Текст книги "Старина четвероног"
Автор книги: Джеймс Смит
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)
Я вошел в кабинет, доктор Малан встал и с улыбкой пожал мне руку. Он спросил, в чем дело; я ответил, что не хочу его беспокоить моими заботами, а просто пришел засвидетельствовать свое почтение. В двух словах я сказал ему, что из похода за целакантом ничего не вышло. По пути в Порт-Элизабет я почти все время спал. Оттуда мы с женой отвезли Нильсена в Грейамстаун, где показали ему нашу лабораторию, и в первую очередь, разумеется, маланию. Нильсен много лет отдал изучению окаменелостей целаканта. Он пекся на солнце и стучал зубами на морозе, охотясь за ними от экватора до полярного круга. Для него это были не просто окаменелости, не научная абстракция, а сама жизнь. Нильсен был потрясен, когда в важном научном учреждении в Лондоне встретил довольно-таки холодное отношение к целаканту. Один из ученых сказал даже, что целакант ему «осточертел»… Датчанин не мог этого понять.
Когда мы вошли в помещение, где хранилась малания, Нильсен сперва онемел. Он молча ходил вокруг рыбы, не сводя с нее глаз, потом произнес чуть слышно, но очень взволнованно:;,
– До чего прекрасна!::
Он и в самом деле прекрасен, старина целакант; для ученого он несравненный красавец.
Нильсен, как вы поняли, скандинав; позже мы узнали, что перед приездом гостя сотрудники лаборатории строили догадки о его внешности. Решили, что он высокий добродушный блондин. На деле же Нильсен невысокого роста, темноволосый, очень подвижный, сметливый, чрезвычайно остроумный. Он великолепно говорит по-английски, в чем мы убедились, слушая лекцию о его работе, которую он прочел по нашей просьбе. Он не очень любит сидеть в лаборатории: как и положено человеку его специальности, предпочитает работать в поле. Он, несомненно, превосходно чувствовал бы себя на берегу триасского болота…
Интересно, что когда Нильсен приступил к работе над маланией, он первым делом обратил внимание на крайне загадочную полость и каналы в передней части головы, после чего, как и я в свое время, стал искать следы плавательного пузыря.
После недели интенсивного труда Нильсену пришло время уезжать. В этот день мы с утра пораньше в последний раз зашли в лабораторию. Он взял в руку грудной плавник целаканта, потряс его и печально сказал:
– До свидания, малания.
Это прозвучало очень трогательно.
Благодаря любезности французских представителей в ЮАС нам удалось отправить багаж Нильсена на Мадагаскар с попутным французским военным кораблем. Сам он предпочел самолет. Результатом его путешествия на Мадагаскар была коллекция из более чем 2000 отличных окаменелостей целаканта. Нужно ли говорить о научной ценности этого материала? Между тем Нильсен не жаловался на то, чтобы кто-нибудь возражал, когда он вывозил коллекцию с французской территории.
А теперь процитирую джерсийский «Ивнинг пост», номер от 2 февраля 1955 года.
КОНЕЦ ТРЕХЛЕТНЕЙ СТОЯНКИ «ЛЯ КОНТЕНТЫ». ПОИСКИ ЦЕЛАКАНТА ОТМЕНЕНЫ
Моторная яхта «Ля Контента», водоизмещением 160 тонн, простоявшая в гавани Сент-Хельер почти три года, вышла сегодня утром в Сен-Мало.
Яхта стала предметом всеобщего внимания в мае 1953 года, когда ее готовили к участию в экспедиции за необычной рыбой – целакантом. Экземпляр этой рыбы, которую считали доисторической, был обнаружен в Индийском океане; впоследствии известный профессор Дж. Л. Б. Смит и владелец «Ля Контенты», мистер В. Дж. Стэттерд, условились снарядить яхту для поисков других цел акантов. Однако экспедиция сорвалась, после чего говорили, что «Ля Контента» будет использована для поисков сокровищ в морях Китая. Это предприятие также сорвалось.
За два года девять месяцев стоянки в Сент– Хельере «Ля Контента» лишь один раз выходила в море, когда участвовала в регате в Гори. Недавно она прошла капитальный ремонт и успешно выдержала испытания в заливе Сент-Обен.
Незадолго перед отплытием мистер Стэттерд заявил: «Мы пойдем в Виго, в Испании, после чего направимся в Средиземное море, где и останемся. Нам надоел Джерси».
Глава 17
Рвы и барьеры
Сенсационное завершение моих многолетних поисков целаканта вызвало отзвук во всем мире. В конце концов во Франции все-таки поднялся переполох: французская печать разразилась чрезвычайно бурными, чуть ли не истеричными воплями, общественность возмущалась, меня называли грабителем, похитившим национальное сокровище. Правительство призывало потребовать, чтобы целаканта вернули Франции.
Всего этого не было бы, если бы французская общественность получила объективный отчет. Ведь я с самого начала хотел только убедиться в том, что это действительно целакант, и обеспечить его сохранность; я вовсе не думал объявлять его своей личной собственностью. Я всегда считал, что целакант должен быть достоянием ученых-специалистов всех наций. Для науки были необходимы новые экземпляры, и экспедиция намечалась мною именно для этого. Все экземпляры должны были принадлежать науке, а не мне лично, быть достоянием ученых не одной какой-нибудь страны, а всех государств.
Официальные лица меня не упрекали, но было естественно ожидать, что последствия кампании отзовутся в высших кругах. Поскольку я собирался вести научные исследования во французских водах, надо было запросить разрешение французского правительства, а люди, которым надлежало рассмотреть мой запрос, конечно же не могли не знать о настроении общественности. В то же время вряд ли можно было думать, что им известно истинное положение дел.
У меня не было прямых контактов во французских правительственных кругах, поэтому я еще 15 января 1953 года написал доктору Милло (он тогда был в Париже).
«Мне хочется выразить свою величайшую благодарность за помощь и содействие, оказанные нам властями Вашей страны через представителей в Южной Африке и должностных лиц на Коморских островах. Губернатор М. П. Кудер сделал все от него зависящее, чтобы наше, увы, слишком кратковременное пребывание на Паманзи было возможно более приятным, Как он сам, так и его подчиненные, понимая значение открытия, всячески нам помогали.
Как ученый я знаю, что Вы этому порадуетесь, и Вам особенно должно быть интересно, что открытие было сделано в водах, контролируемых Вашим правительством. Я хочу официально довести до Вашего сведения, что, хотя о целаканте стало известно благодаря нашим листовкам и неустанным разъяснениям, я просил капитана Э. Ханта передать следующий экземпляр, пойманный во французских водах (если рыбу доставят ему), французским властям. Правда, пойманный целакант оказался значительно более поврежденным, чем я думал, и для намечаемого всестороннего исследования необходим новый, более целый экземпляр, тем не менее я буду рад услышать, что следующий экземпляр окажется в Вашем распоряжении совершенно неповрежденным.
Еще раз очень прошу Вас, дорогой сэр, принять мою искреннюю благодарность за сотрудничество французских властей и снова выражаю свое убеждение, что все мы, ученые Африки, должны совместно трудиться для науки».
В письме от 19 февраля 1953 года Милло отвечал мне очень сердечно, выражая надежду, что мы будем работать вместе, и обещая позднее сообщить, как он себе представляет это сотрудничество. Он писал также, что недовольство, вызванное во Франции, привело к тому, что было принято постановление, запрещающее вывоз ценных научных материалов, включая целакантов, без специального разрешения компетентных научных органов.
В ответ я 23 февраля 1953 года написал ему следующее:
«…такая реакция во Франции… бесспорно вызвана незнанием подлинных обстоятельств дела. Как раз сегодня я получил письмо, где тоже идет речь о том, что сообщаете Вы. Поэтому я прилагаю заявление и буду Вам очень признателен, если Вы любезно передадите его соответствующим властям и, если сочтете уместным, в печать.
Сейчас я готовлю экспедицию на Коморские острова и Мадагаскар. Предстоит очень большая работа, и нужно сравнительно крупное судно (150 тонн), так что готовиться надо тщательно и заблаговременно. Прошу Вас возможно быстрее известить меня, получим ли мы разрешение работать на Коморских островах и на Мадагаскаре; намечено прибыть на место в августе – октябре – сперва на Коморские острова, после чего мы обойдем вокруг Мадагаскара.
Быть может, Вы знаете, что я занят обширным трудом, посвященным рыбам западной части Индийского океана. За последние семь лет мы осуществили несколько экспедиций в Восточную Африку, исследовали побережье Мозамбика, Занзибара, Пембы и Кении. Чтобы возможно эффективнее использовать время, мы вынуждены применять взрывчатку и ротеноновые яды. Нам всегда давали надлежащие разрешения; можно ли получить такое разрешение и для Вашей акватории?
На восточном побережье мы собрали очень обширные и важные коллекции, и на завершающей стадии исследований было бы весьма досадно, если бы французские воды не были отражены в нашем труде, который будет состоять из нескольких томов.
Буду очень благодарен за скорый ответ».
А вот текст заявления, которое я приложил к письму:
«С большим удивлением я узнал, что во Франции неодобрительно отнеслись к моей поездке на Коморские острова за целакантом.
Разрешите изложить фактические обстоятельства. С того момента в 1938 году, когда был найден первый целакант, я постоянно искал новые экземпляры и пытался определить место обитания этой рыбы. Некоторые соображения склонили меня к выводу, что искать надо в области восточного побережья Африки по соседству с Мадагаскаром.
Сразу после войны я развернул интенсивную работу: в частности, распространил специальную листовку на английском, французском и португальском языках с фотографией целаканта и назначил вознаграждение в размере 100 фунтов за каждый экземпляр.
Разными путями эта листовка была распространена по всему побережью Восточной Африки. В 1948 году я побывал в Лоренсу-Маркише и условился о содействии португальских властей. Вместе с высокопоставленным португальским чиновником я пришел к французскому консулу в Лоренсу-Маркише и разъяснил ему, как важен этот вопрос. Он любезно согласился отправить самолетом пачку листовок властям на Мадагаскаре и заверил меня, что листовки будут надлежащим образом распространены. Ни в тот момент, ни позже никто не говорил о том, что французские власти могут запретить вывоз целаканта, если он будет найден.
Начиная с 1945 года я организовал несколько экспедиций на восточное побережье Африки и всякий раз попутно искал целаканта. Немало времени и тысячи фунтов были затрачены на эти поиски.
Коморский целакант был сохранен в первую очередь благодаря моим розыскам и листовкам. Я считал и по-прежнему считаю, что по всем законам этики эта рыба принадлежит мне. Если бы ее нашли исключительно благодаря усилиям французов, я ни секунды на нее не претендовал бы.
Легко удостовериться, что я просил капитана Ханта, если он в результате принятых мною мер найдет во французских водах еще одного целаканта, передать его французским властям.
Я не считаю, что рыба, находящаяся сейчас у меня, принадлежит лично мне или какой-нибудь одной стране, целакант представляет собой достояние мировой науки. Я уже сообщил Южноафриканскому совету научных и промышленных исследований, что целаканта следует передать для изучения международной группе ученых-специалистов. Сейчас мы обсуждаем, как это организовать. Ученым Франции будут предоставлены те же возможности, что и ученым других стран. Соответствующее извещение будет напечатано в журнале «Нейчер» (Лондон) в номере от 28 февраля».
В начале марта 1953 года я составил письмо, в котором просил у правительства Франции разрешения вести ихтиологические исследования во французских водах[19]. Все прочие государства, владеющие колониями в Африке, дали нам такое разрешение. Разумеется, время играло не последнюю роль, и меня очень встревожило, что лишь в мае того же года пришел ответ с просьбой направить дополнительные разъяснения.
Надеясь, что Милло может чем-нибудь помочь, я писал ему 8 мая 1953 года:
«…Прилагаю копию рапорта о ядах и взрывчатке, которые мы предполагаем применять. Лично Вас хочу еще раз заверить, что мы соблюдаем предельную осторожность в использовании этих средств. Мы не только стараемся причинить минимальный вред природной фауне, но и помним, что применение таких средств может произвести нежелательное впечатление на местных жителей. Мы объясняем им, что неумелое использование этих средств, особенно взрывчатки, может привести к большим несчастьям.
Такие методы лова запрещены не только в Ваших водах, и если другие правительства тем не менее дают нам на них разрешение, то лишь потому, что знают, как осторожно мы их используем. Пока мы ни разу не дали повода пожалеть об оказанном нам доверии, и я не сомневаюсь, что повсюду, где мы работали, нам и впредь будут идти навстречу.
В вопросе о целаканте мне хочется подчеркнуть, что мы отнюдь не замышляем соперничать с Вами или Вашей нацией. Ничего подобного, просто я считаю, что нужно приложить все силы, чтобы обнаружить новые экземпляры. Мы сочтем только честью для себя в максимально возможной степени сотрудничать с Вами. Вряд ли у кого-нибудь из ныне живущих ученых есть такой опыт ловли рыбы в условиях тропиков Восточной Африки, как у меня, и было бы нелепо не использовать мои знания для поисков целаканта. Исходя из наиболее полного сотрудничества, мы можем, разумеется, условиться о том, какими методами и средствами будет действовать тот или иной из нас.
Вряд ли мы приступим к работе раньше конца августа. Следовательно, Вы можете начать поиски еще до нашего прибытия, и я все время буду надеяться, что Вам удастся поймать целаканта. Как Вы, вероятно, знаете, мы решили, что имеющийся экземпляр не будет подвергаться дальнейшей диссекции, пока не появятся еще экземпляры.
Я искренне надеюсь, что Ваше правительство сочтет возможным привлечь капитана Кусто к сотрудничеству в поисках целаканта, поскольку ныряние, безусловно, окажется наиболее эффективным методом охоты [20]. Будет замечательно, если кто-нибудь из Ваших соотечественников опубликует сообщение о поведении живого целаканта в море; весь мир с величайшим интересом прочтет такой отчет. Судя по тому, что я читал о подводной охоте с аквалангом, этот метод, учитывая прозрачность воды, мог бы сыграть величайшую роль. Я буду Вам чрезвычайно благодарен, если Вы изложите свои соображения по этому поводу[21]. Мы и сами пользуемся подводными очками, но у нас, разумеется, нет ничего подобного превосходному снаряжению, созданному Вашими соотечественниками. [22]
Я отлично понимаю Ваши затруднения, но не сомневаюсь, что вместе мы их одолеем. Самое главное– добыть для науки еще экземпляры. Мне совершенно безразлично, кто их добудет, но я был бы только рад за Вашу страну, если бы в ее распоряжении оказался полный, неповрежденный экземпляр, поймает ли его французская экспедиция или какая-нибудь другая. Каждый день я с нетерпением жду сообщения, что французы уже поймали нового целаканта.
Итак, дорогой сэр, я надеюсь, что Вам удастся разубедить Ваших соотечественников, будто я собираюсь проникнуть во французские воды, чтобы с Вами соперничать. Будет очень обидно, если– рыбы французских вод не войдут в намеченную мною обширную монографию. Я рассчитываю, что смогу, собирая коллекцию, в Ваших водах пользоваться такими же льготами и вспомогательными средствами, какими пользовался на территории других государств, где работал до сих пор».
Наша переписка с Милло продолжалась, но от французских властей ответ пришел только в августе 1953 года: они постановили не выдавать разрешения на поиски целаканта в их водах в 1953 году. Дескать, многие французские и иностранные научные учреждения обратились с аналогичными просьбами, и возникло опасение, что положительный ответ на все запросы может вызвать нежелательные последствия. Вместо сепаратных экспедиций французское правительство намеревается обсудить с Научным советом для Африки вопрос о слиянии всех экспедиций в одну международную под французским руководством. Вскоре французские власти официально опубликовали такое заявление; оно появилось в газетах различных стран.
Разрыв отношений со Стэттердом и французский запрет положили конец моим надеждам поработать в 1953 году в районе Коморы – Альдабра. Отказ французов Я воспринял как событие, с точки зрения науки достойное сожаления, даже если учесть предполагаемую международную экспедицию.
Газеты еще до этого писали, что две экспедиции (итальянская и шведская) охотятся на целаканта в водах Восточной Африки; руководитель одной из них сам написал мне письмо. После запрета французов я спрашивал себя, поступят ли названные экспедиции так, как поступил бы я: иначе говоря, перенесут поиски в другие, более перспективные районы. Вскоре (конец августа) поступило сообщение, что, во всяком случае, одна экспедиция перебазировалась на Альдабру, вторая же будто бы работает на Коморских островах. Это явно противоречило решению французского правительства, и я усомнился в точности информации. Однако потом подтвердилось, что итальянская экспедиция не только работала на Коморских островах, но и (как стало известно в ноябре того же года, когда итальянцы вернулись в Восточную Африку) сфотографировала там под водой живого целаканта К
9 ноября 1953 года в газетах появилось следующее сообщение из Дар-эс-Салама:
«В оставшиеся месяцы этого года поиски целакантов в районе Коморских островов, в Индийском океане между Мадагаскаром и Мозамбиком, будут разрешены только французским ученым. Два дня спустя после того, как итальянской зоологической экспедиции удалось сделать первые в мире снимки живого целаканта, местные французские власти запретили до 31 декабря все иностранные экспедиции».
На следующий день из Дар-эс-Салама передали новое сообщение:
«Итальянская экспедиция, работавшая на Коморских островах, убеждена, что там много целакантов…
Экспедиции пришлось прекратить свои изыскания, так как французские власти запретили до конца года всякие поиски целакантов».
В 1954 году, во время экспедиции на Сейшельские острова, мне пришлось довольно долго плыть на том самом судне, которое нанимали итальянцы. Владелец подтвердил, что они действительно работали в коморских водах после французского запрета, объявленного в августе 1953 года. Часть собранных коллекций они передали французским властям – такое условие поставили французы, когда позволили им вести изыскания
Глава 18
Продавец счастья
К концу июня 1953 года ход переговоров с французами почти не оставлял сомнения в том, что они не разрешат мне работать в их водах самостоятельно. Я собрал на Коморских островах важные сведения, но меня тревожило, что с тех пор еще не поймали ни одного целаканта. Утешало лишь то, что французские власти, по слухам, объявили такое же вознаграждение, как и я, – 100 фунтов, – чтобы поощрить местных рыбаков. Но разве этого достаточно? Не зная точно, что предпринимают французы, я никак не мог отделаться от мысли, что должен сам искать, убедиться – действительно ли целаканты обитают в этом районе. Если бы не разрыв со Стэттердом, если бы мне вообще удалось вовремя получить подходящее судно, я при всех обстоятельствах отправился бы в западную часть Индийского океана. И за пределами французских вод есть множество мест, заслуживающих внимания. Нет, положительно я не могу сидеть дома, пока не найдена родина целаканта! '
Возрождая в памяти напряженный и трудный период – середину 1953 года, – я прежде всего вспоминаю страшное, гнетущее бремя ответственности. Поиски родины целаканта – одно дело; но ведь я отвечал за маланию! У меня был единственный в мире сравнительно полный экземпляр, и его следовало по возможности сохранить в неприкосновенности как историческую реликвию. Конечно, надо считаться с интересами научного мира, но если найдут другие экземпляры, этот можно не трогать. А если не найдут? Вправе ли я впредь, как скупой рыцарь, ревниво хранить свое сокровище? Душа рвалась на части, и я видел только один выход: найти еще целаканта, много целакантов, возможно больше и возможно скорее. День и ночь эти мысли и заботы отравляли мне жизнь, и когда окончательно рухнули надежды организовать экспедицию в 1953 году, я чувствовал себя как дикая птица в клетке. Да, моя свобода ограничена – но я не разбит!
В памяти отчетливо жил рассказ Мозамбикского рыбака о рыбе, которую он поймал в Базаруто. Все говорило за то, что это был цел акант. Пусть я не могу попасть на Коморские острова, зато у меня очень хорошие отношения с португальцами, и путь на Базаруто мне открыт. Я уже побывал там, но это было давно, к тому же я тогда не смог поработать так, как следовало бы в таком богатом районе. Стоит вернуться и досконально его изучить.
Я обратился в СНИПИ, и Совет разрешил мне использовать часть средств «целакантовой экспедиции» для работы в районе Базаруто. Португальские власти, как всегда, с величайшей готовностью быстро сделали все необходимое, чтобы я в сентябре – октябре 1953 года мог приступить к поискам.
Перед тем как отбыть в Мозамбик, я получил из Солсбери письмо, датированное 3 августа 1953 года, от Дж. Ф. Картрайта. Он писал, что в октябре – ноябре 1952 года занимался на острове Малинди подводной охотой и видел там, в частности, наш отряд. После нашего отъезда он однажды, нырнув с подводным ружьем возле рифа, увидел вдруг под собой большую рыбу, один вид которой нагнал на него страх. Огромная пасть, во всей внешности что-то «зловещее и древнее»… Вот его слова:
«Это была здоровенная рыбина, весом около 50–70 килограммов. Она совершенно отличалась от всех рыб, встреченных мной до и после того. У нее был очень злобный вид, и казалось, что ей не меньше тысячи лет. Глаза крупные, но больше всего мне запомнилась мощная чешуя, напоминающая броню; такой чешуи я не видел ни у одной рыбы».
Несмотря на грозный облик рыбы, Картрайт все же отважился по ней выстрелить. Но гарпун скользнул по чешуе, и чудовище исчезло.
Вернувшись на берег, Картрайт рассказал о странной рыбе другим рыбакам. Они решили, что ему попался большой морской судак, но с этим семейством Картрайт был знаком хорошо и не сомневался, что судак тут ни при чем. Уже чешуя говорила против такого предположения. Так рыба и осталась неопознанной.
Вскоре по возвращении в Родезию Картрайт впервые увидел в газетах фотографию целаканта. Его сразу поразило сходство целаканта с «малиндийским незнакомцем». Затем Картрайт побывал на юбилейной выставке в Булавайо и, к своей радости, увидел там модель целаканта (ист-лондонского) в натуральную величину. Здесь сходство еще больше бросилось в глаза. Картрайт попробовал взглянуть на модель под тем же углом зрения, под каким видел загадочную рыбу, и почти совершенно уверился в том, что встречался с настоящим живым целакантом. Что я думаю по этому поводу?
Что же, во всяком случае ясно одно: если Коморские острова – современная родина целаканта, то Малинди намного ближе и легче достижим, нежели Ист-Лондон, куда добрался по меньшей мере один целакант. Базаруто находится между Малинди и Ист-Лондоном; таким образом, сообщение Картрайта могло служить подтверждением рассказа рыбака. Наконец, исходя из того, что я знаю о рыбах западной части Индийского океана, трудно представить себе рыбу, которая более отвечает описанию Картрайта, чем целакант [23]
Так как французы не разрешали иностранным ученым работать в их водах, Научный совет для Африки (одна из его функций – координировать научные изыскания южнее Сахары) занялся вопросом о международной экспедиции. Совет учредил комиссию в составе доктора Милло (Франция), доктора Уорсингтона (Англия) и меня. Мы должны были встретиться в Найроби в конце октября 1953 года.
А в начале сентября мы с женой и одним нашим другом, ученым X. Й. Кохом, отправились в Мозамбик.
Наши исследования на Базаруто и других островах, а также на Понте-де: Барра-Фальса дали чрезвычайно интересные и богатые результаты, но целакантов мы не нашли. Что ж, не оправдалась еще одна надежда, только и всего. Но я каждый день возвращался в лагерь без целаканта, и это усугубляло мое уныние. Когда же это кончится? Когда я избавлюсь от двойного бремени: необходимости решить судьбу имеющегося экземпляра и неопределенности ожидания, поймают ли на Коморских островах еще целакантов?
Предстоящее заседание комиссии в Найроби меня ничуть не радовало. Я предчувствовал, что мое страстное желание продолжать поиски не встретит отклика, что оно увязнет в тысяче формальностей и технических вопросов. Подобные вещи случались и раньше, но сейчас все гораздо сложнее: ведь Коморы – чужая территория, закрытая для меня.
Во время экспедиции мы жили совершенно изолированно, если не считать случайного визита на маяк на северном мысу Базаруто. К концу нашего пребывания в этом районе мы однажды сошли на берег материка и застали местных жителей в необычайном волнении. Был отлив, один рыбак отправился на разведку к большой грибовидной глыбе коралла и обнаружил укрывшуюся в мутной воде огромную «гаррупу» (морской судак). Ему удалось ее прикончить. Она весила почти сто килограммов; этакий исполин – в мелкой, луже! Мы смотрели и переживали, тут подошел китаец, говоривший по-португальски, и рассказал, что радио накануне передало, будто французы поймали какую-то необычную крупную рыбу. В передаче упоминали мое имя; вот он и прислушался, зная, что я работаю на здешних островах. Вот это новость! Где же ее поймали? Кажется, на Мадагаскаре, но он не уверен. А называется – целакант? Вот-вот, совершенно верно.
Взрыв бомбы не произвел бы на меня такого впечатления. Увы, сколько мы его ни допрашивали, он больше ничего не мог добавить. Мы тотчас обошли всех, у кого были приемники, но мало что выяснили в дополнение к уже сказанному.
Хотя я еще не был совершенно уверен – трудно ли ошибиться! – мне казалось, что я разом помолодел на много лет. Уточнить было негде, газеты доходили сюда с опозданием на шесть дней. И только неделю спустя, вернувшись в цивилизованные места, мы узнали, что действительно пойман целакант, что его поймали на Коморах и притом как раз на Анжуане!
Всю жизнь буду помнить чувство величайшего облегчения, которое принесла мне эта новость! С души свалилось невыносимое бремя. Значит, верно – они обитают там! Конец огромному напряжению, я могу сохранить маланию. Теперь только вопрос времени, когда ученые– специалисты дружно примутся выпытывать секреты далекого прошлого, исследуя строение и ткани неповрежденного целаканта. Мысленно я уже видел очередь нетерпеливых людей перед сосудом, из которого живой целакант лукаво поглядывает на своих потомков, таких же «дегенеративных» [24] как он сам.
,Два в одном и том же месте. Значит, там их родина, долгожданная цель достигнута. Теперь основное бремя ляжет на плечи французов. Закрывая мне доступ в свои воды, они конечно же были не правы. Ведь то, к чему они преградили мне путь, нужно было мне не для себя, а для науки.
Как только мы добрались до ближайшего почтового отделения, я послал телеграмму Милло, от души его поздравляя.
Теперь, когда было определено, во всяком случае, одно место обитания целаканта, встреча в Найроби приобрела новый смысл. Я ждал ее уже не с досадой, а с волнением и интересом.
Рассказ Картрайта не шел у меня из головы. Я хорошо знаю рыб Южной и Восточной Африки; ни одна из них не отвечала его своеобразному эмоциональному описанию так, как целакант. Хотелось расспросить Картрайта еще, поэтому я составил маршрут с таким расчетом, чтобы по пути в Найроби переночевать в Солсбери. Мы встретились и долго беседовали. Я не услышал ничего, что поколебало бы мое первоначальное заключение. Скорее, наоборот.
Прилетев в Найроби, я узнал, что Милло и Уорсингтон пригласили участвовать в нашей встрече докторов Менаше и Уилера.
Естественно, я по-прежнему считал, что надо, не откладывая, искать еще и еще целакантов. И было просто-таки жутко наблюдать, как комиссия, по сути дела, идет по пятам тех, кто шестью годами раньше готовил АМЭЦ. Я снова оказался в одиночестве со своей «целакантоманией»; мне казалось, что их интересует не столько дела– кант, сколько возможность «пристегнуть» к нему максимум других исследований. Мои ученые коллеги изложили тщательно разработанные превосходные планы океанографических исследований, требующие огромных научных усилий. Почти весь первый день я только слушал. Проект был, бесспорно, замечательный, но мне он казался чистейшей фантазией, потому что целакант в нем оказался где-то на заднем плане. На следующий день наступила моя очередь говорить. Я не поскупился на слова, подвергая сомнению осуществимость столь обширной и дорогостоящей программы, – да и откуда взять столько денег? Разгорался спор вокруг моих подсчетов, в конце концов мы сошлись на более скромной цифре, и все же я, исходя из собственной практики, по-прежнему не видел, как добыть такую сумму. Допустим, ЮАС поддержит поиски целаканта, однако вряд ли наши захотят финансировать обширные океанографические исследования в удаленных от ЮАС морях. Я заявил на заседании, что мало смысла рассматривать подобную программу, коль скоро уже известно одно место обитания целаканта. Сейчас надо сконцентрировать все усилия на Коморских островах. Науке нужны еще цел аканты. Я изложил им свой проект – простой, действенный и далеко не такой дорогостоящий.
Увы, меня заверили, что Научный совет отчетливо определил именно такой характер экспедиции, о каком говорилось накануне, и ни на что другое не согласится. Коллеги не разделяли моих сомнений в том, что удастся получить нужные средства.
Конечно, среди легко доступных частей океана, близких к населенной местности, мало районов, изученных так плохо, как Мозамбикский пролив. Океанографическое исследование пролива было крайне желательно и сулило большие результаты. Однако здравый смысл говорил мне, что если французы в своих ревниво оберегаемых от других ученых водах будут одного за другим добывать новых целакантов, то ни одно правительство не захочет ассигновать крупные суммы на экспедицию за цела– кантами. Нет, для исследования целаканта проект моих коллег ничего не дает… А океанографические исследования широкого профиля, которыми они собирались заниматься, никак не требовали моего участия, и я заявил, что не собираюсь участвовать в такой экспедиции. У меня и без того много дел, я хочу продолжать свой труд о рыбах западной части Индийского океана. Я сказал, что вижу свою задачу в том, чтобы найти родину целакантов, и что для решения этой задачи мои знания и опыт всегда к их услугам, Я рассказал о собственных планах поисков целаканта и о своем намерении в случае поимки живого целаканта попытаться сохранить его в частично наполненном водой небольшом палубном судне – своего рода временном аквариуме[25]. Их поразили мои слова о том, что главная проблема при такой транспортировке – не дать целаканту погибнуть от морской болезни. Но действительно, как это ни странно, многие рыбы, помещенные на судне в аквариум, страдают морской болезнью! Когда говорили о судах для экспедиции, я приметил, что Милло ни словом не упомянул о «Ля Контенте». Я назвал Кусто и его исследовательское судно (о чем я ранее писал Милло), но мои коллеги возразили, что акваланг нам не поможет – ведь целаканты обитают на слишком большой глубине!
