Текст книги "Книга теней"

Автор книги: Джеймс Риз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 43 страниц)

ГЛАВА 29Приготовления и отъезд

Возвратившись в мастерскую (как же глубока была боль неудовлетворенности!), я увидела в глазах Себастьяны такую же решимость, какая была в тот день, когда она вошла в библиотеку С***. Помню, что она вступила тогда в беседу с отцом Луи, и теперь именно они без моего ведома обсуждали, как лучше осуществить давний замысел. Я слышала, как она сказала:

– Да, время пришло.

– Мадлен будет довольна, – ответил отец Луи.

– Это не столь важно, – хмыкнула Себастьяна.

– О чем вы говорите? – спросила Мадлен с другого конца мастерской, где она помогала мне переодеться в простую сорочку и обуть домашние туфли. Что же касается Ромео, он довольно долго стоял голым рядом с Себастьяной, пока наконец не догадался отыскать халат.

Не обращая внимания на Мадлен, Себастьяна сказала мне:

– Моп coeur[91]91
  Сердце мое (фр. ).


[Закрыть], тебе придется уехать. Я не могу быть уверенной в твоей безопасности.

Поэтому было безоговорочно решено: я вскоре покидаю Равендаль вместе с отцом Луи и Мадлен. С какой целью? Как я поняла в ту ночь, это мало занимало Себастьяну, не представляло для нее большой важности. Для Мадлен же и отца Луи скорейший отъезд имел первостепенное значение, поэтому они настаивали на нем.

– Она проявила величайшее терпение, – сказал отец Луи Себастьяне, имея в виду Мадлен. – Стоит ли напоминать тебе, что были даны обещания и…

– Вам нет нужды напоминать мне, отец, – прервала его Себастьяна. – Я хорошо помню. Как могу я забыть то, о чем мне постоянно твердили все эти годы.

Кажется, Себастьяна давным-давно дала Мадлен некое обещание, и я стала как бы одним из условий его выполнения. Я поняла также, что существовал какой-то план, решение о предстоящей поездке было давно принято. В ту ночь много говорили о маршруте и прочих подробностях, и стало ясно, что мне предстоит провести в Равендале еще несколько дней. И вот эти дни прошли, мне осталось быть здесь какие-то несколько часов.

– Время пришло , – вновь и вновь говорила Мадлен. – Время пришло .

– Время для чего? – выпытывала я. – Скажи мне.

– Время для приготовлений, – ответила Себастьяна.

Она подозвала меня к себе. Мы стояли теперь вдвоем посреди мастерской, а призрак Мадлен – сбоку от меня на покрывале из пурпурного бархата, влажного от ее крови, достаточно близко, чтобы слышать каждое слово Себастьяны, но достаточно далеко, чтобы… чтобы не вызвать гнев хозяйки поместья. Ромео, угрюмый, молчаливый, сидел в дальнем углу. Отец Луи, еще незримый, был где-то рядом.

Себастьяна наклонилась ко мне поближе и зашептала:

– Теоточчи когда-то давно говорила мне, что надо двигаться на север, а я советую тебе держаться ближе к морю. Я видела море во сне – это был сон о тебе, сон для тебя…

– Что это ты там шепчешь? – спросила Мадлен обеспокоенно. – Разве я недостаточно настрадалась от твоих секретов, тайн твоего драгоценного ремесла, которое могло бы избавить меня… избавить меня от этого… если бы ты была так храбра, чтобы попытаться, чтобы попытаться…

–  Замолчи, несчастная, – прервала ее Себастьяна, лукаво улыбаясь. – Неужели меня опять нужно винить за твое нынешнее положение? Разве это я спала со своим приходским священником, пренебрегая всякой осторожностью, разве это я…

Внезапно в комнате резко похолодало, огонь в камине зашипел, посыпались искры, сопровождая неожиданное появление отца Луи.

– Ну-ну, – сказал он, принимая человеческое обличье рядом с Мадлен. – Что ж, дамы… у нас ведь есть определенная договоренность, не так ли?

– Выходит, – сказала Себастьяна, – я вновь должна идти на риск накликать на себя беду, как той зимой, только для того, чтобы помочь тебе совершить этот переход – умереть во второй раз, чего ты так добиваешься?

– Да!

–  Но почему? Скажи, почему…

– Я тебе говорила много-много раз …

– Мадлен, возможно, с этой новой ведьмой… – вступил в разговор отец Луи, но та не услышала его, потому что еще раньше завыла ужасным голосом, пытаясь донести свою единственную правду:

– Я не могу больше жить как мертвец!

Объятая страхом, я отшатнулась от призраков поближе к Ромео. Себастьяна, кивнув в сторону Мадлен, сказала мне:

– Я пыталась когда-то помочь этой бедняге, но не смогла. – Она задумчиво улыбнулась. – Я не была тогда новой ведьмой, и когда я попыталась… А если не вдаваться в подробности, скажу так: ты – новая ведьма и поэтому в некотором смысле более могущественна, чем я. А ей, – еще один кивок в сторону Мадлен, – нужна твоя сила… Regarde![92]92
  Посмотри! (фр. )


[Закрыть] Она едва не молит тебя о помощи. И надо сказать, очень жалобно.

– А что я могу сделать, чего ты не можешь? – спросила я Себастьяну.

– В свое время тебе скажут, – ответила та, взмахом руки как бы обращаясь к стихийным силам. – Но теперь, – продолжала она с шаловливой улыбкой на накрашенных губах, – мне нужно кое-что от тебя. Повернись-ка, дорогая.

Я повиновалась. Теперь я стояла спиной к Себастьяне, и именно в этом высоком напольном зеркале, которым мы с Мадлен уже пользовались для целей хоть и недозволенных, но естественных, я увидела, как моя мистическая сестра нагнулась и вытащила из-под забрызганного краской мольберта черный мешок. Он был сшит из бархата, большой и, похоже, тяжелый. Вставая, она отодвинула мешок ногой в сторону, так что звякнули два скарабея на ее лодыжке. Твердые углы мешка наводили на мысль о раковинах, камнях, костях, а то и о чем-то похуже… Может быть, в мешке что-то живое? Или Себастьяна собирается выпустить на волю каких-нибудь разбегающихся во все стороны жуков, крабов или грызунов?.. Когда я сделала шаг к зеркалу, Себастьяна рассмеялась:

– Не бойся, милая. Бояться нечего. – Возможно, я и поверила бы ей, но она вытащила из мешка большие ножницы. Увидев в зеркале отражение этих отливающих золотом лезвий, я сделала еще один шаг в сторону, так и не повернувшись к ней лицом. – Eh bien, arrete![93]93
  Ну хватит! (фр. )


[Закрыть] – сказала она, едва сдерживая смех.

Себастьяна, пряча ножницы где-то в складках синего шелка, медленно подошла ко мне сзади, настолько близко, что я ощутила ее горячее дыхание, когда она заговорила шепотом:

– Как ты мила. Жаль, что уезжаешь. Я бы позволила тебе остаться, если бы не…

– Наша миссия! – сказала Мадлен, приближаясь.

– Убирайся назад на свою подстилку, вампирша! То, что я говорю шепотом этой ведьме, тебя не касается.

Затем Себастьяна довольно грубо стянула халат с моих плеч, схватила рукой мои длинные и все еще влажные волосы. Я ощутила на шее холодные лезвия ножниц. Теперь я могла их видеть. Что-то заставило меня поежиться: то ли холодный металл, то ли слова, которые она собиралась мне прошептать. Я вся покрылась гусиной кожей и начала дрожать.

– Ты мне доверяешь?

Себастьяна стояла за моей спиной, туго намотав мои волосы на свой маленький кулачок. Мои веки дрожали, я боялась лишиться чувств, но Себастьяна, крепко державшая меня за туго натянутые волосы, не дала мне упасть. Я видела в зеркале, как у моих ног упали первые пряди.

Обернувшись, я схватила Себастьяну за запястья:

– Что ты делаешь?

Может быть, я сжала ее руки слишком сильно, причинив боль… Так или иначе, увиденное заставило меня замолчать… Из-за того что наши лица сблизились, я увидела, как в ее глазах внезапно полыхнул l'oeil de crapaud. Я уже знала: да, я доверяю ей. Отпустив ее запястья, я медленно-медленно повернулась назад. С удивлением я обнаружила в зеркале, что и в моих глазах появилось что-то новое… Я нагнула голову и опустилась на колени, чтобы моей сестре было легче срезать густые светлые волосы, которые совсем недавно были предметом моей гордости.

– Это для нашей защиты, – объяснила Себастьяна. – Сама увидишь. – Потом она распорядилась, чтобы отец Луи сходил в розарий, взяв свечку, и наполовину наполнил стоявшую у двери оловянную лейку землей, выкопанной там, где росли розы сорта «амбруаз паре». – Читайте надписи на бирках, – сказала она, но священник не понял. Я подвела его к кусту среднего размера с двумя багрово-красными цветками. Себастьяна сказала: это то, что нужно.

Пока священник работал, а Мадлен стояла рядом с ним, Себастьяна произносила заклинание:

– Адская, земная и небесная Богиня Света, Королева Ночи, Спутница Тьмы, Бродяг и Путешественников, ты, внушающая ужас смертным, Великая Горго, Мормо, Хранительница Луны в тысяче ее изменчивых форм…

Она взывала к отвратительной Медузе Горгоне и замолкала лишь для того, чтобы сгрести мои волосы с пола и аккуратно уложить в лейку, предварительно собрав их в длинные пряди и перевязав с одного конца черной бечевкой, «пропитанной кошачьей мочой», как она сказала, поморщившись.

Я наблюдала, как она колдует над лейкой, бросая туда волосы и быстро отдергивая руки.

– Злые маленькие дьяволы, – сказала она. Оловянная лейка издавала теперь фырканье и шипенье, словно чайник на медленном огне.

Насколько я поняла, срезанные волосы ведьмы, если над ними произнести заклятие и зарыть в землю, при следующем ущербе луны превращаются в змей, чье назначение – охранять участок, по периметру которого они высажены. (Равендаль, граничащий с одной стороны с морем, был защищен этими змеями с трех остальных сторон.) Они (а я видела в эту ночь их извивающиеся в лейке личинки) имеют белый цвет, днем полупрозрачны, ночью черны, их редко видят даже их жертвы, поскольку живут эти змеи глубоко в земле и выползают наружу только для того, чтобы ужалить тех, кто появляется непрошеным или без сопровождения той, кто их создал, или того, кто замещает эту ведьму. Быстрые, как вспышка света, выпрыгивают они из земли и глубоко вонзают свой единственный ядовитый зуб в незваного гостя. Их смертоносный яд воздействует на мягкие ткани тела, разрушая плоть изнутри.

– Три наши змеи, – сказала Себастьяна, – могут сожрать целиком лошадь вместе с костями за каких-нибудь два дня.

Она добавила, что уже долгие годы «не заботилась о защите». Пришло время сажать змей в Равендале. (N. B. : «Сажайте змей по тридцать шесть в ряд, расстояние между рядами – шесть шагов…») Змеи же, рожденные из моих волос, как объяснила Себастьяна, дадут очень сильный яд – ведь я новая ведьма.

От длинных волос следовало избавиться еще и потому, что, как полагала Себастьяна: «Тебе, моя дорогая, лучше всего ехать на юг в мужском обличии». Я легко согласилась с ней, увидев приготовленную для меня мужскую одежду. Ткань была немыслимо дорогой, шитье великолепным! Эта одежда, хоть и не лишенная мелких деталей и украшений, имела неизмеримо меньше пуговиц, пряжек и застежек, чем женское платье, и была значительно удобней. Я могла бы повторять стократ: «Да, я оденусь как мужчина. А почему бы и нет?»

Незаметно перевалило за полночь. Отец Луи и весьма мрачный Ромео давно исчезли, оставив в мастерской Себастьяну, Мадлен и меня.

– Ah oui … [94]94
  Н-да… (фр. )


[Закрыть] – уныло произнесла Себастьяна, просовывая палец в дырку, проеденную молью в платье из белого шениля. Отбросив испорченную одежду в сторону, она вновь стала рыться в большом высоком шкафу и наконец появилась из его недр с решающим аргументом.

Это был костюм – кафтан, камзол и панталоны из легкого зеленого шелка. На кафтане, доходившем мне до колен, были вышиты коричневыми и золотистыми нитками ирисы и листья папоротника, даже пуговицы обтянуты вышитой тканью, воротник был стоячим. Рукава оказались коротковаты, – чтобы сгладить этот недостаток, мы выбрали рубашку с чрезвычайно длинными кружевными манжетами. Вот так я была одета, когда спустя несколько часов, на рассвете, мы выезжали из Равендаля с набитым до отказа несессером; этот большой чемодан, или дорожный гардероб, имел несколько более сложное устройство, чем обычно: внутри и снаружи там были как простые, так и потайные отделения. Изготовлен он был из темного дерева, инкрустированного перламутром и слоновой костью.

Подкладка и наружные ремни – из плотной парусины, крепкие пряжки и замки – из меди, как и прутки внутри для развешивания одежды. Несессер стоял перед комнатным гардеробом, который, как я знала, был забит одеждой и откуда я уже извлекла несколько нарядов, включая зеленый шелковый халат, тот, что носил Ромео, и печальной памяти пижаму из красного шелка. Несессер, когда я его впервые увидела, был уже наполовину уложен: Себастьяна начала складывать вещи, когда я еще спала. Теперь она распаковывала его, чтобы я просто взглянула на эти штаны, блузу и прочее… Себастьяна казалась легкомысленной. (Она старалась отвлечь меня от того, что произошло ночью и что предстояло на рассвете. Вскоре это удалось, и я была ей благодарна.)

– Mon Dieu! – воскликнула она. – Совсем забыла, сколько накопилось всего за эти годы! Все это лежит здесь давным-давно. – Только этой ночью, вспомнив, что посоветовала мне одеться как мужчина («По крайней мере, чтобы уехать отсюда, а может быть, и надолго, кто знает?»), Себастьяна подумала об этой одежде. – Наш мир – сплошной маскарад, – вздыхала она, роясь в гардеробе. – Мы всегда были, – тут она несколько мелодраматично взглянула на меня снизу вверх, соизволив обратиться также и к Мадлен, сидевшей в отдалении (ее кровь стекала, образуя лужу на покрывале из пурпурного бархата), – мы были les Incroyables. [95]95
  «Невероятные» (фр. ) – щеголи времен Директории.


[Закрыть] Носить одежду было искусством не хуже любого другого. Мы не придавали ни малейшего значения общепринятой моде, не упуская случая пренебречь ею… – Она замолчала. – До тех пор, пока не дошло до того, что не тот цвет шляпы, надетой мужчиной перед тем, как выйти из дому, мог стать причиной его смерти!

Она поднесла к свету свечи короткую куртку, ее некогда белый цвет стал серым.

– Эта одежда, – сказала она, вздохнув, – буквально каждая вещь здесь пропитана кровью. Ты понимаешь, о чем я говорю?

– Откуда у тебя все это? – спросила я.

– А как, скажи мне, случилось, – отозвалась Себастьяна, – что я дожила до этого musee de modes[96]96
  Музей мод (фр. ).


[Закрыть], набитого ветхой, рваной, изъеденной молью одеждой?.. Ты ведь заглядывала в мою «Книгу», верно?

– Да, – ответила я.

– Читала «Le souper grec»[97]97
  «Греческий ужин» (фр. ).


[Закрыть] и предыдущие главы?

– Да.

– Eh bien[98]98
  Здесь: ну, итак (фр. ).


[Закрыть], – сказала Себастьяна, – тогда ты имеешь представление о членах королевской семьи, аристократах – высокопоставленных особах, чьи портреты я писала. Знаешь и то, что у меня было имение в укромном месте за городом. – Я кивнула. Мадлен сидела молча. – Когда эти… мои знакомые бежали из Франции, я согласилась взять на хранение их скарб, держать его у себя, пока они не вернутся и не потребуют его обратно. Конечно, тем немногим, которые, возможно, возвратились, пришлось искать меня без всякой надежды на успех, потому что к тому времени я затаилась здесь.

– То, что ты делала, было опасным? – спросила Мадлен.

– Подстрекательство к мятежу могло бы стать официальным обвинением. Понятно, что оно каралось смертью. – И Себастьяна, с показной легкостью отбросив воспоминания о давно ушедших годах, как до этого траченное молью платье или истлевшую блузу, извлекла из гардероба костюм из оранжево-розовой камчатной ткани.

– Нет, нет, – возразила я. Мне трудно было представить, что я смогу надеть такую яркую вещь.

– Но это цвет подлинного костюма Ван Дейка, – сказала она, проведя рукой по гладкой ткани одежды, которая была широка, слишком широка для меня. Я гадала… не принадлежала ли она Асмодею?

– Да, здесь есть и его вещи. Некогда Асмодей славился своими нарядами. «Служил зеркалом моды и создавал фасоны», – добавила она задумчиво, цитируя какой-то неназванный источник. – Что касается этого костюма, – продолжала она, – он для стрельбы из лука и принадлежал моему другу, некоему маркизу, закончившему свой жизненный путь в Италии, как я полагаю. – Сверху надевалась короткая накидка. Себастьяна убедила меня примерить этот ансамбль, и, к моему удивлению, он пришелся мне почти впору.

– Mais non![99]99
  Здесь: да нет же! (фр. )


[Закрыть] – воскликнула я. – Я не могу его носить! Он слишком… розовый! Я выгляжу в нем как… как огромный лосось. В таком костюме я буду чувствовать себя так, словно должна идти по улице задом наперед!

Мы весьма весело скоротали втроем остаток ночи. Мадлен сидела на своей подстилке, скрестив ноги и чувствуя себя все более непринужденно по мере приближения часа нашего отъезда. Себастьяна, чьи руки безостановочно двигались, вытаскивая из казавшегося бездонным гардероба костюмы из того же материала, что и предыдущий, а также из генуэзского бархата, рубашки, украшенные разнообразными фламандскими кружевами из Антверпена, Мехелена, Брюсселя и Бинша – она могла распознать любое из них по орнаменту. Там были камчатная ткань, шениль, канифас, парча. Встречалась великолепная отделка басоном. Я примеряла одежду, которую Себастьяна представляла, поскольку каждый наряд имел свою историю. А потом мы, все трое, высказывали свое мнение, enfin[100]100
  Здесь: в заключение (фр. ).


[Закрыть] устраивали голосование, после чего, по решению большинства, одежда укладывалась или отвергалась.

Многое оказалось мне впору: иногда можно было опустить кайму; попадались штаны, застегивающиеся на колене или около него. Булавками тоже пришлось воспользоваться: Себастьяна прибегла к незначительным переделкам. Все это было по-настоящему забавно. Истории Себастьяны сменяли одна другую. Мы сомневались в правдивости половины из того, что она рассказывала, настолько фантастическими становились ее истории. Мадлен время от времени смеялась, впечатление это, конечно, производило довольно нелепое; Себастьяна же мягко, насколько это было возможно, уговаривала ту вернуться на свое место, чтобы кровь не перепачкала одежду. И все же было приятно видеть, как эта девушка из давно ушедших времен улыбается и смеется… Бедная Мадлен, я скучала по ней, я начала скучать по ней с того момента, как отец Луи и я…

Миссия! Alors[101]101
  Здесь: итак (фр. ).


[Закрыть], моя миссия, наша миссия заключалась в следующем.

Призраки будут сопровождать меня на юг, до места рождения Мадлен, до перекрестка дорог за пределами уже несуществующего города, где покоится в неосвященной земле она или ее бренные останки. Там мы все втроем – отец Луи, Мадлен и я – попытаемся найти способ (какой – было для меня совершенно неясно) свести на нет то проклятие, которое по воле церковников обрекло Мадлен на эту смерть без смерти на многие века. Ей нужно обрести новую жизнь, такую, чтобы, прожив ее, окончательно и по-настоящему умереть. Да, Мадлен страстно желала умереть.

По-видимому, некогда, после того как они впервые повстречались, Себастьяна пыталась помочь Мадлен осуществить этот план, но по какой-то причине потерпела неудачу, а новых попыток не предпринимала. Мадлен и отец Луи перепробовали за минувшие века все, буквально все мыслимые и немыслимые способы, чтобы освободить ее от этого проклятия, но тщетно. Мои спасители уверовали в то, что сила новой ведьмы поможет Мадлен обрести вечный покой. Долгие годы ждала она появления такой новой ведьмы, неопытной, но достаточно могущественной, чтобы о ней стало известно. Себастьяна согласилась помочь ее разыскать. И ею оказалась я.

Наша soiree[102]102
  Вечеринка (фр. ).


[Закрыть] завершилась, когда забрезжил рассвет. И вновь, как когда-то в С***, он наступил, чтобы полностью изменить ход моей жизни.

Мы с Себастьяной уложили наконец несессер. Он был так набит, что мы едва сумели его закрыть.

– Ah, attendons! – воскликнула Себастьяна, когда мне удалось застегнуть первую медную пряжку. – Чуть не забыла! – С этими словами она извлекла из-под мольберта черный бархатный мешок, в который несколькими часами ранее положила золотые ножницы. – Тебе они не понадобятся, по крайней мере какое-то время, – сказала она, доставая ножницы и завязывая мешок кожаным ремешком, которым я скрепляла свои волосы, заплетенные в косу. – Но все остальное – твое.

– А что там? – спросила я, наблюдая, как Себастьяна засовывает мешок в недра несессера.

– Скажем так: своего рода наследство, которое я передаю тебе; можешь распоряжаться им по своему усмотрению.

Тогда я подумала, что Себастьяна положила в мешок какие-нибудь безделушки, которые мне понадобятся или которые, по ее мнению, мне захочется иметь. Первое, что пришло мне на ум, – красные коралловые гребни, – но они оставались в ее волосах. Я решила, что, наверно, все-таки мешок полон какими-то одинаковыми предметами, но вскоре уже не думала о нем, вновь занявшись медными пряжками.

А потом я увидела экипаж, который должен был увезти меня из Равендаля. Сказать, что я мало путешествовала, было бы, конечно, явным преувеличением. И все-таки даже я знала, что такая замечательная карета очень редко встречается на проселочных дорогах Франции, да и на улицах Парижа подобных экипажей давненько не встречалось. Все это пришло мне в голову на рассвете, когда я немного успокоилась. Мы с Себастьяной вышли из дому, и я увидела…

– Ты не сможешь ехать быстро, – сказала она, – что уж тут говорить, зато будешь иметь возможность путешествовать со вкусом.

Действительно, со вкусом! Я смотрела на запряженный двумя лошадьми экипаж, подъезжавший к дому. Ромео держал поводья.

– Можно запрячь его и четверкой, – сказала Себастьяна, – но тебе придется обойтись двумя.

Ромео с фонарем в руке оставался на козлах, его улыбка (как приятно мне было видеть его улыбку!) сияла ярче луны, озарявшей экипаж своим голубым светом. А как же призраки? Они, несомненно, парили где-то рядом, эти скрытые за таинственной пеленой души, облака жизненной материи, висящие над морским побережьем. Асмо? Его не было нигде видно. Себастьяна, укутанная в пелерину из меха горностая, стояла рядом со мной, улыбаясь и, казалось, с трудом сдерживая смех.

– Не правда ли, душа моя, она великолепна? – спросила Себастьяна.

– Великолепна, – эхом отозвалась я. – Да, она великолепна. Конечно, ты не имеешь в виду, что я…

– Ромео, мой мальчик, – обратилась к нему Себастьяна, – несессер собран, он в студии. Не мог бы ты его принести?

Ромео подошел к нам, склонился к Себастьяне. Я услышала, что он шептал ей: ему хотелось сначала показать мне карету.

– Хорошо, – ответила Себастьяна. – Но правильнее будет сказать берлин, старинный дорожный экипаж.

Невероятно, но я стала обладательницей одного из трех экипажей, изготовленных парижским каретником в 1770 году; все они должны были доставить во Францию юную Марию-Антуанетту и тех, кто ее сопровождал. Однако девочку поспешили отправить из Австрии, когда последний из экипажей еще не был готов.

А до того, как удалось обеспечить, по выражению отца Луи, «ее доставку», было обещано, что юная эрцгерцогиня приедет во Францию на целый год. Главы государств ждали, все больше теряя терпение, когда у девочки начнутся месячные. Мария-Терезия, сильнее других мечтавшая о союзе Бурбонов и Габсбургов, приказала проверять белье своей дочери трижды в день. В личной переписке императрицы с французским посланником Дюфором постоянно упоминается о неизбежном прибытии некоего «генерала Кротендорфа». И когда наконец будущая королева Франции замарала свои шелка, ее мать пришла в экстаз! «Генерал» прибыл, чтобы спасти Австрию! Давно отлаженные рычаги быстро пришли в движение.

Что не пришло в движение, так это третий экипаж, все еще к тому времени не законченный. За него полностью заплатили вперед, и он на долгие годы был забыт в сарае каретника. Сначала никто не мог его приобрести из-за дороговизны, а потом он вообще стал никому не нужен. Более чем через двадцать лет, в самом начале революции, когда все состоятельные ремесленники и торговцы отчаянно искали возможности поскорее сбыть свой товар, Себастьяна купила этот дорожный экипаж.

– Это была выгодная покупка, je t'assure![103]103
  Я тебя уверяю! (фр. )


[Закрыть] – сказала она.

Под покровом тьмы Себастьяна переехала на нем с рю К*** в Шайо, а позднее, нагрузив до отказа, перевезла экипаж в Равендаль, где он и стоял с тех пор без всякой пользы.

И вот в то ясное утро я, опершись на руку Ромео, поднялась в экипаж, желая рассмотреть его поближе. Стенки внутри были обтянуты красным атласом и отделаны вишневым деревом. Обращенные друг к другу скамьи обиты синим бархатом, на сиденьях с подушками вышиты картины, изображающие четыре времени года. Я хлопнула по сиденью, подняв густой столб пыли.

– Regarde! – сказал Ромео и приподнял одну из подушек, открыв моему взору выдвижной умывальник.

Кроме того, в карете имелся шкафчик для хранения провизии, а также небольшая печка и подъемный обеденный стол, скрытый под темно-синим ковром. В высоком ящике за шкафом для провизии хранился набор дорожных столовых приборов с коробочкой для специй и чашечками для яиц – все это из фарфора, золота и чеканной стали. В темное дерево были ввинчены четыре крюка, на которых крепились лампы, по две с каждой стороны кареты. На окнах – черные шторы из тонкого льняного полотна.

Как же глупо я себя почувствовала при одной только мысли о путешествии в таком роскошном экипаже! («Почему бы не отправиться в путь в простом дилижансе?») Но Себастьяна одним взмахом руки отмела мои возражения.

Выбираясь из кареты, я заметила, что кто-то (без сомнения, Ромео) постарался несколько затушевать богатство ее внешнего вида. Позолота дерева была закрашена, но все же местами проблескивала, как золото на дне ручья. На дверные ручки были надеты маленькие черные мешочки. Потом, уже в пути, я украдкой взглянула, что под ними скрывается – цельное золото. Какая шайка разбойников не позарится на такое чудо, когда мы будем медленно ползти по проселочным дорогам?

– Дорогая моя, – сказала Себастьяна в ответ на мой невысказанный вопрос, – ты прочла слишком много романов. И мы больше не зовем их разбойниками – это всего лишь воры.

– Называй их как хочешь, – возразила я, – но где-то поблизости от какого-нибудь из южных портовых городов они обчистят нас до нитки!

Себастьяна приободрила меня.

– Душа моя, – сказала она довольно сухо, – не забывай, что ты ведьма, путешествующая в компании двух существ, которым по несколько сотен лет. Думаю, что все будет в порядке.

Именно тогда, могу поклясться, я услышала где-то над нами ясно различимый, напоминающий дребезжание железа в кузнице смех Асмодея, – то ли из-за створки окна где-то на верхнем этаже, то ли с крыши. Посмотрев вверх, я, однако, никого не увидела.

Все, что случилось потом, произошло очень быстро и видится мне теперь крайне неотчетливо, хоть это и события всего лишь двухнедельной давности.

Себастьяна все же оставила мне часть моих любимых светлых волос, перевязав их сзади зеленой шелковой лентой. Ромео, которому, по-видимому, нравились моя новая прическа и костюм, в одиночку пристраивал несессер на запятки, прежде чем забраться на козлы.

– А он?.. – с надеждой спросила я Себастьяну.

– Да, моя дорогая, но только до… – и она назвала деревню, до которой было полдня пути от Равендаля, – а потом он вернется ко мне, к нам. – Ромео должен был довезти меня до П***, там он поможет нанять кучера и сменить лошадей. Одну из наших он в П*** продаст, а на другой вернется в Равендаль.

Себастьяна, хоть и торопила меня с отъездом, позволила вернуться в студию, где я посидела немного в одиночестве, в то время как хозяйка поместья и юноша, стоя у экипажа, восхищенно обсуждали его достоинства. Мне хотелось вместить в себя, унести с собой эту мастерскую, каждый предмет ее обстановки. Но все, что я могу вспомнить теперь, это как я смотрела на карту, прикрепленную отцом Луи к натянутому на мольберт холсту, на желтом фоне которого еще не было рисунка; прошлой ночью он подробно показал нам маршрут по пути на юг, перекресток дорог, где надо будет сворачивать к морю. Потом я вышла в розарий: воздух там был прохладный и влажный, пахло морем. От земли поднимался легкий туман. Я не осмелилась сорвать розу, но понюхала те немногие из них, что быстро стали моими любимцами. Если бы я могла удержать их аромат, взять с собой их сладкий запах! И тут меня захлестнула боль, но она не была глубокой, и мне быстро удалось с ней справиться. Я сдержала слезы и поспешно вышла из сада. Проходя через мастерскую, я захватила с собой две «Книги теней» – Себастьяны и свою – и прошла к карете.

Себастьяна стояла, укутанная в горностаевую пелерину, Ромео сидел высоко на козлах, держа поводья. Призраки? Они были рядом: я почему-то знала это. И теперь, когда Себастьяна столь таинственно обращалась… просто к воздуху: «Мужайся!», бесстрастно добавляя: «Adieu»[104]104
  Прощай (фр. ).


[Закрыть], я понимала, что она разговаривает с невидимой Мадлен.

Взяв мои руки в свои, Себастьяна предложила мне заночевать в П***, вызвав духов, когда стемнеет. Для этой цели, сказала она, в карете есть латунный колокольчик с перламутровым язычком. И я действительно нашла его в чехле из золотистого бархата, изрядно потертом, с вышитыми на нем тремя инициалами, неизвестными мне.

– Звони в колокольчик, когда будешь рядом с морским берегом или источником воды, – наставляла меня Себастьяна. – Духи услышат и явятся. Им легче всего принять и сохранить свои подлинные очертания вечером, когда станет прохладно.

А потом она поспешно объяснила мне то, что смутило меня, когда отец Луи впервые подробно описывал наш маршрут. Себастьяна сказала, что отцу Луи и Мадлен нужно многое сообщить мне. Лучше всего это сделать, когда они обретут свою полную, телесную, форму и будут видимы. Для этого духам необходима близость воды, соленой или пресной, они ведь, в конце концов, призраки. Вот почему надо как можно ближе держаться к берегу, хотя это значительно замедлит наше продвижение; весь наш маршрут определяет извилистая линия рек, озер и ручьев. Прибрежная дорога. Так первой назвала ее Мадлен.

Итак, в то раннее утро я попрощалась с Себастьяной, видя ее в последний раз при свете фонаря, который она держала в руке. Занималась заря. Золотистые волны света начали разгонять тьму над полями.

Я влезла в экипаж. Себастьяна отдала мне свою горностаевую пелерину. Она задержала мою руку в своей, а потом поцеловала ее, прошептав:

– Ступай! Я отправляю тебя в далекий путь. За моря.

До меня не сразу дошло, какой огромный смысл заключен в ее приказе, но когда поняла, была поражена.

Устроившись на своем сиденье, глядя полными слез глазами через открытую дверцу кареты на Себастьяну, я видела, как задвигались тени в высоких вязах, выстроившихся в ряд вдоль аллеи, и стаи воронов вспорхнули и унеслись прочь. Лишь одна довольно большая птица устремилась вниз с громким криком, все ближе, ближе, – казалось, она влетит внутрь экипажа, когда он тронется… Но нет, птица уселась на крышу кареты. Она, ворон по имени Малуэнда, будет сопровождать меня.

Сквозь маленькое овальное окошко в задней стенке экипажа я видела, как удаляется Равендаль. Стекло было толстое и плохой выделки: представшая мне картина казалась расплывчатой. Без сомнения, свою роль сыграли и слезы. Так или иначе, все, что я смогла различить, – масса стекла, камня и дерева – Равендаль в лучах восходящего солнца. Я видела также фигуру в синем, машущую мне рукой.