Текст книги "Книга теней"

Автор книги: Джеймс Риз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 43 страниц)

ГЛАВА 33Я просыпаюсь и удивляюсь

Мы провели в пути уже несколько дней, держась, главным образом, течения Луары. Дорога, которой мы следовали, была не самая прямая: после Анже мы ехали, пожалуй, скорее на восток. Позднее мы изменим своей приверженности к Луаре в пользу Роны и, таким образом, повернем прямо на юг. Конечно, не я планировала наш маршрут – этим занимался отец Луи. И хотя я иногда требовала остановиться здесь или там, чтобы хоть изредка провести ночь в нормальной постели, скорость нашего продвижения определялась лунным календарем – ведь нам необходимо было достичь перекрестка дорог до новолуния: оно, как мне сказали, поможет в том, что я собиралась сделать. Если же пропустить новолуние, придется дожидаться повторения лунного цикла. Этого я не хотела: раз уж я поехала, значит, поехала.

Вот почему мне предстояло позаботиться, чтобы мы достигли к новолунию того уголка Прованса, где призраки прожили свои подлинные, смертные жизни. И там, у перекрестка, где хоронят самоубийц, за пределами разрушенного города, имя которого я не стану называть, во мраке, когда луна повернется к нам своей темной стороной, я сделаю что смогу, чтобы освободить Мадлен, а потом… По правде сказать, я не знала, что буду делать потом.

Сновидения, которые я так неосторожно вызвала по пути из Рена, вконец меня опустошили. Дыхание долго еще оставалось затрудненным, сердце стучало с перебоями, в руках и ногах накопилась усталость, которую я могла объяснить лишь предшествующим напряжением сил. Пророческий сон сбил меня с толку, так же, впрочем, как и все то, что я сделала для Мадлен в Анже, и все, что узнала в Туре. Короче говоря, я невероятно устала.

Я взяла карту и попыталась, впрочем безуспешно, определить наше местонахождение, отыскав Бурж. О времени я не имела ни малейшего представления, видела лишь, что луна стоит высоко и ночь в самом разгаре. Alors[117]117
  Здесь: словом (фр. ).


[Закрыть], я сидела в карете вялая, умиротворенная, любуясь игрой лунного света на водной глади, время от времени задремывая.

При ярком синем свете луны, залившем землю, мы проехали бледно-призрачный Блуа (только потом я узнала, что это был Блуа, расположенный севернее от предполагаемого маршрута, на берегу Луары). Фасады зданий светились, прибрежные тополя склонялись, чтобы полюбоваться собой в отливающей серебром реке. Узкие извилистые улочки круто поднимались от реки и терялись из виду. Над городом нависал большой замок, светившийся как вторая луна. Бревенчатая гостиница у реки манила меня, но нет… Мы проследовали дальше.

Сейчас, глядя на карту, я вижу, что мы, наверно, проезжали Амбуаз еще до Блуа. Я этого не помню, хотя с картой не поспоришь… Но я так устала, поэтому та ночь не отложилась четко в моей памяти, ведь и маршрут наш тоже не отличался четкостью – приходилось петлять из-за призраков.

…А впрочем – нет: я припоминаю Амбуаз. Я действительно могла разглядеть темную громаду замка над рекой, его бойницы, выступы и галереи, окна в нишах, его затененный профиль, изрезанный machicoulis[118]118
  Машикули (фр. ) – навесная бойница, галерея на крепостной стене.


[Закрыть], на которые выкатывались маленькие пушки, защищавшие замок во времена Средневековья. Глядя на все это сквозь тяжелые веки, я не жалела, что мы проезжаем мимо, – может быть, мне вспомнилась история: именно с балконов замка в Амбуазе были выставлены, как мрачное украшение, головы гугенотов после раскрытия давнего заговора в Ла-Реноди. Тишина той ночи в Амбуазе, который мы проезжали по берегу реки, напоминала о молчании этих отрубленных голов. Наверно, я боялась, что они заговорят в моих снах.

…В конце концов Морфей восторжествовал: внезапно я почувствовала, что шея моя ослабла, что голова тяжело падает то вправо, то влево, а каменно-тяжелая рука соскользнула с колен. Вскоре я крепко спала.

Проснулась я от ясно различимого скрежета гравия под большими колесами берлина. Мы ехали медленно: по-видимому, здесь был участок плохой дороги. Припоминаю, что услышала в тот момент еще кое-что необычное: тишину (значит, мы едем уже не по берегу реки) и вороний крик неподалеку. Послала ли Себастьяна Малуэнду, в облике ворона, чтобы наблюдать за мной… или то была она , сама Себастьяна, следящая за мной глазами птицы? Невероятно! Но я вновь вспомнила глаза ворона из своего сна, и разве я недостаточно узнала, чтобы исключить это слово – «невероятно» – из своего словаря?

(Здесь, в море, на борту корабля, я несколько раз видела в своей каюте жирную черную крысу. Поднимешь порой глаза от этих страниц, чтобы обдумать фразу или обмакнуть перо в чернила, – и вот она уже сидит рядом со шкафчиком для провизии и смотрит на тебя. Зная, что эта крыса величиной почти с кошку прекрасно может прокормить себя на борту судна, я тем не менее подкармливала ее, бросая на пол то кусочек сыра, то шкурку ветчины. Поистине я стала ее хозяйкой. Иногда, хоть мне неловко об этом говорить, я улыбалась крысе и говорила себе, что эту улыбку видит Себастьяна… А порой даже беседовала с крысой. Все это звучит очень глупо, поэтому умолкаю.)

…Как я уже сказала, в сочетании звуков, которые я услышала при пробуждении (скрежет гравия, тишина, сменившая неумолчную песню реки, вороний крик), было нечто, возбудившее мое любопытство. Особенно необычен был гравий: дороги, по которым мы путешествовали, представляли собой по большей части плотно утрамбованный грунт, иногда с выбоинами, а порой становились просто ужасными, и нам приходилось подолгу медленно ползти. Гравий? Нет, его никогда раньше не было. Такой толстый слой достаточно мелкого, шуршащего под колесами гравия можно было увидеть разве лишь только на подъезде к какому-нибудь поместью.

И тогда, перебравшись на переднее сиденье, я выглянула в окно берлина и увидела: там , впереди, неясно вырисовывается, приближаясь все ближе и ближе, город, весь словно из серебра!

У меня буквально перехватило дыхание: когда я увидела простирающийся передо мной город, воздух с шумом вырвался из моих легких, как от удара. И если бы моим спутником был кто-то смертный , он или она услышал бы, как я, переведя дыхание, произнесла в испуге несколько крепких словечек.

В то же мгновение воображение уступило место рассудку, и я поняла, что это не мифическое место, не Камелот, не Ксанаду, не Атлантида, поднимающаяся из моря ночи, а известный каждому французскому школьнику замок Шамбор.

От Блуа мы возвращались назад по собственным следам. Но почему?

Я наблюдала, как на фоне темного неба вырисовываются еще более темные крыши: смешение куполов, дымовых труб, бельведеров, шпилей и башен. Стены, высящиеся в запущенном парке, сельские ландшафты, светящиеся как скульптура из слоновой кости. Блестели тысячи окон, отражавших, как в призме, лунный свет. Все сияло и сверкало, все четыре с лишним сотни залов!

Замок Шамбор… Я не стану из-за нехватки времени подробно описывать здесь это место. Мне сказали, что мы на подходе к порту, и я отказалась от намерения закончить сейчас свои записи. Поэтому позвольте предложить вашему вниманию следующие сведения, почерпнутые из брошюры, купленной в Арле.

Строительство замка началось в 1519 году при Франциске I, о чем свидетельствуют довольно отчетливые буквы F и королевская (омерзительная! ) саламандра. Незадавшаяся судьба этой обделенной любовью и теплом постройки, похоже, была предопределена Франциском, который, если верить молве, выбрал это место в болотистом бассейне Солони лишь потому, что поблизости находился особняк графини де Тури, страстью к которой воспылал еще не пришедший к власти Франциск. После его смерти заботу о замке и его строительстве взяли на себя наследники Франциска, но, поскольку Версаль, Сен-Клу, Фонтенбло и Сен-Жермен находились ближе к столице, монархи были не слишком склонны перебираться в Шамбор, расположенный, возможно, в наименее привлекательной части королевства. В этом неуютном, напоминающем казарму королевском владении жили, сменяя друг друга, Генрих II, Гастон Орлеанский, брат Людовика XIII, и, что наиболее примечательно, Людовик XIV. Легко можно представить, какие украшения были сделаны и какие пристройки возведены по приказу последнего, наиболее из монархов склонного к декоративным излишествам. Затем последовали пребывающий в вечном изгнании польский король Станислав Лещинский, отчим Людовика XV, с королевой Екатериной Опалинской. В 1745 году, после его победы при Фонтенуа, замок был дарован маршалу де Саксу, а сейчас эта унылая громада пустует, потому что наследники маршала де Бертье судятся за Шамбор с герцогом де Бордо, чья мать, герцогиня де Берри, громогласно отстаивает права своего сына.

Берлин проехал через La Porte royale[119]119
  Королевские ворота (фр. ).


[Закрыть] и остановился во внутреннем дворике замка. Вот наконец место, подумала я, чей масштаб соответствует нашему экипажу! Я быстро вышла из карсты, соображая, стоит ли отругать Мишеля за то, что остановился здесь по собственному произволу, не посоветовавшись со мной, своей хозяйкой … Но только на козлах восседал вовсе не Мишель.

Там сидел улыбающийся кюре, быстро обретая свое человеческое обличье.

– А кучер? – спросила я. – Что ты сделал с кучером?

– Уволил, – ответил священник, – пока ты спала. Целого и невредимого, разбогатевшего и слегка недоумевающего.

Я не смогла сдержать улыбку: наконец-то Мишель получит все, чего искал тогда в Анже. Он не пропадет с его умением легко приспосабливаться к новой обстановке – в этом я была уверена. Но тут раздался ужасный звук; я обернулась и увидела старинные, с железными петлями двери, которыми, похоже, редко пользовались, широко открытые во внутренний двор, и Мадлен, стоящую в них. Взмахнув рукой так, словно хотела охватить все вокруг, она сказала, улыбаясь с привычной грацией хозяйки великолепнейшего из замков:

– Мы решили, что замечательно проведем ночь здесь .

– Несомненно, замечательно, – отозвалась я. Отец Луи спустился с крыши берлина, а Мадлен неестественно быстро пересекла внутренний двор. Очертания их тел были вполне отчетливыми, и все же казалось, что свет луны проникает сквозь них, частично отражаясь, – они светились, как и огромный замок.

Вокруг нас высились башни замка и прилегающие к ним стены: каменные скульптуры, горгульи, взирающие на нас с каждой капители… многочисленные тени придавали глубину всему ансамблю, он начинал казаться живым. Я долго стояла во внутреннем дворике, озираясь вокруг, пытаясь вобрать в себя всю эту волшебную громаду.

Мадлен исчезла, но тут же вновь возникла в дверях главного входа, которые она каким-то образом бесшумно распахнула для нас изнутри.

– Не изволите ли войти? – спросила она.

И я (как прежде многие короли и королевы?) вступила в замок Шамбор.

Огромная дверь захлопнулась позади меня, после чего еще долго слышался отзвук удара холодного дерева о еще более холодный камень. Свет луны исчез, через мгновение загорелось пламя масляной лампы в руках Мадлен. Я не имею представления, как она зажгла огонь, спичкой или как-нибудь иначе, но меня это не слишком удивило: тот, кто состоит в основном из воды и воздуха, наверно, может раздобыть и толику огня, если захочет.

При свете лампы я последовала за Мадлен. Сквозь узкие окна то там, то здесь проникал лунный свет, и я мельком видела гобелены, смогла разглядеть высокие незаведенные часы, громоздящиеся в темном углу. Я знала, что отец Луи находился где-то поблизости, но если он и мог принять четкие очертания, то только не при свете нашей лампы. Вскоре мы с Мадлен достигли подножия знаменитой двойной лестницы замка: переплетенные лестничные ходы позволяли двоим (любовницам? соперникам?) входить и выходить, не повстречав друг друга. Тремя или четырьмя ступеньками выше стоял, прислонясь к массивным перилам, отец Луи, контуры его фигуры были бледными, но различимыми. Луара была слишком далеко, и духам пришлось удовольствоваться заполненным водой рвом, опоясывающим замок, поэтому они всю ночь казались полупрозрачными.

Принимая во внимание ограниченные возможности моей смертной природы, духи поднялись по лестнице традиционным способом – ступенька за ступенькой. При мне они всегда старались проходить через двери, а не сквозь стены, зажигать лампы, хотя темнота не составляла для них неудобства, садиться на стулья, хотя могли легко парить в воздухе, поскольку ничего не весили, если не считать воды. Никто не проронил ни слова, и это молчание лишь усиливало впечатление значительности всего, что я видела. При строительстве Шамбора не было сделано никаких уступок банальности человеческой участи. Напротив, обилие украшений, масштаб увиденного мной свидетельствовали о присутствии богов; мой восторг от замка мог быть выражен словом «божественный».

Мы поднялись наверх. Испытывая на каждой лестничной площадке желание покинуть своих бестелесных проводников и исследовать замок самостоятельно, я все же следовала за ними, не переставая удивляться, зачем мы минуем один этаж за другим, поднимаясь по лестнице все выше и выше. Ответ на свой вопрос я получила, когда мы наконец добрались до ажурного фонаря, венчающего замок. Здесь я увидела высеченную на камне большую геральдическую лилию, нетронутое совершенство которой вызвало в памяти все те обезображенные статуи, что попадались нам на пути, статуи, лишенные революционерами конечностей и голов. Но этот прекрасный каменный цветок, эмблема Бурбонов, заставил меня понять, что и весь Шамбор – памятник традиции, системе, некогда величественной, которая могла, могла бы такой и остаться.

Еще несколько ступенек вверх, еще несколько поворотов – и мы достигли самой крыши, зубчатая линия которой окружала нас, как волнующееся море из камня, кровельной плитки и стекла. Передо мной открылся обзор, которому мешала лишь темнота. Впрочем, луна щедро освещала два ландшафта: простор парка и лесистую местность, через которую мы проезжали, а также море скульптур на крыше.

Прохладный ночной воздух был пропитан едким запахом горелой древесины. Плесень и лишайник, которые образовались в углах, ползли оттуда вверх по стенам, внутренним поверхностям арок, выскальзывали наружу через широкие подоконники. Я, по-видимому, обронила что-то насчет ночной прохлады, потому что спустя несколько мгновений почувствовала на своих плечах горностаевую пелерину, оставленную в карете.

– Спасибо, – бросила я в ночь, не зная, кто из моих друзей успел так быстро оказать мне эту услугу.

Мы оставались на крыше до тех пор, пока не настало время устраиваться на ночлег. Было решено (не мной), что мы займем Chambre de Parade[120]120
  Парадная зала (фр. ).


[Закрыть] в Appartement du Roi[121]121
  Королевские апартаменты (фр. ).


[Закрыть].

– Тебе это подходит? – спросил священник. Призрак девушки промолчал, но за Мадлен мы и последовали.

Поражающие своей красотой бюсты, гобелены, позолоченные зеркала, прекрасная мебель филигранной работы, частично закрытая белыми чехлами. Кровать, на которой когда-то спали Король-Солнце, король Польши; интересно, сколько любовниц было у каждого? Но мы без лишних слов расположились втроем на удобном толстом ковре перед камином, разожженным одним из призраков. Дрова мгновенно вспыхнули и долго горели: огонь полыхал в камине из красного мрамора до самого утра, мы за ним почти не следили. Этот очаг вызвал в памяти обеденный стол в Равендале. Здесь, как и там, я сидела и слушала, доверяла и училась.

Помню, я спросила:

– А дым от огня видимый?

– Возможно , – ответила Мадлен.

– Надеюсь, что так, – добавил священник, который рассчитывал, что разожженный нами огонь породит местную легенду: те, кто живет в пределах видимости замка, вероятно, заговорят о дыме, идущем из камина, которым давно никто не пользуется, и поднимающемся пурпурными завитками к луне.

Я сидела на ковре, скрестив ноги и укутав их в горностаевую пелерину. Что принесет с собой ночь? Если духи привезли меня в это живописное место, если они изо всех сил стараются сохранить свое человеческое обличье так далеко от большой воды…

И последовавшие события не разочаровали меня. Напугали, заставили испытать стыд, смутили и многому научили? Да. Но не разочаровали.

ГЛАВА 34Шамбор. Часть I

L'Appartement du Roi

Той ночью Мадлен начала свой рассказ такими словами:

– Это было в южном городе А***, название которого не имеет значения, в тысяча шестьсот пятьдесят первом году. Именно тогда я впервые стала свидетельницей ритуала изгнания дьявола. Цель моя была проста. Еще раз повторю: я хотела жить, чтобы иметь возможность умереть.

Я взглянула на отца Луи. Он сидел рядом с Мадлен, мы, все трое, расположились в королевских покоях. Призраки – спиной к камину, а я – лицом к ним, что всех нас устраивало: духи получали то, что им было нужно, от огня, а я могла видеть, как они говорили, – пламя просвечивало их насквозь .

– Да, – сказал священник. – Я тоже был там.

– Конечно, был , – сказала Мадлен. – Безусловно, ты был там.

–  Но хотел бы тебе напомнить, дорогая, – начал священник, – что это было не первое изгнание дьявола, при котором ты присутствовала. – До этого ведь была Капо.

– Пожалуйста, не будем говорить об этой маленькой горбатой сучке!

–  Может, мне тогда рассказать о сестре Сент-Коломб?

– Тебе вообще нет нужды говорить, топ pretre, потому что я сама расскажу о Барбаре Бюве , – пояснила она, – это и есть сестра Сент-Коломб.

– La possedee , – уточнил священник. – Одержимая.

– А! Продолжайте, пожалуйста.

– Сестра Сент-Коломб была … – начала Мадлен.

– Она была женщиной независимого духа, – закончил ее фразу отец Луи.

– Да , – согласилась Мадлен. – И эта монахиня, сестра Сент-Коломб, несколько лет была матерью-настоятельницей, несмотря на свою относительную молодость. Именно тогда случилось так, что она разгневала вышестоящих .

– Одним из них, – добавил священник, – был отец Бортон – исповедник монастыря, ненавидевший сестру Сент-Коломб.

– Да, он ее ненавидел той ненавистью, которую питает слабый мужчина к сильной женщине .

– Странно, что ты называешь ее сильной, – сказал священник. – Она, несомненно, не была достаточно сильна, чтобы сопротивляться тебе, воспрепятствовать твоему вторжению в ее тело.

– Ты овладела душой матери-настоятельницы? – быстро спросила я, не веря своим ушам.

– Всецело , – ответила Мадлен. – Но не сразу.

И тогда отец Луи сказал, как бы подводя итог и побуждая Мадлен продолжать свой рассказ:

– Таким образом, эти мужчина и женщина, священник и монахиня, оба, можно сказать, обладали определенной властью, дарованной смертным, и они ненавидели друг друга.

– Конечно, как мужчина он был более могуществен .

– Да, это так, – согласился священник. – Вернее, было так, – скривив губы, добавил он, чтобы напомнить своей подруге-суккубу, да и себе заодно, что все упомянутые персоны умерли двести лет назад, – нам не следует об этом забывать.

Мадлен, не желая терять нить повествования, сказала, что они прибыли в А*** поздно, по сути, лишь после того, как узнали о здешних «неприятностях».

Давно существовавшая напряженность в отношениях между отцом-исповедником и матерью-настоятельницей вылилась в конфликт, который, впрочем, по мнению Мадлен, не имел большого значения.

Монахиня открыто и публично отказалась выполнять распоряжение священника, за что столь же открыто и публично была подвергнута бичеванию, в дополнение к чему ей было велено поститься шесть дней.

После этого священник прожил всего лишь месяц.

– Расскажи сначала о сестрах, – подсказал отец Луи. – О кровных сестрах священника.

– Да, конечно , – сказала Мадлен. Обернувшись ко мне, она продолжила рассказ: – Три младшие сестры отца Бортона были монахинями и находились под покровительством сестры Сент-Коломб. Их звали, насколько я помню, сестра Мария, сестра Гумберта и сестра Одиль .

– Совершенно верно, – подтвердил священник. – Все эти девушки были благочестивы и уродливы… просто безобразны. Без всякого сомнения, три самые уродливые женщины, каких я только знал.

– Ты… – пробормотала я, – ты, инкуб, – в монастыре среди монахинь?..

– Именно так.

Я расхрабрилась настолько, что спросила:

– Так это мать-настоятельница убила отца-исповедника?

– Ты забегаешь вперед… Нет, она его не убивала. – И священник замолчал, как бы передавая слово Мадлен. Немного поколебавшись, она сказала:

– Причиной его смерти стало самоубийство. Как и у меня.

–  О! – отозвалась я. – Теперь понимаю.

– Он наложил на себя руки по неизвестным причинам, – сказал отец Луи, – по крайней мере, нам они были неизвестны. Это случилось как раз накануне нашего появления в А***.

– Да, священник исчез за несколько дней до этого. Через два дня его начали искать.

И конечно, в поисках приняли участие мать-настоятельница и сестры священника. Разбившись по трое, монахини обследовали деревню и окрестные леса. Сестра Сент-Коломб попала в одну группу с некоей послушницей и Марией, младшей сестрой священника.

На второй день поисков, ближе к вечеру, сестра Сент-Коломб со своими спутницами продиралась сквозь густые лесные заросли. Моля небеса, чтобы священник исчез навсегда, сбежал по какой-нибудь причине, она то и дело нагибалась, чтобы пробраться сквозь кустарник. Ежевика и чертополох цеплялись за грубую ткань ее рясы, царапали руки и лицо. Отец Луи полагал, что она, возможно, произносила при этом слова решительно… нехристианские.

– И когда она выбралась из этого кустарника на лесную поляну и наконец разогнулась, ее ударил по затылку, как она в первое мгновение предположила, обломок сухой ветки. Но это был обломок совсем иного рода – нога мертвеца! – Отец Луи рассмеялся, смех его был долгим и продолжительным. – Священник-самоубийца висел на старом дубе!

– И тут мать-настоятельница закричала , – добавила Мадлен.

– Еще бы не закричать! – воскликнул отец Луи. – А послушница и сестра Мария выбежали на поляну вслед за матерью-настоятельницей, истерично рыдавшей под начавшим разлагаться трупом, который все еще раскачивался после того, как она его задела головой. Они тоже пронзительно закричали, и вскоре все участники поисков заполнили поляну, вопя от страха, не сводя глаз с тучного, багрового, разлагающегося трупа, который…

– Луи, пожалуйста, будь посдержаннее.

Не обращая внимания на Мадлен, отец Луи продолжал:

– Все это довольно легко представить, не так ли? Пылкие молитвы, монахини, падающие без чувств…

Мадлен сказала, что все это они узнали на суде.

– На суде? – переспросила я.

– Именно так. Все, о чем мы расскажем тебе, только подтвердит, как ты была права, осуждая подобные публичные разбирательства… Но то, что случилось в А***, было вовсе не так просто.

–  Да, не так просто все там было, – сказал священник, лукаво посмеиваясь. – К нашему появлению в А*** события приняли весьма интересный оборот. – Быстрый, как луч света, он вдруг скрылся с глаз, чтобы положить второе полено, уже охваченное пламенем, на первое. Когда я все это осознала, он уже вновь сидел рядом с Мадлен.

– Итак , – возобновила свой рассказ Мадлен, – услышав о том, что тело священника найдено, мы отправились в А***, чтобы посмотреть …

– Постой! Вернись назад в лес! – воскликнул взволнованный отец Луи. – Расскажи, что случилось сразу же после того, как было найдено тело.

– Когда труп был обнаружен тремя женщинами – матерью-настоятельницей, послушницей и сестрой Марией, – последняя, впавшая в особенно сильный приступ истерии, стала кричать сестре Сент-Коломб: «Ведьма! Это твоих рук дело! Ты убила его!» Послушница тоже принялась кричать, и, когда все монахини и жители деревни, участвовавшие в поисках, связанные друг с другом верой или знакомством, собрались на поляне, они увидели сестру Сент-Коломб, стоящую под раскачивающимся трупом, и двух других монахинь, указывающих на нее и вопящих: «Ведьма! Ведьма!»… Да, это было зрелище!

Я прервала смех призраков, спросив:

– Но ведь у этих монахинь не было веских причин подозревать, что мать-настоятельница – ведьма? Если бы произошло еще что-нибудь подозрительное…

– Странно слышать такое от тебя, – сказал священник. Когда же он спросил, не забыла ли я того, что недавно случилось в С***, я с радостью осознала, что благословенное забывание уже началось. – Доказательства колдовства? – спросил священник. – Никаких. Видишь ли, ведьма, когда речь идет об озлобленных людях, полных религиозных предрассудков, живущих в глухом захолустье (это относится и к привилегированным, и к обездоленным), может случиться все, что угодно…

– Они были как дети, — продолжала Мадлен, – и вели себя по-детски: выкрикивали худшее из слов, известных им: «Ведьма!». Вот так мать-настоятельница внезапно оказалась обвиняемой .

– Расскажи о теле, теле священника, – настойчиво просил инкуб, который в своем человеческом обличье грациозно и проворно кружил теперь по большой комнате. Я услышала, как свирепый ветер со свистом ворвался в дымоход, огоньки в камине ритмично заплясали, словно повинуясь некой мелодии.

– Нет, Луи. Не нужно об этом говорить, ведь все, что мы хотим сообщить этой ведьме…

Отец Луи, все быстрее и быстрее круживший по комнате (так кружили в своих клетках львы, которых римляне морили голодом, чтобы натравить на варваров, подумала я), обвинил свою подругу, что та не дает ему позабавиться. Не обращая на него внимания, Мадлен продолжала:

– Там, в лесу, когда труп был обнаружен и раздался крик «Ведьма!», сестра Мария, размахивая распятием, висевшим на ее четках, завопила: «Ты отомстила ему, а тебе отомстит Бог!». И, не утруждая себя доказательствами, сестры покойного схватили мать-настоятельницу и повели в монастырь. С этого момента она все время будет оставаться под надзором… И тут начались разговоры об экзорцизме – изгнании нечистой силы …

– Экзорцизм, – эхом отозвалась я. – Но почему? Кого сочли одержимым бесами?

– Сначала никого, – ответил священник, – но именно тогда я… то есть мы приступили к делу.

Я посмотрела на девушку-призрака.

– Да , – сказала она, – я действовала с ним заодно, но не «ради забавы», как он любит говорить, а потому что была рассержена . – Она сделала паузу. То, что она сказала дальше, прозвучало как исповедь: – Слишком уж долго я была переполнена гневом .

– Ты и теперь гневаешься, – сказал священник. Я ожидала, что Мадлен на него набросится, но вместо этого она уселась с поникшей головой, умоляюще сложив руки на коленях. Она молчала, сознавая справедливость обвинений. Когда отец Луи вновь заговорил, в словах его не было злобы, и звучали они примиряюще: – Сейчас она просто сердита. Но тогда… тогда она была разъярена. Гнев ее был безграничен. Каждое новое разочарование раздувало негаснущее пламя ее ярости в большой пожар… поистине ветхозаветной мощи!

– Разочарование? – переспросила я. – Что вы имеете в виду?

– Я отправилась в А*** , – ответила Мадлен, – прослышав, что тамошнюю настоятельницу обвиняют в колдовстве. Знала, что там будет полно священников, дающих показания монахинь, будут исполняться ритуалы, в том числе, вероятно, и изгнание нечистой силы .

– Мы уж позаботились , чтобы не обошлось без экзорцизма, – добавил отец Луи.

– Видишь ли , – объяснила Мадлен, – к тому времени я успела разочароваться в ритуале колокола, книги и свечи – анафеме, которая была пустым звуком, когда ее провозгласил нечистый священник, отлучая немого от церкви. Я думала, что, может быть, экзорцизм, если правильно исполнить этот обряд, если будет чистый священник… может быть, этот ритуал покажет мне путь. Путь в буквальном смысле – дорогу к смерти .

– Но ты его не увидела, – осмелилась прервать ее я, – и вновь разочаровалась.

– Конечно, разочаровалась, – сказал священник. – И стала еще злей… И не думай, ведьма, что я говорю о надутых губах или дурном настроении. Нет, когда Мадлен возбуждена , я уж не говорю – рассержена, об этом знают ветры всех четырех сторон света, и приливы, и парящие в небе облака…

– Довольно, Луи .

– Священник, изгонявший нечистую силу, – спросила я, желая услышать продолжение рассказа, – он был…

– Нечист , – сказала девушка-суккуб. – Он просто домогался сана епископа, а в его послужном списке экзорцизм отсутствовал. Стоило отцу Франсуа, красивому, надменному, преисполненному амбиций отцу Франсуа, приехать в А***, как я уже знала, что весь обряд обратится в фарс. Католицизму так свойственна театральность. Думаю, что, если церковному ритуалу присуща сила – а он, несомненно, ею обладает, – не следовало это демонстрировать в А***: экзорцизм неизбежно должен был превратиться в мошенничество, как все то, что совершалось…

–  В деле Капо, – закончила я ее фразу.

– Да. И вот тогда я согласилась на его план , – она кивнула в сторону инкуба, – только тогда я разрешила ему делать все, что ему заблагорассудится, с этими женщинами. А что до отца Франсуа, то он был мой, целиком мой.

На лице Мадлен появилась неприятная улыбка: ее рот… ее улыбка возникала на совершенно неподвижных губах, говорила она не через рот, но через открытую, разорванную глотку (кровь высохла на ране, ставшей от этого лишь еще ужасней), и эти губы слегка дрожали, как струны фортепиано, когда она проговорила бесцветным голосом:

– И тогда отец Луи отвел душу на этих женщинах .

– Это случилось сразу после смерти их брата, если память мне не изменяет… – инкубу, несомненно, воспоминания доставляли удовольствие, – или когда обнаружили тело?

– В ту самую ночь , – сказала Мадлен. – Тебе некогда было ждать .

– Да, в ту же ночь, – сказал Луи. – Сестра Мария начала испытывать… дайте подумать, как она сказала во время слушания дела? Да, она начала испытывать «ночные искушения».

– Священник, этот отец Франсуа, тогда уже приехал? – спросила я. – А вы уже знали, что ничего не выйдет: обряд экзорцизма будет лишь пустым представлением?

– Меня интересовал сам ритуал, но да, когда в дело вмешался этот честолюбивый священник… Да, в тот самый день, как он появился в А***, мы с отцом Луи решили …

– Мы решили сделать попытку, – закончил отец Луи, – превратить все в представление еще до того, как этим займется отец Франсуа. И конечно, я начал с девушек…

– А сестра Сент-Коломб? – спросила я.

– Она была закована в кандалы, беспрестанно молилась и ожидала суда, исход которого был ясен заранее. Матери-настоятельнице было предъявлено обвинение двадцать восьмого октября, за трое суток до Хэллоуина, вашего ведьмовского праздника. В начале ноября были выслушаны показания свидетелей, и вскоре после этого состоялось слушание дела в парламенте Дижона, который без долгих проволочек признал сестру Сент-Коломб виновной в преступлениях против Бога и приговорил, по наущению отца Франсуа, к экзорцизму .

– Без ложной скромности должен сказать, – продолжал отец Луи, – что мой замысел блестяще сработал. На суде все монахини единодушно свидетельствовали в пользу обвинения, очень красочно описывая происшедшее.

– Да , – подтвердила Мадлен, глядя не на инкуба, а на меня, – он еще тогда не в полной мере осознавал свои таланты и удачно отшлифовал их на монахинях А*** .