Его изменившееся тело стало для него слегка непривычным, как бы не совсем своим. При ходьбе он шаркал ногами, не знал, куда девать руки, частенько спотыкался и только за рулем чувствовал себя на своем месте. Потому что только одно он умел делать, и делать мастерски – гонять на машине.

Когда Гонщик вырос, он стал не нужен отцу. Его мать сделалась ненужной отцу еще раньше. Потому Гонщик не удивился, когда однажды вечером за ужином мать набросилась на отца с мясницким ножом в одной руке и хлебным – в другой. Ни дать ни взять – ниндзя в клетчатом переднике. Прежде чем отец успел опустить кофейную чашку, она уже отхватила ему пол-уха и взрезала горло. Гонщик как раз доедал бутерброд с колбасным фаршем – предел кулинарных способностей матери.

Он всегда поражался силе, с которой эта покорная, молчаливая женщина нанесла удар, – будто всю жизнь копила силы для одного-единственного внезапного яростного поступка. С того дня она уже мало на что годилась. Он помогал как мог. Скоро приехала полиция и мать забрали, отлепив от мягкого кресла с давними напластованиями грязи, а мальчика отправили в Тусон к приемным родителям, неким мистеру и миссис Смит, которые до последнего дня, что он у них прожил, не могли сдержать удивленных, слегка растерянных улыбок всякий раз, как он входил в дом или спускался из чердачной комнатки, где коротал время в полном одиночестве, словно лесная птица, пойманная в силок и обреченная жить в неволе.

За несколько дней до шестнадцатилетия Гонщик спустился из своей комнатки на чердаке со спортивной сумкой, со всеми своими вещами, и ключами от «форда-гэлакси», которые выудил из ящика кухонного стола. Мистер Смит был на работе, миссис Смит вела занятия в воскресной школе: когда Гонщик еще ходил туда два года назад, он постоянно получал призы за знание библейских цитат. Стоял жаркий день самого разгара лета, и в его комнатушке было нечем дышать; впрочем, во дворе оказалось ненамного лучше. Капли пота капали на листок бумаги, пока он писал:

Простите, что взял машину, но пешком мне далеко не уйти. Пожитки в доме в полной сохранности. Спасибо за то, что приютили меня, за все, что сделали. Я действительно вам благодарен.

Забросив спортивную сумку на заднее сиденье, он выехал из гаража, у перекрестка перестроился в левый ряд, дождался сигнала и повернул на Калифорнию.

4

Они встретились в дешевом придорожном баре между Сансетом и Голливудом, к востоку от Холмов. По другую сторону шоссе, у магазинчиков, торгующих кожей и туфельками на шпильках от пятнадцатого размера и выше, дожидались автобуса ученицы католической школы. Гонщик узнал парня сразу, как только переступил порог. Штаны цвета хаки, темная футболка, куртка. Непременные часы с позолоченным браслетом на запястье. Кольцо в ухе и печатка на пальце. Из колонок текла джазовая импровизация: трио, может быть, квартет, с увертливым, как скользкий угорь, ритмом – никак его не ухватишь.

Парень взял стаканчик «Джонни Уокера» – «Блэк Лейбл», без льда. Гонщик остался при своем напитке. Они направились к дальнему столику.

– Ревелл Хикс о тебе говорил.

Гонщик кивнул:

– Нормальный мужик.

– Вокруг полно непрофессионалов. Понимаешь, о чем я? Каждый считает, что он крут, что готовит лучший соус для спагетти, что за рулем нет ему равных!

– Если ты с Ревеллом знаком, стало быть, ты – профи?

– Он и о тебе так говорил. – Парень опрокинул виски в рот. – Вообще-то, я слышал от него, что в этом деле ты лучший.

– Так и есть.

– А еще я слышал, что работать с тобой непросто.

– Ну, если мы поймем друг друга, проблем не будет.

– А что тут понимать? Я держу гараж, намечаю цели команде. Или ты работаешь в связке, или нет.

– Нет.

– Ну что ж, честно и откровенно. Ты сам сделал свой выбор…

– Да-да, упустил еще одну блестящую возможность и слил бачок.

– По крайней мере, позволь тебя угостить.

Парень направился к стойке за следующей порцией.

– И все же я не врубаюсь, – заметил он, ставя на стол пиво и стопки. – Ты не мог бы пролить свет на причины? Просветить меня, так сказать…

– Я гоню тачку. И только. Я не работаю в команде, не обсуждаю планы, не лезу с советами. Ты говоришь мне, где старт, где финиш, в какое время встречаемся. Я никого не знаю и знать не хочу, не ношу ствол. Я только веду машину.

– С таким отношением к делу ты, наверное, теряешь кучу предложений.

– Отношение тут ни при чем. Это принцип. Я отказываюсь от работы гораздо чаще, чем соглашаюсь.

– Я предлагаю легкое дело.

– Все так и говорят.

– Ну не скажи… Только это и вправду проще простого.

Гонщик пожал плечами.

Один из богатых районов к северу от Финикса, объяснил Парень. Семь часов по трассе мимо сплошных вилл, выстроенных там, где раньше росли одни кактусы. Написав что-то на клочке бумаги, Парень подтолкнул листок двумя пальцами Гонщику через стол. Ему припомнилось, что так обычно делают продавцы подержанных машин. Глупый жест. Понта много, а толку чуть. Какой мало-мальски уважающий себя человек на такое купится? Какой идиот спустит на тормозах?

– Это шутка, да? – спросил Гонщик.

– Ты не хочешь участвовать, не хочешь доли – пожалуйста. Можно и фиксированную выплату. Так даже проще.

Гонщик залпом опрокинул виски, а пиво отставил. Что ж, кто платит, тот заказывает музыку.

– Извини, что потратил твое время.

– Хочешь, я припишу еще один ноль?

– Припиши три.

– У каждого своя цена, но нет человека, который стоил бы так дорого.

– Согласен. Вокруг – полно водителей. Так что выбирай любого.

– Полагаю, я уже сделал свой выбор. – Парень кивком попросил Гонщика не торопиться с уходом и вновь придвинул к нему пиво. – Просто я хотел тебя проверить. – Парень почесал ухо; позже Гонщик подумал, что, возможно, это был знак. – В команде четверо. Делим куш на пять частей: две мне, по одной на каждого из вас. Пойдет?

– Ну, это куда ни шло.

– По рукам?

– По рукам.

– Отлично. Еще стаканчик?

– Почему бы и нет.

К стихающему квартету добавился альтовый саксофон и, повиснув на хвосте, повел мелодию.

5

Выйдя от «Бенито», Гонщик очутился в преображенном мире. Как и большинство городов, Лос-Анджелес вечером жил совершенно иной жизнью. У самого горизонта теснились последние оранжевые перья облаков, постепенно рассыпаясь, тая, по мере того как солнце уступало первенство вспыхивающим городским огням, нетерпеливо спешащим ему на замену.

Трое молодцов в бейсболках на бритых затылках обступили машину Гонщика. Та никак не могла показаться им сто́ящей – всего-навсего непритязательный «форд» восьмидесятого года выпуска. Не заглянув под капот, нельзя и вообразить, что он сотворил со своим автомобилем. И все же они были здесь.

Гонщик пошел было к машине, но остановился в сторонке.

– Клевая тачка, приятель, – заметил один из пареньков, постучав по капоту.

Он покосился на приятелей. Вся троица дружно загоготала.

Вот покатуха-то.

В руке Гонщик держал связку ключей, один из которых торчал наружу, зажатый между указательным и безымянным пальцами. Шагнув вперед, он ударил паренька в горло, почувствовал, как ключ прорезает слои плоти; проследил взглядом, как тот повалился наземь и начал судорожно глотать воздух.

В зеркале заднего вида Гонщик видел двух остальных парней: они стояли разинув рты, отчаянно пытаясь решить, что же, черт возьми, им теперь предпринять? На подобное развитие событий они явно не рассчитывали.

Может, ему стоит развернуться, притормозить и объяснить им, что такова жизнь: длинная череда событий, которые вечно идут не так, как было запланировано?

К черту!.. Или до них самих дойдет, или нет. До большинства не доходит.

Дом для Гонщика был понятием относительным, но домой он сейчас и отправился. Квартиру он менял часто, каждые пару-тройку месяцев. И жил по привычке, как он жил когда-то в мансарде у супружеской четы Смит. Он жил, будто отступив немного в сторону от привычного мира, по большей части незаметно, как тень, как невидимка. Все свои вещи он мог сложить в сумку, взвалить на плечо и унести с собой – или же просто бросить. Больше всего ему нравилась возможность оставаться никем: он мог жить в городе, быть частью городского населения, но совершенно анонимно, безлико, оставаясь на дистанции от своего точно такого же безликого, анонимного окружения. Гонщик предпочитал старые многоквартирные дома в кварталах, где асфальт под припаркованными автомобилями заляпан машинным маслом; где никто не станет жаловаться на шум, если сосед слишком громко врубит музыку; где жильцы вдруг ни с того ни с сего могут собрать свое добро посреди ночи и съехать неизвестно куда. Копы не любят заглядывать в такие места.

Квартира Гонщика находилась на втором этаже. С фасада казалось, будто единственным входом служила лестница. На самом деле задняя дверь квартиры выходила на общий балкон, что тянулся вдоль здания на уровне каждого этажа; через каждые три двери располагался колодец черной лестницы. Вызывающий клаустрофобию тесный предбанник прихожей сразу за дверью переходил налево – в спальню, направо – в комнатку и за ней в кухню. Если очень постараться, в кухне можно было разместить кофеварку, кастрюльки, тарелку и пару кружек; и даже оставалось место, чтобы развернуться самому.

Что, собственно, Гонщик и сделал, поставив кипятиться кастрюлю с водой, и затем вернулся к окну, чтобы взглянуть на окна прямо напротив. Интересно, там кто-нибудь есть? Похоже, квартира жилая, но он до сих пор не видел в ней каких-либо признаков жильцов. Этажом ниже обитало шумное семейство из пяти человек; когда бы Гонщик к ним ни заглядывал – утром или вечером, – как минимум один из них сидел, уставившись в телевизор. В квартире-мастерской справа жил одинокий мужчина. Каждый вечер он возвращался домой в пять сорок с блоком из шести банок пива и бумажным пакетом с ужином. А потом сидел, уставившись в стену, и пил пиво банку за банкой, по одной каждые полчаса. На третьей банке он выуживал из пакета гамбургер и принимался его жевать. Потом допивал оставшееся пиво и, как только оно подходило к концу, отправлялся спать.

В первую неделю, когда Гонщик только вселился сюда, в соседней квартире жила какая-то женщина неопределенного возраста. По утрам после душа она садилась за кухонный стол и втирала в ноги лосьон. По вечерам, опять же практически голая, сидела и часами болтала по мобильному телефону. Однажды Гонщик видел, как она со всего размаху швырнула телефон в противоположный угол комнаты. Потом женщина подошла к окну: груди ее прижались к стеклу, в глазах дрожали слезы – или ему почудилось? С того вечера Гонщик ее не видел.

Вернувшись на кухню, он залил кипятком молотый кофе в фильтр-конусе. Стук в дверь?

Но ведь такого не бывает. Люди, живущие в «Пальмовом квартале», редко общаются между собой и с полным правом не ждут незваных гостей.

– Аппетитный запах, – заметила она, когда Гонщик открыл дверь.

Ей было около тридцати. Складывалось впечатление, что над ее джинсами поработал сумасшедший – то тут, то там наружу выглядывали разлохмаченные пучки светлых ниток. Черная футболка с давно истершейся надписью, светлые волосы, темнеющие у корней.

– Я только что перебралась сюда – в квартиру чуть дальше по коридору.

Она протянула длинную узкую кисть, удивительно похожую на стопу. Гонщик пожал руку.

– Труди.

Гонщик не стал интересоваться, что такая цыпочка здесь делает. Его скорее озадачил ее акцент. Алабама?

– Услышала радио и поняла, что ты дома. Собралась было испечь маисового хлеба и вдруг обнаружила, что у меня нет ни одного яйца. А у тебя, случайно…

– Нет. Но через полквартала, если идти в сторону центра, есть корейская бакалея.

– Спасибо… А можно мне войти?

Гонщик посторонился.

– Я обычно знакомлюсь с соседями.

– Тут это как-то не принято.

– Мне не впервой попадать впросак. Вечно я делаю неправильный выбор. У меня на этот счет талант!

– Выпьешь чего-нибудь? По-моему, у меня есть баночка-другая пива в холодильнике… или, может, ты называешь его ледником?

– С чего бы это мне называть холодильник ледником?

– Я подумал…

– Вообще-то, я с удовольствием выпила бы кофе.

Гонщик вышел на кухню, налил две кружки и вернулся.

– Странное местечко.

– Ты о Лос-Анджелесе?

– Нет, я имею в виду этот дом.

– Это точно.

– Стоит мне войти, парень снизу вечно высовывается из двери. А в соседней квартире круглые сутки работает телевизор. Испанский канал. Сальса, мыльные оперы, в которых половину героев убивают, а другая половина закатывает истерики, и жуткие юмористические передачи с толстяками в розовых пиджаках.

– Ну вот видишь, ты вполне вписываешься.

Она рассмеялась.

Они сидели, попивая кофе и болтая о всяких пустяках. Гонщик так и не научился разговаривать ни о чем – просто не мог понять, какой в этом смысл? Да и чуткостью его природа обделила. Он рассказал о своем детстве, о родителях и вдруг почувствовал глубокую затаенную боль, которая пряталась в его случайной собеседнице.

– Спасибо за кофе, – спустя какое-то время поблагодарила соседка. – И еще за то, что поговорил со мной. Только я быстро устаю.

– Надо повышать сопротивляемость организма, восстанавливать запас жизненных сил.

Гонщик проводил ее до двери. Снова он пожал протянутую ему длинную узкую ладонь.

– Я живу в квартире два-гэ. Работаю по ночам, так что весь день я дома. Заходи как-нибудь.

Не дождавшись ответа, женщина повернулась и зашагала прочь по коридору. В этих джинсах бедра у нее были просто загляденье. Она уходила, унося с собой свою боль и свою тоску, туда, где они коротали с ней дни и ночи, – в ее квартирку.