Текст книги "Возрождение"

Автор книги: Джеймс Паттерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

30

– Нееет! – во все горло орет на экране тетка с выпученными от ужаса глазами, и я сама еле сдерживаю крик.

Я имею в виду – крик раздражения. Прямо перед ней стоит безоружный убийца. Чего вопит-то, круглая идиотка? Лучше бы прыгнула на него головой вперед, дала бы ему хорошенько в челюсть – и дело в шляпе. Тогда вся эта галиматья сразу кончится, и можно будет скорей домой идти.

Ладно, не буду больше причитать. В конце концов, вовсе не так уж и плохо сидеть в киношке рядом с Диланом. Мы устроились сразу позади Надж и Слоана. Отчасти чтобы, на всякий случай, всем вместе держаться. Отчасти чтобы, если Слоан какие-нибудь каверзы затеет, накостылять ему было удобней. Поэтому, когда свет погас, я, честно говоря, здорово расслабилась.

На свой, конечно, лад. То есть расслабиться-то я расслабилась, но в любую минуту готова сорваться с места.

Короче, свет погас, и на экране огромными буквами засветилось название фильма. Тут-то Дилан и взял меня за руку.

Выдергивать ее я не стала.

В итоге что происходит? Темный кинотеатр, теплые руки, кошмарный кровавый фильм и такое напряжение между ним и мной, что, кажется, между нами искры летят. А в голове у меня вот-вот случится короткое замыкание.

Кто бы мне сказал, что делать? Забыть все на свете и, как нормальный человек, получать удовольствие? Или запаниковать, как ненормальный мутант, и броситься отсюда без оглядки куда подальше? Утешая себя тем, что в любой момент можно снова свернуть на наезженную мутантскую дорогу, я пока что пошла по человеческому пути. Смотрю, как маньяк-убийца всадил на экране нож в истошно вопящую тетку. Кто бы удивлялся! Я скроила презрительную мину и повернулась к Дилану.

– Ладно тебе привередничать, – говорит он, сияя в темноте синими глазами. – Не всем же, как ты, не на жизнь, а на смерть сражаться. Она, поди, в первый раз с убийцей столкнулась.

– Ты просто из вредности со мной споришь. Она там сидела и дожидалась, когда он ее кокнет, – толкаю я его локтем. – По-моему, так ей и надо. Нечего было нюни разводить.

Дилан тихонько хихикнул:

– Ты, наверное, единственный человек, кто жертву обвиняет, а не убийцу.

Мы улыбаемся друг другу. Но тут я опомнилась. Нечего глупостями заниматься, краснеть да разглагольствовать. Лучше проверить, как там у Надж дела обстоят. И за выходами следить – пути к отступлению надо постоянно под контролем держать.

Согласитесь, с моими бойцовскими инстинктами трудно получать удовольствие.

До конца фильма я просидела неподвижно с прямой напряженной спиной. Даже когда Дилан стал нежно водить пальцем у меня по ладони. Даже когда сердце у меня от этого так запрыгало, что на его стук народ чуть не за шесть рядов стал оборачиваться. «Прекрати, – внушаю я себе. – Спокойствие, только спокойствие. Войди в дзен. Стань Буддой».

Мне, правда, с трудом верится, что у Будды когда-нибудь по спине так мурашки бегали, как у меня. А все потому, что Дилан рядом. Вот бы кто-нибудь напялил на меня смирительную рубашку – все проблемы сразу бы решились.

Наконец, к моему облегчению, фильм кончился, и по экрану побежали строчки титров. Отталкиваю руку Дилана, будто это горячая картофелина, и вскакиваю на ноги:

– Класс. Клевый фильмец. Пора домой!

– С ума сошла? – нахмурилась Надж. – Еще только девять часов.

– Рано еще, Макс. – Слоан отвернулся от меня и с ухмылкой прижал к себе Надж. – Пойдем лучше ко мне. Только вдвоем, ты и я.

Я поперхнулась, сама не знаю почему, то ли от удивления, то ли от возмущения. Зато я точно знаю: если этот наглец думает, что я позволю ему лапать мою девочку, он глубоко ошибается. И потом, куда это он ее зовет? У него что, родителей нет? Не может же быть, чтобы все, как мы, сиротами были.

– Нет, мы лучше домой пойдем, – прорычала я и, схватив Дилана за руку, буквально насильно потащила его по проходу. – Пойдем, Надж.

Она насупилась, но послушно пошла за мной следом. За ней плетется оторопелый Слоан. И мне плевать, что он при этом обо мне думает. Не он первый меня, мягко говоря, недолюбливает.

Едва мы вышли из кино, едва я вдохнула прохладный ночной воздух, меня отпустило. Сколько бы красавчиков ни таскали меня на свидания, сколько бы ни держали меня за руку, по-настоящему я счастлива, только если в любую секунду взлететь можно.

Если, конечно, не топчутся на пути трое здоровенных амбалов.

– Приветствую вас. Давненько мы вас здесь поджидаем, – хлопает меня по плечу Ари.

31

На мгновение я онемела. Стою и тупо смотрю на существо, которое умерло у меня на руках. Дважды.

Ари!

К тому же он не один. У него по бокам, оскалившись, стоят двое злобных ирейзеров. Почему они так похожи на своего главаря?

– Ты почему… живой? – неуверенно выговариваю я. Слоан заметно напрягается от моего вопроса, и я вспоминаю, что, хотя он и пошлый кретин, он сравнительно невинный представитель нормальной человеческой породы.

Не уверена, что получу удовольствие, если сейчас начнется побоище.

– Не беспокойся, я не привидение, – осклабился Ари. – Я всего-навсего улучшенный образец самого себя.

Я напружинилась и сжала кулаки. Я и от предыдущих образцов никогда ничего особенно хорошего не ожидала.

– Да ты не психуй, Макс. Мой дружеский визит не к тебе вовсе, – ерничает Ари и многозначительно смотрит на Дилана. – Привет, Дил.

– Не думаю, что мы знакомы. – Дилан озадаченно наклонил голову. Вижу, как ему не по себе. Еще бы! – Макс, это кто?

Что я ему скажу? Что это человеко-волк, он и сам видит. Мы с Ари были смертельными врагами. Первый раз он умер, когда я его случайно убила в нью-йоркской подземке. Шею ему в драке сломала. Потом мы неожиданно подружились. А потом он снова умер. Так что кто это, даже мне не понять. Еще один Ари? Новый?

У меня есть одно золотое правило. Раз есть сомнения, значит, есть и опасность. Я прищурилась:

– Правда, Ари. Расскажи-ка нам, кто ты на сей раз такой? Друг? Враг? Или все еще размышляешь, на чью сторону тебе метнуться?

– Расслабься, сеструха. Я ваш кореш. Я в третий раз с миром в мир пришел. Я тебе уже даже кое-какое одолжение сделал. – От его волчьего оскала у меня в крови подскочил адреналин.

– Какое еще одолжение?

Ари гордо выпятил грудь:

– Я убил твоего клона.

– Клона? – пронзительно крикнул Слоан, но на него никто не обратил внимания.

У меня сдавило дыхание:

– Ты… что?

Но он может ничего не объяснять. Я и так знаю, что это правда.

– Убил, сеструха. Кокнул. Порешил, угробил. Чирик по горлышку, шмяк под ребрышко – вот тебе Макс-2 и готова. Так, как тебе всегда этого и хотелось.

Не буду врать – хотелось. Но ведь не всерьез. Я так растерялась, что даже возразить ему ничего не смогла. А он уже посерьезнел:

– Ладно, хва трепаться. Давай к делу. – И снова смотрит на Дилана. Тот только мельком на меня глянул, сразу все понял и готов хоть к атаке, хоть к обороне. – Джеб просил меня тебе передать, Дил, чтобы ты больше не беспокоился о профессоре Г-Х и о твоем маленьком задании.

– Джеб? – Дилан искренне удивлен.

– Джеб? – Сама слышу, как звенит мой голос. – Какое Джеб имеет отношение к…

– Мы уже сами со всем разобрались. – Ари буравит Дилана глазами. Рот у него кривится в усмешке, но во взгляде – нескрываемая угроза.

– Дилан, что он говорит? О чем он? – нетерпеливо допытываюсь я.

Дилан качает головой. Замечаю, что он почти незаметно встает в боевую стойку. Похоже, прикидывает, когда лучше прыгнуть.

– Да объяснит мне кто-нибудь, что все это значит?! – сорвалась я на крик. – Ну-ка, немедленно говорите! Сейчас же!

– Не гоношись. Я хочу сказать, что я скоро клыки твоему Клыку повыдергиваю. – Ари наконец с довольной улыбкой перевел на меня взгляд.

Надж охнула.

– Что? – Кровь у меня похолодела, но лицо обдало жаром.

– А по пути я решил к вам завернуть, убедиться, надо ли Дилана в список моих неотложных дел добавить, – как бы между делом замечает Ари. – Ты же знаешь, Макси, я как разгон возьму, остановиться мне трудно. – И он заговорщически мне подмигивает. – Так что лучше дело закрыть заранее.

Мы все с подозрением меряем друг друга глазами. Чтобы я что-нибудь понимала: Ари хочет убить Клыка. Но зачем он предупреждает об этом Дилана, который Клыка ненавидит? И при чем тут Джеб? Во мне поднимается волна ярости.

– Что это за Клык? А что значит, ты ему клыки повыдергиваешь? – нервно елозит Слоан. – Ты что, ему зубы драть будешь?

Ари поворачивается к нему и потрескивает костяшками пальцев.

– Не, кутенок. Это значит, что я его на части разорву и сердце из груди выцарапаю.

– Достал! – Я рванулась вперед, но Ари и его прихвостни раскрыли крылья и, как по команде, дружно поднялись в воздух.

Пытаюсь скинуть куртку – и дернуть за ними. Но Дилан кладет руку мне на плечо:

– Не ввязывайся сейчас. Смотри, сколько народа.

Оглядываюсь вокруг.

– Чттто ттаккое… – заикается Слоан, прижавшись к Надж. А рядом толпа зевак, запрокинув головы, фотографирует повисшую в небе зловещую троицу.

Скрипнув зубами, соглашаюсь с Диланом. Перевожу дыхание и разжимаю кулаки. Клык о себе и сам позаботится. Я в этом уверена.

– Приятно было побеседовать, Макси, – орет мне сверху Ари. – Дилан, помни, что я сказал, дело закрыто.

И с этими словами он взмывает в ночную темень и исчезает.

32

Я верчусь без сна уже третий час. Вдруг – скрип. Дверь в комнату приоткрылась.

Мгновенно вскакиваю и хватаю с тумбочки лампу. Думаете, это слишком? Нисколечко. Особенно если на вас столько раз ночью нападали.

– Кто там? – шепчу. – Надж, это ты?

Она весь вечер прорыдала о своем кретине Слоане. После Ари он обозвал ее выродком и рванул от киношки, как ошпаренный. Как я ее ни успокаивала, ничего не помогало. Не удивлюсь, если и ее бессонница мучает. Я, конечно, не самый лучший утешитель, но к кому же ей еще пойти?

– Нет, это я.

Не пойму, откуда здесь этот знакомый голос. Слишком знакомый.

Поставила лампу и включила свет. В дверях стоит Дилан, понурый и, мягко говоря, смущенный. Я не верю своим глазам.

– Какого черта ты забыл в моей комнате? Время за полночь. Я сплю. Стараюсь заснуть.

Мы так и не обсудили визит Ари. То, что он сказал про Клыка, совсем выбило меня из колеи. Потом Надж не отпускала весь вечер, а потом я скрылась в свою комнату, пытаясь сама во всем разобраться. Что, ясное дело, у меня не получилось.

Дилан, как дурак, топчется у двери.

– Я хотел спросить… Можно я… у тебя сегодня ночью… останусь? – невнятно бормочет он себе под нос.

Вырвавшиеся у меня в ответ нечленораздельные звуки можно сравнить только с воплем умирающей кошки.

– Я не могу сейчас оставаться один. – У меня отвисает челюсть. – Я знаю, это глупо, и ты скажешь, что я трус. Ну и пусть. Я не такой, как ты. Я и пятнадцати лет еще на свете не прожил.

Это правда. Я все время забываю, что его всего два года назад сделали. На вид-то ему столько же лет, сколько мне.

– За последнее время столько всего случилось, – торопливо объясняет Дилан. – Я так старался сам со всем этим справиться. Лежал, ворочался, думал обо всем, что Ари наговорил и… я ничего не понимаю…

Мы с ним, похоже, одинаково сегодня вечером время провели.

Он посмотрел на меня с надеждой:

– Можно я с тобой останусь? Только сегодня? Я на полу могу спать.

Еще секунду поколебавшись, я вздохнула и кивнула.

На лице у него мелькнуло облегчение. Он входит, точно маленький мальчик, волоча за собой одеяло, и, от стыда красный как рак, тихонько прикрывает за собой дверь. Вот вам и красавчик!

– Спасибо.

Если б я хотела, я б, как не фиг делать, его сейчас с землей сровняла. Только зачем? Не буду я этого делать. Всем известно, как трепетно я к чужим чувствам отношусь.

– Ничего, располагайся. На полу места много.

Он встряхнул одеяло, плотно сложил на спине крылья и, легким грациозным движением завернувшись в одеяло, как в кокон, улегся на бок. Понятно, что никто из нас на спине не спит. Вытащив наружу сильные руки, он еще что-то там поправляет. А я смотрю на него и стараюсь не думать, как эти руки касались меня в кино всего несколько часов назад.

Он большой и сильный, и сконфуженный. И очень-очень симпатичный.

Выключаю свет и бросаю ему подушку. Она падает прямо ему на голову.

– Спасибо. – Он запихивает подушку под голову и все не может остановиться со своими благодарностями. – Я только сегодня.

– Еще бы не только… – бормочу я себе под нос, отворачиваюсь к стене и возвращаюсь к своим мыслям. В темноте и в тишине все сказанное Ари грохочет у меня в ушах.

– Дилан? – решаюсь я наконец спросить.

– Мммм…?

– Что он имел в виду, когда говорил «дело закрыто»? Почему он хотел тебе это сказать, если ты его никогда раньше даже не видел?

Дилан молчит так долго, что я решаю: он заснул. Но тут до меня доносится его вздох:

– Я и сам ничего не понимаю. Мне никогда не понять, почему меня вечно во все впутывают.

Боже, опять он себя жалеет. Была бы у меня еще одна подушка, я бы ее в него так метнула – сразу бы нюни разводить перестал.

– Он сказал, не беспокойся про профессора Гюнтер-Хагена, – настаиваю я звенящим голосом. – Может, он хотел сказать, чтобы ты забыл, что я твоя идеальная половина? Может, Г-Х хотел тебе передать, чтоб ты от меня отстал?

– Может… – задумчиво отвечает Дилан. Сердце у меня прыгает, как сумасшедшее, и я рада, что в темноте Дилану не видно моего лица. – Какая разница. Ты же знаешь, я все равно не могу от тебя отстать.

Мы снова замолчали. Лежим и слушаем, как другой дышит. В конце концов Дилан разочарованно протянул:

– Спокойной ночи, Макс.

Старательно не думаю о его сильном теле, старательно не прислушиваюсь к его дыханию.

– Спокойной ночи, Дилан.

33

КЛЫК

Лучше его меня никто не знает (это и хорошо, и плохо)

Стопроцентно ему доверяю (более или менее)

Помогает вынести любые трудности

Ему, как и мне, плевать на вежливость. Мы оба некоммуникабельные

Насквозь меня видит. Это плохо

Раздражает меня – не то слово как

Он мне почти как брат

Замкнутый и скрытный

Убей меня бог не знаю, как с ним себя вести

Ни разу не сказал, что меня любит. Прощальное письмо – не в счет. Трус, мог бы и в лицо сказать

Сильный, сосредоточенный. Движется так, что мне хочется до него дотронуться

Все время вспоминаю, как мы целовались

Не знаю, где он сейчас, потому что он отвалил к чертовой бабушке

ДИЛАН

Только недавно со мной встретился (меньше возможности меня шантажировать)

Кажется, ему можно доверять (пока)

Помогает признать, что мне не под силу любые трудности

Вежливый до потери сознания. Отвешивает мне комплименты даже за мою некоммуникабельность

Рядом с ним я ничего не вижу. Это плохо

Еще как меня раздражает

Он мне совсем не брат

Вываливает на меня все свои эмоции

С ним легко

Любит меня и постоянно об этом твердит. Совсем достал

Сильный, красивый. Смотрит на меня так, что я краснею

Все время вспоминаю, как мы целовались

Рядом со мной. Сейчас, всегда

Это более или менее полный список. Когда не спится, такие списки сами собой в мозгу вертятся. Кладу блокнот, поворачиваюсь на бок и нахожу на полу точку, чтоб уставиться в нее и думать.

Дилан тоже повернулся на бок. Только лицом в другую сторону. Он все время во сне елозит, и одеяло у него в ногах совсем сбилось. Не то что Клык. Клык спит – всю ночь ни разу не шелохнется. Может, добавить в мой список про сон? Нет, не стоит. Это не важно.

Дилан опять шевелится. Раскинул в стороны руки. Ему, наверное, неудобно… Может, ему холодно?

– Эй, ты не замерз? – шепчу я, свесившись с кровати.

Он молчит. Смотрю, как он спит. Слышу, как дышит, ровно и глубоко. Футболка на животе задралась, и видно, как мышцы поднимаются в такт дыханию. Стараюсь подстроить под него и свое дыхание. Куда там! Самой противно слушать мои судорожные вдохи-выдохи.

Не понимаю, какой черт меня дернул, но я вдруг, завернувшись в одеяло, спрыгиваю с постели. Наверно, мне его жалко. Вот именно, жалко. Чего он там на полу валяется и мерзнет? Любой нормальный человек пожалеет.

Пол под ногами – просто ледяной. Прошлепала пару шагов к Дилану и осторожно пристраиваюсь у него под боком. Он зашевелился, закашлялся. Я замерла. Подождала две минуты, убедилась, что он спит, и снова прижалась к нему потеснее, закрыв нас обоих своим одеялом. Чувствую его тепло, его дыхание, и волосы у меня на шее тихонько шевелятся.

Мы сложились, как кусочки пазла. Как нам это и предназначено. Что за устройство с половинками…

Поди разберись…

Но знаете что? Думаю, все мои страхи, страсти и страдания по поводу любых половинок надо сейчас задвинуть подальше. Не лучше ли попросту порадоваться, что сейчас мне тепло и спокойно? Прямо с ума сойти, как тепло.

И с этой мыслью я закрываю глаза и медленно-медленно погружаюсь в сон. Не помню, когда я в последний раз спала так сладко.

Я совсем не уверена, что когда-нибудь хочу проснуться.

34

Как и следовало ожидать, на следующий день в школе разразился сущий кошмар.

Но на сей раз не связанный со мной. В кои веки раз у меня все нормально. А вот Надж досталось. Ее насмерть затравил Слоан – перед всеми девицами над ней потешался. Не прошло и минуты, как и Фейсбук, [4]4
  Фейсбук – контактная интернет-сеть.


[Закрыть]и Твиттер захлебывались от новой сплетни.

Восемь часов спустя я колочу в ее дверь кулаками. Едва мы пришли из школы, Надж заперлась у себя в комнате и даже обедать не вышла. Я ее понимаю, мне бы тоже никого видеть не хотелось.

Надо было вчера сразу накостылять этому кретину, чтобы неповадно было слухи про нас распускать.

– Надж! Открой! Давай воздушную кукурузу сделаем.

– Уходи, – раздается из-за двери ее слабый голос. – Не хочу на эту тему ни с кем разговаривать.

– А мы и не будем разговаривать. Обещаю. Я просто хочу на тебя посмотреть. Как ты там? Я тебя очень-очень прошу. Я тебе какао сделаю.

После минутного молчания слышу шарканье ног по комнате. Дверь открывается.

Лицо у нее опухло от слез. Она целый день в школе сдерживалась, а дома теперь весь вечер рыдает. Глаза красные, по щекам реки туши размазаны.

Ума не приложу, что с ней делать. Кукурузу и какао я уже предлагала. На большее фантазии у меня не хватает.

– В школе с каждой минутой все хуже и хуже становилось, – стонет Надж. – Утром все началось с дурацкой сплетни. А к концу дня я в какую-то парию превратилась. Они теперь говорят, что мне только в цирке выступать. Или в зоопарке меня показывать!

– Не обращай внимания, – бормочу я и обнимаю ее. – Я понимаю, противно, когда все нас, мягко говоря, за уродов держат. Но они же круглые дураки. У них одни сплошные предрассудки. А своего ума нет. Мы все это уже сто раз слышали. – Кладу ее голову себе на плечо. Надо было бы сначала полотенце подстелить. Но ничего, потом просохну. – Жалко, конечно, что Слоан таким кретином оказался, – утешаю я ее. – Зачем он тебе сдался! Ты себе лучше найдешь. Того, кто тебя с крыльями любить будет, такую, какая ты есть.

В глазах у нее такая тоска, что мне даже не описать.

– Да-а-а… Тебе легко говорить. Тебя сразу двое любят. – Она смотрит на меня вопросительно, а мне и сказать ей в ответ нечего. – А меня никто не любит. Никто.

Я почему-то чувствую себя ужасно виноватой.

– Это неправда. Мы тебя любим, вся стая. – Только сказала, как сама поняла, какую я чушь сморозила. Какая бы стая расчудесная ни была, какое тут может быть сравнение! Когда на тебя парень дышать боится, ходит за тобой по пятам, глаз с тебя не сводит – это… совсем другое дело.

Быстро стараюсь прогнать мурашки, вдруг побежавшие по спине при мысли о проведенной рядом с Диланом ночи.

– Послушай, мы отсюда скоро свалим, и ты этих кретинов больше ни разу в жизни не увидишь. До тех пор пока мы не станем богатыми и знаменитыми и они не прибегут к тебе просить у тебя автографы. А ты им жирную фигу покажешь. Тогда и посмотрим, кто над кем посмеется. – Я улыбаюсь и снова притягиваю ее к себе.

Но Надж моя идея явно не позабавила.

– Да когда ты наконец поймешь, что я никуда не хочу отсюда «сваливать». И «фигу им жирную» тоже не хочу показывать. – Она в воздухе рисует кавычки и сердито кричит: – Когда ж ты это поймешь наконец! Я только хочу… Хочу… – Голос у нее дрожит, и она снова захлебывается слезами. – Я только хочу им нравиться. – И, отвернувшись к стенке, она безутешно рыдает.

Опять. Что за черт!

– Солнышко мое. – Я сама понимаю, что сказать мне ей нечего. Я-то никогда никому не старалась нравиться. – Перестань, успокойся, все образуется. Сядь, посидим тихонько. – Я пытаюсь ее обнять и тут замечаю, что вся ее кровать усеяна обрезками смятой бумаги. Добрая половина ее глянцевых журналов для подростков искромсана, а рядом лежат раскрытые ножницы.

– Надж, это что?

Она хлюпнула носом и показала на стопку вырезанных фигурок:

– Это для моего альбома.

Беру несколько и рассматриваю – сплошные картинки смазливых моделей, лучезарно улыбающихся в камеру. И каждая в каком-то блестящем наряде и меховых сапогах. Фу! Перебрала всю стопку – модель за моделью, – и все-все одинаковые. Как она их только различает?

– Что ты такое в своем альбоме делаешь? – осторожно допытываюсь у нее.

Верхняя губа у нее предательски задрожала:

– Я хочу быть, как они, как эти девочки…

Я поднимаю брови:

– Ты хочешь стать моделью?

– Нет, я еще не совсем спятила. – Она смотрит на меня, как на сумасшедшую. – Я просто хочу быть нормальной. Я хочу быть как все. Мне надоело быть выродком.

– Надж, ничего хорошего в том, чтобы быть как все, нет, – начинаю я. Сдается мне, мы с ней на эту тему уже не раз беседовали.

– Скажи еще раз, что это слабость, хотеть иметь друзей, хотеть, чтобы тебя целовали, хотеть обычной человеческой жизни. – Она горько рассмеялась. – Что-то мне твои речи белохалатников напоминают. Думаешь, от того, что над нами в лаборатории экспериментировали, нас усовершенствовали? Ошибаешься. Никакие мы не усовершенствованные – мы мутанты-уроды. Вот и все.

Вот это да! Где та послушная славная Надж, с которой у меня никаких проблем никогда не было? Почти никогда. Передо мной фурия, разъяренная предательством понравившегося ей мальчишки и затравленная сворой размалеванных девиц подросткового возраста. Хорошо, она хоть в огнедышащего дракона не превратилась.

– К тому же были бы мы нормальными, никто бы за нами не гонялся и не пытался убить.

– Тут, скорее всего, ты права, – соглашаюсь я. – Но я тебе гарантирую, в школе все равно кого-то обязательно будут травить без всякой причины. Так уж жизнь устроена.

Надж отчаянно трясет головой.

– Нет! Не будут! Я знаю! У всех этих проблем только одно решение.

Ничего хорошего она сейчас не скажет.

– Какое же?

Она молча хватает ножницы с таким отчаянным видом, что меня захлестывает паника.

– Надж! Ты что?

Она отворачивается от меня и упирается взглядом в афишу на стене – вся стая с распростертыми крыльями кружит в воздухе. Надж хранит ее со времен наших авиашоу. Стремительно, будто перед ней свора ирейзеров, она метнула в постер ножницы. С глухим стуком ножницы вспороли ее крыло на картинке и пригвоздили его к стене.

В горле у меня застрял ком, а крылья под курткой дрогнули.

Надж схватила вырезанную из журнала стопку бумажных девчонок и прижала ее к груди.

– Выход только один: избавиться от крыльев, – говорит она подозрительно спокойным голосом. – Избавиться от них, раз и навсегда. Клянусь тебе, Макс, я это сделаю.