Текст книги "Бабочка"

Автор книги: Джеймс М. Кейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

Глава 1

Когда я вернулся домой с поля, она сидела на ступеньке крыльца и, закинув ногу на ногу, старательно вытряхивала из туфли набившийся туда песок. Рядом на земле стоял чемодан. Увидев меня, она рассмеялась, и я почувствовал, что краснею. Мне было неловко оттого, что она заметила, как я откровенно таращусь на нее, и потому, прибавив шагу, я поспешно направился в хлев. Привычно занявшись дойкой, я, тем не менее, то и дело поглядывал в ее сторону и видел, как она встала и прошлась по участку, разглядывая мои деревья, мое кукурузное поле и мою хижину, а затем подошла к ручью и, немного полюбовавшись пейзажем, бросила в воду камешек. На вид ей было лет девятнадцать-двадцать, невысокая, светловолосая, с голубыми глазами и красивой фигурой. Одета она была лучше, чем могло позволить себе большинство местных девушек, хоть наряд ее и был слегка запылен, как если бы ей пришлось подниматься сюда пешком от самого шоссе, по которому ходил автобус. Но если она заблудилась и зашла, чтобы спросить дорогу, то почему до сих пор так и не сказала, что ей здесь надо? А если дело совсем не в этом, то почему она принесла с собой чемодан? Когда я управился с дойкой, на улице уже почти совсем стемнело, и тогда, взяв подойники с молоком, я вышел из хлева и направился к ней.

– Как поживаете, мисс?

– Ой, привет.

– Что вам угодно?

– Ну как я могу вам ответить, если еще даже не знаю, что вы мне можете предложить?

Она рассмеялась, и я почувствовал, что снова начинаю краснеть, ибо по тому, каким тоном и с каким видом это было сказано, было ясно, что за этими словами скрывается некая двусмысленность.

– Послушайте, мисс, наверное, произошла какая-то ошибка. Мне кажется, вы просто ошиблись адресом. Вы меня с кем-то путаете.

– Нет, мне нужны именно вы.

– Вы видите меня впервые в жизни, так откуда же такая уверенность?

– А может быть, я видела вашу фотографию.

– Тогда, может быть, вы знаете, как меня зовут?

– Конечно, знаю. Вас зовут Джесс Тайлер.

– ... Послушайте, я вас уже спросил, что вам здесь надо?

– А я вам уже ответила, откуда мне знать? ... Вот если бы вы пригласили меня остаться у вас, дали бы мне время оглядеться, возможно, тогда я, пожалуй, и смогла бы выбрать что-нибудь для себя.

– Знаете, я не люблю дурацкие розыгрыши.

– А с чего вы взяли, что я вас разыгрываю?

Она подошла к колонке, взяла стоявшую там кружку, и вернулась обратно, к тому месту, где я поставил молоко.

– Я вижу, по крайней мере, одну вещь из того, что мне хотелось получить прямо сейчас.

– Это молоко только что из-под коровы, оно еще не охлаждено.

– А мне и нравится такое – теплое, с пеной.

Она зачерпнула кружку молока из подойника, отпила небольшой глоток, а потом открыла рот и опрокинула в него содержимое кружки, залпом глотая молоко. Однако, тоненькая струйка его все же вытекла и побежала по подбородку.

– Если бы кое-кто вместо того, чтобы стоять, как истукан, высунул язык, то он смог бы запросто остановить этот потоп у меня на подбородке.

Я неловко вытер молочные капли тыльной стороной своей ладони, и в ее глазах появился насмешливый взгляд. Наверное, я производил впечатление неуклюжего недотепы.

– И все-таки, может быть, вы потрудитесь объяснить, какое у вас ко мне дело?

– А сами вы не догадываетесь? Кстати, сейчас уже довольно поздно, время ужинать, и я с удовольствием бы съела чего-нибудь.

– Голодным от меня еще никто не уходил.

– Об этом я уже весьма наслышана.

– От кого?

– А вы разве не знаете?

– Нет, понятия не имею.

– Ну тогда идемте ужинать.

Моя хижина сложена из бревен, но она находится в гораздо лучшем состоянии, чем все остальные, потому что она всегда принадлежала моей семье, а мы люди приличные, а не какие-то там бродяги и голодранцы, как большинство местных. Мебель, можно сказать, старинная; если верить датам, вырезанным на стульях, то им уже более сотни лет, но вот штукатурка, побелка и подводка фундамента под стены – это уже моя работа. Кое-какие вещи перекочевали ко мне в ходе ликвидации шахтерского поселка, когда люди уезжали отсюда, бросая на старом месте ставший ненужным скарб. Особенно в этом смысле меня порадовал управляющий, отдавший мне сразу четыре лоскутных коврика. В то время, пока я занимался приготовлением ужина, она расхаживала по комнате, ко всему приглядываясь и с любопытством рассматривая каждую вещь: картины, скамьи у камина, огороженный железной решеткой угол для дров, стулья, вязанные салфеточки; затем опустилась на колени и провела рукой по половице, потому что пол в моей хижине сделан из сосновых досок, к тому же каждую неделю я тщательно мою его и тру мелким речным песком, благодаря чему он остается белым, как снег и шелковисто-гладким на ощупь. Затем она вышла в дальнюю комнату, и проделала там то же самое. Зайдя в пристройку, где я стоял у плиты, незнакомка остановилась, вдыхая трепещущими ноздрями витавшие в воздухе аппетитные ароматы готовящейся еды. И глядя на ее вздернутый носик, я подумал, что знаю, кто она такая, или, по крайней мере, догадываюсь.

– Кстати, вы из семейки Морган.

– С чего вы это взяли?

– Между вами есть внешнее сходство. Они все похожи между собой, как будто вылеплены с одной формы.

– По тому, как вы это сказали, гордиться тут особенно нечем.

– Я не выражал никакого отношения. Просто констатировал факт.

– И все же, наверное, никто из мужчин не пылает любовью к родственникам жены.

– Отчего же, если он любит свою жену...

– А разве вы не любили Белл?

– Любил. Но это было очень давно.

– И что произошло потом?

– А потом она убила мою любовь.

– Это как же?

– Я не хочу говорить об этом.

– Это как-то связано с другими мужчинами?

– И с ними тоже.

– И из-за этого вы ее прогнали?

– Ничего подобного. Она сама ушла от меня.

– Это произошло после того, как закрыли шахту?

– После того, как закрыли шахту, и из поселка начали уезжать. Семифутовый пласт лучшего в этом районе угля окончательно сошел на нет, превратившись в жалкую шестидюймовую прослойку, не подлежащую разработке. Целый год двадцать или тридцать человек самых настойчивых и упорных из нас продолжали долбить скалу, прокладывая штольни в надежде на то, что пласт снова начнет увеличиваться, мы даже углубили шахту, так что если бы угольный пласт вклинивался бы в породу, то мы бы это обнаружили. Мы так ничего и не нашли, а люди на протяжении всего этого времени продолжали разъезжаться, и она сказала, что вид пустых хижин действует ей на нервы. Затем сюда подогнали грузовики, погрузили на них разобранные хижины и увезли их на шахту No 5, что находится близ Карбон-Сити. Таким же манером увезли церковь, магазин, надшахтные сооружения, рельсы узкоколейки и все остальное, так что вскоре действовать на нервы было уже решительно нечему. А потом уехала и она.

– Наверное, ей просто хотелось находиться среди людей.

– Наверное, ей много чего хотелось.

– Похоже, вы очень обижены на нее?

– Я же уже сказал, что не хочу говорить об этом.

– И что, с тех пор вы так больше и не встречались?

– Нет, больше мы не виделись.

– А с детьми?

– И с детьми тоже. Ведь она забрала их с собой.

– А вам хотелось бы их увидеть?

– Иногда я думаю о них. Особенно о малышке Кейди. Джейн, она вся пошла в мою бабушку, такая же серьезная и рассудительная. Но вот Кейди – очаровательное, непоседливое существо, сама непосредственность.

– А вы знаете, где они живут?

– Да, знаю.

Мы поужинали мамалыгой с цыпленком, которого я зарезал накануне, а после того, как с едой было покончено, она помогла мне вымыть посуду, и это заняло совсем немного времени. Затем моя гостья изъявила желание поглядеть, где раньше была шахта и горняцкий поселок, так что мы совершили небольшую прогулку под луной, и я показал ей, где и что находилось. После этого мы снова вернулись ко мне, и я показал ей свои делянки, засаженные кукурузой, а также свинарник, конюшню и хлев, пояснив заодно, что так как мой участок находился вне владений компании, то, еще работая на шахте, я не только был избавлен от необходимости платить им аренду, но и имел к тому же небольшой приработок, продавая в поселке жвренную кукурузу и прочую снедь. Ведь у меня все это стоило гораздо дешевле, чем в местном магазинчике.

– И после того, как поселок разъехался, вы купили эти земли?

– Нет, ничего я не покупал.

– Но разве это не ваша кукуруза растет вон там?

– Вообще-то, моя.

– Так вы что, взяли у них поле в аренду?

– Да нет. Я просто взял и посеял на нем кукурузу.

– И хотите сказать, что им на это наплевать?

– Вообще-то, раз в год они наведываются сюда, приказывают мне убираться и грозят всяческими карами. Твердят все о каком-то законе, не помню точно, о каком. Наверное, все еще никак не могут смириться с тем, что у меня зедсь есть все права.

– И как вы поступаете тогда?

– А никак. Просто разворачиваюсь и ухожу. И больше тут не появляюсь. В течение следующего часа.

– Так они что, позволяют вам пользоваться землей за просто так?

– Ну, вообще-то, я оказываю им кое-какие услуги. Так, по мелочи. Первое время, когда они только-только начинали перебираться отсюда и еще не успели вывезти оборудование с шахты, то я приглядывал за ним. Или же в суматохе переезда подчас забывали кое-где в штольнях динамит. Если бы потом гору размыло, то все это могло бы свалиться кому-нибудь на голову, и тогда компанию затаскали бы по судам. А я находил такие места и сам их разминировал, или же сообщал им о находке. Так что они относятся ко мне довольно неплохо.

– Да уж, и в самом деле.

* * *

Мы стояли под яблонями, и она коснулась моей руки своими изящными пальчиками.

– Мисс, лучше бы вам так не шутить.

– Почему же, мистер?

– Как по-вашему, сколько мне лет?

– Я знаю, сколько вам лет. Вам сорок два года.

– Что ж, возможно, в вашем представлении сорокадвухлетний мужчина – это уже глубокий старик, но лично я себя таковым не считаю. Так что, если вы не будете вести себя более осмотрительно, то последствия могут оказаться самыми плачевными.

– Если я сама не захочу, ничего такого не случится.

– Если ваша фамилия «Морган», то вы захотите.

– Даже с вами?

– А что? С родственником даже еще лучше. Все-таки не чужой человек...

– А если ваша фамилия «Тайлер», то вы обязательно затаитесь в лощине, дождетесь пока кое-кто пройдет мимо вас, а затем выстрелите ему в спину.

– Я никогда ни в кого не стрелял.

– Но ведь мы просто разговариваем про фамилии, не так ли? Некоторым людям имя дано для одного, другим – для другого.

– Я имел в виду лишь то, что склонность к некоторым поступкам бывает заложена у человека в крови.

– Вот и я говорю, что дело только в крови, в ней одной.

– И если это так, то вам лучше постараться перебороть это в себе?

– Чего ради?

– Если вы сама не можете этого понять, то уже никто вам объяснить не сможет.

– А может быть я уже пробовала бороться. И ничего этим не добилась. Может быть, я уже устала от борьбы. Может быть, мне просто хочется вырваться. Может быть, я хочу просто быть плохой.

– Ну, это уже не разговор...

– Да, не разговор. А единственный выход.

* * *

По возвращении в хижину, я сказал, что ей лучше уехать. Велел собрать вещи и пообещал отвезти ее туда, куда скажет, на своем стареньком грузовичке, на котором обычно перевожу грузы. Она вышла в дальнюю комнату, где стоял ее чемодан, и какое-то время не появлялась оттуда. Когда же моя гостью наконец вышла обратно в гостиную, то оказалось, что она успела переодеться, сняв платье и нарядившись в ночную рубашку, халат и тапочки. Я хотел было возразить, но так и не смог проронить ни звука. Она опустилась на скамейку рядом со мной и положила голову мне на плечо.

– Не прогоняй меня.

– Ты должна уехать.

– Я не переживу этого.

И внезапно она рассплакалась, обняла меня руками за шею и принялась рассказывать о том, что ей пришлось пережить, и что я должен, просто обязан ей помочь. Затем, немного успокоившись, спросила:

– Неужели ты так и не узнал меня?

– Нет, я же уже три раза сказал тебе, что я тебя не знаю.

– Я – Кейди.

– ... Кто?

– Твоя малышка Кейди. Та, которую ты так любишь.

Если бы я только мог написать, как я заключил ее в свои обьятия и сказал, что она теперь обязательно должна остаться со мной, потому что она моя дочь, и что я готов на все ради того, чтобы помочь ей и сделать ее счастливой, то я бы так и сделал, ибо последующие события могли бы поставить под сомнение чистоту моих первоначальных намерений, как если бы я совершенно не отдавал себе отчета в своих действиях. Но только все это было не так. Я обнял ее, сказал, чтобы она оставалась, уступил ей дальнюю комнату, а сам забрал свои одеяла и ушел спать а сарай, где у меня стояла еще одна койка. Но все это время сердце бешенно колотилось у меня груди, и все это время я понимал, что она знает, какие чувства я испытываю к ней, и ей нет до этого ровным счетом никакого дела.

Глава 2

– И все-таки, что с тобой случилось?

– В каком смысле?

– Это все за-за мужчины, да?

– Если его можно назвать мужчиной.

– Но что он тебе сделал?

– Он бросил меня.

– А еще что?

– Больше ничего.

Это было погожее воскресное утро, она сидела на крылечке, греясь на солнышке, и на ней было все то же розовое льняное платьице, которое она надела специально для того, чтобы помочь мне покормить скотину. Я пробормотал что-то насчет того, что мне очень жаль, и поспешил перевести разговор на другую тему, заведя речь о том, чего нового в Блаунте, где Белл была хозяйкой пансиона, в котором жили рабочие с шахты Льюэлин No 3. Но затем она вдруг передумала и пожелала продолжить прервавшуюся было беседу.

– Хотя нет, это не все. Далеко не все. Ведь мне нечего было тебе возразить, когда ты говорил о Морганах, не так ли? Это потому что я все знаю. Мне было двенадцать, когда я словно прозрела, и тогда же до меня дошла суть происходящего вокруг. Джейн осознала это еще раньше меня, и мы с ней много обсуждали это, уверяя друг друга в том, что уж с нами-то ничего подобного вовек не случится. А еще мы решили, что виной всему простое человеческое невежество и необразованность. Ведь Белл, к примеру, даже читать не умела. И затем мы решили, что обязательно закончим среднюю школу, даже если ради этого нам и пришлось бы каждый день добираться туда и обратно на автобусе. А потом заболела Белл.

– Ясно, допилась-таки.

– Это была болезнь легких.

– Хочешь сказать, что у нее и в самом деле были больные легкие?

– Доктор сказал, что это не опасно, но впредь ей нужно быть осторожней и ни в коем случае не переутомляться – так что одна из нас должна была взять на себя работу по дому. Джейн сама вызвалась помогать ей.

– Очень мило с ее стороны.

– Да, она просто чудо.

– А меня она еще не забыла?

– Нет, не забыла. Мы с ней часто вспоминали тебя, и, вообще-то, в школу мы решили пойти отчасти и из-за тебя тоже, потому что знали, что ты умеешь читать, писать и еще ходишь в церковь. И вот я пошла в школу, а она занималась дома по моим учебникам. Учиться я закончила «на отлично», а в прошлом году мне предложили работу в Блаунте. Место учительницы в начальной школе. Это вызвало много разговоров. Еще бы, дочь углекопа учит детей в школе. Об этом даже в газете написали.

– Что ж, я очень горжусь тобой.

– Я тогда тоже очень собой гордилась.

Она замолчала, задумчиво глядя на ручей, и я тоже ничего не сказал, ибо если она не желала рассказывать мне об этом, неволить ее я не хотел. Но затем она все же продолжила прерванный рассказ.

– А потом в моей жизни появился он.

– Кто «он»?

– Уош Блаунт.

– Он имеет какое-то отношение к этой угольной династии?

– Его отец – хозяин Льюэлина. И именно потому что старик сам когда-то был углекопом, он считает, что дочь шахтера не пара его мальчику, и хочет, чтобы Уош непременно женился на девушке из богатой семьи, последовав премеру его старшей дочери, что теперь живет в Филадельфии. Старик постоянно твердил Уошу об этом. И вот на Пасху он бросил меня.

Я сказал что-то в том роде, что все пройдет, что она еще найдет своей счастье и еще что-то в том же духе, но вдруг ее лицо исказила страдальческая гримаса, из глаз хлынули слезы, и сквозь душившие ее рыдания она поведала мне окончание своего рассказал.

– Но это еще не все. В мае меня заставили уволиться из школы. Потому что уже всем вокруг было заметно то, о чем я даже не догадывалась, и чему ни за что не хотела верить даже когда мне об этом сказали. Потому что я никогда не была шлюхой из семейки Морган, я просто любила его трепетной, чистой любовью. А оказалось, что между первым и вторым нет никакой разницы. Месяц назад, в июле, меня отправили в больницу, и там у меня родился ребенок – мальчик.

– Разве это не сделало тебя счастливой?

– Я его ненавижу.

Я задал еще несколько вопросов, и она поведала мне, как старый Блаунт сам оплатил больничные счета, а также ежемесячно выплачивал Белл небольшую сумму на содержание ребенка. И затем она не выдержала:

– К черту, будь все проклято! Все, что ты мне говорил о том, что нужно быть хорошей и совершать хорошие поступки – все это ложь! Я вела себя хорошо, и погляди, что теперь со мною стало.

– Нет, ты согрешила.

– Я не грешила. Я любила его.

– А если бы он тебя любил, то женился бы на тебе.

– Да кто ты такой, чтобы читать мне наставления? Вот ты жил по совести, как праведник, а сам от жизни ничего хорошего не видел. Неужели ты не знал, что Белл обманывает тебя? Неужто не догадывался, что она изменяет тебе с Моуком?

– Он все еще жив?

– Жив, а чего ему сделается? И банджо его тоже цело.

Думаю, с моей стороны не будет сильным преувеличением сказать, что Моук доставил мне больше неприятностей, чем все прочие люди вместе взятые, и даже теперь я не могу спокойно слышать о нем. Это был маленький, тщедушный человечек из местечка Тьюлип – вот именно, это был даже не городишко, а так, несколько хижин, выстроенных в лощине неподалеку от церкви. Жил он в деревянной хибарке, стены которой были обмазаны глиной, и никогда не утруждал себя работой. Но зато у него было банджо. И по субботам, когда день уже начинал клониться к вечеру, он играл на нем в поселковом магазинчике, а затем пускал шляпу по кругу; все остальное время он ошивался неподалеку от моей хижины и бренчал на своем дурацком банджо. Белл говорила, что под такую музыку и лимонад пьется веселее; мне же отчаянно хотелось огреть его со всего маху этим самым банджо по пустой башке и затем послушать, что издаст более звонкий звук – его голова или же все-таки банджо. Я до умопомрачения ненавидел их обоих. И однажды понял, что происходит. А на следующий день она уехала и увезла детей. Наверное, по моему выражению лица Кейди догадалась, какого рода мысли одолевали меня в тот момент, потому что она сказала:

– Просто потрясающе, как они обошлись с нами: с тобою и со мной.

– Это все в прошлом.

– Я хочу быть плохой.

– Давай лучше сходим в церковь.

Однако во время проповеди она задумчиво глядела в окно, из которого открывался вид на горные склоны, и не думаю, чтобы она услышала хотя бы слово из всего, что было сказано священником. А после службы, когда мы обменивались рукопожатиями с мистером Риверзом и прочими обитателями Тьюлипа, она пыталась быть милой и обходительной со всеми, но как ни старалась, так и смогла вспомнить никого из старых знакомых, даже после того, как я представил ей их по именам. И кое-кто из них явно это заметил. Я видел, как Эд Блу глядел на нее своими поросячьими глазками. На самого Эда Блу мне было наплевать, меня никогда не интересовало его мнение, и все же мне не хотелось, чтобы он стал распускать по округе сплетни. Некоторые из этих людей помнили ее еще маленькой девочкой и были не прочь установить добрососедские отношения, а всякого рода пересуды и досужие домыслы вряд ли могли тому поспособствовать.

* * *

Убирать яблоки, чистить кукурузу и резать кабанчиков мне всегда помогали двое парней, что жили выше по течению ручья, и тогда она готовила обед для нас троих и выполняла множество других полезных поручений, например, отправлялась на грузовичке в Карбон-Сити, чтобы доставить что-либо из срочно понадобившихся нам вещей, или же не ложилась спать до самого рассвета, всю ночь помогая мне готовить «скрэпл» – кушанье из кукурузы со свининой и кореньями. Когда же наступали холода, работы становилось меньше, а Джек с Мелли возвращались домой, она порой целыми днями просиживала в хижине, тупо уставившись в пол и не произнося ни слова. И затем как-то вечером, после того, как я весь день только и занимался тем, что лущил кукурузу, она вдруг поинтересовалась, а что, собственно, я обычно со всем этим делаю.

– Ну, большая часть идет на корм скоту.

– Два мула, шесть свиней, две коровы и несколько кур сожрут такую прорву зерна? Бог ты мой, и прожорливые же твари. Вот уж никогда бы не подумала, чтобы животные так много ели.

– Ну а что-то продаю...

– За сколько?

– За сколько предложат. В этом году за доллар десять центов.

– За такие-то гроши?

– По товару и цена. Теперь за это можно хотя бы получить живые деньги. А то бывали времена и похуже, когда зерно никто и даром брать не хотел, а десять долларов и вовсе считались настоящим богатством.

– Бушель зерна стоит дороже.

– Но кто даст тебе больше?

– Ну, может быть, кафе.

– Кейди, к чему ты клонишь?

– Тебе нужно лишь растолочь, размять его а затем один раз процедить. За это можно получить по пяти долларов за галлон. Если же запастись терпением, то можно получить и больше. Просто выдержать все это хозяйство в бочках месяца два, и тогда тебе заплатят и все десять.

– Когда вышел сухой закон, люди перестали заниматься такими вещами.

– Но теперь, когда выпивку достать не так-то просто, снова потихоньку начинают. Так что приготовленная в горах выпивка разливается в городские бутылки, и на этом можно очень даже неплохо заработать.

– Откуда ты всего этого набралась?

– В Карбон-Сити. А что если я ездила туда не только за ящиками для твоих яблок, но еще и завела полезные знакотства? Вот они и просветили меня насчет того, как можно быстро и без особых хлопот заработать много денег.

– А они, случайно, не говорили тебе о том, что это противозаконно?

– Ну и что. Сейчас много чего против закона.

– И я этим не занимаюсь.

– Мне нужны деньги.

– Для чего?

– Чтобы купить одежду.

– А твои платья тебе уже что, разонравились?

– Конечно, в деревенской церкви они смотрятся вполне сносно, но вот в Карбон-Сити в таком старье не появишься. Я же уже говорила тебе, что я и так уже слишком долго была неудачницей по жизни, но зато теперь я твердо намерена вырваться из этого порочного круга.

– Тогда почаще ходи в церковь и поменьше бывай в городе.

– Ну... так с ума от скуки сйодешь.

Я продолжал лущить зерно, но не молоть, ни мять его не стал. И вот как-то раз она ушла из дома с утра, сразу после завтрака, и возвратилась лишь в начале одиннадцатого вечера.

– Где ты была?

– Я себе работу нашла.

– И что же это за работа?

– Напитки буду подавать.

– Где?

– В кафе.

– Послушай, это не самая подходящая работа для порядочной девушки. Тем более для девушки с образованием, которая может преподавать в школе.

– Зато там платят больше, чем в школе. И вообще, там лучше.

– С чего ты это взяла?

– Потому что если мне вдруг захочется завести себе ребенка или еще что-нибудь, то меня не вышвырнут оттуда, как собаку, а потом позволят снова вернуться на то же место, и будут хорошо относиться и к моему ребенку, и ко мне.

– Что это еще за новости насчет того, что «вдруг захочется завести ребенка»?

– Ну, если встретится хороший человек, то почему бы и нет?

– Прекрати кощунствовать!

Она стащила с головы шляпу, тряхнула головой, отчего ее волосы рассыпались по плечами, и отправилась спать. Подобная сцена повторялась изо дня в день на протяжении довольно долгого времени, наверное, месяцев двух-трех. Она пропадала где-то целыми днями, возвращалась затемно, в десять, одиннадцать часов, а порой и в полночь, мы постоянно ругались, я бесился и выходил из себя, особенно когда она начала приносить домой одежду, купленную, если верить ее рассказам, на чаевые. Но тогда это должны были бы быть очень щедрые чаевые. И вот однажды она не вернулась домой; я же в ту ночь так и не сомкнул глаз. Я спустился вниз на шоссе, чтобы встретить последний автобус, а когда оказалось, что она так и не приехала, то сам отправился в Карбон-Сити на своем грузовичке и разыскивал ее повсюду. Но ее нигде не было. Несолоно хлебавши я возвратился домой, повалялся без сна на койке, принялся делать что-то по хозяйству, и вдруг меня осенило. Все сомнения были отброшены прочь, я знал, что мне делать и как поступить.

Ближе к вечеру того же дня я оседлал мула и отправился по тропе, что вела вверх по склону горы, к хижине, что была выстроена там бывшим управляющим, который в молодости был большим любителем сходить на охоту. Конечно, в ней уже давно никто не бывал, так что мебели там не было, а на полу и стенах лежал толстый слой пыли, но зато в пристройке я все же нашел то, что искал. Это был старый водонагреватель, представлявший собой водруженный на платформу большой бак объемом в сотню галлонов со спиралью внутри. Прежний хозяин установил здесь этот агрегат на тот случай, чтобы он сам и его друзья могли бы при желании в любое время принять ванну.

* * *

– Боже мой, как хорошо, что ты вернулась.

– Это еще вопрос, кто из нас более слабонервный.

– Я боялся, что ты уже никогда больше не придешь.

– Нам нужно было распаковать товар и открыть много ящиков. Мы заработались допоздна, и я опоздала на последний автобус. Я переночевала у одной девушки, которая работает вместе со мной.

Я не выпускал ее из своих объятий, и мы продолжали держаться за руки даже когда она села ужинать. Я же был так счастлив, что у меня кусок в горло не лез. А затем, когда мы с ней сидели у горящего камина, я сказал:

– Помнишь ты мне тут как-то подкинула одну идею?

– Насчет зерна-то?

– Если я соглашусь, то ты бросишь свою теперешнюю работу, чтобы помогать мне управляться здесь?

– С чего это ты вдруг передумал?

– Мне очень плохо без тебя.

– Так что, прибыль делим пополам?

– Как пожелаешь.

– Тогда по рукам.